«Фонтекьяру» оккупировали телевизионщики. Повсюду стояли фургоны, грузовики, легковые машины, ящики с реквизитом, под ногами тянулись кабели, слышались громкие голоса. Актеры, администраторы, электрики и операторы, гримеры и костюмеры толпами ходили по имению, чувствовали себя как дома, не обращая на хозяев никакого внимания.
      – Когда же закончится этот кошмар? – в отчаянии воскликнул Марчелло, глядя в окна на царящую перед домом суету.
      – Можно подумать, что ты с луны свалился, – раздраженно заметила Теа. – Сам знаешь, съемки продлятся не меньше недели.
      Досадуя, что пришлось отменить большую часть уроков и жалея лошадей, которые все сильнее нервничали в непривычной обстановке, Марчелло готов был во всем обвинить подругу.
      – Неужели это было так необходимо? – с упреком спросил он.
      Разговор происходил за завтраком. Джорджо, как заправская хозяйка, накрыл на стол, подал мед и горячие гренки.
      – Простите, что вмешиваюсь в вашу любезную беседу, – как всегда, насмешливо сказал он, – но мне все это нравится. Скорее бы начались съемки! Я жду не дождусь, когда на площадке наступит наконец тишина и первый раз крикнут: «Мотор!»
      Теа и Марчелло пропустили слова Джорджо мимо ушей.
      – Я спрашиваю, неужели было так уж необходимо впускать в имение эту дикую орду? – словно провоцируя скандал, снова спросил Марчелло.
      – Нет, нет и нет! – выходя из себя, крикнула Теа. – Это не было необходимо. Тебе известно, что никто нас не вынуждал, мы просто согласились на очень выгодное предложение. Нечего строить из себя невинную жертву! За каждый день съемок нам так много платят, что мы сможем купить пару чистокровных скакунов. Неужели трудно немного потерпеть?
      – С вашего позволения, я откланяюсь, – снова прервал их Джорджо. – Мне настоятельно требуется сходить в конюшню. – В его обязанности входило трижды в день менять соломенные подстилки в стойлах, что он и делал с большой аккуратностью. – Можете меня не провожать, я сам найду дорогу.
      Джорджо вышел, деликатно закрыв за собой дверь, а молодые люди, не обратив на него никакого внимания, продолжали ссориться.
      – Все началось с приезда твоей матери, – заявил Марчелло. – До нее мы жили спокойно.
      – Моя мать уже уехала. Может быть, теперь Джорджо во всем будешь обвинять?
      – Не надо, не передергивай!
      – Если он тебе мешает, скажи ему, чтобы уезжал, это будет очень красиво.
      Теа резко встала из-за стола, надела старую куртку, в которой занималась грязной работой, и направилась к двери. Она не могла больше вынести этого занудства. Если Марчелло раскапризничался, ему бесполезно что-то доказывать – все равно не поймет.
      – Ты сейчас вылитая Марта, – небрежно заметил Марчелло, стараясь побольнее обидеть Теодолинду. Он прекрасно знал, что она ненавидит, когда ее с кем-то сравнивают, а уж тем более – с матерью.
      – Лучше бы ты этого не говорил, – с угрозой в голосе сказала она. – Запомни, меня зовут Теа, и точка!
      – Я всегда говорю то, что думаю.
      – Почему же в таком случае ты молчал, когда я вела переговоры с директором картины, когда обсуждала с ним условия, когда подписывала бумаги? Смелости не хватило отказаться от прибыльного предложения?
      – Я же видел, что ты просто голову потеряла из-за этих паршивых денег.
      – Ах так, они паршивые?! – взорвалась Теа. – Конечно, тебя не касаются ни счета, ни кредиты, ни выплаты по процентам. Этой грязной работой ведь я занимаюсь.
      – Ты хочешь сказать, что я ничего не делаю? Нет, правильно говорится, что яблоко от яблони недалеко падает. Дочь Марты Корсини только и может, что считать деньги, как кассовый аппарат. А для меня деньги – ничто. Я никогда их не имел, не имею и иметь не буду, но, хоть я и беден, я не позволю, чтобы об меня вытирали ноги! Все, я уезжаю, теперь ты в «Фонтекьяре» полновластная хозяйка.
      С этими словами он вышел из дома и направился к своей машине. Теа бросилась за ним.
      – Прости меня, Марчелло, я не хотела тебя обидеть, – в отчаянии кричала она ему вслед. – Вернись, пожалуйста!
      Но Марчелло решительно и несколько театрально сел в машину и, включив зажигание, сорвался с места.
      Теа вернулась в дом и, прислонившись к дверному косяку, разрыдалась.
      – Дура, какая же я дура! – ругала она себя. – Как я теперь буду здесь одна?
      Марчелло начал первый, к тому же сравнил ее с матерью, вот она и вышла из себя. Его тоже можно понять. Он так много сделал для нее, когда она была в кризисе. Это он предложил купить имение, завести лошадей, это он заставил ее поверить в себя, нашел ей занятие по душе. Неужели одно неосторожное слово способно разрушить союз, казавшийся им обоим таким прочным?
      Теа побежала в конюшню. Джорджо как раз выводил на манеж оседланную Кациму: несколько уроков молодым людям все-таки удалось сохранить.
      – Пусти! – Теа оттолкнула Джорджо и вскочила в седло, собираясь отправиться в погоню за уехавшим Марчелло. Она рассчитывала, что, если поскачет напрямик и срежет угол, успеет перехватить его перед выездом на шоссе.
      Она натянула удила, но лошадь, вдруг испугавшись, взбрыкнула, и Теа, перелетев через ее голову, упала на землю и потеряла сознание.
 
      Когда она очнулась, то увидела склонившегося над ней незнакомца с голубыми глазами и светлыми волосами до плеч. Заметив, что Теа открыла глаза, он спросил ее по-английски:
      – Как ты?
      Теа подумала, что голубоглазый блондин ей снится. Откуда взялся здесь этот красавец, похожий на сказочного принца?
      Словно для того, чтобы доказать свою материальность, молодой человек попросил расступиться сбежавшийся народ и, подняв Теа на руки, понес ее в дом. Она закрыла глаза и, вдыхая незнакомый пряный запах одеколона, прижалась к незнакомцу. Ей хотелось, чтобы эти сильные руки никогда ее не отпускали.

      Его звали Род Уард. Ему было двадцать шесть лет, он выглядел как атлет, улыбался неотразимой улыбкой и исполнял в сериале по роману Джулии де Бласко главную мужскую роль. Теа влюбилась в него без памяти. Когда они ненароком встречались, у нее начинали дрожать колени и срывался голос.
      – Он тебе нравится? – спросил Джорджо, сидя на перекладине ограждения манежа.
      – Ничего парень, – неопределенно ответила Теа и опустила глаза.
      Невдалеке от них готовили площадку для съемок очередного эпизода, а Род сидел на ступеньках фургона и слушал наставления режиссера. Время от времени он поворачивал голову и смотрел на Теодолинду.
      – Кацима и Кадим застоялись, надо бы их погонять, – сказала Теа. – Марчелло нет уже четыре дня.
      – На меня не рассчитывай, – испугался Джорджо, вспомнив головокружительный полет Теодолинды, по счастливой случайности закончившийся благополучно. – Эти скакуны слишком норовисты.
      – А я тебя и не имела в виду. Просто сказала, что надо бы на них покататься, да некому.
      – Почему некому? – раздался голос Рода. – Перед вами профессиональный ковбой. Прежде чем стать актером, я объезжал лошадей на ранчо в Колорадо. Сейчас у меня два часа свободных, могу вам помочь.
      – Спасибо за любезность, но сейчас у нас по расписанию кормежка. Лошади привыкли к определенному режиму.
      – Что ж, могу и вечером их погонять, когда съемочный день закончится.
      – От Марчелло есть известия? – спросил Джорджо, когда Род отошел.
      – Он вернулся в Милан, в свою мансарду.
      – Как думаешь, он приедет обратно?
      – Приедет, если я брошусь перед ним на колени и попрошу прощения. А вернуться и самому извиниться ему гордость не позволяет.
      – Ты ведь съездишь за ним, правда? Разве можно расходиться из-за какой-то дурацкой ссоры?
      Джорджо даже подумать не мог, что он потеряет такое надежное убежище, едва успев его обрести.
      – Не волнуйся, я съезжу. Но я не хочу, чтобы он думал, будто я не могу без него обойтись. У меня тоже есть гордость.
      – Но ведь тебе без Марчелло действительно не обойтись. Здесь столько работы, что без него не справиться.
      – Верно, но я все равно ему этого не скажу.
      – Мне все равно, что ты ему скажешь, главное – возвращайтесь вместе, – тяжело вздохнул Джорджо. – Я уже устал от того, что все вокруг расходятся. Я с вами мало прожил, но привязался к обоим и не хочу, чтобы из-за какого-то киношного ковбоя развалилась такая хорошая пара. – Да я с ним так, просто кокетничаю, – успокоила Джорджо Теа, – мне ведь всего восемнадцать лет!
      – Марчелло это не понравится, – очень серьезно сказал Джорджо.
      – Подумаешь! – презрительно фыркнула Теа. – В конце концов, я не его собственность.
      Она немного слукавила, сказав, что просто кокетничала с американцем. Род ей нравился, очень нравился. Он пробудил в ней волнение, которого она никогда прежде не испытывала. С Марчелло ей было хорошо и покойно, а при одной только мысли о Роде начинало стучать в висках. Что с ней происходило – Теа и сама толком не понимала.
 
      К вечеру «Фонтекьяра» затихла. Съемочный день закончился, все, кроме Рода, отправились ночевать в гостиницу. Когда американец вошел в конюшню, Теа и Джорджо чистили лошадей.
      Джорджо, хоть и не имел опыта в любовных делах, сразу догадался, что Кадим и Кацима для Рода были лишь предлогом. Намерения этого слащавого соблазнителя не оставляли у него никаких сомнений. Не зная, куда деваться от охватившего его смущения, Джорджо опустил глаза и тихо сказал:
      – Пойду готовить ужин.
      В эту минуту он очень сочувствовал Марчелло, который, сидя в своей миланской мансарде, даже и не догадывался о грозящей ему опасности.
      – Сейчас я приду, – вдогонку ему крикнула Теа.
      – Нет, ты останешься, – удерживая ее за руку, шепнул Род. – Уже четыре дня ты играешь со мной в прятки, а теперь попалась, птичка.
      Теа попыталась освободиться, но он крепко обнял ее и поцеловал в губы. От поцелуя у нее закружилась голова, однако она сказала с вызовом:
      – Оставь меня, у тебя на лице написано, что ты обманщик.
      – Молчи! – И Род, покрывая лицо Теа поцелуями, потянул ее к копне соломы.
      – Не надо, – протестовала Теа, – я тебя совсем не знаю.
      – Ничего и не надо знать. Мы вдвоем, этого достаточно. – Его рука проникла под майку и сжала ее грудь.
      Теа вспомнила мать, которая предпочитала знакомиться с мужчинами сразу в постели, и ее передернуло от отвращения. Нет, она не хочет быть на нее похожей, не хочет терять достоинство, не хочет терять Марчелло!
      Придя в себя, словно от холодного душа, она вскочила и крикнула:
      – Да, ты мне нравишься, я хочу тебя, но ни за что этого не сделаю!
      – Почему, дурочка! Если чего-то хочешь, зачем отказываться?
      – Так уж я глупо устроена, не умею предавать. Может, слышал такое слово – «верность»?
      – Как же, как же, конечно, слышал! – насмешливо сказал Род. – И про платоническую любовь слышал. Но мы-то с тобой знаем, что это бредни.
      Он тоже встал с соломы и снова обнял Теа, но почувствовал, что она холодна, как лед.
      – Мы с тобой мыслим по-разному, – отстраняясь, сказала Теа. – Пусти меня, я должна идти.
      Род растерялся. Впервые в жизни его отвергала женщина. Он не мог в это поверить.
      – Брось ломаться, – еще до конца не осознавая своего поражения, сказал он, – иди ко мне.
      – Послушай, ты не понимаешь, – попыталась объяснить ему Теа, – я не могу. Для тебя переспать с женщиной – в порядке вещей, ты завтра же обо мне забудешь. А я вернусь к своему другу и, обнимая его, буду мучиться из-за своей измены.
      – После меня ты ни о ком больше не будешь думать, – нахально заявил Род. – Таких, как я, больше нет на свете.
      – Да таких на каждом углу! Тоже мне, индивидуальность! Если хочешь знать, Марчелло я всем в жизни обязана, а ты? Что ты можешь мне предложить?
      – Незабываемую ночь, – ответил актер. – Разве мало?
      – Ночь, даже незабываемая, ничто по сравнению с целой жизнью, – уверенно сказала Теа и вышла из конюшни.

      Яхта, стоявшая на причале в Рапалло, называлась «Серена». На ней развевался английский флаг, и два матроса тоже были англичанами.
      – Снимаемся с якоря, – сказал Франко Вассалли старшему из матросов. – Курс на Гибралтар через Минорку.
      Матрос хоть и остался невозмутимым, но в душе очень удивился. Во-первых, в ноябре хозяин никогда не появлялся на яхте, а во-вторых, и это самое главное, никогда не привозил с собой женщин.
      – Пойдем в каюту, – сказал Франко Джулии.
      Покинув виллу Реале, они прилетели сюда, чтобы спрятаться от всего мира.
      Каюта располагалась на корме. Войдя в нее, Джулия увидела двуспальную кровать, покрытую накидкой из золотистой норки, и легла, лаская рукой нежный мех.
      – Кажется, я сошла с ума, – прошептала она. – Бросилась к тебе очертя голову, как влюбленная двадцатилетняя девчонка. Что со мной происходит?
      – Не копайся в себе и не думай ни о чем, – сказал Франко, ложась рядом с ней. – Все и так ясно.
      – Что тебе ясно?
      – Мы оба хотим, чтобы это сказочное приключение никогда не кончалось.
      – Но я сбежала из дома без ничего, – засмеялась Джулия, – мне даже переодеться не во что.
      – Мне тоже, но об этом не беспокойся. Зайдем в какой-нибудь порт и купим себе одежду.
      – И еще мне надо срочно позвонить Амбре. Я не хочу, чтобы меня разыскивали с полицией.
      – Не надо звонить, – мягко, но твердо прошептал Франко, нежно касаясь губами ее щеки. – Я боюсь.
      – Чего? – удивилась Джулия.
      – Боюсь, что волшебство потеряет силу, что мы вдруг проснемся и поймем, что все это нам приснилось.
      – Сны иногда сбываются, – сказала Джулия, мысленно покраснев за столь банальную фразу.
      – Будем надеяться. Сейчас для меня нет ничего реальнее, чем нежная кожа под моими пальцами, – со стоном наслаждения прошептал Франко, лаская ее грудь. – Как она прекрасна, Джулия, я не хочу, чтобы другие мужчины к ней прикасались.
      Страх, живший в Джулии со дня операции, неожиданно исчез. Она, изогнувшись, как кошка, вся подалась навстречу ласке, трепеща в предвкушении чуда.
 
      В Портофино они сошли на берег, и пока Франко что-то покупал себе в магазине, Джулия поспешно бросилась к телефону-автомату.
      – Амбра, не волнуйся, со мной все в порядке! – торопливо сказала она. – Вернусь через несколько дней. Не забудь предупредить Джорджо.
      Она была сейчас совершенно спокойна за сына. Рядом с Теа и Марчелло он преобразился.
      – Джулия, ради Бога, – взмолилась Амбра, – скажи, где ты? Что опять за таинственное исчезновение?
      – Прошу тебя, Амбра, не допытывайся. Даю честное слово, что у меня все хорошо.
      – Гермес уже три раза звонил из Нью-Йорка! – В голосе Амбры послышался укор. – Что мне ему говорить?
      Для Джулии сейчас не существовало никого, кроме Франко, и она не хотела возвращаться на землю из своего волшебного мира.
      – Все, Амбра, пока, – скороговоркой сказала она и быстро повесила трубку, потому что увидела в дверях магазина Франко.
      – Кому ты звонила? – спросил он.
      – Я хотела, но передумала, – слегка смутившись, ответила Джулия. – Решила не выдавать никому нашей тайны.
      – Правильно сделала, – сказал Франко, не сомневаясь, что Джулия соврала.
      Он обнял ее за плечи, и они пошли на пустынную пристань, залитую светом фонарей и полной луны.

      Гермес попрощался с Амброй и положил под телефонный аппарат пять долларов. Ему нравился этот американский обычай расплачиваться в гостях за телефонные разговоры. Можно, по крайней мере, спокойно звонить, не испытывая угрызений совести перед хозяевами. Возможно, Шнайдер будет шуметь, если заметит деньги, но у него, как понял Гермес, с финансами сейчас неважно. Мало того, что бывшей жене приходится отстегивать крупные суммы, он еще должен оплачивать его звонки в Италию.
      Гермес звонил из спальни и, положив трубку, огляделся. Комната соответствовала характерам ее владельцев: книги по медицине, плюшевые зверюшки, деревянное распятие и звезда Давида. На стенах пара акварелей, на книжных полках коллекция трубок и фарфоровые статуэтки, под стеклом хрустальные бокалы, на столике у кровати – бусы из дешевых камней.
      Хайни и Джудит принадлежали к разным поколениям, однако их сердца бьются в унисон, это заметно. Даже в этих не вяжущихся между собой предметах есть какая-то гармония. Словно два человека из разных миров, Хайни и Джудит внимательно всматриваются друг в друга, и это стремление понять делает их отношения особенно близкими.
      Гермес сидел на краю кровати, а одна из собак Джудит примостилась у его ног.
      Размышляя об отношениях своих американских друзей, Гермес испытывал невольную зависть. У них с Джулией с некоторых пор взаимопонимание исчезло. И хотя во многом психическое состояние Джулии объяснялось перенесенной болезнью и операцией, Гермесу от этого было не легче.
      Он вспомнил наивную романтическую девочку, в которую влюбился на заре жизни. Теперешняя Джулия на нее совсем не похожа. Она независима и ревностно охраняет свое право на свободу. Все свои проблемы считает нужным решать сама, в том числе и сексуальные.
      Наверное, она только и ждала его отлета в Америку, чтобы тоже покинуть дом и отправиться – нет, на этот раз не в Модену, а куда-нибудь в другое место, где надеется обрести потерянную уверенность в своей женской привлекательности.
      Даже в мыслях Гермес боялся называть все своими именами, предпочитая отгонять от себя подозрения в измене. Но ревность все равно мучила его, он страдал от собственного бессилия. «Выходит, из нас двоих я сейчас нуждаюсь в защите», – подумал он, возвращаясь в гостиную, где Хайни и Джудит заканчивали какую-то сложную конструкцию из детских пластмассовых кубиков. Собаки с кошками блаженствовали на единственном диване, слушая вместе с хозяевами Девятую симфонию Бетховена, которая гремела из мощных стереодинамиков.
      – Почему у тебя такое мрачное лицо? Что-то случилось? – спросила Джудит, поднимая на Гермеса глаза от конструктора.
      Гермес не имел обыкновения делиться с кем бы то ни было своими проблемами, но сегодня ему хотелось открыть душу старому другу. Если бы не присутствие женщины, которую он едва знал, он бы разоткровенничался.
      – Кажется, мы собирались на какой-то праздник, – уклоняясь от ответа, напомнил Гермес.
      – Действительно, почему бы вам не сходить, тем более что это рядом? – почувствовав, что друзьям хочется поговорить, предложила Джудит.
      – А ты разве не пойдешь с нами? – удивился Хайни.
      – Нет, мне что-то не хочется.
      Когда они вышли на улицу, Хайни первым прервал молчание.
      – Опять не застал? – спросил он.
      Гермес уже успел рассказать ему об осложнившихся в последнее время отношениях с Джулией и о том, что его лекции в Колумбийском университете стали хорошим предлогом, чтобы дать ей время на размышление.
      – Опять, – вздохнул Гермес.
      – Ничего, все наладится, – успокоил его Хайни. – Забудь на время о ней. Сейчас придем к моей приятельнице, она, кстати, довольно известная художница, выпьем, потанцуем с хорошенькими женщинами… Вот увидишь, настроение сразу улучшится.
      – Я боюсь потерять Джулию, – признался Гермес, – боюсь, что кто-нибудь уведет ее от меня.
      – Я думал, что ты современный мужчина, ученый, а ты ведешь себя как Отелло.
      – Ведь может случиться, что я надоел ей, и она нашла себе другого? – Гермес имел в виду Вассалли, про которого говорила ему Марта.
      – Такое, конечно, в жизни случается, не ты первый, не ты последний, – спокойно ответил американец. – Но, по-моему, дело в тебе, а не в ней. Ты ревнив, как черт, а это только осложняет жизнь. Возьми нас. Джудит молода, привлекательна, у нее много друзей, и она часто ходит куда-то без меня. Я не только не ревную ее и не подозреваю в изменах, а доверяю все больше и больше. Знаешь, я не настолько самоуверен, чтобы считать, будто могу заменить ей всех и вся.
      – Ты советуешь мне вести себя так же с Джулией?
      – Я ничего тебе не советую, просто рассказываю про нас. Нельзя переносить чужой опыт на свою жизнь, каждый человек должен сам построить отношения с любимыми, исходя из собственных обстоятельств.
      Резкий порыв ветра закружил в воздухе первые снежинки, но Гермес не чувствовал холода. Его лицо горело, как при лихорадке.
      – Глупость, конечно, но я почему-то жду, что она приедет сюда, – признался он приятелю.
      – Перестань себя изводить. Если тебе совсем невмоготу, слетай завтра сам в Милан, а пока расслабься. – С этими словами он открыл перед Гермесом дверь, и они вошли в холл.
      Праздник проходил на третьем этаже, оттуда слышались ритмы ламбады, взрывы хохота, громкие голоса. Гермес пожалел, что пришел, но было уже поздно: они входили в квартиру, где веселье шло полным ходом. Гермес сразу попал в гущу пестрой толпы гостей, которые, несмотря на тесноту и шум, чувствовали себя очень непринужденно.
      – Профессор Корсини! – раздался нежный, как звон колокольчика, женский голос, и Гермес удивленно обернулся.
      Перед ним стояла молодая улыбающаяся девушка, и он пытался вспомнить, где и когда видел это чистое лицо с удивительно красивой матовой кожей и изящным вздернутым носиком, это богатство пламенеющих рыжих волос, эту точеную фигуру.
      – Я Валентина, – подсказала девушка, – Валентина Ригетти. Вспомнили?
      Гермес вспомнил. Она работала в его клинике, занималась хирургической дерматологией.
      – Как же, как же, – галантно целуя ей руку, сказал он. – Вы специализируетесь по коррегирующей хирургии.
      – Вот уж никак не ожидала встретить вас на таком богемном сборище, – шутливо заметила она, подавая ему бокал с белым игристым вином.
      Он посмотрел на нее с любопытством. В клинике доктор Ригетти производила совсем другое впечатление.
      – Я знаю, о чем вы подумали, – засмеялась она. – В клинике я хожу в очках и волосы прячу под шапочку. Это мой, так сказать, профессиональный имидж. Но когда я не на работе, то меняю очки на контактные линзы, надеваю туфли на высоких каблуках и распускаю волосы.
      – Вы очаровательны, – сказал Гермес.
      – Что?
      Вокруг шум был несусветный, и она не расслышала.
      – Я сказал, что вы самая очаровательная из всех дерматологов. Кстати, нельзя ли найти местечко потише? Здесь просто невозможно разговаривать.
      – Пойдемте, – сказала Валентина и повела его через толпу танцующих.
      Гермес заметил своего приятеля в обнимку с какой-то негритянкой. Тот хитро ему подмигнул.
      По узкой винтовой лестнице они поднялись в мансарду со стеклянным потолком. Здесь было холодно, зато тихо.
      – Вы знаете, профессор, в Нью-Йорке звезды почему-то ближе, чем в Милане. Кажется, что их можно достать рукой.
      – Как вы очутились в Нью-Йорке? – не поддержав романтическую тему, спросил в свою очередь Гермес.
      – Конгресс косметологов, – ответила она, – а точнее – повод немного развлечься. А вы здесь какими судьбами?
      – Лекции в Колумбийском университете. Знаете, когда вы со мной поздоровались, я уже собирался улизнуть с этого безумного праздника.
      – Я рада, что вы остались, – просто сказала она.
      Гермес улыбнулся и положил руку ей на плечо. Потом нежно погладил по щеке.
      – Пойду принесу чего-нибудь выпить, – сказал он и неожиданно добавил уже на «ты»: – Жди меня и никуда отсюда не уходи.
      Он спустился в шумную квартиру, пробрался между танцующими парами и вышел на улицу. Поймав такси, назвал свою гостиницу.
      Ему представился случай отвлечься от тяжелых мыслей: молодая красивая женщина проявила к нему явную благосклонность. Но чем больше он хотел забыться, тем нестерпимее становилась тоска по Джулии. Она была нужна ему как воздух.
      Когда Гермес поднялся к себе, на телефонном аппарате пульсировал красный огонек.
      – Есть для меня сообщения? – спросил он телефонистку.
      – Вам звонят, включаю линию.
      – Джулия! – нетерпеливо крикнул он в трубку.
      – Нет, это я, Марта, – раздалось знакомое воркование.
      – Что ты еще хочешь? – почти грубо воскликнул Гермес.
      – Всего-навсего выразить тебе свое искреннее сочувствие.
      – По поводу чего? – начиная нервничать, спросил он.
      – По поводу… Ты готов выслушать правду, даже если она окажется горькой?
      Гермес уже понял, что Марта готовится нанести ему смертельный удар. Он хотел бросить трубку, но что-то удержало его.
      – О чем ты говоришь? – стараясь придать голосу твердость, спросил он.
      – Не притворяйся, что не знаешь, о чем речь.
      – Но я действительно не знаю.
      – Никак не решу, стоит говорить или нет, – желая продлить его мучения, задумчиво сказала она. – Впрочем, лучше тебе все узнать от меня, чем от чужих людей. Твоя писательница сейчас плывет с Вассалли на его яхте по Средиземному морю. Вдвоем, разумеется.

      Сон, в котором она была счастливой, беззаботной девочкой, внезапно оборвался. Джулия почувствовала, что ее сковывает холод, к горлу подступила тошнота. Открыв глаза, она несколько секунд вглядывалась в темноту, стараясь вспомнить, где она находится. Завывание ветра за стеной и сильная качка вернули ей чувство реальности. Поняв, что ее мутит из-за шторма, Джулия успокоилась.
      Рядом мужской голос произносил с детскими просительными интонациями неразборчивые фразы, и только одно слово, повторяющееся снова и снова, можно было разобрать, – это было слово «мама». Джулия не сразу поняла, что это Франко разговаривает во сне.
      Повернув голову, она посмотрела на электронные часы. На них было 3.00. Ветер и шум волн усиливались, яхта взлетала вверх и падала вниз, вызывая под ложечкой неприятное ощущение пустоты.
      Франко снова произнес «мама», и Джулия подумала, что похищение Серены Вассалли оставило кровоточащую рану в его сердце. «Мать и сын – одно целое, – заключила она. – Даже взрослый мужчина неразрывно связан с матерью невидимой пуповиной».
      Невольно она стала думать о Джорджо, но без прежнего беспокойства. Кажется, период бунта у него прошел, все самое худшее позади. И хотя он еще не выбрался на верную дорогу, Джулия уже не сомневалась, что он на пути к ней. Впервые за многие месяцы она не боялась за его будущее, что же касается их отношений, они наладятся. Просто ей надо привыкнуть к тому, что Джорджо больше не ребенок, а значит, и обращаться с ним она должна как со взрослым – уважительно и деликатно. Конечно, это трудно, ведь для матери сын всегда остается беззащитным маленьким мальчиком.
      Она представила Джорджо спящим в далекой «Фонтекьяре», и ей захотелось перенестись туда, чтобы тихо войти в комнату и прислушаться к его дыханию. Желание было невыполнимо, и сердце ее сжалось от щемящей тоски по сыну.
      Франко беспокойно заворочался во сне и протянул к ней руку, словно ища защиты.
      – Ты здесь, мама? – спросил он сонным голосом.
      Джулия смутилась и не ответила. Нащупав в темноте кнопку выключателя, она зажгла лампу.
      – Ты почему не спишь? – спросил Франко, открывая глаза.
      – Ты разговаривал во сне, вот я и проснулась, – ответила Джулия.
      – Прости.
      – Ты звал свою мать, – как бы между прочим сказала она.
      – Наверно, никак не успокоюсь после пережитого. Сны ведь вещь таинственная, у нас нет над ними власти. Когда я был ребенком, – начал он вспоминать после небольшой паузы, – мне казалось, что мама – моя невеста. Я всем так и говорил. Мне так нравилось проводить время с ней, что я не играл со сверстниками. Подростком я тоже ходил за ней хвостом, а товарищи завидовали мне, думали, что у меня появилась девушка.
      Джулия слушала Франко и все больше терялась. Она не ожидала подобного признания от такого уверенного в себе мужчины, как Франко Вассалли.
      – Пойду поищу что-нибудь выпить, – сказала она и, накинув халат, вышла из каюты.
      Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, ей пришлось крепко ухватиться за поручни. Держась за них, она дошла до рубки и поднялась в нее. Старший из матросов склонился над картой и делал в ней какие-то пометки.
      – Где мы сейчас находимся? – спросила Джулия.
      – В Лионском заливе, – охотно ответил матрос. – Идем со скоростью семнадцать узлов в час. Если все будет благополучно, через два дня будем в Гибралтаре.
      – Ясно, – сказала Джулия, – а теперь скажите, когда я смогу сойти на берег?
      – Я же говорю, через два дня. – Матрос улыбнулся белозубой улыбкой. – Можно, конечно, повернуть назад, тогда утром мы снова подойдем к Майорке, но хозяин мне ничего не говорил об изменении курса.
      – Просьба дамы равносильна приказу, – раздался у них за спиной голос Франко, и матрос, вытянувшись, отдал ему честь.
      Они перешли в кают-компанию, и Франко достал из бара бутылку выдержанного виски.
      – Тебе налить? – спросил он Джулию.
      – Предпочитаю стакан воды, – ответила она.
      – Почему ты решила прервать нашу поездку? Что-то не так? Скажи что.
      – Просто соскучилась по дому. – Джулия взяла стакан с водой и, опустившись на диван, сделала несколько глотков.
      – Неужели так сильно соскучилась?
      – Да, поэтому прошу тебя высадить меня в ближайшем порту.