Если бы существовал своего рода «Золотой список» акустических шедевров, то крик, который я издал на железной дороге ржавых гномов, его бы возглавил.
      Просто вообразите себе, мои верные друзья, все возможные шумы, которые ассоциируются у вас с опасностью! Грохот вулкана при извержении. Рык вервольфа перед нападением. Урчанье недр земли во время землетрясения. Рев надвигающейся гигантской волны. Пыхтение степного пожара. Вой урагана. Раскаты грома в горах. Вот вам основные ингредиенты моего «крика всех криков».
      Я всегда знал, что драгонгорцы наделены мощными голосовыми связками, но понятия не имел, какая сила таится у меня в легких. Убежден, этот вопль услышали во всех катакомбах, он прокатился по всем закоулкам лабиринта, донесся до всех охотников и прорвался даже на поверхность Книгорода. Боль и страх развеялись, и одно долгое прекрасное мгновение я не боялся вообще ничего: ни гарпиров, ни безумия. Пока длился этот вопль, я бросил взгляд вперед — и увидел, как в нескольких метрах рельсы просто обрываются в пустоту.
      Вот и все — конец пути. И мой, вероятно, тоже. Собравшись с духом, я приготовился к падению. Дорога ржавых гномов — достойное место для смерти, монументальный памятник бессмысленности всех чаяний в самом сердце катакомб. Смерть не могла бы подыскать более благоприятного времени, чтобы меня настигнуть, и лучшего места для моего погребения.
      И вдруг — сюрприз. Нет, скорее, несколько сюрпризов разом. А точнее говоря, шесть.
      Сюрприз номер один: обрыва путей не было — дорога все же вела дальше. Я полетел не в пустоту, а вниз по рельсам.
      Сюрприз номер два: до меня донеслась череда шлепков — приблизительно дюжина, и звук был такой, будто о камень ударяются тяжелые и мясистые тела. Сюрприз номер три: пение гарпиров разом стихло.
      Сюрприз номер четыре: мозговые извилины у меня расслабились.
      Сюрприз номер пять: звуки смазались, стали приглушенными, и эхо тоже исчезло.
      Сюрприз номер шесть: вокзал, руины и гарпиры — все разом исчезло.
      Прошло несколько жутких секунд прежде, чем я сообразил, что же случилось: рельсы попросту зашли в тесный туннель.
      Мой адский вопль сбил навигационную систему гарпиров, разрушил их акустическую сетку координат, и, не «заметив» каменной стены, они врезались в нее с лета. И в то время, как я юркнул в туннель, вся стая с влажным шлепком разбилась о скалу. С полным правом можно предположить, что ни один не уцелел.
      Теперь было бы самое время немного расслабиться, вот только полка снова бешено неслась по крутому спуску. В узком туннеле ощущение скорости лишь многократно усилилось, так как в тесном пространстве колеса гремели громче и искры отскакивали от стен, как рикошетящие пули. Но внезапно меня прошиб бесконечный страх, будто что-то вдруг схватило меня за колено, сжало его словно тиски.
      Впервые с тех пор, как полка въехала в туннель, я оглянулся. И во вспышках искр увидел, что на полке сидит, сгорбившись, гарпир. Не могу поклясться, что это был тот самый, чей сон я потревожил, но почему-то именно такая мысль пришла мне в голову. Открыв пасть, тварь зашипела на меня. Я зашипел в ответ: удивительно, но эта новая напасть не слишком меня испугала. Если гарпир жаждет схватки, и непременно здесь и сейчас, он свое получит. Гарпир тут же выпустил мою ногу: видимо, сопротивление жертвы было ему внове. Пусть мозг у него был не больше горошины, зато инстинкт как будто подсказывал, что время для боя сейчас крайне неблагоприятное. У нас и так хватало забот: главное — не упасть с полки.
      А стены понемногу раздвинулись, из туннеля мы выкатили в длинную пещеру, на дне которой тускло блестели лужицы и озерца. С потолка капал зеленоватый дождь, пахло гниющей растительностью. Слепой гарпир тоже заметил перемену в пространстве и, навострив уши, стал рывками поворачивать из стороны в сторону голову. Наконец он издал очередной приглушенный звук… Неужели опять призывает собратьев? Но, по счастью, ответило ему лишь эхо, которое становилось все слабее и слабее, пока не смолкло совсем.
      Рельсы опять потянулись прямые как стрела и лишь с едва заметным уклоном вверх, движение замедлялось. Выпрямившись во весь рост и расправив кожаные крылья, гарпир потянулся ко мне когтями.
      Отодвинувшись на самый конец полки, я глянул вниз, пытаясь понять, далеко ли до земли. Далеко! А еще я увидел, что опоры здесь в еще более плачевном состоянии, чем на «вокзале». У меня на глазах кренились и падали балки, отваливались шпалы, по которым мы только что проехали. Повсюду, скрипя и кряхтя, стенал изношенный металл, из пазов выпадали винты и болты, и сверкающая ржавчина оседала тончайшей завесой пыли.
      Внезапно гарпир перешел в наступление — причем так, как мне и во сне не приснилось бы. Я ожидал, что он пустит в ход когти или клюв, попытается продолбить дырку у меня в голове или раскачать полку, чтобы меня столкнуть, но нет, его самым страшным оружием оказался язык!
      Этот язык неожиданно взметнулся у него из глотки — я глазам не поверил, таким он был длинным. Два, нет, три метра гибкого липкого хлыста мотались вокруг моего тела и легли мне на шею. Потом с чавкающим звуком гарпир снова немного его втянул и тем самым перекрыл мне воздух.
      Внезапно все стихло: ни перестука колес, ни треска разлетающихся искр, ни металлического скрежета и визга, лишь слабое дуновение ветра.
      Я понял, произошло нечто важное, переломный момент настал, и гарпир, наверное, тоже что-то почувствовал, так как хватка его ослабла, а потом язык-хлыст вдруг расслабился. Схватившись за горло, я со свистом втянул в себя воздух — и лишь тогда смог определить причину внезапной тишины: за гарпиром я увидел книжную дорогу, которая от нас удалялась. Разумеется, это был оптический обман: не дорога удалялась от нас, а мы от нее. Накрутом подъеме рельсы оборвались, и вместе с полкой мы полетели в пустоту.
      И очень скоро скорость нашего полета достигла высшей точки. Секунду гарпир, полка и я висели в полнейшей невесомости. А потом несколько событий случились разом.
      Сперва нас покинула полка. Она отправилась собственным путем, который по пологой кривой привел ее на дно пещеры, где она разбилась о камни.
      Гарпир расправил могучие крылья и начал ими взмахивать.
      А я? Что сделал я? Ну, хотя крылья у меня есть, но этого захиревшего наследия моих предков хватает ровно на то, чтобы пугать владельцев книжных лавок, для полетов оно не годится. И что мне оставалось? Только схватиться за гарпира! Так я и поступил: сжал его лапы и вцепился изо всех сил. С удивленным визгом тварь еще сильнее забила крыльями, чтобы удержаться на лету. По счастью, законы анатомии помешали ему изогнуться и заклевать меня. К тому же теперь он как будто понял: чтобы избавиться от нежеланного пассажира, придется опустить его на землю, и потому, паря, он стал снижаться. С приближением твердой почвы во мне все больше росла надежда, что мне удастся выжить в этом невольном путешествии на самых необычных средствах передвижения, какие только выпадали надолго путника.
      Однако спускалось чудовище лишь для того, чтобы разбить меня о сталактиты. Когда оно налетело на острие высоченного камня размером с колокольню, я едва сумел избежать столкновения, поджав ноги, но в следующее же мгновение меня ударили о другую скалу. Не почувствовав страх от боли, я вцепился еще крепче, и наконец гарпир как будто начал уставать. От него эта борьба требовала сил не меньше, чем от меня, и вероятно, до него понемногу стало доходить, что положение патовое. Биение крыльев замедлилось, ослабело, и, когда до земли оставалось всего несколько метров, я собрался с духом и разжал пальцы.
      Боли от падения я сперва не почувствовал — она придет позднее. Всего в нескольких локтях надо мной парил гарпир и визгом пытался определить мое местонахождение. Я увидел, как он снова готовится выбросить ужасный язык, и подобрал с земликамень потяжелее, которым рассчитывал размозжить ему голову, — но только тут понял, насколько ослаб. Камень выскользнул у меня из руки и покатился по земле.
      Хлыстом взметнулся язык. Я же смог только прикрыть руками горло, все мои силы ушли на схватку в воздухе.
      И тут по пещере прокатился странный звук — так иногда в грозовую ночь из пылающего камина раздается потусторонний вздох. На гарпира же он подействовал как удар бичом. Втянув язык, он спрятал когти и клюв под крьшья, словно хотел скрыть свое смертельное оружие от кого-то, с кем уже сталкивался в бою, — с плачевным для себя исходом.
      На несколько мгновений он застыл в этой подобострастной позе, потом еще раз злобненько на меня зашипел, расправил крылья и исчез в темноте с пронзительным криком, в котором мне показалось, я расслышал страх и ярость, а еще облегчение.
      Впрочем, я тоже знал, кто издал этот ужасающий звук, так как однажды уже слышал его — в берлоге Хоггно Палача. Это был вздох Тень— Короля.

      Я двинулся на звук, хотя и понимал, что это не самая удачная мысль. До сих пор большинство моих решений приводили лишь к еще большим бедам, и потому логично предположить, что я направляюсь прямехонько на верную погибель.
      Спотыкаясь, я брел по каким-то камням, через похожие на древние соборы пещеры. Время от времени в темноте что-то шур-шуркало и хлюпало, но к этому я уже почти привык. Еще недавно такие звуки напугали бы меня до полусмерти, теперь же я считал, что их издает какой-нибудь безобидный обитатель катакомб, улепетывающий от шума моих шагов. И все же я не мог отделаться от тягостного ощущения, что за мной наблюдают. Вам знакомо, дорогие друзья, ощущение, когда, лежа поздно ночью в постели, вы уже затушили свечу и приготовились заснуть, и вдруг вам кажется, что в темноте рядом с вами что-то есть? Что вы — вопреки здравому смыслу — в комнате не одни? Дверь не отворялась, окно плотно закрыто, вы ничего не видите, ничего не слышите, но все равно чувствуете что-то угрожающее, верно? Вы чиркаете спичкой, зажигаете свечу, и, — разумеется, — в комнате никого. Тягостное ощущение исчезает, вам стыдно своего детского страха, вы задуваете свечу — и вот опять: пугающее сознание того, что нечто притаилось в темноте. Теперь вам даже слышно его дыхание. Вот оно приближается, обходит кровать… А потом вдруг дышит холодом вам в затылок. С резким криком вы выскакиваете из кровати, панически зажигаете свет — и снова никого. Остается лишь озадачивающее подозрение, мол вы сами вызвали что-то, чему быть тут не положено. Что, гася свет, вы создаете магическое пространство, в которое способен проникнуть невидимый народец, нуждающийся в темноте, как мы в воздухе. И остаток ночи вы проводите при горящей свече в нездоровой полудреме, верно?
      Такие мысли и предчувствия раз за разом накатывали на меня, прорываясь сквозь отупение от усталости. Тьма вокруг была такой глубокой, что в ней не могло притаиться ничего, ну решительно ничего опасного. И все же обломки скал словно бы колыхались, как тополя на ветру. Шелест бумаги, чье-то тяжелое дыхание. Эхо шагов, невнятные слова. Сдавленные смешки. Может, это мои шаги? Может, я, сам того не замечая, бормочу себе под нос и хихикаю, как сумасшедший? Или за мной что-то крадется? И если да, то кто? Тень-Король? Но почему он меня выслеживает? Существу, перед которым трепещут гарпиры и охотники за книгами, нечего бояться скромного сочинителя из Драконгора.
      Отдохнуть я остановился у большой лужи. Остерегаясь напиться светящейся воды, я радовался уже тому, что могу разглядеть свои руки… И к собственному удивлению, увидел, что стискиваю листки. Наверное, я бессознательно достал из кармана и обеими руками прижимал к груди рукопись, будто она могла менязащитить. Ну конечно! Это все я и никто другой: шелест бумаги, дыхание, шаги, смешки — все звуки издавал я сам и тем нагнал на себя страху. Никого, кроме меня, тут нет.
      Отдохнув, я двинулся дальше, а потом вдруг увидел первый клочок бумаги — он плавал в лужице голубоватой воды. Наклонившись, я выловил его и долго рассматривал. Внезапно у меня закружилась голова, и мне пришлось прислониться к валуну, чтобы не упасть.
      Такие обрывки я находил вблизи страшной берлоги Хоггно Палача. Такой след привел меня к книжнецам, и у этого обрывка был тот же окровавленный край, те же нечитаемые письмена. Напряженно вглядевшись в темноту, я увидел в десятке шагов впереди, в следующей луже — второй клочок. Нетвердым шагом добравшись до него, я выудил и этот. Еще лужа, еще клочок бумаги. След Тень-Короля?
      Но как же он мог угнаться за мной по безумным поворотам, подъемам и спускам книжной дороги? Ведь такое не под силу даже фантому. Стерев со лба холодный пот, я спрятал рукопись и плотнее завернулся в плащ. А после, сделав глубокий вдох, снова пошел по бумажному следу. Пещеры становились все шире и выше, и с каждым шагом я казался себе все незначительнее. Природа с ее высокими горами или бескрайними пустынями никогда не вызывала у меня такого благоговения. Но то, что эти гигантские пещеры были явно рукотворными, внушало много большее почтение: докуда хватало глаз, стены были покрыты неведомыми значками и символами. Что, если это не орнамент, а письмена? Неужели это древняя литература? Произведения, возникшие до появления бумаги и печатного пресса? Тогда, выходит, я иду по пракниге, где каждая отдельная пещера — глава неведомого романа, написанного гигантскими муравьями.
      Я поднялся по вырубленной в скале, испещренной письменами лестнице, которая вела к богато украшенным воротам. Внезапно меня пронзила показавшаяся непреложно верной догадка, что все эти значки здесь лишь для того, чтобы подготовить меня к еще большему литературному творению. Символы кружили вокруг меня снежным бураном, возможно, умоляя повернуть назад. Но я не понимал их языка. А потом они вдруг исчезли, ведь я словно быпереступил порог и очутился в следующей пещере, в ином мире. Нет, это не самая большая пещера, какую я видел в катакомбах, зато она поистине удивительна. Я отчаянно искал слова, которыми мог бы описать увиденное, и мне вспомнилась строфа Канифолия Дождесвета:
 
В глубоких подземельях — стылых, тихих —
Где бродят тени по пустынным залам,
Где грезят о былой свободе книги —
О днях, когда деревьями их звали,
Где уголь стал алмазом, тьма — удачей,
Где болью переполнен сон за сном,
Вот там царит тот дух, тот ужас мрачный,
Которого зовут Тень-Королем!
 
      Длинная лестница зигзагом уводила вниз, потом снова поднималась на узкий каменный перешеек, упиравшийся в здание, которое словно бы вырастало из дальней стены, точно украшение на носу гигантского корабля. Корабля не то из прошлого, не то из будущего, построенного великанами, которые плавали на нем через подземное море и, затонув, легли на дно замонийского океана.
      «Слепые окна, призраки, недуги». Замок Тенерох глядел на меня бесчисленными бойницами и окнами всех размеров, но все они были заложены, лишь в исполинских воротах, в которые упирался перешеек, одна створка бьша приотворена. Справа и слева от перешейка у подножия замка вскипала лава, отбрасывая золотистый свет на его стены. Но самым странным мне показалось другое: на каждой третьей ступеньке лестницы, через каждые несколько шагов по перешейку лежало по клочку бумаги. След, который оставили специально для меня, след, призванный заманить меня в замок Тенерох.

      Подойдя ближе, я к большому своему недоумению обнаружил, что замок возведен из литературы. То, что издали показалось мне кирпичами, на самом деле было нагроможденными друг на друга и друг в друга заклиненными книгами. «Тома здесь громоздятся друг на друга» — теперь я понял и эту строку из стихотворения Дождесвета. Да, окаменевшие книги были словно бы сложены без строительного раствора, и мне невольно вспомнился домик Фистомефеля Смайка и то, как изящно он был построен без извести. Мне снова пришли на ум гигантские муравьи: нетрудно было себе представить, как они стаскивают сюда из соседних ходов лабиринта книги и выделениями собственных тел скрепляют это кошмарное строение — по приказу чудовищной муравьиной королевы, которая прилетела с далекой планеты и теперь ждет, чтобы вместе со мной создать сверхрасу из динозавров и гигантских муравьев, которая… Тут даже мое воображение отказало — такого со мной еще не случалось!
      И вот передо мной ворота замка, настало время решать: войти или бежать. Ведь еще можно повернуть назад.
      Я снова скользнул глазами по фасаду. Неужели большая часть замка вырублена из скалы? Или это только муляж, гигантский барельеф? Трудно сказать, призван он отпугнуть или заманить. Но, несомненно, возбудить любопытство.
      «Тома здесь громоздятся друг на друга, покинуты и прокляты навеки» — эти строки тоже ничего привлекательного не обещали. А «слепые окна, призраки, недуги, жестокость… жалкие калеки» — и того меньше. Что бы там не подразумевал Дождес-вет, уютного номера в роскошной гостинице ждать не приходилось.
      Собственно говоря, в замонийской литературе ужасов достаточно произведений, персонажи которых попадают в сходную ситуацию. И читателю тогда больше всего хочется закри-чать им: «Не ходи! Да не ходи же туда, идиот! Это ловушка!» Но потом опускаешь книгу, откидываешься на спинку кресла и думаешь: «Ха… А почему нет? Пусть себе идет! Там его обязательно будет ждать гигантская стоногая паучиха, которая оплетет его паутиной и высосет все соки… весело будет. В конце-то концов, это же литература ужасов, пусть помучается». И, разумеется, вопреки здравому смыслу персонаж замонийской литературы идет прямиком в ловушку, где его поджидает стоногая паучиха, которая оплетает его паутиной и пытается выпить все соки.
      Ну уж нет! Я-то внутрь не пойду. Я уже не раз обжигался, я не какой-нибудь глупый герой, готовый рискнуть жизнью ради удовлетворения низменной потребности читателя, желающего, чтобы его развлекали! Нет, я ни за что туда не пойду… Всего один шажок. Что в этом дурного? Всего пару шажков, оглядеться быстро по сторонам, — конечно, не теряя из виду дверь. Только посмотрю, что там, а если мне станет не по себе, сразу вернусь.
      Вот так взять и уйти, даже не заглянув в замок Тенерох, это, дорогие друзья, просто не по мне. Любопытство — самая мощная движущая сила во вселенной, ведь она способна преодолеть две ее величайшие тормозящие силы — здравый смысл и страх. Любопытство толкает ребенка сунуть руку в огонь, солдата — отправиться на войну, а естествоиспытателя — в Разумные Зыбучие пески Унбисканта. В конечном итоге любопытство заставляет всех персонажей замонийских романов ужасов куда-то «войти».
      А потому я вошел — но недалеко. Между мной и героями замонийских романов ужасов была маленькая, но весьма существенная разница: я вошел и тут же остановился. Огляделся по сторонам. И испытал облегчение и разочарование одновременно.
      Никакой стоногой паучихи. Никакого Тень-Короля. Никаких призраков. Никаких тварей из кожи и бумаги. Лишь довольно скромная прихожая, круглый зал с низким потолком, неплохо освещены отблесками лавы. Как и снаружи, стены здесь были из окаменевших книг. И двенадцать уходящих куда-то коридоров. Вот и все. Никакой мебели. Почему бы не сделать еще несколько шагов? Пройти чуть-чуть по какому-нибудь коридору? Пока виден отблеск лавы, риска ведь никакого нет. Чтобы найти выход, хватит даже слабого лучика. Пройду немного, пока будет виден свет.
      Коридор впереди тянулся длинный и темный и опять-таки совершенно пустой. Метров через двадцать он разветвлялся… Но свет снаружи пока еще виден, почему бы не заглянуть в ответвление? А потом сразу вернусь. Вполне возможно, внутри этой постройки вообще ничего интересного нет.
      Тьму в коридоре за развилкой едва-едва разгоняла одинокая свеча. И не простая, а витая, к тому же в кованом подсвечнике, который стоял на лежавшей на полу книге. Больше тут ничего не было. Действительно ли? Но как ни крути: свеча и книга! Триумф науки и искусства, признаки цивилизации! К тому же огонек пляшет, наверное, ее зажгли совсем недавно!
      Сердце у меня в груди екнуло. Да, здесь кто-то живет, но вот в чем вопрос: добрый этот кто-то или злой? Меня как будто заманивают в недра замка. И виной тому не неведомый некто, а мое собственное любопытство. Но величайшие тормозящие силы вселенной (помните про здравый смысл и страх?) еще не сдались, заставляя задуматься, а что делать теперь.
      Здесь кто-то живет, удовлетворимся пока и этим. Мне захотелось вернуться в прихожую и спокойно выработать стратегию. Может, надо оставить за собой какой-нибудь след? Выплести нить из плаща и привязать ее у входа? Надо серьезно поразмыслить! Главное не бросаться вперед очертя голову!
      А потому я вернулся.
      Но когда я подошел к тому месту, где коридор должен был окончиться в прихожей… Никаких ворот! Глухая стена! Я застыл как громом пораженный. То ли это место? А если нет, то как можно заблудиться за такой короткий срок? Я бегом вернулся к свече, чтобы с ее помощью поискать выход. Еще, наверное, надо заглянуть в книгу. Может, там есть какая-нибудь подсказка? Но и развилки на месте не оказалось, и свеча тоже пропала. Тут меня посетила невероятная догадка: а что если кто-то в мгновение ока воздвигает тут стены? Поэтому я снова сломя голову бросилсяназад к тому месту, где были ворота, — если кладка там свежая, возможно, удастся ее разломать.
      Но на сей раз ворота снова были на месте и отблеск лавы тоже! С огромным облегчением переступив порог, я к ужасу своему увидел, что попал вовсе не в прихожую, а в много большую залу, откуда вело вдвое больше дверей. И освещал ее не отблеск лавы, а факелы в ржавых подсвечниках, выступавших из стен как узловатые сучья.
      Нет, невероятно, немыслимо! Скорее всего, я просто заблудился, пошел не в ту сторону. Но постойте, сторона-то была только одна: я просто повернул назад. Меня охватил необъяснимый страх, мне не хотелось даже близко подходить к дверям. Наконец, собравшись с духом, я все же выбрал длинный коридор, освещенный расставленными на полу свечками. А коридор все сужался, будто сами стены придвигались друг к другу. Стоило мне остановиться, ощущение пропадало, стоило сделать еще шаг, возникало снова. Потом вдруг и эта загадка прояснилась: стены впереди сходились под острым углом. Иными словами, тут виноват был хитрый замысел архитектора: стены построены под углом, поэтому когда бежишь, кажется, что они сдвигаются. М-да, лучшего тупика и не придумать.
      Выходит, замок Тенерох тоже лабиринт. Лабиринт внутри лабиринта. Значит, невзирая на все предосторожности, мое положение стало еще более безнадежным. Даже стены против меня сговорились! Не хватало еще, чтобы мне на голову упал потолок. Но до такого не дошло. Вместо этого провалился пол.
      Сперва мне было показалось, что потолок поднимается, но это был оптический обман. По легкому подрагиванию под ногами я понял, что пол опускается, причем во всем коридоре, докуда хватало глаз. Когда до потолка было уже метров десять, пол вдруг остановился. Справа и слева в книжной кладке появились десятки темных дверных проемов.
      У меня закружилась голова, и я сполз по стене на пол. Замок Тенерох — не просто лабиринт, он еще способен двигаться, в нем, как по волшебству, вырастают стены и опускаются полы. Даже если его создатели давно мертвы — их создание более чем живо.

      Внезапно я снова увидел на полу клочок бумаги. Смехотворное, наверное, было зрелище: рослый ящер отшатывается от бумажки, как слон от белой мыши, — но слишком уж велика была неожиданность. Мне даже не потребовалось поднимать обрывок, чтобы понять: это один из тех, что привели меня в замок. Новый след уходил куда-то в темноту коридора и терялся за приоткрытой дверью.
      Не зная, что бы еще предпринять, я покорно поплелся по новому следу и долго стоял у порога, не решаясь его переступить, но наконец преодолел страх и… Никакая пропасть подо мной не разверзлась, никакие пауки не набросились, я просто очутился в большом темном помещении. В этой кромешной тьме чиркнула вдруг спичка, и зажегся огонек свечи. Оба язычка пламени возникли так внезапно, что на мгновение меня ослепили. Ошарашенный, я успел уловить лишь шорох бумаги. А еще мне показалось, я что-то заметил: тень — колоссальная тень! — молниеносно выскользнула за дверь.
      Желудок у меня свело от страха, но увиденное в свете свечи немного успокоило. Книги. Повсюду, по всем стенам — книжные шкафы. А в них не окаменевшие «кирпичи», а самая настоящая библиотека. И не гигантские пракниги, с которыми я почти свыкся в катакомбах, а скромное частное собрание, в котором — ну самое большее — пара сотен томов. Посреди помещения стояло кожаное кресло, а рядом железный столик. На нем стеклянный кувшин с водой. И стакан. И миска копченых книжных червей. Вода и пища! Упав в кресло, я налил себе воды и выпил залпом целый стакан, а после забросил в пасть горстку копченых червей. Мм… даже подсоленные! В преотличном настроении я огляделся по сторонам. Глотка воды и горстки насекомых хватило, чтобы превратить безнадежного нытика в радостного оптимиста. Не мозг управляет нашим сознанием. Нет, им управляет желудок. Встав, я направился к книгам. Снял с полки одну и открыл. Шрифт был старозамонийским, на титуле значилось «Гробовая арфа» и имя автора: Бамуэль Сологурец. Я невольно шмыгнул носом.
      Одного того, что я способен разбирать шрифт, хватило, чтобы тронуть меня до слез. Разорванная связь с цивилизацией восстановилась. Я не только распознавал буквы, мне знакомо даже содержание книги! Я читал ее в юности, когда-то она одаривала меня самыми жуткими кошмарами. Это была так называемая дыбоволосая книга, представитель поджанра замонийской литературы ужасов.
      Я достал с полки другую. «Холодный гость» Нектора Нему Лютого. Снова дыбоволосая книга, ведь Нему Лютый бьш одним из выдающихся писателей в жанре хоррор. Склонив голову на бок, я пробежал глазами по корешкам.
      «Скелеты в кубрике» Галюцении Хлоднофриды.
      «Двенадцать повешенных на полночном дереве» Фриггнара Нибелунга.
      «Чернобашня» Стика Венинга.
      «Подземелье горящих глаз» сестер Гроттустриц.
      «Где поет мумия» Омира Бема Стоккера.
      И так далее и тому подобное. Имена авторов не оставляли места сомнениям, здесь стоят сплошь дыбоволосые книги. Я переходил от полки к полке, одно за другим читал названия и наконец убедился: передо мной превосходная библиотека ужасов. Вероятно, самая обширная и ценная, какую я когда-либо видел.
      Ну, возможно, кое-кто среди вас, мои верные друзья, не знают в точности, как в замонийской литературе обстоит дело с дыбово-лосыми произведениями, а потому позволю себе краткий экскурс. Он будет не слишком большим и поможет понять мою радость.
      Было время, когда считалось, что замонийская литература ужасов достигла своего предела. Уже были использованы все темы и персонажи, от которых мороз продирал по коже, а по ночам мучили кошмары: от безголового призрака и бродячих болотных зомби с Кладбищенских топей Дульгарда до кусающих за ноги чуланных демонов, которые обитают под лестницей в подвал. Писатели начали повторяться, наводняя страницы своих книг все теми же му-миями, призраками и кровопийцами, пока наконец их не перестали бояться даже школьники. Тиражи и прибыли резко упали. Издатели были в отчаянии и потому созвали всех авторов этого жанра, а также несколько прославленных букваримиков на конгресс, чтобы обсудить, как преодолеть наступивший кризис.
      Конгресс проходил за метровой толщины стенами Гнилушко-вой крепости и за закрытыми дверями. И потому долгое время держалось в тайне, что же, собственно, там обсуждали и какие решения приняли. Но факт остается фактом: не прошло и полугода, как на рынке появились первые так называемые дыбоволосые книги и разом положили конец кризису замонийской литературы ужасов.
      Эти книги были настолько действенными, внушали такой страх, что зачастую читатели, не закончив, с криком бросали их в угол и забирались под кровать — ведь иначе не выдержать. Говорят, из-за чрезмерного пристрастия к дыбоволосым произведениям отдельные любители хоррора вообще лишились рассудка и, посаженные в закрытые лечебные заведения, закатывали истерику, стоило им хотя бы издали показать какую-нибудь книгу — хотя бы поваренную.
      Даже почтенные критики и литературоведы верили, что поразительное воздействие дыбоволосъгх книг основано на отточенных приемах их создателей.