- А где набросок? Почему ты его не принес?
      - Потому, что целительница велела тебе только ЛЕЖАТЬ И ОТДЫХАТЬ. А мне велела смотреть, чтобы ты не вздумал ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАТЬ.
      - Ну, думать-то я могу! - хмыкает Доррин, стараясь не замечать, что от одного этого у него туманится голова. - Принеси картинку. Честное слово, я не сдвинусь с места.
      Это чистая правда - двигаться ему попросту не под силу. В скором времени паренек возвращается с листком. Доррин смотрит на него и так и эдак, но решительно ничего не понимает.
      - Поверни-ка по-другому.
      Ваос вертит набросок по-всякому, но уразуметь, что там изображено, Доррину так и не удается.
      - Он сказал, будто это лучший способ следить за солнцем или как-то в таком роде. Тебе это что-нибудь говорит?
      Доррин хмурится. Ему кажется, что в его сознании, все еще охваченном лихорадкой, забрезжило что-то похожее на понимание.
      - Может быть, - он закрывает на миг глаза, а когда открывает, Ваос уже убрал рисунок.
      - Ты же целитель, почему же не можешь исцелить себя? - спрашивает парнишка, присаживаясь на табурет.
      - А можешь ты поднять себя с этого табурета?
      - Конечно, - отвечает Ваос и тут же вскакивает.
      - Нет, не встать, а поднять себя руками?
      - Не получается.
      - С исцелением дело обстоит так же. Исцелить самого себя невозможно.
      - Но почему?
      - Не знаю. И слишком устал, чтобы размышлять об этом сейчас.
      Доррин откидывается на койку и закрывает глаза.
      XCI
      Юноша потирает лоб, стараясь смягчить пульсирующую боль и гадая, почему исцеление от лихорадки занимает так много времени. Нынешних его сил хватило только на перенос скудных пожитков в новый дом, но даже с этой, не столь уж трудной, задачей он справился лишь благодаря помощи Ваоса. Бессилие раздражает настолько, что ему хочется грохнуть кулаком по колченогому столу, однако Доррин не дает воли чувствам. Он отпивает из кружки горькую микстуру, а поставив кружку, берет листок и перечитывает написанное.
      Лидрал.
      Прости, что так долго не отвечал на твое последнее письмо, но меня угораздило подцепить москитную лихорадку. Хочется верить, что, когда ты будешь читать эти строки, я уже смогу вернуться к работе. Дом уже завершен, а на что, чтобы довести до ума горн, уйдет не так уж много времени. Самой дорогостоящей вещью оказалась наковальня. Ты знаешь, на сколько монет потянет одиннадцать стоунов чистого железа? А мне ведь потребуются еще и инструменты. Правда, кое-что я уже сделал сам. У меня есть несколько молотов, три набора щипцов, клещи, штамповочные прессы и кое-что для чеканки, но этого далеко не достаточно. Большая часть денег, вырученных за игрушки, уже потрачена, а тут еще эта болезнь! Как ты понимаешь, она мне монет не прибавила.
      Дом кажется пустым, хотя в каморке при кузнице поселился Ваос. Я с нетерпением жду твоего приезда и надеюсь, что уж ты-то сумеешь придать всем этим помещениям жилой вид. Яррл с Рейсой говорят, что комнаты не должны пустовать. Все часто спрашивают, когда ты приедешь.
      Помнишь птицу, которую мы видели на дороге в Джеллико? Я уверен, она по-прежнему там. Кружит себе, как ни в чем не бывало, а вот мы не вместе.
      Доррин утирает лоб, думая, каким бы еще хитрым намеком, таким, чтобы не поняли посторонние, предупредить ее об опасности. Потом он отпивает еще лекарства. Юноша чувствует, что сила возвращается к нему, однако о том, чтобы взяться за молот, пока не может быть и речи.
      Он окунает перо в чернильницу и продолжает писать, но, заслышав снаружи шаги, поднимает голову.
      - О, вижу ты уже встаешь, - говорит с крыльца Кадара. Судя по запыленным лицам и перепачканной одежде, и она, и Брид прямо с дороги.
      - Заходите, - приглашает Доррин.
      - Ну и видок у тебя! Ты какой-то вяленый, - говорит Кадара, присаживаясь на краешек лавки. Брид закрывает дверь и тоже садится.
      - Спасибо, - произносит Доррин.
      - За что?
      - Так ведь вы только приехали - и сразу ко мне! И выглядите так, словно невесть сколько времени не слезали с седла.
      - Так оно и есть, - соглашается Брид.
      - Успех хуже, чем неудача, - сухо добавляет Кадара. - Чем лучше у нас идут дела, тем больше на нас наваливают новых.
      - Хотите сидра? - предлагает Доррин. Он идет к стоящему в углу кухни баку и достает оттуда охлаждавшийся в ледяной воде кувшин. - Холодненький.
      - О, так ты все-таки провел водопровод?
      - Из-за него я и подцепил лихорадку. Возился на холмах с трубами да бассейном, а там тучи москитов.
      Разлив сидр в два толстостенных стеклянных стакана, Доррин вручает один Бриду, а другой Кадаре.
      - И стоило тебе так утруждаться? Через год от Спидлара все равно и духу не останется, а нам придется уносить ноги, - ворчит Кадара, перед тем как отхлебнуть сидра. - Тьма, какой вкусный!
      Брид одобрительно хмыкает.
      - Здешний Совет не уступит Белым, - говорит Доррин.
      - Куда он денется? Белые уже объявили о весеннем наборе рекрутов в Кертисе, Кифриене, Монтгрене и Галлосе.
      - А Совет не призвал спидларских наемников из других земель?
      Кадара с Бридом переглядываются.
      - Призвать-то призвал, но Белые препятствуют их возвращению.
      Брид кивает:
      - Некоторые вернутся, но немногие.
      - Рекруты далеко не так хороши, как обученные бойцы, - замечает Доррин.
      - Это так, но зато набрать их можно гораздо больше.
      - И при этом мы даже не можем убраться домой! - бросает Кадара. В сердцах она ставит стакан на стол с такой силой, что сидр разбрызгивается. - На Отшельничий никакие суда не ходят, а порты Сутии и Сарроннина отказываются принимать корабли с острова.
      - Почему? - спрашивает Доррин, поднимая брови.
      - В силу договора с Фэрхэвеном, который покупает у них все излишки зерна. И платит хорошую цену - золотом.
      - Зима будет долгой и холодной, - задумчиво произносит Доррин.
      - А весна - кровавой.
      - Неужто их невозможно остановить?
      Брид пожимает плечами:
      - Есть у тебя какие-нибудь машины, годные для войны?
      - Нет. Я даже не задумывался...
      - Так какой тогда прок... - гневно бросает Кадара, но, встретившись взглядом с Бридом, опускает глаза. - Извини.
      - Дайте подумать, - говорит Доррин, допивая свою микстуру и наполняя кружку сидром. - Тьма, я ведь даже обычный меч сковать не смогу. Оружие... - он беспомощно разводит руками. - Может, потом что придет в голову...
      - Ладно, - говорит Кадара, - поправляйся. Чудно, конечно...
      - Ты о том, что целитель не может исцелить себя? - грустно усмехается юноша. - Этому все удивляются. Вот и мой помощник не понимал, как это может быть. Звучит и вправду странно, однако так оно и есть.
      - Ну, нам пора в казарму, - говорит Брид, вставая. - Мы заехали сюда, чтобы принять пополнение и запастись припасами.
      - Надолго?
      - Самое большее - на восьмидневку, - произносит Брид, уже направляясь к двери.
      - Размечтался, - бормочет Кадара. - Бьюсь об заклад, нам придется выступить дня через три. Чертовски хороший у тебя сидр.
      Опустошив кружку, она тоже идет к выходу.
      - Берегите себя, - говорит юноша. А что еще скажешь при таких обстоятельствах?
      - Ты тоже, Доррин.
      Они выходят под холодный моросящий дождь. Долгая, холодная зима и кровавая весна. Просто замечательно.
      XCII
      Холодный дождь льет не переставая. Сырость в воздухе ощущается даже в кузнице, не считая, конечно, места рядом с горном. Ваос вкатывает тачку, останавливается, чтобы закрыть дверь, и везет уголь к горну. Рик раздувает меха, Яррл поворачивает вишнево-красную заготовку на наковальне, а Доррин бьет по ней молотом.
      Когда Яррл отправляет железо в горн, Доррин опускает молот и утирает лоб. Обычно жара на него так не действует, но слабость после болезни еще не оставила.
      - Когда ты собираешься открывать свою кузницу и отбивать у меня работу? Дом-то твой, почитай, готов, - замечает Яррл вроде бы шутливо, хотя нарочитая веселость не может скрыть его озабоченности. - Рик, подкачай еще.
      Кузнец переворачивает брус щипцами.
      - Я вконец загонял бедную Меривен, езжу туда-сюда, - пытается отшутится Доррин. Шутка выходит не удачнее, чем у Яррла.
      - Дом вышел ладный. Ты потрудился на славу. Твоей подружке понравится.
      - Надеюсь, - бормочет Доррин. - Я ведь все делал по-своему, ее не спрашивал. А работу у тебя я отбивать не буду. У меня полно заказов на игрушки и прочие диковины. Вот недавно принесли мне чертеж какого-то хаморианского навигационного прибора...
      Яррл кладет заготовку на наковальню, и Доррин берется за легкий молот.
      Кузница заполняется звоном.
      - Да я и в любом случае не стал бы перебивать у тебя заказы, - говорит Доррин, когда железо снова отправляется в огонь.
      - Ваос захочет уйти к тебе.
      - Он - твой подмастерье.
      На потном лице кузнеца появляется улыбка:
      - Начать с того, что он и сюда-то прибежал к тебе. Вот Рик - он и вправду мой помощник. Славный мальчуган и по-настоящему любит горн. А Ваос любит тебя.
      Яррл выкладывает заготовку на наковальню. Доррин берется за молот.
      - А как было бы лучше для тебя? - спрашивает он попозже, во время очередного перерыва.
      - Смотри, как тебе подходит, парень. У тебя теперь своя жизнь.
      - Но я и впредь могу приходить и помогать тебе с тяжелой работой.
      - Надеюсь, - говорит Яррл. - Ежели мне понадобится, я непременно дам тебе знать. А ты позаботься о свой подружке, чтобы она не попала в беду. Как случилось с моей Рейсой.
      Яррл умолкает.
      Доррин, уже в который раз, утирает лоб. Слабость несказанно досаждает ему: спать приходится больше, работать меньше.
      - Мир не любит сильных женщин, Доррин, - продолжает кузнец. - А Белые их особенно не любят. Я хотел поберечь ее, но она ни в какую не позволяла... а потом заявила, что однорукая женщина не годится в жены. И вообще ни на что не годится. Скольких трудов мне стоило ее уломать...
      Яррл качает головой и меняет тему.
      - Давай-ка закончим эту рукоятку сейчас. Глянь, как там огонь.
      Доррин улыбается: просьба проверить огонь означает, что Яррл признает в нем полноправного кузнеца. А Яррл - настоящий мастер, признанием которого можно гордиться.
      XCIII
      Проходя мимо книжного шкафа, Белый маг сует лист пергамента обратно в лежащую на верхней полке папку и останавливается у окна, радуясь теплу солнечного денька, выдавшегося ранней зимой.
      - Что это? - спрашивает Ания, как-то по-особенному потягиваясь в белом дубовом кресле.
      - Ничего.
      - Ничего?
      - Письмо.
      Взгляд Джеслека перебегает на лежащее на столе зеркало.
      - Уж не любовное ли?
      - Я не одобряю легкомыслия, - ворчит Джеслек, и на кончиках его пальцев вспыхивают язычки пламени. - Оно связано с затруднениями в Спидларе.
      - Неужто могущественный Джеслек считает, что Спидлар способен создать для него какие-то затруднения?
      - Ну, Ания... иногда может случиться... - Джеслек морщится.
      - Ты просто слишком утомился, - вспорхнув с кресла, Ания подходит к Высшему Магу сзади и легонько дует на шею. - Тебе нужно отвлечься.
      Джеслек улыбается. Теплые губы касаются его кожи, а женские руки тянутся к белому поясу.
      XCIV
      Доррин умело наносит удары по резаку, вырубая похожую по форме на рыбу деталь для компаса. При наличии инструмента резать железо совсем не сложно, а намагничивать и того легче.
      Он кивает Ваосу, и паренек раздувает меха.
      Доррин старается добиться полной водонепроницаемости медного корпуса, хотя магнитная стрелка будет погружена не в воду, а в масло. Но прежде нужно вырубить все железные детали. Конечно, лист железа, расплющенный до толщины пергамента, можно было бы резать и ножницами, но с помощью молота разрез получается чище. Под ножницами тонкое железо гнется.
      Снаружи грохочет фургон, подскакивающий на мерзлых колдобинах. Со вздохом отложив инструменты, юноша идет к выходу.
      Холодный воздух бодрит, и Доррин удивляется: похоже, он сделал кузницу теплой и не продуваемой ветрами. Ну что ж, по крайней мере, когда ударят морозы, Ваосу не придется мерзнуть.
      На сиденье фургона бок о бок сидят Рейса с Петрой. Обе улыбаются и выдыхают белый пар, который ветер сносит в сторону кузницы.
      - Мы решили, что рано или поздно это тебе понадобится, - заявляет Рейса, спрыгивая.
      - Что понадобится? - Доррин спешит, чтобы помочь Петре спуститься, но девушка успевает соскочить на землю сама.
      - Приличная кровать, что же еще! - ухмыляется Рейса. Доррин краснеет.
      - Эту кровать Яррл получил давным-давно от вдовы Гессола, и с тех пор она стояла в углу. Кровать справная; может, где-то потребуется заменить крепления, но для тебя это пустяк.
      Петра откидывает задний борт, и юноша видит превосходную кровать из красного дуба с высокой резной спинкой.
      - Ну и ну! - восклицает Ваос, а потом, покосившись на Доррина, спрашивает: - А твоя старая кровать... можно я ее возьму?
      - Бездельник! - ворчит Доррин, глядя не на парнишку, а на Рейсу с Петрой. - С чего это вы?
      - Сам знаешь, с чего, - отзывается Рейса. - Ты по-прежнему помогаешь нам, и не только в кузнице. Нам такая кровать ни к чему, а тебе и твоей подружке очень даже понадобится.
      - Лидрал? Так ведь ее здесь нет.
      - Рано или поздно она приедет, - произносит Петра. - Ты ведь ее ждешь. И больше не вздыхаешь по той рыжей, с мечами.
      - Когда никто не видит, он своей Лидрал письма строчит, - сообщает Ваос. Доррин награждает парнишку сердитым взглядом, но ничего не говорит.
      - Ну, - смеется Петра, - раз уж дело дошло до любовных писем, ждать придется недолго.
      - Давайте-ка, пока мы тут все не замерзли, занесем кровать в дом, предлагает Рейса.
      - А может, сперва вынесем старую? - подает голос Ваос. - Куда ее поставим?
      - Ладно, - согласно машет рукой Доррин. - Ставь в свою комнату.
      - Ура! - кричит Ваос, взбегая на крыльцо. - Теперь у меня есть все, что полагается настоящему подмастерью!
      - Ну и чертенок, - добродушно ворчит Рейса.
      Не теряя времени, Ваос вытаскивает наружу узкую Дорринову койку.
      - Вот здорово! - не перестает радоваться он. - Настоящая кровать!
      - Не поскользнуться бы да не уронить подарочек, - говорит Петра, пробуя сапогом глину.
      - Да уж постараемся, - ухмыляется Рейса.
      Доррин подходит к фургону и подхватывает кровать со стороны тяжелого изголовья.
      XCV
      К тому времени, когда Доррин заканчивает последнюю игрушку, мокрый снег успевает смениться холодным дождем, а тот - снова снегом. Остановившись у двери Ваосовой каморки, юноша слышит доносящийся оттуда храп.
      Как и большинство Черных, Доррин неплохо видит в темноте, однако не настолько хорошо, чтобы писать без света. Юноша зажигает настенную масляную лампу, после чего достает из бака кувшин охлажденного сидра. Трубопровод устроен так, что вода из источника на холмах, проходя через кухню, подается в кузницу, где наполняет резервуары для закалки.
      Налив себе кружку, Доррин достает письменные принадлежности, вынимает из шкатулки тетрадь и пробегает глазами свои записи.
      "...Все физические объекты помимо огня и ЧИСТОГО хаоса должны иметь некую структуру, иначе они не могли бы существовать...
      Структура кованого железа является зернистой, поскольку при ковке, когда расплющиваются кристаллы, неизбежно возникают пустоты. Чем меньше по размеру и чем равномернее распределены зерна, тем прочнее железо. В основе создания черного железа лежит магия гармонии... В данном случае гармонизация заключается в упорядочении распределения зерна по длине и толще металла..."
      Доррин берется за перо, чтобы записать свои недавние соображения. Теперь его навыки таковы, что, работая над несложными изделиями, он может иногда - думать и о другом.
      "...Если бы гармония или хаос не имели ограничений, то, исходя из здравого смысла, либо одно, либо другое начало должно было бы восторжествовать с появлением великого мага - Черного или Белого. Однако в действительности, невзирая на все усилия могущественных чародеев, ничего подобного не происходит. Следовательно, сферы гармонии и хаоса взаимно ограничены, что служит подтверждением тезиса о неустойчивом равновесии сил..."
      На этом месте юноша останавливается, поскольку собственная логика представляется ему небезупречной. А что, если полное торжество гармонии или хаоса никогда не имело место по той единственной причине, что ни в той ни в другой сфере миру еще не был явлен маг, обладавший достаточной мощью для его достижения?
      Доррин отпивает глоток сидра, думая о том, как многого еще он не знает.
      XCVI
      - Теперь ты нечасто сюда заходишь, - говорит Пергун, заглядывая в наполовину опустошенную кружку с темным пивом.
      - Так ведь я долго болел, ты же знаешь, - отзывается Доррин, пригубив соку.
      - Уже восьмидневку как поправился. Ты по-прежнему вкалываешь без отдыха, хотя нынче имеешь собственную кузницу и сам себе хозяин. Чем занят-то? Все мастеришь свои игрушки?
      - Не только. Яррлу частенько помогаю, а он, когда слишком занят, передает мне часть своих заказов. Кроме того, я смастерил-таки по чертежу хаморианский компас. На всякий случай сделал несколько штук. Это была самая сложная работа, какую мне приходилось выполнять. Работа с медью или бронзой сама по себе, может, и не так сложна, но я-то мастер по железу! Корпус компаса оказался для меня сущим кошмаром. Может быть, в будущем я и научусь работать с медью, но пока...
      Допив кружку, Пергун выискивает взглядом служанку, бормоча под нос:
      - Не могу поверить, что Кирил дерет теперь по четыре медяка за кружку! Четыре монеты - это же сущий грабеж!
      - Все дорожает.
      - Проклятые чародеи! Прошу прощения, мастер Доррин.
      - Я так же проклят, как и все прочие.
      - Что ты, я не имел тебя в виду! - говорит Пергун. Наконец ему удается дозваться служанку.
      - А деньжата-то у тебя есть? - с сомнением спрашивает она. Раскрыв ладонь, Пергун показывает четыре медяка.
      - А ты, мастер Доррин? Будешь пить?
      - Нет, спасибо.
      - Мастер Доррин? - к столику подходит болезненно худой темноволосый мужчина.
      - Рад тебя видеть, почтеннейший, - говорит Доррин, вставая. - Весьма польщен.
      Пергун порывается уйти, но Джаслот удерживает его:
      - Сиди, сиди, ты не помешаешь. Садись и ты, Доррин. - Джаслот выдвигает стул и пристраивается на краешке. - Твои компасы работают исправно.
      - Рад это слышать. Следует держать их подальше от воды. Вообще-то такие штуки делают из меди или бронзы.
      - Их берегут как зеницу ока, - заверяет Джаслот, уставясь в столешницу, а потом, подняв на Доррина темные глаза, неожиданно спрашивает: - Ну, а что ты об этом думаешь?
      - О чем?
      - Я тут слышал, как твой друг толковал о ценах на пиво. Ты сам знаешь, так везде. Хорошо, что у вас есть возможность бывать в трактире...
      - Неужто у тебя, купец, дела так уж плохи? - откликается Доррин, у которого вдруг пересыхает горло.
      - Может быть, ты заметил, что в этом году не было фейерверка на Ночь Совета?
      - Должен признаться, как-то не обратил внимания.
      - Ты слышал, что Кертис объявил о весеннем наборе рекрутов?
      - Это после того, как не удалось добиться своего с помощью ложных разбоев, - тихо произносит Доррин.
      - Не удалось, благодаря Отшельничьему? - уточняет Джаслот еще тише.
      - Сомневаюсь, чтобы тут имели место сознательные действия со стороны острова.
      - Ты полагаешь, что великим магам Отшельничьего нет до этого дела?
      - Не знаю, - отвечает Доррин, не желая вдаваться в подробности, и пытается сменить тему: - Ты, наверное, знаешь, я выстроил новый дом. Хотелось бы там пожить.
      - А не мог бы ты изготовить что-нибудь, полезное для солдат Совета? Что-нибудь, основанное на гармонии?
      Джаслот задает те же вопросы, что и Брид с Кадарой, но какой ответ может он дать? Ему и нож-то сковать трудно, не говоря уж о мече.
      - Не знаю. Обещаю об этом подумать, вдруг что-нибудь придет в голову! Но для кузнеца, который связан гармонией, существует множество ограничений.
      Джаслот хмурится.
      - Мне сейчас тяжело взять клинок в руки, а не то, чтобы изготовить его, - поясняет Доррин. - Вот почему я использую посох.
      - Ты используешь его так, что клинок тебе вряд ли нужен, - сухо замечает купец.
      - Не знаю, - беспомощно повторяет Доррин. - Могу только подумать.
      - О большем мы и не просим, - говорит Джаслот, глядя Доррину в глаза. - Может, подумаешь заодно и о вступлении в Совет?
      - Я? Не думаю, чтобы я соответствовал требованиям...
      - Если пока и нет, то это ненадолго. Я заметил, что в твоем новом доме есть помещения, предназначенные под склад.
      - Ну, свободное место никогда не помешает, - говорит Доррин, не желая объяснять, что склад предназначается для Лидрал. - Но становиться купцом я не собираюсь.
      У него и впрямь нет ни малейшего намерения заниматься торговлей.
      - Неважно, - Джаслот улыбается и встает. - Так или иначе, мы надеемся на твою помощь. Зима нынче холодная, но мне впервые в жизни хочется, чтобы она тянулась подольше. Грустно, когда приходится бояться весны и надеяться на долгую стужу. Всего доброго, мастер Доррин.
      - Свет... - бормочет Пергун после долгого глотка пива. - Этот расфуфыренный щеголь говорил с тобой так... так, будто ты более важная шишка, чем он сам. Да кто же ты все-таки такой, Доррин?
      - Я - это я. Иногда кузнец, иногда целитель, а иногда... иногда и сам не пойму. Ладно, мне пора иди.
      - А я еще посижу немного, пиво допью, и вообще... - тянет Пергун. Куда мне идти? У Хеммила холоднее, чем в леднике. У Геббы, - он указывает пальцем на рыжебородого малого, играющего в углу в кости, - есть повозка. Он меня подбросит.
      Пергун берет кружку и направляется в тот угол, где идет игра.
      Сев в седло, Доррин едет по раскисшему снегу к мосту, присматриваясь к ближайшим домам. Еще не поздно, однако почти все окна темны, а если где и есть свет, то тусклый, какой может давать единственная свеча или плошка. Да и дым, несмотря на холод, поднимается лишь из немногих труб.
      Цена на пиво выросла вдвое. Холодно и темно, однако люди почти не зажигают ни очагов, ни ламп. И при этом Джаслот молится о долгой зиме.
      За мостом дорога схвачена морозцем, а сугробы по обе ее стороны высотой чуть ли не по пояс. А вот огней в придорожных домах так же мало.
      Подъезжая к холму, откуда начинается подъем к его дому, юноша ежится при мысли о том, скольких людей в Спидларе погубит долгая, холодная зима... и ранняя весна.
      XCVII
      Доррин идет по тропке, которую проложил в снегу между своим домом и домом Риллы. Утром опять шел снег, и сейчас ветерок гонит поземку поверх утоптанного наста. Над головой нависают тяжелые серые тучи, однако нового снегопада пока не предвидится.
      Юноша оглядывается на кузницу - предполагается, что Ваос мастерит там сейчас полку для инструментов - и улавливает над дымоходом дрожь подогретого воздуха. Стало быть, огонь разожжен.
      У Риллы все как обычно. Какая-то толстая старуха с покрытым красными пятнами одутловатым лицом заходится в надрывном кашле, а когда приступ кончается, пытается отдышаться и хрипит, словно вместо легких у нее неотрегулированные мехи. Человека, сгорбившегося рядом с очагом, бьет озноб, хотя он находится вблизи огня и кутается в несколько рваных одеял.
      Эти люди Доррину незнакомы, а вот стоящих в углу худенькую женщину и ребенка он узнает прежде, чем Фриза успевает спросить:
      - А сегодня ты покажешь лошадку?
      Девочка делает шаг ему навстречу, продолжая одной ручонкой держаться за линялые брюки матери. Мерга одета в пастушью овчину, такую же как у дочери, но более вытертую и рваную. Лицо ее кажется еще более изможденным и печальным, чем обычно, однако следов побоев ни у нее, ни у ребенка нет. Женщина смотрит в дощатый пол, стараясь не встречаться с Доррином взглядом.
      - Выпей-ка вот это, - говорит между тем Рилла толстухе.
      - Фу, как гадко воняет, - кривится та.
      - Ты часом не хочешь выхаркать свои легкие? - урезонивает ее целительница.
      Рилла подходит к Доррину и, покосившись на Мергу с Фризой, говорит:
      - В последний снегопад Герхальм ушел из дому, а вчера Асавах нашел его тело.
      - Но почему? Неужели он ушел навстречу бурану только потому, что потерял возможность бить свою жену? - тихо, чтобы никто не услышал, спрашивает юноша.
      - Герхальм работал, когда ему было велено, делал только то, что ему велели, и получал ту плату, какую хозяин считал справедливой. Он зависел от погоды, от урожая, от настроения хозяина, от всего...
      - Ты хочешь сказать, что этот малый был не властен над собой и в его воле находились только его жена и ребенок. А когда и погода, и урожай, и, соответственно, настроение хозяина стали такими, что хуже некуда, а я отнял у него возможность помыкать близкими, ему больше не захотелось жить?
      Рилла кивает.
      - Беда в том, что Мерге теперь некуда податься. Она не настолько крепка, чтобы работать в поле.
      - Тьма! - восклицает Доррин, понимая, что матери и ребенку грозит голодная смерть. - Что же делать?
      - Вообще-то мне говорили, что Мерга неплохо готовит и могла бы стать кухаркой. Она и была в услужении, пока не понесла от Герхальма.
      - Я просто не... - сокрушенно бормочет Доррин. - Попробую что-нибудь придумать. Только вот...
      Его прерывает громкий, настойчивый стук. Старая целительница подходит к двери и впускает плотного мужчину в длинном плаще из синей шерсти.
      - Могу я видеть целителя, господина Доррина? - спрашивает он, снимая свою шляпу затянутыми в кожаные перчатки руками.
      - Это он, - отвечает Рилла, указывая на юношу.
      - Мастер Доррин? - обращается к нему мужчина, не глядя на остальных присутствующих.
      - Да, это я.
      - Меня зовут Фанкин, я работаю у купца Финтала. Его жена заболела - у нее сильный жар и что-то вроде воспаления. Господин Финтал просит тебя незамедлительно ее осмотреть.
      Слова купеческого подручного вежливы, но звучат натянуто: чувствуется, что ему велено быть учтивым и он выполняет хозяйский наказ.
      Стоящая за спиной Фанкина Рилла кивает и со значением указывает на поясной кошель.
      - Мне потребуется немного времени. Я должен закончить здесь и собрать кое-какие снадобья, которые могут понадобиться твоей хозяйке. Ты можешь подождать здесь или...
      - Я подожду у двери.
      Доррин поворачивается к Мерге и Фризе.
      - А лошадку покажешь? - снова спрашивает девочка. У Доррина пересыхает во рту.
      - Я слышал, у вас несчастье... время тяжелое... мне так жаль...
      - Ты сделал то, что считал наилучшим, мастер Доррин. Лето прошло неплохо, и мы уже надеялись... - Мерга качает головой, и глаза ее наполняются слезами.
      - Я, - бормочет Доррин, - мог бы взять кухарку и служанку, только вот... с деньгами у меня... разве что за крышу и стол...
      Покрасневшие глаза Мерги ловят взгляд Доррина:
      - Я не приняла бы предложения, сделанного из жалости, но... - мать умолкает, глядя на темноглазую девочку.
      - Это вовсе не из жалости. Мне... я и раньше подумывал...
      Молчание затягивается. Фанкин с порога напоминает о себе кашлем.
      - Мерга пока может побыть у меня, а тебе надо бы пойти с человеком Финтала, - со значением говорит Рилла и, склонившись к уху юноши, шепотом добавляет: - Нам, целителям, не так часто выпадает возможность разжиться золотишком.
      - Так-то оно так, - отзывается Доррин, косясь в сторону Фанкина. - Но лучше бы она с девочкой пожила у тебя, пока я не отгорожу для них каморку на складе.
      - Говорила я тебе, - мягко напоминает Рилла, - что ежели кто налагает на людей проклятия, так эти проклятия со временем к нему же и возвращаются.
      - При чем тут проклятие? Разве невозможность бить беззащитную женщину можно назвать проклятием?
      Фанкин подается вперед с явным желанием услышать как можно больше.
      - Возьми вон тот кисет, - предлагает Рилла. - Там бринн, звездочник, кора ивы...
      Кивнув, молодой целитель берет кисет, добавляет к нему несколько маленьких матерчатых мешочков с другими травами и заткнутый пробкой флакончик с настоем ивовой коры.
      - Помни, - тихо напоминает ему Рилла, - у купцов водится золото и получить с одного из них за труд сполна вовсе не зазорно.
      Доррин при этих словах вспоминает о том, что только что согласился нанять служанку, в которой вовсе не нуждается, но перед которой считает себя виноватым. Когда он проходит мимо толстухи, та снова заходится кашлем, и юноша мимоходом касается ее чувствами. Оказывается, при всей своей нездоровой полноте, женщина недоедает, и хворь усугубляется ее слабостью. Сколько народу умрет от болезней не потому, что они смертельны, а потому, что у людей просто не хватит сил на борьбу с недугом! Многие не переживут зиму, а ведь Фэрхэвен, возможно, еще не приступил по-настоящему к враждебным действиям.
      Ветер усилился, тучи стали темнее, и Доррин, без особого труда уловив приближение снегопада, забегает к себе за теплой курткой. После этого он торопливо седлает Меривен и подъезжает к Фанкину.
      - Славная лошадка, - говорит тот.
      - Мы с ней ладим, - откликается Доррин, направляя Меривен вниз по склону, на дорогу, ведущую к мосту. - А где дом купца Финтала?
      - На кряже, к западу от гавани. Мимо третьего причала и вверх по дороге.
      - Давно ли хворает госпожа Финтал?
      - В точности не знаю.
      - Купец ничего не говорил о ее болезни?
      - Ничего.
      Судя по всему, Фанкину роль посланца не нравится.
      - Ты местный?
      - Из Квенда.
      Больше Доррин вопросов не задает. В Нижнем Дью теплее, чем в Верхнем, но ненамного. Дымков над трубами, несмотря на холодный ветер, тоже мало. Прохожих не видно.
      Все три причала пусты, лишь у первого привязана рыбачья лодчонка. Море за волноломом кажется белым. Среди пенных барашков колышутся две здоровенные льдины.