Белому он казался «студентом Борей», «отпустившим чеховскую бородку». «По окончании курса надел он широкополую шляпу, наморщил брови и с крючковатою палкой в руке зашагал по Арбату… По существу, он был еще „Борькой“ (по слову жены), которому хотелось сигать, похохатывать, дрыгая ногой: совершенный козельчик! Зачем этот иконописный лик, с профилем, точно вырезанным из пахучего кипариса?» Другой молодой литератор, Владислав Фелицианович Ходасевич, внушал Белому резкую антипатию. Он пишет не его портрет, а карикатуру: «Капризный, издерганный, самоядущий и загрызающий ум развивался за счет разложения этики… Вздев пенсне, расчесавши проборчиком черные волосы, серый пиджак, застегнутый на гордую грудку, года удивлял он нас умением кусать и себя и других».
      В «Эстетике» бывали и «знатные иностранцы»: Венсан д'Энди, Ванда Ландовская, Матисс, Верхарн. Брюсов царил безраздельно над этим пестрым человеческим миром.
      В 1907 году выходит первый сборник рассказов Брюсова (В. Брюсов. «Земная ось». Рассказы и драматические сцены. «Скорпион». Москва, 1907). В предисловии автор заявляет: «Кроме общности приемов письма, „манеры“, эти 11 рассказов объединены еще единой мыслью, с разных сторон освящаемой в каждом из них. Это — мысль об том, что нет определенной границы между миром реальным и воображаемым, между „сном“ и „явью“, „жизнью“ и „фантазией“. То, что мы считаем воображаемым, — может быть высшая реальность мира, а всеми признанная реальность — может быть самый страшный бред». Брюсов признается, что на повествовательную его прозу повлиял Эдгар По; он умалчивает о других влияниях — «стилизатора»
      Анатоля Франса, Виллье де Лиль Адана, и особенно Пшибышевского. Рассказы Брюсова— прежде всего стилистические опыты. Он хочет усвоить русской прозе приемы иностранных беллетристов, ввести в нее различные «манеры» повествования: от делового и сухого языка старинных хроник, через «романтический жанр» бытовой повести, до импрессионизма Пшибышевского и фантастики Э. По. «Пытаясь видеть мир чужими глазами, — пишет он, — автор старался войти в чужое миросозерцание, перенять чужие убеждения и чужой язык». И с формальной точки зрения этот опыт ассимиляции ему удался. В книге Брюсова мы находим образцы различных стилей в их русских эквивалентах. За вымышленными рассказчиками лицо автора тщательно спрятано. В книге нет ничего личного: она анонимна и эклектична. Но, подражая чужим стилям, Брюсов сочиняет собственные сюжеты — и в этом проявляется все убожество его воображения. Он стремится разрушить старые шаблоны психологической повести и на ее месте создать «повесть положений»— острую, оригинальную фабулу, полную движения и действия. Но вместо оригинальности у него получается эксцентричность, вульгарная изысканность и дешевая эффектность. Брюсов хочет поражать, ужасать, потрясать читателя — но чаще всего он его смешит. Сцены безумия, сладострастия, извращений, пыток и преступлений, — все эти «дерзновения» — слишком рассчитаны и придуманы. Автору не удается нас убедить, что фантазия есть высшая реальность, а реальность — «страшный бред», ибо в его рассказах эти две области сливаются в сером, унылом тумане.
      Воображение автора холодно развращено. В рассказе «Последние мученики» описывается город, охваченный революцией. Поклонники Символа собираются в храме; они знают, что Тайный Суд приговорил их к смерти. Происходит последнее служение. Обнаженная Геро поднимается на ступени алтаря. Раздается голос Феодосия: «Придите, верные, совершить жертву». К женщине приближается юноша. «Краснея, он сбросил одежду и стал близ Геро, обнаженный, как бог, юный, как Ганимед, светлый, как Бальдур. Врата растворились и поглотили чету. Задвинулась завеса. Коленопреклоненные, мы воспели гимн. И Феодосий возгласил нам: „Свершилось“. Он вынес чашу и благословил нас». Начинается дикая оргия. Врываются революционеры, и «хрипы страсти смешиваются с хрипами смерти».
      Два рассказа, «Республика Южного Креста» и «Земля», посвящены любимой теме Брюсова: городу будущего. В первом описывается звездный город на Южном полюсе, отделенный от внешнего мира громадной крышей, всегда освещенной электричеством. Вдруг в этом разумном муравейнике возникает эпидемия: mania contradicens— мания противоречия. Люди начинают делать противоположное тому, что они хотят. Автор рисует потрясающие картины гибели, озверения, людоедства, массового безумия. Жюль Берн и Уэллс своеобразно сочетаются с Э. По. В рассказе «Земля» перед нами снова «сцена будущих времен». Опять гигантский город — лабиринт этажей, зал, переходов, лестниц и машин. В этом «научном» мире, лишенном света солнца и дышащем искусственным воздухом, человечество медленно вымирает. Восторженные юноши мечтают о давно забытом солнце, о давно покинутой земле: они требуют открыть купол, впустить в город солнечный свет и земной воздух. Но мудрец знает: вокруг земли больше нет атмосферы: последних людей ждет не возрождение, а смерть. Наконец гигантские машины приводятся в действие, купол медленно открывается. Коленопреклоненная толпа ждет солнца. «У многих вырывается стон. Затем в диком исступлении все подымаются с колен. Глаза людей расширены, руки простерты. И медленно, медленно, вся стихнувшая зала обращается в кладбище неподвижных скорченных тел».
      После этих «космических утопий» идут «необыкновенные истории» о загадках человеческого сознания. В «Архиве психиатра» мы находим рассказ о женщине, которая разговаривает со своим двойником в зеркале. Двойник приобрел над ней таинственную власть, втянул ее в зеркало, а сам занял ее место в действительной жизни. Героине удалось наконец победить двойника и снова водворить его в зеркало. Теперь она в психиатрической больнице и ее мучит вопрос: кто она — настоящая или та, «зеркальная».
      Из всех причудливых и неправдоподобных историй, собранных в «Земной оси», выделяется уголовное происшествие «Сестры» (Из судебных загадок). Оно навсегда останется памятником пресловутого «style moderne», образцом претенциозной утонченности ? la Пшибышевский. В девятисотых годах эта декадентская эротика и эстетика могли казаться «новым искусством». Герой повести — Николай — муж Лидии и любовник ее двух сестер — Мары и Кэт. Ему снится бредовой сон: сестры по очереди приходят к нему и произносят длинные монологи о страсти, любви и нежности. Они жалуются, укоряют, грозят. В ужасе он просыпается. Входит Мара и ведет его в гостиную: там на диване тела убитых ею Кэт и Лидии. При виде мертвых любовники обнажаются, медленно опускаются на ковер и предаются страсти. Было вино, и запах крови, и «экстазы истомы». Наутро полиция нашла четыре трупа.
      Рассказы Брюсова отличаются одним достоинством— максимализмом. Он последователен и решителен. Подражая своим образцам, доводит их темы и приемы до крайней точки. Его пастиши — систематическое «reductio ad absurdum». В книге его причуды декадентства показаны сквозь увеличительное стекло.
      Критика встретила Брюсова-прозаика сурово. Недавний друг Г. Чулков, обиженный «чистосердечным признанием» поэта по поводу «мистического анархизма», поместил в журнале «Перевал» уничтожающую статью.
      «Новая книга В. Брюсова, — писал он, — итог десятилетней работы. Она свидетельствует о похвальном трудолюбии автора. Впрочем, „Земная ось“ художественной ценности не представляет никакой. По справедливому признанию самого Брюсова, все рассказы в этой книге являются подражаниями то Эдгару По, то А. Франсу, то Пшибышевскому. „Земная ось“ напоминает нам о крушении некоторого миросозерцания. Банкротство уединенной души — вот итог десятилетней работы. Это миросозерцание определяется как ложный индивидуализм, то есть такой „индивидуализм“, который по своей религиозно-философской слепоте мечтает утвердить себя вне общественности. Отсюда бескровность, бездушность и реакционность этого „искусства“, которое связывает себя с этим внешне понятым индивидуализмом. Отсюда и близость такого искусства к тому механическому началу, к той неумной пшибышевщине, которая так мила сердцу европейского мещанина-эстета. „Земная ось“— книга механическая по преимуществу. Брюсов готов, по-видимому, сказать себе: „Sta, miles, hic optime manebimus“. Разве optime? Это уже самоубийственно. Что еще поражает в книгах, подобных „Земной оси“, — это неискушенность их авторов: за „ужасным“ лицом и „наполеоновской“ позой вдруг открывается благонамеренный потомственный почетный гражданин; за гимном „утонченному“ разврату — невинные и скучные грехи обывателя; за „дерзновением мысли“ — идейная импотенция».
      Такой обиды Брюсов перенести не мог: Чулкову было дано понять, что его сотрудничество в «Весах» нежелательно, — и он поспешил заявить о своем уходе. Брюсов написал ему письмо, после которого всякие отношения между ними прекратились. Вот письмо Брюсова (30 апреля 1907 г.).
      «Милостивый государь, Георгий Иванович! М. Р. Ликиардопуло уже известил Вас, что по Вашему желанию, имя Ваше из списка сотрудников „Весов“ вычеркнуто. К сожалению, не могу разделить Вашего взгляда на Вашу „критическую заметку“ в „Перевале“ о моей книге, ибо меньше всего вижу в этой заметке критика. Особенно меня удивило, что Вы позволили себе прием, совершенно недопустимый в литературе: привели несколько строк из моего частного письма к Вам. Я хотел даже по этому поводу написать письмо в редакцию „Перевала“, но это значило бы придавать Вашей заметке большее значение, нежели она имела.
      Участвовать в Вашем альманахе „по понятным Вам причинам“ — не желаю. С совершенным почтением,
      Валерий Брюсов».
      В дневнике Брюсова 1908 год назван «годом неудач»: он отмечает провал переведенной им пьесы д'Аннунцио «Франческа да Римини», смерть актера Ленского, общее враждебное настроение к «декадентам» и «выпады печати». Брюсов несколько преувеличивает: «враждебные настроения» не колеблют установившейся его репутации «первого русского поэта», а «выпады печати» только увеличивают интерес к нему широкой публики. В 1908 году выходят два монументальных тома полного собрания его стихотворений под общим заглавием «Пути и перепутья». Появляется в печати «Франческа да Римини» д'Аннунцио, переведенная Брюсовым в сотрудничестве с В. Ивановым («Пантеон». СПб., 1908) и, наконец, издается отдельной книгой первая часть романа «Огненный Ангел», главы которого печатались в журнале «Весы». (В. Брюсов. «Огненный Ангел». Повесть XVI века в двух частях. Часть первая. «Скорпион». Москва, 1908.)
      Роман Брюсова был встречен критикой с холодным недоумением; критерий оценки отсутствовал: ни под один из существовавших в русской литературе жанров он не подходил. Для исторического романа он был слишком фантастическим, для психологического — слишком неправдоподобным. Никто не оценил попытку автора пересадить на русскую почву жанр западноевропейской авантюрной повести, традиция которой восходит к средневековой легенде о докторе Фаусте. Брюсов ставил себе формальную задачу— создать новый вид повествования, полный увлекательного действия, событий, приключений, драматических столкновений, таинственных явлений. «Огненный Ангел» — плод длительных занятий автора средневековыми «тайными науками». Содержание романа излагается в следующей стилизованной форме: «„Огненный Ангел“ или правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, гоетейей и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттесгейма и доктором Фаустом, записанная очевидцем».
      По сложному своему построению роман Брюсова напоминает «Эликсир сатаны» Гофмана. Но авантюрный элемент, удивительные приключения и «чертовщина» соединяются в нем с педантической «научностью». Автор приложил к своей повести многочисленные «объяснительные примечания», свидетельствующие о его солидной эрудиции в оккультных науках. Брюсов хочет не только «занимать» читателя, но и поучать его — и эти противоречивые тенденции мешают непосредственности впечатления. Фантастика Брюсова всегда строго документирована, повествование стилизовано, «таинственность» проверена разумом. И все же, несмотря на недостатки романа— рассудочность, эклектизм, подражательность, — он читается с захватывающим интересом. У Брюсова есть настоящий дар рассказчика.
      В фабуле «Огненного Ангела» — сложном романе ? trois одержимой девушке Ренаты, Рупрехта и графа Генриха — стилизованы события личной жизни поэта. Истерическая Рената, разрываемая между любовью к «светлому духу» Генриху и «земному любовнику» Рупрехту, отражает черты Нины Ивановны Петровской; в графе Генрихе преломился довольно причудливо образ «мистика» Андрея Белого; в Рупрехте есть автобиографические черты самого автора. Но эта «реальность» погружена в оккультный туман германского Возрождения и вставлена в историческую раму Кельна XVI века.
      Герой повести Рупрехт, гуманист и воин, возвращается из Америки, где он провел пять лет. На Дюссельдорфской дороге, в одинокой гостинице, он знакомится с одержимой злым духом прекрасной девушкой Ренатой. Она рассказывает ему свою историю. Когда ей было восемь лет, к ней явился огненный ангел Мадиэль и обещал ей вернуться снова в человеческом образе. И действительно, через несколько лет к ней пришел белокурый граф Генрих фон Оттергейм и увез ее в свой замок. Но любил он ее недолго. После его исчезновения ее стали терзать злые духи.
      Рупрехт сопровождает Ренату в Кельн, где она разыскивает графа Генриха. Поиски ее бесплодны; от отчаяния она заболевает; Рупрехт становится ее рабом и под ее влиянием начинает заниматься магией: автор рассказывает со всеми живописными подробностями о полете своих героев на шабаш ведьм, о вызове дьявола, о содержании книг по демонологии. Чтобы помочь Ренате, Рупрехт отправляется к великому магу Агриппе Неттесгеймскому и ведет с ним длинные беседы о единстве природы и божественном плане мироздания. Вернувшись к Ренате, он снова загорается страстью к ней: она становится его возлюбленной, но требует, чтобы он убил Генриха. На дуэли Генрих ранит Рупрехта; Рената терзает его своей страстью, в которой сплетаются ненависть, жажда искупления и сознание греховности. Наконец несчастная девушка внезапно покидает своего ненавистного возлюбленного. Рупрехт встречается с доктором Фаустом и Мефистофелем. Развязка романа происходит в подземелье женского монастыря святого Ульфа. Рупрехт сопровождает архиепископа Трирского, которому поручено судить одну монахиню, одержимую злыми духами. В жертве инквизиции Рупрехт узнает Ренату; он пытается ее похитить, но она умирает с радостным сознанием, что ангел Мадиэль ее простил и что страданием она искупила свой грех. Рупрехт снова уезжает в Америку.
      В авантюрном романе действующим лицам полагается быть динамическими двигателями, а не психологическими субъектами. Герои Брюсова — превосходно сработанные автоматы, Действующие и разговаривающие в стиле XVI века. Но среди них есть одно исключение: в вымышленной «исторической обстановке» главная героиня Рената сохраняет живое человеческое лицо. Брюсов довольно точно передает свои наблюдения над болезненно раздвоенной и истерически-противоречивой натурой Нины Петровской. Но, пытаясь объяснить ее «загадочность», он упрощает и рационализирует ее. В его изображении мистическая основа ее натуры, связанная с обостренным чувством греха и жаждой искупления, ее стремление к святости и обреченность на «падения», ее воспаленное воображение и неутолимая потребность в любви превращены в патологические симптомы; на примере Ренаты иллюстрируется истерия средневековых ведьм; их мистический опыт истолковывается как психическая болезнь.
      Роман Брюсова полон «чертовщины»: тут и трактаты по демонологии, и полеты на шабаш, и опыты практической магии, и процессы ведьм, но все эти явления автор оценивает эстетически и ни в какую «таинственность» не верит. Оккультные науки он «изучает», но они глубоко чужды его рассудочной натуре.
      Летом 1908 года Брюсов с женой предпринимает большое путешествие по Европе: они объезжают всю Италию, Южную Францию, часть Испании и живут некоторое время в Париже. Отсюда поэт едет в Бельгию, где знакомится со своим «кумиром», Эмилем Верхарном. В Италии Брюсов с огромным увлечением переживал античный мир: проводил целые дни на Форуме и Палатине, ездил в Геркуланум и Помпею. Он почувствовал древний Рим как родину своей души.
      1909 год ознаменовался юбилейным чествованием Гоголя. В торжественном заседании Общества любителей российской словесности с блестящей и смелой речью выступил Брюсов. Он начал с резкого протеста против традиционного понимания Гоголя как реалиста-бытописателя. Гоголю совершенно чуждо чувство действительности: он мечтатель и фантаст. Основная черта его души — стремление к преувеличению, к гиперболе. Создания Гоголя — великие и страшные карикатуры. Все явления, все предметы, все чувства Гоголь переживает в предельном напряжении.
      Речь Брюсова вызвала резкие протесты слушателей: аплодисменты смешивались с шиканьем. В критике выступление Брюсова было признано оскорблением памяти Гоголя. Между тем Брюсов первый открыл подлинное лицо великого русского фантаста и положил начало изучению гоголевского словесного мастерства (работы Мережковского, В. Розанова и А. Белого). Из всех критиков один Розанов оценил значение доклада Брюсова. Он писал: «Очень умна, смела и дерзка речь Брюсова».

ГЛАВА ПЯТАЯ (1909–1916)