Пусть разразит меня на этом месте гром,

Пусть прослыву везде первейшим подлецом,

Коль дам себя смирить почтеньем или страхом

И сам не порешу всего единым махом!

Помилосердствуйте, умерьте гневный пыл;

Об этом ваш отец ведь только говорил.

Не все сбывается, чего душа хотела,

И путь не короток от замысла до дела.

Я должен прекратить проделки наглеца

И на ухо ему сказать два-три словца.

Нет, нет! Надзор за ним, равно как за папашей,

Вы лучше мачехе препоручите вашей.

Над мыслями ханжи она кой в чем властна:

Он кротко слушает, что ни скажи она,

И даже, может быть, влюблен в нее безгрешно.

Ах, если бы и впрямь! Вот было бы потешно!

Ей хочется иметь с Тартюфом разговор:

Узнать, что думает он с некоторых пор,

Не о женитьбе ли ведет с отцом беседы,

И показать ему, какие выйдут беды,

Коль он таит надежд хоть маленький запас.

Слуга его сказал: он молится сейчас,

Но скоро спустится. Я буду дожидаться,

А вам уже никак нельзя тут оставаться.

Я разговору их не поврежу ничем.

Нельзя. Оставьте их вдвоем.

Я буду нем.

Да вы смеетесь, что ль? Все знают ваши вспышки.

А это верный путь: испортить нам делишки.

Ступайте.

Я себя сумею превозмочь.

Несносный! Он идет. Скорей бегите прочь!

(заметив Дорину, громко обращается к слуге за сценой)

Лоран, примите плеть, примите власяницу,

И сердцем вышнюю благословим десницу.

Коль будут спрашивать, то я пошел в тюрьму

Снесть лепту скудную поверженным во тьму.

(в сторону)

Что за кривляние и в речи и во взгляде!

Вам что?

Хочу сказать…

(доставая из кармана платок)

Но только, бога ради,

Пожалуйста, сперва возьмите мой платок.

Зачем?

Прикройте грудь, чтоб я вас слушать мог.

Нам возмущают дух подобные предметы,

И мысли пагубным волнением согреты.

Ужели вам соблазн так трудно побороть

И столь чувствительно на вас влияет плоть?

О вашей пылкости не мне иметь сужденье,

Но я не так легко впадаю в вожделенье

И, даже если б вы разделись догола,

Всей кожей, что на вас, прельститься б не могла.

Нельзя ли быть скромней хотя б наполовину?

А иначе я вас немедленно покину.

Нет, нет, я и сама мешать не стану вам,

И вся-то речь моя сведется к двум словам.

Так вот что: барыня хотела быть здесь вскоре

И очень просит вас о кратком разговоре.

Ах, с удовольствием!

(в сторону)

Где гневные слова?

Ей-ей, мне кажется, что я была права.

Когда ж она придет?

Да это не она ли?

Она и есть. Уйду, чтоб вы меня не гнали.

Пусть благодать небес, источник всех щедрот,

Вам здравие души и тела ниспошлет

И долгоденствие, как их об этом молит

Смиреннейший из всех, кому их свет был пролит.

Я благодарна вам за добрые слова.

Но только, может быть, присядемте сперва.

(усевшись)

Так вы оправились от вашей лихорадки?

(усевшись)

Да, этот приступ был, по счастью, очень краткий.

Увы, моих молитв чрезмерно скромен вес,

Чтоб ими снискивать внимание небес,

Но я не возносил ни одного моленья,

В котором бы для вас не жаждал исцеленья.

Мне, право, совестно такую слышать речь.

Чтоб ваше нежное здоровье оберечь,

Готов я своему нанесть ущерб здоровью.

Так христианскою не ведено любовью,

И перед вами я в весьма большом долгу.

Для вас я сделал бы и больше, чем могу.

Мне с вами кой о чем поговорить бы надо.

Никто не слышит нас, и этому я рада.

Я этим восхищен, и с вами сладко мне,

Сударыня, вот так побыть наедине.

Об этом я давно молил с тоскою жгучей,

И небо, наконец, мне посылает случай.

Хотела я вопрос задать вам небольшой,

Но отвечайте мне с открытою душой.

Я сам всегда мечтало счастии высоком – —

Все сердце целиком явить пред вашим оком,

Сказать, что если я и сетовал о том,

Что прелесть ваших чар всех манит в этот дом,

То был руководим отнюдь не неприязнью,

А только рвением и набожной боязнью,

Порывом…

В этом я уверена была:

Вас о моей душе забота увлекла.

(беря Эльмиру за руку и сжимая ей пальцы)

О да, сударыня, и для ее спасенья…

Ой-ой, не жмите так!

Ах, то избыток рвенья,

И если сделал я вам больно хоть слегка,

То я готов сейчас…

(Кладет руку Эльмире на колени.)

Но где у вас рука?

Я бархат пробую, какой он обработки.

Ах, нет, пожалуйста, я не терплю щекотки.

Что за прелестные, ей-богу, кружева!

Какого в наши дни достигли мастерства.

Мы, кажется, во всем доходим до предела.

Вы правы. Но нельзя ль вернуться к сути дела?

Я слышала, мой муж замыслил новый брак

И прочит дочь за вас. Скажите, это так?

Об этом речь была; но, должен вам признаться,

Совсем не к этому мои мечты стремятся:

Иные прелести мой привлекают взгляд

И вожделенное блаженство мне сулят.

Конечно, вас ничто не обольстит земное.

Нет, сердце у меня в груди не ледяное.

Я думала, свой взор вы к небу возвели

И вам неведомы желания земли.

Любовь, влекущая наш дух к красотам вечным.

Не гасит в нас любви к красотам быстротечным;

Легко умилены и очи и сердца

Пред совершенными созданьями творца:

Ведь то его лучи сияют в вам подобных.

Но в вас он сочетал всю прелесть чар беззлобных;

Он вашему лицу дал яркость красоты,

Смущающую взор, влекущую мечты,

И я не в силах зреть ваш облик совершенный,

Не восхищаясь в нем зиждителем вселенной,

И пламенной любви не повторять слова

Пред самым редкостным подобьем божества.

Сперва боялся я, что этот пламень томный – —

Быть может, духа тьмы подарок вероломный,

И даже вас бежать я замышлял в тиши,

Дабы не жертвовать спасением души;

Но понял, наконец, о сладостное диво,

Что в этой страсти нет греховного порыва,

Что целомудрия не осквернит она,

И сердце с той поры вам посвятил сполна.

Я очень дерзостен, сударыня, я знаю,

Когда я говорю, что сердце вам вручаю,

Но мне надеждою лишь ваша доброта:

Убогих сил моих мне явственна тщета;

Вы для меня – покой, отрада, упованье,

Вы можете мне дать блаженство и страданье,

И всю мою судьбу решает ваш ответ:

Я счастлив, если «да», несчастлив, если "нет".

Вы очень горячо излили ваши чувства,

Но кто бы ждал от вас подобного искусства?

И ежели у вас так беззащитна грудь,

Вы бы подумали сначала хоть чуть-чуть.

Благочестивый муж, который целым светом…

Да, я благочестив, но человек при этом.

И видевший лучи столь неземных красот

Уже не думает и сердце отдает.

Пусть речи о любви в моих устах невместны;

Но я ж, сударыня, не ангел бестелесный,

И если слов моих преступен страстный жар,

То это – действие прелестных ваших чар.

Едва их дивный блеск узрел мой взор несчастный,

Моей владычицей вы стали полновластной;

Божественных очей неизреченный свет

Сломил мной на себя наложенный обет;

Он пересилил все – посты, молитвы, слезы – —

И к вашим прелестям мои направил грезы.

Мой вздох, мой томный взгляд твердил уже не раз

То, что я голосом вам изъяснил сейчас.

Ах, если в вас найдут хоть каплю состраданья

Смиренного раба душевные терзанья

И ваши милости его вознаградят,

Склонив к ничтожеству великодушный взгляд, —

Я буду к вам всю жизнь, о нежное виденье,

Невыразимое питать благоговенье.

Со мною ваша честь вполне ограждена,

И ни малейших жертв не требует она.

Все эти щеголи, любимцы женщин света,

В поступках и речах не ведают запрета;

Они везде трубят про всякий свой успех,

О каждом торжестве оповещают всех,

И шумный их язык, ведя себя нескромно,

Святыню их души бесчестит вероломно.

Тогда как мы горим невидимым огнем

И никогда никто не узнает о нем;

Мы так заботимся о нашей доброй славе,

Что наши милые тревожиться не вправе,

И награждаем тех, кто с нами не был строг,

Любовью без молвы и негой без тревог.

Хоть вы истратили все красноречье ваше,

Но содержание отнюдь не стало краше.

А не боитесь вы, что я сейчас возьму

И расскажу про все супругу моему?

Так из-за вашего любовного недуга

Вы потеряете испытанного друга.

Я знаю, что ваш дух высок и незлобив

И вы простите мне мой дерзостный порыв,

Забудете, что я, покорен высшей власти,

Не совладал с огнем вас оскорбившей страсти,

И примете в расчет, вняв собственной красе,

Что я же не слепец и человек, как все.

Другую, может быть, просили б вы напрасно,

Но вас помиловать я все-таки согласна.

Я мужу, так и быть, ни слова не скажу,

Но и на вас зато повинность наложу:

Содействовать тому, – но честно, без обмана, —

Чтобы вступили в брак Валер и Мариана;

Отнюдь не посягать, в ущерб чужим правам,

На ту, которая принадлежит не вам,

И…

(выходя из комнатки, где он прятался)

Нет, сударыня, нельзя молчать об этом.

Я быть свидетелем готов пред целым светом;

Сам бог привел меня вот в этот уголок,

Чтобы с предателя личину я совлек,

Чтобы я мог на суд представить справедливый

Его двуличный нрав, заносчивый и лживый,

И показать отцу воочью, наконец,

Кто этот про любовь поющий вам подлец.

К чему? Пусть лучше он изменит поведенье

И постарается снискать мое прошенье.

Так обещала я – и порешим на том.

Я не охотница вносить шумиху в дом.

Любая женщина, как я, на это взглянет

И мужу докучать безделицей не станет.

Вы полагаете, что надо сделать так,

Но вас послушаться я не могу никак.

Смешно его щадить, когда пришла расплата.

Зазнавшаяся спесь и чванство пустосвята

Довольно всяких бед наделали у нас,

И гнева моего настал желанный час.

Он над моим отцом натешился не в меру

И слишком навредил как мне, так и Валеру.

Отца давно пора от змея отшатнуть,

И сами небеса мне открывают путь.

Да, этим случаем я небесам обязан;

Им пренебречь нельзя, он свыше предуказан,

И мне казалось бы позорнее всего

Держать его в руках и упустить его.

Дамис…

Нет, я прошу, не начинайте торга.

Я, право, сам себя не помню от восторга,

И вы не думайте меня отговорить

От удовольствия злодею отомстить.

Я мешкать не люблю и дело кончу сразу.

Да вот, пожалуйста, все точно по заказу.

Дамис

У нас здесь новости для вас припасены,

И вы окажетесь весьма удивлены.

Вы ваши милости дарили не без прока,

И этот господин вам отплатил широко.

Не зная, что в своем усердье изобресть,

Он, наконец, решил похитить вашу честь,

И здесь я слышал сам, как вашей он супруге

Поведал о своем любовном к ней недуге.

Она, по кротости и доброте души,

Хотела это все похоронить в тиши,

Но я потворствовать бесстыдству не желаю

И счел бы, что, смолчав, я вас же оскорбляю.

Да, я убеждена, что мелочью такой

Смущать не следует супружеский покой

И всяким вздором честь не может запятнаться.

Довольно, если мы умеем защищаться.

Таков мой взгляд, и вы могли бы так взглянуть,

Дамис, когда б со мной считались хоть чуть-чуть.

Что слышу я? Творец! Как? Мыслимо ли это?

Да, брат мой, я злодей, гад, поношенье света,

Несчастная душа, погрязшая во зле,

Последний негодяй из живших на земле.

Мой каждый помысел исполнен гнусной скверны,

Вся жизнь моя – злодейств клубок неимоверный.

Но небо, наконец, грехи мои казня,

По справедливости унизило меня.