Кстати, связник по национальности тоже являлся арабом, а не российским представителем "Аэрофлота", что лишний раз подтверждало версию о "кроте".
      Итак, пока ему, Ричарду, могут быть предъявлены лишь косвенные обвинения, хотя неоспоримо, что фактор утраты доверия в данной ситуации закономерен, и в Лэнгли агент Валленберг уже не жилец.
      Потягивая через соломинку из объемистого пластикового стакана пепси-колу, смешанную с шариками льда, Ричард гнал "Форд", вспоминая обстоятельства "грехопадения", приведшего его к краю сегодняшней пропасти.
      Что же способствовало его измене великим североамериканским штатам?
      Сам он усматривал целый комплекс мотивов, главный из которых можно было определить, как глубочайшее разочарование в своей работе. Занимаясь русскоязычными эмигрантами, он поневоле начал постигать хитросплетения жизни чуждого ему общества, постепенно приходя к заключению, что, по сути своей, две противостоящие друг другу державы отличаются весьма мало по абсолютной величине, а претензии на мировое господство у них аналогичны. КГБ, ЦРУ, ФБР являлись всего лишь исполнителями политических заказов. И ему, Ричарду Валленбергу, не вменялись в служебные обязанности раздумья, на чьей стороне историческая правда. Ему вменялось только слепое служение Америке - самому справедливому и гуманному государству в мире, щедро оплачивающему услуги своих защитников, каждодневно совершенствующихся в искусстве нападения. Империалистический спрут и коммунистический динозавр, что говорить, стоили друг друга! И бесы стояли над их схваткой, теша себя противоборством гигантов, ни одному из которых Ричард предпочтения не отдавал. Беззаветное же служение подонкам-политикам вдохновения в нем не поселяло. Они платили ему, - роботизированному профессионалу, деньги, и он их отрабатывал, пропуская мимо сознания всякую патриотическую муру различного рода установок, чему в немалой мере содействовал и отец, прививший ему критическое отношение к несомненности каких бы то ни было постулатов.
      Потом появилась Элизабет, которую явно не устраивала зарплата офицера контрразведки; обстановка на службе тоже не радовала: новый шеф Ричарда - низкорослый, слюнявый еврейчик с дегенеративной нижней челюстью, вечно суетящийся, крикливый, с непомерным апломбом отрыгивающий свои гениальные измышления, явно недолюбливал агента Валленберга то ли за происхождение, то ли за отсутствие подобострастия, то ли - за самостоятельность решений.
      Как полагал Ричард, шеф страдал манией величия, и одновременно мучался комплексом неполноценности, что представляло, возможно, интерес с точки зрения психиатрии, но никакого положительного воздействия на подчиненных не оказывало.
      У руководства, тем не менее, шеф пользовался благосклонностью, ибо в начальственных кабинетах его постигала чудесная метаморфоза: он становился воплощением деликатности и заинтересованной любезности; почтительно выпячивая толстенькую задницу, с чувствительностью радара впитывал каждое слово, и этой же задницей растворяя дверь, убывал исполнять высочайшие распоряжения, на обратном пути претерпевая возвращение к естественному своему облику и манерам.
      При одном взгляде на шефа Ричард испытывал приступ слепой ярости, однако ничем таковую не проявлял, вел себя безукоризненно корректно, хотя вопрос: кто - кого?- стоял уже ясно и определенно.
      Выйдя на контакт с русскими, Ричард буквально в течение месяца разрешил служебные неурядицы, с треском провалив ряд непосредственно курируемых шефом мероприятий, причем, его, Валленберга позиция, касающаяся предварительных разработок и - напрочь отвергнутая, в итоге оказалась единственно верной.
      Шеф отправился на почетную пенсию, обстановка разрядилась, но теперь Ричард уже жил двойной жизнью, поначалу его смущавшей, а затем вошедшей в привычную колею.
      Он отдавал должное КГБ: неукоснительным и щедрым расчетам, хитроумным операциям прикрытия, мгновенным реагированием на все его просьбы или же пожелания и тщательной конспирации.
      Ему открытили счет в швейцарском банке; на случай чрезвычайных ситуаций он располагал аварийными каналами связи и, кроме того, уже по своей личной, несущей в себе известный риск инициативе, обзавелся тремя европейскими паспортами и парой комплектов подлинных американских документов, хранящихся в надежных тайниках вместе с наборами всякого рода спецсредств.
      Конечно, его мучили теперь уже неактуальные сомнения в правомерности содеянного, но тут зачастую выручал отец своими замечаниями и комментариями. К примеру:
      - Слушай, Рихард, а ведь в КГБ евреев не принимают. Проявили они себя при Сталине, хватит. Хотя... кто знает, может, он их специально поставил на самую кровавую работу. А потом же друг друга они и перестреляли. Папа-Джо многое делал с дальним прицелом. С Израилем он промахнулся, обманули его. Не получился у Советов плацдарм на Ближнем Востоке. Но резервацию еврейскую у себя он устроил,этакое супер-гетто, хотя дело и не довел до конца... А все-таки, думаю, кое-что для себя полезное он перенял у фюрера. Хотя бы - идею расового закона; ведь есть нации, чей тип мышления генетически предопределен. И ничего, кроме вреда, ждать от них не приходится. Потому после войны он и занялся переселением народов... А кто был переселен? Вечные носители вечной смуты, умеющие только грабить и убивать, потомки кочевников - бескультурные, агрессивные варвары. Другое дело - этим надо было заниматься планомерно и до конца, а он ограничился полумерами. А что такое полумеры? Это посеянные семена грядущей мести и ненависти.
      Когда к власти в Союзе пришел Андропов, отец сказал:
      - Русские опоздали. У генсека не хватит дыхания. Ему бы скинуть хотя бы десяток лет... И тогда люди бы гордились страной, в которой живут. Наверняка. Нет, ему не успеть, крах близко.
      - Крах? - переспросил тогда Ричард со смешком.
      - Конечно. Посмотри, кто сидит в Кремле. Паралитики, подпираемые шпаной. А шпану вы сами и научите, как все развалить... Купите, подскажете, создадите определенные обстоятельства...
      - А КГБ будет на это взирать и умиляться, да?
      - Умиляться не будет, - заметил отец. - Но, как только сдвинутся общественные ориентиры, а это зависит всего лишь от нескольких людей, в КГБ начнутся сбои, и механизм разладится, я это уже проходил.
      - То есть?
      - То есть в карательных органах работают люди из мяса и костей, и люди эти более всего заинтересованы в собственном благополучии. Кроме того, что тебе КГБ, или ЦРУ, или гестапо - все они представляют тот или иной коллектив. А в любом коллективе существует зависть, интриги, фальшь и, конечно же, стремление к лидерству. Порою, кстати, и к дурацким новшествам тоже. Но нигде, как в спецслужбах не развито столь остро чувство конъюнктуры. Оно естественно, ибо строится на конкретной информации и профессиональном анализе. Вот и возьми теперь ту же РСХА. После войны шеф всех наших шпионов Шелленберг утверждал, будто начальник гестапо Мюллер мыслил в прокоммунистическом направлении, боготворил Сталина и еще в сорок третьем году стал русским агентом. А сразу после войны был вывезен в Москву НКВД, где и окончил свои дни в достатке и почете со стороны тех, с кем он так усердно боролся. Враки? Не знаю. Шелленберг с ним вечно враждовал, хотя склока между разведкой и контрразведкой, как понимаю, интернациональна. С другой стороны, то, что после войны чешские агенты выкрали Мюллера из Кордовы и отдали его русским - факт неоспоримый. И понятный. Очутись шеф гестапо в руках союзников и прознай пресса о его сотрудничестве с большевиками - поднялся бы оччень нездоровый шумок... И даже не в силу одиозности фигуры Мюллера или же такового альянса.
      - А почему?
      - Объясню. Но сначала вернемся к Шелленбергу. Мюллер считал, что это змея, пригревшаяся в СС. И не без оснований. Форму тот одел по чисто практическим соображениям; самого же его всегда тянуло к Западу, а в самый горячий момент он решил без боя сдать Германию американцам - якобы для ее же блага. И начал сепаратные переговоры, втянув в них деморализованного дурака Гиммлера, которому вообще ни на что рассчитывать не приходилось. А важен был Шелленбергу не результат переговоров, а сам процесс. Ибо он, Шелленберг, предполагал грядущие судебные неприятности. Предполагал еще тогда, когда ощутилась лишь тень поражения, лишь малое сомнение в победе... А потому все дела, связанные с кровью, заблаговременно распределил по своим подчиненным. И их не касался. В результате - его заместитель Зандбергер приговаривается к виселице, а мистер Шелленберг получает шесть лет тюрьмы и то - по исключительному настоянию советского прокурора. А поскольку заключенный активно сотрудничает с англичанами, условия отсидки у него комфортабельные - хотя, конечно, и не такие, как в Швеции, где он, умник, переждал конец войны, правильно опасаясь, что за шуры-муры с американцами будет разжалован и расстрелян. А сорвал переговоры не кто иной, как Мюллер, в чем я не сомневаюсь. Возможно, по конкретному заданию Советов. И таким образом шеф гестапо во многом определил раздел Европы на два лагеря. Вот так-то. Но добровольно сдаться своим покровителям из НКВД все же поостерегся, закономерно опасаясь, что его незамедлительно пристрелят. Однако как понимаю, два других палача - Сталин и Берия, решили судьбу собрата по крови самым парадоксальным образом. И пощадили его за исторические заслуги в деле строительства мирового коммунизма на планете. Короче, все запутано в этом мире, ибо - лукав, увы, человек... И обстоятельства сильно меняют мировоззрение. Кстати. Посмотри на Америку. Она чернеет, желтеет, деградирует экономически, ибо все хотят пробавляться комиссионными и мало кто жаждет работать... И рано или поздно она падет, поверь. И если в то же самое время у русских дела заладятся, что хотя и маловероятно, то неизвестно, сколько твоих коллег-бандитов согласится перейти на службу во враждебный лагерь...
      - Бандитов, - повторил Ричард утвердительно.
      - Конечно, - сказал отец. - В такие ведомства отбираются авантюристы и гангстеры. Правда, хорошо воспитанные и образованные. Но крокодилы по сути.
      - Спасибо, папа.
      - Не стоит. А кто создавал ЦРУ? Ну? Компания бесов. Аллен Даллес, бывший компаньон адвокатской фирмы, субсидировавшей, кстати, наших фашистов и оформлявшей германо-американские картельные соглашения. Славный генерал вермахта Гелен, хотя вместо него кое-кто предлагал кандидатуру того же Шелленберга, но она не прошла побоялись шума, - все-таки, заместитель Гиммлера... Но куча консультантов без громких имен из имперского управления безопасности, включая гестаповцев, фигурировала. Кроме того, специалисты из английской разведки с Кимом Филби в арьергарде, - ответственным буквально за весь шпионаж в соцлагере и по совместительству - агентом КГБ. Боевая команда! А вернее, паноптикум. И заведеньице они организовали под стать себе, как понимаю.
      Отец оперировал фактами и возразить ему было трудно. Хотя Ричарду и не хотелось пускаться в какие-либо возражения. После таких разговоров он уже не испытывал никаких уколов совести, и все неприятные эмоции сводились исключительно к опасению перед маловероятным разоблачением.
      Однако - сбылись худшие ожидания.
      И сейчас, паркуя "Форд" на подземной стоянке под домом, он, доставая из багажника сумку, подумал, что содержимое ее вряд ли ему пригодится. За исключением, разве, старых немецких документов.
      Оказавшись у себя в квартире, он методично обследовал контрольные метки, которые именовал "капканчиками".
      Так и есть, в его отсутствие квартиру навестили искушенные в проведении тайных обысков дяди.
      Подняв вверх раму окна, он долго и грустно смотрел на знакомую тихую улочку, вдыхая морозный ночной воздух и рассеянно слушая сообщения с автоответчика, накопившиеся за его отсутствие.
      Он принял решение.
      И теперь прощался с Америкой.
      ...Мировая война привела к дальнейшему уменьшению нордических элементов в жизни России. Их последние остатки были сметены революцией и большевизмом.
      Надо заметить, что уничтожение высшего, нерусского слоя осуществлялось не только самой славянской расой. Для этого ей понадобились новые лидеры - евреи. Еврейство, стремящееся к мировому господству, уничтожило высший чужеродный слой с помощью славянского расового инстинкта. Таким образом, совершенно понятен процесс захвата еврейством ведущих позиций во всех сферах русской жизни, произошедший в результате большевистской революции, ибо само по себе славянство не обладает организационными способностями и вместе с ними - государство-формирующей и государствоохраняющей силами. Если изъять из славянского мира все неславянские элементы, немедленно произойдет распад государства...
      Россия наших дней имеет хозяином еврейство, которое, уничтожив бывший высший слой, должно теперь доказать, что обладает собственными государство-формирующими силами. В истории еврейство всегда было разрушительной силой, поэтому можно предположить, что и в России оно явится "ферментом разложения".
      Неизбежно придет день, когда панславянская идея восстанет против большевистско-еврейской государственной идеи. Это восстание закончится гибелью еврейства. Но то, что останется от России, будет иметь жалкое, малоспособное правительство...
      Настанет эпоха непрекращающихся волнений и беспорядков, ибо чисто славянское государство лишено высшего, государствоцементирующего слоя. Бескрайние земные просторы окажутся в жутком смятении. Вместо стабилизации в отношениях между государствами наступит период самых тревожных перемен.
      АДОЛЬФ ГИТЛЕР
      АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ
      За оконцем служебного автомобиля в ранних ноябрьских сумерках зажигала дробящиеся в мороси огни Москва времени упадка - очередного, пост-советского. И время это, он, Алексей Трепетов, ощущал, как неотступную зубную боль ежеминутно и - обреченно, ибо никакой дантист с болью такого рода не справился бы.
      Время упадка, время крушения всех былых ценностей. Впрочем, как и сотни других сотрудников КГБ, он уже напрочь освободился от ностальгии по коммунистической эпохе, и удручали его не столько перемены, сколько тот стабильный бардак, что безраздельно воцарился в стране.
      Конечно, прежняя система давала элитарные дивиденды тем, кто охранял незыблемость ее устоев. Однако дивиденды более походили на незначительные подачки, хотя в начале своей карьеры молоденький лейтенант Трепетов расценивал их, как специальные коммунистические блага за особые заслуги опять-таки специально, но очень справедливо распределяемые. И адекватно со звучанием своей фамилии - то есть, трепетно, - относился ко всем ценностям развитого социализма: как к духовным, или же на некую духовность претендующим, так и к материальным, означавшим комфортабельное жилье, государственную дачу, продуктовые пайки, загранпоездки и уж, конечно, - высокий статус индивидуума с удостоверением карательной организации.
      Ныне - все в прошлом. Всемогущий КГБ раскололся, как березовое поленце под колуном на морозе, и первый его главк - разведка, превратился в отдельную бюджетную организацию едва ли не полугражданского типа. Ему же, Трепетову, от прошлых государственных благ осталась лишь служебная "Волга", да и то благодаря его относительно серьезному должностному положению, а все остальное ушло в область приятных воспоминаний.
      И все-таки сейчас, рассеянно глядя на размытые огни новостроек вдоль Рублевского шоссе, он радовался - странно и усмешливо, - своей брезгливости к сладенькому, никчемному былому.
      Развал системы, которой он прислуживал, обернулся для него внезапным благом: самооправданием той второй, тайной жизни, которую он вел, возможностью крутого решения и началом, вероятно, абсолютно нового этапа своего бытия.
      И начинался этот этап с завтрашнего дня. С субботы. С выходного, что станет для него тяжелейшим рабочим буднем. Датой "икс".
      "Волга" притормозила у подъезда многоэтажки.
      - В понедельник, в девять, как обычно?.. - Шофер скорее не спрашивал, а утверждал.
      - Естественно. Спасибо, Саша.
      Квартира встретила его темнотой и тишиной. Жена еще не приходила. Слава Богу. Некоторое время он может побыть один, не выслушивая истерик по поводу нехватки денег, его неучастия в серьезнейших бытовых проблемах, как-то: некому отвезти белье в прачечную, купить мешок каждодневно дорожающей картошки, доставить теще в далекий район Митино целебный мед из экологически чистой уссурийской тайги, а внуку - витамины... У нее же, начальника налоговой инспекции, зарабатывающей куда больше мужа-полковника, просто не хватает ни на что времени, а он - классический персонаж мизансцены, где присутствует телевизор, сигарета, газета, домашние тапочки и - паралитическая недвижимость влипшего в кресло тела. А что, - правда! Он не соблюдает условий игры под названием "семья", он - вне ее. А почему? Да потому что игра надоела. Никчемная. Отлюбил, отслужил...
      Да, с завтрашнего дня он - никто. Хотя, как сказать! Через недельку он наверняка получит статус изменника и будет представлять немалый интерес для многих и многих...
      Достав из бара бутылку с коньяком, он налил рюмку, привычно опрокинул ее, ощутив приятное теплое жжение на языке и деснах...
      И - отчего-то вспомнил Канаду, где когда-то работал под вполне официальной журналистской "крышей". Вот же были безмятежные денечки! Необремененная трудозатратами жизнь, казенный "Крайслер", шикарная квартира, "представительский фонд", заискивание в глазах сослуживцев...
      Жена закупала барахло на распродажах, умело и осторожно реализуя его в отечестве с помощью надежных знакомых; он тоже усердно ковал свое маленькое благополучие, составляя отчеты о разных разностях, как правило, яйца выеденного не стоящих, однако преподносимых им в качестве материалов, имеющих весомое значение для построения высших политических умозаключений; и, казалось, беспечной сказке того существования не будет конца, но конец с естественной неотвратимостью все же настал.
      Все началось с задания вербовки одного независимого французского журналиста.
      Журналист пошел на вербовку легко, хотя за услуги свои потребовал гонорары изрядные. Начальство в ту пору не мелочилось, платило исправно и щедро, и,ставший агентом Трепетова француз работал активно и, можно сказать, плодотворно, имея связи многосторонние и влиятельные во многих странах проклятого капиталистического мира.
      Отношения их становились все более доверительными, и вот как-то, уже без экивоков, по-приятельски, француз сказал:
      - Слушай, Алекс, сколько ты получаешь? По-моему, какуюто ерунду. Давай-ка так. Увеличивай мои вознаграждения, и будем мы их делить. Пятьдесят на пятьдесят. Тем более, предвидится тут очень даже забавная информация для твоих шефов... А мне с тобой делиться - большой резон. Я теперь в серьезной игре, а докладываешь и об игре, и об игроках ты... В общем, не мальчики, верно?- все ясно, надеюсь.
      Умен был француз, обаятелен, и кто только не входил в круг его общения: люди из ЦРУ, из крупного бизнеса, из Голливуда, из мафии...
      Колебался Трепетов, мучился, но, когда подоспела очередная выплата, француз за общую сумму расписался, а после, отсчитав половину, оставил ее на столе. Без комментариев. Лишь руку пожал, сука, и улыбнулся - одобрительно и сердечно.
      После же были конспиративные совместные хождения в японский публичный дом, дававший официальную рекламу "массаж простаты"; обеды в хороших ресторанах, и вот однажды, пребывая в состоянии сильнейшого похмельного страдания, услышал шпион Трепетов сквозь звон в ушах следующее предложение французского друга: дескать, имеется у того в приятелях некий бельгийский журналист, политический обозреватель авторитетной газеты, и интересуется он в настоящий момемнт тематикой, связанной с разведслужбами, в том числе - и с КГБ, и готов хорошо заплатить за информацию даже пустякового свойства...
      Охлажденное американское пиво "Миллер" ледяным комом встало в тот момент в горле офицера разведки Союза Советских Социалистических республик, - Трепетова Алексея Константиновича.
      И мигом припомнились нежные японки, ресторанные счета, а также - проработанная еще в Москве версия о возможной двойной игре француза, и о его вероятном внедрении в коммунистическую агентуру, инспирированным или разведкой "лягушатников", или же вездесущим ЦРУ.
      Все эти пакостные мыслишки, пронесшиеся в голове Трепетова, француз с покровительственной ухмылкой тотчас ему и изложил, как бред шпиономании, не имеющий никакого отношения к реальному положению вещей. Дескать, предложение бельгийца носит характер принципиально коммерческий, и провокация исключена. К тому же, если после этого какие-либо спецслужбы и выйдут на француза, то Трепетов о том узнает незамедлительно и преподнесет данный факт своим шефам, как замечательный подарок: мол, нашего агента пытаются перевербовать, начинается живая работа, а тут уж можно замутить интересную поганку, и принесет таковая ему, Трепетову, почести, повышение в должности и звании. Да и требуются-то журналисту пустяки, просто-таки бытовые подробности, типа того, пронумерованы ли в КГБ двери кабинетов или же нет...
      - Пронумерованы, - отвечал Трепетов хмуро. - Все. Исключение - сортиры.
      - Вот, чудненько, - кивал француз. - Далее. Какого цвета стены, сколько оперативных сотрудников находится в одном помещении, существуют ли между ними внеслужебные отношения, размер зарплаты председателя и охранника в следственном изоляторе "Лефортово"...
      Тут Трепетов покрылся обильным потом.
      - Существуют ли какие-либо трения с прокуратурой... продолжал француз. - Да чушь, в общем, гуманитарная! Уж чточто, а эти детали компетентные ребята знают доподлинно. А бельгиец - вот идиот!- платит за этот воздух двадцать тысяч долларов США, понимаешь?.. Богатый он, может, оттого и любопытный...
      - А почему с таким предложением он вышел именно на тебя? - проглотив пиво, задал Трепетов топорный вопрос.
      - Ну, мы же с тобой общаемся, - пожал плечами француз. - В том числе, и на приемах в посольствах. И никакого секрета из своих дружеских отношений двух журналистов, помоему, не делаем. Коллега же мой справедливо полагает, что все русские представители на Западе - шпионы. Или прямые, или косвенные. Разве не так? А потому и попросил меня...
      И сверкнуло тогда в затуманенном похмельем мозгу Трепетова, сверкнуло ясной и пронзительной молнией: сегодня же сообщить начальству о гаденьком предложении верткого агентишки!.. Без промедлений!
      Молния, однако, угасла во мраке сомнений: каким образом расценят подобный эпизод в высоких кабинетах? Ведь разговор подобного рода вероятен с личностью морально разложенной, не сумевшей выдержать определенной дистанции, в чем-то проколовшейся, подставившей себя...
      На крайний случай имелся защитник - тесть-генерал КГБ, но ныне тесть пребывал на пенсии, а пенсионер доблестных органов - не просто политический труп, но даже возможный враг, ибо его праздный статус служит порою большой головной болью для секретных ведомств. Болтливы становятся пенсионеры, не связанные прежними жесткими обязательствами; позволяют себе и порассуждать, и предаться вредным воспоминаниям о боевом прошлом...
      И тут же полыхнула вторая молния: двадцать тысяч зеленых! Состояние!
      - И... что ему надо конкретно? - как можно небрежнее вопросил Трепетов.
      - Я же сказал...
      - Повтори.
      И француз повторил.
      - Готовь деньги, - крякнув, вынес Трепетов резюме.
      - А мне?.. - поинтересовался француз неопределенно.
      - Три процента, - улыбнулся Трепетов с натугой. - Как посреднику.
      - Имей совесть, Алекс.
      - Шучу. Двадцать.
      - У нас ведь пятьдесят на пятьдесят...
      - У меня большие материальные затруднения.
      - Ну, хотя бы двадцать пять...
      - Черт с тобой!
      От общей информации неведомый бельгиец перешел к подробностям, освещение которых представляло вопиющий криминал, но Трепетов заставлял себя лишь болезненно догадываться о подлинных заказчиках передаваемых им сведений, которые касались уже не только цвета или орнамента линолеума в секретных ведомствах СССР...
      Как безнадежный больной, он заставлял себя самообманываться, надеяться на некое чудо, хотя сознание опытного, в общем, разведчика, подсказывало, что трясина над его головой сомкнулась глухо, и обратного хода нет.
      В свою очередь, француз выдавал информацию встречную, ценности чрезвычайной, и при очередном своем визите в Москву, Трепетов, каждый раз отправлявшийся на родину с чувством камикадзе, получил орден, внеочередную звезду на погоны и - новую огромную квартиру с двумя туалетными комнатами и холлом, где можно было устроить небольшой спортзал.
      В какой-то момент чувство неотвязного страха и депрессивной подавленности преодолела логика и смелость профессионала.
      Трепетов сам вызвал француза на жесткий разговор, где не было место актерству и лицемерию, после чего они превратились в парнеров, играющих на пасах в одни ворота. Сумму гонораров, не обремененных никакими процентными отчислениями, Трепетов назначал уже сам, деньги КГБ, отпущенные на француза без церемоний забирал себе, с полного, впрочем, одобрения псевдоагента; а на встрече с ответственным сотрудником ЦРУ, курировавшим его, теперь уже "крота", потребовал в качестве гарантии будущее американское гражданство, в предоставлении которого его твердо заверили.
      Остатки же всякого страха улетучились с развалом той страны, которой он когда-то искренне служил; где было пионерское безмятежное детство, комсомольская юность, воинская присяга, партийные и чекистские клятвы, ну и прочие "взвейтесьразвейтесь".
      После же свершенной криминальной революции, к тем, кто сидел в зданиях на Лубянке, понесли коррумпированные преступные кланы мешки денег, и он, предавший систему, а, значит, и и идею ее, еще давно, уже с холодной брезгливостью наблюдал за теми, кто совершал по сути то же отступничество, не сопряженное, однако, практически ни с каким риском.
      Держава превращалась в некое географическое понятие, где всем командовали откровенные бандиты и их облеченные властью наместники. Преступность уверенно занимала позиции не только в административной вертикали, но даже в промышленности и средствах информации.
      Иерархия лагерного устройства с ее якобы исполняющими официальный закон "ментами", всесильными "ворами в законе", приближенными к ним "блатными" и "мужиками"-трудягами, стала конкретной моделью целого общества, воспринявшего подобную метаморфозу, как данность, причем, естественную.
      И вот тогда-то оборвались последние нити, связывающие его с этой землей, и теперь он был безраздельно свободен в своих обязательствах, в том числе, и в моральных, перед заповедником бандитов, гордо именующим себя Россией, а на самом же деле никакой Россией не являвшимся.
      Конгломерат, представлявший собою очередное торжество демонизма, ухищренно самоистязался и деградировал, с легкостью отринув ненужную теперь культуру и традиции, подмененные заокеанскими эрзацами, и всецело, как полагал Трепетов, управлялся точными руководящими указаниями, поступавшими из известного всему миру пригорода Вашингтона.
      С другой стороны, если и справились американцы с исторической задачей уничтожения коммунизма, то вряд ли были продуманы ими все последствия такого уничтожения, - пусть и гениального, практически бескровного. В мире создалась опасная зона, наполненная агрессивными, лишенными морали сущностями; социалистический благостный закон всеобщего братства, замененный законом голой наживы и обретения какойлибо власти любыми путями, грозил полыхнуть пожаром войны, не поддающимся локализации, и уже неугасимо горевшим по окраинам бывшей империи.
      Долларизация соцэкономики тоже являлась палкой о двух концах; миллионы стодолларовых купюр, прилетавшие из-за океана, ручейками разбегались по просторам бывших советских республик, однако все ручьи текут обратно в море, и в нынешней американской инфляции сразу же появился дополнительный, серьезно ее стимулирующий фактор...
      Трепетов полагал, что следующим закономерным шагом должен явиться завуалированный, но жесточайший геноцид огромного населения, ибо безопасность Запада гарантировалась только относительным безлюдьем на непредсказуемых российских просторах...
      Существовал, правда, и вариант христианскомусульманской бойни, весьма предпочтительный в своей логике, однако, и крайне опасный: легко могла быть утрачена буферная зона, отделяющая Восток от благополучной Европы, а, кроме того, призраки ядерных грибов и чернобыльских выхлопов проступали на горизонте будущего апокалиптической, но и реальной жутью.
      В положении же его, Трепетова, несмотря на грандиозность исторических преобразований, мало что изменилось. Отношение к изменникам в аппаратах спецслужб формальных метаморфоз не претерпело; святой завет монастыря: смерть чужеземным шпионам, работающим под личиной и в погонах соратников, остался прежним, как и понятия о чести мундира.
      Таким образом, положение свое он расценивал, как весьма двусмысленное. Суммы цэрэушных гонораров заметно уменьшались по вполне объективным причинам резкого увеличения количества информаторов и свободного доступа к закрытым прежде источникам. Американская резидентура действовала уже практически открыто, и контрразведчики, стиснув зубы, порою только со вздохом изумлялись ее наглости, но - и не более, ибо опасались политических осложнений, тесно связанных со служебными нагоняями.
      Нет, стоимость его, как агента в спецслужбах противника, была по-прежнему немалой, но все-таки он решил выйти из затянувшейся смертельно-опасной игры, сорвав напоследок изрядный куш.
      Ричард Валленберг стоил дорого. Вернее, не столько Ричард, сколько информация о нем. И хотя от суммы назначенного вознаграждения в ЦРУ долго, вероятно, не могли прийти в себя, требуемые деньги в банк нейтральной страны перевели, а он же предоставил заинтересованной стороне не только имя их "крота", но и неопровержимые доказательства преступной деятельности такового...
      Никаких угрызений совести при этом Алексей Трепетов не испытывал, полагая, что предательская продажа источника в целях личного обогащения мало чем отличается по нравственной абсолютной величине от согласованного в инстанциях пожертвования агентурой, преследующего оперативные цели.
      Однако теперь у него оставалось не так уж и много времени, ибо, хотя американцы и попытаются, вероятно, обставить арест своего сотрудника таким образом, чтобы и тени подозрения не пало на него, бесценного осведомителя Трепетова, он-то прекрасно сознавал, что находится на грани провала.