Джулия забралась с ногами в кресло. Сначала ей стало тепло и уютно, но уже через несколько минут к ней снова вернулось чувство беспокойства. Если бы она могла проникнуть в таинственный мир, в котором обитает ее сын, если бы могла разобраться в его возрастных проблемах!
      Гермес, заехав за Джулией несколько часов назад, так и не смог добиться от нее ответа, почему она передумала лететь с ним в Лондон.
      – У меня серьезная проблема с Джорджо, – только и сказала она, – придется тебе лететь одному.
      Видя, что Джулия сильно встревожена, Гермес понял: что-то стряслось. Из деликатности он не задал ни одного вопроса и уехал в аэропорт с тяжелым сердцем. Романтическое путешествие вдвоем, только что казавшееся таким заманчивым, превратилось в бессмысленную, утомительную поездку.
      Оставшись одна, Джулия спустилась в кухню, накрыла стол на двоих и в тарелку Джорджо положила кольцо и цепочку. Потом вернулась в кабинет, выключила телефон и принялась ждать. За несколько часов томительного ожидания она многое передумала, но найти мало-мальски приемлемое оправдание поступку сына так и не смогла.
      Внизу хлопнула дверь – Джорджо наконец вернулся. Джулия взглянула на часы: ровно семь.
      – Мама, ты где? Есть кто дома?
      В голосе сына Джулии послышалось отчаяние, и она готова уже была вскочить с кресла и броситься к нему навстречу, но удержалась. Джорджо распахнул дверь кабинета и, заметив в темноте мать, в удивлении остановился на пороге.
      – Здравствуй, Джорджо! – стараясь казаться спокойной, первой поздоровалась Джулия.
      – Что это ты сидишь в темноте? – настороженно спросил Джорджо.
      – Жду тебя.
      – Ужинать будем?
      – Как скажешь.
      – Сейчас руки вымою и спущусь, – с облегчением, как показалось Джулии, сказал Джорджо и направился к себе.
      – Жду тебя в кухне, – вслед ему крикнула Джулия.
      Когда Джорджо вошел в кухню, она уже сидела на своем обычном месте, подперев кулаками подбородок.
      – Садись, – сказала она, – нам надо поговорить.
      Увидев в своей тарелке кольцо и цепочку Амбры, Джорджо бросил на мать злой взгляд, а потом изо всех сил швырнул тарелку об стену. После этого, не говоря ни слова, он выбежал в прихожую и быстро стал одеваться.
      – Ты куда? – спросила Джулия, подходя к нему.
      – Ухожу. Не хочу больше жить в этом чертовом доме!
      У Джулии болезненно сжалось сердце. Джорджо был похож на затравленного зверька, который мечется, не находя пути к спасению.
      – Куда же ты пойдешь, дурачок? – Джулия схватила его за полу куртки.
      – Убери руки! – грубо крикнул он. – Никогда не смей ко мне прикасаться, слышишь?
      Он уже взялся за ручку двери, но Джулия удержала его.
      – Я не узнаю тебя, мальчик мой, – растерянно пробормотала она.
      – Я сам себя не узнаю, – беспомощно прошептал Джорджо и разрыдался.
      Джулия обняла сына и тоже заплакала.
      – Сам не знаю, как это получилось, – всхлипывая, оправдывался Джорджо. – Мне нужны деньги, а ты мне их не даешь.
      – Как не даю? – возразила Джулия. – А десять тысяч лир каждую субботу?
      – Разве это деньги? Только на сигареты нужно три тысячи в день.
      «Оказывается, он еще и курит. Час от часу не легче», – подумала Джулия.
      – Ты хочешь сказать, что выкуриваешь пачку в день?
      – Да, представь себе! – с вызовом ответил Джорджо.
      – В пятнадцать лет еще рано курить, – единственное, что нашлась сказать Джулия.
      – Совсем не рано. У нас почти все ребята курят и учителя многие тоже.
      – Почему ты скрыл от меня это?
      – Потому что ты стала бы мне читать нотации, – ответил Джорджо, – а я ими по горло сыт. Когда я с сигаретой, я чувствую себя сильным и взрослым.
      Никогда еще Джулия так остро не ощущала своей беспомощности. Если бы с ней рядом сейчас был мужчина, он помог бы ей разобраться в проблемах сына – ведь ему по собственному опыту знакомы трудности взросления! Но, как всегда в критические моменты жизни, Джулия оказалась одна, и ей самой предстояло разбираться во всем, искать выход, принимать решения. Иногда она просто приходила в отчаяние от ответственности, которую жизнь взвалила на ее плечи.
      Джулия увлекла сына в гостиную, усадила на диван, села рядом.
      – Давай разберемся во всем по порядку, – сказала она спокойным голосом. – Начнем…
      – С чего? – насторожился Джорджо.
      – Ну хотя бы с того, что ты сегодня прогулял школу. Так или нет?
      – Так, – со вздохом признался Джорджо.
      – Почему?
      – Я был на демонстрации, – не слишком уверенно ответил он.
      – Да, я понимаю, без тебя бы демонстрация не состоялась, – Джулия бросила на сына насмешливый взгляд.
      – Не надо, мама! – Джорджо знал, какой язвительной бывает мать, когда выходит из себя.
      – И тебе хватило совести написать в записке про занятия у Фабио и даже про четверку по истории! – Не в силах находиться на одном месте, Джулия встала и теперь смотрела на сына сверху вниз.
      – Если бы я пошел в школу, ничего хорошего бы не было. Я написал то, чего ты от меня ждешь. И чего я сам от себя жду, – добавил он, смущенно потупившись.
      – Ложь всегда открывается, – сказала Джулия. – Я хотела тебя найти и позвонила Фабио. Неужели ты не понимаешь, что врать унизительно! Где же ты был?
      – В парке с ребятами.
      – Что можно делать в парке столько времени?
      – Мы играли в футбол, курили. Но у меня было плохое настроение из-за всего этого.
      – И как же ты собирался распорядиться награбленным? – Не удержавшись, Джулия снова перешла на язвительный тон.
      – У нас есть один парень из выпускного класса, так вот он хорошие деньги дает за такие вещи.
      – Хорошие – это сколько?
      – Ну, тысяч десять может дать, а то и все пятнадцать. Но честное слово, мама, я бы не продал ему вещи Амбры, я сразу же понял, что поступил ужасно.
      Сердце у Джулии колотилось, хотя внешне она казалась спокойной. С большим трудом она сдержалась, чтобы не влепить сыну пощечину.
      – Какой молодец! Не продал бы! А что бы ты делал с украшениями бедной Амбры!
      – Когда я вернулся из парка, хотел положить их обратно в ее сумку, но Амбра ушла. А тебя дома не было… Я чувствую себя очень-очень виноватым, – со слезами в голосе произнес Джорджо.
      Невольно Джулия вспомнила свое детство. Они росли втроем – она, сестра Изабелла и брат Бенни – он теперь модный адвокат. Большой дружбы между ними не было, каждый жил сам по себе, но Джулия помнит, что ее всегда что-то мучило, она все принимала слишком близко к сердцу. Такой уж характер, ничего не поделаешь. Джорджо, похоже, в нее: незначительная проблема перерастает у него в трагедию, и он, теряясь, может совершить ошибку. Его бессмысленно наказывать. Угрызения совести для такого ранимого мальчика, как он, – страшнее любого наказания.
      – А ведь мы с Амброй были в комиссариате, – сказала Джулия после паузы. – Оставили заявление о краже.
      Джорджо посмотрел на нее с отчаянием.
      – Ты должен сам признаться Амбре. Другого выхода нет.
      – Ни за что! – в отчаянии крикнул мальчик. – Я лучше уйду из дома, спрячусь где-нибудь.
      – От своей совести не спрячешься.
      Джулия включила телефон и набрала номер Амбры.
      – Джорджо хочет что-то тебе сказать, – поздоровавшись, сообщила она.
      Джорджо долго не мог произнести ни слова.
      – Это я сделал, – с трудом выговорил он наконец, на глазах превращаясь в маленького беспомощного мальчика, подавленного своей безмерной виной.
      – Что ты сделал? – не поняла Амбра, любившая Джорджо, как родного сына.
      – Украл вещи из твоей сумки. Прости меня. – И он нажал на рычаг.
      Джулия почувствовала некоторое облегчение.
      – А теперь поговорим о твоем курении. Когда ты начал?
      – Прошлым летом. Ты тогда уехала отдыхать с Гермесом, и папы в городе не было. Никому я не был нужен.
      Джулия не поняла, пытался ли он обвинить их, родителей, или в самом деле пережил тогда душевную драму.
      – Ты разве не знаешь, что курить вредно? – понимая, что говорит совсем не то, что надо, спросила Джулия.
      Она вспомнила трудный разговор с отцом, когда, влюбившись в Лео, взрослого, женатого мужчину, объявила о своем намерении с ним жить. Отец желал ей добра, но его доводы до нее не доходили. «Опыт нельзя передать, – сказал тогда учитель латинского языка Витторио де Бласко, – его можно лишь выстрадать, набив себе шишек, что вы, молодые, и делаете. Когда-нибудь, лет через двадцать, ты вспомнишь мои слова и будешь горько плакать, потому что окажешься в такой же роли. Твой собственный ребенок останется глух к твоим увещеваниям, и ты поймешь всю меру моего отчаяния и моего бессилия». Да, прав оказался отец в своем пророчестве, Джулия только теперь это наконец поняла.
      Как помочь сыну? Как размотать этот клубок? Она сама постоянно мучается неразрешимыми вопросами, так, может быть, ее сомнения и страхи передаются Джорджо? Может быть, курение, плохая учеба – следствие ее собственного душевного надлома?
      – Что ты думаешь делать, Джорджо? – спросила она, едва сдерживая слезы.
      – Не знаю, – ответил он. – А ты сама? Ты что думаешь делать?
      – Тоже не знаю, мой мальчик, похоже, мы оба заблудились в тумане, – откровенно призналась Джулия. – По-моему, нам ничего не остается, как, взявшись за руки, побыстрее из него выбираться. Для начала найдем пиццерию, где готовят настоящую пиццу, согласен?
      – Согласен, но при одном условии: ты не будешь ругаться, что я курю.
      – Обещаю, – со вздохом сказала Джулия, решив про себя, что все проблемы одним махом не решишь.
      В пиццерии Джорджо достал из кармана пачку сигарет и с наигранной небрежностью закурил. Помня о своем обещании, Джулия промолчала, хотя сигарета в еще по-детски припухлых губах сына повергала ее в полное отчаяние.

      Сопровождаемый верным Волком, Франко Вассалли вошел в зал заседаний, убранство которого свидетельствовало о вкусах его владельцев – денежных ломбардских буржуа: стены обшиты панелями из светлого ореха, на длинном массивном столе бронзовые лампы под зелеными стеклянными абажурами. Единственное украшение этого помпезно-казенного помещения – женский портрет работы Джованни Больдини на противоположной от двери стене.
      Зал, как, впрочем, и все здание, принадлежал компании «Провест», которая за восемь лет своего существования достигла процветания. Не брезгуя в достижении целей никакими средствами, она превратилась в настоящего финансового кита, заставив считаться с собой и партнеров, и конкурентов.
      Официант, убиравший со стола кофейные чашки, заметил входящего в зал Вассалли и торопливо вышел.
      Подойдя к председательскому креслу во главе стола, Вассалли протянул руку к папке с документацией, которую держала Магда, и только после этого кивнул сидящим за столом. Он не стал извиняться за опоздание, словно хотел подчеркнуть свои хозяйские права.
      Среди собравшихся он заметил адвоката Марио Този, знающего как свои пять пальцев условия всех контрактов «Интерканала», и директора-распорядителя Андреа Конти. В присутствии обоих на очередном полугодовом собрании акционеров не было никакой необходимости.
      Справа сидел вице-президент телекомпании, банкир Жорж Бертран, держатель сорока процентов акций. Он немного напоминал Жана Габена, но ему не хватало обаяния и значительности великого актера. Когда-то у них с Вассалли были добрые, даже дружеские отношения, но теперь все изменилось.
      Напротив француза сидел английский издатель Алан Грей, родственник того Алана Грея, чью виллу Вассалли снимал для своей матери. Издатель был первым владельцем «Интерканала», и это ему принадлежала идея евровещания, но реализовать ее ему в одиночку не удалось: предприятие приносило одни убытки. Шестнадцатичасовой график передач non stop – спортивные программы с восьми утра до двенадцати ночи – смотрели всего двенадцать миллионов семей, а этого для процветания телеканала недостаточно. Алан Грей, хоть и был оптимистом по натуре, но в конце концов понял, что ему не справиться. Чтобы не потерять все, он решил найти компаньонов.
      На сегодняшний день у этого сдержанного голубоглазого господина средних лет оставалось пятнадцать процентов акций, да и теми он собирался поделиться с Бертраном, о чем тот и готовился известить собравшихся в зале акционеров.
      Франко Вассалли, однако, уже знал, какой ему готовят сюрприз, и решил нанести удар первым.
      – Мы собрались здесь, чтобы подвести итоги полугодия, – начал он небрежной скороговоркой, хотя прекрасно знал, что тайная цель сегодняшней встречи – расправа с ним, нынешним президентом компании. – Думаю, нет необходимости подробно останавливаться на всех пунктах финансового отчета, достаточно сказать, что под моим руководством «Интерканал» не только перестал быть убыточным, но уже приносит солидный доход. В этом году, например, чистая прибыль составила тридцать миллиардов лир.
      Сделав небольшую паузу, Вассалли улыбнулся своей неотразимой улыбкой и продолжал:
      – Я надеялся услышать если не аплодисменты, то, по крайней мере, похвалу в свой адрес. Да, я считаю исключительно своей заслугой превращение убыточной, отягощенной долгами телестудии в процветающую телекомпанию. Теперь она лакомый пирог, и кое-кому хочется откусить от этого пирога кусок побольше и пожирнее. Казалось, после напряженной работы можно перевести дух и обдумать следующие шаги, но у моего друга Бертрана иное мнение. С помощью Алана Грея он намерен отстранить меня от руководства.
      Франко говорил ровным суховатым голосом, будто продолжал отчитываться перед присутствующими о проделанной работе, однако его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
      Бертран покраснел и метнул в президента взгляд, полный ненависти.
      – Ты ведешь себя как единоличный хозяин! – не владея собой, воскликнул он. – Ты не ставишь нас в известность о своих действиях. Прибыль – тридцать миллиардов, а кто видел эти деньги? Где обещанные дивиденды? Твои преобразования не вызывают у меня восторга, но ты плевать хотел на мое мнение! Хватит, я не намерен больше быть немым свидетелем твоих махинаций. Я обрел дар речи, и тебе придется со мной считаться!
      Когда Франко Вассалли согласился возглавить «Интерканал», он поставил Алану Грею условие, что будет осуществлять преобразования самостоятельно. За это он согласился взять в компаньоны Жоржа Бертрана и обещал, что через два года добьется процветания. Студия встала на ноги уже через год, правда это стоило немалых жертв: пришлось разорвать несколько обременительных контрактов, уволить половину сотрудников и внести изменения в сетку телевещания. Число зрителей подскочило до двадцати миллионов семей, а это дало возможность поднять тарифы на рекламу, которая приносила теперь на тридцать процентов больше прибыли. Но Франко Вассалли считал, что это не предел. У него были большие планы на будущее, и он не хотел, чтобы ему мешали.
      – Ты прав, твое мнение меня мало интересует, – ответил он своему французскому компаньону. – Я создаю самую крупную телевизионную компанию в Италии, и этот проект требует огромных затрат. Аренда спутников и зданий для телестудий влетает нам в кругленькую сумму, но все окупается рекламой. Если бы ты был более дальновидным, то понял бы, что игра стоит свеч. Но у тебя нет терпения, ты хочешь сразу получать дивиденды. Посмотри, как растет наша популярность! Мы заключили контракты с Англией, Францией, Италией, Бельгией и Германией, и это только начало. Так неужели ты думаешь, что я уступлю тебе место на капитанском мостике и позволю управлять этим кораблем, идущим по проложенному мною курсу?
      Франко посмотрел вниз, словно рассчитывая на поддержку своего верного пса, но Волк крепко спал, прислонившись головой к ножке стола.
      – А ты, Алан, – обратился он к издателю, – поступаешь еще хуже. Поддерживая Бертрана, ты роешь яму самому себе.
      Вступая в бой, Франко понимал, что силы не равны: у его компаньонов на двоих было пятьдесят пять процентов акций против его сорока пяти.
      – Мне очень жаль, Франко, – подал наконец голос Алан Грей. – Я ничего не имею лично против тебя, но сейчас я на стороне Бертрана.
      Франко не удивил такой ответ. Он знал, что дела в издательстве Грея идут хуже некуда: умный, интеллигентный, образованный англичанин был полностью лишен деловых качеств. Сейчас ему позарез нужны были деньги, и Бертран, выкупая у него часть акций, спасал его от краха.
      – Я могу предложить тебе шесть миллионов фунтов стерлингов, – сказал Франко Вассалли.
      – Это двенадцать миллиардов лир! – ужаснулся Андреа Конти.
      Жорж Бертран предлагал три миллиона фунтов стерлингов за восемь процентов акций, которые вкупе с его сорока процентами обеспечили бы ему главенствующее положение в «Интерканале».
      Зная об этом, Франко удвоил цену. – Ты блефуешь, – крикнул Бертран, – у тебя нет ни лиры наличных.
      – Через два дня ты получишь шесть миллионов, – не обратив внимания на реплику Бертрана, продолжал, обращаясь к англичанину, Франко. – Или, если тебя это устроит, двенадцать миллиардов лир.
      – Не верь ему, Алан, – срываясь с места, крикнул банкир, – нет у него ни единой лиры!
      – Это правда, – совершенно спокойно подтвердил Вассалли, – но правда также и то, что я всегда выполняю обещания. Итак, я обещаю тебе, Алан Грей, ты получишь всю сумму сполна.
      – К понедельнику деньги будут? – уточнил англичанин.
      – Будут, – твердо сказал Франко.
      Издатель довольно улыбнулся.
      – Я верю тебе, Франко. – И, повернувшись к Бертрану, произнес: – Прости, Бертран, но я предпочитаю принять предложение Франко, ведь он, а не ты возродил дело.
      Жорж Бертран еще пытался уговаривать Грея, но партия была разыграна, и ему ничего не оставалось, как признать свое поражение.
      Открылась дверь, и обычно невозмутимая Магда, на этот раз бледная и взволнованная, торопливо направилась через зал заседаний к своему патрону.
      – Я должна вам кое-что сказать, – зашептала она ему на ухо.
      Франко Вассалли посмотрел на нее удивленно.
      – Так говорите, к чему такая таинственность?
      – Это касается лично вас, – растерянно объяснила секретарша.
      – Все, что касается меня, касается и моих компаньонов, – твердо и громко заявил Франко Вассалли.
      Магда глубоко вздохнула и с отчаянием в голосе произнесла:
      – Вашу мать похитили.

      Кофе остывал, но Джулия, сидя за кухонным столом, рассеянно листала «Коррьере делла сера». Амбра, хлопоча по хозяйству, бросала на нее время от времени беспокойные взгляды, не узнавая старой подруги. За свою жизнь Джулия немало хлебнула горя, но ее не сломили ни измена мужа после рождения Джорджо, ни самоубийство матери, ни даже обнаруженная у нее опухоль. Сейчас же, спустившись к завтраку, она выглядела опустошенной и обессиленной.
      – Подогреть тебе кофе? – чтобы хоть как-то отвлечь Джулию от мрачных мыслей, заботливо спросила Амбра.
      Ответом ей было какое-то невразумительное бормотание.
      – Джулия, очнись! – взмолилась домоправительница. – В конце концов это было просто ребячество, могу дать голову на отсечение. Я уверена, Джорджо никогда больше такого не сделает.
      – Я бы тоже хотела так думать, – подняв глаза, задумчиво сказала Джулия. – Но Джорджо так изменился, по-моему, он в глубоком кризисе…
      – В пятнадцать лет многие переживают кризис и совершают массу глупостей, но у тебя нет оснований для беспокойства. Джорджо хороший мальчик, у него здоровая натура, все обойдется. Послушайся моего совета, не трогай его. Вот увидишь, он скоро придет в норму.
      – Дай-то Бог! – вздохнула Джулия. – Знаешь, мы вчера долго разговаривали с ним, и я поняла, ему очень трудно. Что-то мучает его, иначе он не выкуривал бы по пачке в день. А виновата во всем я. Я не смогла найти к нему подхода в самый трудный момент его жизни, когда моя помощь была ему просто необходима.
      – Не казнись ты так! У мальчика переходный возраст, незачем делать из мухи слона.
      – А курение? Целая пачка в день – это что, в порядке вещей?
      – Поговори с Лео, в конце концов, он же отец. Если Джорджо действительно запутался в своих проблемах, он как мужчина скорее поймет, в чем тут дело.
      – Может быть, ты права, а впрочем, не знаю. Отец из Лео никакой. Да и муж тоже. Все у него всегда хорошо, никаких проблем, живет, как живется.
      – А что тут плохого? – возразила Амбра. – Разве лучше все усложнять, как ты? Не обижайся, я знаю тебя шестнадцать лет и имею право высказать свое мнение. Так вот, ты всегда находишь причину для волнений. А ты смотри на вещи проще, не изводи себя по пустякам.
      Разволновавшись, Амбра загрохотала грязной посудой, составляя ее в мойку, потом принялась отщипывать листья от кочана салата.
      – Ой, совсем забыла! – вдруг спохватилась она. – Тебе же Гермес звонил из Лондона!
      – Когда?
      – Час назад, ты еще спала.
      – Надо было меня разбудить.
      – Гермес не велел, он считает, что сон для тебя самое главное. Просил передать, что прилетит после обеда, а вечером за тобой заедет. Я поняла, что вы где-то вместе ужинаете, так что почисти перышки и жди.
      Джулия только тяжело вздохнула.
      – Что тебе опять не так? Ужин вдвоем, интимная обстановка, зажженные свечи, разве это не здорово?
      – Ах, Амбра, я чувствую себя такой старой! – В голосе Джулии послышались слезы. – Иногда мне кажется, что я заблудилась и не могу найти дорогу. Почему я не такая, как моя золовка Сильвана или сестра Изабелла? Все им ясно и понятно, никаких проблем, никаких кризисов…
      – И никаких радостей, – докончила Амбра. – Ты известная писательница, ты имеешь успех.
      – Честное слово, я никогда к нему не стремилась.
      – Вот поэтому ты его и имеешь. Успехом Бог награждает, он отмечает человека еще при рождении. Я по тебе вижу, он нелегко дается, этот успех, причиняет боль, как кровоточащие стигматы, но все равно ты счастливая, очень счастливая, Джулия. Помнишь, мы познакомились с тобой, когда ты ждала Джорджо? – Амбра улыбнулась, вспоминая далекое время. – Врачи тебе велели лежать, чтобы не случился выкидыш, и ты начала писать. Твой живот рос, а ты сочиняла первый в своей жизни роман. Думаешь, я забыла, как тебе было трудно? Лео бросал тебя одну, говорил, едет в командировку, а сам проводил время в свое удовольствие, вечно вокруг него вились бабы… И все равно я тебе завидую.
      А Джулия в эту минуту завидовала Амбре и готова была поменяться с ней судьбой – так энергична, крепка душой и телом была ее верная домоправительница и подруга. Нет, дело не в судьбе, а в характере. Джулия поняла, что сама собой недовольна и никогда не была довольна. Не было в ее сердце покоя, постоянно мучили сомнения и страхи. А с недавнего времени еще добавилась и болезнь. Хотя Гермес после операции и курса радиотерапии заверил ее, что она здорова, Джулия почти физически чувствовала, что рак, поселившийся в ней, не покинул ее тела.
      Каждый раз после душа рассматривая себя в зеркале, она с тоской отмечала: прооперированная грудь стала меньше здоровой, сосок поднялся выше. Неужели жизнь кончена в сорок с небольшим? Иногда ее охватывало желание проверить, может ли она понравиться какому-нибудь мужчине, остались ли в ней еще очарование, женская привлекательность. Гермес в счет не шел, он всю жизнь видел в ней пятнадцатилетнюю девочку и не замечал, как она стареет.