Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Блистательный недоносок

ModernLib.Net / Драматургия / Могилевцев Сергей / Блистательный недоносок - Чтение (стр. 2)
Автор: Могилевцев Сергей
Жанр: Драматургия

 

 


А р к а д и й(заинтригованно). Ну а потом, что было по­том? После того, как ты издал свою первую книгу стихов. Тебя заметили, ты стал известен? Тебя приг­лашали на какие-то презентации и вечера?

Н е д о н о с о к(грустно улыбаясь). Что стало потом? Потом, Крапива, произошло то, что происходило до меня уже не с одним поэтом, – я испугался. Я испугался своих несовершенных стихов, я испугался большого пространства, яркого света пюпитров и люстр, который вдруг осветил меня всего, с головы до ног, со всем моим несовершенством и самомнением. Со всем моим блистательным несовершенством и блистательными, очевидно, блестками таланта, который во мне был и никуда не ушел, и который как раз и дал мне при­ставку к моему первому прозвищу.

А р к а д и й. Ты испугался собственных стихов? Их воз­можного несовершенства и незаконченности? Да, я го­тов допустить, что так может быть, что люди дейст­вительно страшатся того, что родилось в их душе. И что же ты сделал после этого?

Н е д о н о с о к(грустно улыбаясь). После этого? После этого я утопил свои стихи в ближайшем пруду.

А р к а д и й. Ты утопил в пруду собственные стихи?

Н е д о н о с о к. Да, Крапива, я поступил именно так. Их было очень много, не меньше пятидесяти пачек, и я утопил их все до одной, методично, со слезами на глазах, с судорожными всхлипываниями и с осознанием того, что топлю в пруду собственное творение, свое родное дитя, которое сам же взрастил и взлелеял, сам дал жизнь, а теперь эту дарованную жизнь отни­маю. Я смотрел на свои пачки стихов, которые не хо­тели тонуть, которые плавали посередине пруда, а на них садились лягушки и утки и лили вместе со мной горькие слезы. Но я был упорен и беспощаден, я на­шел на берегу какую-то длинную палку, и методично, одну за одной, пустил на дно все злополучные пачки стихов, и к тому времени, когда они наконец-то ушли на дно, я действительно стал Поэтом. Поэтом с бо­льшой буквы, которому не страшно уже ничего. За мо­ими подвигами у пруда наблюдали собаки, дети и бом­жи. Последние отвели меня, полубольного и полубезум­ного, в эти подземные катакомбы, и дали мне мое ны­нешнее имя, то есть Блистательный Недоносок. Наверное, я и есть на самом деле такой, то есть гений и ничтожество одновременно, но это все временно, до тех пор, пока я не закончу писать новую книгу сти­хов, и не выйду наверх, чтобы снова издать ее, и на­чать все сначала.

А р к а д и й. Ты продолжаешь писать стихи? А не прочитаешь ли мне что-нибудь из вновь написанного?

Н е д о н о с о к. Пожалуйста, Крапива, я охотно сделаю это! (Читает.)

Эх, Рассея моя, Рассея,

Ненаглядная сторона,

Я тебя до поры засеял,

И собрал урожай сполна.

Я ходил по тебе до срока,

Я лежал на твоих боках,

Не давал никаких зароков,

Уходил, не сказав «Пока!».

Погуляли с тобой мы вволю,

Погуляли с тобой мы всласть,

Пронеслись по лихому полю,

Подержали за вымя власть.

Озверевши от злой работы,

Ухватив коней под уздцы,

И давясь от припадков рвоты,

Мы сосали твои сосцы.

Эх, Рассея моя, Рассея,

Потому я такой больной,

Что давно уже все посеял,

И ушел другой стороной.

Ты бросала нас всех в атаки

На последний немецкий дзот,

И лизали мы, как собаки,

Твои руки и твой живот.

Ну так вой же, как эта сука,

Ощенившись в который раз,

Как последняя сладкая мука,

Зачарованный вечный Спас.

Брось скулить, и давайте выпьем

За озера и эту синь,

И надрывной болотной выпью

Будем на небо голосить.

Эх, Рассея моя, Рассея,

Неба синь и звериный вой.

Оттого я не жну, не сею,

Что навеки пленен тобой.


Пауза.



А р к а д и й(восхищенно). Вот это да! А можешь еще?

Н е д о н о с о к. Могу и еще. Охотно продолжу! (Читает.)

Трогай, ямщик, уже кони заждались,

Утренний свет уже манит в полет,

Все опоздавшие сзади остались,

И за тобою никто не придет.

Ты теперь волен скитаться, как птица,

Ты теперь волен сквозь небо лететь,

Пусть ослепительно вспыхнет зарница,

Пусть оглушительно щелкает плеть.

Плакать не надо и требовать сдачи,

Жалкой полушки не стоит жалеть,

Не вспоминай про былые удачи,

Не вороши потускневшую медь.

Так подними же повыше ладони,

Пусть подбородок не чувствует дрожь,

В звездном полете распластались кони,

То, что прошло, ты опять не итожь.

Вот и свершилось все так, как хотелось,

Вот и пришло все к простому концу,

Знать, не терпелось тебе, не терпелось

С Богом столкнуться лицом да к лицу.

Так погоняй же покруче, служивый,

Что наши кони и наши года!

Прошлой дорогой, нелепой и лживой,

Ты не поедешь уже никогда.


Пауза.


А р к а д и й (восхищенно). Обалдеть можно! Ты действи­тельно Блистательный Недоносок, и это самое верное прозвище изо всех, что я когда-либо слышал! Прошу тебя, почитай мне еще!

Н е д о н о с о к. Ну что же, могу и еще, тем более, что товарищи пока не пришли, и не будут смеяться над моим скромным творчеством! (Читает.)

Париж ушел, и больше не вернется,

Над ним горит уставшая звезда.

Он был таким, как в песенке поется:

«Уехал ты, как видно, навсегда!»

Ты был моим прощальным поцелуем,

Ты был моей пещерой тайных грез,

И я, свиданьем сладостным волнуем,

Хотел тебя надолго и всерьез.

Но, видно, нам не суждено проститься,

Поскольку мы не встретились опять,

А потому давайте веселиться,

И пить за то, что нужно оставлять.

За блеск свечей и Эйфелеву башню,

За парижанок, трахнутых другим,

За утра стон, и за глоток вчерашний,

И за мечты, истаявшие в дым.

За твой уход и за мою потерю,

За то, что надо трезво принимать,

За то, что я тебе давно не верю,

А за одно уж за едрёну мать.

Прощай, Париж, ты был моим кумиром,

И не моя беда, что ты пропал,

Пускай дрожит над изумленным миром

Твоей улыбки пепельный оскал.

Париж ушел, и больше не вернется,

Над ним горит уставшая звезда.

Он был таким, как в песенке поется:

«Уехал ты, как видно, навсегда!»


Пауза.


А р к а д и й (восхищенно). Ты, Недоносок, очень большой поэт, и ты не должен больше ничего топить из своих стихов. Возможно, тебя захотят утопить другие, но это уже другая история, и ты, я думаю, полностью к ней подготовлен.

Н е д о н о с о к. После пруда с лягушками, моих слез и моего отчаяния, а также этих катакомб, Крапива, я подготовлен уже ко всему. Ну а ты, почему тебя про­звали Крапивой?

А р к а д и й. Я пытаюсь жечь, но у меня это не очень-то хорошо получается. Возможно, к моему первому имени, «Крапива», следовало бы прибавить второе: «Ласко­вая». А, каково тебе это, Недоносок, – Ласковая Крапива, прямо как прозвище у американских индейцев!

Н е д о н о с о к (хохочет). Вот это точно, прямо как прозвище в племени американских индейцев! Не хвата­ет еще Сломанного Пера, и каких-нибудь Сладенькой Злючки и Востренькой Штучки, чтобы было не так тос­кливо коротать долгие зимние вечера!


Оба смеются, разливают вино, пьют, закусывают. Появляется К о л о т у н.


Н е д о н о с о к(насмешливо). А вот и наше Сломанное Перо, то есть, прошу прощения, Колотун! Привет, ста­рый бродяга, где это ты шатался так долго? Уж не на именинах ли у президента был ты, старый пропойца?

К о л о т у н(ставя свой узелок в уголке, вытаскивая из него разного рода добро, и внимательно разгляды­вая его в свете тусклой лампочки, висящей под пото­лком). Нет, не на именинах у президента – у меня не было для этого подходящего смокинга. Да и зубы себе я еще не успел вставить, а на именины к пре­зиденту щербатого ни за что бы не пустили.

Н е д о н о с о к(удивленно). Это почему же?

К о л о т у н. Потому что на именинах у президента, как на всякой важной попойке, обязательно должен быть мордобой, а без мордобоя какая же это попойка? Ну а раз мордобой, то и выбитые зубы на нем тоже дол­жны присутствовать. Так что туда пускают только тех, у кого можно хоть что-то выбить, а у меня давно уже все выбито, и я для президентской вечеринки не подхожу!

Н е д о н о с о к(смеется). Резонно, вполне резонно. Ну а скажи мне, Колотун, как там дела наверху, и не намечается ли какого нового веяния и поворота в отношении к нам, жителям подземелья?

К о л о т у н(серьезно). Облава сегодня намечается но­вая, и не будь я Колотун, старый бомж, который в свое время имел и смокинг, и возможность ходить на вечеринки хоть к президенту, хоть к самому черту, если это не так. Советую тебе, Недоносок, забрать из тайника те деньги, которые копишь ты на свою книгу стихов, и держать их на всякий случай поближе к сердцу. Как гарантию от случайной пули, которая и сюда, в подземелье, иногда залетает.

Н е д о н о с о к(блаженно-расслабленно). Кому мы нуж­ны, Колотун, и кому нужны наши несчастные миллионы?

К о л о т у н. Тем и нужны, кто сюда скоро придет! Мое дело предупредить, а дальше делайте, как хотите. Что до меня, то я пакую свои чемоданы и сматыва­юсь отсюда к чертовой бабушке!


Набивает барахлом свои сумки. Появляется Е р ш.


Н е д о н о с о к(поворачивается к Аркадию). А это Ерш, еще один индеец из нашего славного племени…

Е р ш(с порога). Полундра, облава, спасайся, кто может! Выследили нас, голубчиков, выследили, согласно зако­ну о зачистке стоков и коммуникаций, и сейчас будут мочить!


Пробегает через помещение и скрывается в его противоположном конце.

Туда же, взвалив на себя сумки с добром, устремля­ется К о л о т у н.

Где-то рядом слышатся свистки и раздается топот тя­желых ног. Потом крики: «Стой, всем оставаться на местах, стреляем без предупреждения!»

А р к а д и й прячется в углу, и замирает, в ком­нату врываются л ю д и в у н и ф о р м е. Крики, шум, брань, отчаянный голос Н е д о н о с к а: «Ребята, за что?! Я поэт! Это деньги на мою заветную книжку!» Ответные слова: «В гробу своей бабушке будешь про книжку рассказывать!»

Неровное освещение, лампочка под потолком то гаснет, то загорается снова. Несколько выстрелов, потом рез­кая тишина.

В мертвенном свете лампочки на полу тело Н е д о­ н о с к а с разбросанными в стороны руками и лужей крови около головы. Он мертв. Рядом несколько мятых купюр.

Пауза.

А р к а д и й выбирается из укрытия, подходит к Н е д о н о с к у, пытается приподнять его, прикла­дывает ухо к груди, потом выпрямляется, поняв, что он мертв. Плачет, размазывая слезы по щекам.


А р к а д и й(сквозь слезы). Прощай, поэт, ты так и не издал свою заветную книгу! Но не волнуйся, эту кни­гу издам за тебя я, и, поверь, ее не надо будет топить в пруду!


Идет в угол, забирает там рукописи Н е д о н о с­ к а, и скрывается в темноте.

Неровный свет раскачивающейся из стороны в сторону лампы. Черно-белые тени по сторонам.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Кабинет главного редактора газеты «Верное направ­ление».

Т у р а н д о т о в и М а р и н а.


Т у р а н д о т о в. Звонил кто-нибудь?

М а р и н а. Звонили из Кремля, требовали разъяснений, говорили, что позвонят опять, и если вы не разъяс­ните суть известной статьи, они сотрут вас в поро­шок. Лучше бы, говорили они, вам вообще было не ро­ждаться на свет, чем намекать в своей статье на кого-нибудь из Кремля.

Т у р а н д о т о в(хватаясь за голову). О Господи, да не намекал я в этой статье ни на кого! Я вообще не знаю, откуда она появилась, и зачем этот сумасшед­ший ее написал?! Уже три дня я живу в подвешенном состоянии, и не знаю, что мне предпринять: то ли бе­жать на Москва-реку топиться, то ли объявить, что Блистательный Недоносок – это я сам. А заодно уж и Наполеон Бонапарт, и Чингис-Хан, и Малюта Скура­тов в обнимку с Навуходоносором. А кто конкретно звонил из Кремля?

М а р и н а(смотрит в блокнот). Советник президента Труффальдино Порфирий Борисович.

Т у р а н д о т о в(хватаясь за голову). О Господи, Труффальдино, я пропал! Это очень влиятельный человек, и уж раз он сюда позвонил, значит, наверху определен­но решились на смертоубийство! Пятьдесят на пятьдесят за то, что или выживу, или погибну. Послушай, Мариночка, у тебя нет какой-нибудь очень сильной прорицательницы или колдуньи, мне сейчас все равно, кто именно, лишь бы она предсказала мою дальнейшую судьбу и посоветовала: то ли действительно утопи­ться во избежании еще худших казней, то ли ждать разрешения ситуации?

М а р и н а(с удивлением глядя на Т у р а н д о т о в а). Да есть тут одна, действительно очень сильная прорицательница, зовут Кликуша Матрена Петровна, к ней все наши обращаются, если надо кого-нибудь опо­ить любовным напитком или отыскать пропавшего моп­са.

Т у р а н д о т о в(хватаясь за предложение, как за со­ломинку). Мариночка, умоляю тебя, веди ее сюда по­быстрее! Пусть будут любовные напитки и пропавшие мопсы, но только лишь бы она предсказала мою судьбу!

М а р и н а(весело). Хорошо, Аполлинарий Игнатьевич, бе­гу, сейчас приведу. А не хотите ли узнать, сколько она берет?

Т у р а н д о т о в. Да сколько угодно, Мариночка, мне все равно, рубашку с себя сниму, последнее отдам, лишь бы только остаться в живых!

М а р и н а. Рубашкой своей вы не отделаетесь, придется снять и все остальное. Ну хорошо, бегу, а вы пока что держитесь, и молитесь, если умеете! (Убегает.)

Т у р а н д о т о в(вдогонку ей). Не могу, Мариночка, в том-то и дело, что не могу, не верил никогда ни во что, а теперь готов схватиться хоть за соломинку!


Телефонный звонок.


Т у р а н д о т о в(берет трубку). Главный редактор газеты «Верное направление»! (Слушает, встает с крес­ла, и вытягивается в струнку.) Да, Порфирий Борисо­вич, это я! Да, понимаю, что вы звоните из Кремля! Да, конечно же, Кремль недоволен, и главным образом потому, что неизвестно, на кого намекают в статье? А мы, Порфирий Борисович, ни на кого в ней не наме­каем, мы просто так для смеха напечатали эту ста­тью. Чтобы всем было смешно, и все посмеялись, по­тому что последнее время всем было не очень смешно. А если честно, Порфирий Борисович, всем было немножечко грустно, вот мы и решили их рассмешить. Что­бы не плакали. Что-что? Как бы я сам не заплакал? Хорошо, Порфирий Борисович, как скажете, вам, безус­ловно, виднее. Если надо будет, то и заплачем, а ес­ли скажете, то животики от смеха себе надорвем.(Слу­шает, что ему говорят.) Что-что? Не ерничать, и ис­кать выход из сложившейся ситуации? Объяснить вст­ревоженной общественности, что в статье нет никако­го намека, и попытаться повернуть дело так, чтобы все успокоилось и улеглось? Хорошо, Порфирий Бори­сович, задание понял, и приступаю немедленно к его исполнению! (Некоторое время слушает в трубку, по­том медленно отнимает ее от уха, убеждаясь, что с ним больше не говорят, опять прислушивается, и на­конец кладет трубку на рычаги.)


Пауза.


Т у р а н д о т о в(вытирает платочком лоб). Уф ты, ка­жется, пронесло! С Кремлем шутки плохи, могут или на месте убить, или дать пожить еще какое-то время. Но что же мне делать теперь? Приказали успокоить взбудораженную общественность, и спустить дело на тормозах. Но одно дело советовать, а совсем другое: действительно эту общественность успокоить. Если она действительно где-то имеется, и ее не успокои­ли еще до меня!


Нажимает кнопку звонка.

Входят Г о н д у р а с о в и М е с о п о т а­ м о в.


Т у р а н д о т о в. Ну что, нашли автора этой статейки?

Г о н д у р а с о в. Нет, не нашли, как в воду провалил­ся, чертов пачкун. Исчез из квартиры, и где он сей­час находится, неизвестно.

М е с о п о т а м о в(заискивающе). Как бы это не было, Аполлинарий Игнатьевич, происком конкурентов из га­зеты «Прекраснейшее сегодня»! Вполне могли подло­жить свинью в виде засланного казачка!

Т у р а н д о т о в. Что, засланный казачок? Под видом стажера, работающего у нас с испытательным сроком? Вполне возможно, и очень похоже на конкурентов; я бы, во всяком случае, при необходимости поступил точно так же. Впрочем, сейчас это уже не важно, сейчас речь идет об общественности, которая может неправильно все понять. Неправильно понять, и, как следствие, не на шутку разволноваться. Кстати, и в Кремле придерживаются аналогичного мнения. Поэтому надо общественность успокоить, и напечатать какое-нибудь опровержение. В том смысле, что Блистатель­ный Недоносок – это просто такая метафора, и газе­та ни на кого конкретно не намекала.

Г о н д у р а с о в. А это действительно метафора, и чер­тов пачкун, запустивший ее, действительно ни на ко­го конкретно не намекал?

Т у р а н д о т о в(кричит). Да я-то почем знаю, наме­кал он на кого-то или не намекал! Я знаю не больше вашего, и нахожусь в неведении вместе со всей обще­ственностью!

М е с о п о т а м о в. Да плюньте вы на эту общественно­сть, не было ее никогда, и не будет, хоть в микрос­коп ее разглядывайте, хоть каблуком к земле прида­вите!

Т у р а н д о т о в. Нельзя, дорогой мой. В Кремле реши­ли, что лучше не плевать, и не придавливать каблу­ком, а лучше от греха подальше чем-нибудь успокоить. Так что идите, и подготовьте парочку опровержений, в том смысле, что это шутка вроде первоапрельской, и что никаких перемен в стране пока что не намеча­ется. Общественность любит первоапрельские шутки, особенно если их ей подробно растолковать.

Г о н д у р а с о в. Растолковывать общественности суть шуток и анекдотов – мое, Аполлинарий Игнатьевич, лю­бимейшее занятие как в свободное, так и в служебное время.

М е с о п о т а м о в. А меня вообще хлебом не корми и водкой не пои, только дай истолковать смысл какой-нибудь хохмы и сплетни.

Т у р а н д о т о в(облегченно). Вот и хорошо, идите и растолковывайте. И пока не успокоите обществен­ность, живыми лучше не возвращайтесь!


З а м е с т и т е л и уходят.

Дверь открывается, входят В л ю б ч и в ы й и В н и м а т е л ь н ы й.


В л ю б ч и в ы й(с порога). Вы – Турандотов Аполлина­рий Игнатьевич?

Т у р а н д о т о в(он смертельно испуган). Да, то есть нет. То есть да, это я.

В л ю б ч и в ы й(очень мягко). Не пугайтесь, мы не аре­стовывать вас пришли. Пока что. Позвольте предста­виться: Влюбчивый, сотрудник спецслужб. А это мой коллега, Внимательный, и тоже сотрудник соответст­венной спецслужбы. Разрешите задать вам пару вопро­сов.

Т у р а н д о т о в(наигранно, все еще во власти испу­га). Да, конечно же, задавайте, и даже не пару, а сколько вам будет угодно! (Суетится.) Садитесь, про­шу вас, располагайтесь, как вам будет угодно, я весь внимание, и расскажу вам все, ни о чем не утаивая! (Суетится, усаживая гостей.)

В л ю б ч и в ы й(очень доброжелательно). Это хорошо, что вы такой внимательный, это говорит в вашу пользу.

В н и м а т е л ь н ы й(очень мягко). Почти что в вашу, но не совсем. Скажите, вы женаты?

Т у р а н д о т о в(опять смертельно пугается). Я? Да, то есть нет, то есть да. Извините, я не знаю точно, и поэтому не могу сказать однозначно.

В л ю б ч и в ы й. Это нехорошо, что вы путаетесь в по­казаниях.

В н и м а т е л ь н ы й. Это не повышает ваши шансы, а, напротив, понижает.

Т у р а н д о т о в(он совершенно раздавлен и сбит с толку). Простите, шансы на что?

В л ю б ч и в ы й. На то, чтобы выйти сухим из воды.

В н и м а т е л ь н ы й. А также не раскаиваться потом по поводу содеянного.

Т у р а н д о т о в(зловещим шепотом). Разрешите, я сде­лаю чистосердечное признание?

В л ю б ч и в ы й. А вот это вы правильно поступаете.

В н и м а т е л ь н ы й. Давно пора, а то водите нас за носы, как мальчишек, а я, между прочим, майор с бо­евым опытом, а он (кивает на В л ю б ч и в о г о) – настоящий полковник!

Т у р а н д о т о в(он поражен). Неужели полковник?

В л ю б ч и в ы й. Да, полковник, хоть и не люблю хвас­таться этим. Вот, пожалуйста, распишитесь, и не за­бывайте, что обо все здесь услышанном вы должны хра­нить обязательное молчание!(Протягивает Т у р а н д о т о в у отпечатанные на машинке и соединен­ные скрепочкой листы бумаги.)

Т у р а н д о т о в(он очень оживлен и необыкновенно весел, принимая бумаги и подписывая их). Конечно, я буду нем, как могила, и не выдам ни за что тайну ис­поведи. То есть, прошу прощения, следствия. (Внеза­пно падает на колени и ползет вперед к п о с е т и т е л я м, протягивая подписанные бумаги, сквозь слезы.) Простите меня, я больше не буду!

В л ю б ч и в ы й(строгим голосом, вставая). Бог прос­тит, а нас разжалобить вам не удастся! (Забирает бумаги.)

В н и м а т е л ь н ы й. И не таких голубчиков раскалыва­ли, поверьте уж моему немалому опыту!


Уходят, унося подписанные бумаги и презрительно по­глядывая на Т у р а н д о т о в а. Турандотов смотрит им вслед, потом встает с колен и отряхивается, идет, как ни в чем не быва­ло, к своему рабочему месту, садится.


Т у р а н д о т о в(удивленно). Надо же, пронесло, а я думал, что это конец! (Внезапно преображаясь, пере­дразнивая только что ушедших г о с т е й.) «И не таких раскалывали!», «Поверьте уж моему немалому опыту!» Нет, это вы поверьте уж моему немалому опы­ту, потому что подписывался я на бумажке специаль­ным пером, и через два часа от этой подписи ничего не останется. Так что можете смело сходить с ней в одно место и употребить на одно нужное дело! (Само­довольно смотрит в сторону двери. Спохватывается.) Но все же, зачем они приходили?


Некоторое время сидит в задумчивости.

Дверь открывается, и заходят З и н д е л ь ш т е й н и Ш а л у н.


З и н д е л ь ш т е й н(с порога). Я депутат Государст­венной Думы Зиндельштейн!

Ш а л у н. А я Шалун, депутат той же Думы!

Т у р а н д о т о в(удивленно). Вы шалун?

Ш а л у н(гордо). Я Шалун с большой буквы. Понимаете: Ша – лун!

Т у р а н д о т о в(он ничего не понимает). Понимаю: ша – лун!

З и н д е л ь ш т е й н. Мы пришли, чтобы донести до вас мнение большинства депутатов: ваша статья о скором пришествии Блистательного Недоноска очень своевре­менна и написана, несомненно, талантливым автором!

Т у р а н д о т о в(он поражен, сразу же оживляется). У нас все авторы необычайно талантливы. Вы, батенька, может быть, не знаете, но у нас, в газете «Верное направление», других просто не держат!

З и н д е л ь ш т е й н. Вы не Ленин и не говорите мне поэтому «батенька»! Впрочем, это совершенно не важ­но, потому что речь идет о статье и о вашем Блис­тательном Недоноске.

Ш а л у н. О нашем Блистательном Недоноске!

Т у р а н д о т о в(пытается что-то понять). О нашем?

З и н д е л ь ш т е й н. Ну разумеется, о нашем, ведь мы все его так долго ждали, и верили, что он непремен­но придет. Не мешало бы, товарищ главный редактор, пригласить его на заседание Думы!

Т у р а н д о т о в. Кого пригласить?

Ш а л у н. Блистательного Недоноска, пусть поделится с депутатами своими дальнейшими планами.

З и н д е л ь ш т е й н. И своей предвыборной программой, если у него таковая имеется.

Т у р а н д о т о в(он, кажется, что-то сообразил). Видите ли, господа, Блистательный Недоносок – это по­ка что проект. Это не конкретный человек, а всего лишь ожидание конкретного человека. Это всего лишь ожидание грядущих событий, ожидание грядущей талантливой личности, которая объединит вокруг себя мно­жество разнонаправленных партий и мнений. Это, гос­пода, центр притяжения сил, центр новой партии, соз­дание которой уже началось, и членом Оргкомитета по подготовке которой я, с вашего позволения, явля­юсь уже несколько дней.

Ш а л у н. Как так являетесь членом Оргкомитета вновь создаваемой партии? А почему же нам об этом ничего неизвестно?

Т у р а н д о т о в. Потому, что это пока что очень бо­льшой секрет, и там (показывает наверх) специально просили поостеречься и не слишком засвечиваться!

З и н д е л ь ш т е й н. А как будет называться эта но­вая партия?

Т у р а н д о т о в(не моргнув глазом). Партия Блиста­тельных Недоносков.

Ш а л у н(он поражен). Вот это да!

З и н д е л ь ш т е й н(он не менее поражен). Вот это гениально, нечего сказать! Обскакали всех, и глав­ное, так блистательно, что никому не оставили ни малейшего шанса!

Ш а л у н. А какова программа партии Блистательных Недо­носков?

Т у р а н д о т о в. Об этом, господа, будет объявлено специально, и обязательно через нашу газету. Ждите, господа, специальных сообщений, и вы станете свиде­телями необыкновенных событий!

Ш а л у н(заторопившись). Вот это да, вот это сенсация! Надо немедленно обо всем доложить в Госдуме! (Поворачивается к двери.) Большое спасибо, и при случае замолвите за меня словечко новому руководству!

З и н д е л ь ш т е й н(тоже пятясь к двери). И за меня тоже, если не трудно, замолвите!


Уходят.


Т у р а н д о т о в(ласково глядя им вслед). Замолвлю обязательно, куда же я денусь теперь?! Обо мне бы только замолвил кто-нибудь, если дело не выгорит, и придется-таки отправляться в места не столь от­даленные! Впрочем, может быть, оно и хорошо, что все так обернулось, ведь это если и не выход из тупика, то хотя бы попытка спасти положение!


Нажимает кнопку звонка.

Входят Г о н д у р а с о в и М е с о п о т а ­м о в.


Т у р а н д о т о в(весело). Ну что, додумались до че­го-нибудь?

Г о н д у р а с о в. Пока что не до чего, Аполлинарий Игнатьевич.

М е с о п о т а м о в. И так крутили вопрос, и эдак, но ничего в голову пока не пришло.

Т у р а н д о т о в(так же весело). Зато мне пришло, и так неожиданно, что даже сам удивился, до чего же все просто решается. Впрочем, гениальное всегда очень просто. Учитесь, школяры, будете потом детям рассказывать! Итак, все обернулось совершенно удиви­тельной стороной, и статья этого идиота, этого недо­носка, этого стажера, скрывшегося от страха неизве­стно куда, принесет нам такую известность и так по­высит тираж, что конкуренты только локти от зависти будут кусать! А этого болвана, этого бледного юношу, написавшего полную бессмыслицу и белиберду, придет­ся повысить в должности и представить на соискание какой-нибудь премии.

Г о н д у р а с о в. Но что же случилось, Аполлинарий Игнатьевич, что пришло вам неожиданно в голову?

М е с о п о т а м о в. Не томите души уставших товари­щей, расскажите нам все по-порядку!

Т у р а н д о т о в. По-порядку рассказывать слишком до­лго, а вкратце суть дела сводится к следующему. Там (многозначительно показывает пальцем вверх) одобрена идея о создании партии Блистательных Недоносков.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5