Клара Моисеевна МОИСЕЕВА
      В древнем царстве Урарту
      Историческая повесть
      Научная редакция
      повести "В древнем царстве Урарту"
      академика Б. Б. Пиотровского;
      ________________________________________________________________
      СОДЕРЖАНИЕ:
      В ДРЕВНЕМ ЦАРСТВЕ УРАРТУ
      ГАДАНИЕ АСАРХАДДОНА
      УЗЫ ДРУЖБЫ И ЦЕПИ РАБСТВА
      В ГОРОДЕ ТЕЙШЕБАИНИ
      СГОВОР ЦАРЕЙ
      КАНАЛ ПЛОДОРОДИЯ
      АБЛИУКНУ ЖИВ
      ГАББУ, У ТЕБЯ ЕСТЬ РОДИНА!
      ЗАЩИТИМ ЗЕМЛИ НАШИ!
      ________________________________________________________________
      ГАДАНИЕ АСАРХАДДОНА
      Гадание было назначено на третий день месяца айяра* в храме Шамаша, что возвышался над Ниневией*, сверкая на солнце своими белыми стенами. В угоду богу Шамашу царь Асархаддон*, великий царь Ассирии, приказал приготовить жертву - белого ягненка с золотыми копытцами. Копытца позолотил царский ювелир в тот день, когда ягненка привели в храм и отдали жрецу. Десять дней провел ягненок в преддверии храма. Каждое утро, на рассвете, приходил жрец в белой одежде и поил ягненка парным молоком. Затем он вынимал из расшитого золотом мешочка большой гребень из слоновой кости и расчесывал его кудрявую шелковистую шерсть.
      _______________
      * А й я р - по-ассирийски: апрель.
      * Н и н е в и я - столица Ассирии.
      * А с а р х а д д о н - ассирийский царь; правил с 681 по 668 год до новой эры.
      Близился день жертвы. К нему готовились не только жрецы и служители храма, но и сам Асархаддон.
      Уединившись в своей библиотеке, большой мрачной комнате с нишами в стенах, где были сложены глиняные таблички* великих предков, царь при колеблющемся пламени светильников диктовал писцу запросы богу Шамашу, на которые он хотел получить ответ во время гадания.
      _______________
      * Т а б л и ч к и - глиняные плитки клинописного текста.
      Властитель Ассирии был мрачен и молчалив. Даже верховный жрец храма Шумукин не мог проникнуть в покои царя.
      - Его царственность не хочет видеть никого, - говорил телохранитель Шумукину. - Он не допускает к себе послов иноземных, прибывших с поклоном из дальних земель. Давно уже не творит царь справедливого суда, не хочет слушать мудрых сказителей.
      - Почему же так мрачен великий Асархаддон? - спросил жрец у телохранителя. - Не потому ли, что лазутчики принесли дурные вести?
      - Для тебя нет тайн на земле! - воскликнул телохранитель, кланяясь жрецу.
      Дурные вести принесли лазутчики, прибывшие из пределов Урарту. Они сообщили Асархаддону, что царь урартов Руса, сын Аргишти, в добром настроении, что много у него новых дворцов и храмов, каналов и виноградников.
      Благоденствие сошло на земли урартов. А что может быть хуже таких вестей? Процветание урартов - это угроза ассирийцам. Как не думать об этом Асархаддону!
      - Ты прав, - вздохнул Шумукин. - Поистине велика забота его царственности о землях Ассирии. Напомни царю, что Шумукин близок к богу Шамашу и может узнать у владыки вселенной все, что ждет нас впереди.
      Шумукин вошел в библиотеку в тот момент, когда старый писец Набушумиддин читал Асархаддону таблички царя Саргона, великого предка, прославленного победоносными походами на Урарту. Тридцать лет и три года прошло с тех пор, как царь Саргон разгромил цветущие города Урарту. Казалось, что никогда не оживет покрытая пеплом земля. И все же она ожила. Теперь могущество урартов пугает Асархаддона.
      - Чем грозит нам их процветание? - вопрошает он бога Шамаша.
      А писец медленно читает:
      - "...Прибыл я в пределы Урарту и крепость прекрасную увидел там. Возвышалась она на кипарисовой горе, сверкая белизной своих крепких стен. Люди, живущие в этой области, во всем Урарту не имеют равных в умении обучать лошадей для конницы. Тысячи малых жеребят выращивают они для царского полка и как подать отдают царским чиновникам. Прекрасны их кобылицы, как ветер быстры их крепкие кони. Но мы взяли их и увели. В страхе бежали от моего оружия кони и люди. Смертной пеной покрылись воины. И не осталось в живых ни одного из них".
      Асархаддон слушает, поглаживая темную курчавую бороду, умащенную душистыми маслами. Злые черные глаза царя мрачны и сверкают, как агатовые застежки на его тонкой пурпурной мантии.
      - Сотвори истину, великий Шамаш, бог солнца, света и правосудия! шепчет Асархаддон. - Останови их, не дай им больше сил и могущества!
      А писец читает:
      - "...как владыка вошел я в Урарту. Победоносно вошел я в царственное жилище царя Урсы. Крепкую стену дворца, сделанную из острых горных камней, я велел разбить железными кирками и мечами. Как глиняный горшок, были разбиты стены. Приказал я сровнять их с землей, чтобы не осталось и следа от жилища царей.
      Длинные кипарисовые стволы, кровлю дворца его, я сорвал, заставил воинов обтесать их топорами и забрал в Ассирию. Я открыл их полные амбары и обильными запасами без числа накормил мое войско. Я вскрыл их винные подвалы, и многочисленное воинство Ашшура* черпало из больших и малых карасов* душистое вино, как речную воду.
      _______________
      * А ш ш у р - верховный бог Ассирии.
      * К а р а с - большой глиняный сосуд для вина, масла и зерна.
      В прекрасные сады - украшение города, - полные плодовых деревьев и лоз, ворвались мои сильные воины, и загремели железные топоры, опустошая цветущую землю.
      Мы осушили каналы и превратили в болото быстрые реки.
      Имущество дворца и бога Халда и многие богатства, которые захватил я в Мусасире, велел я тащить в Ассирию. Людей области Мусасира я причислил к людям Ассирии, повинность воинскую и строительную я наложил на них, как на ассирийцев.
      Услышав это, царь Урса поник на землю, разодрал свои одежды, опустил свои руки, сорвал свою головную повязку, распустил свои волосы, прижал обе руки к сердцу, повалился на землю и зарыдал. Его сердце остановилось, его печень горела. Во всем Урарту, до пределов его, я распространил рыдания, плач людей на вечные времена..."
      - Довольно! - кричит в гневе Асархаддон. - Все понятно! Они были превращены в пепел, в прах, в тлен. Их не стало, а теперь они есть и снова угрожают нам! Они сговор ведут со скифами. Союзников верных ищут!.. Что делать нам, о великий Шамаш? - вопрошает Асархаддон.
      - На рассвете гадание! - шепчет, склоняясь к золоченому креслу царя, жрец Шумукин. - Великий Шамаш даст нам ответ.
      С этими словами Шумукин падает ниц перед грозным Асархаддоном и прижимается губами к золоченым сандалиям царя. Его красные, слезящиеся глаза с собачьей преданностью обращаются к царю.
      - Будь щедрым, великий повелитель! Вели сделать статую владыке вселенной Шамашу - тогда он будет милостив и даст нам верный ответ.
      Асархаддон брезгливо отталкивает Шумукина и, глядя куда-то вдаль, словно пронизывая взором толстые стены дворца, говорит:
      - После гадания прикажем сделать статую великому Шамашу. А сейчас оставь меня. Пришли ко мне Белушезиба.
      Шумукин покорно покидает святилище царя, и вскоре, бесшумно шагая по толстому ковру, входит советник Асархаддона, полководец Белушезиб. Он участник многих сражений. Громадный красный шрам пересек его левую щеку, рот и подбородок и сделал уродливым когда-то красивое лицо.
      - Я у ног твоих, великий царь! - кланяется советник, опускаясь на колени перед Асархаддоном.
      - Поднимись и скажи, ждет ли нас удача в предстоящем походе на Египет, - говорит Асархаддон, сделав милостивый жест приветствия - знак особого расположения к Белушезибу.
      - Могу сказать, мой господин, - отвечает советник. - "Если звезда, подобная головне, загорится на востоке и зайдет на западе - войско врага будет грозить нападением. Если южный ветер восстанет шквалом, а восстав, определится, а определившись, установится, а установившись, станет бурей, а став бурей - погода стихнет, - правитель, отправившийся в поход, захватит всякого рода богатство".
      - О, ты хорошо помнишь гадательную книгу жрецов! - воскликнул Асархаддон, довольный добрым предсказанием. - Если верить истине этих слов, то быть великой битве, и к ногам нашим падет Египет.
      - Боги слышат, как справедливы твои слова, великий господин мой! ответил, кланяясь, Белушезиб. - Я верю, что поход наш на Египет принесет нам удачу. Войска наши многочисленны, как саранча; конница - быстрее могучих горных птиц, а лучники и копьеносцы наши не знают соперников.
      - Все это верно, - согласился Асархаддон. - А вот не думаешь ли ты, что урарты, восставшие из праха и тлена, вздумают отомстить нам за кровь своих предков? Они снова сильны и полны злобы.
      Асархаддон прищуривает правый глаз и вопросительно смотрит на советника. Он верит этому испытанному воину и хочет знать его мнение. Прежде чем начать поход на Египет, Асархаддон должен развеять свои сомнения, которые появились вместе с дурным донесением лазутчиков.
      Ему надо быть уверенным в том, что враги его - урарты, маннеи* и киммерийцы* - сейчас не угрожают набегом на земли Ассирии.
      _______________
      * М а н н е и - племена, обитавшие к югу от озера Урмии.
      * К и м м е р и й ц ы - племена, обитавшие в Причерноморье и Приазовье.
      - Я знаю донесения лазутчиков, - отвечает советник, смело глядя в гневные глаза Асархаддона. - Урарты снова сильны и могущественны. Но войны они не хотят. Посмотри, чем занят Руса, сын Аргишти? Разве он кует оружие, скликает войска? Нет, он не готовится к битве. Он строит города и оросительные каналы, разводит сады и виноградники. Он угоняет рабов в горы, чтобы добывать медную руду и железо. Урарты снова сильны, но им с нами не сравниться. А когда завоюем Египет, то сильнее нас не будет страны. Тогда, быть может, и сами повторим поход Саргона.
      - Однако могущество урартов не угодно нашим богам, - возразил Асархаддон. - Оно неугодно и мне - твоему господину. Его мы должны разрушить, прежде чем начнем свой великий поход на Египет.
      Белушезиб молча слушает царя. Слова Асархаддона звучат для него приказом. Он понимает, что поход на Урарту неизбежен. Белушезиб уверен в том, что такой поход сейчас безрассуден, но он не смеет прекословить царю. И советник не спешит с ответом. Он думает, молча склонившись перед Асархаддоном. И вдруг лицо военачальника расплывается в улыбке. Он выпрямляется и, решительно шагнув вперед, говорит:
      - Великий повелитель мой, твоя мысль ясна, как ясно сегодня небо Ассирии. Мы устроим поход против восставших из праха урартов. Это будет небольшой поход, но от него урарты потерпят много невзгод и могущество их будет поколеблено, как угодно твоей царственности. Вели призвать к себе лазутчика Белиддина, который только что вернулся. Ты прикажешь ему узнать все, что надобно нам для похода в Тушпу*. Дашь ему верных людей, лошадей и верблюдов, тюки всякого добра. Наши люди прибудут в Тушпу как купцы иноземные. Они будут рыскать вокруг царского дворца Русы, как верные псы. За это будет им достойная награда, а нам раскроются все тайны урартов, и мы хорошо подготовим свой поход против царя Русы.
      _______________
      * Т у ш п а - столица Урарту.
      - Веди сюда Белиддина, - согласился Асархаддон, пряча улыбку в черных усах.
      Белушезиб видел, как преобразилось лицо Асархаддона. Царь был доволен выдумкой советника, и гнев его словно испарился.
      Когда Белиддин вошел в библиотеку царя, Асархаддон уже был весел и шутил.
      - Говорят, что ты похож на внука урартского царя Аргишти, словно одна мать вас родила, - сказал он, улыбаясь. - Это угодно моей царственности!
      - Да будет мир царю, моему господину! - воскликнул Белиддин, падая ниц перед царем. Он не понял шутки царя и со страхом внимал каждому его слову.
      - Ты вернешься в Урарту, - говорил царь, не поднимая с колен Белиддина, - и будешь ездить по городам и селениям с раскрытыми глазами. Ты все будешь видеть и все запоминать. У тебя будут верные люди, много лошадей и всякого добра. Пусть урарты думают, что вы купцы из дальних земель, пусть выменивают у вас тканье, вышивки и медные сосуды. А ты будешь слать нам тайные вести. Нам нужно знать, как охраняются ворота в Тушпе, какие где построены крепости, где сколько воинов собрано для похода; узнаешь, чем они вооружены и в чем их хитрость. Будущей весной мы пойдем в поход. За верную службу тебя ждет достойная награда.
      - Я служу тебе, как верный пес, - ответил Белиддин, целуя ноги Асархаддона. - Все мои мысли принадлежат тебе. Все сделаю, все узнаю, все тайны сообщу!
      - Завтра гадание, а потом собирайся в Тушпу и знай, что от усердия твоего зависит моя царская щедрость.
      Как только Белушезиб и Белиддин покинули покои царя, Асархаддон громко рассмеялся. Его гортанный смех эхом гремел в большой мрачной библиотеке дворца. Писцы, сидящие за дверью в ожидании хлопка, который призывал их к царю, удивленно переглянулись.
      * * *
      Первые петухи подняли Шумукина с жесткой циновки, уложенной в нише храма Шамаша. Он вскочил и, зябко кутаясь в полотняную накидку, быстро поднялся по узкой лестнице наверх, на плоскую крышу храма. Светлеющее небо было чисто и безоблачно.
      - Будет ясный день и угодная тебе жертва, владыка вселенной! обратился он к богу солнца Шамашу, глядя в сторону восходящего солнца, еще скрытого за дальними горами.
      Из глубины храма донеслось блеяние белого ягненка, в последний раз получившего парное молоко. Шумукин спустился вниз и вошел в храм, где все уже было готово для священной жертвы. Посередине длинного, узкого зала стоял белый каменный жертвенник. Рядом сверкали позолотой высокие светильники. В глубине храма возвышалась статуя бога Шамаша, вокруг которой, словно каменные изваяния, стояли коленопреклоненные жрецы. Шумукин осмотрел их одежды, лица и руки. Малейшее пятнышко на одежде, грязь на руках и лице могут испортить все священнодействие. Шамаш суров он не простит неряшливости и не даст ответа на вопросы царя.
      Когда первые лучи восходящего солнца проникли сквозь круглое отверстие в потолке и коснулись головы гигантской статуи Шамаша, открылись тяжелые бронзовые двери, и на пороге храма появился Асархаддон во всем своем царственном великолепии. На нем - высокая митра из белой шерсти с синими полосами. Широкая лента, усеянная розетками из золотых нитей, придерживает ее на лбу. Одежда темно-синего цвета, с короткими рукавами, расшита красными розетками. Нижний край ее украшен бахромой с несколькими рядами стеклянных бус. Накидка царя расшита причудливым узором, какой умеют вышивать только ассирийские женщины, прославленные своим искусством. Если всмотреться в сложный узор вышивки, то можно отчетливо увидеть целые сцены религиозных обрядов: вот царь поклоняется священному дереву, вот подносит лук и стрелы божествам, а рядом - сцена борьбы царя с двумя крылатыми сфинксами...
      Волосы царя надушены и расчесаны. В ушах - золотые серьги, на руках браслеты. Золотое ожерелье и меч в красивых ножнах дополняют его наряд. Рядом с ним - его сыновья, в таких же дорогих одеждах, но с менее богатыми украшениями.
      Царь жестом дает понять, что пора приступать к священнодействию. Шумукин делает знак. Ему подают большой острый нож и укладывают ягненка на каменный жертвенник. Другой жрец, став на колени перед статуей Шамаша, начинает читать вопросы, продиктованные царем и записанные на глиняной табличке:
      - "...Шамаш, великий владыка, на то, о чем я тебя вопрошаю, дай мне верный ответ. С этого дня, с третьего дня этого месяца айяра, на сто дней и сто ночей срок совершения гадания. В течение этого срока - будь то войско киммерийцев, урартов, мидян, будь то какой бы то ни было враг задумают ли они, замышляют ли они? Будь то осадой, будь то силой, будь то боевым действием, битвой и сражением - возьмут ли они города наши, покорят ли наши владения?.. Шамаш, великий владыка, на то, о чем я тебя вопрошаю, дай мне верный ответ..."
      В это время Шумукин шепчет молитву и заносит над ягненком нож. Дымящаяся печень в его руках. Шумукин долго рассматривает ее. Он должен дать ответ на гадание. Еще не все вопросы заданы богу Шамашу. Жрец торопится. Нужно еще узнать у бога, состоится ли сговор со скифским царем Бартатуа. Он прислал к царю Асархаддону гонцов: просит отдать ему в жены царскую дочь. При этом Бартатуа обещает Ассирии мир и дружбу, помощь против врагов.
      - Верно ли это? - вопрошает бога обеспокоенный Асархаддон.
      Царевич Ашшурбанипал безмолвно наблюдает за обрядом жертвоприношения. Настанет день, когда он также обратится к богу Шамашу и спросит совета у владыки вселенной. Будет ли он жрецом, как хочет этого отец, или станет наследником престола - молитвы богу Шамашу всегда будут нужны. Грозный Шамаш требует многих жертв и молитв. Он мстит, когда его забывают.
      Закончив чтение табличек с запросами богу Шамашу, жрец бережно складывает их, чтобы потом унести в царскую библиотеку. Там они будут храниться в назидание потомству. Быть может, сыновья и внуки царя пожелают узнать мысли Асархаддона - тогда они прочтут эти таблички. Сотни таких табличек хранят разные распоряжения царя, проклятия врагам, молитвы и заклинания, речи перед иностранными послами, военные приказы, письма.
      Шумукин долго шепчет молитвы над дымящейся печенью, прежде чем решается дать ответ. Наконец он обращается к царю:
      - Я вижу благоприятные начертания, я вижу добрые предсказания. Великий Шамаш предсказывает победу в походах твоих. Владыке вселенной Шамашу угодна твоя достойная жертва. Да будет мир и благополучие над землями Ассирии!
      Гадание закончено. Служитель открывает тяжелые бронзовые двери, и ослепительный поток света врывается в полутемный зал, наполненный дымом курений и копотью светильников. Исчезают длинные, мрачные тени, и словно оживают увешанные щитами стены. Золотые щиты, украшенные головами собак, чередуются с серебряными, на которых изображены головы драконов, львов и туров. Это прекрасные изделия урартских мастеров. Когда-то, до похода Саргона, они украшали стены Мусасирского храма. А когда Саргон со своим войском ворвался в священный Мусасир, он увез дорогие урартам реликвии храма. Он приказал разыскать и мастеров, которые сделали эти щиты, и также увез их в Ассирию.
      Золотые щиты привлекают внимание Асархаддона. Прежде чем покинуть храм, он останавливается возле них и обращается к Шумукину:
      - Вели рабу Аплаю сделать новую статую бога Шамаша. Торопись, пока он еще жив. Ведь его привез еще мой дед Саргон.
      - Статуя будет сделана, - отвечает, низко кланяясь, Шумукин. - Нужно только золота да камней драгоценных побольше.
      С высоты храма как на ладони видна прекрасная Ниневия. Удивительно красива столица Ассирии! Как величественны ее дворцы и храмы, как свежи и зелены сады!
      - Вот для чего нужны рабы! - говорит Асархаддон сыновьям, протягивая руку к дворцам Ниневии. - Руками рабов создали мы город, красивейший на земле. Руками рабов мы построим еще много городов и оросительных каналов. Новые виноградники дадут нам божественные ягоды, что украшают жизнь.
      - Для нас всё приготовят урарты! - усмехнулся царевич Ашшурбанипал. Хочется мне повторить поход Саргона, великого предка твоей царственности. Пусть урарты узнают, для кого создаются все их богатства! Великую добычу возьмем мы у них и рабов пригоним.
      - Призовем милость богов... - отвечает, хмурясь, Асархаддон. - Сейчас не до того. Мы пошлем к ним Белушезиба - пусть нападет он на Тушпу и доставит нам сокровища урартов, пусть напомнит о гневе и силе бога Ашшура. А наша забота - покорить Египет, поставить его на колени.
      УЗЫ ДРУЖБЫ И ЦЕПИ РАБСТВА
      Расставшись с царем, Шумукин поспешил в храм. Ему хотелось сейчас же увидеть Аплая и заставить его немедля приняться за работу. Он послал за рабом служителя храма. Однако служитель вернулся без мастера и сообщил Шумукину, что старик лежит, как бревно, и не может подняться.
      - Кто-то его так избил, что он едва говорит, - пояснил служитель.
      - Ты палкой не смог поднять раба? - удивился Шумукин. - Тебя ли учить этому ремеслу!
      - Но мне еще ни разу не приходилось поднимать палкой кусок мокрой глины, - ответил служитель. - Я думаю, что его уже ничем не поднимешь.
      - Будь проклят этот ничтожный раб! Кто же сможет сделать достойную статую из золота и дорогих украшений?
      Шумукин был разъярен. Новая статуя Шамаша была нужна не только для храма. Новые жертвоприношения сулили великую пользу не только божеству, но и самому верховному жрецу Шумукину.
      Верховный жрец сделал то, чего не делал ни разу за всю свою долгую жизнь: верховный жрец храма Шамаша, сам Шумукин, пошел в хижину раба.
      Был час полдневной трапезы, когда рабам разрешалось оставить работу, чтобы поесть просяных лепешек и запить их водой.
      Шумукин переступил порог убогой хижины Аплая. Тот сидел на корточках и, странно покачиваясь, стонал, прикрыв руками правый глаз. Грязное рубище едва прикрывало худое, немощное тело. Старик не слышал шагов жреца.
      - Куда девалась твоя почтительность, старый пес? - гневно воскликнул Шумукин, опуская тяжелую палку на голову старика.
      Аплай распростерся ниц перед грозным жрецом.
      - Мой глаз... - прошептал Аплай едва слышно. - Меня избили... Нет сил... я жду смерти... Будь милостив, великий жрец, пошли мне скорую смерть!
      - Куда же ты девал свой глаз? - спросил Шумукин, рассматривая распухшее, посиневшее лицо старика. - Кто разукрасил тебя, как обезьяну? Тебя не велено бить. Ты - раб самого владыки вселенной.
      - Такова воля великого царевича, - ответил Аплай. - Ему все можно.
      - В чем же ты провинился, ничтожный раб? - закричал Шумукин. Он видел перед собой развалину и был озабочен этим.
      - Горе великое! - ответил старик жрецу. - Боги разгневали царевича. Царевич Ашшурбанипал пришел в литейную посмотреть бронзовые светильники для своих покоев. Он сказал, что львы, изображенные на этих светильниках, плохи, не свирепы. Царевич разъярился...
      Старик умолк, не в силах больше говорить.
      - И что же сделал царевич с тобой, старая собака? - спросил в нетерпении Шумукин.
      - Он выколол мне глаз моим же кинжалом - я сделал его царевичу. А потом меня били... Помоги мне, великий Шумукин! - взмолился старик. Помоги мне уйти в царство мертвых. Вспомни, как я лепил для твоих храмов статуи богов. Я раб, ничтожный раб, но я человек... и прошу так мало! Пощади старого раба! Сотвори милость - убей раба!
      - Поднимись, Аплай, - сказал жрец. - Я окажу тебе великую милость. Я оставлю тебя в хижине, освобожу от работы и буду кормить со стола моего. Мой раб принесет тебе пищу и воду. Тебя никто больше не ударит. Но ты погоди умирать... Ты должен сделать статую бога Шамаша. Она будет больше той, что стоит в нашем храме и сделана тобою давно. Ты украсишь ее драгоценными камнями и золотом. Эта статуя призовет милость богов, и боги дадут тебе легкую смерть.
      Шумукин ушел. А старый Аплай, словно окаменев, сидел в тяжком раздумье. Он мысленно призывал милость богов, чтобы они дали ему силы закончить свой земной путь. Аплай сидел недвижимо на камышовой циновке и думал о своей судьбе.
      Впервые за много лет его не гнали на работу, над ним не свистел кнут надсмотрщика. Он мог собраться с мыслями и подумать о том, что было ему дороже всего на свете и о чем он думал каждую ночь, прежде чем забыться тревожным сном. Он думал о своем сыне Аблиукну. Аблиукну, который остался дома, в родном Урарту. Жив ли сын? Продолжил ли дело отца? Сумел ли прославить искусство своих дедов? Аблиукну было всего десять лет, а как отлично лепил он маленькие статуэтки богов! Он знал секреты бронзового литья и ловко расчеканивал бронзовые чаши. На родной земле урартов все было по-иному. Аплай был беден, но свободен. А как уважали его в селении за умение превращать металл в чудесные, удивительные вещи! А теперь он раб. И жизни конец.
      Старый Аплай хотел представить себе сына - взрослого, возмужалого, но это было очень трудно. В последний раз он видел его еще совсем юным. Это было так давно... Аплаю было тогда около сорока лет, а теперь ему уже семьдесят. Сколько побоев и оскорблений перенес он за эти годы! Сколько голодал и страдал от болезней! Как часто просил он милости у бога Халда, призывал смерть... А смерть не шла. Стояла у изголовья и снова уходила. Бог Халд не слышит Аплая, он лишил его своих милостей.
      Мысли Аплая уносят его к дням молодости, когда он был счастлив. Его молодая жена Абли пела свои нежные песни, работая на винограднике, а он занимался литьем. Их маленький каменный домик стоял на берегу реки. Быстрая, шумная Ильдаруни несла свои воды с высоких гор, что окружали плодородную долину. Много было вокруг садов и виноградников, много было полей пшеницы и проса. В каждом домике жили земледельцы и виноградари. Только он, Аплай, занимался литьем и чеканкой. А красавица Абли трудилась на винограднике.
      Как бывало радостно на душе, когда Абли возвращалась домой с корзиной янтарного винограда на плече! Рядом с ней шагал курчавый сероглазый Аблиукну, насвистывая веселую песенку на своей бронзовой дудочке. Аплай сделал сыну дудку, когда тот был еще совсем маленьким... Абли умерла еще до нашествия Саргона. Быть может, это и лучше. Они бы взяли в плен бедную женщину, если бы она оказалась в Мусасире вместе с Аплаем. А может быть, уцелела бы вместе с Аблиукну? Как знать, что задумали боги... Ведь ассирийцам не удалось добраться до Ильдаруни...
      Раб, пришедший от Шумукина, прервал мысли Аплая. Старик снова почувствовал боль в разбитом теле, снова заныл глаз.
      - Я пришел сообщить тебе о милости великого жреца, - сказал раб. Мне велено напомнить тебе закон Асархаддона: "Всякий выбивший глаз рабу должен уплатить половину стоимости раба, так же как за повреждение глаза вола". Эту плату прислал тебе милостивый Шумукин. Он дарит тебе то, что, по всем законам, должен был получить сам царь от своего сына Ашшурбанипала, нанесшего тебе такое повреждение.
      - Мне не нужно этого, - ответил Аплай, возвращая рабу слиток бронзы. - На что он мне, когда я ухожу в другой мир! Верни его Шумукину.
      - А вот это? - спросил раб, поставив к ногам Аплая кувшин воды и корзинку с едой.
      - Это можешь оставить, - согласился Аплай. - Силы покинули меня, а мне предстоит еще большая работа, прежде чем боги уведут меня в лучший мир.
      - Тогда возьми целебного масла для ран, - предложил раб, подавая Аплаю маленький кувшин с душистым маслом. - Смажь раны этим маслом, и все заживет. Шумукин его добыл у царского лекаря.
      - Я нужен Шумукину, - вздохнул Аплай. - Я был хуже собаки - и вдруг стал человеком. Надолго ли это?
      Трясущимися руками, глотая слезы обиды и горя, Аплай приступил к еде. Раб, принесший ему корзинку, отказался от угощения и тотчас же скрылся. Аплай остался наедине со своими мыслями.
      Он думал о сыне. Как хотелось ему знать, что сын жив! Пусть далеко от него, но с мыслью о нем, о его мастерстве. Если бы можно было новыми страданиями, тяжкими муками добыть себе право увидеть сына...
      Аплай вспомнил Мусасир, священный храм, где были его щиты. Он долго трудился над ними - много лет. Он начал их тогда, когда Аблиукну был еще беспомощным младенцем. А когда кончал, сын уже помогал ему. Аблиукну стал хорошим помощником и так ловко слепил голову собаки, что Аплай решил использовать его лепку для золотого щита. На этом щите был первый знак Аблиукну, указывающий имя мастера.
      Много лет прошло с тех пор. Хотелось бы знать, где теперь прекрасные щиты из золота и серебра? Сохранились ли они в священном Мусасире? Возможно, что их увезли жадные до чужого добра ассирийцы. Для них нет святынь на чужой земле. Как они жгли и грабили дома! Страшно подумать... Прошло так много лет, а все еще не забывается ужасная картина пожарищ и грабежа. Настанет ли час возмездия? Должен настать! Урарты всегда были храбрыми воинами. Настанет день мщения!
      В этот вечер старый Аплай о многом вспомнил, многое передумал. В памяти оживали незабываемые дни юности, и с еще большей силой загорелась ненависть к ассирийцам, к их царям, поработившим свободных урартов.
      В полночь Аплай услышал шорох, и в хижину его вполз Габбу каменотес. Аплай узнал его в полутьме по лохматой, всклокоченной голове. Габбу старался разглядеть старика при слабом свете лунного луча, проникшего сквозь дырявую крышу хижины.
      - Жив ли ты? - спросил каменотес, нащупывая руку Аплая.
      - Жив, жив, - ответил слабым голосом Аплай. - Садись, будь гостем дорогим. Бедный Габбу! - вздохнул старик, зажигая светильник. - Ты пришел отдать мне последний долг... Возможно, даже принес мешочек со священной землей урартов. А я еще жив, смерть не идет ко мне...
      - Когда я узнал о злодействе царевича, сердце мое переполнилось гневом. Хотелось поджечь их дворцы и уничтожить всех этих извергов! Как я ненавижу их!
      - Судьба рабов - жить с ненавистью в душе, - ответил Аплай. - Я устал от этой ненависти. Хочу умереть... Нет сил жить...
      - Боги мудры, - сказал Габбу задумчиво. - Они даруют тебе жизнь. Не отказывайся от нее! Как ни тяжко нам, а жить хочется. Даже в цепях мы любим жизнь. Как это понять?
      - Жизнь - это большое благо, - согласился Аплай. - Ее надо любить и ценить. Но мне она стала в тягость. Я стремлюсь в царство мертвых. Там ждет меня покой. Беда лишь в том, что Шумукин не хочет этого. Ему нужна новая статуя бога Шамаша. Для этого он готов вымолить у богов еще одну долгую жизнь для меня. Вот и еду прислал со своего стола и целебного масла для ран прислал. Страх перед богами заставил злобного жреца стать похожим на человека. Он стал жалостлив, этот злодей с сердцем шакала.
      - Такова воля богов, - ответил Габбу. - Богу Халду угодно даровать тебе жизнь. А знаешь ли ты, для чего он это сделал? - спросил Габбу как-то торжественно.
      - Нам не дано знать волю богов, - ответил Аплай. - Мы слепы, как новорожденные щенки.
      - Но мы можем догадаться, предположить, - возразил каменотес. - Я уверен, что великий Халд даровал тебе жизнь для того, чтобы ты оставил потомкам еще одно прекрасное творение. Я кое-что узнал о твоих работах. Хорошее узнал, а печаль вошла в мое сердце и жжет его огнем - печаль о твоей старости, о тяжкой и голодной жизни, о рабстве.
      - Что же ты узнал, мой Габбу? Что мог ты узнать под хлыстом злобного надсмотрщика? Ты такой же бедный и бесправный раб, как и я, хоть руки у тебя золотые и мысли светлые, как струи горного ключа.