Сообщение о роскошном приеме на борту «Наутилуса» и о его неожиданном трагическом финале поместили все газеты. Фотографы запечатлели момент помолвки Марты Монтини с известным специалистом в области пластической хирургии Джеймсом Кенделлом и драматическую сцену, разыгравшуюся буквально через секунду: новоиспеченная невеста горестно склонилась над бездыханным телом своего жениха, сраженного сердечным ударом.
      В самолете на пути в Италию Марта листала газеты и рыдала. Рыдала о несостоявшейся свадьбе, о несъеденном трехъярусном торте, о своей несчастливой судьбе.
      Сидя рядом с матерью в салоне первого класса, Теа ловила время от времени любопытные взгляды пассажиров.
      – Мама, пожалуйста, перестань, люди смотрят, – тихо попросила она.
      – Ну и пусть смотрят, – сердито ответила Марта. – Плевать я хотела на этих болванов. Никто не может понять, как мне тяжело!
      – Я понимаю твое горе, мамочка, но зачем выставлять его напоказ?
      – Какое горе? Меня надули, в очередной раз надули! – Марта повернула к дочери возбужденное лицо. – Адвокаты этого сукиного сына Джеймса до нитки меня обобрали, ни гроша не оставили! Все досталось прежним женам и детям. Вилла в Антибе, квартира в Нью-Йорке, клиника в Лос-Анджелесе, яхта, деньги – все им, а мне шиш с маслом! Восемь месяцев изо дня в день, из ночи в ночь я терпела этого самовлюбленного зануду и в результате осталась с носом.
      – Я думала, ты его любишь, – растерянно сказала Теа.
      – Люблю? Ну конечно, я была без ума от него. Разве можно не любить денежный мешок?
      – Твой цинизм просто чудовищен, – не сдержалась Теа.
      – Я говорю то, что думаю. Можешь называть это цинизмом. Но лучше уж быть циничной, чем ханжой.
      Теа видела, что мать все такая же, как и прежде, но она жалела ее. Когда после скоропостижной смерти Кенделла она рыдала у нее на плече, такая одинокая и беспомощная, Теа позвонила отцу.
      – Папа, – сказала она, – я хочу взять маму к себе.
      – Конечно, поступай, как считаешь нужным, – ответил ей Гермес, – но будь начеку. Ты свою мать хорошо знаешь, ей всякое может прийти в голову. Хотя после такого удара она, возможно, изменится…
      Марчелло встретил их в аэропорту. Марта едва удостоила его кивком. Ей никогда не нравился этот голодранец с громкой фамилией, и в свое время она сделала все, чтобы разъединить их с Теодолиндой. Сейчас, конечно, если она будет здесь жить, придется держать себя в руках. Она могла бы устроиться и отдельно от дочери, но не хотела конфликта с Гермесом и отцом, которым дала слово никогда не возвращаться в Италию. Сейчас ее пугала перспектива одинокой жизни за границей, и она готова была на все, лишь бы остаться на родине.
      Мать с дочерью сели в «Лендровер» графа Марчелло Бельграно и отправились в небольшое имение неподалеку от Кассано д'Адда.
 
      «Фонтекьяра» – так называлось имение Теодолинды Корсини и Марчелло Бельграно ди Селе. На двух гектарах земли расположились большой крестьянский дом, две конюшни – одна, большая, для лошадей, другая, поменьше, для пони, – манеж.
      – Добро пожаловать в наше поместье, – сказал Марчелло, помогая Марте выйти из машины.
      – Хочешь посмотреть, как мы устроились? – спросила Теа, которая очень гордилась своей собственностью.
      – Почему здесь никого нет? – удивилась Марта, ожидавшая увидеть слуг, конюхов и инструкторов по верховой езде.
      – А мы с Марчелло?
      – Не смеши меня. Кто здесь работает?
      – Марчелло и я.
      – Я не верю тебе.
      – Придется поверить, – улыбаясь, сказала Теа.
      – Ты хочешь сказать, что это огромное хозяйство – манеж, дом, лошади, пони – держится на вас двоих?
      – Именно это мы и хотим сказать, – вступил в разговор Марчелло. – Пока нам не по карману нанимать помощников.
      – А на что все это куплено? – обратилась к дочери Марта, которую всегда интересовала материальная сторона вещей. – Неужели ты истратила все, что положил на твой счет дедушка?
      – Дедушкины деньги я не трогала, – объяснила Теа. – С покупкой лошадей отец помог, а на остальное мы взяли кредит в банке.
      – В этих банках семь шкур сдирают, – неодобрительно заметила Марта.
      – «Фонтекьяра» приносит доход, мы начали уже погашать кредит, – успокоила Марту Теа. – Летом много учеников, занятия с девяти утра до девяти вечера почти без перерыва. Зимой меньше желающих, к семи мы уже свободны.
      Разговаривая, они дошли до конюшни, и Марчелло подвел Марту к стойлам.
      – Здесь у нас немецкие полукровки, – как заправский экскурсовод, начал рассказывать он. – Это Ганновер, это Ольштайнер, а это Гортензия. – Он ласково погладил лошадь с раздутыми боками и пояснил: – Через несколько дней должна ожеребиться.
      Гнедая кобыла, словно понимая, о чем идет речь, одарила их нежным взглядом.
      – Посмотрите, – продолжал Марчелло, – между стойлами не глухие перегородки, а металлическая сетка. Дело в том, что у лошадей, как и у нас, есть потребность в общении. Чистокровных мы держим в этом отсеке. Смотрите, какие красавцы! Здесь четыре ирландца и два арабских скакуна, Кацима и Кадим.
      – Интересно, очень интересно, – приговаривала Марта, разглядывая лошадей. – А кто же их чистит, кормит, навоз выносит?
      – Сколько же можно объяснять, мама, что мы все делаем сами, – начиная терять терпение, сказала Теа. – Мы – это Марчелло и я. Встаем в шесть утра и крутимся до десяти вечера.
      Марта не узнавала свою дочь. Хрупкая, изнеженная девочка работала по четырнадцать часов в день и говорила об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. От прежней неприспособленности и следа не осталось, Теа повзрослела и держится теперь независимо.
      – А что вы делаете вечерами? – продолжила Марта свой допрос. – Ездите развлекаться?
      – Вечерами мы занимаемся бухгалтерией, – ответила Теа. – Доходы, траты, счета, ссуды… До ночи так устанешь, что только и мечтаешь лечь в постель.
      – Но это невозможно! – возмутилась Марта. – Надо срочно что-то предпринять. Я не могу допустить, чтобы моя единственная дочь гнула спину, как рабыня.
      – Но нам нравится наша работа. Мы ведь работаем на себя, а не на чужого дядю. Как говорят англичане, тот не раб, у которого есть лошадь. А у нас их даже четырнадцать. – И Теа рассмеялась.
      – И вы на них работаете с утра до ночи, – не сдавалась Марта.
      – Тебе трудно понять, мама, ты всегда жила иначе, но поверь мне на слово, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как теперь, – глядя в глаза матери, призналась Теа.
      Марчелло отошел к машине за чемоданами, и Марта, воспользовавшись его отсутствием, спросила:
      – Если ты стала такой самостоятельной, он-то тебе зачем? Какой от него толк?
      – Вопрос из той же серии. Мы любим друг друга, нам хорошо вместе, разве этого мало?
      В отношении нищего графа Бельграно ди Селе Марта придерживалась прежнего мнения: благородство крови не мешало ему самым неблагородным образом использовать Теодолинду в корыстных интересах и спокойно жить за ее счет. Но дочь, похоже, совсем потеряла голову, и вырвать ее из рук этого проходимца будет нелегко.
      – Отнеси мои чемоданы в дом, – хозяйским тоном приказала она Марчелло, который с трудом тащил их от машины.
      – Будет исполнено, сударыня, – с подчеркнутой иронией ответил граф.
      – Прошу тебя, Марчелло! – шепнула ему Теа. – Мама только приехала, а ты уже не можешь сдержаться.
      Переступив порог дома, Марта огляделась по сторонам. Большая комната была почти пуста и скорее напоминала сарай, чем гостиную.
      – Здесь не лучше, чем в конюшне, – заметила Марта. – Надо заняться обстановкой.
      – Ничего не надо, мама, – решительно возразила Теа. – Нам с Марчелло нравится и так, а ты постепенно привыкнешь.
      – Как угодно, дорогая, лишь бы вам нравилось. Где здесь телефон?
      Теа показала матери телефонный аппарат и попросила:
      – Пользуйся им только по необходимости. Не обижайся, просто у нас все рассчитано до последнего чентезимо, а ты, я знаю, деньги считать не привыкла.
      Марта удивленно посмотрела на дочь. Такой она ее не знала.
      – Я не для того тебя растила, чтобы ты жила в конюшне, – горячо сказала она. – Неужели ты хочешь похоронить себя в этой глуши? Ну ничего, я наведу здесь порядок.
      – У нас все в порядке, мама, не беспокойся, – как можно спокойнее ответила Теа. – Ты занимайся лучше собой.
      Проводив взглядом дочь, Марта покачала головой и сняла трубку. Просьбу Теа она пропустила мимо ушей, ее первый звонок был в Нью-Йорк.
      – Это говорит Марта Монтини, – представилась она. – Могу я поговорить с адвокатом Мартином Ньютоном? Мистер Ньютон? Я намерена оспорить завещание Джеймса Кенделла, да-да, я подаю в суд.
 
      Теа нашла Марчелло в конюшне. Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу.
      – Я соскучился, – признался он.
      – Я тоже соскучилась, – сказала она. – На празднике было ужасно.
      – Зная твою мамочку, могу себе представить. Как мы с ней будем жить? Думаю, нам долго не выдержать.
      – Как жили, так и будем жить, а на ее выходки не станем обращать внимания.
      – Я боюсь, Теа.
      – Чего ты боишься?
      – Однажды она уже пыталась нас с тобой разлучить, – сказал Марчелло, крепче прижимая к себе подругу.
      – Пусть только попробует еще раз! Теперь у нее это уже не получится. Мы стали сильными, вдвоем справимся, – успокоила его Теа.
      – И все-таки зря ты ее привезла.
      – Она моя мать. С ней случилось несчастье. Разве ты не поступил бы так же на моем месте?
      Теа была уверена в своих силах, но она не предполагала, что у матери уже созрел план, как разлучить ее с Марчелло.

      Джулия мчалась по шоссе на предельной скорости. Из-за тумана видимость была плохая, и она вела свой «Мерседес» почти вслепую. В обступавшей ее темноте Джулии чудилась враждебность, словно по обеим сторонам дороги притаились злобные великаны, готовые с ней расправиться. Она летела прямо на них, но в ее решимости было больше отчаяния, чем отваги. Чутье подсказывало ей, что отец умирает, и ей хотелось повернуть назад, словно, двигаясь в обратном направлении, она могла отвести от него смерть.
      Сразу после разговора с Амброй Джулия позвонила Гермесу.
      – Наконец-то! – с облегчением воскликнул он, услышав родной голос.
      – Армандо Дзани очень плохо, – даже не поздоровавшись, быстро сказала Джулия. – Он в госпитале «Нигуарда». Я доберусь туда только через несколько часов. Прошу тебя, поезжай к нему и помоги! – Джулия не сомневалась, что Гермес сделает все возможное, чтобы вытащить из лап смерти дорогого ей человека.
      Только к полуночи Джулия добралась до «Нигуарды». Она остановила машину на пустой темной площадке перед огромной миланской клиникой и бегом побежала к зданию, на которое указывала стрелка с надписью «Приемный покой».
      – Синьор Армандо Дзани, – задыхаясь, с трудом выговорила она и умоляющим взглядом посмотрела на толстяка, который сидел за стеклянной перегородкой и невозмутимо курил.
      Толстяк не спеша просмотрел списки.
      – Вы ему родственница? – спросил он.
      – Я его дочь, – не задумываясь, ответила Джулия.
      – Пятый корпус, второй этаж, палата восемнадцать.
      Джулия выбежала из приемного покоя. Редкие тусклые фонари едва освещали территорию клиники. Из больших окон больничных корпусов, построенных во времена фашизма, лился голубоватый свет, вызывая в памяти образы из фантастических книг. Ни души. Ни звука. Точно на какой-то безжизненной планете.
      Джулия медленно пошла по дорожке. Она так летела сюда из Модены, а теперь хотела оттянуть момент встречи с судьбой, которая – она это ясно чувствовала – уже распорядилась жизнью ее отца, и изменить ничего нельзя.
      Несмотря на теплое пальто, она дрожала. Эхо ее шагов казалось оглушительным в этой темной безлюдной пустыне. Джулии стало страшно.
      Одного отца, Витторио де Бласко, которого она по праву тоже считала отцом, Джулия уже потеряла. Это было давно, ей тогда было всего двадцать лет. Сейчас ее ждет еще одна потеря.
      Погруженная в грустные мысли, Джулия вошла под своды галереи, где было совершенно темно. Вдруг она споткнулась обо что-то мягкое и едва не упала. С трудом удержав равновесие, она оглянулась, стараясь понять, что попало ей под ноги, и разглядела на каменном полу фигуру в бесформенных одеждах. Странное человеческое существо подняло голову и угрожающе зарычало, вперив в Джулию горящий ненавистью и безумием взгляд.
      Джулия похолодела. Она слышала или читала в газете, что на территориях больших больниц живут бродяги и наркоманы. Не помня себя от страха, она понеслась по длинной галерее, добежала до нужного корпуса, распахнула дверь, влетела в грязный вестибюль и нажала кнопку лифта.
      – Шлюха! – услышала она за своей спиной и, обернувшись, увидела спившуюся женщину, которая протягивала к ней иссохшую грязную руку.
      Не дожидаясь, пока придет лифт, Джулия побежала наверх по лестнице, но алкоголичка, хрипло ругаясь, с неожиданной прытью припустила за ней. Перепрыгивая через ступеньку, чтобы оторваться от преследования, Джулия с ужасом думала: «Куда я попала? На другую планету? Это больница или павильон ужасов в луна-парке?»
      Наконец она распахнула дверь в коридор и, увидев на посту медицинскую сестру, немного успокоилась. Здесь было чище, хотя вокруг переполненной пепельницы валялись окурки. На Джулию пахнуло лекарствами, болезнями и безнадежностью; ее сердце тоскливо сжалось. Дверь в одну из палат была открыта, туда поспешно входили люди в белых халатах.
      Подойдя ближе, она услышала стоны и постепенно стала разбирать слова. Этот обессиленный страданием голос принадлежал ее отцу Армандо Дзани.
      – Помоги мне, Гермес… Я задыхаюсь… Воздух… почему нет воздуха…
      Джулия застыла на пороге. Отец лежал напротив двери, весь опутанный трубками; его затуманенные болью глаза смотрели прямо на нее.
      – Джулия, – прошептал Армандо, – ты пришла.
      Гермес, склонившийся над больным вместе с другими врачами, заметив Джулию, подошел к ней и, решительно взяв за плечо, вывел в коридор.
      – Он мучается, Джулия, тебе не надо это видеть.
      Из палаты снова послышались стоны, и Джулия рванулась туда.
      – Но он зовет меня, Гермес! – взмолилась она. – Мой отец зовет меня, я должна быть с ним. – Невольно она открыла тайну своих отношений с депутатом Дзани.
      – Ты только прибавишь ему мучений своим присутствием, – твердо сказал Гермес и почти силой усадил Джулию на лавку. – Я пока не понял причину этого приступа, но одно знаю точно: если мы не предпримем срочных мер, он умрет у нас на руках. – С этими словами он вернулся в палату.
      Джулия послушно осталась сидеть в коридоре, пытаясь справиться с нервной дрожью, охватившей ее. К ней подошла медсестра со стаканом воды и какой-то таблеткой.
      – Профессор Корсини велел вам выпить это, – сказала она, протягивая Джулии успокоительное.
      Джулия помотала головой. В успокоительном она не нуждалась. Рядом мучился от боли ее родной отец, и ей казалось, что она не имеет права облегчать свои страдания, когда рядом умирает дорогой ей человек.
      Снова появился Гермес.
      – Мы перевозим его в отделение экстренной хирургии. Ему может помочь только срочная операция, – объяснил он Джулии.
      Последнее, что запомнилось Джулии, была копна растрепанных седых волос на каталке – лицо отца закрывала кислородная маска.
      «Скорая помощь», куда поместили Армандо Дзани, умчалась во тьму, Джулия с Гермесом на машине последовали за ней. Когда они вбежали в вестибюль отделения экстренной хирургии, навстречу им шагнул человек в белом халате.
      – Все кончено, – тихо сказал он. – Депутат скончался по дороге.
      Джулия вдруг ясно представила себе Армандо, каким он был в ее детстве – мужественным красивым человеком, с решительным и вместе с тем мягким взглядом бездонных темных глаз. Именно таким захотелось ей запомнить отца на всю оставшуюся жизнь.
      – Хотите его увидеть? – спросил врач.
      – Отвези меня домой, Гермес, – попросила она, направляясь к дверям. То, чем стал теперь Армандо Дзани, она видеть не хотела.

      Джулию разбудил голос Гермеса, говорящего по телефону. Она с трудом открыла глаза и увидела, что лежит в гостиной на диване, куда в изнеможении присела после возвращения из клиники. Гермес накрыл ее пледом, когда она уснула.
      Из кухни слышались привычные утренние звуки – значит, Амбра уже была там и хлопотала по хозяйству. Гермес закончил разговор, из которого она не поняла ни слова, и присел на край дивана.
      – Как ты? – озабоченно спросил он.
      – Ты совсем не спал, – глядя на его измученное лицо, заключила Джулия.
      – В Риме уже знают о случившемся, – сообщил Гермес. – Сегодня было сообщение в утренних новостях. Похороны будут торжественными. Изабелла и Бенни тоже уже знают, они звонили, пока ты спала.
      – Я никого не хочу видеть, и я не хочу открывать тайну наших с Армандо отношений.
      – Конечно, дорогая, поступай так, как находишь нужным. От меня, во всяком случае, об этом никто не узнает.
      – Но слухи распространяются быстро. Если они уже знают о смерти, то знают и о том, что я вчера была в клинике. Эти репортеры до всего докапываются.
      – Не беспокойся об этом. Все знают, что депутат парламента был близким другом вашей семьи, что он сражался в горах с твоим дедом. Твоя любовь к нему вполне естественна.
      Гермес ласково погладил ее по голове.
      – Еще звонил нотариус из Рима. Он сообщил, что сын и дочь Армандо прилетят из Америки на похороны. И просил о встрече с тобой.
      – Я знаю, о чем пойдет речь. Как я ни сопротивлялась, отец поступил-таки по-своему.
      Появилась Амбра с подносом, на котором стояла чашка кофе.
      – Я искренне сочувствую, Джулия, – сказала она. – Что я могу для тебя сделать?
      – Ты уже сделала, – с наслаждением отпивая из чашки горячий кофе, ответила Джулия.
      – Уж кто-кто, а я-то знаю, что значит потерять близкого человека, – сказала Амбра. – Никому не пожелаю пережить такое…
      Ее прервал телефонный звонок. Это был Лео. Джулия, едва владея собой, схватила трубку. Выслушав его, она решительно сказала:
      – Ни в коем случае. Оставайтесь с Джорджо там, где вы есть, незачем вам срываться с места. Скорее всего хоронить его будут в Риме официально. Если так, я тоже не поеду.
      Попрощавшись с Лео, Джулия положила трубку и вышла в сад. Гермес последовал за ней. Он вспомнил, что вот в таком же саду холодным летним днем зародилось их чувство.
      – Джулия, как ты? – спросил он, видя, что его любимая смотрит перед собой остановившимся взглядом.
      – Хочу отнести последнюю розу из сада отцу и попрощаться с ним, пока вороны не расклевали память о нем, – тихо сказала Джулия, срывая цветок, который уже начал сворачивать свои лепестки под напором холодов. – Розы тоже умирают, как и люди.
      – О чем ты? – удивился Гермес.
      – Мне жаль отца, себя, нас…
      – Ты устала. Пойдем в дом, а то, не дай Бог, простудишься.
      Но Джулия не чувствовала холода и не слышала того, что сказал ей Гермес. Глядя на увядающую розу, она оплакивала своего отца, в которого когда-то влюбилась ее мать и которого считал своим лучшим другом дедушка Убальдо. Теперь Армандо ушел к ним навсегда.
      У входа в небольшую больничную капеллу толпились любопытные. Когда Джулия под руку с Гермесом подошла ко входу, дружно защелкали фотоаппараты. У гроба стоял почетный караул – солидные люди, коллеги Армандо Дзани. Среди присутствующих были брат и сестра Джулии с семьями. Изабелла, плача, обняла Джулию.
      – Мы знаем, как ты была к нему привязана, это невосполнимая утрата, мужайся, дорогая, – со свойственной ей высокопарностью сказала она сестре.
      Джулия с Гермесом прошли в первый ряд и сели. Молодой священник, исполняя положенный ритуал, произносил евангельские тексты. После слов «Верящий в Сына имеет жизнь вечную» священник говорил о самом Армандо Дзани:
      – Нравственная позиция этого человека, занимавшего высокое положение в политике, была кристально чиста и безупречна. Он поднимал свой карающий меч против коррупционеров и преступников, как и положено истинному христианину. Здесь я вижу близких друзей брата Армандо, они скорбят о тяжелой потере, и Господь на небесах скорбит вместе с нами.
      Внутри Джулии начало расти возмущение. Какое право имеет этот человек, в глаза не видавший при жизни ее отца, разглагольствовать о его достоинствах? Она пришла сюда, чтобы тихо проститься с Армандо, а не участвовать в публичном спектакле. Кто додумался устроить такую показуху?
      Оглядевшись по сторонам, Джулия увидела довольное лицо сестры и догадалась: Изабелла! Кому бы еще взбрело в голову организовать подобное «мероприятие»!
      Джулия с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить и не заставить замолчать служителя церкви. Какое он имеет право выходить за рамки традиционного обряда и переходить на личности! Только она, Джулия, знала Армандо Дзани по-настоящему и имела право о нем судить!
      Да, он был мужественным, бесстрашным, кристально чистым, но одновременно и слабым, грешным человеком. Она видела, как он страдал перед смертью, видела, как боль отнимала у него волю, силы, жизнь. Может быть, потом она напишет о нем правду.
      Горько вздохнув, Джулия подошла к гробу и положила на крышку осеннюю розу из своего сада, которая уже начала умирать.

      Магда заперла на ключ все ящики и направилась в туалет. Встав перед зеркалом, она расчесала волосы и провела помадой по губам. Взгляд ее был рассеян. Она беспокоилась о здоровье своей любимой собачки по кличке Лилли, которой отдавала нерастраченный запас материнской любви, и досадовала, что Франко Вассалли игнорирует ее как женщину. Лилли второй день отказывалась от еды, а босс ходил мрачный и, что ее особенно пугало, обращался с ней по-человечески. Сегодня он даже преподнес ей шоколадные конфеты – факт просто невероятный.
      Честно говоря, Магда сомневалась, что боссу удастся осуществить все, что он задумал, и в первую очередь – вырвать из рук похитителей мать, которую он буквально боготворил. Страшно подумать, что с ним произойдет, если эта история не закончится благополучно!
      Было уже девять вечера, впереди суббота и воскресенье, целых два свободных дня, которые она посвятит Лилли, если, конечно, шеф не загрузит ее внеурочной работой.
      Магда подошла к кабинету и постучала.
      – Войдите! – услышала она знакомый голос и, открыв дверь, остановилась на пороге.
      Франко Вассалли был в кабинете не один. Напротив него сидел адвокат Марио Този.
      – Я пойду, если больше не нужна, – сказала секретарша.
      – Да, конечно, – ответил Вассалли. – До понедельника.
      В эту минуту зазвонил телефон, и Магда привычно сняла трубку.
      – Одну минуточку, – сказала она и повернулась к шефу. – Звонит привратник, говорит, к вам какая-то синьора по имени Антонелла. Уверяет, что вы ей назначили.
      – Пусть поднимется, я ее жду, – распорядился Вассалли. – Проводите ее в мой кабинет и можете после этого идти.
 
      Женщина, назвавшаяся синьорой Антонеллой, была чем-то средним между каратисткой и торговкой с рыбного рынка: приземистая, мускулистая, с маленькими зоркими глазками, светлыми крашеными волосами, мощными руками. В белом пальто, плотно облегавшем ее мужеподобную фигуру, она вошла в приемную, пыхтя сигаретой, вставленной в длинный черный мундштук.
      Для Магды незапланированный визит незнакомки стал большой неожиданностью. Выходит, напрасно она считала, что в курсе всех дел своего босса, что-то, оказывается, он от нее скрывает. Последнее время у нее за спиной происходят какие-то темные дела, она это сердцем чувствует, возможно, синьора Антонелла имеет к ним какое-то отношение.
      Ничем не выдав своей обиды, Магда проводила странную посетительницу в кабинет шефа и отправилась домой.
 
      Франко Вассалли, расположившись за письменным столом своего кабинета в здании «Провеста», внимательно читал то, что принесла ему посетительница. Сверху на каждом машинописном листке стоял штамп: «Антонелла Роги. Служба информации».
      Дочитав последнюю страницу, Франко Вассалли поднял глаза. Синьора Антонелла стояла напротив него и, дымя своей сигаретой, терпеливо ждала.
      – Это все? – спросил Вассалли, встретив ее цепкий пронизывающий взгляд.
      – Это ответы на те вопросы, которые вы мне задали, – ответила женщина с характерной латиноамериканской интонацией.
      – Если я правильно понял, мне не мешало бы знать и еще кое-что?
      – Я ичерпывающе ответила на все ваши вопросы, – повторила синьора Антонелла. – Дополнительные сведения добыть не так-то просто, трудно предсказать, на что способны такие типы. Или, – она помедлила, – вы лучше их знаете, чем я?
      – Я хорошо их знаю, – подтвердил Франко Вассалли.
      – Вы уверены, что не следует поставить в известность полицию? – спросила синьора Антонелла.
      – Уверен, – твердо ответил Франко. – Это мое личное дело. Никакого вмешательства извне. Я справлюсь сам.
      – В таком случае я сделаю все, от меня зависящее, чтобы помочь вам в этом деле, можете на меня рассчитывать. – Не попрощавшись, синьора Антонелла направилась к двери.
      Франко поднялся из-за стола, открыл вмурованный в стену небольшой сейф, достал из него толстую пачку стотысячных банкнот и протянул посетительнице.
      – Это преждевременно, – ответила та, делая в воздухе отстраняющий жест.
      – Другого ответа я от вас и не ожидал, – улыбнувшись, заметил Франко. – Рассчитаемся после завершения нашей операции.
      – Всегда к вашим услугам, – ответила синьора Антонелла и вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.
      Франко Вассалли сложил листки, зашел в примыкавшую к кабинету туалетную комнату и сжег их над унитазом. Вернувшись к столу, он набрал телефон своей квартиры на виа Боргонуово.
      – Сегодня я не приду ночевать, – сказал он слуге.
      Открыв потайную дверь, замаскированную книжными стеллажами, Вассалли очутился в маленькой, но комфортабельной спальне. Раздевшись, он лег, потушил свет и прошептал:
      – Мама, не думай, что я тебя бросил. Все идет как надо, наберись терпения. – Он закрыл глаза, и слезы выступили у него из-под ресниц.

      Джулия лежала на больничной кушетке, сосредоточенно глядя в белый потолок, а Гермес, склонившись над ней, с внимательным видом, сантиметр за сантиметром ощупывал ее оперированную грудь.
      – Теперь заложи руки за голову, – распорядился он. – Так, молодец, а теперь…
      Джулия безропотно выполняла все указания своего «лечащего врача», чуткие пальцы которого, обследовав подмышечную впадину, переместились к ключице и двинулись выше, к шее.
      – Теперь сядь, – сказал Гермес.
      Джулия инстинктивно поправила комбинацию, чтобы прикрыть грудь, и только после этого села, уставившись теперь на потертый линолеум – смотреть на себя она избегала до сих пор.
      – Все хорошо, – сказал наконец Гермес. – Можешь одеваться.
      Джулия с чувством облегчения поспешила за ширму, а Гермес присел на кушетку, готовясь начать разговор о том, что волновало сейчас их обоих.
      – Значит, у нас может быть ребенок, – начал он, когда Джулия, уже одетая, вышла из-за ширмы. – Если ты, конечно, хочешь, чтобы он родился.
      – Скажи, как может отразиться на мне беременность? – спросила Джулия. – Я хочу знать всю правду, какой бы жестокой она ни была.
      – Правда состоит в том, что беременность ничем не грозит твоему здоровью. С этой стороны проблем нет.
      – Докажи.
      – Раньше считали, что женщинам, которые оперировались по поводу рака молочной железы, рожать противопоказано. Материнство, дескать, способно вызвать рецидив болезни. В качестве аргумента называли рост прогестерона и активизацию гормональных процессов, так сказать, факторы риска. Но в жизни эта гипотеза не нашла научного подтверждения. Больше того, в литературе описано много случаев, подтверждающих прямо противоположное. Я отношусь к тем, кто считает, что беременность и материнство только помогают женщинам изжить в себе страх перед болезнью, укрепляют волю к жизни.
      – У меня нет воли к жизни, – призналась Джулия.
      – Пока нет, – с ударением на первом слове поправил ее Гермес. – Но ты не одна, нас двое. Я всегда буду рядом. Пока жив.