Каким образом Иван Михайлович Майский все еще оставался послом в Англии, было загадкой. И прежде всего для резидента наркомата госбезопасности, который имел возможность познакомиться с анкетой посла. Резидент, в чьи обязанности входило присматривать за дипломатами, должно быть, не раз задавался вопросом: почему товарищ Сталин терпит этого Майского на столь ответственном посту?

В профессиональных качествах посла сомнений не возникало — прекрасно знает Англию, говорит на нескольких иностранных языках, широко образован, знаком со всеми, кто определяет британскую политику… Но анкета! Его политическое прошлое!

Мало того что Иван Майский был некогда меньшевиком, хотя и этого достаточно, чтобы пойти по пятьдесят восьмой статье прямехонько на Колыму. Но и это не главное: в Гражданскую войну он просто был на стороне врагов советской власти.

Настоящая фамилия Майского — Ляховецкий. В девятьсот втором году его исключили из Санкт-Петербургского университета за участие в социал-демократических кружках и выслали в Сибирь. Он присоединился к меньшевикам, участвовал в первой русской революции. В девятьсот шестом году его вновь арестовали и вновь выслали в Сибирь. В девятьсот восьмом он уехал за границу.

Время на чужбине Иван Михайлович провел с пользой. В двенадцатом году окончил экономический факультет Мюнхенского университета. Потом перебрался в Лондон. Здесь он познакомился с Максимом Максимовичем Литвиновым, будущим наркомом иностранных дел.

В Лондоне Литвинов ведал финансовыми делами партии. Он стал ее кассиром, причем очень скупым. Потом он занялся куда более увлекательным, зато и более опасным делом — транспортировкой оружия в Россию. Хорошее отношение Литвинова спасло Майскому жизнь.

После революции Иван Михайлович остался с меньшевиками, был избран в состав ЦК. Он принял участие в последней попытке сохранить на территории России демократическое устройство.

Некоторое количество членов разогнанного большевиками Учредительного собрания собрались в Самаре. Вначале их было всего пять человек, в основном депутаты от Самарской губернии, но они прилагали все усилия, чтобы собрать в городе всех депутатов Учредительного собрания и возобновить работу единственного законно избранного органа власти. Им удалось доставить в Самару около ста депутатов.

Они исходили из того, что правление большевиков приведет либо к восстановлению монархии, либо к немецкой оккупации всей России, и решили установить настоящее демократическое, республиканское правление.

Они образовали Комитет членов Учредительного собрания, который вошел в историю как Самарский Комуч.

В августе восемнадцатого года в Самару приехал Майский.

— Витрины магазинов были полны всевозможными товарами, являя резкий контраст с товарной пустотой, зиявшей в то время в московских магазинах. Вся картина города носила хорошо знакомый, привычный, «старый» характер, еще не нарушенный горячим дыханием социалистической революции. И это невольно ласкало наш глаз, глаз противников советского режима.

Высшего пункта наше настроение достигло, когда мы пришли на рынок. Эти горы белого хлеба, свободно продававшегося в ларях и на телегах, это изобилие мяса, битой птицы, овощей, масла, сала и всяких иных продовольственных прелестей нас совершенно ошеломило. После Москвы самарский рынок казался какой-то сказкой из «Тысячи и одной ночи». Причем цены на продукты были сравнительно умеренны».

Иван Михайлович стал управляющим ведомством труда (фактически министром) в самарском Комитете членов Учредительного собрания.

Самое удивительное, что Майскому это сошло с рук! В двадцать первом году он, оценив реальность, присоединился к большевикам. В двадцать втором заместитель наркома Литвинов поставил его заведовать отделом печати наркоминдела.

В мае двадцать пятого года Литвинов отправил Майского в Лондон советником полномочного представительства по делам печати. Летом двадцать седьмого Англия разорвала отношения с Советским Союзом, дипломатам пришлось вернуться домой. Майский два года был советником в полпредстве в Японии, еще три года — полпредом в Финляндии.

В октябре тридцать второго года он вновь прибыл в Лондон уже в роли полпреда и оставался на этом посту больше десяти лет. В сорок первом году Сталин сделал его кандидатом в члены ЦК партии.

Все эти годы Майского именовали полпредом — эта должность дипломатического представителя РСФСР была установлена декретом Совнаркома четвертого июня восемнадцатого года. Указом президиума Верховного Совета СССР от девятого мая сорок первого года был введен ранг «чрезвычайного и полномочного посла». Теперь к Майскому обращались так же, как и ко всем другим послам, аккредитованным в Лондоне.

МАЙСКИЙ И ВЕЙЦМАН

И вот к Ивану Михайловичу Майскому третьего февраля сорок первого года пришел необычный гость — Хаим Вейцман. Вообще говоря, он был ученым-химиком с мировым именем. Но к советскому послу он обратился в ином качестве.

В двадцатом году Вейцмана избрали главой Всемирной сионистской организации.

Вейцман появился на свет в небольшом городке на границе Белоруссии, Литвы и Польши как подданный Российской империи. Он не забыл русский язык. Советским дипломатам он с удовольствием рассказывал, как во время Генуэзской конференции весной двадцать второго года его приняли за Ленина.

«На днях, — писал Майский в Москву, — у меня был неожиданный гость: известный лидер сионизма доктор Вейцман. Высокий, немолодой, элегантно одетый джентльмен с бледно-желтым отливом кожи и большой лысиной… Прекрасно говорит по-русски, хотя выехал из России сорок пять лет назад.

Пришел Вейцман по такому делу: Палестине сейчас некуда вывозить свои апельсины, не возьмет ли их СССР в обмен на меха? Меха можно было бы хорошо сбывать через еврейские фирмы в Америке.

Я ответил Вейману, что с ходу ничего не могу сказать определенного, но обещал навести справки. В порядке предварительном, однако, заметил, что палестинским евреям не следует обольщаться особыми надеждами: фрукты мы, как общее правило, из-за границы не ввозим. Так оно и оказалось. Москва отнеслась к предложению Вейцмана отрицательно, о чем я его сегодня уведомил письмом.

Однако в связи с разговором об апельсинах Вейцман коснулся вообще палестинских дел. Больше того: он повел речь о положении и перспективах мирового еврейства. Настроен Вейцман крайне пессимистически.

Всего, по его расчетам, сейчас имеется на свете евреев около семнадцати миллионов. Из них десять-одиннадцать миллионов находятся в сравнительно сносных условиях: по крайней мере им не угрожает физическое истребление. Это евреи, проживающие в США, Британской империи и СССР…

— О чем я не могу думать без ужаса, — так это судьба тех шести-семи миллионов евреев, которые живут в Центральной и Юго-Восточной Европе: в Германии, Австрии, Чехословакии, на Балканах и особенно в Польше. Что с ними будет? Куда они пойдут?

Вейцман глубоко вздохнул и прибавил:

— Если войну выиграет Германия, все они просто погибнут. Впрочем, я не верю в победу Германии. Но если войну даже выиграет Англия, что тогда?

И тут Вейцман стал излагать свои опасения.

Англичане не любят евреев, особенно их не любят английские колониальные администраторы. Это особенно заметно в Палестине, где живут и евреи, и арабы. Британские «высокие комиссары» безусловно предпочитают арабов евреям.

Английский колониальный администратор обычно проходит школу в таких британских владениях, как Нигерия, Судан, Родезия. Все просто, несложно, спокойно. Никаких серьезных проблем, и никаких претензий со стороны управляемых. Это нравится английскому администратору, и он к этому привыкает. А в Палестине?

Здесь, — оживляясь, продолжал Вейцман, — на такой программе далеко не уедешь. Здесь есть большие и сложные проблемы. Правда, палестинские арабы являются привычными для администратора подопытными кроликами, но зато евреи его приводят в отчаяние. Они всем недовольны, они ставят вопросы, они требуют ответов, подчас нелегких ответов. Администратор начинает сердиться…

Это окончательно настраивает администратора против евреев, и он начинает хвалить арабов. То ли дело с ними! Ничего не хотят и ничем не беспокоят…»

Майский отправил в Москву подробный и эмоциональный (не характерный для дипломата) отчет о беседе.

Неудивительно, что у советского посла остались наилучшие воспоминания о визите Вейцмана. Президент Всемирной сионистской организации производил сильнейшее впечатление на своих собеседников. В определенной степени еврейское государство появилось на свет благодаря прирожденному умению Вейцмана убеждать.

Принято считать, что Израиль был создан западными державами после Второй мировой войны. В какой-то степени это можно считать компенсацией за убийства нацистами шести миллионов евреев. Кроме того, многие западные политики, набожные христиане, руководствовались романтически-религиозными представлениями — описанное в библии возвращение евреев в Палестину должно совершиться. Нельзя сбрасывать со счетов и внутриполитические соображения — избирателей-евреев в Соединенных Штатах было достаточно много, чтобы повлиять на исход президентских выборов.

Во время войны об уничтожении евреев практически не писали. А рассказы о концлагерях воспринимались как слишком большое преувеличение: такого не может быть.

Когда в тридцатые годы бежавшие из нацистской Германии люди пытались объяснить происходящее там американским бизнесменам, те не понимали, чего от них хотят:

— В Германии все неплохо. Улицы чистые, на улицах спокойно. Закон и порядок. Никаких забастовок, никаких профсоюзов, от которых одни неприятности. Никаких агитаторов.

В сорок третьем году, в разгар войны, беженец из Германии попал к члену Верховного суда Соединенных Штатов Феликсу Франкфуртеру. Он хотел рассказать видному американцу о концлагерях, об уничтожении евреев. Выслушав его, Франкфуртер, сам еврей, скептически покачал головой:

— Я вижу, что вы считаете все это правдой. Но я просто не могу в это поверить.

Конечно, западный мир ужаснулся в сорок пятом, когда стали известны масштабы гитлеровских преступлений. Многие европейцы и американцы искренне симпатизировали и сочувствовали евреям, которые после разгрома нацистской Германии не знали, куда им деваться.

Европейские евреи, немецкие, польские, румынские, не могли и не хотели возвращаться туда, откуда их изгнали, и жить среди тех, кто убивал их родных и близких, кто отправлял их в концлагеря и грабил их дома, кто радовался их несчастью…

Но создание еврейского государства зависело не от настроений либеральной общественности. Судьбу Палестины и палестинских евреев решали американские и британские политики, абсолютное большинство которых возражало против появления Израиля. Еврейское государство не появилось бы, если бы не Сталин…

ДЕКЛАРАЦИЯ БАЛЬФУРА

Пожалуй, вся эта история началась с того, что пятого декабря тысяча девятьсот шестнадцатого года премьер-министром Великобритании стал Дэвид Ллойд-Джордж, решительный человек с репутацией борца за справедливость, а министром иностранных дел — потомственный дипломат лорд Артур Джеймс Бальфур.

Бальфур был философом по натуре, спортсменом, обожавшим теннис и гольф, человеком очень жестким. От своего отца он унаследовал состояние, которое сделало его одним из самых богатых людей в стране, от матери, происходившей из знаменитого аристократического рода, — традицию служения империи. Женщина, в которую он был влюблен, умерла от тифа. Он никогда не женился, хозяйство вела его сестра, посвятившая жизнь брату.

Свою политическую карьеру Бальфур начинал в роли секретаря при своем дяде лорде Солсбери, который в конце девятнадцатого века тоже был министром иностранных дел. Своего рода семейная профессия… В начале двадцатого века Бальфур сменил дядю на посту лидера консервативной партии и три года был премьер-министром. Во время Первой мировой он согласился войти в коалиционное правительство Ллойд-Джорджа сначала в роли первого лорда адмиралтейства (военно-морского министра), затем министра иностранных дел. Семейные амбиции были чужды Бальфуру, он вполне удовлетворялся ролью второго человека, поэтому они хорошо ладили с Ллойд-Джорджем.

В шестнадцатом году Антанта уже брала верх над центральными державами. Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария терпели поражение.

Британские войска под командованием лорда Эдмунда Алленби громили турок, под властью которых находилась Палестина и вообще значительная часть Ближнего Востока. В войсках Алленби сражались солдаты Еврейского легиона — добровольцы-евреи, съехавшиеся из разных стран. Британские власти разрешили сформировать из евреев четыре батальона королевских стрелков (38-й, 39-й, 40-й и 41-й).

Тридцать первого октября семнадцатого года на заседании британского кабинета министров обсуждалось будущее Палестины. Уже было решено, что Оттоманская империя лишится всех своих завоеваний. Судьбу находившихся под ее управлением народов и территорий решали победители.

Правительство его величества постановило, что после войны Палестина станет британским протекторатом и еврейский народ получит там право начать новую историческую жизнь.

Министру иностранных дел лорду Бальфуру поручили уведомить об этом решении британских сионистов — евреев, считавших, что они должны вернуться в Палестину, откуда их когда-то изгнали.

Знаменитая декларация Бальфура от второго ноября семнадцатого года — это письмо министра иностранных дел Великобритании Артура Джеймса Бальфура, адресованное лорду Уолтеру Ротшильду, президенту Сионистской федерации Великобритании.

В письме Бальфура, одобренном после долгого и бурного обсуждения британским правительством, говорилось:

Самая известная британская газета «Таймс» вышла под шапкой «Палестина — для евреев. Правительство поддерживает».

Сообщение о декларации Бальфура британские газеты поместили восьмого ноября — одновременно с корреспонденциями из России, в которых речь шла о большевистском перевороте.

Формула «национальный очаг» была подобрана с дипломатической осторожностью. Что же это такое — обещание помочь евреям создать собственное государство или всего лишь намерение обеспечить им некую автономию в Палестине?

Толковать формулу «национальный очаг» можно было по-разному — в зависимости от собственного желания и настроения. А настроения британского правительства менялись в зависимости от политической ситуации.

В девятнадцатом году британский парламентарий Невилл Чемберлен, будущий премьер-министр, полностью поддерживал устремления сионистов. Он говорил с пафосом:

— Великая ответственность ляжет на сионистов, которые вскоре с радостью в сердце отправятся на свою древнюю родину. Они должны будут создать новую цивилизацию в древней Палестине, заброшенной и столь плохо управляемой.

Для Ллойд-Джорджа, глубоко религиозного человека, возвращение евреев в Палестину было исполнением воли бога, поскольку премьер-министр весьма почитал библию.

— Я знаю историю евреев лучше, чем историю моего народа, — говорил Ллойд-Джордж. — Я могу перечислить всех царей израильских. Но я едва ли вспомню дюжину английских королей.

Он обещал, что сделает все, чтобы Палестина стала государством евреев.

— Именно малые народы избраны для великих дел, — говорил Ллойд-Джордж.

Премьер-министр пережил страшную трагедию — погибла его любимая дочь. Это еще больше настроило Ллойд-Джорджа на религиозный лад.

Для лорда Бальфура библия тоже была живой реальностью. Он был захвачен идеей возвращения евреев на родину, говорил, что христианский мир в неоплатном долгу перед еврейским народом, изгнанным из Палестины. Британские политики, верующие христиане, считали несправедливым, что библейский народ лишен родины. Они хотели восстановить справедливость: евреи должны иметь свое государство.

Накануне Первой мировой войны лорд Бальфур долго беседовал с Хаимом Вейцманом, предлагая ему создать еврейское государство в Африке, на территории нынешней Уганды. Там были незаселенные территории, и британские власти рады были бы появлению там трудолюбивых еврейских поселенцев.

К Вейцману в британском правительстве относились с уважением и благодарностью за его научные труды, имевшие большое значение для военной промышленности. Ллойд-Джордж повторял, что Англия в долгу перед Вейцманом.

— А если бы я предложил британцам устроить столицу в Париже вместо Лондона, — вопросом на вопрос ответил Вейцман, — вы бы согласились?

— Но у нас уже есть Лондон, — с высоты своего положения ответил лорд Бальфур.

— Это так, — согласился Вейцман. — Но у нас был Иерусалим, когда Лондон был еще болотом.

И две тысяч лет, находясь в изгнании, евреи повторяли с неумирающей надеждой: «В будущем году — в Иерусалиме!»

Бальфур задумался над словами Вейцмана, потом поинтересовался:

— Многие ли евреи думают так же, как вы?

— Я верю, — убежденно ответил Вейцман, — что выражаю мнение миллионов евреев, которых вы никогда не увидите и которые не имеют возможности самостоятельно говорить за себя…

Недаром говорили, что Вейцман обладает удивительным даром убеждения. После этой беседы лорд Бальфур превратился в сторонника идеи еврейского государства в Палестине.

Иногда утверждают, что англичане и палестинские евреи не имели права делить чужую землю и отнимать Палестину у арабов, что Израиль — чужеродное тело в сердце арабского мира… В реальности Палестина принадлежала тогда Оттоманской империи. Державы-победительницы считали, что итогом Первой мировой войны должно стать предоставление независимости народам, томившимся под чужим игом. Это произошло и в Европе, и на Ближнем Востоке.

Оттоманская империя распалась, и благодаря этому появились такие арабские страны, как Ирак, Сирия, Ливан…

Например, Ирак англичане создали из трех провинций бывшей Оттоманской империи. Причем турки властвовали над территорией современного Ирака больше трехсот лет, но никто не сомневался, что иракцы имеют право на свое государство. Ни сирийцы, ни иракцы, ни ливанцы не возражали против того, что европейские державы таким образом распорядились их судьбами.

Другое дело, что победители делили обширное наследство Оттоманской империи в соответствии с некими историческими реалиями. Границы проводились весьма примерно, что породило в дальнейшем серьезные конфликты между соседями.

Решения, принимавшиеся державами-победительницами, конечно же не были идеальными. Поэтому, скажем, сирийцы получили свое государство, а курды, более многочисленный народ, чем палестинские арабы, — нет.

В рамках глобального переустройства всего региона восстановление еврейского государства в Палестине воспринималось как естественное дело.

Изнанные из Палестины евреи упрямо стремились вернуться. Еврейские общины всегда существовали на палестинской земле. В Иерусалиме евреи жили на протяжении всех столетий — с одним перерывом, когда город захватили крестоносцы.

За сто лет до появления Израиля, в тысяча восемьсот сорок четвертом году, в Иерусалиме жили семь тысяч евреев, три тысячи христиан и пять тысяч мусульман. К концу девятнадцатого века Иерусалим населяли двадцать восемь тысяч евреев и семнадцать тысяч мусульман и христиан. В момент провозглашения Израиля в Иерусалиме жили сто тысяч евреев, сорок тысяч мусульман и двадцать пять тысяч христиан…

Разумеется, британскими политиками руководил и политический расчет. Они надеялись, что еврейское государство станет надежным союзником на Ближнем Востоке. Задача состояла в том, чтобы обеспечить надежность морских путей в Индию, которая тогда принадлежала Англии. Для этого необходим был прямой контроль над Египтом и Палестиной. Ллойд-Джордж высказывался тогда очень откровенно: «Палестинские арабы, которые могли быть во многом полезными, во время войны оказались жалкими трусами. Они сражались вместе с турками против нас».

Франция и Италия поддержали идею самостоятельного еврейского государства и присоединились к декларации британского правительства в восемнадцатом году.

Американский президент Вудро Вильсон в девятнадцатом году предложил передать Соединенным Штатам мандат на Палестину. Он приехал в Париж на конференцию, которая должна была определить условия подписания мирного договора с Германией, Австро-Венгрией и Турцией, потерпевшими поражение в войне. Вильсон стал первым американским президентом, отправившимся за границу, за что многие сограждане его осудили: они считали, что глава исполнительной власти должен заниматься делами собственной страны.

Президент Вильсон, идеалист и глубоко верующий человек, вообще был принципиальным сторонником восстановления этнической справедливости и самоопределения наций. Он настоял на том, чтобы после Первой мировой многие народы Европы получили возможность создать собственное государство. Так появились и сохранились на политической карте мира Венгрия, Польша, Румыния, Чехословакия, Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославия)…

Американский президент не сомневался, что еврейский народ тоже заслужил право на восстановление собственного государства. Третьего марта девятнадцатого года Вудро Вильсон заявил: «Союзные нации — при полнейшем совпадении с мнением нашего правительства и народа — согласились о том, что в Палестине будут заложены основы еврейского содружества».

К сожалению, Вудро Вильсон был очень больным человеком. В октябре девятнадцатого года его разбил удар, и всю левую сторону тела парализовало. Он не успел добиться многого из того, что считал правильным по моральным соображениям.

Болезнь сразила его в пик политической карьеры. На Парижской мирной конференции Вильсон предстал перед человечеством в роли главного миротворца, к которому все прислушиваются. Он не хотел признавать, что он болен, отказывался ехать в больницу. Охрана Вильсона и его вторая жена Эдит делали вид, что с президентом все в порядке. Американцы и не подозревали, что президент умирает. Доступ к нему имели только его жена, секретарь и врач. Ни вице-президент, ни кабинет министров, ни конгресс не могли узнать, каково здоровье Вильсона. Когда государственный секретарь Роберт Лансинг потребовал созвать кабинет, Вильсон пришел в бешенство и потребовал отставки Лансинга…

В апреле двадцатого года на международной конференции в Сан-Ремо вырабатывались условия мирного договора с Турцией и решалась судьба Ближнего и Среднего Востока. На право управления регионом в равной степени претендовали Англия и Франция. Британский премьер Ллойд-Джордж взял верх над французским премьер-министром и министром иностранных дел Александром Мильераном, который согласился с тем, что Палестина и Ирак будут управляться из Лондона. В том же году бывший социалист Мильеран был избран президентом Франции.

Двадцать пятого апреля в Сан-Ремо Верховный Союзный Совет предоставил Великобритании мандат на Палестину — в первую очередь с целью претворения в жизнь декларации Бальфура. Эти положения были включены в мирный договор с Турцией, подписанный десятого мая в Севре (рядом с Парижем). Некоторые положения Севрского договора были позднее отменены, но только в части, касавшейся территории собственно Турции.

С этого момента обещание создать «национальный очаг для еврейского народа» стало международно признанной обязанностью Англии. В результате длительной процедуры второго июня двадцать второго года пятьдесят одна страна, входившая в Лигу Наций (предшественницу ООН), утвердили этот мандат.

Тридцатого июня конгресс Соединенных Штатов Америки, которые не вступили в Лигу Наций, принял резолюцию, в которой говорилось: «Соединенные Штаты благожелательно относятся к установлению в Палестине национального очага для еврейского народа».

Подмандатную территорию нельзя приравнивать к колонии. Права Великобритании по управлению Палестиной были ограничены — в том числе и во времени. Получение мандата возлагало серьезную ответственность на страну, взявшуюся управлять той или иной территорией.

В международном мандате на управление Палестиной отмечалась «историческая связь еврейского народа с Палестиной». Британским властям предписывалось «создать такие политические, административные и экономические условия, которые наилучшим образом обеспечат создание еврейского национального очага». Имелось в виду, что евреи, которые захотят этого, смогут приехать в Палестину и начать там новую жизнь. Британская администрация — в соответствии с мандатом — должна была «обеспечить наиболее благоприятные условия для еврейской иммиграции».

Будущий премьер-министр Уинстон Черчилль подчеркнул, выступая в палате общин в тридцать девятом году, что обещание это относилось и к «евреям вне Палестины, к той широкой массе несчастных, разбросанных, преследуемых, неприкаянных евреев, чьим неизменным, непобедимым чаянием является устройство национального очага».

Иначе говоря, после Первой мировой войны не только абсолютное большинство европейских стран и Соединенные Штаты, но и Лига Наций безоговорочно поддержали идею возрождения еврейской государственности в Палестине.

Хотя уже тогда английские политики заложили основы будущего территориального конфликта. Голанские высоты были переданы Сирии, находившейся под французским управлением, а территории к востоку от реки Иордан — Трансиордании, там евреям было запрещено селиться.

Первым британским верховным комиссаром Палестины был назначен сэр Герберт Сэмюэль, бывший депутат палаты общин и главный почтмейстер (сейчас бы его назвали министром связи). Он приступил к исполнению обязанностей первого июля двадцатого года. При назначении учитывалось еврейское происхождение Сэмюэля — британское правительство подчеркивало свое желание исполнить обещанное в декларации Бальфура и помочь евреям.

Когда после Первой мировой в Палестину пришли англичане, евреи встретили их как освободителей. Закончилось османское владычество, продолжавшееся четыреста лет. Но большинство английских офицеров предпочитали иметь дело с арабами и не понимали, чего от них хотят евреи.

Очень скоро политика Англии в Палестине изменилось. Евреев там было мало, арабов много. Англия предпочла сделать ставку на арабов. Герберта Сэмюэля сменил фельдмаршал лорд Плюмер. Вернувшийся в Лондон Сэмюэль возглавил фракцию партии либералов в палате общин, а после того, как его за заслуги перед родиной произвели в виконты, перешел в палату лордов. Он умер, немного не дожив до девяноста трех лет.

МНЕНИЕ ДЗЕРЖИНСКОГО

В Советской России равнодушно наблюдали за событиями в далекой Палестине. Активные сионисты покинули Россию до революции или вскоре после нее.

Сионистские настроения были широко распространены среди российского еврейства (подробнее см. книгу известного историка Геннадия Васильевича Костырченко «Тайная политика Сталина»).

Если бы не раздел Польши, евреев в России вовсе бы не было. Но прихватив немалую часть польского королевства, императрица Екатерина II обрела и еврейских подданных. Им было обещано равенство в правах, но они его так и не увидели.

Евреи в силу давних религиозных предрассудков воспринимались как нежелательный элемент. Ведь только в двадцатом веке Второй Ватиканский собор убрал из церковных текстов упоминания о вине еврейского народа за распятие Иисуса Христа. Двадцать восьмого октября шестьдесят пятого года католическая церковь приняла декларацию, осуждающую все проявления антисемитизма и подчеркивающую, что ни древние, ни современные евреи не несут ответственности за смерть Христа. И только в восемьдесят седьмом году папа римский Иоанн Павел II впервые посетил римскую синагогу и, беседуя с главным раввином Рима, назвал иудеев «старшими братьями христиан»…

Долгое время евреи жили в своих местечках в Российской империи совершенно обособленно. Российскую власть это тоже не устраивало. Правительственный указ от восемьсот сорок пятого года предписал евреям отказаться от традиционной одежды и одеваться как все. Обучение русскому языку уменьшило изоляцию еврейских местечек. Разрушение традиционной еврейской общины вело к вовлечению евреев в общую жизнь России. Они стали учить русский язык и получать образование.

Но устроить свою жизнь евреям было трудно — государственная служба была для них закрыта, военная карьера невозможна. Земледелие исключено — им не разрешали покупать землю. Работать в промышленности было нельзя, поскольку запрещалось селиться в крупных городах, где были заводы.

Оставались медицина, наука, культура, но не может же целый народ этим заниматься! Основная масса евреев существовала в беспросветной нищете, перебивалась ремесленничеством, кустарничеством, мелкой торговлей, отсюда и пошло представление о евреях как о торгашах, которые ни к чему другому не пригодны.

Образованная еврейская молодежь, видя, что русский крестьянин находится в столь же безысходной нужде, из лучших побуждений стала присоединяться к народническому движению, заниматься просветительской деятельностью. Если до этого евреев упрекали в том, что они живут замкнуто, не хотят интересоваться делами всей страны, то тут уже посыпались обвинения в излишней политической активности.

Еврейские национальные организации возражали против участия евреев в революционном движении. Они считали, что Россия все равно будет относиться к евреям как к чужим. К началу Первой мировой войны из России бежало больше полутора миллионов евреев. В основном они обосновались в Соединенных Штатах, немало содействуя процветанию Америки.

Сионистские организации хотели, чтобы еврейская молодежь готовилась к переезду в Палестину и не участвовала в революции и вообще не влезала в российские дела.

У нас часто говорят о «сионистах», видимо, плохо представляя себе значение этого термина.

Сионисты — люди, считающие, что все евреи должны вернуться на историческую родину, а не стараться ассимилироваться в странах, куда их привело изгнание. До момента возвращения в Палестину они должны избегать всякого участия в политической жизни страны, их приютившей.

Но многие молодые евреи рассматривали Россию как свою страну, полагали, что не имеют права оставаться в стороне, когда решается судьба родины. Так появилось целое поколение революционеров, борцов за общее дело, для которых еврейское происхождение не имело никакого значения. Они не делили людей по национальному или религиозному признаку.

Еврейскую массу, как и всю Россию, раздирали внутренние противоречия. Никакого единства в еврейской среде не было. Одни поддержали Октябрьскую революцию, другие бежали из страны, третьи ждали, когда, наконец, закончится эта смута.

Во время Гражданской войны евреи пережили страшную трагедию, в погромах гибли десятки тысяч людей. Триста тысяч еврейских детей остались сиротами. Это происходило в основном на Украине, где долгое время не было крепкой власти и где хозяйничали такие атаманы, как Нестор Махно и Николай Григорьев. Антисемитизм процветал на территориях, которые занимала Белая армия. Да и многие части Красной армии мало чем отличались от махновцев.

Но справедливо было бы сказать, что еврейские погромы были составной частью общероссийского погрома — Гражданской войны, жертвами которой стал почти миллион человек.

Основная масса евреев, которые после Октябрьской революции еще оставались в местечках, только проиграла от того, что власть перешла к большевикам. Вся их жизнь разрушилась. Они жили ремеслом и торговлей, которые теперь были запрещены. Их лишали избирательных и других прав. Вместе с православными храмами закрывались и синагоги. Еврейских религиозных деятелей сажали. Иудаизм жестоко преследовался.

Спасаясь от голода, в поисках работы еврейская молодежь хлынула в города. Появление большого количества евреев на заметных должностях после Октябрьской революции, особенно в партийном аппарате, в ВЧК, объяснялось тем, что большевиков вообще было мало. Должностей оказалось больше, чем кандидатов. Евреи-большевики были абсолютно преданы революции, надежны и лояльны к новой власти. Они были ярыми сторонниками крепкого централизованного государства, это новая власть особенно ценила, когда страна распадалась на куски.

Многие годы полагают, что евреи-чекисты или евреи-комиссары вели себя особенно жестоко и их жестокость объясняется просто: они не жалели ни России, ни русских.

В реальности евреи-большевики порвали всякие связи с еврейской средой, которая боялась революции. Они перестали говорить по-еврейски и вообще воспринимали себя как русские.

Хотя член политбюро Лев Давидович Троцкий на пленуме ЦК в октябре двадцать третьего года очень откровенно говорил, почему он отказывался от некоторых крупных должностей:

— Мой личный момент — мое еврейское происхождение. Владимир Ильич говорил двадцать пятого октября семнадцатого года, лежа на полу в Смольном: «Мы вас сделаем наркомом по внутренним делам, вы будете давить буржуазию и дворянство». Я возражал, и моя оппозиция была решительная.

Ленин презирал антисемитов, поэтому он вспылил:

— У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще немало.

— Да разве ж мы по дуракам равняемся?

— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?

Назначению на пост наркома по военным делам Троцкий тоже сопротивлялся.

— И что же, — говорил он, — я был прав. Это сильно мешало. В моей личной жизни это не играло роли; как политический момент это очень серьезно. Владимир Ильич считал это пунктиком. Владимир Ильич предлагал мне быть его замом в Совнаркоме. Я отказывался из тех же соображений…

Как и другие революционеры, люди типа Троцкого считали себя выше национальностей и ставили перед собой задачи всемирного характера. Выбирая себе друзей и врагов, они отнюдь не руководствовались этническими принципами. А что касается безумной, ничем не оправданной жестокости, то в Гражданской войне по этой части отличились решительно все.

Сталин еще в тринадцатом году сформулировал ленинскую позицию по национальному вопросу. Он дал определение нации — исторически сложившаяся общность, живущая на одной территории. Евреи при такой точке зрения нацией не являлись: у них не было своей территории. Общей у них оставалась только религия. Большевики считали, что решение еврейского вопроса — это ассимиляция. В России все евреи станут русскими — и проблема исчезнет.

В начале восемнадцатого года в составе наркомата по делам национальностей (наркомом был Сталин) образовали комиссариат по еврейским национальным делам. Его возглавил член коллегии наркомата Семен Маркович Диманштейн, принципиальный противник сионизма, большевик с дореволюционным стажем — был приговорен Рижским военным судом к четырем годам каторги. Он перевел программу партии на идиш и иврит.

С июля восемнадцатого года в российских городах, где было много евреев, в местных организациях РКП(б) создавались еврейские секции. В октябре появилось центральное бюро еврейских коммунистических секций при ЦК партии, им руководил тот же Диманштейн. Евсекции, подчинявшиеся подотделу национальностей отдела агитации и пропаганды ЦК, просуществовали десять с лишним лет и были ликвидированы в январе тридцатого года.

Что касается сионизма и положения в Палестине, то в Москве этим не интересовались. Еврейский вопрос будет решен в Советской России, а Палестиной пусть занимается Коминтерн.

Всякое напоминание о существовании в стране сионистов вызывало у руководителей страны удивление.

Тринадцатого февраля двадцать четвертого года Еврейское телеграфное агентство передало короткое сообщение из Москвы:

Это сообщение прочитали в центральном бюро еврейских секций при ЦК, перевели на русский язык и ознакомили с ним высшее руководство страны (подробнее см. журнал «Источник», 1944, № 4).

Интерес к этой проблеме проявил председатель ОГПУ Феликс Эдмундович Дзержинский. Это его подчиненные высылали из столицы «социально-паразитический элемент», то есть людей из прошлой жизни, непролетарского происхождения.

Феликс Эдмундович отправил возмущенную записку своему первому заместителю по ОГПУ и одновременно начальнику секретно-оперативного управления Вячеславу Рудольфовичу Менжинскому:

В аппарате госбезопасности сионистами ведало 4-е отделение секретного отдела, входившего в секретно-политическое управление. Кроме того, 4-е отделение занималось еще и кадетами, монархистами, черносотенцами и бывшими жандармами.

Начальником отделения был Яков Михайлович Генкин, начинавший до революции в Екатеринославе подмастерьем в слесарно-водопроводных мастерских. Потом он нашел место жестянщика-паяльщика на консервном заводе в Ставрополе. После революции он стал председателем Херсонского губкома, в девятнадцатом году ушел в подполье, когда Красная армия оставила город. В двадцатом его взяли в ВЧК. Через два года Генкина постигло несчастье. Во время командировки в Тамбов он заболел тифом, тяжелое осложнение закончилось ампутацией ноги. Но он продолжал служить в госбезопасности.

По просьбе председателя ОГПУ в 4-м отделении секретного отдела подобрали материалы о российских сионистах. Они произвели на Дзержинского неожиданное впечатление.

Своим заместителям Менжинскому и Ягоде он писал:

Прежде Дзержинский выступал против требования большевиков о праве наций на самоопределение. Феликс Эдмундович был искренним интернационалистом и говорил: «Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм».

Он был яростным противником даже польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Выступая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал: «У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров».

Под влиянием Ленина он изменил свои взгляды и теперь считал неумным мешать тем евреям, которые мечтают о своем государстве в Палестине.

Через год Феликс Эдмундович вернулся к этой теме и написал еще одну записку Менжинскому:

Через месяц секретный отдел представил Дзержинскому справку о репрессиях в отношении сионистов. Ее подписали Генкин и начальник секретного отдела ОГПУ Терентий Дмитриевич Дерибас, которого ждала большая карьера в госбезопасности и… расстрел.

Весной двадцать пятого в тюрьмах сидело тридцать четыре сиониста, еще пятнадцать были отправлены на три года в концлагеря. В ссылке находилось сто двадцать четыре человека.

«За границу, — докладывали председателю ОГПУ Дерибас и Генкин, — выслано и разрешен выезд взамен ссылки всего 152 чел. В этом вопросе мы придерживаемся следующей тактики: наиболее активный элемент, члены ЦК, Губкомов, у кого найдены серьезные материалы в виде антисоветских листовок, воззваний, типографий — в Палестину не выпускаем. Менее активный элемент в Палестину выпускается.

Тактика эта основана на опыте борьбы с сионистами. Когда до конца 1924 г. мы преимущественно высылали в Палестину, это явилось серьезным стимулом для усиления нелегальной работы сионистов, так как каждый был уверен, что за свою антисоветскую деятельность он получит возможность поехать на общественный счет (сионистских и общественных организаций) в Палестину, а не расплачиваться за совершенное им преступление…»

Феликс Дзержинский остался при своем мнении. Прочитав справку, вновь адресовался к Менжинскому: «Все-таки думаю, столь широкие преследования сионистов (особенно в приграничных областях) не приносят нам пользы ни в Польше, ни в Америке. Мне кажется, необходимо повлиять на сионистов, чтобы они отказались от своей контрреволюционной работы по отношению к Советской власти.

Ведь мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов. Надо этот вопрос изучить и поставить в политбюро. Сионисты имеют большое влияние и в Польше, и в Америке. Зачем их иметь себе врагами?»

Через год, в июле двадцать шестого года, Дзержинский, тяжелый сердечник, скоропостижно скончался после выступления на пленуме ЦК. Отношение карательных органов к сионистам осталось прежним — их числили среди противников советской власти.

Еврейская коммунистическая рабочая партия Поалей-Цион (Рабочие Сиона) рассматривалась на Лубянке как враждебная организация, хотя ничего антисоветского в ее деятельности невозможно было найти и запрещать ее было не за что. Поалей-Цион возникла в начале двадцатого столетия в Минске, потом ее организации появились в других странах, в том числе и в Палестине.

В девятнадцатом году партия раскололась, появилась еще и Еврейская коммунистическая партия Поалей-Цион. В июне двадцать второго года исполком Коминтерна обратился к поалей-ционистам с призывом отказаться от своей программы и вступить в Коминтерн. Новая партия прислушалась к мнению исполкома. В декабре двадцать второго она объявила о самороспуске и призвала всех членов партии вступить в РКП(б). Правда, часть руководителей партии не подчинились общему решению и пытались сохранить партию.

Четвертого декабря двадцать четвертого по записке ОГПУ было принято постановление политбюро:

А основная партия действовала еще несколько лет на законных основаниях. Она пыталась вступить в Коминтерн на правах самостоятельной секции, но безуспешно. Активистов Поалей-Цион постепенно арестовывали, хотя в партию входила еврейская молодежь абсолютно коммунистических, большевистских вглядов, преданная советской власти.

Двадцать четвертого мая двадцать восьмого года политбюро утвердило решение оргбюро ЦК, принятое тремя днями ранее:

В ночь на двадцать шестое июня по всей стране были взяты все, кто еще принадлежал к партии. Поалей-Цион прекратила свое существование.

К лояльным евреям, как и ко всем национальным меньшинствам, в первые годы после революции власть относилась более чем доброжелательно. Советская Россия была первым государством, где боролись против антисемитизма и где антисемитов наказывали. Правда, продлилось это недолго.

Евреи создавали театры, газеты и школы, где говорили, писали и учили на идиш. Появились еврейские колхозы и еврейские национальные районы. В двадцать восьмом году приняли решение создать еврейскую область на Дальнем Востоке — Биробиджан. Еврейские общины других стран давали деньги на развитие Биробиджана. Туда перебралось некоторое количество евреев из других стран, вдохновленных идеей свободной жизни на своей земле. Поехали даже из Палестины, где среди евреев царили упадочнические настроения — англичане по-существу отказались от своих обещаний.

На одном из заседаний политбюро в двадцать восьмом году постановили:

«Разрешить переселение из Палестины семидесяти пяти евреев-земледельцев, поручив народному комиссариату земледелия вести об этом переговоры с представителем ЦК коммунистической партии Палестины в благожелательном духе, с тем, однако, чтобы от нас на это не требовалось никаких ассигнований».

Евреи были готовы ехать хоть за тридевять земель, чтобы обрести возможность работать на земле и чувствовать себя полноценными людьми, которых окружающие воспринимают как равных.

Публицист Отто Геллер в книге «Падение Иерусалима», вышедшей в Вене в тридцать первом году, восторженно писал:

Но эксперимент не получился — место было выбрано неподходящее, мало пригодное для развития, да и евреев ничего не связывало с берегами Амура.

Советская разведка в какой-то момент заинтересовалась Палестиной: а нельзя ли и здесь поднять революцию?

В конце двадцать третьего года в Палестину по линии иностранного отдела (внешняя разведка) ОГПУ командировали знаменитого чекиста Якова Серебрянского. До революции он был эсэром-максималистом и начал свою карьеру соучастием в убийстве начальника минской тюрьмы. Он получил орден Красного Знамени за похищение лидера русской военной эмиграции, бывшего генерала Белой армии Александра Кутепова в Париже. А потом возглавлял спецгруппу при наркоме внутренних дел — диверсии и террор за границей.

Яков Серебрянский пробыл в Палестине два года и, разочарованный, вернулся домой. Революция в Палестине, которая казалась сонным и неразвитым местечком, была отложена до лучших времен, вернее, до появления там достаточного количества революционного материала.

Ближний Восток входил в сферу интересов Восточного отдела ГПУ, которым руководил Ян Христофорович Петерс. Потом этим регионом ведал Стилиан Дмитриевич Триандофилов, служивший в ВЧК с двадцать первого года. После него восточным сектором иностранного отдела ОГПУ руководил Георгий Сергеевич Агабеков, первый советский разведчик, бежавший на Запад в тридцатом году.

Палестиной занимался Эфраим Соломонович Гольденштейн, врач по специальности. Он был резидентом в Анкаре и пытался работать в среде палестинских коммунистов. По словам Агабекова, в Москву приезжали сионисты, которые просили оружие для борьбы с англичанами. Но в ОГПУ решили, что они английские агенты, и переговоры прервались.

В центральном аппарате разведки палестинскими делами ведал Моисей Маркович Аксельрод, известный арабист. Он окончил юридический факультет Московского университета и арабское отделение института востоковедения, работал в Саудовской Аравии. Аксельрод рассказывал Агабекову: «В Египте мы, получая копии донесений английского верховного комиссара в Каире, всегда в курсе тамошних событий. О Палестине мы имеем сведения из тех же английских источников, о Сирии черпаем данные из докладов французского военного атташе в Константинополе. В Сирии и Палестине только недавно взялись за организацию нашей агентуры. Блюмкин вот уже шесть месяцев как объезжает эти страны. Он уже кое-кого завербовал, но сведений от них пока не поступало».

В октябре двадцать восьмого года нелегальным резидентом иностранного отдела ОГПУ в Константинополь отправили Якова Григорьевича Блюмкина, того самого, который шестого июля восемнадцатого года убил германского посланника при правительстве Советской России графа Вильгельма Мирбаха.

Легальным резидентом в Константинополе, работавшим под крышей советского полпредства, был Яков Григорьевич Минский, много лет служивший в разведке. Через турецкую резидентуру прошел еще известный боевик — Наум (Леонид) Исаакович Эйтингон, дослужившийся до генерал-майора и арестованный в пятьдесят первом году по обвинению «в принадлежности к сионистской организации в министерстве государственной безопасности». Но среди всех выделяют обычно Блюмкина как самую известную фигуру.

Шестого июля восемнадцатого года в два часа дня сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев (он был фотографом отдела по борьбе с контрреволюцией) прибыли в германское посольство. Они предъявили мандат, на котором была подпись Дзержинского и печать ВЧК, и потребовали встречи с послом Мирбахом. Немецкий посол принял их в малой гостиной.

«Я беседовал с ним, смотрел ему в глаза, — рассказывал потом Блюмкин, — и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. „Получите, — сказал я, — вот бумаги“, — и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол…»

Это было сигналом к вооруженному восстанию левых социалистов-революционеров. Эсеры, которые были единственными политическими союзниками большевиков, возмущались подписанием мира с Германией.

Подпись Дзержинского на мандате, который Блюмкин предъявил в посольстве, была поддельной, а печать подлинной. Ее приложил к мандату заместитель председателя ВЧК Вячеслав Александрович Александрович (настоящая фамилия — Дмитриевский, партийный псевдоним Пьер Оранж), левый эсер, которого уважали за порядочность и честность.

В ВЧК Вячеслав Александрович руководил отделом «по борьбе с преступлениями по должности». Он был бескорыстным человеком, мечтал о мировой революции и всеобщем благе. Он был пружиной мятежа левых эсеров и убийства Мирбаха.

Дзержинский объяснял на допросе:

В семнадцать лет, после февральской революции, Яков Блюмкин присоединился к левым эсерам. Через год, в июне восемнадцатого года, его утвердили начальником отделения ВЧК по противодействию германскому шпионажу. Он начал очень активно действовать, но ему, как эсеру, не доверяли и меньше чем через месяц отделение ликвидировали. Блюмкин остался без работы.

Блюмкин так объяснил причины теракта: «Я противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир…

Но кроме общих и принципиальных моих, как социалиста, побуждений на этот акт толкают меня и другие побуждения. Черносотенцы-антисемиты, многие из которых германофилы, с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и сепаратный мир с немцами.

Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я как еврей и социалист беру на себя свершение акта, являющегося этим протестом».

Подавив мятеж левых эсеров, Александровича и еще двенадцать человек под горячую руку расстреляли. Блюмкин и Андреев бежали на Украину. Андреев заболел сыпным тифом и умер. Блюмкин принимал участие в неудачной попытке убить гетмана Скоропадского. Революционный трибунал приговорил его к трем годам лишения свободы. Весной девятнадцатого он пришел с повинной в ВЧК. Девятнадцатого мая президиум ВЦИК реабилитировал Блюмкина.

Он служил на Южном фронте, учился в Военной академии РККА и работал в секретариате наркома по военным и морским делам Троцкого. В двадцать третьем его взяли в иностранный отдел ОГПУ. У него было множество друзей в литературных кругах, среди работников Коминтерна, которые им искренне восхищались.

«Я знал и любил Якова Григорьевича Блюмкина, — писал агент Коминтерна Виктор Серж (Виктор Львович Кибальчич). — Высокий, костистый, мужественный, с гордым профилем древнеизраильского воина, он занимал тогда соседний с Чичериным ледяной номер в гостинице „Метрополь“. Он готовился отправиться на Восток для выполнения тайных заданий».

Вокруг его работы в Константинополе ходит множеством слухов, но резидентом внешней разведки Блюмкин пробыл всего год. Много сделать он не успел. По словам Агабекова, в Палестине у него был всего один агент — хозяин пекарни в Яффе.

Карьера Блюмкина закончилась, когда в Константинополе он тайно встретился с высланным из страны Троцким, согласился отвезти в Москву письма и повидать прежних сторонников Льва Давидовича.

Приехав в Москву после долгого отсутствия, он не понимал сути происшедших в стране перемен. Для него Троцкий и его соратники были недавними руководителями партии, которые разошлись во мнениях с большинством, но не стали от этого врагами. За свою наивность Блюмкин был жестоко наказан. Он стал рассказывать близким людям о беседе с Троцким. В том числе — сотруднице иностранного отдела Елизавете Юльевне Горской. На следующий день она информировала начальство.

Во время следующей встречи с Горской на улице возле Казанского вокзала пятнадцатого октября двадцать девятого года Блюмкина арестовали. Сталин обошелся без суда.

Пятого ноября политбюро приняло решение:

«а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать изменническую антисоветскую работу Блюмкина. б) Блюмкина арестовать. в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской».

Встреча с Троцким была признана преступлением, куда более опасным, чем убийство германского посла…

Елизавете Горской эта история не повредила. Напротив, в ОГПУ высоко оценили ее поведение. Ее первый муж, чью фамилию она носила, служил в лондонской резидентуре. Во второй раз она вышла замуж тоже за сотрудника госбезопасности, Василия Михайловича Зарубина, дослужившегося до генеральских погон.

Заодно сменили руководство Восточным отделом внешней разведки. Тридцать первого октября освободили от должности Яна Петерса. Шестого ноября отдел возглавил Торичан Михайлович Дьяков. Меньше чем через год, десятого сентября тридцатого, Восточный отдел расформировали и влили в состав особого отдела ОГПУ с задачей контрразведывательной работы. Вся разведка сосредоточилась в иностранном отделе.

Пятого февраля тридцатого года политбюро приняло первое развернутое постановление о работе иностранного отдела ОГПУ, обозначив главные направления работы советской разведки. Ближний Восток в этом перечне отсутствовал.

Двадцать шестого мая тридцать четвертого года политбюро приняло подробное постановление о работе военной разведки. Работу на Ближнем Востоке тоже не включили в перечень главных направлений работы IV управления Красной армии.

Некоторые члены Хаганы (подпольные боевые отряды, из которых впоследствии родилась армия обороны Израиля) ездили в Москву и возвращались назад убежденными коммунистами. Но в целом организация не подпала под контроль Коминтерна, хотя многие палестинские евреи придерживались социалистических идей. Члены Хаганы либо работали в похожих на колхозы сельскохозяйственных кооперативах (кибуцах), либо состояли в левых профсоюзах (Гистадруте — Всеобщей федерации труда).

Кибуц — это поселение, основанное на коммунистическом принципе «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Молодые евреи из России, Польши, Румынии обильно удобряли скудную палестинскую землю своим потом и кровью. Никогда еще люди не пытались построить счастливое общество на земле такой огромной ценой и с таким самопожертвованием.

В августе двадцать третьего года съездил в Москву и будущий первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион: делегация Гистадрута представляла палестинских трудящихся на Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке. Сохранилось удостоверение, выданное ему исполкомом объединенной еврейской трудовой федерации Палестины:

Бен-Гурион и его товарищи привезли в Москву консервированные фрукты, табак, бананы, оливковое масло, листовой табак, вино, миндаль, лимоны и апельсины (подробнее см. «Источник», 1993, № 1).

Делегация составила для иностранного отдела главного выставочного комитета справку по истории торговых отношений между Россией и Палестиной, в которой отмечала, что Палестина может стать для России выгодным рынком сбыта промышленных товаров и строительных материалов.

В политике Бен-Гурион был успешнее, чем в торговле. К заключению контрактов поездка не привела. Но политические впечатления оставила сильные.

Взгляды молодого Давида Бен-Гуриона представляли экзотическую смесь социализма и идеалистического сионизма.

«Необходимо не только организовать рабочий класс, но и воспитать его и закрепить в Палестине», — говорил будущий премьер-министр Израиля.

Он восхищался Лениным и верил, что коммунизм гарантирует евреев от антисемитизма. Ему еще предстояло пережить горькое разочарование в советской политике относительно Израиля и евреев…

Даже в Коминтерне не особенно интересовались Палестиной, поскольку особой надежды на подъем там революционного движения никто не питал.

Пятого июля двадцатого года так называемое Малое бюро исполкома Коммунистического интернационала поручило Елене Дмитриевне Стасовой, недавнему секретарю ЦК партии, организовать Ближневосточное бюро. Малое бюро было руководящим органом Коминтерна, председателем которого был Григорий Евсеевич Зиновьев, член политбюро и один из самых близких к Ленину людей.

Ближневосточное бюро, не успев поработать, было упразднено вторым конгрессом Коминтерна.

В январе двадцать первого года в центральном аппарате исполкома Коминтерна создали отдел Ближнего Востока. Потом преобразовали в Восточный сектор.

Заведовал сектором Георгий Иванович Сафаров, чьи познания в восточных делах очень ценили. Когда в начале тридцатых политбюро озаботилось подготовкой учебника новой истории «колониальных или полуколониальных народов» (сейчас бы сказали — народов Азии, Африки и Латинской Америки), то руководить бригадой поручили Карлу Радеку, в недавнем прошлом члену ЦК и исполкома Коминтерна.

Ознакомившись с трудами ученых, Радек написал в сентябре тридцать четвертого года письмо Сталину:

Георгий Сафаров был близок к Зиновьеву. В двадцать втором году он одновременно был назначен редактором «Ленинградской правды» и мало занимался коминтерновскими делами. После отстранения Зиновьева от власти Сафаров тоже потерял должность и был отправлен секретарем полпредства в Китай, затем в Турцию. В двадцать девятом его вернули в аппарат исполкома Коминтерна, где он работал до ареста в декабре тридцать четвертого.

В мае двадцать третьего восточный отдел возглавил Радек, меньше чем через месяц, в начале марта двадцать четвертого года, его сменил недавний заместитель наркома по морским делам и полпред в Афганистане Федор Федорович Раскольников, который пользовался псевдонимом Ф. Петров.

В марте двадцать шестого года, в рамках очередной реорганизации, образовали секретариат для Ближнего и Дальнего Востока. В двадцать восьмом году Восточный лендерсекрериат, как теперь назывался региональный отдел, вместо Раскольникова возглавил Отто Вильгельмович Куусинен, чуть ли не единственный видный коминтерновец, которому суждено было уцелеть. Он оставался на руководящей работе и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Известен тем, что приметил и выдвинул Юрия Владимировича Андропова.

Но коминтерновские востоковеды интересовались в основном Китаем, Японией, Индией. На Среднем Востоке — Ираном, Афганистаном и Турцией. За тем, что происходило на Ближнем Востоке наблюдали — и не очень пристально — из Турции.

Еще восьмого августа двадцатого года в аппарате Коминтерна образовали секретный отдел (он же — отдел международной связи). Задача отдела — поддерживать нелегальные отношения с иностранными компартиями, передавать им указания, литературу, деньги, оружие и переправлять за рубеж партийных функционеров. При отделе существовала курьерская служба. Отдел снабжал своих людей фальшивыми паспортами, снимал для них конспиративные квартиры. По существу это была еще одна спецслужба с большими возможностями и хорошим бюджетом. Отдел тесно сотрудничал с политической и военной разведками.

Пункт связи на Ближнем Востоке устроили в Константинополе. Заведовал отделом со второго мая двадцать первого года Иосиф (Осип) Аронович Пятницкий.

В девятнадцатом году была основана Социалистическая рабочая партия Палестина, через два года ее переименовали в коммунистическую. Возглавил нелегально существовавшую партию Иосиф Бергер, он действовал под фамилией Барзилай. Он родился в Кракове, в двадцатом году перебрался в Палестину, где нашел место рабочего на строительстве дороги.

Бергер несколько раз приезжал в Москву, в двадцать девятом году с ним беседовал сам Сталин. По указанию Москвы Бергер пытался проводить «арабизацию» партии. В тридцать втором году его отозвали в Москву. Он работал в Коминтерне. В тридцать пятом его арестовали. Приговорили к смертной казни, но не расстреляли.

Бергер (Барзилай) отсидел в советских лагерях двадцать один год. В пятьдесят шестом его реабилитировали. Ему разрешили уехать в Польшу, поскольку родился он в Кракове. Через год он попросил разрешения выехать в Израиль.

Двадцать второго июня пятьдесят седьмого года генеральный секретарь ЦК израильской компартии Микунис пришел к советскому послу в Тель-Авиве Абрамову с просьбой повлиять на поляков, чтобы они не выпускали Бергера.

«К Советскому Союзу, — втолковывал Микунис послу, — Барзилай относится враждебно. Он требует, чтобы на открытии съезда компартии была почтена память погибших от рук советских фашистов. Приезд этого человека ничего, кроме вреда, не принесет»…

Боевой работой в компартии занимался Иерахмиэль Лукачер, родившийся в Ташкенте. В Первую мировую он служил в турецкой армии. Его подпольная деятельность началась с того, что он в двадцать третьем году убил турецкого полицейского Туфик-бея, виновного в еврейском погроме. Он уехал в Германию, где присоединился к коммунистам. Вернувшись в Палестину, Лукачер вступил в компартию и создал курсы для подпольной военной школы еврейских поселенцев. В тридцать первом году его выслали в Советский Союз, и следы его затерялись.

В Палестине работали также Адольф Краус и Константин Вайс (Авигдор) вместе с группой евреев, приехавших из Советского Союза. Первоначальная задача состояла в том, чтобы создать группы сторонников Советского Союза. Одновременно они формировали — и вполне успешно — коммунистическое движение в соседнем Египте.

Авигдор некоторое время был руководителем египетской компартии. Впрочем, арабы-коммунисты считали евреев пришлыми людьми и скоро от них избавились. Некоторые египетские коммунисты стали впоследствии поклонниками Гитлера, поскольку они воевал против англичан и уничтожал евреев (см. книгу профессора Г. Косача «Красный флаг над Ближним Востоком?»)

Евреи-коммунисты рассматривали трудящихся арабов как союзников по классовой борьбе. Но арабов классовые чувства не интересовали. Они участвовали в еврейских погромах на территории Палестины. Поэтому среди евреев, придерживавшихся левых взглядов, сформировался «пролетарский сионизм». Они продолжали верить в коммунизм, но видели, что могут рассчитывать только на самих себя.

Представители партии Поалей-Цион стремились к тесным отношениям с Коминтерном. Они приезжали на конгрессы Коминтерна, выступали. Но их позиция подвергалась жесткой критике — за то, что поалей-ционисты отделили борьбу еврейского пролетариата от борьбы арабского большинства. Коминтерн требовал решительно отказаться от сионизма и не признавал Поалей-Цион как организацию «социалистически ориентированного еврейского пролетариата всего мира».

В тезисах II конгресса Коминтерна по национальному и колониальному вопросу говорилось: «Сионизм под видом создания еврейского государства в Палестине отдает в жертву английской эксплуатации арабское трудящееся население Палестины».

Зато арабское национальное движение признавалось прогрессивным, поскольку в основном состояло из крестьян (см. книгу Г. Косача «Красный флаг над Ближним Востоком?»).

Коммунисты выделились из Поалей-Цион и создали собственную партию. Генеральным секретарем ЦК Палестинской компартии стал Вольф Авербух. В Первую мировую он служил в русской армии. С двадцать второго года жил в Палестине.

Авербух — первый еврей-коммунист, который пытался сотрудничать с арабами. Первоначально в Палестинской компартии арабов не было, первого араба приняли в двадцать пятом году. Палестинские коммунисты сразу же призвали арабских рабочих действовать сообща.

«Еврейский рабочий, солдат революции, — говорилось в одной из листовок, — протягивает вам руку как ваш союзник по борьбе против английских, еврейских и арабских финансистов. Его судьба и ваша едины…»

Но попытки создать единый фронт арабского и еврейского рабочего класса не увенчались успехом.

«Арабские трудящиеся массы, — писал ставший одним из руководителей Палестинской компартии Махмуд аль-Атраш, — не могли доверять людям, которых звали Хаим, Авраам и Ицхак.Они не могли идти вперед под их руководством, даже если эти люди и были лучшими борцами за национальную независимость. Для арабских масс они принадлежали к национальному меньшинству, которому империализм предоставил необъятные привилегии за счет арабских народов…»

Махмуд аль-Атраш три года учился в Москве, в Коммунистическом университете трудящихся Востока, после чего его ввели в состав ЦК Палестинской компартии.

А будущий генеральный секретарь компартии Ридван аль-Хелу и вовсе вступил в партию, чтобы сделать ее инструментом борьбы с сионизмом. Он с недоверием относился к евреям-коммунистам и настаивал на том, что руководить партией должны арабы. Такого же мнения придерживались в исполкоме Коминтерна в Москве. Евреев постепенно вытесняли из руководства Палестинской компартии.

Шестнадцатого октября двадцать девятого года политсекретариат исполкома Коминтерна принял постановление «О повстанческом движении в Арабистане».

Антиеврейские волнения в Палестине, когда арабы убивали евреев, в Коминтерне оценили как начало буржуазно-демократической революции, как великое освободительное движение арабского народа.

От Палестинской компартии требовали ускоренной «арабизации» и сотрудничества с арабскими националистами. Указание было выполнено. Осенью тридцать пятого года ЦК Палестинской компартии принял обращение «За союз всех арабов и их друзей против империализма». ЦК предлагал развернуть борьбу «за ликвидацию сионизма, прекращение еврейской иммиграции и разоружение всех сионистов». Приезд в Палестину евреев рассматривался как империалистической заговор, цель которого — «создать в этом важном в стратегическом отношении районе мира реакционный антисоветский фронт».

Вслед за этим палестинские коммунисты-арабы установили контакты с иерусалимским муфтием Амином аль-Хусейни, который ненавидел евреев и со временем вступил в союз с Гитлером.

Совместная работа евреев и арабов внутри партии стала невозможной.

Еще один руководитель компартии Нахум Лещинский родился в Кривом Роге. Как и Бергер, он жил в Палестине с двадцать второго года. Лещинский перешел на работу в Восточный отдел исполкома Коминтерна. В двадцать девятом году он попросил восстановить его в советском гражданстве.

Вольфа Авербуха в тридцатом году британские власти выслали в Советскую Россию, где он и погиб в годы репрессий.

ФИЛБИ-СТАРШИЙ, ФИЛБИ-МЛАДШИЙ И ВАХХАБИТЫ

Многие занимавшиеся Палестиной английские политики, дипломаты, военные и разведчики были агрессивными противниками сионизма. Среди них заметное место занимал сэр Джон Филби-старший, отец знаменитого советского разведчика.

Джон Филби сыграл важную, хотя и мало кому известную роль в истории Ближнего Востока. Он был одним из создателей Саудовской Аравии.

Филби родился на Цейлоне (ныне Шри-Ланка), работал в британской колониальной администрации в Индии. Карьера у него не заладилась, и он с удовольствием принял предложение перебраться в Багдад. Он прибыл туда в разгар Первой мировой войны, в девятьсот пятнадцатом году.

В Багдаде Филби открыл для себя мир шпионажа. В паутине интриг он чувствовал себя, как рыба в воде. Он хорошо владел арабским языком и часто переодевался в одежды бедуина. Как кто-то пошутил, его европейское происхождение выдавало только одно — его ноги были недостаточно грязными. Джон Филби, выдавая себя за араба, даже побывал в Баку на Первом съезде народов Востока в сентябре двадцатого года, где было две тысячи делегатов из тридцати стран.

Филби-старший был неординарной личностью.

Недруги рассказывали о его нетрадиционной сексуальной ориентации. Вернее, утверждали они, в постели мужчины интересовали его не меньше, чем женщины. Историки разведки пишут, что, если американские спецслужбы боялись гомосексуалистов как огня, не доверяли им, потому что их могут шантажировать, то британская разведка, напротив, охотно принимала таких людей. Это придавало британской разведке дух закрытого мужского клуба — только для своих.

Англичане и французы поделили арабский мир на сферы влияния. Филби это не понравилось. Он был сторонником предоставления арабам полной независимости. Еще большее недовольство у него вызвала декларация Бальфура: он считал, что Англии не стоит ссориться с арабами ради малочисленных палестинских евреев.

У англичан в Аравии был надежный союзник — хранитель святых мест в Мекке и Медине, куда стекаются паломники со всего мусульманского мира, шериф Хусейн ибн-Али. Он принадлежал к династии хашимитов. Хашимиты — потомки Хашима, происходившего из рода, к которому принадлежал пророк Мухаммад.

В Первую мировую войну Хусейн с помощью британской разведки поднял мятеж против турецкого владычества. В знак благодарности англичане разрешили ему в шестнадцатом году превратить провинцию Хиджаз, где когда-то зародился ислам, в самостоятельное королевство.

Пока шериф Хусейн сражался с турками в союзе с англичанами, против него выступил глава секты ваххабитов Ибн-Сауд Абд аль-Азизи, эмир Неджда.

Выполняя приказ, поступивший из Лондона, осенью семнадцатого года Филби отправился к Ибн-Сауду, чтобы призвать его к порядку. Но Филби не выполнил приказ. Он вступил в союз с Ибн-Саудом, и эта дружба имела серьезные политические последствия. Со временем Филби помог Ибн-Сауду стать королем Саудовской Аравии.

В двадцать первом году Филби был назначен резидентом британской разведки в Аммане, столице только что созданного эмирата Трансиордания. Эмиром был Абдаллах, сын шерифа Хусейна. Он сам создал себе небольшое государство, население которого составляло всего двести тридцать тысяч человек.

Филби помог лидеру ваххабитов Ибн-Сауду в борьбе против шерифа Хусейна, придерживавшегося куда более умеренных политических и религиозных взглядов. Ибн-Сауд, опираясь на бедуинские отряды, победил в этой борьбе. В двадцать пятом году его войска захватили Мекку и Медину. В двадцать седьмом Ибн-Сауд провозгласил себя королем государства «Хиджаз, Неджд и присоединенные области». С тридцать второго года — это королевство Саудовская Аравия, где ваххабитский варинт ислама стал официальной религией.

Ваххабизм — это религиозно-политическое течение в суннитском исламе. Оно возникло в Аравии в середине восемнадцатого века на основе учения Мухаммада абд аль-Ваххаба. Он говорил о том, что мусульмане отошли от принципов, установленных аллахом, польстившись на ненужные новшества. Необходимо очистить ислам, вернуться к его изначальным установлениям.

Ваххабиты, очень набожные люди, ощущают себя гонимым меньшинством. Уже ранних ваххабитов отличали крайний фанатизм в вопросах веры и экстремизм в борьбе со своими политическими противниками. Ваххабиты призвали к священной войне против мусульман, отступивших от принципов раннего ислама. Христиан и иудеев они считают поклонниками «ложных верований»; тот, кто не принимает ислам, является врагом аллаха и всех правоверных.

В наши дни ваххабизм проник на Северный Кавказ — когда российским мусульманам разрешили совершать хадж и они стали ездить в Саудовскую Аравию. Потом саудиты сами стали приезжать на Северный Кавказ. Они привозили с собой деньги на строительство мечетей и вооружили один из боевых отрядов, который участвовал в чеченской войне. Ваххабизм превратился в знамя радикалов на российском Северном Кавказе…

Филби-старший стал советником короля Ибн-Сауда по финансовым вопросам. В сорок пять лет он перешел в ислам, принял имя Абдалла, сделал себе обрезание и, по специальному распоряжению Ибн-Сауда, получил право иметь четырех жен. Очевидцы утверждают, что нравы при дворе короля вполне соответствовали вкусам Филби, получившего возможность вместе со своими новыми друзьями развлекаться в приятной компании наложниц.

На Ближнем Востоке Филби установил партнерские отношения с Алленом Даллесом, будущим директором ЦРУ.

Даллесы были одной из самых влиятельных семей в Америке. Дядя их по материнской линии, Роберт Лансинг, был государственным секретарем Соединенных Штатов и создал в госдепе первое разведывательное подразделение. Джон Фостер Даллес тоже стал государственным секретарем. Аллен Даллес многие годы руководил разведкой.

В тридцатые годы Аллен Даллес и Джон Филби сошлись во мнениях относительно ситуации в Палестине.

Филби и его коллеги-разведчики противились переселению евреев в Палестину. Как и другой британский арабист Томас Эдвард Лоренс, известный больше как Лоренс Аравийский, он был сторонником создания самостоятельного арабского государства. Иначе говоря, британская разведка разошлась во взглядах с министерством иностранных дел. Филби считал Герберта Сэмюэля, верховного комиссара в Палестине, своим врагом. Британские агенты сыграли свою роль в антиеврейских выступлениях арабского населения.

Братья Даллесы не симпатизировали евреям. Когда их сестра влюбилась в еврея, они сделали все, чтобы разрушить их отношения. Они настолько преуспели, что ее любимый человек покончил с собой, а она превратилась в страстную поклонницу Гитлера…

Когда Филби руководил резидентурой британской разведки в Трансиордании, молодой Аллен Даллес начинал свою разведывательную карьеру в Константинополе. Утверждают, что именно Филби открыл перед ним запутанный мир арабской политики и что под его влиянием Даллес пришел к выводу, что от создания еврейского государства Соединенным Штатам никакого проку не будет. Это только помешает американским нефтяным компаниям вести дела с арабскими странами.

Доводы братьев Даллесов были услышаны в Вашингтоне, поэтому американская дипломатия до последнего возражала против появления Израиля на политической карте мира.

В двадцатые годы американская нефтяная компания «Галф ойл» начала разработки месторождений в Бахрейне, потом перешла на более богатые нефтяные поля Кувейта. А в Бахрейне обосновалась компания «Стандарт ойл оф Калифорния».

Джон Филби привел «Стандарт ойл оф Калифорния» в Саудовскую Аравию, объяснив королю Ибн-Сауду, что американские нефтяники наполнят королевскую казну. Для эксплуатации гигантских нефтяных полей Саудовской Аравии образовали «Арабо-американскую нефтяную компанию» («Арамко»).

Филби не забыл и о себе, американские нефтяники щедро вознаградили посредника, открывшего им путь к саудовским подземным кладовым. С тридцать третьего года Филби получал ежемесячную зарплату в тысячу долларов от американской нефтяной компании, а когда через пять лет пошла нефть, ему вручили первый крупный бонус в двадцать пять тысяч долларов (по тем временам — очень большие деньги).

Джон Филби оказался в центре интриги вокруг поставок саудовской нефти Гитлеру. Ибн-Сауд обещал нацистским эмиссарам поставлять нефть через Испанию, когда там победит Франко и сбросит коммунистов в море.

Но об этом узнали в Москве — через сына Филби.

Ким Филби, уже завербованный советской разведкой, приехал в Испанию, в расположение войск Франко, в качестве военного корреспондента «Таймс». Франкисты приняли сына Джона Филби с уважением. От отца он и узнал о нефтяных переговорах. Но Сталин вовсе не хотел, чтобы Гитлер получал ближневосточную нефть. Поэтому было сделано все, чтобы предать факт переговоров саудитов и нацистов гласности и тем самым сорвать сделку.

Как только Джон Филби оказался в родной Англии, его арестовали по обвинению в контактах с врагом. Впрочем, старые связи в спецслужбах помогли ему через четыре месяца выйти на свободу.

Не подозревая, что тюрьмой он обязан сыну, Джон Филби помог Киму поступить в британскую разведку.

Окончательное решение зависело от заместителя начальника МИ-6, британской разведки, Валентайна Вивьена, который, как и Филби-старший, прежде работал в Индии. Он пригласил отца и сына Филби пообедать. Когда Ким вышел в туалет, Вивьен по-дружески осведомился у его отца:

— В Кембридже он действительно был с коммунистами?

— Школьные шалости, — отмахнулся Филби-старший. — Все в прошлом. Он стал другим человеком.

Валентайн Вивьен взял Кима Филби в разведку.

После смерти Ибн-Сауда королем Саудовской Аравии стал принц Сауд, который предпочитал наслаждаться жизнью больше, чем заниматься политикой. Джон Филби страшно на него обиделся. Кончилось это тем, что через полтора года после смерти его друга — короля, в апреле пятьдесят пятого, Филби изгнали из страны.

Его сын однажды посетил отца.

«Ни тогда, ни позже, — вспоминал Ким Филби, — у меня не возникало ни малейшего желания последовать его примеру. Бескрайние просторы, чистое ночное небо и прочие прелести хороши лишь в небольших дозах. Провести жизнь в стране с величественной, но совсем не обаятельной природой и среди людей, лишенных и обаяния, и величественности, я считал неприемлемым. Невежество и надменность — плохая комбинация, а у жителей Саудовской Аравии и того, и другого предостаточно».

Филби-отец обосновался в Бейруте. В августе пятьдесят шестого Ким Филби тоже появился в столице Ливана в роли корреспондента. Он потерял свой пост в разведке после бегства его друзей и соратников Гая Берджеса и Дональда Маклина в Советский Союз в пятьдесят первом году.

Возможно, впервые отец и сын были вместе. Филби-старший занял сторону Насера и писал в его поддержку статьи. Ким докладывал о ситуации на Ближнем Востоке в Москву.

Филби-старший помирился с саудитами и вернулся в Эр-Рияд, но приезжал в Бейрут повидать сына. Здесь он и скончался в сентябре шестидесятого года.

РУЗВЕЛЬТ И ТРУМЭН

Всемирная сионистская организация была образована первым сионистским конгрессом в Базеле в августе тысяча восемьсот девяносто седьмого года с одной целью — «создать еврейскому народу национальный очаг в Палестине».

Конгресс был созван по инициативе Теодора Герцля, австрийского юриста, журналиста и драматурга, написавшего за год до этого небольшую книгу под названием «Еврейское государство. Попытка современного решения еврейского вопроса». Герцль был тогда, возможно, единственным человеком на земле, который верил, что через полвека возникнет еврейское государство. Причем он считал, что это важно не только для евреев. Они покинут Европу, и исчезнет антисемитизм. Герцль не мог предположить, что возможен антисемитизм и без евреев: есть страны, где евреев уже нет, а антисемитизм процветает.

Вокруг первого конгресса сионистов сложилось множество мифов. Утверждают, что именно в Базеле евреи приняли план завоевания мира, описанный в печально знаменитой фальшивке «Протоколы сионских мудрецов». Интересующийся этим событием может легко удостовериться в лживости этого мифа — в Базеле присутствовало достаточное количество журналистов. Не было ни одного закрытого заседания, все проходило на публике, и каждый шаг, каждое слово участников конгресса описаны и запротоколированы.

Конгресс принял предложение просить турецкого султана предоставить евреям в Палестине автономию. Но миссия в Константинополь не увенчалась успехом. Султан ответил отказом.

Тогда сионисты стали искать европейское государство, способное поддержать идею возвращения евреев в Палестину. Наибольший интерес проявила Великобритания, ощущавшая себя великой державой, имеющей право решать судьбы мира.

Впрочем, Всемирная сионистская организация пыталась привлечь внимание всех европейских политиков к необходимости решить еврейский вопрос — дав возможность евреям вернуться в Палестину. Сионисты собирали деньги для переселенцев, которые отправлялись в Палестину и основывали там сельскохозяйственные поселения.

Еврейское агентство для Палестины (Сохнут — так на иврите произносится слово «агентство») было исполнительным органом Всемирной сионистской организации. Ее президентом избрали Хаима Вейцмана. Агентство по существу стало правительством несуществующего еврейского государства. Штаб-квартира агентства разместилась в Палестине.

Поначалу некоторые арабские представители вполне доброжелательно отнеслись к декларации Бальфура.

Хусейн ибн-Али в Мекке приветствовал возвращение в Палестину евреев — «древнейших сынов этой земли, чьи арабские братья обретут благодаря им как материальные, так и духовные блага».

Один из сыновей Хусейна, эмир Фейсал, будущий король Ирака, в мае восемнадцатого года встретился с Вейцманом и сказал, что совершенно не возражает против планов сионистов: прежние столкновения между арабами и евреями были результатом турецких интриг. Разговаривали они вполне дружески.

В конце года они вновь встретились — на сей раз в Лондоне. Фейсал уверенно сказал, что никаких трений между арабами и евреями в Палестине не будет.

Третьего января девятнадцатого года Фейсал и Вейцман даже подписали соглашение. Эмир Фейсал заявлял о своем согласии с декларацией Бальфура. Он не возражал против того, что Палестина станет еврейской: «Мы сердечно говорим евреям — „добро пожаловать домой“.

Вейцман от имени Всемирной сионистской организации обещал помощь в развитии арабского государства, которым собирался управлять Фейсал. У него были обширные планы. Конгресс арабских националистов в марте двадцатого года провозгласил его королем Сирии. Он хотел, чтобы и евреи его поддержали.

Но Лига Наций вручила мандат на управление Сирией и Ливаном Франции. Французы начали с того, что прогнали Фейсала из Сирии. Англичане посадили его на иракский трон. Фейсал больше не нуждался в поддержке палестинских евреев и выступил против создания еврейского государства.

Популярность сионизма среди европейских евреев быстро возросла после мировой войны, потому что они стали первой жертвой распадающихся империй. В таких получивших самостоятельность странах, как Румыния и Польша, положение евреев после Первой мировой нисколько не улучшилось.

К ним относились как к нежелательным гражданам, поэтому так много польских евреев рвалось в Палестину. Еврейское население Палестины между двумя войнами удвоилось. Палестина превращалась в самое процветающее место на Ближнем Востоке.

Двадцать четвертого ноября тридцать восьмого года британский министр по делам колоний Малкольм Макдональд говорил в парламенте: «Благодаря тому, что еврейский народ приносит с собой в Палестину современную систему охраны здоровья и другие преимущества, арабские мужчины и женщины, которые умерли бы при других условиях, сегодня живы, а их дети, которые никогда не вдохнули бы воздух, родились и выросли здоровыми».

Среди палестинских евреев шли споры, как наладить отношения с арабами. Будущий премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион очень серьезно относился к поиску компромисса с арабами. Перефразируя Достоевского, он говорил: «Сионизм не имеет морального права нанести вред даже одному-единственному арабскому ребенку, даже если эта цена всех надежд сионистов».

Первые сионисты романтически относились к арабам, считали их соплеменниками. Один из них писал об арабах: «Они, правда, перестали вести общую с нами жизнь уже полторы тысячи лет назад, но остались костью от кости нашей и плотью от плоти нашей. Ясно, что между нами могут установиться только братские отношения. Братские не только в политическом смысле, поскольку история заставит нас вести общую жизнь в одном государстве, но и отношения братьев по расе, детей одной нации.

Бен-Гурион искренне полагал, что палестинские арабы — это потомки древних евреев, вынужденных когда-то перейти в ислам: «Нет никаких сомнений в том, что в их жилах течет много еврейской крови, крови тех евреев, которые в трудные времена предпочли отказаться от своей веры, лишь бы сохранить свою землю.

До четырнадцатого года, до начала Первой мировой войны, между двумя общинами складывались нормальные отношения. Многие евреи, особенно в Иерусалиме, свободно говорили по-арабски. Еврейские и арабские дети играли вместе. Но палестинские евреи не особенно интересовались арабами, не учили арабский язык, не пытались понять своих соседей. Это была большая ошибка. Палестинские евреи с большим опозданием оценили мощь арабского сопротивления любым чужакам-иноверцам.

Впрочем, возможно, еврейским поселенцам все равно не удалось бы переубедить арабов, среди которых уже в двадцатые годы появились профессиональные борцы с сионизмом. Они призывали вновь изгнать евреев из Палестины.

В двадцать втором году член одного кибуца опубликовал в небольшой газете свое видение будущего. Он представлял себе, каким станет его кибуц Эйн-Харод через сто лет — процветающим и счастливым. В центре киббуца появится монумент — «два человека, еврейский и арабский рабочий, держат флаг, на котором написано: свобода, равенство, братство».

Обнаруживший эту статью израильский публицист Амнон Рубинштейн с горечью заметил, что в кибуце Эйн-Харод действительно стоит мемориал — в память трех поколений одной семьи, павших в войнах с арабами…

В мае двадцать девятого года в Яффе вспыхнули серьезные арабские волнения: арабы нападали на евреев и убивали их. Тогда погибло около ста человек. Борьба с сионизмом, то есть с возвращением евреев в Палестину, стала стержнем арабского национального движения.

В Иерусалиме столкновения начались из-за права доступа к Стене Плача — это часть уцелевшей после разрушения Второго Храма стены.

Здесь когда-то стоял Великий Храм царя Соломона. Его разрушил царь Вавилонии Навуходоносор II. Он уничтожил Иудейское царство и увел евреев в плен. Когда они вернулись из вавилонского плена, то восстановили храм. И он вновь был разрушен римлянами. Две тысячи лет евреи молились, обратясь в сторону Храмовой горы. На месте храма мусульмане воздвигли две мечети.

Евреи утверждали, что это самая почитаемая иудейская святыня, арабы доказывали, что это часть комплекса мусульманских святынь, включающих мечети Омара и Аль-Акса, и евреи имеют право находиться лишь в коридоре шириной три с половиной метра. Спор привел к тому, что двадцать третьего августа арабы взялись за оружие. В Хевроне погибло шестьдесят евреев. Это был поворотный пункт. Политическая борьба против евреев соединилась с религиозным фанатизмом.

Третья волна арабских волнений вспыхнула в апреле тридцать шестого года. Она стала следствием роста националистических настроений в арабском мире. Палестинские арабы требовали запретить еврейскую иммиграцию и продажу земли евреям.

Арабские волнения продолжались три года.

Любые попытки сионистов найти умеренных арабских лидеров и договориться об условиях сосуществования, заканчивались трагически. Тот, кто садился за стол переговоров с евреями, подписывал себе смертный приговор.

В сорок шестом году Фаузи Дервиш Хуссейни, двоюродный брат великого муфтия Иерусалима и руководитель группы «Молодая Палестина», сказал, что готов подписать с евреями договор о создании равноправного двунационального государства. Одиннадцатого ноября он подписал такой документ, а через двенадцать дней его убили арабские радикалы.

Получалось, что палестинские евреи строят свой дом прямо в жерле вулкана.

Постоянные атаки со стороны арабов привели к тому, что сионисты стали готовиться к отпору, хотя англичане запретили евреям создавать силы самообороны.

Радикальнее всех были настроены выходцы из России, молодые рабочие из партии Поалей-Цион («Рабочие Сиона»). Они пережили погромы в России и были готовы к отпору. Они, в частности, считали, что нельзя нанимать арабских рабочих — евреи обязаны сами работать на земле. Арабы же истолковывали это как желание лишить их работы.

В малоразвитой Палестине не было иной ценности, кроме земли. Евреи могли купить только песчаные участки, болота или целину. Но и на этой земле еврейские поселенцы сумели вырастить апельсины.

Арабы лишались земли в Палестине не потому, что ее скупали евреи, а потому, что ее скупали крупные землевладельцы-арабы. То же самое происходило и в соседнем Египте. Кое-кто из них перепродавал потом землю с выгодой для себя евреям. Но ненависть нищих арабов обрушивалась именно на евреев. Арабы не хотели, чтобы приезжающие сюда евреи скупали земли. Они боялись, что останутся с пустыми руками и окажутся под властью евреев. Арабы не желали становиться меньшинством в Палестине.

А после прихода Гитлера к власти число желающих уехать в Палестину среди немецких и вообще европейских евреев быстро увеличилось. Стало ясно, как мало успели сионисты после Первой мировой: евреям нужно было бежать из Германии, а бежать было некуда. Ни одно государство не соглашалось принять евреев. Гитлеровские войска присоединяли к третьему рейху одну страну за другой, и число беженцев росло.

По предложению американского президента Франклина Делано Рузвельта в июле тридцать восьмого года собралась международная конференция, чтобы помочь еврейским беженцам из Германии. Представители разных стран один за другим объясняли, что политическая и экономическая ситуация не позволяет им принимать беженцев. Только представитель Доминиканской республики пригласил беженцев к себе, но это было так далеко…

Как ни странно, принимали беженцев-евреев только в Шанхае, китайские власти не возвражали против приезда европейцев. Но в августе тридцать девятого года японские власти, оккупировавшие Китай, запретили въезд беженцев. Японцы не имели никакого представления о евреях, но сделали приятное стратегическому союзнику — нацистской Германии.

Ходят разговоры о том, что сионисты тайно договаривались с нацистами: пожалуйста, разжигайте антисемитизм, нам это только на руку — все евреи побегут в Палестину.

«Заявления о сотрудничестве сионистов с нацистами — это абсолютная чепуха, — пишет известный британский историк Уолтер Лакер. — Ни один еврейский Молотов ни разу не сидел с нацистами за одним столом».

Можно было, наверное, пойти и на сделку с дьяволом ради спасения людей. Но реальность состояла в том, что евреев никуда в не пускали. Сионисты ничего не могли поделать.

Летом тридцать седьмого года появился доклад британской комиссии, которая пришла к выводу, что между арабами и евреями возник неразрешимый конфликт и они вместе не уживутся, поэтому Палестину нужно поделить.

Первоначально эту идею отвергли не только арабы, но и евреи. Но евреи первыми поняли, что это единственно возможное решение, и сняли свои возражения.

Королевская комиссия рекомендовала создать к западу от Иордана небольшое еврейское государство. Правительство Англии согласилось. Но, увидев, что арабы против, быстро отказалось от этой идеи. В тридцать восьмом году в Лондоне собрали представителей палестинских арабов и палестинских евреев, чтобы найти компромисс. Арабские представители отказались вести переговоры с евреями и даже не хотели сидеть с ними за одним столом.

В тридцать девятом году британское правительство приняло роковое решение: в течение ближайших пяти лет не больше семидесяти пяти тысяч евреев смогут приехать в Палестину. Это был смертный приговор европейскому еврейству, оставленному на растерзание немецких нацистов и их единомышленников в других странах. Пожелавших принять участие в уничтожении соседей-евреев было предостаточно.

В январе тридцать девятого года Саудовская Аравия установила дипломатические отношения с нацистской Германией. Ибн-Сауд говорил немецким дипломатам, что в глубине души «он ненавидит англичан».

Это не мешало ему поставлять нефть американцам. А когда победа союзников стала очевидной, в феврале сорок пятого Ибн-Сауд получил аудиенцию у президента Рузвельта. Встречу организовал американский посол и разведчик Уильям Эдди — еще недавно в чине полковника он служил резидентом управления стратегических операций в Танжере.

Рузвельт был тяжело больным человеком. В двадцать первом году он заболел полиомиелитом и был частично парализован. Во всяком случае ходить он не мог, его возили в коляске. Но телевидения еще не существовало, и американцы ни о чем не подозревали. Для кинохроники его снимали сидящим либо в автомобиле, либо за своим столом, сооружали для него специальные трибуны.

В тридцать третьем году в Рузвельта стреляли. Был убит находившийся рядом мэр Чикаго, а президента бог спас.

В годы войны он страдал от тяжелой гипертонии, больное сердце не могло в должной степени снабжать кислородом мозг. У помощников складывалось ощущение, что президент иногда плохо понимает, что ему говорят.

А американцев продолжали уверять, что Рузвельт, с медицинской точки зрения, находится в лучшем состоянии, чем большинство людей его возраста. Рузвельт однажды демонстративно произнес речь на улице под дождем, чтобы показать, насколько он крепок.

Рузвельт в отличие от своих дипломатов и разведчиков в принципе симпатизировал сионистам. Он заговорил с саудовским королем о том, что евреям нужно дать возможность переселиться в Палестину и спокойно там жить.

Ибн-Сауд ответил, что это невозможно. Саудовский король посоветовал разместить всех евреев в домах немцев, которые их убивали. Ибн-Сауд ненавидел евреев. Однажды в управлении нефтяной компании «Арамко» его угостили апельсинами. Он попробовал, а потом встревоженно спросил, не палестинские ли они, не выращены ли евреями? Его успокоили, сказав, что апельсины калифорнийские.

Резкая реакция короля произвела на Рузвельта сильное впечатление. Он сказал, что, поговорив с саудовским королем пять минут, узнал больше, чем за все прежние годы. Рузвельт не хотел лишаться саудовской нефти. Заканчивая встречу, американский президент сказал, что в таком случае он не станет помогать евреям в ущерб арабским интересам.

Рузвельт был политиком до мозга костей и обо всем на свете судил с точки зрения текущих интересов его президентства. Бороться за голоса американских евреев ему не было нужды — они и так его поддерживали. Судьба Ближнего Востока его мало интересовала. Он не хотел ни с кем ссориться, еврейским политикам говорил одно, арабским — другое. Но для себя решил, что не станет тратить силы на создание еврейского государства в Палестине.

Надежды сионистов получить поддержку Соединенных Штатов рухнули.

Первоначально Гитлер намеревался заставить всех немецких евреев покинуть Германию. Он опасался реакции Запада на откровенный антисемитизм. Но Запад молчал.

«Если мы откроем двери Палестины перед взрослыми мужчинами-евреями, покидающими неприятельскую территорию, — говорил один из сотрудников британского министерства иностранных дел, — хлынет поток, который мы не сумеем удержать».

Гитлер решил, что значительно лучше уничтожить этот народ целиком. Нацисты отличились тем, что создали индустрию для уничтожения целого народа. Они не были маньяками. Они рассматривали уничтожение евреев как повседневную рутинную работу, которую надо хорошо исполнить.

На Ближнем Востоке нацисты нашли союзников и единомышленников. Гитлер обещал арабским странам полную независимость, если они помогут ему в борьбе с англичанами.

С помощью денег, выделенных Гитлером и Муссолини, к власти в Багдаде пришел генерал Рашид Али аль-Гайлани, который в мае сорок первого поднял восстание против англичан.

Гитлер подписал секретный приказ № 30:

Но британские войска быстро подавили мятеж.

Летом сорок второго немецкий экспедиционный корпус генерала Эрвина Роммеля успешно действовал против англичан в Северной Африке. Египетские националисты восторженно приветствовали продвижение частей вермахта. Молодые египетские офицеры, лидерами которых были будущие президенты страны Гамаль Абд-аль Насер и Анвар аль-Садат, пытались поднять восстание и вместе с немецкими войсками разгромить англичан.

Но немецкая армия, к их величайшему огорчению, была разгромлена. Оставшись без Гитлера, арабский мир продолжал войну против палестинских евреев самостоятельно.

В декабре сорок пятого года в Каире представители Египта, Ирака, Саудовской Аравии, Сирии и Ливана приняли решение об экономическом бойкоте палестинской еврейской общины, запретив в своих странах продажу товаров, производимых евреями.

Уничтожить всех европейских евреев Гитлер не успел. Спасшиеся не знали, что им делать и куда деваться.

После войны в лагерях для перемещенных лиц на территории Германии, Австрии и Италии скопилось больше двухсот тысяч евреев. Примерно сто семьдесят пять тысяч — после разгрома нацистов — вернулись было в Польшу, но вновь бежали оттуда. Они не хотели оставаться среди ненавидевших их людей, особенно после того, как летом сорок шестого при погроме в польском городке Кельце местные жители — уже без помощи нацистов — убили сорок одного еврея.

Сразу после войны судьба европейских евреев волновала только их самих. Все страны приходили в себя после кровавой бойни, у всех были свои заботы.

Весной сорок пятого две сравнительно небольшие организации «Международный еврейский комитет действия» и «Международный союз эмигрантов и беженцев-антифашистов» обратились к великим державам с предложением поселить оставшихся в живых евреев на территории разгромленной Германии (подробнее см. «Новая и новейшая история», 2003, № 1).

Это был момент, когда державы-победительницы еще не решили, как поступить с Германией, и обсуждался вопрос о расчленении третьего рейха на несколько небольших стран. В одной из частей бывшей Германии и предлагалось поселить всех европейских евреев.

Письмо было передано в советское посольство в Италии с просьбой передать наркому иностранных дел Вячеславу Михайловичу Молотову. В посольстве расценили идею как несерьезную, выдвинутую «неавторитетной организацией», но письмо все-таки переслали в Москву.

Его изучили в 1-м Европейском отделе и доложили заместителю наркома Владимиру Георгиевичу Деканозову, человеку из ближайшего окружения Берии. Деканозов сделал большую карьеру в госбезопасности, был секретарем ЦК Грузии, начальником республиканского госплана.

Перебравшись в Москву, Берия взял его с собой и сделал начальником политической разведки, но уже через полгода комиссара госбезопасности II ранга утвердили заместителем наркома иностранных дел. Перед войной Деканозов служил послом в нацистской Германии. Деканозов не стал знакомить с письмом Молотова и отправил его в архив.

В годы войны палестинские евреи были надежными союзниками англичан, сражались вместе с ними. Война кончилась — и, не сказав им «спасибо», британские власти опять относились к палестинским евреям как к подозрительным лицам.

После войны англичане установили квоту: в Палестину могут приезжать не более полутора тысяч евреев в месяц. Это вызвало возмущение — куда деваться чудом выжившим европейским евреям?

Следует отметить, что новый американский президент Гарри Трумэн вовсе не был сионистом. Он равнодушно относился к этим проблемам, хотя евреям симпатизировал. Он стал президентом в апреле сорок пятого, после смерти Рузвельта, и столкнулся со множеством новых и трудных для него проблем в международных отношениях.

Президент не имел высшего образования, потому что его отец разорился и мальчику пришлось зарабатывать себе на жизнь. Он начинал, работая на элеваторе. Участвовал в Первой мировой войне, после войны открыл магазин мужской одежды, но разорился и пошел на муниципальную службу. Он завоевал крепкие позиции в своем округе и в пятьдесят лет был избран в сенат от родного штата Миссури. В сороковом добился переизбрания и возглавил чрезвычайный комитет по осуществлению программы создания вооружений. Это сделало его популярным, и Рузвельт предложил ему место вице-президента.

После войны, в августе сорок пятого, Трумэн объяснил, что не намерен отправлять в Палестину американских солдат ради установления там мира. Но с отказом англичан пускать в Палестину чудом переживших войну и нацистские концлагеря евреев не мог согласиться.

Англичане доказывали американцам, что нельзя разрешать эмиграцию евреев в Палестину, поскольку — это коммунистические заговорщики, которых туда отправляет Сталин. Это часть операции по коммунистическому проникновению на Ближний Восток… Забавно, что в Советском Союзе сионистов считали идеологическими противниками марксизма.

Американские дипломаты напоминали своему президенту, что важнее всего обеспечить бесперебойные поставки ближневосточной нефти. На это Трумэн ответил: «Не нефть, а справедливость важна для меня».

Трумэн гордился могуществом Америки и верил в то, что призвание Америки — служить светочем свободы и прогресса для всего человечества. Для него евангелие и моральные нормы не были пустыми словами. Он выступал за равноправие цветных американцев, покончил с расовым делением в вооруженных силах, при нем началось движение за гражданские права.

Трумэна, которого невысоко оценивали при жизни, после смерти ставят на все более высокий пьедестал. Он был способен на трудные и непопулярные решения. Если что-то считал правильным, не позволял сбить себя с толку.

В одной из первых записок, полученных новым президентом от государственного департамента, говорилось, что он не должен позволять евреям создать собственное государство, потому что «в течение трех лет оно превратится в коммунистическую марионетку».

В американском ведомстве по иностранным делам сионистам оказывали весьма прохладный прием. По существу весь американский государственный аппарат — Белый дом, Пентагон и государственный департамент — действовал против сионистов.

«Постоянно приходилось сталкиваться со скрытой, но упорной оппозицией сил, действовавших закулисно, — вспоминал Вейцман. — В наших усилиях противодействовать влиянию этих сил мы проигрывали».

ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ С СОВЕТСКИМИ ДИПЛОМАТАМИ

Когда другие великие державы отказали евреям в праве создать свое государство, интерес к Палестине, сионизму и судьбе евреев неожиданно возник у Сталина.

Вообще говоря, отношения между сионистским движением и московскими лидерами изменились уже после нападения Германии на Советский Союз в июне сорок первого. Появился общий враг, и необходимость одолеть Гитлера была важнее идеологических разногласий.

Во время войны Лондон стал одним из центров дипломатической активности, а советский посол Майский был в британской столице одной из важнейших фигур.

Второго сентября сорок первого года Вейцман вновь появился у советского посла.

Глава Всемирной сионистской организации сказал, что обращение советских евреев к мировому еврейству с призывом соединить усилия в борьбе с Гитлером произвело на него огромное впечатление. Он хотел бы отправить сочувственную телеграмму, но стоит ли это делать, учитывая отрицательно отношение советского правительства к сионизму?

Майский уверенно ответил: «Не вижу оснований, почему бы вам не послать своей телеграммы».

Использование советских евреев для психологического воздействия на мировое общественное мнение, прежде всего на американцев, было сталинской идеей. В конце сорок первого года в Москве приняли решение образовать Еврейский антифашистский комитет — наряду с всеславянским, женским, молодежным и комитетом советских ученых. Все эти организации были ориентированы на пропагандистскую работу за границей.

Евреи по всему миру собрали и передали Советскому Союзу сорок пять миллионов долларов, что в те годы было немалой суммой…

Вейцман вернулся из Соединенных Штатов и поделился с советским послом впечатлениями о настроениях американцев.

По его словам, писал Майский в Москву, «за последние шесть-семь недель общественный интерес к войне среди американцев значительно упал, ибо средний американец рассуждает примерно так: русские хорошо дерутся, вместе с англичанами они как-нибудь изничтожат Гитлера, а нам, американцам, нет смысла слишком глубоко влезать в эти дела.

Вейцман считает такие настроения преступно легкомысленными и думает, что американское еврейство, если оно будет надлежащим образом стимулировано, сможет в сильной степени им противодействовать. Вот почему он всецело приветствует инициативу советских евреев».

Телеграмма Майского о беседе с Вейцманом, скорее всего, укрепила Сталина в мысли о том, что американские евреи помогут заставить правительство Соединенных Штатов поскорее открыть второй фронт в Европе. И тут очень пригодятся советские евреи.

Вот с какой целью весной сорок третьего года в Соединенные Штаты отправилась делегация Еврейского антифашистского комитета: председатель комитета, художественный руководитель Государственного еврейского театра, народный артист СССР Соломон Михайлович Михоэлс и известный поэт Исаак Соломонович Фефер, писавший на идиш — языке европейских евреев.

В директивах, составленных наркоматом иностранных дел и утвержденных в ЦК, им предписывалось «не высказываться по вопросу о еврейском государстве свободной Палестины, поскольку Палестина, как известно, является мандатной территорией Великобритании». Молотов не хотел ссориться с Англией из-за какой-то Палестины, которая в Москве никого из крупных чиновников еще не интересовала.

Будущий президент Израиля Вейцман тоже встретился с Михоэлсом и Фефером. Вейцман просил передать советскому правительству, что если в Палестине будет создано еврейское государство, то оно никогда никаких враждебных выступлений против Советского Союза не допустит…

Председатель правления Еврейского агентства для Палестины Давид Бен-Гурион тоже посетил в Лондоне Майского. Он пришел к советскому послу девятого октября сорок первого года, когда немецкие войска приближались к Москве и, казалось, некому их остановить.

Представляя себя, Бен-Гурион счел необходимым рассказать послу-коммунисту о своей профсоюзной деятельности и политических взглядах:

— Мы очень серьезно относимся к нашим социалистическим идеям и стремимся к достижению цели. Мы уже создали в Палестине элементы социалистического содружества.

Будущий глава израильского правительства поинтересовался у посла, чем палестинские евреи могут быть полезны сражающемуся Советскому Союзу?

— Вы едете в Америку, — ответил Майский. — Вы окажете нам большую услугу, если доведете до сознания американцев проблему срочности оказания нам помощи. Нам нужны танки, пушки, самолеты — как можно больше, и, главное, как можно скорее.

Бен-Гурион ответил, что безусловно сделает все, что сможет.

На Ближнем Востоке палестинские евреи тоже пытались установить отношения с советскими дипломатами. Крупнейшее советское посольство находилось в Турции.

Сотрудник политического департамента (праобраз будущего министерства иностранных дел) правления Еврейского агентства для Палестины Эльяху Эпштейн сообщал своим руководителям:

Обычные способы встречи с советскими дипломатами исключались, поэтому Эпштейн прибег к помощи англичан. В декабре сорок первого года он отправил советскому послу в Турции Сергею Александровичу Виноградову рекомендательное письмо от британского посольства в Анкаре.

В письме говорилось: «Еврейское агентство официально признано правительством Его Величества в качестве консультативного органа по всем вопросам, связанным с созданием еврейского национального очага в Палестине, и занимается репатриацией».

Обращение британского посольства помогло Эпштейну встретиться с советским послом.

«Посол, — писал Эпштейн в своем отчете, — попросил меня рассказать о социальном составе еврейского населения страны. Я был крайне изумлен и оскорблен, когда Виноградов с наивно-удивленной интонацией спросил: „А что, евреи в Палестине действительно работают?“

Тут только я в полной мере осознал, какую промывку мозгов устроила враждебная коммунистическая пропаганда, представлявшая народам СССР еврейское население Палестины как чисто империалистическое и эксплуататорское движение…

Общее впечатление от беседы с послом и его секретарем можно суммировать одной фразой: полная неинформированность и большое желание узнать…

Встреча была очень полезной — установлен прямой контакт с советским дипломатом, так или иначе занимающимся проблемами Палестины».

Виноградов был заинтересован рассказом о жизни палестинских евреев. Через четыре дня Эпштейн получил приглашение на ужин к советскому послу и на просмотр документального фильма о войне.

Эпштейн побывал и у торгпреда А. Потапова, который сказал, что планируется посылка в Палестину сотрудника советской миссии, который занялся бы экономическими вопросами.

«По словам Потапова, — писал Эпштейн, — особый интерес для русских представляет медицинская, химическая и фармацевтическая промышленность Палестины… Наконец, надо решить вопрос об открытии в Палестине представительства „Совкино“ для продажи советских фильмов, поскольку, по словам Потапова, поступает все больше заказов от владельцев кинотеатров, особенно в Тель-Авиве…»

Надо отдать должное Эпштейну, который довольно быстро разобрался в ситуации:

«А у нас централизованная дипломатия, — говорил, уже находясь на пенсии, Молотов. — Послы никакой самостоятельности не имели. И не могли иметь, потому что сложная обстановка, какую-нибудь инициативу проявить послам было невозможно. Послы были исполнителями определенных указаний…»

Молотов считал, что только он со Сталиным занимаются дипломатией. Остальные должны просто исполнять их указания, не отступая ни на шаг от инструкций. Еще при Литвинове посол, полпред мог спорить с наркомом, обращаться в ЦК, к Сталину в случае несогласия. При Молотове это уже стало невозможно.

Да и послы уже были такие, которым и в голову не приходило спорить с наркомом: что начальство приказало, то и правильно.

Все, что мог предпринять посол Виноградов, — информировать Москву о своих беседах на палестинские темы.

Его послание в Москве прочитал заведующий Средневосточным отделом НКИД Сергей Иванович Кавтарадзе, человек фантастической судьбы. В юности он познакомился со Сталиным. В двадцатые годы был наркомом юстиции Советской Грузии, работал в союзной прокуратуре в Москве.

Сергей Кавтарадзе разделял взгляды Троцкого. Его исключили из партии и отправили на поселение в Оренбургскую область, через год арестовали, и особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило его «как активного троцкиста» к трем годам лишения свободы. Отбыв срок, он вернулся в Москву. В октябре тридцать шестого его вновь арестовали. На сей раз «как участника грузинского антисоветского центра» отослали в Тбилиси. Его подельников грузинский НКВД расстрелял. Кавтарадзе сидел и ждал своей участи.

После смерти Сталина он рассказал, что дал показания, «находясь под постоянным действием невыносимых методов психического и физического воздействия — угрозы расстрелом, инсценировки расстрела, физическое и нервное изнурение, граничащее с умопомешательством, например, мне казалось, что у меня сохнет голова и сокращается череп…»

По какой-то причине он не попал ни в один расстрельный список. А через два с лишним года, в феврале тридцать девятого, его внезапно этапировали в Москву. В середине декабря его доставили к наркому внутренних дел Берии. Лаврентий Павлович объявил, что его дело прекращено и он свободен.

Кавтарадзе не поверил Берии. Но их с женой освободили, им дали жилье и работу. Почему это произошло? До конца жизни Кавтарадзе не мог ответить на этот вопрос. Возможно, в хорошую минуту Сталин вспомнил о друге своей юности и повелел оставить его в живых.

Осенью сорокового года супругов неожиданно посетил Сталин. Эта фантастическая история стала легендой. Вождь поздно вечером постучал в дверь коммунальной квартиры, в которой обитали Сергей Иванович и Софья Абрамовна Кавтарадзе. Сталин любил такие жесты… За всю жизнь он сделал всего несколько таких поступков, но о них говорила вся страна.

Они просидели за столом полночи, как ни в чем не бывало. После этого Кавтарадзе взяли на руководящую работу в наркомат иностранных дел.

Тридцать первого декабря сорок первого года Кавтарадзе доложил первому заместителю наркома Андрею Януарьевичу Вышинскому, что советский посол в Анкаре Виноградов принял «представителя Еврейского палестинского агентства по делам эмиграции и колонизации — Эпштейна Элиаса Менахема».

Советский посол счел заслуживающим внимания предложение палестинских евреев поставлять в Советский Союз медикаменты. Еврейское агентство было готово прислать бригаду врачей с походными госпиталями. Палестинские евреи хотели купить советские военные фильмы, поскольку в Палестине была создана Лига дружественных отношений с Советским Союзом, и ее активисты уже провели неделю солидарности с советским народом.

Совсем иное отношение вызвала просьба разрешить советским гражданам, престарелым родственникам палестинских евреев, выехать в Палестину. Англичане обещали сто разрешений на въезд.

Кавтарадзе предлагал Вышинскому:

Вышинский запросил мнение заведующего 2-м европейским отделом Федора Тарасовича Гусева. Тот согласился с Кавтарадзе, что не надо отказываться от медикаментов и медицинского оборудования.

Второго марта сорок второго года президент Всемирной сионистской организации Вейцман отправил послу Майскому меморандум о целях сионистов.

Советский посол проявил искренний интерес к судьбе Палестины, и Вейцман спешил донести до него точку зрения сионистов. Он писал Майскому, что настало время вернуть «еврейскую нацию на древнюю территорию»:

«Не существует такой страны на земном шаре, которая была бы готова принять от двух до трех миллионов евреев, организовать их компактные поселения в пределах своих стран — ни Соединенные Штаты, ни какой-либо британский доминион, ни одна из южноамериканских республик, ни, как мы понимаем, Советский Союз.

Есть ряд проектов, связанных с организацией поселений в тропических или арктических районах, вероятно, там можно было бы принять переселенцев, однако проблему этим не разрешить…»

Вейцман предлагал советскому правительству пересмотреть отношение к сионизму и сионистам: «Нельзя позволить прошлым недоразумениям стать препятствием для развития новых отношений между СССР и сионизмом.

Сионистские конгрессы совершенно естественно заявили протест против запрета их движения, еврейского языка в СССР, против отношения к сионистам как контрреволюционерам. Но они никогда не относились враждебно к советскому правительству, к СССР, где проживает почти треть мирового еврейства, к одной из великих стран, ответственных за мирное урегулирование…»

Вейцман писал Майскому, что в Палестине евреи, преодолевая привычку к городской жизни, возвращаются к земле, крестьянскому труду: «Они строят дороги и мосты, работают каменотесами, сажают леса на холмах, осушают болота, управляют автомобилями и автобусами, делают станки, работают на электростанциях и добывают поташ в районе Мертвого моря, трудятся на железных дорогах…»

Появление Вейцмана у Майского, беседы Эпштейна с советским послом в Турции заинтересовали руководство наркомата иностранных дел. Палестина, создание еврейского государства — это была новая проблема, которой раньше не занимались.

Первые контакты не увенчались успехом.

Палестинская фирма «Шенфельд» заключила договор с советским торгпредством в Турции о продаже ей двадцати восьми фильмов и ста киножурналов, но англичане не выпустили хозяина фирмы из Палестины, и он не смог приехать в Анкару, чтобы подписать контракт.

Двадцать второго июня сорок второго года временный поверенный в делах СССР в Турции Михаил Алексеевич Костылев писал заведующему Средневосточным отделом НКИД Сергею Кавтарадзе:

«У палестинских торговых фирм и купцов имеется большое желание установить торговые связи с Советскими Союзом. Полагаю, что этот факт имел бы для нас не столько торговое, сколько политическое значение.

Однако практическое осуществление этого возможно лишь в том случае, если мы будем иметь в Палестине советского человека, хотя бы под видом постоянного представителя какой-либо торговой организации СССР. Мне кажется, что было бы целесообразно поставить этот вопрос перед руководством НКИД».

Михаил Костылев работал директором деревообделочного завода в Брянске, потом его перевели во внешнеторговую организацию «Экспортлес» в Москву. В тридцать седьмом взяли в наркомат иностранных дел. Костылев окончил курсы дипломатических работников и поехал в Турцию. Впоследствии был послом в Италии и Аргентине.

В августе сорок второго года два сотрудника советского посольства из Анкары приехали в Палестину — первый секретарь Сергей Сергеевич Михайлов и пресс-атташе Николай Андреевич Петренко. Петренко окончил Ленинградский педагогический институт и заведовал сектором музейно-краеведческого отдела наркомата просвещения. В сорок первом его взяли на дипломатическую работу.

Они были осторожны в разговорах о сионизме, но увиденное в Палестине, успехи еврейской общины, построенные евреями университет и больница произвели на них впечатление.

Советские дипломаты встречались также и с арабами, но не поддержали их антисионистские разговоры.

Директор департамента печати и информации правления Еврейского агентства для Палестины И. Клинов с очевидным удовлетворением писал директору политического департамента агентства Моше Шертоку:

Будущий первый министр иностранных дел Израиля Моше Шерток начинал свою политическую карьеру помощником Виктора (Хаима) Арлозорова, который родился в Полтавской губернии и очень рано присоединился к сионистам.

Арлозоров был сильным оратором, хорошим организатором и не был догматиком, поэтому ему стали поручать дипломатические миссии. Он считался правой рукой Вейцмана и руководителем политического отдела Еврейского агентства. Если бы он дожил до провозглашения Израиля, то несомненно стал бы министром иностранных дел. Он неустанно курсировал между Соединенными Штатами, Европой и Палестиной.

Арлозоров был дальновидным политиком. Если контакты с европейцами и американцами давали хоть какие-то основания для оптимизма, то отношения с арабами погружали его в отчаяние. Встречаясь с арабскими лидерами, он видел, что они просто не хотят договариваться.

Восьмого апреля тридцать третьего года он устроил в гостинице «Король Давид» неслыханный обед, на котором свел Вейцмана и руководителей еврейского агентства с трансиорданскими шейхами. Этот диалог был слишком опасен для радикально настроенных арабов, которые отрицали возможность договориться с евреями.

Шестнадцатого июня тридцать третьего года Арлозорова застрелили, когда он вечером вместе с женой гулял по набережной в Тель-Авиве. К нему подошли двое и спросили, который час, и посветили на него фонариком. Он не успел ответить, как прозвучал выстрел.

«Смотри, что со мной сделали», — прошептал умирающий Арлозоров мэру Тель-Авива, примчавшемуся в больницу.

Через несколько часов он скончался. Ему было всего тридцать четыре года. Это преступление так и не было раскрыто. В убийстве обвинили Абрахама Ставского, правого радикала. Но в конце концов суд его оправдал.

Арлозорова сменил М. Шерток.

Еврейское агентство просило советское правительство отправить в Палестину польских евреев, в первую очередь детей. Речь шла о евреях, которые оказались на советской территории после раздела Польши осенью тридцать девятого. Приняв вместе с вермахтом участие в разгроме Польши, Красная армия заняла территорию с населением в двенадцать миллионов человек.

Но наркомат иностранных дел отвечал, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от двадцать девятого ноября тридцать девятого года вопрос о гражданстве решен. Все они теперь советские граждане и уезжать из страны не собираются.

Шерток в апреле сорок третьего года встретился с послом Майским. Тот был осторожен:

— Вы не можете требовать от меня немедленного ответа. Напишите мне памятную записку.

Но когда разговор окончился и посол провожал Шертока, то уже вполне сочувственно спросил:

— Как у вас идут дела?

— Все не так уж плохо, — дипломатично ответил Шерток.

— У вас есть армия? — Майский плохо представлял себе ситуацию на Ближнем Востоке.

— О какой армии вы говорите? — изумился Шерток.

— О еврейской армии!

— Нет, еврейской армии у нас нет.

— Почему?

— Из-за прежних политических процессов. В британской армии есть еврейские подразделения, но без специального статуса.

— А чего вы хотите?

— Мы требуем слияния этих подразделений в крупную еврейскую часть. Я встречался по этому поводу с британским военным министром.

— Ну и как, успешно?

— Британский военный министр сказал, что я не могу требовать от него немедленного ответа, и попросил написать ему памятную записку, — с нескрываемой иронией ответил Шерток.

С тридцать девятого года палестинские евреи добровольно вступали в британскую армию. В конце сорок второго британское военное командование разрешило формировать еврейские полки. В сентябре сорок четвертого была сформирована Еврейская бригада из трех полков, численность — пять тысяч человек. Бригада сражалась в Италии. В июне сорок шестого года ее расформировали…

Пятнадцатого мая сорок третьего года сотрудники консульского отдела НКИД обратились к заместителю наркома Деканозову с предложением вновь поставить вопрос перед посольством Великобритании в Москве об открытии советского консульства в Палестине под предлогом, что там проживает около четырехсот советских граждан.

Но англичане не хотели видеть в Палестине, своей вотчине, советских дипломатов.

В Иерусалиме русское консульство было открыто в восемьсот пятьдесят восьмом году, через тридцать пять лет его преобразовали в генконсульство. Кроме того существовали консульства в Хайфе и Яффе. Они закрылись в четырнадцатом году, когда Россия и Турция, вступившие в войну, разорвали дипломатические отношения.

Сионисты искали любой возможности установить связи с Москвой, которая впервые шла на контакт.

Двадцать седьмого мая сорок третьего года представитель Еврейского агентства для Палестины Наум Гольдман передал президенту Чехословакии в изгнании Эдуарду Бенешу «Памятную записку об отношениях между сионистским движением и Советской Россий».

Бенеш симпатизировал евреям. Сионисты видели в нем союзника и надеялись, что он поможет наладить отношения с советским руководством. В памятной записке говорилось:

Теперь палестинские евреи рассчитывали на иное отношение со стороны советских властей: во время Второй мировой войны, говорилось в записке, «лидеры арабских стран открыто или тайно занимают пронацистские или профашисткие позиции».

В сентябре сорок третьего года Вейцман еще раз беседовал с послом Майским.

За четыре месяца до этого, двадцать восьмого мая, появился указ Президиума Верховного Совета о введении дипломатических рангов для работников наркомата иностранных дел, посольств и миссий за границей. Постановлением Совнаркома вводилась форменная одежда со знаками различия — вышитых золотом звезд на погонах.

Майский стал чрезвычайным и полномочным послом — ему полагался мундир с погонами без просвета (генеральскими!) с тремя вышитыми звездочками и металлической позолоченной эмблемой — двумя скрещенными пальмовыми ветками.

Посол Майский сказал Вейцману, что он «не может давать обязательства за свое правительство», но считает, что Москва поддержит сторонников создания еврейского государства в Палестине.

Майского смутили малые размеры Палестины — разве там можно будет разместить всех беженцев из Европы?

Вейцман развеял опасения Майского на этот счет. Объяснил, что, по самым скромным расчетам, в Палестину можно будет перевезти еще около двух миллионов евреев.

Майский ответил, что он очень рад это слышать. Но ему недолго оставалось занимать пост посла.

Сталин, раздраженный очередной отсрочкой в открытии второго фронта, решил демонстративно понизить уровень представительств: из Соединенных Штатов отозвал Литвинова, из Англии — Майского, а заменил их молодыми и не имевшими политического веса дипломатами. В Вашингтоне послом стал Андрей Андреевич Громыко, в Лондоне — Федор Тарасович Гусев. Это было маленькой местью Сталина Рузвельту и Черчиллю.

Гусева перед отъездом принял Сталин. Новому (и неопытному) послу в Англии было всего тридцать семь лет. Гусев честно сказал, что молод для такого поста.

Сталин развеял его сомнения:

— У нас нет других людей. Многие сейчас на фронте. Нам же нужно отозвать посла Майского, который слишком оправдывает действия англичан, саботирующих открытие второго фронта в Европе.

Уинстон Черчилль был раздражен неравноценной заменой и долго не принимал нового посла. Когда британский премьер-министр прилетел в Москву в октябре сорок четвертого года, Сталин нашел способ повысить акции посла — за обедом провозгласил тост:

— За моего личного друга, товарища Гусева!

Сталинский жест изменил отношение англичан к Гусеву.

Иван Майский, направлясь на родину после окончания своей миссии в Лондоне, осенью сорок третьего года побывал в Палестине. Он проехал на машине по маршруту Каир—Иерусалим—Дамаск—Багдад—Тегеран.

В Иерусалиме Иван Михайлович сделал остановку. Он хотел осмотреть город и познакомиться с жизнью еврейских поселенцев.

«После войны, — сказал Майский Бен-Гуриону, — еврейская проблема будет очень сложной. Придется ее решать. Мы должны выработать подходы, должны знать все. Нам говорят, что здесь, в Палестине, нет свободного места для новых иммигрантов, — мы хотим знать, правда ли это, хотим составить себе представление о возможностях этой страны».

Четвертого октября на заседании правления Еврейского агентства Бен-Гурион рассказал, как он показал Майскому и его жене Иерусалим, а потом отвез в сельскохозяйственные поселения Кирьят-Анавим и Маале-Хахамиша. Майский был поражен увиденным.

«Можно сказать, что увиденное было для него открытием, — подвел итог Бен-Гурион. — Я на такое даже не рассчитывал. Сейчас нам надо работать с максимальной отдачей, поскольку появилось еще одно государство, проявившее заинтересованность в этом вопросе».

УМАНСКИЙ, ЛИТВИНОВ И ГРОМЫКО

К концу войны стала ясна мощь Соединенных Штатов, долгое время воздерживавшихся от активного участия в международных делах. Вашингтон и Нью-Йорк становились центрами мировой дипломатии.

Сразу после нападения нацистской Германии на Советский Союз, семнадцатого июля сорок первого года, член правления Еврейского агентства для Палестины Э. Нойман и заведующий отделом международных отношений Всемирного еврейского конгресса раввин М. Перцвейг побывали у советского посла в Соединенных Штатах Константина Александровича Уманского.

Уманский был ярким и необычным человеком. Много лет он работал корреспондентом ТАСС в Европе, а потом руководил отделом печати в наркомате иностранных дел. Он иногда переводил беседы Сталина с иностранными гостями, понравился вождю и получил его фотографию с надписью «Уманскому. Сталин». Такая награда была поважнее любого ордена. В тридцать шестом году Константина Уманского отправили в Америку полпредом.

Он очень любезно и с интересом встретил представителей сионистского движения.

«Первым был вопрос о разрешении некоторым евреям выехать из России в Палестину или в другие страны, — описывали гости беседу с советским послом. — Мы предложили начать с обсуждения возможности выезда для тех евреев, которые приехали в Россию из мест, находящихся к западу от рубежа, который г-н Уманский назвал „линией Керзона“.

Линия Керзона — это линия восточной границы Польши, утвержденная государствами Антанты в девятнадцатом году. Иначе говоря, руководители Всемирного еврейского конгресса по-прежнему просили отпустить в Палестину польских евреев, среди которых было много сионистов.

Уманский, доброжелательно встретивший руководителей Всемирного еврейского конгресса, вскоре вернулся в Москву. Сталин и Молотов в нем разочаровались. Его утвердили членом коллегии наркомата иностранных дел, а в сорок третьем отправили послом в Мексику, что считалось второстепенным назначением.

В январе сорок пятого самолет, в котором он летел в Коста-Рику, потерпел аварию. Уманский с женой погибли. А за полтора года до этого столь же трагически ушла из жизни его дочь Нина — ее застрелил влюбленный в нее (и не желавший разлуки) сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина и застрелился сам…

Вместо Уманского послом в Америке стал бывший нарком иностранных дел М.М. Литвинов, отправленный в отставку в мае тридцать девятого, когда Сталин взял курс на сближение с нацистской Германией.

Обычно после увольнения следовал арест. Литвинов ждал, что и его заберут. Но Сталин не разрешил тронуть Максима Максимовича — одна из странностей, которую трудно объяснить. Считается, что Сталин не хотел этого делать, чтобы не усиливать отрицательного отношения к Советскому Союзу, потому что Литвинов был известен в мире и авторитетен. Вряд ли это реальное объяснение. Исчезали куда более авторитетные политики. Видимо, все-таки было что-то личное в отношении Сталина к Литвинову.

Два с лишним года Литвинов оставался не у дел. Никто ему не звонил, никто, кроме самых близких друзей, не приходил. Может быть, иногда его и охватывало отчаяние, но бывший нарком, человек с характером, держал себя в руках.

Когда Гитлер напал на Советский Союз, Литвинов вновь понадобился. Для всего мира он был символом антифашистской политики. Его стали приглашать в Кремль на встречи с иностранными дипломатами. Ему поручили выступать по радио, писать для английской и американской печати.

Девятого ноября сорок первого Максима Максимовича неожиданно назначили заместителем наркома и одновременно послом в Соединенных Штатах. Перед отъездом в Вашингтон Литвинова принял Сталин и сказал, что главное — заставить Америку помогать Советскому Союзу и вступить в войну.

«Когда наши дела стали катастрофически плохи и Сталин хватался за любую соломинку, он отправил Литвинова в Вашингтон, — вспоминал Анастас Иванович Микоян». Литвинов использовал симпатии к нему Рузвельта и других американских деятелей и, можно сказать, спас нас в тот тяжелейший момент, добившись распространения на Советский Союз закона о ленд-лизе и займа в миллиард долларов.

Максим Литвинов писал Молотову из Вашингтона, что Советскому Союзу следует установить близкие отношения с президентом Рузвельтом, который расположен к тесному сотрудничеству с Советским Союзом. Совет посла игнорировали.

Литвинов был, видимо, последним человеком на этом посту, который был достаточно по-мужски смел, чтобы высказывать начальству свои взгляды в лицо, даже понимая, что его ждет наказание.

В начале сорок третьего Литвинов говорил с обидой знакомому американскому журналисту: «Я больше не могу быть мальчиком на побегушках. Любой сотрудник в моем посольстве может выполнять ту работу, которая поручена мне. Мне приходится только подчиняться приказам. Это невыносимо. Я возвращаюсь домой».

Литвинов почти откровенно выражал несогласие с линией Молотова, и иностранные дипломаты это знали.

В начале апреля сорок третьего Литвинова отозвали в Москву. Прощаясь с ним, президент Рузвельт прямо спросил:

— Вы не вернетесь?

Максим Максимович сам не знал ответа на этот вопрос.

Несколько месяцев Литвинов числился послом, но понял, что в Вашингтон уже не вернется. В конце лета послом назначили Громыко. Литвинов сохранил пост заместителя наркома, но он был совершенно безвластен, даже не имел определенного круга обязанностей.

Послом в Соединенных Штатах стал человек, которому суждено было сыграть историческую роль в создании еврейского государства.

Андрей Андреевич Громыко, появившийся на свет в белорусской деревне Старые Громыки, начинал старшим научным сотрудником в Институте экономики Академии наук и преподавал политэкономию в Московском институте инженеров коммунального строительства.

В тридцать девятом году его вызвали в комиссию ЦК, которая набирала кадры для наркомата иностранных дел. Вакансий образовалось много. Прежних сотрудников, литвиновские кадры, или посадили, или уволили.

Комиссией руководили новый нарком Вячеслав Михайлович Молотов и секретарь ЦК по кадрам Георгий Максимилианович Маленков. Им понравилось, что Громыко — партийный человек, из провинции, а читает по-английски. Знание иностранного языка была редкостью. Громыко взяли. А он еще сопротивлялся, не хотел идти в наркомат иностранных дел…

В наркомате его оформили ответственным референтом — это примерно соответствует нынешнему рангу советника. Но уже через несколько дней поставили заведовать американским отделом. Высокое назначение его нисколько не смутило. Отдел США не был ведущим, как сейчас, главными считались европейские подразделения. Тем не менее Громыко несказанно повезло. Репрессии расчистили ему стартовую площадку.

Через несколько месяцев Андрея Андреевича вызвали к Сталину, что было фантастической редкостью. Даже среди полпредов лишь немногие имели счастье лицезреть генерального секретаря. В кабинете вождя присутствовал Молотов. Он, собственно, и устроил эти смотрины — показывал Сталину понравившегося ему новичка.

— Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в наше полпредство в Америке в качестве советника, — сказал Сталин. — В каких вы отношениях с английским языком?

— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, — доложил будущий министр, — хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

Вождь дал ему ценный совет:

— Когда приедете в Америку, почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу совершенствования знаний иностранного языка.

В октябре тридцать девятого года Громыко отправился в Вашингтон, где старательно изучал не только английский язык, но и историю, экономику и политику Соединенных Штатов. Андрей Андреевич не терял времени даром и не позволял себе наслаждаться заграничной жизнью. Это помогло ему стать выдающимся дипломатом и сделать блистательную карьеру. Конечно, к этому следует добавить его особое везение.

Много позже Молотов рассказывал:

Новому послу в Соединенных Штатах исполнилось всего тридцать четыре года. Это был выросший в глубокой провинции человек, преподаватель марксизма-ленинизма, то есть догматик и начетчик по профессии. Что-то из этих догм засело в нем навсегда, что-то он сумел преодолеть. Все-таки Андрей Андреевич попал в Америку сравнительно молодым, много читал, старательно занимался самообразованием.

Двадцать третьего сентября сорок третьего года представитель Еврейского агентства для Палестины в Вашингтоне Наум Гольдман пришел в посольство познакомится с новым послом.

— Советское правительство, — в обтекаемых дипломатических выражениях выразился Андрей Андреевич, — будет проявлять интерес к этим вопросам, и я буду очень рад вас видеть в любое время, когда у вас будет информация для меня.

Из беседы с Громыко Гольдман вынес такое впечатление: «Новый посол — моложавый, спокойный человек, очень осторожный, но симпатичный».

В сорок четвертом году Андрей Андреевич возглавил советскую делегацию в Думбартон-Оксе, где создавалась Организация Объединенных Наций. На конференции в Сан-Франциско в июне сорок пятого от имени Советского Союза он подписал Устав ООН. Этот символический акт навеки закрепил за ним место в истории дипломатии.

После создания Организации Объединенных Наций арабские страны тоже стали проявлять интерес к позиции Советского Союза в ближневосточных делах.

Одиннадцатого октября сорок четвертого года второй секретарь советской миссии в Египте Абдрахман Фисляхович Султанов отправил в Москву запись беседы с делегатом от палестинских арабов на конференции по созыву Панарабского конгресса Мусой аль-Алями.

Выпускник Института востоковедения Абдрахман Султанов в начале тридцатых работал в полпредстве в Саудовской Аравии, потом работал в Научно-исследовательском институте национально-колониальных проблем и Музее народов СССР. Во время войны его вновь взяли в наркомат иностранных дел.

Муса аль-Алями сказал советскому дипломату: «Палестинские арабы возлагают большие надежды на позицию Советского Союза в палестинском вопросе на мирной конференции. Нам хорошо известно, что Советский Союз не является заинтересованной стороной в этом вопросе, не имеет империалистических целей в арабских странах и отрицательно относится к сионистскому движению».

Арабский посланец, разумеется, не мог знать настроения Москвы, где заняли антиарабские и просионистские позиции. Это реализовывалось в практической работе дипломатов.

Двадцать пятого ноября сорок четвертого года новый заведующий Ближневосточным отделом НКИД Иван Васильевич Самыловский и посланник в Египте Алексей Дмитриевич Щиборин составили для заместителя наркома Деканозова записку: «О нашем отношении к панарабской федерации и созданию еврейского государства в Палестине».

Они отрицательно оценили планы арабов: «Стремления арабов к объединению и созданию единой панарабской федерации подогреваются и поддерживаются англичанами в той мере, поскольку это отвечает их планам укрепления своего влияния на Ближнем Востоке и создания барьера против возможного проникновения туда влияния Советского Союза».

Дипломаты предлагали не поддерживать эти стремления, но и против публично не выступать. Высказываться в пользу создания еврейского государства дипломаты тоже не рекомендовали, чтобы столь откровенно не провоцировать негативную реакцию арабских стран.

Задачи советской дипломатии в регионе руководители отдела рекомендовали ограничить чисто техническими аспектами:

ВВЯЗАТЬСЯ В ДРАКУ МЕЖДУ АМЕРИКОЙ И АНГЛИЕЙ

После возвращения в Москву Майский был назначен заместителем наркома иностранных дел. Но, как и Литвинов, без определенного круга обязанностей.

В сорок четвертом году Сталин потребовал от наркомата иностранных дел анализа послевоенной ситуации в мире. Сформировали несколько комиссий. Возглавляли их заместители наркома Литвинов, Лозовский и Майский. Собрали лучших экспертов, работали несколько месяцев.

Все предложили по существу одно и тоже: создать вокруг Советского Союза буфер безопасности, обезвредить Германию, не допустить создания в Европе военного блока, имеющего антисоветскую направленность, подписать с восточноевропейскими странами договоры о взаимопомощи.

Иван Майский передал наркому Молотову большую записку «О желательных основах будущего мира» (см. «Источник», 1995, № 4). Майский исходил из необходимости добиться гарантий безопасности для страны и длительного периода мира. Он исходил из того, что главная гарантия — превращение Европы в социалистическую, но это не может произойти в короткие сроки. Пока что важнее поддерживать хорошие отношения с Западом, прежде всего с Соединенными Штатами и Англией.