Семья была одна, а судьба складывались по-разному. По сравнению со старшим братом младший сын Калиты осиротел совсем рано – тринадцати лет от роду. Получил в удел от отца Серпухов, звался князем Серпуховским, а жил в Московском Кремле, на дворе, который стоял между Архангельским собором и двором князей Мстиславских. Правда, век его оказался коротким, хотя след по себе Андрей Иванович и оставил, не мечом – дипломатическими ходами.
      Вечными недругами Москвы были беспокойные воинственные литовские князья. Великому князю Гедимину удалось и владения собственные расширить, и Тевтонскому ордену противостоять, и не один дипломатический розыгрыш решить в свою пользу, благо мира между удельными князьями никогда не бывало. С его смертью сыновья Кейстут и Ольгерд Гедиминовичи, поняв, что каждому в своем уделе справиться с тевтонцами не под силу, объединились, третьего, непокорного, брата из Вильнюса изгнали. Великокняжеский престол занял Ольгерд, но правили братья вместе. Рука княжны Марии Кейстутовныозначала их поддержку и помощь, которые очень могли пригодиться и Москве, и Серпуховскому княжеству. Ее-то и получил потерявший первую свою жену Андрей Иванович. Поселились супруги на своем кремлевском дворе. Здесь вековала свой вдовий век вдвоем с сыном Владимиром Мария Кейстутовна – князь Андрей умер, имея от роду двадцать шесть лет. Отсюда переселилась в основанный ею в 1386 году московский Рождественский монастырь, приняла постриг и была похоронена.
      Для Владимира Андреевича Храброго, или Донского, как его стали называть после участия в Куликовской битве, кремлевский двор представлял место зимнего пребывания, подмосковное село Ясенево – летнего. Князь Серпуховской-Боровский не хотел расставаться со своим двоюродным братом Дмитрием Донским, жил с ним, по словам грамот тех лет, «в любви и дружбе», в раздоры не входил, помогал защищать Москву от набегов Ольгерда, защищал от ливонских рыцарей Псков, а еще известен был тем, что первым заказал знаменитому Феофану Греку написать на стене одной из своих палат вид Москвы. Оставалось у Владимира Андреевича время и на собственное удельное княжество. В 1374 году князь «заложи град Серпухов дубов», а чтобы привлечь в него население, дал «людем и всем купцам ослабу и льготу многу».
      Не изменил Владимир Андреевич Москве и после смерти Дмитрия Донского, когда великокняжеский стол занял Василий I Дмитриевич. «Докончание» – договорная грамота о союзе князей 1401–1402 годов обещала Москве по-прежнему поддержку князей серпуховских и боровских, но условием их верности ставила соблюдение прав и границ родовых владений, в том числе принадлежавшей Владимиру Храброму одной трети города Москвы. «А трети Ми Московские, отдела и вотчины брата своего, князя Володимера, и его детей, и всех их вотчины, и тех мест, которых ся есмь им отступил в отдел и в вотчину, того мне и моим детем под своим братом и под его детьми блюсти, и боронити, а не обидети, ни вступатися», – обещал за себя и за всех своих потомков Василий I Дмитриевич.

      Правивший в Вильнюсе Ольгерд Гедиминович вмешивался в дела Новгорода и Пскова, добился немалого влияния в Смоленске, хотел вместе с золотоордынским ханом «воевать Москву», но после очередной неудачи предпочел породниться с Московским князем, женившись на сестре его жены, тверской княжне Ульяне Александровне. Только не утихомирило родство буйного Ольгерда. Попытки «воевать Москву» продолжались. Между двумя московскими походами, за девять лет до Куликовской битвы, Ольгерд отдал свою дочь Олену за серпуховского князя. Так оказался Владимир Андреевич женатым на двоюродной сестре собственной матери, а две княгини как нельзя лучше подошли друг к другу, и обе сердцем прикипели к Москве, как, впрочем, не на долгое время и два ее родных брата – Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, воспетые все той же «Задонщиной».
      «Славий птица! абы еси выщекотала сии два брата, два сына Ольгердовы. Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского. Те то бе суть сынове храбри, на щите рожены, под трубами повити, под шеломы взлелеяни, конецъ копия вскормлени, с вострого мечта поении в Литовской земле. Молвяще Андрей к своему брату Дмитрию: «Сама есма два брата, дети Ольгердовы, внучата Гедымонтовы, правнуки Скольдиме-ровы. Соберем себе милую дружину, сядем, брате, на свои борзые комони, посмотрим быстрого Дону, испием шеломом воды, испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские, а сулиц немецких о байданы бесерменские (басурманские кольчуги. – Н. М.)».
      И рече ему Дмитрий: «Не пощадим, брате, живота своего за землю Русскую и за веру христианскую, за обиду великого князя Дмитрия Ивановича. Уже бо, брате, стук стучит, гром гремит в славном граде Москве; то ти, брате, не стук стучит, не гром гремит, стучитъ сильная рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремять удальцы русские злачеными шеломы, червлеными щиты. Седлай, брате Андрей, свои борзые комони, а мои ти готови, напреди твоих оседлани».
      Но как не успокаивался воинственный Ольгерд, так не уступали отцу и сыновья. В Куликовской битве князь Андрей участвовал с псковскими войсками, пробыл на московской службе еще пару лет, а там вернулся в Литву, отнял у брата Полоцк, в 1386 году тем же братом был взят в плен и заключен в Хенцынский замок. После бегства из заключения Андрей Полоцкий перешел на службу к литовскому князю Витовту, под знаменами которого и погиб. Кровные связи значили при случае много, а подчас и ничего.
      Владимир Андреевич поделил в духовной грамоте между членами своей семьи уделы, поделил и московскую часть. Сыну Ивану приходилось «село Колычевское на Неглимне мельница». Ярославу – тони рыбные у Нагатино, Андрею – Калитниково село, Василию – «Ясеневское село с деревнями да Паншина гарь», лучшие же московские земли отходили княгине Олене. Тут и «село Коломенское со всеми Луги и з деревнями», тут и «Ногатинское со всеми Луги и з деревнями», и «Танинское село со Скоревым», и «Косино с тремя озеры». И хоть подумать о кончине княгини было страшно, жизнь брала свое, и составлять завещание приходилось на все случаи: «а розмыслит бог о княгине моей, по ее животе» пусть берет Иван Коломенское, Семен – Ногатинское, а Василий – Танинское. При жизни матери дарить Семена подмосковным селом Владимир Андреевич почему-то не захотел.
      Оказался князь прав в своей заботе об Олене. Пережила Елена Ольгердовна мужа, пережила всех сыновей, и когда в 1433 году составляла собственную духовную грамоту, думала уже о снохах-вдовах да внуках. Семен Владимирович не дождался Ногатинского – передавала его княгиня Олена, тогда уже монахиня родового Рождественского монастыря Евпраксия, вдове Василисе. Жена умершего Василия Ульяна получала село Богородское с деревнями. Видно, не была Олена лютой свекровью, видно, наследовала мягкий нрав своей матери, витебской княжны Марьи Ярославны. Пеклась она и о внуках.
      В «Истории Москвы» И.Е. Забелин допустил ошибку, утверждая, что Елена Ольгердовна передала часть своего двора на кремлевском Подоле, под скатом обращенного к Москве-реке холма, супруге великого князя Василия II Васильевича Темного. Великой княгиней и в самом деле была внучка Олены Марья, но только не Ивановна, о которой хлопотала бабка, а Ярославна. Это Марье Ивановне отказала она «место под двором под старым на Подоле, где были владычии хоромы (двор Коломенского владыки. – Н. М.), а по животе внуку Василию». Василий Ярославич оставался последним представителем мужской части когда-то такой многолюдной княжеской семьи. Коломенское рассудила княгиня отдать великому князю, а о Рождественском монастыре, «где ми самой лечи», решила – передать для вечного поминования всех родных село Дьяковское со всеми деревнями и село Косино с тремя озерами. Ясеневского в духовной грамоте Елены Ольгердовны нет. После смерти мужа им продолжала пользоваться вдовая княгиня Ульяна, с ее же кончиной все земли за отсутствием наследников переходили к великому князю.
      Так случилось и случалось нередко. И род многолюдный, и обещания Московским великим князем даны были крепкие, и завещательницы сравнительно недавно не стало, а все московские земли рода Владимира Храброго вошли в 1461 году в духовную великого князя Василия II Васильевича Темного как его собственность и владение. Только за княгиней Василисой, вдовой Семена Владимировича, продолжало состоять село Ногатинское, которое «по животе ее» переходило к великой княгине. Вопросы наследования относились в Древней Руси к самым сложным и спорным. Земля давалась в удел или в вотчину, за службу, при разделе родительских владений. Владения княгинь делились на дареные, прикупные, наследственные, но права их должны были каждый раз подтверждаться. Чаще всего небольшая часть мужниных владений сохранялась за вдовой только пожизненно. Отходили к великому князю и земли князей, умиравших без наследников. Немалая доля завещалась ему всякими родственниками и родственницами, чтобы укрепить княжеский стол. В духовной грамоте великого князя Василия Васильевича закреплялось за его княгиней «село Дьяковское что выменила оу княгини оу Василисы». Существовал и подобного рода «промен» владений, к которому обращались и великие, и удельные князья.
      Да и век князей в те неспокойные времена постоянных нашествий и междоусобиц долгим обычно не был. В походы начинали ходить рань, ходили часто и трудно. Трудно было уберечься от ран, от смерти на поле боя, еще труднее – от моровых поветрий. Младший из семерых сыновей Владимира Храброго Василий Владимирович на большую долю рассчитывать не мог. Ладно и то, что стал серпуховско-перемышльским князем с придачей половины Углича, поделенного с братом Андреем. Летописцы жизни Василия Владимировича будто и заметили только то, что ходил двадцати лет от роду в великокняжеский поход против Нижнего Новгорода, – не хотели нижегородцы подчиняться Москве, несмотря на выданный великому князю ханский ярлык. А в 1427 году, когда «мор бысть велик во всех градех русских, мерли прыщом» – язвой, Василий Владимирович скончался, оставив бездетную вдову Ульяну. После Ульяниной смерти выморочное Ясеневское все равно отходило к великому князю. Так укреплял свои положение и единовластие правитель Московского государства.
      Со смертью матери Дмитрий Донской завещает Семцинское своей княгине, прибавив к нему «Ходынскую мельницу». Любопытно, что «луг Ходынский» при этом доставался сыну Юрию вместе с «селом Михалевским». Переход Семцинского великим княгиням становится своеобразным правилом. Так распоряжается им и сын Донского, великий князь Василий I Дмитриевич, неоднократно составлявший свою духовную: между сентябрем 1406 и летом 1407 года, в июле 1417 и, наконец, в марте 1423 года. Княгине отходило «Семцинское село с Самсоновым лугом, сельце Федоровское Свиблово на Яузе с мельницею да Крилатское село, што было за татаром». Иными словами, владелицей всех этих мест становится великая княгиня Софья Витовтовна. Делает Василий I в духовной и любопытную, нередко повторявшуюся в княжеских завещаниях оговорку: «А хто моих казначеев, или тивунов, или дьяки прибыток мои ведали, или посельские, или ключники, или хто холопов моих купленных, или што есь оу Федора оу Свибла отоимал, тех всех пущаю на слободу и с женами и с детьми, не надобны моему сыну и моей княгине». Те, кто был непосредственными помощниками и слугами князя, обычно после его смерти отпускались на волю и по наследству не передавались.
      Три варианта духовных Василия I – три труднейших периода московской истории. Само по себе правление Василия Дмитриевича было знаменательно тем, что, начиная с него, великое княжение становится наследственным у московских князей, хотя им еще приходилось получать соответствующий ярлык в Орде. Возвышению Москвы в конечном счете немало способствовало недолгое и внешне спокойное княжение.

      Пеклась о Московском княжестве овдовевшая с десятилетним сыном на руках великая княгиня Софья Витовтовна. Рано осталась без мужа, да к тому же в самое тяжелое время: никогда еще в семействе Калиты не царило такой смуты.
      Дочь литовского князя-воина, Софья Витовтовна искусства дипломатии не знала, властолюбия своего не ограничивала ничем и никогда. Как рванулась она к власти после смерти мужа, как сумела удержать великокняжеский стол для малолетнего сына, которому не хотели подчиниться ни дядя Юрий Дмитриевич Галицкий, ни его дети – Юрьевичи! Надо было добиться в Орде ярлыка на великое княжение – нашла Софья известного своими хитростями боярина Ивана Всеволожского, подкупила обещанием взять за великого князя его дочь, а когда достал боярин заветную грамоту, предпочла для сына другую невестку – княжеского рода.
      В 1433 году заключает с великим князем Василием II Темным договор о вечной службе внук Владимира Андреевича Храброго, князь серпуховско-боровский Василий Ярославич, и одновременно женит великая московская княгиня Софья Витовтовна, мать Темного, своего сына на сестре Василия Ярославича – Марье Ярославне. Казалось, так бы и жить всю жизнь в дружбе. Но и Василий Ярославич, верно «державший руку» великого князя во время так называемой Шемякиной смуты, когда попытались захватить власть сыновья Юрия Звенигородского и среди них Дмитрий Юрьевич Шемяка, со временем стал не нужен. В 1456 году подвергся он жестокой опале в Угличе. А когда сторонники Ярославича попытались его освободить, чтобы бежать с ним в Литву, заговор был раскрыт. Даже летописец содрогнулся от жестокости их казни и записал, что казнены они таким страшным образом «княжьим велением, а злого дьявола научением».
      ...Об этой картине говорили, что с нее началась настоящая, освободившаяся от формул академизма и неоклассицизма русская историческая живопись, что в ее ряду появились полотна Сурикова и Репина, живое ощущение живых человеческих чувств и страстей. Софья Витовтовна художника П.П. Чистякова предвещала и су-риковскую боярыню Морозову, и репинскую царевну Софью.
      Немолодая обрюзгшая женщина вскинула высоко над головой усыпанный драгоценными камнями золотой пояс. В дикой ярости рванулся к выхваченной у него драгоценности молодой мужчина в княжеской одежде – Василий Косой.

П. Чистяков. «Литовская княжна и Золотой пояс». 1861 г. Фрагмент

      С трудом удерживают бояре кинувшегося на помощь брату Дмитрия Шемяку. Вскочили из-за праздничного стола гости, и тщетно пытается вмешаться в ссору забытый под своим свадебным шатром великий князь с молодой своей княгиней. Картина так и называлась – «Великая княгиня Софья Витовтовна, на свадьбе великого князя Василия II Темного, в 1433 году, срывает с князя Василия Косого пояс, принадлежавший некогда Дмитрию Донскому».
      Все зависит от того, что понимать под исторической правдой. Не было при Василии Темном изукрашенных деревянной в духе Ропета резьбой палат да еще с балдахинами и галереями. Не таким обычаем накрывались великокняжеские столы, не так сидели за ними на свадьбах гости. Придуманными были костюмы вплоть до княжеского венца на голове у Софьи Витовтовны. Академии художеств, предлагавшей подобную программу, была нужна обстановочная картина, где бы молодой художник показал свое умение писать различные материалы, изображать людей в движении, в самых разнообразных позах, строить перспективу.
      Чистяков добивается совсем иного. Он безошибочно передает смысл случившегося. Его правота в главном – торжестве старой княгини, страстном, нерассуждающем порыве к власти, к которой стремилась она всю жизнь, у которой любой ценой хотела сохранить мелочного характером хилого своего сына. Это мгновенье, которое предрешило слишком многое: слепоту Василия Темного – обиженные князья выколют ему глаза, неслыханные междоусобицы в семье Калиты, дорого стоившие русской земле, треволнения и опасности собственной жизни вплоть до ссылок и плена. Но старая княгиня не разбирала средств.
      Не удалось с годами, поборот сопротивление Дмитрия Юрьевича Шемяки, нашла и здесь способ – отравленную курицу, которой попотчевал князя подосланный повар. Только хватало Софье Витовтовне и настоящего мужества, стойкости, умения переносить любые невзгоды, а с чем не приходилось ей в жизни сталкиваться! Год за годом возвращалась чума, горели от страшной засухи леса и земля, гибли звери, птицы, рыба, бушевал на московской земле голод, давали о себе знать татары.
      Занеглименье, где располагалось Ваганьково, оставалось самой опасной загородной землей. Это отсюда чаще всего двигались на Москву вражеские отряды. В 1439 году изгнанный из Золотой орды и засевший в Казани хан Уллу-Мухамед подходит к Москве. Решающее сражение развертывается на окраине Ваганькова и нынешней Арбатской площади под командованием любимца князя и его казначея Владимира Ховрина, в свою очередь, потомка выходцев из Крыма. Ховрин заложит здесь на собственном дворе церковь Воздвиженья, которая даст со временем название всей улице – Воздвиженка. Попытка Василия Темного выступить через несколько лет против казанского хана оказалась неудачной. Попадает он в плен, освобождается за огромный выкуп, а по возвращении в Москву не может даже первое время жить в Кремле. Город пострадал от жестокого землетрясения – «труса», и Василию Темному пришлось поселиться на Елизаровом дворе – на земле Пашкова дома.
      Это было в 1445 году, а годом позже победу над московским князем одержали Юрьевичи. Василий был захвачен и ослеплен в Троице-Сергиевом монастыре, семидесятипятилетняя Софья Витовтовна сослана в Чухлому. И снова неудачи не сломили княгиню. Вскоре вместе со всей своей семьей она в Москве и за отсутствием в городе сына сама организует защиту столицы от подступившего к ее стенам татарского царевича Мазовши. И не было ли заслуги Софьи Витовтовны в том, что Мазовша предпочел почти сразу же уйти, так что его приход к Москве остался в истории под названием «скорой татарщины»? Великого князя Софья Витовтовна позвала в столицу только тогда, когда всякая опасность миновала.
      Крутой, неуемный нрав княгини никогда не вносил мира и в ее собственную семью. Почти все свои немалые богатства Софья Витовтовна завещает любимому младшему внуку в обход старших, и это повод для бесконечных распрей и обид. Знала, что не быть ему на великокняжеском престоле, так пусть живет в княгининых палатах в Кремле не хуже великого князя, пусть не знает нужды в дорогих одеждах, мехах, драгоценностях, пусть владеет тем самым загородным двором, где когда-то жил его отец. В духовной так и говорилось после перечисления сел, казны, рухляди и двора в Кремле: «А за городом дала есмь ему Елизаровской двор и со всем, что к нему потягло».
      Может, угадывала старая княгиня в подростке те черты, которых так не хватало Василию Темному, – удачливость в бою, прямой и открытый нрав. Это о нем, Юрии Меньшом Дмитровском, напишет летописец, что «татары самого имени его трепетаху». Это он вместе с братом Андреем одержал в 1468 году полную победу над казанским ханом, а спустя четыре года не дал другому хану – Ахмету перейти через Оку у Алексина. К бабкиному наследству прибавилась по завещанию отца треть Москвы, города Можайск, Серпухов, Хотунь, что делало его положение в Московском княжестве достаточно значительным.
      Но умер Юрий Васильевич молодым, женат не был, в духовной особенно позаботился о матери Марье Ярославне, той самой выбранной Софьей Витовтовной княжне, а Елизаров двор, уже успевший потерять былое название, отказал великому князю: «А что мое место Ваганково да и двор на Ваганкове место, чем мя благословила баба моя, великая княгиня, а то место и двор господину моему, великому князю, опричь того места, что есмь того же места Ваганкова дал Великому Николе в дом на Песнош». Николо-Пешношский монастырь был своего рода придворным для Дмитровского князя. Основанный учеником Сергия Радонежского Мефодием в 1361 году у впадения в Яхрому речушки Пешношки, он расцвел благодаря вкладам молодого князя и даже смог начать каменное строительство.
      Детьми Василий II Темный и Марья Ярославна обижены не были: одних сыновей родилось у княжеской четы семеро. Едва хватило уделов на каждого. Андрею Васильевичу Меньшому и досталось в придачу к Вологодскому уделу подмосковное Ясеневское и двор в Кремле. Но оказался Андрей Меньшой соседом не из легких, нравом скорее в бабку, чем в отца. С военным делом не расставался, постоять за себя умел вооруженной рукой.
      Сначала повел себя младший брат вступившего на великокняжеский стол Ивана III Васильевича удобно для князя. Воле его не противился. Что тот велел, исполнял «без хитрости». Такой доверенностью пользовался, что, когда Иван III в 1471 году выступил против Новгорода, изо всей семьи доверил сидеть в Москве «блюсти свою вотчину» одному девятнадцатилетнему Андрею при своем малолетнем сыне. Годом позже, «войдя в великий раздор» с братьями Борисом и Андреем Большим, наградил Андрея Меньшого за верность вторым уделом – Тарусой. Денег на прихоти брата не жалел – давал без счету, возврата не требовал, крепче думал к себе привязать.
      Но оставался Андрей Меньшой безгласным и покорным недолго, пока «в ум не вошел». А там пытался вместе с братом Борисом защищать свои права, коль скоро Иван III все сильнее начинал их теснить. Со своим войском выступили братья к Ржеву, а оттуда к литовским границам для переговоров с королем Казимиром. Обманувшись в ожиданиях, попытались помириться с московским князем и снова искали союзников против него – теперь уже в лице псковичей. Только нашествие хана Ахмата объединило братьев; Иван III нуждался в их помощи. Андрей Меньшой и Борис были рады предлогу для восстановления мира. Великий князь щедро одарил обоих за участие в походе, который к тому же оказался последним в жизни Андрея. В 1481 году он умер двадцати девяти лет от роду. Удел свой бездетный Андрей Васильевич Меньшой завещал великому князю, да, вероятно, и не мог иначе: долг его Ивану III вырос до неслыханных размеров – тридцати тысяч рублей. Подмосковное Танинское завещал вологодский князь старшему сыну великого князя Василию, но с Ясеневским рассудил иначе. «Село свое Ясеневское у Москвы», как гласила духовная грамота, завещал брату Борису.
      Был Борис шестым сыном Василия II Темного, всего тремя годами старше Андрея Меньшого, но характером куда круче. Удел свой – Волоколамск, Ржев, Рузу хранить умел и если участвовал в походах великого князя, то лишь потому, что не имел сил ему воспротивиться. Ходил Борис с Иваном III во Владимир, ходил на Новгород, стоял на Оке у Алексина против хана Ахмата, но тогда же взбунтовался против великого князя. Не стало их брата Юрия Васильевича Меньшого Дмитровского, любимца бабки Софьи Витовтовны, щедро оделившей в завещании именно этого внука и землями, и селами, и рухлядью, и своим кремлевским двором, хотя имел уже Юрий в Кремле подаренное отцом «ярославичево место» – двор погибшего Василия Ярославича. Великий князь не пожелал расстаться со слишком богатым наследством, взял себе и удел, не упомянутый в духовной грамоте умершего.
      С великим трудом удалось матери, Марье Ярославне, восстановить мир между братьями, убедив великого князя вознаградить Бориса – отдать ему Вышгород и Сопкову слободу. Но размолвки на этом кончиться не могли. Великий князь по-прежнему проявлял свою власть, все меньше считался с возражениями, Борис по-прежнему бунтовал, пока за два года до смерти и вовсе не «отъехал» от Ивана III, что не помешало похоронить строптивого владельца Ясеневского в Архангельском соборе Московского Кремля.
      И новая страница запутанных княжьих дел. Сыновья Бориса Васильевича, князь Волоцкий Иван и князь Рузский Федор Борисовичи, били челом Ивану III, чтобы поменял их подмосковные земли на более близкие к их уделам – жить бок о бок с властным дядькой явно не хотели, тягаться с ним не собирались. Документ так и назывался – «Жалованная меновая и отводная грамота великого князя Ивана Васильевича князьям Волоцким».

      Можно сказать точнее – великая княгиня и супруга царевича: о них и пойдет речь. Женщинам из рода Сабуровых везло и не везло на престол: поднимались на заветные ступени, чтобы рано или поздно, всегда по злой воле мужа, их лишиться. Дальше тянулась долгая и беспросветная монашеская жизнь.
      Соломония, дочь боярина Юрия Константиновича. Ее выбрал себе в жены тогда еще будущий великий князь Василий III, когда наконец получил от отца, Ивана III, долгожданное разрешение вступить в брак. Отец с разрешением не торопился – не хотел вносить раздора в разросшуюся семью. Любил и почитал вторую свою жену – греческую принцессу Зою – Софью Палеолог, по ее советам часто поступал, строил Кремль и кремлевские соборы, но наследника видел в первенце от первой жены. С ним делился мыслями, планами, его готовил к великокняжескому престолу. Даже к невестке, дочери молдавского господаря, был расположен как к родной. Так со смертью сына без раздумий наметил своим преемником внука.

Великий князь Иван III. Гравюра из книги А. Теве «Космография». 1584 г.

      Греческая принцесса на вид смирилась с судьбой собственного первенца Василия. То ли впрямь молчала, то ли не подавала вида при посторонних. Во всяком случае, приближенные никакого ее недовольства не замечали. «Деспина» (вторая жена) – назовет «великий посол» А. Контарини великую княгиню Софью и запишет, что Иван III пожелал, чтобы он побывал на приеме у великой княгини, а собеседница «обращалась ко мне с такими добрыми и учтивыми речами, какие только могли быть сказаны; она настоятельно просила передать ее приветствие светлейшей синьории; и я простился с ней».
      А между тем «деспина» оставила за собой последнее слово. В 1502 году еще недавно любимая невестка великого князя молдаванка Елена Степановнавместе с сыном Дмитрием оказываются в опале. Иван III отправляет их весной в заточение, новым наследником провозглашается сын Софьи, двадцатитрехлетний Василий. Провозглашается на редкость вовремя, потому что в апреле следующего года «деспины» не стало. Отчаянию вдовца не было границ. Великого князя вскоре разбивает паралич, и придерживаться политики, которую диктовала покойная Софья, под влиянием окружающих он уже не в состоянии.
      Вспыхивают в Москве и Новгороде костры инквизиции, сжигавшие еретиков. Умирает «нужной смертью» в заключении Елена Степановна Волошанка, главная их покровительница. Торопится себе найти невесту по собственному усмотрению наследник Василий Иванович, хотевший подчеркнуть свою связь с местной знатью и потому отказавшийся от поисков иностранных принцесс. Княжен и боярышень было привезено в Москву на смотрины то ли пятьсот, то ли полторы тысячи. Только число не имело значения: Василий заранее знал, что свяжет себя со старомосковским боярством – его выбор пал на Соломонию Сабурову.
      Свадьбу сыграли 4 сентября 1505 года, а 27 октября умер Иван III. И снова удивительно вовремя, потому что перед концом начал вспоминать о всех своих сыновьях, наказывать Василию, чтоб никого не обошел уделами. Говорили – много ли в этом правды? – будто даже пожелал освободить старик внука и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Какими именно? Может быть, и правом наследования?
      Такое предположение возникает не только из-за того, что сразу после смерти отца Василия III, по словам летописца, «в железа племянника своего великого князя Дмитрия Ивановича и в полату тесну посади». Современники – историки Герберштейн и Стрыйковский утверждают, что расправа состоялась еще при жизни старого Ивана III, сразу после его разговора с внуком. Новый великий князь, слишком похожий по характеру на свою решительную мать, не собирался рисковать – через три с небольшим года он окончательно расправится с опасным соперником. Дмитрий умрет в заточении, и тот же Герберштейн приводит существовавшие по поводу этой кончины версии: «Одни полагают, что он погиб от голода и холода, а по другим – он задохся от дыма». Второй способ имел то преимущество, что не оставлял видимых следов содеянного.
      Было нелегко с Иваном III и совсем непросто с его «деспиной». Средневековые нравы вообще не знали милосердия и сострадания. И все же даже для них нрав нового великого князя оказался полной неожиданностью. Василий III Иванович не искал советчиков, не допускал ни малейших возражений, в любом прекословии усматривал бунт против своих прав и подавлял любое сопротивление железной, не знавшей снисхождения и минут слабости рукой. Попытался поспорить с ним Берсень Беклемишев, чье имя поныне живет в названии одной из москворецких набережных и башен Кремля, и был изгнан со словами: «Ступай, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Смерд – неслыханное оскорбление для нижегородского боярина. Но лишь только стал жаловаться возмущенный Берсень, как тут же лишился языка – лихое предупреждение для всех, кто попытался бы осудить великого князя.
      Жестокий, грубый, особенно с родственниками, которых открыто чуждался, Василий III был к тому же предельно и холодно расчетлив: с кем расправляться, с кем – несмотря ни на что – никаких ссор не затевать. Самые знатные и древние роды – Владимира Святого и Гедимина не знали обид от великого князя. И все время рядом с Василием была Соломония. Умная, деятельная, властная, мало чем уступавшая покойной свекрови. Брак великого князя мог считаться удачным, несмотря на его бездетность. Но отсутствие наследников до поры до времени не волновало Василия. Найденный им выход представлял лишнюю защиту от родственников и от враждебных бояр.