АДОЛЬФ ГИТЛЕР
      РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
      На второй день своего пребывания в Москве Ричард сменил жилье, волей начальства переместившись на новую квартиру, располагавшуюся в районе новостроек, - скромненькую, с низкими потолками, - ячейку в бетонном улье, высившимся среди себе подобных на унылом окраинном пустыре.
      Подъезд дома привел его в ужас. Жестянки подожженных почтовых ящиков, грязные мокрые полы, стены, замалеванные масляной краской удручающих тонов, разбитые стекла входной двери, пропахшие мочой лифты с опаленными кнопками, изуродованные светильники без ламп, стенные росписи на английском, почемуто, языке... Южный Бронкс!
      Квартира отделялась от напряженного внешнего мира прочной стальной дверью, что было не только разумной, но и необходимой мерой, обеспечивающей относительно спокойный сон.
      Содержимое же квартиры интереса для злоумышленников не представляло; кроме невзрачной мебелишки на фоне блеклых обоев и старого холодильника на кухне, где еще находился пляжный пластиковый стол и два табурета, здесь ничего не было.
      Благодаря Олегу, Ричарду был предоставлен во временное пользование телевизор, и каждый вечер он с интересом смотрел программы местных новостей и - без тени какой-либо заинтересованности, - американские боевики, транслировавшиеся в таком изобилии, что порою вызывало даже недоумение. Агрессия Голливуда противостояния в этой стране, судя по всему, не находила. Да и вообще принцип непротивления злу насилием реализовывался в нынешней России едва ли не повсеместно, а зло же, не встречая отпора, как быстродействующий яд заполняло все капилляры пост-советского общества.
      Словно влекомая кармическим грузом, страна неуклонно погружалась в бездонную трясину, возврата из которой не виделось.
      Ему, непредвзятому наблюдателю, рассматривавшему события как бы извне, население этого псевдо-государства тоже представлялось сборищем наблюдателей, как бы находившихся в летящем к бездне поезде и комментировавших с легким укором пьянство машинистов, лень проводников, загаженные вагонные клозеты, но не пытающихся не то, чтобы спастись, но и элементарно что-либо исправить и сделать.
      Страна жила распродажей ресурсов, спекуляцией и бандитизмом, руководимая погрязшей в воровстве и откровенном взяточничестве верхушкой.
      Впечатляло обилие лощеных лимузинов на грязных улицах со щербатым асфальтом, коммерческие ликерные палатки, от которых так и веяло криминалом, жабья форма орд частных охранников, разносортица дешевенького импорта, и - удушающая атмосфера мафиозности, пропитавшая все щели и поры этой территории. Но более всего поражала Ричарда народная баранья покорность, шедшая от безусловного признания диктата уголовной мрази. Теперь ему смутно становился понятен феномен давнего Октябрьского переворота... Вернее, сама возможность свершения такового путча.
      Чекисты в кожанках из голливудских лент на историческую тему, или же гитлеровские штурмовики тридцатых годов по своей сути мало чем отличались от определенной категории московской публики, что сновала в "мерседесах", одетая в кожу современного покроя и одинаковые кепочки, либо - в спортивные пластмассовые костюмы или же кашемировые пальто. Солдатики криминальной империи, словно вышедшие из-под единого штампа, узнаваемые мгновенно и ясно дегенеративностью облика, пустотой и жестокостью глаз...
      Словно сам ад выкинул сюда популяцию мелких крысиных сущностей, сбившихся в свои хищные, алчущие крови стаи. А над крысятами властвовали крысы в безукоризненно сшитых костюмах, жирные, лопающиеся от самодовольства и упоения властью, и аппетит этих грызунов предела не знал.
      Из разговоров как с генералом, так и с капитаном Олегом, нехотя подтвердившим такое свое воинское звание, Ричард уяснил, что авторитет как мафии, так и хозяйничающего в стране ЦРУ, спецслужбам приходится поневоле признавать, ибо и в одном, и в другом случае, нити тянутся в высь недоступную...
      Расчлененный и раскритикованный КГБ утрачивал силу и самоуничтожалс: профессионалы уходили в коммерцию, а порою и в мафию, энтузиасты хотя и крепились в надежде на некий реванш, однако тоже искали дополнительные статьи доходов, в чем обвинить их было достаточно сложно, а что же касалось службы внешней разведки, чьи возможности ограничивались жестким бюджетом, то тут, как понял Ричард, все держалось на исключительной самоотверженности полунищих сотрудников.
      Ричард тихо, но неуклонно впадал в депрессию, старательно пытаясь не проявить ее в общении с людьми из разведывательного ведомства. Собственно, общение как таковое сводилось к долгим детальным беседам-допросам, поставленным по хорошо известным ему схемам.
      На предложение пройти проверку на полиграфе он отреагировал с равнодушной готовностью, и тотчас был усажен на табурет и обвешан датчиками, крепившимися в носу, на мизинце, запястьях рук и голеностопных суставов.
      Задавались стандартные вопросы, типа:
      "Боитесь ли вы темноты?";
      "Любили ли вы свою мать?";
      "Могли бы вы зарезать овцу?";
      "Злоупотребляте ли алкоголем?";
      "Имелись ли у вас гомосексуальные контакты?".
      Ричард размеренно отвечал "да"-"нет", бесстрастно ожидая вопроса главного:
      "Вы контактируете с нами по заданию ЦРУ?"
      Вопроса, в итоге заданного, причем - в утвердительной форме.
      Ну и что? Пусть даже и дрогнула кривая под клювом самописца, пусть аналитик впоследствии обведет "всплеск" жирным красным фломастером, отметив в отчете взволнованность испытуемого при данном вопросе, но ведь и оправданную же взволнованность...
      Впрочем, долбили его основательно, с учетом опыта и спецподготовки.
      Он не выказывал ни малейшего раздражения или усталости в течение многочасовых бесед и тестов, понимая, что версия какой-либо провокации с его стороны, должна отработаться в полном объеме, согласно жестко установленным правилам.
      Ночью, лежа в кровати и, глядя в размыто-тусклую белизну бетонного потолка, он размышлял над неотвязно встававшим перед ним вопросом: что дальше?
      О том, что приехал сюда, он не жалел. Ему надо было увидеть эту страну, уяснить все происходящее в ней, и пусть его постигло разочарованное понимание, что никогда он не сможет жить здесь, - в зле и отчаянии, под проклятием Бога, все равно в том было необходимо убедиться воочию, а, кроме того, над его устремлением в Россию довлело едва ли не чувство какой-то обязанности; обязанности убедить русских в существовании "крота". И в этом руководила им вовсе не месть, а механическое следование глубочайшему внутреннему убеждению, что миссию надо довести до ее логического завершения, замкнув круг.
      Он не знал, каким видится его дальнейшее бытие здешнему руководству, но, судя по всему, разговор об этом назрел, ибо проверочные процедуры подошли к концу, и начинались перепевы уже изложенных обстоятельств и фактов, - видимо, в расчете на несоответствия и погрешности.
      Однако к каким бы выводам относительно его будущего начальство не пришло, ничего увлекательного содержать они не могли.
      Полагать, что ему предложат должность в аппарате русской разведки, было бы верхом наивности; использовать его могли лишь в качестве привлекаемого время от времени консультанта, но, стань он и штатным сотрудником, кому бы и во имя чего служил? Да и как бы смог жить в такой вот коробке на пустыре, ездить по улицам, покрытым жирной черной грязью, общаться со странными людьми, большинство из которых озабочено лишь одним: каким образом поддержать свое чисто физическое прозябание?..
      От жара батарей в комнате стояла духота; он раскрыл балконную дверь и - замер, глядя на редкие уличные огни...
      Ночь, беззвездное московское небо, вой ветра за окном пятнадцатого этажа, пустота комнаты... Одиночество.
      Несладок удел разоблаченного предателя. Даже сбежавшего от возмездия. Хотя - предатель ли он? Как посмотреть. Для Америки - да. Для России же Ричард Валленберг - идейный борец с еврейским империализмом и мировым сионизмом. А то, что борясь за идею, извлекал денежную прибыль - что ж... Деньги - страховка на случай провала. Да и чтобы он делал без них в нынешнем своем положении? Если он захочет переместиться куда-нибудь в Сидней или в Преторию, то что будет там делать? Милостыню просить на углах? Да и кто ему оплатит билет туда? Русские? А что, может, и оплатят - лишь бы с глаз долой...
      Кстати, тут-то и есть над чем поразмыслить...
      Кто даст гарантию, что ему будет позволен свободный выезд из этой страны? Русские, как он уяснил в течение последних дней - большие перестраховщики, и они еще подумают, выпускать ли его за рубеж или нет. А действительно, вдруг что-то случится, окажется он в лапах ЦРУ, начнет развиваться непредсказуемая ситуация... Именно в таком извилистом направлении, сообразно своему специфическому образу мышления будут рассуждать шпионские чиновничьи умы, - скроенные, как он воочию убедился, - по единому интернациональному шаблону.
      Надо отдать должное, что обращались с ним крайне деликатно и мягко, предоставив, может, и с какой-то определенной целью, практически невероятную свободу. Согласно всем существующим установкам, должен бы он сейчас обретаться не в московской квартире, а на охраняемом загородном объекте, не имея права ни шагу ступить оттуда в течение долгих и долгих месяцев.
      Итак, выводы. Бесповоротно ясные. Первый: делать здесь больше нечего. Второй: надо смываться. К тому же, вчера, в достаточно деликатной форме у него попросили для исполнения каких-то якобы формальностей, паспорт и визу на выезд, на что он соврал, что оставил документы дома, однако отговорка такого рода может быть разовой, и паспорт, понятное дело, у него неизбежно конфискуют...
      Далее. Сегодня - ночь, а, вернее, еще поздний вечер пятницы. Олег заедет за ним в понедельник утром. То есть, времени у него навалом. Аппаратуру в квартиру если и всадили, то сейчас она наверняка работает в режиме накопления данных, ибо в острой оперативной слежке за ним необходимости нет.
      На листке бумаги он написал:
      " Олег!
      Невыносимо скучно. Пришла мысль съездить в Санкт-Петербург. Поброжу по музеям. Прости за нарушение дисциплины.
      Впрочем, данная записка наверняка не пригодится, так как намерен вернуться уже в воскресенье. Но - чем черт не шутит, вдруг - какая-либо задержка?
      Привет!"
      На петербургский поезд он сел буквально за минуту до его отхода.
      Утром, на границе с Финляндией, заспанный похмельный прапорщик, изъяв из его паспорта листок выездной визы, хмуро кивнул в сторону границы: мол, проходи, не задерживай...
      Ему повезло. Нехватка средств и людей в пост-перестроечных российских спецслужбах, а, кроме того, всякого рода послабления, дали ему возможность маневра, практически не сопряженного ни с каким риском. Разве - с умозрительным... Капкан, который представляла страна Советов еще несколько лет назад, изрядно проржавел.
      Вечером же следующего дня, вылетая из Хельсинки в Берлин, он искренне пожалел, что не увидел, и не увидит теперь уже никогда - Эрмитаж и Адмиралтейство...
      "Хотя, - подумал он с известной долей цинизма, - пусть это будет моей самой большой и последней потерей в жизни"...
      ИЗ БЕСЕДЫ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА С ОТТО ВАГЕНЕРОМ
      В тот вечер мы читали газеты и пили чай, в который я добавил немного рома. От пива устаешь, а чай, тем более с ромом, наоборот придает силы.
      - Опять Литвинов угодил в новости, - прервал молчание Гитлер. - Этот Филькельштейн. Кто-нибудь знает, как все эти евреи впервые попали в Россию?
      - Могу рассказать вам,- ответил я.- В 16 или 17 столетии их изгнали из Рейнской долины. Тогда польский король, находившийся под влиянием еврейских банкиров, принял этих беженцев. Они поселились в юго-восточной Польше и в западной части Украины, являвшейся в то время частью Польши, и уже оттуда распространились по всей России. Вот поэтому-то русские евреи говорят по-немецки. В России их язык называют идиш. По сей день евреи сохранили знание немецкого.
      - Откуда вы все это знаете? - спросил Гитлер. - Это совершенно ново для меня. Но, вероятно, так оно и есть. Может быть, поэтому-то все восточные евреи желают вернуться в Германию.
      - Мне теперь трудно сказать, откуда я знаю это, ответил я. - Но на протяжении ряда лет я много читал и познакомился с самыми разными вещами и людьми. Может быть, я узнал обо всем этом от самих евреев. Но и исторические записи говорят об этом.
      - Изгнание евреев всегда считалось универсальным средством, когда их становилось слишком много, - сказал Гитлер. - Но потом они всегда возвращались.
      - Они возвращались через длительные периоды времени и, как правило, один за другим, - подчеркнул я. - В долине Рейна процент еврейского населения еще очень мал, в других местах значительно выше.
      - В наши дни нельзя просто взять да выгнать евреев из большой страны, - заметил Гитлер. - Куда они денутся? Другие тоже не слишком стремятся раскрыть им свои объятья.
      - Британская идея создания еврейского государства вероятно заслуживает внимания. Но является ли Палестина именно той страной, какая нужна, и может ли она абсорбировать 10-15 миллионов евреев?
      - Ну, прежде всего, этих 10-15 миллионов не будет, ответил Гитлер. - Например, Соединенные Штаты следует исключить. Евреи уже захватили там все ключевые позиции. Обещание, данное им в Ветхом Завете, реализовалось в Соединенных Штатах: все народы подчинятся вам! Поэтому американские евреи не уедут из Америки. Да и трудно представить, что евреи всерьез говорят о еврейском государстве в том плане, в котором о нем пишут газеты. Видели ли вы когда-нибудь лес, состоящий исключительно из деревьев-паразитов? Такого в природе не встречается. Паразит всегда должен иметь жертву, которая бы обеспечивала ему существование. И паразиты могут существовать только в определенной пропорции к населению-жертвам.
      Заметьте также, что паразиты, как правило, скопляются в больших городах. Так, население в Будапеште состоит из шестидесяти процентов евреев. Но в деревнях их процент минимален.
      То же самое происходит в Северной Америке. В Нью-Йорке, например, проживает около трех миллионов евреев. Они устроились там, подобно глистам в огромном желудке.
      - Но все это лишь доказывает, что Палестина - не подходящее место для еврейской колонии, - отметил я. - Что они будут пожирать там?
      - Я полностью разделяю вашу точку зрения, Вагенер. Вот поэтому-то идея еврейского государства там, на мой взгляд, имеет совсем другой смысл. Евреи предпочитают оставаться незамеченными до тех пор, пока они не обладают властью. Они сбрасывают маски сразу же после того, как достигают ее или полагают, что достигли ее. После войны, кажется, пришло время для евреев изображать из себя хозяев. В Германии это неоспоримо.
      Затем, когда они захватят власть над всеми белыми народами, им лишь останется создать штаб-квартиру для управления всем миром. В этом - смысл еврейского государства. До определенной поры такое государство лишено смысла. Более того, его создание было бы ошибкой.
      ... Лишь один принцип должен, безусловно, существовать для члена СС: честными, порядочными, верными мы должны быть по отношению к представителям нашей собственной расы и ни к кому другому.
      Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы будем отбирать у них детей и воспитывать их в нашей среде. Живут ли другие народы в довольстве или они подыхают с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны нам как рабы для нашей культуры; в ином смысле это меня не интересует.
      Если десять тысяч русских баб упадут от изнеможения во время рытья противотанковых рвов, то это будет интересовать меня лишь в той мере, в какой будет готов этот противотанковый ров для Германии. Ясно,что мы никогда не будем жестокими и бесчеловечными, поскольку в этом нет необходимости. Мы, немцы, являемся единственными на свете людьми, которые прилично относятся к животным, поэтому мы будем прилично относиться и к этим людям-животным, но мы совершим преступление против собственной расы, если будем о них заботиться и прививать им идеалы с тем, чтобы нашим сыновьям и внукам было еще труднее с ними справиться".
      ИЗ РЕЧИ ГИММЛЕРА ПЕРЕД ГЕНЕРАЛИТЕТОМ СС
      Документ ПС-1919/США-170
      ЛЭНГЛИ. ЦРУ.
      1992 год, декабрь.
      В углу просторного кабинета, в глубоких кожаных креслах, сидели двое пожилых мужчин. На небольшом сервировочном столике перед ними стоял кувшин с апельсиновым флоридским соком и ваза с фисташками. Велась беседа - неторопливая и доброжелательная, - какой ей и полагалось быть между старыми, искренними друзьями.
      Один из собеседников был хозяином кабинета, другой посетителем.
      - Итак, Майкл, - сказал гость, - ты должен понять, что наше противостояние нацистам - категория до сих пор актуальная, и организация Краузе - не отряд бой-скаутов...
      - Да, но в их действиях нет ни агрессии, ни какой-либо конкретной угрозы государственности...
      - Правильно. Они умны. И никогда не станут проявлять себя сколь-нибудь вызывающе, не имея для этого оснований и почвы. Мы внедрили к ним своего информатора, что было весьма непросто, и последние полученные от него сведения меня настораживают... Я объясню, в чем дело, но прежде меня занимает один вопрос: что ты можешь сказать о некоем Ричарде Валленберге?
      Хозяин кабинета усмехнулся, помедлив с ответом...
      - Забавно... - произнес в раздумье. - Чем же офицер нашего ведомства заинтересовал вашу организацию, Арон?
      - Майкл, организация у нас общая, и ты - ее почетный член. Поэтому не стоит проводить между нами и ЦРУ демаркационной линии.
      - Я и не провожу... Просто - своим вопросом ты невольно задел некоторую болевую, я бы сказал, точку... Он работал на русских, Арон. Работал давно. Но, как только мы начали "вести" его, исчез. Видимо, что-то почувствовал, или же случилась утечка информации...
      - Где он может скрываться?
      - Мир большой, Арон.
      - Не такой большой, как кажется. Вы его ищете?
      - Естественно.
      - Тогда у меня сюрприз: его также ищет и Краузе. Он ушел не только от вас, но и от его людей. Истинный же сюрприз - в следующем: его покойный отец въехал в Америку под вымышленным именем. И был он в свое время не то водителем, не то - адъютантом Краузе, что сейчас уточняется. А весь сыр-бор происходит из-за того, что, как нам известно, похитил адъютант в самом конце войны у своего шефа важные документы, скрывшись в неизвестном направлении. Далее. Адъютант умирает. Умирает как раз тогда, когда после многолетних поисков Краузе, наконец-то, его отыскивает. И вот теперь началась охота за сыном покойного, ибо предполагается, что ему известно, где находятся искомые бумаги.
      - Что за бумаги, Арон? И что за надуманные страсти вокруг них? Вторая мировая война, если мне не изменяет память, окончилась около полувека назад.
      - Да. А теперь представь, что где-то в укромном уголке завалялся, скажем, пистолет времен этой самой войны. Он покрылся ржавчиной, патроны окислились... Это - ничто, хлам,металлолом. Но вот он оказывается в умелых руках того обладателя, кто знает, как его отреставрировать, как применить... И - против кого применить. Ржавая железяка превращается в оружие, не так?..
      - Даже склад с десятком тысяч таких пистолетов ничего в современности не изменят, - сказал хозяин кабинета. - Другое дело, если речь идет о каких-то финансовых тайнах...
      - Речь идет об... оккультном оружии, - сказал Арон. Ни больше, ни меньше. Как тебе подобная тема?
      - Ах, вот оно что...
      - Любопытная тема? - Как сказать... При условии ее профессионального обсуждения можно дойти и... до высшего уровня государственной тайны...
      - То-то и оно. Продолжаем разговор?
      - Безусловно.
      - Тут необходима преамбула. Начну с того, что Гитлер, будучи магом, стремился постичь высшие эзотерические тайны, прибегая к помощи грамотных помощников. Каждого из них он держал на отдельной привязи; он вообще ревниво и с подозрением относился ко всякому носителю оккультного знани, а потому еще с самым началом своего прихода к власти провел изрядную чистку среди всех проживавших в Германии астрологов, хиромантов и колдунов - в боязни возникновения в стране внутренней эзотерической оппозиции. Это было обязательным условием для создания тоталитарного магического государства, чья цель - мировое господство, диктовалось правом на наследование верховной власти. Первое государство арийцев Туле, как бы ушедшее в иное измерение, но сохранившееся в параллельном мире; элита, спустившаяся под землю многие тысячелетия назад, чтобы избежать катаклизмов от падения лун, потопов и смещения пластов...
      - Падения лун?..
      - По эзотерическим преданиям у Земли было три луны. Последняя, четвертая, притянулась Землей всего сто двадцать столетий назад, и ей тоже суждено разрушиться, вызвав катастрофу... Но это - частности. Нацисты провозгласили себя потомками обитателей Туле и недосягаемых подземелий, и именно отсюда пошло понятие господствующей расы. Гитлер полагал, что существа, населяющие те, параллельные пространства, благоволят ему, но он жаждал прямого контакта с ними, а для этого требовался посредник, - тот, кто мог бы проложить реальный путь в неведомое. Посредник, обладающий особыми психо-физическими данными. Им стал Краузе. Именно он выступил инициатором экспедиций в Тибет - на родину свехлюдей, где в древних монастырях нашел себе и соратников, и те манускрипты, которые отражали высшую магическую тайну и несли в себе историю возникновения человеческого архетипа.
      - Много тибетцев погибло при обороне Берлина, - заметил Майкл.
      - Да. В основном они были последователями одной из тамошних местных религий - Бон. Религии, связанной со зловещими ритуалами, специальными психофизическими методами тренировок на основе тибетской йоги... И если ламы почитаются образцами божественной духовности, то сектанты Бон-па имеют репутацию колдунов.
      - И Краузе поддерживал с ними теснейшие связи, как понимаю?
      - И с ними, и с фюрером, и с рейхсфюрером... Так вот. Главная задача: проложение пути. Даже для мага средней руки подобная формулировка однозначно ясна. Она сопряжена со Второй магической тайной.
      - Поясни, Арон.
      - Тайн как таковых, три. Первая: контроль над тонкими материями, что дает оператору способность к просветлению, либо к подчинению других своей воле. Кстати. Ты наверняка видел архивные пленки с выступлениями Гитлера, но детали выступлений промелькнули мимо твоего сознания, как мимо сознания миллионов других... А теперь вспомни - прижатые им к груди руки во время страстной речи перед толпой. Это не просто некий экзальтированный жест. Жест продуманный, зачаровывающий массы, жест мага - мол, я беру на себя всю власть и ответственность. И, одновременно, замечу, у толпы отбиралась масса питательной энергетики. Внимающие фюреру испытывали покорность и слабость... Другое дело, будучи магом несовершенным, он забирал в себя и чужой негатив, что не замедлило сказаться и на здоровье его, и на психике.
      Теперь - о Второй тайне. Состоит она в контроле за событиями и в создании тех или иных ситуаций на физическом уровне. Для этого требуется концентрация воли в определенный энергетический сгусток. Но, кроме того, чтобы воплотить идеал идеи в действительность, надо подготовить удобренную почву для исполнения магической задачи. Главной же задачей для Гитлера было то, что воплощает в себе Третья тайна: сообщение с существами иных планов. А их, этих планов, не так и мало. Ему была необходима страна Туле и ее обитатели, но на контакт с ним вышли иные: полагаю, - те твари, что обитают на близлежащих к этому миру инфернальных уровнях; твари, попросту использовавшие его; взявшими плату необходимой им кровью и не выполнившими никаких обещанных фюреру обязательств... Он общался с ними, он часто просыпался ночью, заходясь в мистических истериках, он понимал, что ступил на неверную тропу, но было уже поздно... Он метался в восемнадцати комнатах своего бункера, предпринимая атаки против врага, уже стоящего на подступах к Берлину, но атаки эти происходили лишь в мозгу фюрера, не соответствуя их материальной модели. После пришло обреченное понимание действительности. Оно пришло к нему 22 апреля, когда провалилась операция прорыва через кордоны русских войск, проводимая генералом СС Феликсом Штайнером. Именно в этот момент самоубийство Гитлера стало бы закономерным, однако он медлил, хотя риск вероятного плена был уже крайне велик. Но покончил с собой он только тридцатого апреля, и эта дата не являлась случайной; она - одна из самых знаменательных в календаре сатанистов, - дата праздника костров, переходящего в Вальпургиеву ночь.
      А над составлением нацистского календаря посвященных особо усердно потрудились в свое время два соратника: Гиммлер и Краузе.
      - Хорошо. - Хозяин кабинета хлопнул ладонью по толстому янтарному стеклу стола. - Ты рассказываешь любопытные вещи. Однако, я - практик, и...
      - Гитлер не успел с двумя проектами, - откликнулся собеседник. - С ядерной бомбой и с открытием дороги в иные миры. Относительно бомбы все уже решено, но второй аспект остался открытым. И - немаловажным. Иначе им бы сегодня не занимались секретные службы как у нас, так и в других странах. А Краузе был близок в свое время к решению проблемы. И наша сегодняшняя задача... задача нашего народа, Майкл... завладеть самым грозным оружием. Поэтому мне потребуются силы твоего ведомства. И тут не идет речи о мести какому-то там Ричарду Валленбергу, понимаешь? Более того. Возможно, он нам еще и пригодится, кто ведает? Естественно - в качестве инструмента. Так или иначе впоследствии мы его уничтожим. Он - антисемит, причем, органический, мне это известно доподлинно; он, вероятно, истинный потомок тех, из Туле, и он крайне опасен - хотя почему, не знаю. Но - чувствую. И боюсь, как бы он не спелся с Краузе.
      - Миром должен править наш человек, - произнес Майкл рассудительно.
      - Да, - отозвался Арон в тон ему. - И т е силы сегодня - с нами.Мы понесли огромные потери в этом веке. Печи Освенцима, сталинское гетто на Дальнем Востоке, должное в итоге превратится в тот же Освенцим... Нас оберегли наши хранители. И теперь у нас есть знания и опыт, как бороться с врагами куда более совершенными и эффективными средствами, нежели топорная практика СС... Но о победе говорить рано. Пока нам всего лишь дан шанс. И, может быть, Майкл, сегодняшний наш разговор - уже история. И вечная слава будет дарована нам потомками...
      - Я безраздельно к твоим услугам, Арон...
      Одним из достижений национал-социализма явился тот факт, что мы смогли реально взглянуть на еврейскую проблему.
      Евреи сами всегда разжигали антисемитизм. На протяжении тысячелетий все народы мира реагировали на них одинаково. Неизбежно наступает время, когда люди начинают осознавать, что они подвергаются безжалостной эксплуатации со стороны еврейства. Народы пробуждаются и встряхиваются подобно животному, которое пытается отделаться от паразитов. Их реакция резка, и в конце концов они восстают. Такая реакция инстинктивна, это реакция отвращения к чужаку, который отказывается адаптироваться и становиться частью целого; это реакция на паразита, который прилипает к здоровому телу, навязывает себя и максимально эксплуатирует. По своей сущности еврей - паразит, который не может и не станет ассимилироваться. Отличительной чертой еврея является то, что в отличие от других иноземцев, он везде требует для себя прав гражданина в приютившем его обществе и, одновременно, всегда остается евреем. Иными словами, он - единственный тип во всем мире, который требует особых привилегий.
      Национал-социализм подошел к еврейской проблеме не на словах, а на деле. Он развился как протест против намерения евреев господствовать над всем миром; национал-социализм разоблачал их повсюду и в каждой области деятельности; он вышвырнул их из мест, которые они узурпировали; он преследовал их в любом направлении, полный решимости очистить немецкий мир от еврейского яда. Для нас это был важнейший процесс дезинфекции, который мы осуществили в полном объеме и без которого мы бы сами задохнулись и погибли.
      Очень скоро почуяв опасность, евреи бросили на карту все, что имелось в их распоряжении ради борьбы с нами. Националсоциализм должен был быть подавлен любой ценой, даже если бы при этом был уничтожен весь мир. Никогда до этого не было войны такой исключительно еврейской.
      Я по крайней мере вынудил их сбросить маски. И даже если наша нынешняя борьба закончится провалом, это будет лишь временная неудача, ибо я открыл всему миру глаза на еврейскую опасность. Мы выявили агрессивность еврейства. Фактически, они менее опасны в этом состоянии, чем когда лицемерят и хитрят. Еврей, открыто признающий собственную расу, в сто раз предпочтительнее тех своих сородичей, которые заявляют, что отличаются от вас только религией.
      Если я выиграю эту войну, я положу конец еврейскому мировому могуществу и нанесу им такой удар, от которого они не оправятся. Но ежели я проиграю войну, это не будет означать, что их успех обеспечен, ибо в итоге они потеряют благоразумие. Они станут столь надменными, что неизбежно вызовут резкую реакцию против себя. Они станут требовать различных прав и привилегий в разных странах, оставаясь в то же время верными своей "избранной расе".
      Исчезнет вертлявый, ласковый и скромный еврейчик, ему на смену явится напыщенный и хвастливый жид; и от второго будет столько же зловония, сколько от первого, а, может, и еще больше.
      Поэтому-то не нужно опасаться исчезновения антисемитизма, ибо сами евреи делают все возможное, чтобы он не исчезал, а разгорался с новой силой. В данном отношении можно полностью положиться на них: пока евреи существуют, антисемитизм никогда не исчезнет.
      АДОЛЬФ ГИТЛЕР
      ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА АВЕРИНА
      День у Михаила задался горячим: уже ранним утром, страдая от жуткого недосыпа, он выехал в Вюнсдорф, в аэропорт Шперенберг, куда должен был приземлиться самолет командующего, на сей раз перевозивший на борту не высокого военного начальника, а каких-то двух особистов с важными бумагами и - контрабандный груз сигарет, лично Аверину предназначенный.