Встреча с устодом сейчас особенно волновала Якуба. Ему предстояло рассказать свою тайну, связанную с Гюльсорой и Джафаром, а также сообщить о своем намерении жениться на Гюльсоре. Это должно было отвлечь его от занятий. Как отнесется к этому учитель? К вечеру этого же дня Якуб покинул гостеприимных хозяев и поспешил в Самарканд. Гюльсора долго стояла на пригорке, провожая глазами всадника, который отныне стал для нее самым дорогим человеком на свете. Мысль о том, что счастье так близко, радовала и волновала девушку. Встреча с Якубом казалась ей каким-то чудесным сном, будто все это произошло не с ней, а со сказочной принцессой, о которой она читала в старинной книге.
      * * *
      Якуб долго размышлял, прежде чем пошел к устоду, чтобы рассказать ему о случившемся. Он верил в добрые и благородные чувства учителя. Он не раз был свидетелем его щедрости и бескорыстия, помнил о многих добрых поступках ал-Бируни. Но Якубу не приходилось просто и сердечно говорить с учителем о своих делах. Всегда получалось так, что каждый из них был очень занят каким-то важным делом, и, не имея времени отвлечься от своих занятий, они редко говорили о вещах, не имеющих отношения к науке, к опытам. Якуб не часто слышал какую-нибудь шутку, сказанную ал-Бируни. Что и говорить, устод был скуп на слово! Якуб знал, что учитель почти не видит женщин, и это, должно быть, происходило оттого, что он жил отшельником и редко позволял себе бывать в домах друзей. Он не позволял себе потратить вечер на приятные разговоры, хотя бы они и были связаны с поэзией, которую Абу-Райхан очень любил и которой нередко посвящал бессонную ночь.
      "И все же моя судьба связана с этим человеком, - думал Якуб. - Как ни трудно, а придется поговорить с устодом о самых простых житейских делах".
      Якуб долго извинялся перед устодом за то, что вынужден отвлечь его для дела, не столь важного и не имеющего отношения к науке...
      - Право же, не пойму, о каком деле ты говоришь, мой друг, - сказал ал-Бируни. - Скажи прямо, что тебя тревожит?
      - Я намерен жениться и хочу рассказать о красавице Гюльсоре, моей невесте, потому что судьба ее необычна...
      - Я очень рад, юноша, услышать от тебя эту добрую весть. И как ты мог посчитать это дело незначительным? Ты удивляешь меня, Якуб. Я охотно выслушаю твой рассказ о красавице Гюльсоре. Но прежде позволь приветствовать тебя стихами великого Рудаки:
      Будь весел и люби красавицу свою.
      Подобен этот мир бегущему ручью.
      О прошлом позабудь, грядущим утешайся,
      Живи и радуйся живому бытию.
      Я с лунноликою в саду благоуханном.
      Я с чернокудрою, как с гурией, в раю...
      Сияя радостной улыбкой, Якуб ответил учителю другими строками Рудаки:
      Я потерял покой и сон - душа разлукою больна,
      Так не страдал еще никто во все века и времена.
      Но вот свиданья час пришел, и вмиг развеялась печаль,
      Тому, кто встречи долго ждал, стократно сладостна она*.
      _______________
      * Перевод В. Левика.
      И Якуб поведал учителю свою тайну. Рассказал о случае на невольничьем рынке Багдада, о том, как оказался опекуном несчастных сирот и как, боясь рассердить отца, скрыл от него то, что следовало рассказать. Все эти годы надо было посылать деньги сиротам. Якуб признался, что бывали случаи, когда, не имея денег, он в отчаянии думал о том, что лучше бы взяться за торговлю, стать независимым и щедрой рукой помогать этим обездоленным детям.
      Ал-Бируни внимательно слушал Якуба, глядя ему в глаза своими добрыми печальными глазами.
      - А я так занят и так рассеян, - сокрушенно разводил руками устод, что все это прошло мимо меня. Мне печально, друг мой, что я не оказал тебе помощи в таком важном деле. Напрасно ты не сказал мне об этом. Да и отец твой должен был все это знать. Насколько мне известно, Мухаммад ал-Хасияд человек высокого благородства и доброй души. Аллах вознаградил тебя! Ты говоришь, что это единственная и прекраснейшая девушка на свете. Я верю тебе. Она послана тебе в награду за твои труды. Ты поедешь в Бухару и найдешь время для того, чтобы сыграть свадьбу. Я бы не хотел, чтобы ты в этом деле был похож на своего учителя. Я должен признаться тебе, что теперь, на склоне лет, нередко сожалею об ушедшей юности, о том, что в пылу увлечения науками не находил времени для того, чтобы согреть свою душу... Впрочем, ты умен и сам понимаешь, о чем я хочу сказать.
      - Мой дорогой устод!.. - Якуб сжал в своих сильных руках тонкие красивые руки учителя. - Прости меня, благородный учитель. Я знаю, ты хочешь сказать о дочери Хасана, о красавице Рейхан. Она была так добра и внимательна к тебе! Она постоянно спрашивала меня, чем занимается великий учитель, который завладел ее сердцем. Но она просила не выдавать этой тайны. Она стыдилась своих чувств, она видела, как ты занят науками, и боялась отвлечь тебя хоть на минуту. Но ты, бывая в доме Хасана, должно быть, видел, с каким необычайным вниманием она прислушивалась к каждому твоему слову. Как-то она сказала мне, что приход Абу-Райхана - самая большая радость в ее жизни...
      Якуб почувствовал, как дрожат руки учителя, и не знал, продолжать ли ему. С лицом, еще более печальным, чем всегда, не отнимая своих рук и стоя рядом с Якубом, он тихо промолвил:
      - Расскажи все, что знаешь о ней...
      И Якуб, озаренный радостью встречи с Гюльсорой и сейчас, как никогда прежде, понявший все, чему он был когда-то свидетелем, старался вспомнить все то самое главное, что составляло тайну, которую он не смел выдать никому, потому что обещал умной и благородной Рейхан сохранить ее.
      - Она говорила мне, - вспоминал Якуб, - как много книг пришлось ей прочесть, чтобы понять и вникнуть в свою любимую книгу "Следы, оставшиеся от прошедших поколений". Мне кажется, что она могла на память прочесть многие страницы этой книги. А розы, которые она своими руками срывала в своем саду и посылала тебе... Неужели ты этого не понял, учитель!.. Она была верна тебе все годы, пока мы жили в Гургандже.
      - Они были прекрасны, эти розы... Я был слеп, мой друг. Только сейчас, вспоминая те дни и те встречи, я могу по-новому их понять и оценить. Но теперь уже поздно. Как странно, что я ни разу не подумал о том, почему такая образованная, умная и красивая девушка не сыграла свадьбу в течение всех тех лет, пока я был в Гургандже. Ты открыл мне глаза, Якуб. Как я виноват перед ней! Совсем недавно до меня дошло, что она замужем! Муж ее из знатных придворных, живут они в Кяте, у нее растет маленькая дочь. Спасибо тебе, Якуб! Пускай хоть поздно, но я узнал об этом. Как же мне выразить свою признательность ей?
      Ал-Бируни в задумчивости шагал по комнате, низко опустив голову и не скрывая своей глубокой растерянности. Вдруг он остановился, и добрая, ясная улыбка, словно солнечным лучом, осветила его тонкое лицо.
      - Я придумал, Якуб! Право же, неплохо придумал! Я посвящу ей книгу начал астрономии. Я помню, она не раз задавала мне вопросы, связанные с небесными светилами. Астрономия интересовала ее. Может быть, эта книга, посвященная ей, напомнит ей Гургандж и скажет о том, что я помню ее.
      - Как это хорошо, мой благородный устод! Это как нельзя лучше! Она все поймет. И эта книга доставит ей большую радость. Я сговорюсь с тем писцом, который так красиво переписал тебе книгу Рудаки. Он перепишет твой труд искуснейшим образом. И это будет драгоценный подарок для прекрасной Рейхан, дочери твоего друга Хасана.
      - А теперь собирайся в Бухару, Якуб. Не надо терять времени. Устраивай свою свадьбу, мой друг, и будь счастлив!
      "ЩЕДРОСТЬ - ДОСТОИНСТВО ПРАВЕДНИКА"
      "Щедрость - достоинство праведника". Эти слова, написанные золотыми буквами, красивой арабской вязью по краям синего блюда, так и сверкали на солнце. Джафар еще раз окунул кисточку в золотую краску, подправил заглавные буквы и отошел, чтобы полюбоваться своей работой. Под навесом, в тени густых акаций, стояло несколько фаянсовых сосудов, расписанных юношей. На красном блюде можно было прочесть: "Терпение - ключ радости, спокойствия и благоденствия". А рядом с ним стояла чаша с надписью: "Начало учения горько на вкус, а конец его слаще меда". Джафар остался доволен своей работой. Эти надписи были не только поучительны, но и очень красивы. Они украшали пестрые фаянсовые сосуды, которые так искусно умел делать Джафар. В печи для обжига оставались еще миски. Юноша пошел за ними и в отгороженном дворике столкнулся с Абдуллой, который только что прибыл из Бухары. После сердечных приветствий старик подал Джафару мешочек с деньгами и сказал, что выполняет поручение молодого хозяина. На этот раз денег было намного больше обычного, и Джафар в недоумении спросил, зачем так много. Ведь теперь он, Джафар, уже и сам способен заработать на лепешку и на хлопковое масло для светильника. Юноша подсчитал деньги и, возвращая их Абдулле, сказал, что не считает возможным принять от Якуба такой дар.
      - Но, прежде чем отказаться, Джафар, ты лучше спроси, для чего это, заметил с укоризной Абдулла.
      - А для чего?
      - Для хорошего дела. Ведь Якуб говорил о том, что намерен жениться на Гюльсоре. Вот для этого и нужны деньги. Я думаю, Джафар, что ты не откажешься доставить сестру Якубу и сделаешь это в самое ближайшее время, потому что нетерпение моего хозяина неописуемо. Надо тебе сказать, что в тот день, когда я был послан сюда, Якуб поспешил в Бухару, чтобы поговорить с отцом и матерью. Почтенный Мухаммад ал-Хасияд ничего не знает о вас, а ему, пожалуй, уже пора узнать об этом.
      Абдулла говорил об этом с явным удовлетворением. Ему приятно было вспомнить о том, что все эти годы он умел хранить тайну своего молодого хозяина и хорошо помог ему в добром деле. Да и трудно было представить себе, что бы сделал Якуб, если бы у него не оказалось такого разумного помощника, каким был старый Абдулла.
      - Мухаммад ал-Хасияд ничего не знает о нас? - удивился Джафар. Расскажи мне обо всем, Абдулла, расскажи здесь, пока нет отца, - я не хочу, чтобы отец стал свидетелем этого разговора. Я называю отцом Ибрагима; ты сам знаешь, что ближе его у нас нет никого на свете.
      - Я тебя понимаю, - согласился Абдулла, - я бы тоже посчитал Ибрагима отцом. Я думаю, только среди бескорыстных карматов могут встретиться такие хорошие люди.
      Абдулла обстоятельно рассказал Джафару всю историю со дня встречи на невольничьем рынке Багдада.
      - "Щедрость - достоинство праведника", - сказал старик, показывая на блюдо с этой надписью. - Эти слова полностью относятся к Якубу. Хотел бы я знать, какой праведник заказал тебе такое блюдо.
      - Боюсь, что аллах не примет его на небо, - ответил Джафар. - Это владетель обширных земель долины Зеравшана. Он очень богат. Но скареднее его нет человека в Самарканде. Он тысячу раз прочтет эту надпись, но от этого он не станет щедрым. Как говорит пословица: "Осел - все тот же осел, хотя бы на нем переменили седло".
      - Я давно уже приметил, - сказал Абдулла, - что богатство и скаредность всегда дружны. Я редко встречал богатого человека, который не был бы обременен этой скверной болезнью. Правда, я должен признать, что мой хозяин Мухаммад ал-Хасияд вовсе не скаредный человек. Он бывает и очень щедрым, но это все же связано у него с расчетом. Он всегда глядит далеко вперед, потому что разумный расчет дает ему барыши. Я смотрю на Якуба и думаю, что никогда бы ему не осуществить своего замысла, не стать бы ему человеком науки, если бы его отец Мухаммад не подсчитал, что ученость и образованность сына принесут ему впоследствии прибыль. Он и мне говорил не раз, что не дождется того дня, когда Якуб вернется в дом и когда наконец эти знания принесут пользу.
      Сказанное Абдуллой заставило Джафара призадуматься. Откуда же Якуб берет деньги, чтобы помогать им столько лет? Якуб щедрый человек, но надо что-то иметь, чтобы быть щедрым, а если он на попечении отца, значит, он отдает деньги своего отца, который об этом ничего не знает. Как же можно брать такие деньги? Даже теперь, когда Якуб решил жениться на Гюльсоре, ему, Джафару, непристойно пользоваться добротой Якуба. На этот раз он ни за что не возьмет денег у Абдуллы.
      - Я ничего не знал, Абдулла, - признался Джафар, - прости меня, но я считаю своим долгом вернуть эти деньги Якубу, и ему посоветуй - пусть он не берет их у отца.
      - А как же Гюльсора? - испугался Абдулла.
      - Гюльсора подождет. Когда я соберу нужную сумму, в тот же день я отвезу ее к Якубу. Для такого путешествия нужно много денег. Вот сейчас, Абдулла, когда ты мне кое-что сказал, у меня открылись глаза на многое. Я думаю, что мы причинили Якубу большие неудобства. Пока я был мал, я об этом не задумывался. А потом я много слышал о том, как богат Мухаммад ал-Хасияд, и подумал, что такие затраты для него незаметны. Мне очень жаль, что Якуб имел неприятности и тревоги из-за нас.
      Абдулла стал возражать. Он рассказал Джафару, что неудобства и неприятности были так давно, что уже забыты. Просто Якуб стал тратить меньше денег, чем тратил прежде. Он делал это охотно, от всего сердца и всегда был рад, что сделал доброе дело для Джафара и Гюльсоры.
      - А вот теперь, - продолжал Абдулла, - когда Якуб поедет к отцу и расскажет ему о своей невесте, Мухаммад поймет, что Гюльсора и Джафар посланы ему аллахом, чтобы украсить его старость. Ведь ты будешь хорошим помощником Мухаммаду, не правда ли, Джафар?
      Но Джафар почему-то молчал. Уставившись в красивое голубое блюдо с арабской надписью, он долго размышлял над словами старого Абдуллы.
      - Когда я был маленьким и жил в кочевье своего отца, - сказал Джафар, - я слышал одну поговорку, сказанную моим дедом. Не знаю, почему она запомнилась мне, тогда как многое забылось. А поговорка такая: "В годину тягот не отчаивайся: из черных туч падает светлая вода". С тех пор как я стал искусно украшать блюда для стола богатых людей, я увидел, что из черных туч, нависших надо мной с детства, уже падает светлая вода. И этим я обязан Ибрагиму. Скажи мне, Абдулла, разве честно будет сейчас бросить дом Ибрагима и уйти в богатый дом Мухаммада, где жизнь будет легче и беспечнее? Я не привык к беспечной жизни. Я не брошу Ибрагима. Я доставлю Гюльсору Якубу и вернусь к Ибрагиму. Аллах не дал нам богатства, но он дал нам уменье трудиться, и мы будем довольствоваться немногим.
      - Ты прав, юноша, - согласился Абдулла. - Я всегда уважал Ибрагима и всегда верил в то, что добро найдет дорогу к себе в дом. Делай так, как велит тебе сердце. Но деньги все же возьми. Я знаю Якуба - он не простит мне моей вольности и пошлет с деньгами обратно.
      - Не спорь, не возьму! - воскликнул Джафар и убежал.
      Абдулла долго размышлял, как ему быть: отдать ли деньги Ибрагиму или снова поговорить с Джафаром, - и все же решил возвратиться к Якубу с деньгами. Он видел, что, несмотря на бедность, Джафар обладает таким достоинством и такой гордостью, которые не позволят ему пойти на уступки. Если уж он решил доставить Гюльсору на деньги, заработанные собственным трудом, то вряд ли он поступит иначе, как бы его ни уговаривали. Не повидавшись с Ибрагимом, Абдулла покинул дом ткача и отправился в Бухару, чтобы там встретить Якуба и рассказать ему о случившемся.
      А тем временем Джафар рассказывал Гюльсоре о встрече с Абдуллой, о деньгах, присланных Якубом, и о том, как он послал их обратно, потому что решил доставить Гюльсору на деньги, заработанные собственным трудом.
      - Когда же это будет? - воскликнула со слезами Гюльсора. - Зачем ты это сделал, Джафар? Зачем ты испытываешь мою судьбу? И как ты мог отказаться от поездки к отцу Якуба - ведь там нас ждет счастье!
      Заливаясь слезами, Гюльсора умоляла Джафара не губить ее и помочь ей скорей добраться до Якуба. А Джафар долго и убежденно говорил сестре, как горько ему слышать ее слова и как печально ему было узнать о том, что она выросла злой и неблагодарной.
      - Ты не любишь Ибрагима и Рудобу, потому ты с радостью покидаешь их дом, - упрекал сестру Джафар.
      - Что же мне делать? - плакала Гюльсора. - Я люблю Ибрагима и Рудобу, но еще больше люблю Якуба. Скажи, Джафар, когда же ты поможешь мне отправиться к Якубу, в дом Мухаммада ал-Хасияда?..
      * * *
      Абдулла застал Якуба в Бухаре. Молодой хозяин был рад встретить старого друга, который был посвящен во все его тайны и так разумно помогал ему в его трудных делах.
      - Теперь уже все хорошо, - сказал Якуб старику, когда наконец уединился с ним в его маленькой глиняной хижине. - Это было совсем не просто, Абдулла. Как только я сказал родителям, что намерен жениться на безвестной сиротке, так весь дом наполнился унынием и печалью. Отец даже не захотел слушать о том, кто она и откуда взялась. Он только говорил о том, что его единственный сын достоин знатной девушки. А мать плакала, причитала и, как всегда в таких случаях, пригласила старого цирюльника и потребовала гороскоп. Не знаю, что случилось, но звезды показали в мою пользу, и, когда старый цирюльник сказал об этом матери, она перестала плакать и принялась убеждать отца в том, что следует подумать и не отказывать в моей просьбе, пока девушка не прибудет в дом. А может быть, она в самом деле такая необыкновенная?
      - Так и сказала? - обрадовался Абдулла. - Я всегда знал, что Лейла добрая женщина. Но в этом деле трудно было рассчитывать на успех. И что же сказал отец?
      - Отец велел привезти Гюльсору. Наш старый цирюльник помог мне в моем деле. Я теперь не верю в гороскоп, мой устод убедил меня в том, что занятия звездочета - настоящая бессмыслица, но, когда цирюльник сказал, что звезды расположены в мою пользу и что Гюльсору надо принять в наш дом, я был счастлив.
      - А что будет дальше? Джафар не взял денег и сказал, что доставит Гюльсору в тот день, когда сам сможет купить ей свадебный подарок. Он горд и упрям, этот юноша.
      - Сын кочевника. Гордость он унаследовал от предков, - сказал Якуб. Я не осуждаю его, но через несколько дней снова поеду к ним и попробую уговорить его, чтобы отпустил со мной Гюльсору. Прежде чем уехать, я должен получить согласие отца на свадьбу. И ты мне поможешь, Абдулла. Ты расскажешь отцу все, что знаешь о семье Ибрагима, о Джафаре и Гюльсоре. Он верит тебе, и твое слово может мне помочь.
      Прежде чем поехать за Гюльсорой, Якуб написал подробное письмо своему устоду, рассказал о том, какие обстоятельства задерживают его вдали от Газны. Свое письмо Якуб закончил обещанием скоро вернуться к учителю, чтобы продолжить опыты и завершить начатое дело.
      Спустя несколько дней Якуб вместе с Абдуллой снова пришли в горное селение под Самаркандом. Было ясное, благоуханное утро, когда он подымался по знакомой тропинке, ведя под уздцы своего коня. Он остановился под знакомой яблоней, которая уже отцвела и не была такой праздничной и нарядной, как прежде.
      "Гюльсора обещала встречать меня под этой яблоней, - подумал Якуб, почему же ее нет здесь?" Якубу очень хотелось встретить Гюльсору на этой тропинке. Он чуть было не признался в этом Абдулле, но, увидев, как устало плетется за ним Абдулла, Якуб ничего не сказал и поспешил к дому Ибрагима, предвкушая радостную встречу.
      Но вот и домик ткача. Калитка низенькая, лошадь с трудом проходит в нее. Якуб толкнул калитку и, предоставив заботу о лошади Абдулле, побежал к домику Ибрагима. Но как странно выглядит двор и домик ткача!.. Почему-то никто не вышел навстречу. Повсюду разбросана утварь, рассыпана чечевица, валяются обрывки одежды, стоит какая-то корзинка с поклажей. Якуб перешагнул через порог, вошел в маленькую комнату, где его так гостеприимно угощала Рудоба и где он впервые увидел Гюльсору, но там никого не оказалось. Дом был пуст. С волнением Якуб окликнул Абдуллу и попросил его зайти в соседний двор и узнать, куда девался Ибрагим и где его семья. Но и в соседнем дворе было пусто. Кривая маленькая улочка была покинута людьми. Тогда Абдулла пошел по домам и в одном из бедных домиков, где жил гончар с семьей, узнал, что несколько дней назад в селении побывали воины, которым было поручено угнать в Самарканд на расправу всех карматов. Случилось так, что Ибрагим узнал об этом за несколько часов до прибытия в селение воинов хана и вместе с семьей бежал куда-то. Он не сказал, куда уходит, потому что слыл в селении карматом и боялся, как бы кто-либо не выдал его.
      - Где же мы найдем их? - взмолился Якуб. - Абдулла, помоги мне, не оставь меня в трудную минуту. Зачем же я нашел свое счастье, чтобы так быстро его потерять! Как это случилось? И почему цирюльник говорил, что звезды показывают в мою пользу? Я так верил в этот гороскоп! Я никогда так не верил в силу звездочета!
      Якуб не скрывал своих слез, и, глядя на него, едва сдерживал слезы Абдулла. Старику казалось, что сердце его разорвется от горя и печали. Теперь он винил себя за свое легкомыслие, за то, что прежде не увез Гюльсору, что не смог уговорить Джафара поехать вместе с ним. Ведь ничто не мешало ему выполнить просьбу Якуба. Причуды Джафара, вот в чем беда!
      Старый Абдулла долго размышлял над тем, куда мог бежать Ибрагим со своей семьей. Якуб требовал немедленно отправиться на поиски, но куда?
      Решили отправиться в Самарканд и там, на базаре, узнать новости. Весть о том, что снова началось гонение на карматов, переходила из уст в уста. Якубу удалось узнать, что новый правитель Самарканда, стараясь угодить султану Махмуду Газневидскому, велел очистить от карматов все селения вокруг Самарканда. Но он запретил убивать искусных ремесленников, приказал пригнать их в город и заставить работать на свой двор.
      - Я могу поклясться, что их не убили и заставили ткать ведарийские ткани, - утешал Якуба Абдулла. - Ведь лучше Ибрагима никто не делает этих тканей.
      Якубу стоило больших трудов узнать о том, что среди захваченных охранниками ремесленников нет семьи Ибрагима. А если так, то они бежали и следует искать их в более глухом и отдаленном месте.
      СУЛТАН - ПОВЕЛИТЕЛЬ МИРА
      В покоях роскошного дворца было тихо и безлюдно. Говорили вполголоса, боясь, что повелитель услышит и разгневается. Шепотом из уст в уста передавали о том, кто был средоточием Вселенной. "Он проснулся... Он молится..."
      В просторной комнате с резными потолками, где стены были увешаны драгоценным оружием, а полы устланы мягкими коврами, на молитвенном коврике сидел человек с узким желтым лицом и близко поставленными злыми глазами. Он совершал намаз, отложив на время молитвы зеркало, гребень и головной убор. Два молодых гуляма в золотых поясах следили за каждым жестом повелителя, готовые к его услугам по первому знаку.
      Покончив с намазом, султан Махмуд - а человек с желтым лицом и злыми глазами был правителем Газны - поклонился в сторону Мекки, надел на голову свой пышный убор и взглянул в зеркало. В это время к нему в покои вошел вазир. Он низким поклоном приветствовал султана и, когда Махмуд дал ему знак, сел против своего повелителя на мягком ковре. Султан, не оставляя ручного зеркала, спросил вазира:
      - А знаешь ли ты, о чем я сейчас думаю?
      - Владыка лучше знает, - ответил, низко кланяясь, вазир.
      - Я думаю о том, что лицо мое некрасиво, и опасаюсь, что из-за этого люди не любят меня. Мне кажется, что подданные любят, чтобы их повелитель был красив.
      - О султан, повелитель мира, как можешь ты так думать? В твоем лице столько благородства! К тому же тебя украшает справедливость. Я думаю, что каждое доброе дело, сделанное тобой, способствует твоей славе, заставляет людей поклоняться тебе. Как мудро ты разрешил загадку с зеленым кошелем!
      - Меня позабавила эта история, - усмехнулся Махмуд. - Когда пришел ко мне пострадавший и рассказал о том, как бесчестен городской судья, я не сразу ему поверил. А потом подумал: "Допустимо ли, чтобы городской судья позорил честь моей державы вот этаким мелким воровством!"
      И султан Махмуд, будучи в добром настроении, соблаговолил рассказать вазиру историю с похищением золотых динаров. Вазир знал о ней, но из подобострастия стал слушать с величайшим вниманием.
      - Несколько дней назад ко мне пришел человек, недавно вернувшийся из Индии. Это был богатый купец. Отправляясь по торговым делам, он увез с собой почти все свое состояние и оставил перед отъездом на хранение у городского судьи две тысячи золотых динаров. Деньги были зашиты в зеленом кошеле и запечатаны.
      Завершив торговые дела в Индии, купец возвращался домой. А в дороге случилась беда - напали разбойники из кочевников и разграбили караван. Вернувшись домой без единого динара, купец поспешил к городскому судье за своим кошелем. Судья вернул ему кошель с печатями таким, каким он был и прежде. А когда купец, придя домой, раскрыл свой кошель, он обомлел вместо золотых динаров там лежали медные дирхемы. Он тотчас же вернулся к судье и закричал: "Что ты сделал со мной, бесчестный человек! Я дал тебе на хранение кошель с золотом, а ты возвращаешь мне медные монеты!" "Напрасны твои вопли, клеветник! - закричал судья. - Ты принес мне закрытый кошель, и на нем была печать. Таким ты и получил его обратно. Что же ты позоришь меня?"
      И вот, когда пострадавший пришел ко мне, - продолжал, смеясь, султан Махмуд, - я пообещал помочь ему. Кошель, который он показал мне, нигде не имел каких-либо следов, которые бы показали, что он был вскрыт. Однако его можно было распороть, а потом, заменив монеты, искусно заштопать. Если городской судья обманул человека, то иначе и быть не могло. Но это надо было доказать.
      - Насколько я понимаю, мой повелитель, ты сумел это доказать, промолвил с поклоном вазир.
      - Ну вот, послушай. В моей опочивальне есть драгоценное златотканое покрывало. Я разрезал его в нескольких местах, а затем, сказав своему человеку, который охраняет опочивальню, что уезжаю на охоту на несколько дней, покинул дворец. Мой человек, весьма честный и преданный мне, испугался. Он побоялся, как бы я его не заподозрил. За такие проделки можно и головы лишиться. Ведь никто, кроме него, не имел права войти в опочивальню. Чтобы избежать беды, старик стал искать самого искусного штопальщика, и тот так заштопал покрывало, что на нем не осталось никаких следов порчи. Когда я вернулся с охоты, я прежде всего посмотрел на расшитое покрывало и спросил своего служителя, кто его исправил.
      "О господин! - воскликнул несчастный. - Это покрывало никогда не было разорвано".
      "Дурак! - говорю. - Не бойся. Я разрезал. Мне хотелось узнать, есть ли у нас такой искусный штопальщик".
      И он привел мне штопальщика - старика, дрожащего от страха. Он ждал кары и сам не знал, за что. У старика я узнал, что искуснее его никто не делает таких штопок и что ему был доставлен зеленый кошель, который он сумел заделать. Тут были вызваны судья и обманутый купец. Ну вот, говорю судье:
      "Я дал тебе судейство, вручил тебе имущество и кровь мусульман, считая тебя человеком старым и ученым. А ведь в моей стране имеется две тысячи людей более ученых, чем ты, и они пропадают в безвестности. Допустимо ли, чтобы ты совершал вероломство, нарушал оказанное доверие, захватывал достояние мусульман?"
      Когда я вытащил кошель, судья так задрожал от страха, что не мог вымолвить и слова.
      "Возьмите, - говорю, - этого пса и смотрите за ним, пусть он сей час же отдаст деньги этому человеку, а не то отрублю ему голову".
      Полумертвого судью увели, поместили в караульню и потребовали денег. Судья велел позвать своего управляющего и отдать две тысячи динаров купцу. На другой день, когда я снова разбирал жалобы, я при всем народе рассказал о вероломстве судьи и приказал повесить его вверх ногами на зубце дворцовой стены. Но тут вельможи вступились, и судья, откупившись пятьюдесятью тысячами динаров, сохранил себе жизнь. С должности он был смещен.
      - Владыка! - воскликнул вазир, польщенный доверием султана. - Разве человек, которому ты вернул кошель с золотыми динарами, не будет способствовать твоей славе?
      - Рабы аллаха, мы должны всегда помнить о справедливости. Судья должен был бы кровью заплатить за свое стяжательство. Мы оставили ему жизнь лишь потому, что Газне нужно много динаров для процветания и расширения ее пределов. Как говорит мудрец: "Пепел падает на голову того, кто его бросает вверх. Так сделал судья, которому я доверял. Однако мы должны бороться с воровством и стяжательством, а в этом нам поможет только чистота веры. - Махмуд нахмурился, и вазир увидел, как щелки хитрых глаз загорелись злыми огнями. - Всякая ересь так же противна аллаху, как неверные. Я должен знать, что вокруг нашей прекрасной Газны и далеко за ее пределами больше нет карматов. Все ли сделано, что обещал самаркандский хан?
      Вазир, отлично знающий, как быстро меняется настроение Махмуда и как расположение владыки мгновенно переходит в гнев и ярость, вскочил и, низко склонившись перед Махмудом, сообщил последние вести: войско, посланное правителем Самарканда, очистило земли от карматов и всякой ереси. Многие преданы мечу, а иные изгнаны из своих селений и волею аллаха будут воздвигать мечети до скончания своих дней.
      * * *
      Якуб был далеко от дворца султана Махмуда, но он своими глазами видел, что сказанное вазиром истина. Многие землепашцы и ремесленники были преданы мечу, но еще больше невинных людей, обвиненных в принадлежности к секте карматов, были угнаны в города на тяжкие работы. Однако куда же девалась семья Ибрагима? Возможно ли, что... Нет, нет, их не могли убить. Ведь Ибрагим не был карматом, он только помог как-то несчастным в беде и был оклеветан. И сколько же лет он будет расплачиваться за свое благородство?
      Много дней провели они в горах, Якуб и старый Абдулла. Они шли из селения в селение и расспрашивали добрых людей о семье Ибрагима.
      Якуб в отчаянии укорял себя в том, что не увез Гюльсору в тот день, когда они простились под цветущей яблоней. Абдулла сожалел о другом. Он почему-то никогда не поинтересовался спросить у Ибрагима, где живут его замужние дочери. Он не знал о них ничего, так же как не знал и о судьбе племянниц, которые были искусными ткачихами. В те дни в Ведаре, когда все еще было мирно и хорошо, племянницы любили петь веселые песни, а по вечерам нередко устраивали пляски. Абдулла много раз видел их во время своих приездов. Вот теперь они помогли бы, но где они?
      Как-то холодной осенней ночью, после проливных дождей, когда Якуб и Абдулла, продрогшие и голодные, стали раскладывать костер, старику стало как-то особенно жалко молодого хозяина. Он искренне желал ему счастья и был удручен тем, что это счастье ускользало от хорошего человека.