Накануне больших событий

«Моя сегодняшняя свобода основывается на серийной продукции, которая оскопляет нас и лишает каких-либо самостоятельных желаний. Это свобода лошади, чья упряжь позволяет двигаться лишь в одном направлении. Боже мой! В чем я свободен в моей чиновничьей рутине? Не больно это оригинально — сопутствовать сегодняшнему Бэббиту, смотреть, как он покупает свою национальную газетку, переваривает уже разжеванную мысль (рыбак, горец, пахарь — каждый по своей мерке), останавливается на одном из трех мнений, потому что на выбор предоставляются только три, затем наблюдать, как на конвейере он одиннадцать раз в минуту поворачивает на одну седьмую гайку, к которой приставлен, а потом завтракает в закусочной, где железный закон рабства лишает его возможности удовлетворить малейшее индивидуальное желание. За этим следует сеанс в кино, где сам господин 3. подавляет его с высоты своего величия безапелляционной глупостью, а в выходные дни — партия в бейсбол. Но никто не ужасается этой отвратительной свободе, являющейся попросту свободой небытия. Настоящая свобода заключается лишь в творческом действии. Рыбак свободен, когда его инстинкт направляет его. Скульптор, лепящий понравившееся ему лицо, свободен. Свобода выбрать из четырех моделей автомашин „Дженерал моторе“, или между тремя фильмами господина 3., или между одиннадцатью блюдами закусочной — карикатура свободы. Свобода лишь в том, чтобы сделать выбор между стандартными статьями в системе всеобщей схожести. Система эта дает возможность приговоренному к казни выбрать, быть ли посаженным на кол или повешенным, — и я восхищен тем, что ему предоставляется выбор! Дайте мне скорее правила игры в шахматы, чтобы меня что-то могло волновать! Скорее дороги, чтобы по ним куда-то идти! Скорее человека, созданного, чтобы быть освобожденным!..» — писал Сент-Экзюпери, впервые столкнувшись с «американским образом жизни».

Когда у границ Франции укреплялся нацизм, Антуан захотел собственными глазами взглянуть на то, во что в самой стране этот режим «превращает людей». При каждом абстрактном споре о качествах и недостатках того или иного строя Сент-Экс возражал: «Плевать я хотел на режим, важно знать, какой тип человека создается этим строем!» В начале лета 1937 года, возвратившись из последней поездки в Испанию, на Мадридский фронт, он отправляется на своем «Симуне» в Германию. Из Бурже он вылетел в Амстердам, а оттуда в Берлин. К его большому удивлению, французский военно-воздушный атташе Стелла поджидал его на авиационном поле в Темпельгофе. В то время в Германии существовало столько запретных зон, что маршрут воздушной прогулки над страной должен был быть тщательно подготовлен летчиком. Сент-Экс пренебрег этим или забыл это сделать. Власти взяли его на заметку и сообщили во французское посольство.

Комфортабельный отель «Эден» с его интернациональной клиентурой показался Антуану малоподходящим для ознакомления с людьми страны. Погода стояла хорошая, и Сент-Экс, забыв уже о предупреждении, решил прогуляться куда глаза глядят в немецком небе. Антуан взял курс на Висбаден, откуда хотел поехать к друзьям в Рудесхейм. Друзья эти, сами недавно прибывшие из Канады, сообщили ему по телефону в Берлин, что авиационное поле в Висбадене пожалуй, лучше, чем во Франкфурте.

Пролетая над Касселем на высоте двух тысяч метров, Сент-Экс внезапно услышал какой-то странный запах, который явно шел от его «Симуна». Горела не то краска, не то какая-то прокладка. Авиационное поле в Касселе давало возможность немедленно совершить посадку. Но вместо того чтобы так и поступить, Антуан начал кружить, пытаясь в воздухе устранить неполадку. Не обнаружив ничего и несмотря на то, что запах не прекращался, Сент-Экс взял курс на Рейн. Пролетев над лесным массивом, возвышавшимся над рекой, он заметил большое поле. Видно было, что за покрывающим его газоном тщательно ухаживают, но нигде ни одного уродливого ангара, ни контрольной вышли. Только ветровой флажок слегка надувался, указывая на то, что это посадочная площадка. «Странно, — подумал Сент-Экс, пролетая на бреющем полете над полем, — ни самолета, ни души. Ладно, приземлюсь, видно будет», — оптимистически решил он.

Как только колеса коснулись земли, из-за деревьев выскочило около пятидесяти мальчишек в черных трусах, голых по пояс, и окружило самолет. Они были очень взволнованы, говорили все сразу и наперебой, обсуждая что-то. Самолет находился в самом центре авиационного поля, стояла неимоверная жара, рубашка Сент-Экса прилипла к спине, и он все время утирал пот с лица. Антуан сделал попытку выйти из кабины. Но ребята воспротивились этому. Внезапно они расступились и пропустили какого-то офицера, который попытался объясниться с летчиком. Сценка, носившая комический характер, грозила принять трагический оборот: собеседники не понимали друг друга и начинали выходить из себя, каждый обвиняя другого в нежелании его понять. Сент-Экзюпери побивал все рекорды по неспособности к иностранным языкам. Когда он пытался объясниться по-немецки, неизвестно было, говорит ли он на провансальском наречии или по-арабски. Так или иначе, никто бы не обнаружил в его речи и намека на немецкий язык. Тем не менее в результате долгого обмена слов Антуан сообразил, что он приземлился на военном, аэродроме. На своем ломаном языке он дал понять офицеру, что сейчас же снимется и приземлится во Франкфурте.

Не тут-то было! Офицер категорически возражал: «Нет, нет, невозможно. Вы останетесь здесь!» Затем, полагая, что так будет яснее, добавил: «Кассель... шпион... телефон... Берлин...»

Сент-Экса начинало это забавлять. Он снова попытался вылезти из душной кабины, но опять натолкнулся на сопротивление. Все же офицер смилостивился, велел откатить самолет на самый край поля и разрешил летчику в ожидании дальнейших указаний вылезти на крыло. Время подходило к полудню. В течение всего этого прекрасного летнего дня продолжалась все та же комедия. Солнце пекло немилосердно. Сент-Эксу, наконец, удалось слезть и растянуться на траве под крылом. Лежа здесь, он то смеялся, то озабоченно курил и потягивал пиво, которое ему принесли ученики-летчики. Около шести часов вечера к самолету подъехал на машине какой-то пожилой офицер. Путаясь и запинаясь во французской речи; он объяснил Сент-Экзюпери, что тот обвиняется в шпионаже: он де кружил над Касселем, а затем обнаружил военный объект под Висбаденом. В результате многочисленных телефонных переговоров с французским посольством и под его гарантию власти разрешили летчику вылететь во Франкфурт, но только в сопровождении офицера.

Несколько часов спустя Антуан уже сидел за столиком кафе на берегу Рейна и, потягивая из стакана «Иоганнесберг», пытался завести беседу с молодой немкой на тему о национализме. Молодая женщина, говорившая немного по-французски, рассказала ему о лагерях гитлеровской молодежи, где обучался ее брат. Но на фоне мягкого рейнского пейзажа черты нацизма как-то скрадывались и сильнее выступали черты замечательной крестьянской цивилизации. На всем лежал отпечаток мягкости...

И все же это не обмануло внутреннего чутья Антуана. В 1938 году, проводя курс лечения в Виши, он только и говорил о драме, которая вот-вот разразится в ближайшие годы. В феврале 1939 года он вновь совершает поездку по Германии.

На этот раз Антуан отправился в свою поездку на машине. Ночью, где бы он ни находился, его будил лязг железа, скрип гусеничных передач, топот тысяч ног, сотрясавших землю. Везде и всюду гитлеровская военная машина пришла в движение. Женщины, к которым он обращался с вопросами, только вздымали руки к небу и, вздыхая, говорили: «Разве поймешь! Война всегда война». Как только они замечали поблизости какого-нибудь мальчика или юношу, они тотчас же замолкали. Попадались, однако, и более смелые. Однажды, в то время как Сент-Экс пил кофе в одном кафе в Нюрнберге, он услышал размеренный топот ног и гортанные крики, которыми сопровождались военные учения. Двенадцатилетние мальчуганы в полном военном обмундировании гордо маршировали по улице, чеканя шаг. Должно быть, вопрошающий взгляд Сент-Экзюпери был очень выразителен, потому что обслуживающая официантка, подойдя к его столику, прошептала: «Вот видите, мой сын тоже среди них. Они забирают их от нас совсем еще детьми! И потом они уже больше не ваши дети. И не на что больше надеяться!»

В Берлине Сент-Экс попросил разрешения: посетить школу командного состава. Сопровождал его при этом посещении Отто Абец, будущий немецкий представитель при правительстве Петэна, то есть фактический гаулейтер оккупированной Франции. Абец любезно предложил ему посетить ряд заводов, центров профессионального обучения и т. д. «Удивительно, — говорил Антуан, — как в тоталитарных странах пропагандируют посещения в сопровождении гида!»

Из школы фюреров в Крессинзее Сент-Экс вернулся полный отвращения: «Ну и хороши же их начальнички! Вот он, их порядок! Ну и культура!»

Действительно, в этой школе развивали все качества, кроме умственных. Когда Антуан осматривал школьную библиотеку, его поразил весьма разнообразный состав книг. Но на вопрос: «Разрешается ли учащимся читать Карла Маркса, Огюста Конта?» — ему ответили, что юные «фюреры» свободны читать все, но не делать самостоятельных выводов из прочитанного. Безусловное превосходство принципов немецкого национал социализма должно быть сохранено...

За этим последовало «Хайль Гитлер!», щелкание каблуками и возвращение к машине. В машине Антуан все же не удержался и сказал Абецу: «Создаваемый вами тип человека меня не интересует».

Вероятно, в этот день он и записал в свой блокнот крылатую фразу, вошедшую потом в «Послание заложнику»:

«Порядок ради порядка оскопляет человека, лишает его основной силы, заключающейся в том, чтобы преображать мир и самого себя».

Абец всячески пытался сгладить плохое впечатление писателя о «великом рейхе», но безуспешно.

Берлин задыхался от тягостной атмосферы. Во французском посольстве царила тишина, насыщенная нервозностью. Господин Кулондр, француз-Берлин задыхался от тягостной атмосферы. Во французском посольстве царила тишина, насыщенная нервозностью. Господин Кулондр, французский посол, казалось, был совершенно убежден в бесполезности каких-либо демаршей перед диктатором, «чьи армии уже завоевывали страны на благо всем...». Утром 15 марта из уст в уста стали передаваться подробности о той ночи, которую чехословацкий президент Гаха провел на Вильгельмштрассе.

Узнав, что с ним пожелал встретиться Геринг, и опасаясь, что границы вот-вот закроют, Сент-Экзюпери поспешил вернуться во Францию. Он далеко не все увидел из того, что хотел видеть, но успел составить себе мнение: «В нацизме я ненавижу тоталитаризм, который является самой его сущностью. Рабочих Рура заставляют маршировать перед картинами Ван-Гога, Сезанна и хромолитографией. Естественно, они высказываются за хромолитографию. Тогда накрепко запирают в концлагеря всех кандидатов в Сезанны и Ван-Гоги, всех великих антиконформистов и кормят покорное быдло хромолитографиями».

Свое глубокое неприятие тоталитаризма Сент-Экзюпери резюмировал в одной фразе: «В мире, где воцарился бы Гитлер, для меня нет места!»

«Анри Гийоме! Тебе, мой товарищ, посвящаю я эту книгу». Этими словами открывалась «Земля людей». В то время как книга печаталась в типографии под Парижем, друг его и наставник в летном деле, которого в последние годы он видел лишь мельком между двумя поездками, изучал для компании «Эр Франс» возможности регулярного сообщения с США через Северную Атлантику.

Гийоме только что вернулся в Париж из США, когда в час ночи в его квартире раздался настойчивый телефонный звонок. Взволнованный голос на другом конце провода прокричал:

— Анри, поклянись, что ты еще ничего не знаешь!

— Что?

— Поклянись, что ты еще ничего не знаешь!

— Да и чем это ты?

— Тогда сейчас буду у тебя.

В два часа ночи Антуан примчался к Гийоме и вручил ему еще пахнущую свежей краской свою книгу, которую заставил сброшюровать специально для него.

Прошло еще несколько месяцев, прежде чем товарищи снова свиделись, на этот раз на более долгий срок. Произошло это уже после возвращения Антуана из поездки по Германии. Окрыленный успехом «Земли людей», в озарении начинающейся подлинной литературной славы, одновременно обещающей ему близкий конец и его материальных мытарств, Сент-Экс мчится к другу. 29 мая Гийоме празднует свое тридцатисемилетние. Правительство наградило его в ознаменование этого дня за заслуги перед отечественной авиацией командорским крестом Почетного легиона. Сент-Экс должен вручить ему орден во время официальной церемонии. Одновременно Гийоме должен вручить Антуану офицерский крест, к которому он был представлен после аварии в Гватемале. Оба так волнуются, что не могут произнести ни слова. Наконец Гийоме взволнованно бормочет:

— Помнить, Сент-Экс, ту ночь в Тулузе?

— Еще бы! Я никак не мог «разобраться»...

Лицо Гийоме расплывается в светлую улыбку.

— И все же ты «разобрался»...

После официальной части празднества в домике, расположенном среди сосен на берегу Бискаросского лимана, где Гийоме неустанно производил испытания большого пассажирского гидроплана «Капитан де вессо Пари», состоялся обед. На этом памятном обеде присутствовали все ближайшие соратники Гийоме, к которым присоединились Жан Люка и жена Нэри, бывшего радиста Гийоме на борту трансатлантического гидроплана. Не был забыт и знаменитый фокстерьер Гийоме Лупинг — рекордсмен перелетов через Южную Атлантику.

Волнение двух друзей — виновников торжества — передалось всем присутствующим. Да и не удивительно! Тому, кто ничего не знал бы об их долголетней дружбе, поведение их раскрыло бы глаза. Оба почти не в состоянии были говорить, обрывали себя на полуслове, нервно хватаясь за сигарету или выпивая глоток вина. Эта наивная стратегия не могла обмануть никого, а в один особенно трудный для обоих момент только появление на столе огромного именинного торта с зажженными тридцатью семью свечами спасло их от того, чтобы разразиться слезами.

Для Сент-Экса, долгое время лишенного общества товарищей, этот день был особенно знаменателен. Блудный сын, он как бы снова возвращался в родную семью. День этот разом стер память о многолетних невзгодах. С благодарностью принял он предложение Гийоме лететь с ним в Нью-Йорк.

Возвратясь на короткое время в Париж, он спешит утрясти все свои дела. А их немало. Нью-йоркское издательство пустило в производство его последнюю книгу еще до того, как она была закончена. В последнюю минуту Сент-Экзюпери включает в американское издание специальную главу «Человек и стихия». Книга вышла в Америке в июне, после присуждения писателю «Большой премии романа» Французской академии, и на долю ее сразу выпадает огромный успех. Сент-Экзюпери буквально завален всякими Предложениями. Но он категорически отказывается делать что-либо наспех.

5 июня он уже снова с Гийоме и 7-го вылетает с ним на борту гидроплана «Капитэн де вессо Пари» в Нью-Йорк. Это седьмой рейс, совершаемый Гийоме через Северную Атлантику. Пилот хочет побить свой собственный рекорд быстроты перелета. На пути в Нью-Йорк он подвергает самолет последним испытаниям. Хотя команда в глубине души сознает, что тяжелый воздушный корабль по конструкции своей устарел — в это время уже начинают летать первые американские «клипперы», — но люди не жалеют усилий. 10-го, после короткой посадки в Хорта (Азорские острова), гидроплан прибывает в Нью-Йорк. Сент-Экса сразу же осаждают его издатель, репортеры от радио и газет, его буквально рвут на части. Он не успевает даже навестить своих американских друзей. Единственное спасение — общество товарищей из команды гидроплана. Он больше не покидает их. Накануне отлета он сопровождает Гийоме на борт гидроплана. Механики готовят воздушный корабль к отлету. Сент-Экс садится за штурвал, с тоской смотрит на циферблаты приборной доски. Плеск волн о корпус гидроплана вызывает у него почти физическую боль. Чувствуется, он весь во власти воспоминаний. Гийоме смотрит на него с грустной улыбкой.

Несколько минут они молчат. Затем Сент-Экс медленно подымается во весь рост, кладет руку на плечо товарища, сильно сжимает его и решительно произносит:

— Я лечу с тобой...

15 июля «Капитэн де вессо Пари» вылетает в обратный рейс во Францию. Оставив своего издателя, репортеров радио и газет, Сент-Экс тоже на борту. Это первый беспосадочный рейс воздушного корабля. Несмотря на то, что всю дорогу барахлит одни мотор, экипаж справляется со своей задачей и ставит новый рекорд. Полет длился двадцать восемь часов двадцать восемь минут.

В начале августа Сент-Экзюпери снова едет в Нью-Йорк. Издатель настойчиво требует его присутствия. За время его отсутствия американцы раскопали, что он потомок Жоржа-Александра-Сезара де Сент-Экзюпери, который прибыл в 1780 году на борту «Тритона» сражаться за американскую независимость и принял участие под начальством графа де Грасса в высадке на побережье штата Виржиния, а затем участвовал во взятии Йоркстауна. Теперь, помимо литературной славы, Сент-Экс почти национальный герой. В его честь устраиваются приемы, коктейли, его заставляют выступать по радио, он надписывает в книжных лавках экземпляры своей книги, ему не дают ни минуты покоя. Если моментами он и сожалеет о своей былой свободе, то все же принимает эти знаки внимания с какой-то застенчивой радостью. Американцы, с которыми он встречается, обворожены немного детской улыбкой этого детины. Но вскоре он перестает улыбаться. На лице его отражается все нарастающее беспокойство. Он уже не может беспечно радоваться жизни. Из-за океана приходят все более упорные слухи о готовящейся войне.

Может, тут кое-кто и тешил еще себя надеждой на то, что все благополучно утрясется. Но Сент-Экзюпери не принадлежал к разряду этих слепцов. Он еще не забыл о своих двух поездках в Германию, где убедился в том, что французская пропаганда, представляющая Германию голодной и нищей, в полном упадке, глупа и опасна. Он спешит вернуться на родину, Мюнхенское соглашение не усыпило его. Возможна, он в это время помышляет о том, чтобы использовать свой незаурядный литературный талант и открыть соотечественникам глаза на подстерегающую их опасность. Но поздно.

26 августа 1939 года на океанском лайнере «Иль де Франс» Сент-Экзюпери прибывает в Гавр. Смешавшись с толпой пассажиров и встречающих, среди которых не слышно ни радостных возгласов, ни смеха, Антуан сходит на берег и спешит на поезд в Париж. Дома в корреспонденции, прибывшей в его отсутствие, он находит мобилизационный листок: «Капитану запаса Антуану де Сент-Экзюпери надлежит явиться 4 сентября на военный аэродром Тулуза-Монтодран».

«Странная война»

Когда Сент-Экзюпери прибыл в столицу Лангедока, ему сразу же вспомнилось, как он приехал сюда тринадцать лет тому назад. Бывал он в Тулузе и потом не раз. Но сегодня — совсем другое дело. Тринадцать лет жизни среди опасностей, общение с товарищами, радости и горе, постоянные заботы сформировали его — он вырос, созрел.

Антуан уже не был тем робким парнем, который, сидя на своем чемодане, поджидал ветхий автобус. Но, как и тринадцать лет тому назад, он чувствовал, что в его жизни наступил резкий поворот. Он вступал в эту новую полосу без страха, но с тяжелым сердцем.

По прибытии к месту назначения Сент-Экса, как это водится, подвергли тщательному обследованию. Его заставили проделать в комнате ряд акробатических упражнений и в результате испытаний признали негодным к несению военной службы. Кстати сказать, он и в юности не проявлял большого рвения к физическим упражнениям.