К у б ы ш к а. Ты идиот!
А ф р о д и т а. Ну и наплел, идиот, ну и наговорил, сам, очевидно, не зная, о чем; это все, Кубышка, жара, она на всех действует отрицательно: и на идиотов, и на нормальных людей.
Явление шестое
На веранду стремительно вбегает К р а с а в ч и к.
К р а с а в ч и к (подбегает к А ф р о д и т е, берет ее за руку, подносит к губам ицелует). Целую руку, прекрасная Афродита! подлинная, великолепная, вылепленная из белого мрамора Афродита, – настоящая богиня этого города!
А ф р о д и т а (смущаясь, бережно опуская копилку на этажерку). Ну ты и скажешь, Красавчик, ну ты и вгонишь женщину в краску; вот что значит настоящий мужчина, вот что значит настоящее обхождение! (Смотрит на К у б ы ш к у и Ч е с н о ч к а, неожиданно плаксивым голосом.) А наша ведь Кубышка того, – умерла!
К р а с а в ч и к (небрежно, весело). Плевать на Кубышку, плевать на всех остальных; мы с тобой живы, и это самое главное!
А ф р о д и т а (так же плаксиво и неуверенно). А Чесночок от испуга говорить перестала.
Ч е с н о ч о к в подтверждении этих слов усиленно жестикулирует, показывай трагизм своего положения.
Г р а ф сидит в кресле, закинув нога на ногу, и с интересом за всем наблюдает.
К р а с а в ч и к (так же весело и небрежно). Плевать на немых, Афродита, а также на всех остальных: кривых, хромых и убогих; плевать на тех, кто не умеет работать локтями! на всех неудачных пловцов, идущих ко дну в бурном и неспокойном жизненном море! Ах, любезная и несравненная Афродита, богиня местных непроходимых и непролазных трущоб, единственная женщина, единственная королева этих призрачных мест; как же волнуешь ты кровь настоящих, прошедших огонь и воду мужчин; как же хочется, как же не терпится одному из этих мужчин сделать тебе некоторое интересное предложение!
А ф р о д и т а (потупив глаза, играя роль молоденькой девушки). Так что же тебе мешает, Красавчик, почему ты не делаешь этого интересного предложения? я вся внимание, вся трепещу; сделай же мне его, настоящий мужчина, сделай немедленно!
К р а с а в ч и к (наигранным тоном). Небольшое препятствие Афродита, совсем небольшое, но которое как раз и мешает настоящему, прошедшему огонь и воду мужчине сделать тебе это интересное предложение.
А ф р о д и т а. Какое же это препятствие, достойный мужчина; такого ли оно свойства, которое невозможно преодолеть?
К р а с а в ч и к (доверительно, беря А ф р о д и т у за локоть). Ах нет, любезная Афродита, вовсе нет! препятствие это совершенно ничтожно; все дело, видишь ли, в Анне.
А ф р о д и т а (с удивлением). В Анне?
К р а с а в ч и к. Да, тысячу чертей, именно в Анне, в ней и состоит то препятствие, о котором я говорю. (Берет еще плотнее за локоть х о з я й к у, прогуливается с ней по веранде.) В этой маленькой подавальщице пива, в этой юной и строптивой гордячке, в этой нищенке, не имеющей за душой ничего, кроме обещания некоего идиота жениться на ней и увезти отсюда в столицу. (Театрально.) Ах, Анна, Анна, как же неправильно, как неразумно ведешь ты себя последнее время!
А ф р о д и т а (порывисто). Я выцарапаю ей глаза; я оболью ее с веранды помоями!
К р а с а в ч и к (морщится). Нет, Афродита, не то, вовсе не то; никаких помоев, никаких угроз выцарапать глаза! поступим иначе, умнее и тоньше; без всяких этих эксцессов, которые, чего доброго, окончатся еще чьей-либо смертью; хватит эксцессов, милая Афродита, хватит смертей, в городе и так, кроме нас, никого, кажется, не осталось; сделаем, как говорил я, умнее и тоньше: отдадим ей тот самый перстень, который Граф вместе со Стариком обнаружил на берегу в куче мокрых, гниющих на солнце водорослей.
А ф р о д и т а (удивленно). Отдать Анне перстень?
К р а с а в ч и к. Да; пусть, интриганка, подавится; пусть уберется ко всем чертям вместе с этой великодушной подачкой.
А ф р о д и т а (продолжая удивляться). Отдать ей этот чистой воды изумруд? ей, маленькой разносчице дешевого пива; возомнившей о себе невесть что протиральщице грязных столов? ни за что!
К р а с а в ч и к (мягко, настойчиво). Так надо, божественная Афродита; так надо, слепленная из белого теста богиня местных заброшенных Палестин. (Видя ее сопротивление, решительно.) Надо во имя того предложения, о котором я говорил в начале беседы. (Скучающим голосом.) В конце-концов, выбирай: или перстень, или скорое и неожиданное предложение.
А ф р о д и т а (кокетливо бьет его по руке). Ах, негодяй, чего не сделаешь ради любви! хорошо, я согласна, пусть подавится этим перстнем; сегодня же вечером швырну его ей в лицо.
Я в л е н и е с е д ь м о е
Из– за поворота выходят С т а р и к и А н н а.
А ф р о д и т а (с издевкой). А вот и они, явились – не запылились! а вот и она, подлая интриганка, пришла за добычей, за лакомым, вырванным у нее из пасти куском; ну что же, пусть немного попросит, пусть потанцует здесь у меня под верандой, пусть всем нам сыграет сцену невинной, оскорбленной пастушки; а без этой сцены ни за что у меня перстенек не получит!
А н н а (прячась за С т а р и к а, робко). Афродита, отдай мне мой перстенек; отдай, мне подарил его Граф, тебе он все равно ни к чему, – он не налезает тебе даже на кончик мизинца!
А ф р о д и т а (с той же издевкой). Да, ты права, маленькая подавальщица дешевого пива, – он не налезает мне даже на кончик мизинца! (Достает со своей шеи шнурок с привязанным к нему перстнем и тщетно пытается надеть его на толстый мизинец.) Да, ты права, но это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что такие ценные и чистые изумруды нельзя носить слишком открыто, – особенно в нашем, таком беспокойном, наполненном разных опасностей городе; такие ладные изумруды надо хранить в прочных и больших сундуках, доверху наполненных разными приятными драгоценностями; в таких же, как эта доверху набитая монетами свинка. (Подходит к этажерке, прижимается к копилке щекой, что-то мурлычет про себя, гладит пальцами выпуклые гипсовые бока.)
С т а р и к (кричит). Перестань ерничать, Афродита, отдай Анне ее перстенек; отдай, старая и неопрятная женщина, не издевайся над чувствами этих невинных, созданных друг для друга детей!
А ф р о д и т а (отрываясь щекой от копилки, с удивлением уставившись на С т а р и к а). А, это ты, добрый и грозный рыцарь, странствующий покровитель нищих девчонок, которым больше не на кого опереться? (Размахивается, бросает шнурок с перстнем на мостовую, кричит А н н е.) На, подавись, и помни мою доброту; помни, лишенная поддержки и покровительства маленькая и смешная мечтательница!
А н н а ловко выскакивает из-за спины С т а р и к а, поднимает с мостовой перстень, зажимает его в ладони, и, быстро взбежав по лестнице на веранду, становится рядом с К р а с а в ч и к о м, откровенно прижимаясь к нему.
К р а с а в ч и к, обняв А н н у за талию, смущенно смотрит на А ф р о д и т у.
К р а с а в ч и к (смущенно и одновременно нагло). Извини, Афродита, извини, дело житейское, особенно в нашем погибшем городе; здесь, как ты знаешь сама, палец в рот нельзя класть никому; здесь или ты должен кого-то по-крупному обмануть, или кто-то другой тебя самого обманет по-крупному. Сегодня, как ты сама, видимо, понимаешь, я тебя изрядно надул; ну а завтра, вполне возможно, ты ответишь мне той же монетой.
А ф р о д и т а (кричит). Подлец, негодяй, а как же твои ласковые намеки; как же то заманчивое предложение, которое ты собирался сделать мне в ближайшее время?
К р а с а в ч и к (разводит руками). Извини, Афродита, я просто очень нуждался в деньгах; продав этот перстень, я стану хозяином местной пивнушки, которая как раз в эти дни очень выгодно по случаю продается. (Доверительно.) Нынешний хозяин ее, видишь ли, терпеть не может всю эту пришлую, залетную матросскую шваль, с утра и до вечера околачивающуюся в его заведении; ну а я, – я, Афродита, привык к этой залетной швали; равно как и к швали местной, которая подчас во много раз хуже и опасней залетных матросов; впрочем, не мне тебе об этом рассказывать.
С т а р и к (сокрушенно качает головой, жестикулирует руками). Но Анна, Анна, – какую роль сыграла в этом обмане Анна?!
К р а с а в ч и к (самодовольно). Анна сыграла роль моей тайной жены; мы поладили с ней около года назад, и ждали только удобного случая, чтобы всем объявить о нашем союзе; превратить наш брак из тайного в явный.
Г р а ф (сокрушенно). Ах, Анна, Анна, забытая моя девочка с венком из желтых, только-только распустившихся первоцветов! как же ты могла меня не дождаться! как же ты могла все так грубо и больно испортить? впрочем, что такое я сейчас говорю, – ведь это я сам, здесь, на веранде, в часы полдневного упоительного сочинительства, выдумал такой грустный конец!
А н н а (неожиданно зло). Как я могла тебя не дождаться? тебя, потерянный для времени и людей идиот, застрявший навечно в своих нелепых детских мечтах? а так и могла, дружочек, так и могла, что время, как не останавливай его, неумолимо идет вперед, и маленькая, беспечная, босоногая девочка незаметно для себя и других повзрослела; стала взрослой, трезво смотрящей на вещи женщиной; если несколько лет подряд, одинокий мечтатель, протирать тряпкой столы и разносить матросам пенные кружки, получая по заду шлепки и выслушивая разные грязные предложения, поневоле потеряешь любые иллюзии; если несколько лет, маленький идиот, жить среди нищеты и разврата, напрасно ожидая твоего пробуждения, поневоле станешь практичной и злой, такой же, как все другие здешние женщины; с волками, миленький, жить, по волчьи, миленький, выть!
Г р а ф (сокрушенно бьет кулаками по подлокотникам кресла). Да, я это знал, я знал! я сам все это выдумал от безделья!
К р а с а в ч и к (весело). Афродита, не в службу, а в дружбу, не принесешь ли ты сюда бутылку портвейна, не выпьем ли мы все сейчас по стаканчику, – живые, мертвые, бездомные, полоумные, кривые, обманутые, и Бог еще знает, какие, – и не начнем ли опять все сначала? ведь жизнь, Афродита, как ни крути, продолжается, и город наш пока еще не провалился в тартарары, хоть некоторые и предрекали нам этот неизбежный конец, а потому надо жить, и держаться один за другого! (С т а р и к у.) Иди сюда, нищий бродяга, иди, не бойся, выпей стаканчик винца за будущую хозяйку выгодного заведения! (Обнимает за талию А н н у, целует ее в щеку; потом обращается к Г р а ф у.) Вставай и ты, маленький идиот, со своего вечного трухлявого кресла, и постарайся немножечко повзрослеть; подними стакан за меня и за Анну, – за нашу такую неожиданную помолвку, разрушившую планы стольких людей!
А ф р о д и т а покорно уходит в комнату и возвращается оттуда с подносом, на котором стоит бутылка и несколько граненых стаканов, молча ставит поднос на стол;
К р а с а в ч и к разливает портвейн, подносит стаканы всем присутствующим на веранде, по ошибке даже умудряясь вставить стакан в руку мертвой К у б ы ш к и, которая в дальнейшем так и сидит со стаканом в руке.
К р а с а в ч и к (провозглашая тост). За Анну, за мое наконец-то обретенное счастье! (Чокается с п р и с у т с т в у ю щ и м и.) Не грусти, Афродита, из-за этого ладного перстенька, у тебя ведь еще остался сундук, – большой и прочный матросский сундук, наполненный доверху разными драгоценностями; всем тем бесценным добром, которое многие годы подряд приносил в дом твой несчастный сынок; они ведь со Стариком чего только не находили на берегу!
А ф р о д и т а (с досадой). Ну да, как бы не так! сундук этот совершенно пустой; в нем нет ничего, кроме старого, давно уже истлевшего хлама.
Г р а ф. Вы ошибаетесь, мама, сундук этот полон бесценных сокровищ!
А ф р о д и т а (зло). Да что ты такое говоришь, полоумный? какие сокровища, одна лишь бумага, давно пожелтевшая и покрытая пылью!
Ставит стакан на стол, грузно уходит в комнату, гремит там вещами, и возвращается с небольшим, окованным железными полосами сундучком; с шумом ставит его на пол, открывает, и вытаскивает старую пыльную рукопись; швыряет ее Г р а ф у под ноги.
Вот оно, твое сокровище, идиот! Вот они, твои бесценные и ладненькие перстеньки, твои дублоны, червонцы и золотые цепочки; можешь забирать их себе, подавись ими, несчастный придурок!
Г р а ф бережно поднимает рукопись, сдувает с нее пыль, прижимает к груди.
С т а р и к неожиданно бросается к сундуку, припадает к нему, целует открытую крышку, замирает на какое-то время.
С т а р и к (после паузы, поглаживая дрожащими пальцами крышку и бока сундука). О мой старый, матросский, на долгие годы забытый сундук! о мое старое, на долгие годы забытое прошлое: моя веранда, мой дом, мой ребенок, мое внезапное бегство отсюда; бегство, из которого не вышло ровным счетом ничего путного. (Поднимает глаза на Г р а ф а.) Да, Граф, да, я – твой отец; тот самый непутевый отец, который бежал отсюда в надежде на лучшую жизнь, – оставив позади дом, жену и ребенка, оставив даже свой матросский сундук, – и который возвращается теперь к тебе в образе старого, ни на что не годного оборванца; прости меня, сын, прости, и не суди слишком строго; я не нашел за морем тот сказочный рай, о котором мечтал, и вынужден вновь возвратиться в дом, из которого когда-то ушел.
Г р а ф. Не мне тебя судить, отец, ты поступил так, как должен был поступить.
К р а с а в ч и к (весело). Все к лучшему, Афродита, и не с моей ли легкой руки ты вновь обретаешь семейное счастье? (Поднимает кверху стакан.) За это надо обязательно выпить! (Пьет, обменивается понимающим взглядом с А н н о й.)
А ф р о д и т а (равнодушно). Бывает и не такое; недаром мне нынче ночью снился гроб, полный доверху блестящего жемчуга.
А н н а (весело). Это, Афродита, к перемене погоды!
К р а с а в ч и к (так же весело). Или к покойнику! (Указывает на К у б ы ш к у.)
С т а р и к. Или к концу грустной истории.
Г р а ф. Да, это к концу, который, возможно, станет началом; ты, милый Старик, возвратился в свой заброшенный дом; настал мой черед покинуть его.
С т а р и к (протягивая к Г р а ф у руки). Не делай этого, Граф, умоляю, не делай! не слушай моих прошлых призывов; пройдет много лет, и ты вновь возвратишься сюда, – таким же старым, больным и бездомным, таким же безумным, как я, твой блудный отец; таким же лишенным имени персонажем; Старик, пришедший неизвестно откуда, – вот, как будут тебя называть!
Г р а ф. Поздно, отец, уже слишком поздно что-либо менять и переписывать заново; все линии этой пьесы сошлись в одной точке – здесь, на веранде, в душный и жаркий весенний вечер; точно такой, какой был тогда – девять лет назад, возможно даже день в день. (Проводит рукой по глазам, потом лихорадочно листает рукопись пьесы, находит последнюю страницу, несколько мгновений молчит, затем начинает читать вслух.) Итак, я вспоминаю его, тот солнечный день, когда мы с Анной, счастливые и беззаботные, вернулись домой, – вот сюда, на эту веранду (делает жест рукой); мама, как всегда в последние дни, была очень хмурая и сердитая; она очень досадовала на отца, который посмел покинуть семью, и бросил ее на съедение местным кумушкам; у которых, впрочем, немного ранее произошли те же самые неприятности. (Отрывается от чтения, смотрит на персонажей.)
А ф р о д и т а (гневно). Щенок, да как ты смеешь обсуждать нашу личную жизнь? (К р а с а в ч и к у.) Заткни ему глотку, будь мужчиной, иначе он, чего доброго, действительно перестанет быть идиотом! иначе все мы, чего доброго, действительно провалимся в тартарары!
Г р а ф (продолжает чтение, делает предостерегающий жест в сторону К р а с а в ч и к а). Итак, мы с Анной вернулись сюда, на веранду. Мама, как всегда в последнее время, была хмурая и зла на весь белый свет. Она сразу же бросилась на меня и на Анну, называя маленькими попрошайками и бездельниками; которым, вместо того, чтобы собирать цветы на полянах и забавляться среди зеленой травы, представляя себя сказочными принцами и принцессами, следовало бы подумать о своей будущей жизни. Она говорила очень много и очень сердито, и я, чтобы как-то ее успокоить, подошел к этажерке (смотрит на этажерку, кладет на нее рукопись пьесы), и взял в руки мамину гипсовую свинью; смешную мамину куклу, в животе у которой постоянно что-то урчало (берет в руки гипсовую свинью). Потом неожиданно, словно бы подталкиваемый кем-то извне, скорее из озорства, досадуя на непрерывную мамину брань, разжал пальцы, и…
Разжимает пальцы, и гипсовая свинья с треском падает на пол, расколовшись на мелкие части и разбрасывая по сторонам кучи разных монет.
(С просветлевшим лицом.) Всего лишь разбитая гипсовая свинья, и в этом заключено все мое злодейство и сумасшествие!
А ф р о д и т а затуманенным взглядом смотрит на пол, подходит, качаясь, к креслу, падает в него, и застывает, закинув голову кверху. Потом начинает смеяться.
П р и с у т с т в у ю щ и е смотрят на А ф р о д и т у с испугом и сожалением.
Все громче и громче непрерывный смех А ф р о д и т ы.
К о н е ц
1998