- Буду стараться - ты правду сказал, - ответил Таннау. - Ведь я твой внук, а тебя Аплай учил. Как же не быть мне искусным! - И мальчик с гордостью посмотрел на деда.
      - Да ты и в самом деле молодец! - воскликнул Аблиукну. - Вот так Таннау! Был бы жив твой отец, похвалил бы тебя.
      - А ты мне и дед и отец! - ответил радостно мальчик, снимая с ног деда потрепанные тростниковые сандалии. - Вот и вода здесь - я вымою твои ноги, - предложил он.
      - Спасибо, мой друг, - вздохнул Аблиукну.
      - Не будем печалиться, дедушка Аблиукну. Лучше поужинаем и сыграем на дудке Аплая. Хорошо сыграем, так, чтобы нам весело стало!
      - На это я всегда согласен, - улыбнулся Аблиукну. - Я люблю песни молодости. Когда я слышу звуки свирели, забываю все горести, сразу молодею.
      Разговаривая с дедом, быстрый и ловкий Таннау принес кувшин молока, сушеного винограда и свежих лепешек. Они поднялись на крышу дома и там, на мягкой войлочной циновке, под звездами, ужинали, прислушиваясь к вечерним голосам.
      Вот звякнула колокольчиком корова в хлеву. Залаяла собака у соседа. Промчалась, цокая копытами, лошадь с запоздалым путником. И всем этим голосам неумолчно вторил ручей.
      - Хорошо поет наш ручей! - заметил Аблиукну. - По вечерам его песня особенно звонка и приятна.
      - Запоем вместе с ним под свирель, дедушка...
      Но в это время где-то вдали запели девушки. Их чистые, звонкие голоса были так свежи и приятны... Аблиукну вытащил из рукава свою бронзовую дудку, и переливчатая свирель слилась с голосами девушек. Таннау запел вместе с ними, и дед заметил, что голос внука окреп и не уступал голосам девушек. На соседних крышах появились люди. Вечерняя прохлада и запахи душистого сена располагали к отдыху и покою, а что может украсить отдых лучше хорошей песни!
      * * *
      Аблиукну был польщен царским заказом, но в то же время очень взволнован. Его мучил страх, что птица, задуманная на ножнах кинжала, не получится такой, какой она должна быть. И вдруг старику пришла в голову прекрасная мысль: а нет ли такой заморской птицы в садах дворца? Кто-то из слуг рассказывал Аблиукну, что в царском дворце удивительный сад, а в том саду заморские птицы, каких никогда никто не видывал в Урарту.
      - Хорошее я дело задумал, - сказал дед внуку, когда они проснулись на рассвете. - Не будем никаких птиц придумывать. Попросимся в царский сад и посмотрим там птиц заморских. Их и нарисуем на табличке. Тогда уж и работа будет хороша.
      - И меня возьмешь с собой? - обрадовался Таннау и закружился вокруг деда в радостной пляске.
      - Вместе пойдем, - согласился дед. - Надо ведь запомнить все краски, чтобы потом камнями разукрасить. А где мне, старому, все запомнить! Это уж твое дело, молодое!
      Было еще рано, когда дед с внуком собрались в путь. До царского дворца надо было идти полдня. Как ни мудрили, а все же взяли с собой серого, чтобы мог дед на нем доехать, когда устанет.
      - Да он у нас крепкий - двоих повезет! - утешал себя Аблиукну, собирая осла в дорогу.
      - Что же я, злодей какой, чтобы мучить осла? - удивился Таннау. Разве ты не заметил, что я никогда не сажусь позади тебя на сером?
      - А я думал, что это от озорства, - улыбнулся Аблиукну. - Дед говорит - садись, а ты хочешь сделать наоборот. Так всегда делают внуки, когда малы и глупы. А если это от жалости к животному, то честь тебе и хвала. Доброе сердце вложил Халд в тело моего внука!
      - А ты видел, когда он это сделал? - спросил Таннау, лукаво улыбаясь.
      Аблиукну очень верил в могущество Халда. А Таннау, как ни старался, не мог понять, в чем сила этого бога. Он не столько верил ему, сколько боялся его мести и, чтобы умилостивить страшное божество, молился перед сном.
      Захватив с собой сырую глиняную табличку и острую бронзовую палочку, дед и внук отправились во дворец.
      Позади Таннау плелся на привязи серый ослик, помахивая хвостом. Серый не любил утруждать себя и предпочитал выходить на прогулку без поклажи. Таннау давно уже заметил эту слабость своего ослика и тайком от деда часто таскал на себе тяжести, а осла вел на привязи без поклажи.
      Было ясное осеннее утро, такое солнечное и бодрое, что душа ликовала и радовалась, сама не зная чему. Впереди сверкала снежной вершиной святая гора Эритиа. Казалось, что она приблизилась к городу Тейшебаини, - так ясно были видны все складки на ее склонах, все вмятины на снежной шапке. Любуясь священной горой, Аблиукну вспомнил старинное сказание о том, как горные пастухи вот таким же ясным, солнечным утром увидели на вершине этой горы бога Халда в золотом венце из солнечных лучей.
      - И что же сделал Халд, стоя на вершине священной горы? - спросил Таннау.
      - Говорят, что он потребовал большую жертву, - ответил Аблиукну. Жертву принесли, и Халд проявил милость. В том году много народилось ягнят, и все они выжили и пополнили стада.
      В полдень Аблиукну и Таннау достигли ограды дворца. За ограду их не пустили, и Аблиукну решил ждать, когда у ворот появится Иштаги. Слуги говорили, что наместник как раз в полдень объезжает поля и виноградники, где идет сбор урожая.
      Им недолго пришлось ждать. Вскоре ворота раскрылись, и с пронзительным ржанием вылетел резвый, в серых яблоках жеребец. Аблиукну кинулся к всаднику и попросил его остановиться. Иштаги, сидя на лошади, выслушал старика и тут же распорядился провести его в сад.
      - Мне не нужно твоего рисунка на глиняной табличке, - сказал он Аблиукну. - Я знаю твое мастерство и верю, что ты сумеешь сделать ножны еще лучше, чем у царя скифского. А птицу заморскую ты увидишь в саду. Ее привез нам гонец от правителя дальней земли, которая лежит в стороне, где солнце восходит.
      Иштаги ускакал, а слуга повел старика и внука в царский сад.
      - Вот так чудо! - воскликнул Таннау, увидев диковинную птицу. Неужто перья такие пестрые?
      Старик уселся на траву и стал зарисовывать птицу.
      - Но краски как запомнить? - сокрушался он. - Трудно мне стало, глаза непокорные, - говорил он Таннау. - Каких только камней не потребуется, чтобы царственную птицу украсить!
      Таннау все приглядывался и повторял про себя:
      - Пурпурные перья, а вот голубые, синие и совсем золотые... Тут и черные и желтые камни потребуются, - говорил он деду, рассматривая пышный хвост и нарядные крылья птицы.
      - Давай-ка знаки сделаем на табличке, чтобы краски повторить в камнях! - сказал с волнением дед. - Когда природа такое чудо сотворила, то и нас, быть может, осенит умение.
      Долго любовались они удивительной птицей, волшебными цветами и деревьями, каких не было нигде в Урарту.
      - Поистине чудо-сад! - восхищался Аблиукну. - Но для кого он сделан, когда пуст дворец? Кроме Иштаги, здесь, наверно, никто и не живет.
      - Есть здесь живое существо! - воскликнул удивленный Таннау. Посмотри, дедушка, что делает этот мальчик, сидящий на дереве.
      Аблиукну повернулся в сторону, куда указал Таннау, и увидел на дереве черную лохматую голову и злые навыкате глаза. Из-за зелени ветвей каждый раз протягивалась рука и швыряла в птиц камни. Мальчик был неловок, и камни летели мимо.
      - Зачем ты бьешь птиц? - воскликнул удивленный Таннау. - Они никому не сделали зла и так красивы!
      - А ты молчи! - ответил мальчик. - Это мой сад. Я могу и тебя избить камнями. Ты ничтожен, а я царский слуга. - И с этими словами мальчик снова швырнул камень и угодил в крыло птице.
      - Уйдем отсюда, Таннау. Видимо, это сын Иштаги. Нам здесь больше ничего не надо. В этом саду водятся злые духи. Не ищи здесь добра...
      Таннау молча пошел за дедом. Вслед им полетели камни.
      - Боги жестоко наказали Иштаги, подарив ему такого скверного сына, говорил Аблиукну. - Он еще мал, а так жесток, что готов уничтожить все живое. Никогда этот ребенок не встретит улыбки. Люди, увидев его, будут сторониться, как сторонятся чудовищ.
      - Ты говоришь, что Иштаги наказан. Почему? - спросил Таннау. - Может быть, он обидел злых духов? Как ты думаешь, дедушка?
      - Он обижает бедных людей, - ответил мрачно дед. - Он жесток с рабами, которые строили дворец, сооружали канал плодородия, создали прекрасные сады и виноградники. По всему Тейшебаини из уст в уста передаются страшные истории о его зверином сердце.
      - А почему он к тебе добр, дедушка?
      - А потому, что я ему нужен. Он боится Русы, которому тоже нужен мой труд. Вот почему он добр к нам, Таннау! Его доброта - это доброта волка.
      - Не будем трудиться на Иштаги! - предложил Таннау. - Зачем нам делать красивые вещи для злодея?
      - Мы должны их делать для царя Русы, - ответил Аблиукну. - Но даже если бы пришлось работать и на Иштаги, все равно никуда от них не уйдешь. Я тоже предлагал отцу Аплаю не делать золотых щитов для деда нашего царя он был злой человек, в нем тоже жили злые духи.
      - И что же сказал тебе Аплай?
      - Он сказал, что на то воля богов, - ответил Аблиукну. - А мы, бедные люди, должны жить, как велят боги.
      - А разве боги велят уводить в рабство? - загорелся вдруг Таннау. Разве Аплай был скверный человек? Почему его увели в рабство?
      - Его увели как раз за то, что он был хороший человек, искусный мастер, - ответил Аблиукну, погладив голову Таннау своей шершавой рукой.
      Они подошли к ручью, который весело струился по камешкам. Увидев, как ослик побежал с пригорка, чтобы попить прохладной воды, дед предложил внуку отдохнуть под старым орехом.
      - Хороша вода! - восторгался Таннау, окунувшись с головой в ручей. Я давно не пил такой вкусной, прохладной воды.
      - Это вода необыкновенная, - согласился Аблиукну. - Она памятна мне с юности. Я никогда не забуду этого ручья.
      - А чем она памятна тебе? Расскажи, дедушка, - попросил мальчик.
      - Видишь ли, - ответил задумчиво дед, и его добрые серые глаза подернулись печалью, - вон там, у оврага, ручей был когда-то широк и полноводен, как маленькая река. Я часто ходил сюда купаться. И вот здесь я встретил Таририю. Это было вскоре после того, как ассирийцы увезли Аплая из Мусасира. В наши края не дошло войско Саргона. Я долго ждал отца...
      Первое время, когда я остался один, мне казалось, что солнце померкло и вечная ночь опустилась на землю. Я много дней бродил по винограднику голодный и несчастный. Слезы душили меня, мысли путались от горя. Я потерял веру в богов. Я думал: лучше бы и меня взяли вместе с отцом. Так прошло много дней. Ассирийцы давно уже покинули Мусасир, и люди, оставшиеся в живых, вернулись и занялись прежней работой. Не вернулся только Аплай. Мне сказали, что он увезен Саргоном. Так я и не дождался отца и остался один. Не знал, что делать, как жить... Но вот как-то пришел ко мне сосед и предложил сделать ему котел. Бронза у него была. Я взялся за работу. Развел огонь в печи - то была печь Аплая - и стал работать. А вечером пошел к ручью помыться и рубаху выстирать. Только расположился я на камне, смотрю - идет девушка. Стройная, тоненькая, как молоденький кипарис; косы длинные, черные. Несет на плече кувшин и что-то напевает. Я сделал вид, что не вижу ее. Подошла она поближе, увидела меня - умолкла. Набрала воды в кувшин. А потом окликнула:
      "Аблиукну!"
      Я поднял голову и увидел Таририю, дочь пастуха. Она ранней весной ушла с отцом в горы и теперь только вернулась.
      "Таририя, - воскликнул я, - как хорошо, что ты уцелела!"
      "А почему ты печален, Аблиукну, почему не слышно твоей веселой свирели?" - спросила она ласково.
      "У меня горе большое, Таририя: ассирийцы увели Аплая. Теперь я один". - И я горько заплакал.
      "Не печалься, Аблиукну, мы не оставим тебя", - сказала Таририя и так ласково на меня посмотрела.
      Мы постояли молча: я с мокрой рубашкой в руках, а Таририя с кувшином воды на плече. А потом она протянула руку ко мне и сказала:
      "Дай мне рубашку, Аблиукну, я зашью на ней дыры".
      "А как я получу ее, Таририя?"
      "Я принесу ее тебе".
      "Я буду рад", - сказал я так тихо, что она и не услышала, а только догадалась.
      Ее добрые карие глаза засветились теплыми лучами, словно на меня глянули два маленьких солнца.
      Утром Таририя принесла мне рубашку и свежих лепешек. Она почистила котлы, помыла кувшины, а когда все привела в порядок, сказала, что будет приходить и приносить лепешки.
      "Ты ведь не умеешь их печь?" - спросила она меня.
      Я умел печь лепешки, но ответил, что мне не приходилось этого делать.
      "А зерно я заработаю и сам на зернотерке размельчу", - сказал я девушке.
      Мне хотелось получить побольше пшеничного зерна, очень захотелось помочь Таририи. Я хорошо поработал и быстро сделал котел. А потом разыскал десять незаконченных бронзовых чаш. Я решил их доделать, чтобы получить за них много зерна.
      Мои чаши уже были готовы и сверкали как золотые, когда я снова услышал шаги Таририи. Она легко ступала в своих маленьких соломенных сандалиях.
      "Как хороши чаши! - воскликнула девушка, входя в дом. - Как они блестят! Ты искусник, Аблиукну! Кому ты их отдашь?"
      "Да вот не знаю, кому отдать", - ответил я и покраснел. Меня обрадовала похвала этой хорошей девушки.
      "А я придумала, - сказала Таририя, внимательно рассматривая чаши. Она ударяла по ним деревянной палочкой, и чаши отвечали ей разными голосами. Как они звенят!.. Ты отнеси их богатому купцу, который вчера вернулся из Согдианы. Он привел целый караван верблюдов, и на каждом - тюки всякого добра. Попроси у него зерна пшеничного и еще что-либо - кусок шерсти на рубаху или сандалии из кожи".
      "А ведь ты права, Таририя!" - согласился я.
      Я пошел к богатому купцу и показал ему свои чаши. Его маленькие словно смазанные маслом глазки так и засверкали.
      "Я возьму их, - сказал он. - Говори, что тебе надобно".
      Я попросил горшок зерна и шаль заморскую: захотелось мне Таририи принести подарок. Но купец закричал, замахал руками и сказал, что зерно даст, а шали не даст.
      "Тогда и чаши не получишь!" - сказал я решительно и собрался унести свое добро.
      Когда увидел купец, что я в обиду себя не дам, велел отсыпать мне горшок зерна, а затем принес мне и шаль. Да какую шаль! Точно сотканную из лунных лучей. Никогда я не видел такой красоты!
      Словно на крыльях полетел я к дому своему. Таририя уже ждала меня. Когда она увидела эту шаль, так и замерла от восторга. Все отказывалась, не хотела надеть, но я упросил ее. Надела она шаль и еще прекрасней стала.
      Мы подружились с Таририей. Целый год она помогала мне, заботилась о моем хозяйстве. То добрым советом поможет, то делом каким. Привык я к ее ласковому голосу, к заботам...
      Но вот раз пришла Таририя опечаленная. Долго молчала, только смотрела, как я работал - ручку для кинжала отделывал. А потом сказала, что собрался отец ее на новые пастбища, далеко от наших мест; покидают они свой дом и больше не вернутся сюда. Сердце мое так и замерло...
      "Как же быть? - спросил я свою подругу. - Как буду я жить без тебя?"
      Таририя молчала. Грустными были ее глаза, никогда я не видел в них такой печали. Что она могла ответить мне?
      Я всю ночь не спал, а наутро решил пойти к отцу Таририи и узнать свою судьбу. Надел я чистую рубаху, волосы причесал и пошел. Сердце билось казалось, не удержишь его в груди. Разные слова я придумывал для разговора с пастухом, а когда перешагнул порог его дома, все из головы выскочило. Как увидел я отца Таририи, так и забыл все умные речи, что ночью придумал. Я сказал только то, что сердце мне подсказало.
      "Добрый сосед, - говорю, - ты знаешь отца моего, Аплая. Хороший был он мастер, знаменитый. Я кое-чему у него научился... Оставь мне Таририю! Вместе будем с ней жить, вместе хозяйство вести будем. Через год я накоплю всякого добра и отдам тебе достойный выкуп. Тогда и свадьбу сыграем".
      Сказал я это и протянул руку пастуху. Вдруг, думаю, не даст руки, тогда хоть сквозь землю провались. А он подал руку и смотрит на меня с доброй улыбкой. Был он черен и космат, как чудовище, а глаза у него были добрые, как у Таририи.
      "Оставлю, если будешь о ней заботиться, - сказал пастух. - Да что вы есть будете? Одну только корову могу дать моей Таририи".
      "Вот и хорошо! - сказал я радостно. - Нам ничего не надо. Мы всё добудем своими руками".
      Так и было. Сыграли мы свадьбу, и завелось у нас доброе хозяйство.
      Зажили мы счастливо и двух дочерей растили - красавицы были, как Таририя. Промчались годы, и дождались мы свадьбы старшей дочери, Шамзи. Потом внук Таннау родился. А Таририя все не старилась... Помню, мне поручили сделать статую богини красоты. Я сделал ее, глядя на мою дорогую подругу. Я не посчитался с тем, что обычай старины требует лепить статуи по готовым слепкам, - не полагается иметь образцом живого человека. Я отступил от обычая, зато статуя получилась такая, какой никто в мое время не смог сделать... А дальше ты знаешь, - сказал Аблиукну и тяжко вздохнул. - Я уже рассказывал не раз. Тебе было меньше трех лет, когда горе свалилось с неба. Все погибли от черной болезни. Каким-то чудом остался ты в живых. А меня она не коснулась, будто я был заколдован... Аблиукну умолк и долго смотрел в ту сторону, где когда-то встретил Таририю.
      Мальчик отвернулся, чтобы не видно было, как его опечалил рассказ деда.
      - Но нас двое, - сказал Аблиукну, как бы стряхивая горе и усталость.
      Он встал, потянулся и по-юношески быстро взобрался на дерево.
      - Ну-ка, наберем орехов! Посмотри, как много их здесь. Вот когда я тебя угощу!
      - А я угощу тебя царскими яблоками, - сказал Таннау, вытаскивая из рукава рубахи румяные, сочные яблоки. - Когда я увидел злого мальчишку, я решил, что это сад дьявола и боги не рассердятся, если я нарву яблок для своего деда.
      Они посмеялись друг над другом, дед и внук, и пошли домой.
      * * *
      Уже много дней трудился над ножнами Аблиукну. Рисунок, сделанный в царском саду, помог ему хорошо выполнить чеканку. Но самое трудное было впереди: надо было умело подобрать по цветам драгоценные камни, а затем вставить их. Долго думал Аблиукну, как это сделать лучше. Наконец придумал.
      - Да мы с тобой совсем поглупели! - воскликнул он как-то, обращаясь к Таннау, занятому крылатым львом. - Не проще ли будет закрасить разными красками золотые ножны и по цветному следу вставлять камни?
      - Вот как ты придумал! - обрадовался Таннау.
      Он оставил свою работу и пошел за красками. А дед тем временем занялся камнями. Он вытащил мешочек и высыпал на стол камни. Таннау так и ахнул, когда увидел сверкающие самоцветы.
      - Откуда они, где их берут? - воскликнул восхищенный мальчик. - Что за красота!
      - Ты хочешь знать, откуда они, мой мальчик? - спросил Аблиукну. - Я расскажу тебе все, что знаю, но это будет невеселый рассказ... Говорят, что вот этот прозрачный сверкающий камень рожден ветром, воздухом и небесным светом. Он так красив, что мы готовы поверить в это. Но есть люди, которые знают истину. Они говорят, что этот камень - застывшие слезы рабов, тех рабов, которые трудились на царей много веков назад. Слезы эти застыли и превратились в прекрасные камни. В них светится душа людей. Когда носишь такой камень на груди, он становится розоватым и теплым. Старик восхищенно смотрел на кусочек блестящего горного хрусталя.
      - Почему это так? - спросил Таннау, зачарованный таинственным рассказом деда.
      - Я думаю, потому, что, согретый теплом человеческого тела, камень начинает оживать... - Аблиукну любовался чудесными камнями и продолжал: А вот смарагды. Они зеленее весенней травы, свежи, как гроздья винограда, покрытые утренней росой. Видишь, как они красивы на солнце! Но и в тени они не меняются. А вечером, при светильнике, эти камни будут так же зелены и блестящи. Добыть их очень трудно. Говорят, что у синего моря есть гора смарагдовая. Путь к ней преграждают скалистые ущелья. Не всякий пройдет туда. Но когда цари приказывают, рабы идут. Идут и гибнут. Иные добираются до высокой горы, где есть смарагды, и тяжким трудом добывают камни. В стужу и дождь им негде укрыться. Хорошо, если попадутся горные бараны тогда эти бедные люди сдирают с баранов шкуры и делают себе одежду. Нелегко добыть этот красивый камень! И все же его добывают. Есть в нем сила великая. Говорят, что если перед змеей подержать смарагд, то из глаз ее польется вода и она ослепнет. Можно надеть на палец кольцо с этим камнем, и ядовитые гады не тронут тебя. Говорят, что смарагд вылечивает от черного кашля, от которого нет спасения.
      Эти камни есть и в Египте, - продолжал Аблиукну. - У берегов священного Нила, в пустыне, где палящие лучи солнца могут сжечь все живое... Когда я был юношей, - вспоминал Аблиукну, - я дружил с одним рабом из Египта. Это был искусный мастер-ювелир, но судьба его несчастливая: его взяли в плен ассирийцы, а через несколько лет он попал в плен к урартам. Жил он в тростниковой хижине, получал по одной просяной лепешке в день и на крошечном очаге делал разные замысловатые сплавы для амулетов. Знатные воины царской охраны верили в силу его амулетов и приносили ему камни, чтобы украсить медных птиц и серебряных зверьков, наделенных чарами. Сплав был дешевый, а камни очень ценные. Воины всякими способами добывали камни и приносили их Тутмосу - так звали египтянина. Он трудился для них целыми днями и ничего не получал за труды. Голодал постоянно. Худой и желтый, он был похож на иссохшее дерево. Я жалел Тутмоса и приносил ему еду. Боялся, как бы не умер. Египтянин всегда радовался моему приходу и каждый раз рассказывал мне всякие истории о своей стране. Больше всего он любил рассказывать о камнях. Он верил в их чудодейственную силу...
      Рассказывая о Тутмосе, Аблиукну тем временем отделывал ножны. Для каждого камня приготовил маленькое гнездышко точно такого размера, каким был камешек. Он работал медленно и очень тщательно, чтобы не ошибиться. Таннау, увлеченный рассказами деда, оставил своего крылатого льва и всячески старался помочь деду. Ему хотелось все узнать об этих таинственных камнях. Он тенью бродил за дедом и все просил:
      - Расскажи еще о Тутмосе.
      - А разве я не рассказывал тебе о скарабее?* Это священный жук. Тутмос очень гордился своим скарабеем. Он сделал его из священного египетского камня. Представь себе синий камень с маленькими золотыми звездочками - точно кусочек неба над Нилом. Тутмос говорил, что скарабей приносит ему счастье; он носил его на груди. А я ему завидовал, что у него есть скарабей, который приносит ему счастье. Я и не подумал о том, что никакого счастья у него не было.
      _______________
      * С к а р а б е й - фигурка священного жука из ценного камня или обожженной глины. У египтян скарабеи служили амулетами, печатями и медалями.
      - Да и вправду не было, - согласился Таннау. - Какое же это счастье в рабстве?
      - Счастье разное бывает, - ответил задумчиво Аблиукну. - Тутмос думал, что он счастлив уже тем, что занимается любимым делом и свободно ходит вокруг своей хижины. А в Ассирии его держали в колодке, и был он закован бронзовой цепью. Это ведь хуже?
      - Хуже, - согласился со вздохом Таннау. - Бедный Тутмос!
      Когда все камни были подобраны, Аблиукну увидел, что совсем не нужны рубины. А были они очень хороши.
      - Вот эти нам понадобятся для нашей птицы, - сказал старик, показывая на синие, желтые и зеленые камни, отложенные для работы. - А вот эти мы используем для царского кубка. Как ты думаешь, Таннау?
      - Мне нравятся красные камни для кубка, - согласился Таннау. - Надо только придумать рисунок для чеканки, чтобы был этот кубок очень красивый.
      - Я вижу, ты дорожишь честью деда, - сказал ласково Аблиукну. - Это хорошо! Значит, и сам будешь с честью свою работу выполнять.
      Старик приготавливал клей.
      - Сегодня я использую секрет Тутмоса, - сказал он, лукаво поглядывая на внука. - Старый египтянин оставил по себе добрую память: секрет клея я от него узнал.
      Теперь Таннау уже совсем не отходил от деда ни на шаг. Он смотрел, как дед смешивал разные порошки, прибавляя яичный белок и что-то из маленькой амфоры. Затем он все это долго грел на крошечном пламени светильника. Когда клей был готов, Аблиукну взял ножны и смазал гнезда, приготовленные для каждого камешка. Затем он быстро закладывал камни в гнезда и прижимал их маленькими щипчиками. Камни хорошо укладывались и уже не выпадали. В глаз птицы Аблиукну вложил превосходный желтый камень. Птица, казалось, ожила. Она была так красива, так сверкала своим чудесным хвостом, что Таннау не мог скрыть своего восторга.
      - Клянусь печенью нашего ягненка, что ни один скифский царь не имел такого кинжала, с такими ножнами! - воскликнул Таннау, восхищенный замечательной работой деда.
      - Надеюсь, что царь Руса будет доволен моей работой, - согласился Аблиукну, рассматривая кинжал и ножны. - А теперь помоги мне, Таннау, собрать оставшиеся камни. Ведь я расписку дал и за каждый камешек головой отвечаю.
      - Расписку? - удивился мальчик. - Разве тебе не доверили камни?
      - Доверить-то доверили, да не просто, - ответил, смеясь, Аблиукну. Посмотрел бы ты, как составлял расписку одноглазый Уаси! Как он дрожал над каждым камнем и угрожал мне смертью за пропажу самого маленького осколка!
      - И что же он написал? - спросил Таннау, смеясь вместе с дедом.
      - Все написал, - ответил дед. - На глиняной табличке все камни перечислил, заставил поставить мой знак, а затем при мне положил табличку в огонь, обжег, чтобы навеки сохранить мою расписку.
      - Так ты не забудь отобрать эту табличку, когда отнесешь кинжал с ножнами, - напомнил Таннау. - С этим одноглазым злодеем надо быть осторожным.
      ГАББУ, У ТЕБЯ ЕСТЬ РОДИНА!
      От Ниневии, столицы Ассирии, до столицы Урарту Тушпы много дней пути через горы, через бурные реки и дремучие леса. Нелегко преодолеть этот путь даже на быстрых, сытых конях.
      И как же трудно проделать его рабу, плохо одетому, голодному, без лошади, только с ножом и киркой! Нужно было иметь много мужества и отваги, чтобы решиться пойти в такой поход поздней осенью, когда дожди и ветры в горах мечутся, как злые духи. И все же Габбу пошел. Настал день, когда славный каменотес Габбу понял, что он должен вернуться на родину во что бы то ни стало, даже рискуя жизнью.
      Что же заставило каменотеса Габбу решиться на побег? Что могло заставить Габбу оставить на чужбине старого Аплая, который был ему дороже всех на свете?
      Сам Аплай заставил Габбу покинуть Ассирию и бежать в родные края. На то были важные причины.
      Прошло много месяцев с тех пор, как Аплай начал лепить статую бога Шамаша. Он работал дни и ночи, но сделал все же мало. Больному, измученному старику такая работа была не по силам.
      Для того чтобы ускорить работу мастера, жрец Шумукин позволил Аплаю расположиться под сводами храма, где стояла громадная статуя Шамаша, сделанная Аплаем десять лет назад. Глядя на нее, старик лепил новую статую и придумывал для нее новые украшения.
      Жрецы привыкли к Аплаю и не обращали внимания на его согнутую спину. В те дни, когда в храм не приходили царедворцы, старик мог спокойно работать. Так было и на этот раз, когда жрецы храма, выполняя поручение Шумукина, сами делали запросы оракулу. После священной жертвы они прочли табличку, принесенную из покоев Асархаддона. Аплай был занят работой и не слушал их. Но вот до него донеслись слова, которые заставили старика внимательно прислушаться к речам жрецов. Они просили всесильного Шамаша дать ответ, успешным ли будет поход в Урарту, удастся ли разорить Тушпу и нарушить покой урартов. Жрецы спрашивали, богатая ли достанется добыча, и обещали великие жертвы богу, если поход принесет удачу ассирийцам.
      Из дальнейших слов Аплай понял, что поход состоится весной и что ассирийское войско готово сразиться с урартами, чтобы могущество Русы не пугало великого Асархаддона и не мешало ему совершить поход на Египет.
      Аплай понял замысел Асархаддона. Коварный ассирийский царь поддерживал дружбу с урартским царем и в то же время готовил неожиданное нападение. Старик призадумался. Его родине грозит опасность, он знает об этой опасности и должен предупредить о ней урартских полководцев. Но как это сделать? Он больной и немощный человек, но он не допустит, чтобы совершилось такое злодейство. Он должен отомстить ненавистным ассирийцам. Аплай должен был увидеть Габбу и во что бы то ни стало уговорить его бежать на родину. Доверие жреца Шумукина должно было ему помочь в этом.
      На этот раз Аплай с нетерпением ждал прихода Шумукина.
      - Ты плохо работаешь, - сказал жрец Аплаю, - я не вижу конца. Ты ждешь проклятия моего? Ты его получишь!
      - Я немощен, как дитя, - пожаловался Аплай. - Боюсь, что покину землю прежде, чем будет готова статуя.
      - О нет! - воскликнул Шумукин. - Ты не должен умереть. Боги отомстят тебе и подвергнут тяжким испытаниям. Ты должен сделать статую. Проси помощников или еды разной. Я всем помогу, только сделай статую, которая будет угодна владыке вселенной!
      - А ты ведь прав, о великий жрец Шумукин! - согласился Аплай. - С помощником я, пожалуй, сделаю эту работу. Сумеешь ли ты сыскать мне в помощники Габбу, каменотеса, умелого раба? Он, как лошадь, силен, я заставлю его делать всю трудную работу, и тогда статуя будет готова к сроку.
      - Велю прислать раба, - обещал Шумукин. - Но если не сделаешь работу, прокляну тебя и отдам в жертву богам, помни об этом!
      Аплай вздрогнул от ужаса, но ничего не ответил. Жрец обещал прислать Габбу, а это было сейчас самое важное.
      Вскоре пришел и Габбу.
      - Земля наших отцов в опасности, - сказал ему Аплай вместо слов приветствия, какими обычно встречал своего друга. - Коварный Асархаддон задумал поход на урартов. Что ты скажешь, Габбу?
      - Возможно ли? - удивился Габбу. - Асархаддон говорил, что не хочет войны с урартами. Мне сказали об этом слуги, когда я работал во дворце.
      - Он не хочет войны, а хочет легкой добычи, - пояснил Аплай.
      Старик волновался и с трудом находил слова. Он рассказал Габбу обо всем, что узнал во время гадания жрецов.