Она показывает:
      "Я познакомилась с месье Бернардом Фармером в сентябре 1943 года в кабаре "Этенсель" по улице Мансар, 9, в Париже (IX округ). Я выступала танцовщицей в ревю, которое показывали в этом заведении. Позднее я вступила с Бернардом Фармером в связь, которая оборвалась в августе 1944 года, когда он уехал из Парижа.
      Никакие дела месье Фармера мне не известны. Я знала, что он располагает очень большими деньгами, но никогда не спрашивала, откуда они у него. Месье Люсьен Блен, один из друзей, с которыми он меня познакомил, однажды объяснил мне, что месье Бернард Фармер перепробовал множество профессий во Франции и в Англии. Сам месье Фармер говорил мне, что у него в Париже картинная галерея и он торгует картинами и антикварной мебелью.
      Я знала, что на Елисейских полях в доме 76 у него контора под аркадами "Лидо", потому что он несколько раз назначал мне там свидания. Мне не было известно, что это контора черного рынка. Он всегда бывал там один, и контора казалась заброшенной.
      Словом, я могу сказать, что мои отношения с месье Фармером были чисто личными, и мне трудно сообщить вам что-нибудь о его делах".
      На другой голубой папке все тем же торопливым почерком Рокруа было написано мое имя - Жан Деккер. В папке было несколько машинописных листков.
      "ВЫПИСКА
      5 июля 1965 года
      Уголовная полиция
      Бригада полиции нравов
      Жан Деккер
      Родился 25 июля 1945 года в Булонь-Бийанкуре, департамент Сена.
      Домашний адрес - с 11 апреля 1965 года Париж (XVII округ), улица Труайон, 1-бис, отель "Триумф".
      В гостиницах были обнаружены две регистрационные карточки на имя Жана Деккера, заполненные им в июне сего года:
      7 июня 1965 года в отеле-ресторане "Пти-Риц", авеню Одиннадцатого Ноября, 68, в Ла-Варен-Сент-Илере (департамент Сена и Марна);
      28 июня 1965 года в отеле "Малакоф", авеню Раймона Пуанкаре, 3, в Париже (XVI округ), где он указал свой домашний адрес - авеню Родена, 2 (XVI округ).
      В отеле "Пти-Риц" и в отеле "Малакоф" с ним была девушка лет двадцати, среднего роста, брюнетка, глаза светлые, приметы которой совпадают с теми, которые в своих показаниях назвал месье Деньо, консьерж дома 2 по авеню Родена, Париж (XVI округ).
      До настоящего времени личность девушки не установлена".
      На другом листке:
      "Лист дела N 29: Расположение гильз.
      Были обнаружены три гильзы, соответствующие трем пулям от трех произведенных выстрелов.
      Одна обнаружена на полу между пепельницей, упавшей рядом с правой рукой Людовико Фуке, и креслом.
      Две другие обнаружены на кресле между головой убитого и левым подлокотником.
      С точки зрения возможных гипотез относительно того, как именно произошло убийство Людовико Фуке, интерес представляют показания месье Розана, проживающего на 4-м этаже дома 2 по авеню Родена.
      Судя по чередованию звуков, им услышанных, можно заключить, что сначала был произведен первый выстрел, которым месье Людовико Фуке был убит; потом, через короткий промежуток времени, произведены еще два выстрела. В самом деле, в показаниях этого свидетеля читаем:
      "Около двадцати трех часов я услышал довольно сильный шум, как если бы на пол опрокинули мебель, а спустя секунд тридцать-сорок два более коротких и глухих удара. Два этих удара последовали без перерыва один за другим, и я тотчас определил, что они доносятся из квартиры Хэйуордов. Я не придал никакого значения этим звукам. А потом, уже утром, узнал, что произошло у Хэйуордов, и сразу подумал..."
      Около десяти часов вечера я вышел из дома Рокруа на поиски какого-нибудь ресторана или кафе и, проходя мимо пагоды, понял, почему она так выделялась в темноте, что мне даже показалась фосфоресцирующей. На нее был направлен свет юпитеров, установленных на улице Рембрандта. По улице Монсо я дошел до угла авеню Мессины, где еще было открыто кафе. До меня донесся гул голосов. На террасе за столиками, заполонившими тротуар, сидело множество людей. Я устроился внутри, у огромного зеркального окна.
      Подошел официант принять заказ.
      - Два сандвича и кофе. У вас нынче вечером много народу...
      - Киногруппа... У них съемка в нашем квартале...
      И он восторженным тоном назвал мне имя режиссера.
      - Это известное имя?
      Он вытаращил на меня глаза и улыбнулся с легким презрением:
      - Еще бы, конечно, известное...
      - Извините, я давно не был во Франции...
      Я тут же пожалел, что разоткровенничался. Через стекло я разглядывал сгрудившихся за столиками людей. Вот этот брюнет, на вид еще совсем не старый, с бородой, которая скрывает пол-лица, и с черными мрачноватыми глазами, должно быть, и есть режиссер. Он грыз ноготь большого пальца. Окружало его человек шесть, которые, судя по всему, относились к нему с величайшим почтением и прямо-таки впитывали слова, которые он изредка ронял, продолжая грызть свой ноготь. Рядом с ним блондинка, ее тонкие черты и упрямый лоб что-то мне смутно напоминали... Ну конечно же, она играла девочку в нашумевшем фильме, когда я сам был мальчишкой ее возраста. И теперь без всякого перехода я встречаю ее в облике сорокалетней женщины, словно бремя лет вдруг в несколько секунд сокрушило разом нас обоих. Им всем подали сырые овощи, фрукты и минеральную воду. Режиссер пил одну чашку кофе за другой. Чуть поодаль, за столиками у края террасы, расположилась другая группа - наверняка технический персонал. Под усыпляющее бормотанье голосов я задержался взглядом на лице, показавшемся мне чем-то знакомым: за столиком в одиночестве курил cigarillo [маленькая сигара (исп.)] блондин со вздернутым носом и тяжелым оплывшим подбородком. Где я его встречал? Мы сидели в нескольких сантиметрах друг от друга, разделенные стеклом. Он слегка повернул голову и, в свою очередь, заметил меня. Мгновение спустя он смущенно улыбнулся, встал, вошел в кафе и направился к моему столику.
      - Простите... Робер Карпантьери...
      Говорил он сипловатым голосом курильщика. А может, просто охрип. Вблизи ему на вид можно было дать лет сорок пять, несмотря на яркие голубые глаза, белокурый хохолок и вздернутый нос. Он слегка наклонился, опершись ладонями на спинку свободного стула против меня. Я молчал, не имея желания называть ему свое имя.
      - Мне кажется, мы знакомы...
      Он пододвинул к себе стул и сел.
      - Тогда мы встречались лет двадцать назад, - сказал я. - Я с тех пор не бывал в Париже...
      - Двадцать лет?
      - Почти.
      Взгляд его устремился вдаль. Он пытался что-то вспомнить. Пытался изо всех сил.
      - Может, мы встречались в компании Жоржа Майо? Вы знали... Жоржа Майо?
      Он прошептал это имя словно пароль.
      - Да, - ответил я. - Я был знаком с Жоржем Майо...
      В моей памяти всплыл профиль, фотография с игрой светотени, вроде снимка Рокруа на стене в спальне Гиты. Фотографию мне подарил Жорж Майо. На ней, в отличие от снимка Рокруа, было видно только лицо. В ту пору уже вышло из моды дарить друзьям свои фотокарточки, но, впрочем, возможно, я попросил у них фотографии сам.
      - Вы часто бывали у Жоржа Майо? - спросил он меня.
      - Нередко. А вы?
      - Я встречался с ним ежедневно.
      - Вы... вы, кажется, были в ту пору его секретарем?
      Я не решался сказать "шофером". И однако чем больше я вглядывался в него, тем отчетливей вставала передо мной картина: этот самый толстяк блондин за рулем машины Майо.
      - Пожалуй, да, секретарем... А также шофером.
      Так и есть. Он улыбнулся.
      - И другом... Вот уж не думал, что нынче вечером мне придется говорить о Жорже. - Он разглядывал меня с каким-то почтительным удивлением. - Стало быть, вы... вы уезжали на двадцать лет?
      Может, он принимал меня за призрак? Или за человека, отбывшего длительный срок в тюрьме? Мне хотелось помочь ему преодолеть неловкость я широким жестом обвел людей, сидевших за столиками на террасе.
      - Среди них, наверно, есть люди, знавшие Жоржа Майо, не так ли?
      Он передернул плечами.
      - Что вы! Когда Жорж снимался в кино, они были еще сосунками... Я самый старый в здешней группе...
      - Вы с ними... работаете?
      - Да... я стал помрежем...
      Видно было, что ему не хочется говорить на эту тему. Стоило произнести имя Жоржа Майо, и настоящее перестало для него существовать. Он ловил каждое мое слово.
      - А вы? Как вы познакомились с Жоржем?
      Но у меня не было охоты ни с того ни с сего исповедоваться перед первым встречным.
      - Как я познакомился с Жоржем?
      Я подыскивал ответ, который был бы полуправдой. И решил прощупать почву, чтобы увидеть, на какую приманку он клюнет.
      - Меня познакомил с ним человек, который одним из первых пригласил его сниматься... Альбер Валантен...
      - Тот, что жил в отеле на улице Труайон, где Жорж останавливался, когда приезжал в Париж?
      Стало быть, Валантена он знает... Но он не знает, что я тоже жил в этом отеле... Быть может, он просто раза два-три видел меня с Майо, а у него хорошая зрительная память. Но, если он почти ничего обо мне не знает, не мне сообщать ему подробности. "Никогда не раскрывай своих карт", говаривал Альбер Валантен.
      - Если я правильно вас понял, - спросил я, - вы по-прежнему работаете в кино?
      Он пожал плечами.
      - Зарабатывать как-то надо...
      Я показал рукой на столик, за которым восседал режиссер. Каждую минуту кто-нибудь из членов съемочной группы почтительно к нему наклонялся, а он с высокомерным видом продолжал грызть свой ноготь.
      - Хороший он постановщик?
      - Хороший, плохой - по мне, один черт... Я свое дело делаю, и ладно...
      - А вы сами, - как вы познакомились с Майо?
      Лицо его просияло.
      - На съемочной площадке... В тысяча девятьсот пятьдесят пятом. Он снимался в своем последнем фильме... Мне было восемнадцать лет, я был реквизитором...
      - Когда с ним познакомился я, он уже много лет не снимался...
      - Он никогда не любил сниматься. Он стал актером случайно, но сниматься никогда не любил... - Усталым взглядом Карпантьери обвел столики на террасе. - Что у него могло быть общего с этими поденщиками...
      Я пристально вглядывался в Карпантьери, рылся в памяти, но тщетно: сомнений нет, он запомнился мне только в одной-единственной роли за рулем машины Майо. И еще смутно брезжило: Майо, кажется, дал ему какое-то прозвище.
      - Он вас как-то называл... - осторожно начал я.
      - Тентен [герой популярных комиксов]. В ту пору я был куда стройнее... И похож на Тентена...
      Правильно, совершенно точно. Вот Майо высунулся из окна отеля на улице Труайон и зовет Тентена своим глубоким голосом. Тентен... Мне было так же тягостно видеть его, как только что опознанную мной на террасе маленькую девочку, которую взмах волшебной палочки преобразил в сорокалетнюю женщину. Постаревший Тентен удвоил свой вес.
      - Он заставлял меня носить гольфы... А на день рождения подарил фокстерьера... С тех пор все киношники звали меня Тентен Карпантьери...
      Словно от знакомого аромата духов, пробудились во мне вдруг воспоминания о проделках Майо. Взять в секретари Тентена было вполне в его духе.
      - Мне пора за работу, - вздохнул он.
      Там, на террасе, режиссер встал и, грызя ноготь указательного пальца, заглянул в какую-то толстую папку. Бывшая маленькая девочка покорно стояла с ним рядом.
      Тентен наклонился ко мне.
      - Мне хотелось бы непременно увидеться с вами еще раз... Вы ведь любили Майо?
      - Конечно, любил.
      - Мне надо доверить вам кое-что очень важное... Сейчас нет времени...
      Он сжал губы, словно сдерживая порыв откровенности. Потом, резко вздернув подбородок, решился:
      - Понимаете... Майо не умер... Он жив... Вы думаете, я сошел с ума, да? А я вам повторяю: он не умер. Сейчас мне некогда, но давайте встретимся...
      - Хорошо.
      - Завтра... в половине первого ночи... здесь... в этом кафе... Если я задержусь... подождите меня... Мы свернем на улицу, тут рядом...
      - Хорошо.
      - И тогда я вам все объясню.
      Он встал, пожал мне руку и вышел из кафе. Поспешным шагом. Присоединился к группе, окружавшей режиссера, но держался чуть поодаль. Я остался в зале один. И тут мне почудилось, будто над своей головой я слышу приглушенный, как жужжание неоновых ламп, смех Жоржа Майо. И я невольно представил себе другого - того, за стеклом, - моложе на двадцать лет, со светлым хохолком, в брюках гольф и с фокстерьером на поводке.
      Вернувшись в квартиру Рокруа, я стал перелистывать досье, чтобы проверить, упоминается ли в нем Тентен. На 12-м листе дела оказались показания - очень краткие, - которые он дал 11 июля 1965 года.
      "...Робер Карпантьери, родился 7 июня 1938 года в Париже (X округ), киномеханик, проживает в Париже, на улице Брюнель, 5-бис (XVII округ)... Он показывает:
      "Я познакомился с месье Жоржем Майо в апреле 1955 года во время съемок его последнего фильма. С этих пор я поддерживаю с ним дружеские отношения. По временам я исполнял при нем обязанности шофера и секретаря и в 1960 году ездил с ним в Рим по случаю его бракосочетания с мадемуазель Пьестри.
      Вместе с месье Майо я встречался с некоторыми его друзьями, но в обществе мадам Кармен Блен мне приходилось бывать очень редко. Я знал, что они давно знакомы с месье Майо. Два или три раза мне пришлось сопровождать месье Майо к мадам Кармен Блен в ее дом на аллее Альберта I.
      Я никогда не встречался ни с мадам и месье Хэйуорд, ни с месье Людовико Фуке. Я не знал, что месье Майо с ними знаком. Он никогда о них не упоминал.
      Единственный из знакомых месье Майо, кто проживал в отеле "Триумф" по улице Труайон, 1-бис (XVII округ), был месье Альбер Валантен, кинематографист. Имя Жана Деккера мне ничего не говорит. Не помню, чтобы месье Майо когда-нибудь называл при мне это имя".
      Подпись..."
      Стало быть, мое имя ничего ему не говорило... Конечно, не исключено, что Тентен знал больше, чем хотел признать, но так или иначе, он был всего лишь статист, один из силуэтов, смутно различимых на заднем плане изображенного на картине пейзажа.
      Я захлопнул папку. Ветерок, проникавший в приоткрытую балконную дверь, колыхал занавеси.
      Я вдруг почувствовал, что не в силах провести ночь за чтением этого досье в квартире Рокруа. Я решил вернуться в отель, но у меня не хватало мужества, как накануне вечером, тащиться пешком по мертвому городу. И я вызвал такси.
      Как всякий турист, приехавший в Париж, я вздохнул с облегчением, вернувшись в свой номер в отеле. Во внутреннем кармане пиджака я нащупал английский паспорт. Мне просто привиделся дурной сон. Разве наяву существует Тентен? Правда, вот досье и ключи от квартиры на улице Курсель, но я могу навсегда избавиться от них. И не останется никаких следов. Никаких. А завтра же утром я с легким сердцем улечу в Клостерс.
      Я хотел позвонить жене, но час был слишком поздний. К тому же я боялся, что в моем голосе прозвучат необычные нотки и это ее встревожит. Найду ли я английские слова, чтобы описать ей кабинет-ротонду, пагоду и мою встречу с Тентеном? Лучше, пожалуй, кое о чем промолчать.
      Я положил на секретер свои старые темные очки. И вдруг мне стало жутко на них смотреть, словно очки были вещественным доказательством какого-то моего преступления.
      Как был в одежде, я лег на кровать и включил радио. Медленно стал крутить ручку приемника, чтобы поймать Би-би-си. Мне необходимо было услышать английскую речь, чтобы убедить самого себя, что я не кто иной, как Эмброуз Гайэ, английский писатель, возвратившийся в сумерки после мирного и скучного воскресного дня с безмятежной прогулки в Хэмпстид-Хит.
      Я глядел на них из окна. Девушка в третий раз медленно поднималась по ступенькам. Под навесом крыши она стучала кулаком в дверь. Дверь отворялась, и мужчина в белом смокинге, с ежиком седых волос, застывал в дверном проеме.
      - Могу я его видеть? - нервно спрашивала девушка.
      - Он вас ждет.
      И широким жестом левой руки мужчина в белом смокинге приглашал ее войти. Она отшатывалась.
      - Вы уверены, что он меня ждет?
      И в это самое мгновение режиссер кричал: "Отставить!" - и все начиналось сызнова. В вечерних сумерках голоса их звучали так гулко, словно их усиливал репродуктор. Подножье пагоды было освещено резким светом. Вокруг режиссера толпилась кучка теней, среди которых я тщетно пытался разглядеть Тентена Карпантьери.
      Я погасил свет в кабинете-ротонде, боясь, что Тентен снизу заметит мой силуэт. А вдруг ему была когда-то знакома квартира Рокруа, и вид моей фигуры в окне всколыхнет в его памяти кое-какие подробности, в частности существование некоего Жана Деккера. Впрочем, накануне вечером он не задал мне никаких конкретных вопросов. С него было довольно, что он смутно припомнил мое лицо. По сути дела, для него было важно одно - иметь возможность поговорить с кем-нибудь о Жорже Майо.
      Майо умер за несколько месяцев до Рокруа, и о его смерти я также узнал в Лондоне, в магазинчике возле Монпелье-сквер, где я часто просматривал французские газеты. Заметка строчек в пятнадцать. Редакция не сочла даже нужным поместить его фотографию. Да и с какой стати? Майо уже давно расстался с кинематографом. В три часа ночи он рухнул на тротуар на авеню Монтеня, "выйдя из бара", если верить газетной заметке. Какой-то прохожий пытался помочь ему встать, а потом вызвал "скорую". В ту пору эти две смерти, случившиеся почти одновременно, не заставили меня ни о чем задуматься. Как и слова извинения, которые Майо нашел в себе силы пробормотать, обращаясь к прохожему, который пришел ему на помощь: "Мой бедный друг, я старею".
      Половина первого ночи. Те, внизу, погасили юпитеры и теперь складывали свой реквизит в грузовик, стоявший чуть поодаль на улице Курсель. Я выждал минут десять и спустился по лестнице вниз. Я не хотел, чтобы Тентен Карпантьери видел, что я выхожу из этого дома. Приоткрыв дверь, я выскользнул на улицу. Теперь участники съемочной группы толпились у входа в пагоду, но они стояли ко мне спиной. Я торопливо пересек улицу и с безмятежным видом зашагал по тротуару.
      Карпантьери сидел за тем же столиком, за каким мы сидели с ним накануне вечером. На нем была голубая рубашка с закатанными рукавами. Лицо лоснилось от пота. Он мне улыбнулся. Я сел против него.
      - Ну и жара... А я болван... Выдул две бутылки пива.
      Вытащив носовой платок, он обтер им лоб.
      - Я боялся, что вы не явитесь... Вы далеко живете?
      - В отеле на улице Кастильоне.
      - Я так рад, что вы пришли... Выпьете чего-нибудь?
      Он обернулся, ища глазами официанта. Но тщетно. Стойка пустовала. Кроме нас, в кафе не было ни души.
      - По-моему, о нас забыли, но это не имеет значения...
      Жара, тишина, безлюдное кафе, бледный свет неоновых ламп... Уж не сон ли все это?
      - Может быть, допьете мое пиво?
      Он указал на опорожненную до половины кружку, и на лице у него была тревога, словно он боялся, что я от него удеру, а он хотел удержать меня любой ценой.
      - Спасибо, нет.
      - Сигарету?
      - Спасибо, нет.
      Отблески неонового света играли на его розовом лице, белокуром хохолке и голубой рубахе. Слишком много ярких красок. Я следил за капельками пота, которые на мгновение застывали на краю его подбородка, а потом стекали на стол. Он закурил сигарету.
      - Как называется фильм, который вы снимаете?
      Он поколебался.
      - Как называется? Ах да... "Свидание в июле"...
      - Но ведь был уже фильм с таким названием...
      - Был, но они ничегошеньки не знают... Надо их проучить. Постановщик даже не слыхал имени Жоржа Майо... - Он глубоко втянул в себя дым и подался ко мне. - Так вот, вчера вечером я хотел сказать вам очень важную вещь... Майо не умер.
      Последние слова он произнес с расстановкой. Потом выдохнул дым, и облако окутало наши головы.
      - Я не шучу... Нынче ночью вы увидите Майо...
      Я вдруг стал его бояться.
      - В первый раз вы будете здорово потрясены... В первый раз я сам... Он мало изменился...
      Я сжал кулаки, чтобы придать себе храбрости, и заговорил тоном, каким говорят с сумасшедшим, когда не хотят его раздражать:
      - И что же... Где он?
      - В Париже. Тут неподалеку. Через несколько минут вы его увидите.
      - Вы уверены, что это он?
      - Конечно. Иначе я не рискнул бы вам это сказать. Такими вещами не шутят. Тем более я... Я всегда терпеть не мог басни о привидениях и вертящихся столах...
      Он произнес эти слова спокойным рассудительным тоном. И даже улыбнулся.
      - Мне было необходимо поговорить об этом с кем-нибудь, кто знал Майо...
      Голос его становился все глуше, почти перешел в шепот. Но, садясь в его машину, я все-таки почувствовал тревогу, которая росла по мере того, как мы катили в неизвестном для меня направлении. Он делал странные развороты и ехал на красный свет...
      Мы ждали за одним из немногочисленных столиков узкого бара в начале улицы Виньон. Карпантьери выбрал место поближе к окну. Он подстерегал кого-то на улице.
      - Это всегда бывает между четвертью и половиной второго ночи, - сказал он.
      Стенные часы в глубине зала показывали двадцать три минуты второго.
      - Если увидите, что остановилась белая "ланча-фламиния"...
      Сам он пошел к стойке за сигаретами. Я вдруг позабыл, как выглядит "фламиния", впрочем, это не важно. Ночью белый цвет бросается в глаза.
      Не успел он снова сесть за столик, как у тротуара напротив кафе остановилась белая машина.
      - Это он... он... - выдохнул Карпантьери.
      И повлек меня к выходу. Сердце мое учащенно билось - я полагал, что мы перейдем на ту сторону улицы и он заговорит с водителем "ланчи". Что я буду делать, если и впрямь окажусь лицом к лицу с Жоржем Майо? Но Карпантьери потащил меня к перекрестку улицы Виньон и бульвара Мадлен, где оставил собственную машину. Он открыл дверцу.
      - Садитесь.
      Мы сели рядом, Карпантьери - за руль. С подбородка у него по-прежнему стекали капли пота.
      - Видите?.. Он стоит все на том же месте...
      Впереди метрах в десяти от нас блестел, ослепляя меня, кузов "ланчи".
      - Не понимаю, чего он ждет... Однажды ночью он подсадил в машину девушку, вышедшую из кафе...
      - Может быть, он ее и ждет...
      - Может быть.
      - А сам он никогда не выходит из машины?
      - Здесь никогда.
      Девицы, которые втроем чуть поодаль мерили тротуар, теперь подошли к "ланче" и стали медленно кружить вокруг, словно дети, водящие хоровод.
      - И вы ни разу с ним не заговорили?
      - Ни разу.
      - Почему?
      Ответить Карпантьери не захотел. Он резко нажал на кнопку приемника, и из него полилась оркестровая музыка, наполовину заглушенная треском помех.
      - Так что, мы так и будем здесь ждать?
      - Да, так и будем ждать.
      Он отер подбородок запястьем и протянул мне сигареты.
      - Спасибо, не надо.
      - Мне тоже не хочется курить.
      Девицы отошли от машины.
      - Ага... Он отъезжает.
      Карпантьери подождал, пока "ланча" свернула на улицу Сэз, и тогда, в свою очередь, нажал на стартер.
      - Он от нас уйдет, - сказал я.
      - Нет... нет... Я знаю его маршрут наизусть...
      "Ланча" покатила по бульвару Мальзерб, постепенно замедляя ход.
      - Бывает, он ползет как черепаха, - сказал Карпантьери. - Тогда я его обгоняю и жду на ближайшем перекрестке.
      Бульвар был безлюден, как в тот день, когда я впервые после двадцатилетнего перерыва ехал из аэропорта по улицам Парижа. И белая "ланча", двигавшаяся вдоль темных фасадов, будила во мне то же скорбное чувство, какое я испытывал в тот день. Теперь машина шла по бульвару Курсель.
      - Иногда он останавливается у этого тротуара... там, возле ограды парка Монсо... Посмотрим, остановится ли сегодня...
      Нет. "Ланча" продолжала свой путь по авеню Ваграм.
      - В первый раз я едва не упустил его здесь из-за красного светофора... Но теперь я спокоен... Он никогда не меняет маршрута...
      Мы были уже неподалеку от улицы Труайон. Неужели "ланча" поедет по этой улице и остановится перед отелем у дома 1-бис? И мы все - Жорж Майо, Альбер Валантен и я - встретимся в холле? И все начнется сначала. Как прежде. Но мы проехали улицу Труайон. И оказались на площади Звезды.
      - Иногда он решается несколько раз объехать площадь вокруг, - сказал Карпантьери. - Надо вооружиться терпением... Однажды ночью я сделал за ним следом четырнадцать кругов...
      Он держался метрах в двадцати позади "ланчи", словно боялся привлечь внимание водителя. В этот час только он да мы колесили по площади Звезды. В конце концов я подумал, а сидит ли вообще кто-нибудь за рулем этой "ланчи", потому что, сколько я ни напрягал зрение, я никого не видел.
      - Вы уверены, что он сидит в этой машине?
      - Еще бы, конечно.
      Мне же казалось, что это машина-призрак, которая так и будет вечно скользить по ночному, вымершему Парижу.
      - Смотрите, нам повезло. Он сделал только один круг.
      "Ланча" двинулась по авеню Иены.
      - И так каждую ночь?
      - Нет. Иногда он пропадает недели на две.
      - А вы следите за ним каждую ночь?
      - Почти каждую. Я стараюсь приходить на свидание как можно чаще.
      Слова "на свидание" он произнес с грустью, нашедшей отзвук в моей душе. Я подумал о названии его фильма, "Свидание в июле". Был июль. Стояла жара. Люди разъехались отдыхать. Прошло двадцать лет, и вот нынешней летней ночью я борозжу этот бесплотный город. Я тоже, не до конца это сознавая, вернулся в Париж на свидание в июле.
      - Но почему вы уверены, что это непременно Жорж Майо?
      Он пожал плечами.
      - Хотите убедиться?
      Он вдруг нажал на акселератор, и мы, обогнав "ланчу", остановились чуть дальше, на площади Соединенных Штатов.
      - А теперь внимание... Он проедет мимо нас... Ведет он машину медленно... Вы успеете его рассмотреть...
      Я прижался лбом к стеклу.
      - Главное, будьте начеку...
      Мимо меня проплыл профиль. Красиво очерченный профиль, который мог принадлежать Жоржу Майо, но был увенчан шлемом совершенно белых волос. На водителе был плащ - также белый, с отложным воротником. "Ланча", обогнав нас, покатила дальше по авеню Иены.
      - Ну как? Вы его узнали? - спросил Карпантьери.
      - Да.
      Я не хотел его разочаровывать.
      - Только Жорж не был седым...
      - Не был. Но теперь...
      Он вздохнул.
      - А я сам... Разве, по-вашему, я похож на прежнего Тентена?
      И мы продолжали нашу погоню. Вскоре к нам пристроится еще одна машина. За ней другая. За ней третья. И образуется целый кортеж неведомого назначения - то ли погребальное шествие, то ли процессия паломников.
      - Чему вы смеетесь? - спросил Карпантьери.
      - Просто так.
      Теперь "ланча" катила по авеню Президента Вильсона.
      - Здесь он часто останавливается... У решетки сквера Гальера...
      Но нет. "Ланча" продолжала свой путь.
      - Вам повезло... Нынче ночью он вообще не делает остановок...
      Машина обогнула площадь Иены и въехала на улицу Петра I Сербского. Мы миновали ресторан "Калавадос", куда Кармен частенько затаскивала меня в четыре часа ночи. Она боялась возвращаться домой, а в ресторане мы встречали людей, которые, как и она, не решались лечь спать. Именно в "Калавадосе" однажды ночью Кармен познакомила меня с Рубирозой. Там я впервые увидел и чету Хэйуорд, и - странное дело - меня поразила красота и изысканность обоих супругов. Это здесь, за нашим столиком, по соседству с мексиканским оркестром, собирались Марио П., Сьерра Далле, Людо Фуке, Фавар, Андре Карве и многие другие, все более многочисленные знакомые, и я боялся, что Кармен утратит ко мне интерес, забудет обо мне среди этой толпы, и я навсегда ее потеряю...
      - О чем вы думаете? - спросил Карпантьери.
      - Ни о чем.
      Я думал о том, что, следуя за белой машиной, мы проделываем теперь тот же самый путь, который я проделывал пешком, на рассвете, когда провожал Кармен из "Калавадоса" к ней домой. Авеню Монтеня. Площадь Альма. Я не успел взглянуть на окна, выходящие на улицу Жана Гужона, я увидел только ограду садика, похожего на нос корабля. Света нигде не было. Должно быть, Кармен давно отсюда уехала. Что с ней стало? Я не отваживался спросить об этом Тентена. Впрочем, если верить его показаниям, он был мало знаком с Кармен. И все же я решил попытать счастья и, откашлявшись, спросил:
      - У Майо была приятельница, она жила в первом этаже, за этой оградой...
      - Вот как?
      - Вы не были с ней знакомы?
      - Нет.
      Я так и знал. На вопрос, который для тебя важен, никто никогда тебе не ответит. Впрочем, не имеет значения: я сам могу выяснить, что стало с Кармен. Чтобы навести о ней справки, мне не нужен этот бесцветный статист.
      - У Майо было столько знакомых женщин... - сказал он. - Я в них запутался.
      Мы следовали за "ланчей" по авеню Монтеня.
      - В газетах писали, что он умер на авеню Монтеня, - сказал я.
      - Так писали... Но это неправда...
      Тентен остановился почти в самом конце улицы против бывшего гаража. "Ланча" медленно удалялась от нас, пересекла площадь Рон-Пуэн и поехала по авеню Матиньона.
      - Вы его упустите, - сказал я.
      - Он-поедет по авеню Монтеня в обратном направлении... Так что мы можем подождать здесь...
      - Я устал... Я хотел бы вернуться в отель...
      - Не можете же вы нас бросить!..
      Тентен повернулся ко мне в полном смятении.
      Он был прав. Я не мог их бросить. Я сунул руку в капкан, и капкан захлопнулся - обратного хода не было. При виде этой крупной головы с пухлыми щеками и этих беспокойных глаз у меня сжалось сердце.
      - Сколько еще ночей вы собираетесь ездить за ним следом?
      - Не знаю... У меня бессонница... Так что для меня это не составляет труда...
      - Вам следовало бы, однако, решиться заговорить с ним...
      - Я пытался, - глухо сказал он.
      И снова обратил ко мне свое помятое лицо.
      - Он ничего не слышит... Он застыл за своим рулем... как деревянный... Спина прямая, шея не гнется... Точно лунатик.
      Он открыл ящичек для перчаток.