Семья
Карл Эмиль Максимилиан Вебер родился в Эрфурте (Тюрингия) 21 апреля 1864 года в богатой буржуазной семье.
Его дед по отцовской линии был крупным промышленником, сколотившим состояние на торговле текстилем, другой дед по линии матери принадлежал к состоятельному англо-немецкому купеческому роду Валленштейнов. Клан ВеберовВалленштейнов (вместе с родственными им семействами Иолле, Суше и Бенеке) играл очень заметную роль в экономике Германии.
Год рождения Макса Вебера совпал с короткой войной между Германией и Данией, которая положила начало объединению немецких земель вокруг Пруссии и появлению Германской империи.
В 1869 году, после рождения еще одного сына Альфреда, Веберы переехали в Берлин и поселились в одном из пригородов прусской столицы — Шарлоттенбурге.
Глава семейства Максимилиан Вебер был ярым шовинистом и большим поклонником Бисмарка. Вступив в националлиберальную партию, он несколько раз избирался депутатом прусского ландтага, а позже добрался и до имперского парламента — рейхстага, где стал одним из руководителей заседавшей там либеральной фракции.
В отличие от отца, человека очень деятельного и жизнелюбивого, мать Макса Элен (урожденная Валленштейн) была женщиной строгой и глубоко верующей. Хотя наиболее известный ее предок (генералиссимус Альбрехт фон Валленштейн) прославился как защитник католической веры, сама она была ярой кальвинисткой и вела аскетический образ жизни.
Благодаря родителям, Вебер-младший еще в детстве познакомился с представителями германской интеллектуальной элиты того времени. В доме бывали знакомые и друзья отца, такие как историк и политик Генрих фон Зибель, историк Генрих Трейчке, философ и основатель «понимающей» психологии Вильгельм Дильтей, а также знаменитый историк Древнего Рима Теодор Моммзен. Все они по своим политическим убеждениям были сторонниками Бисмарка, выступавшего за объединение Германии вокруг Пруссии.
Правда, если создатель Второго Рейха объединял Германию «железом и кровью», то многие из окружения Вебера-старшего предпочитали наблюдать нежели действовать.
Среди знакомых матери следует выделить двух историков либерального направления — Фридриха Шлоссера и его ученика Георга Гервинуса. Оба они ненавидели тот воинственный прусский дух, который стал духом Второго Рейха. Германия для них была в первую очередь родиной Гете и Шиллера, страной образцовой западноевропейской культуры. За свои взгляды Гервинус вместе с шестью дру гими профессорами был уволен из Геттингенского университета.
Шлоссер же после смерти отца Элен жил в доме Валленштейнов на правах друга семьи. Он пытался играть при ней роль своеобразного духовного наставника. В конце концов, пожилой ученый воспылал страстью к юной девушке и настолько докучал ей своими ухаживаниями, что она вынуждена была переселиться к своей сестре Иде, жившей в Берлине вместе с супругом, известным историком Генрихом Баумгартеном. Здесь Элен познакомилась с Вебером-старшим и вышла за него замуж.
Как видим, атмосфера, в которой рос Вебер-младший, была наполнена не только интеллектуальными дискуссиями, но и весьма запутанными личными отношениями, что, несомненно, повлияло на его творчество.
Детство и отрочество
В раннем детстве Макс заболел менингитом. Вынужденное затворничество развило в нем созерцательность, которая с годами переросла в страсть к чтению и литературным опытам. Учеба сначала в частной школе, а затем в одной из берлинских классических гимназий, отнюдь не сделала его более общительным. Хотя отношения с товарищами и преподавателями складывались вполне нормально (как ни странно, тихий и задумчивый юноша периодически участвовал в кутежах), царившая в этих заведениях почти военная дисциплина явно ему не нравилась.
Большую часть времени он посвящал занятиям. Макс много читал Лютера, Макиавелли, Канта, Шопенгауэра.
В 13 лет им уже были написаны несколько очерков по римской и германской истории, а также философский опус «Размышление о национальном характере, развитии и истории индогерманских народов». б Окончив в 1882 году гимназию, Вебер поступил на юридический факультет Гейдельбергского университета, одного из самых престижных в стране. Кроме юриспруденции Макс изучал еще историю и теологию. Он, видимо, колебался между карьерой политика и карьерой ученого. Первая позволила бы удовлетворить его стремление к «реальной» деятельности, вторая — отвечала интеллектуальным склонностям.
Студенческая жизнь Вебера была похожа на жизнь любого нормального немецкого «бурша» — с вечеринками и потасовками. Последствия бурной молодости вполне отразились на его внешности и здоровье.
Подобно большинству молодых немцев его поколения, Макс, выросший под грохот побед, которые сопровождали строительство Германской империи, был не чужд военной романтике.
В 19-летнем возрасте, отложив на время учебу, Вебер добровольно отправился в Страсбург, где прослужил год в одной из армейских частей — сначала солдатом, а затем офицером. Выйдя в запас, он и потом с неизменным энтузиазмом посещал военные сборы (в 1885, 1887 и 1888 годах), но все-таки избрал карьеру ученого.
Возможно, на принятое им решение повлияла семья сестры его матери. Ида и Генрих Баумгартены жили в то время в Страсбурге, и Макс часто бывал в их доме. Однако отец юноши не приветствовал эту дружбу и даже воспользовался своими связями, чтобы ускорить присвоение своему сыну офицерского звания.
Поднявший копье
Вернувшись из Страсбурга, Вебер продолжил учебу, но уже не в Гейдельбергском, а в Берлинском университете.
В 1886 году он сдал экзамен по юриспруденции и, перейдя в Геттингенский университет, еще через три года защитил диссертацию «К истории торговых обществ в Средние века». Эта его работа сразу же привлекла внимание науч ного сообщества.
Чтобы материально не зависеть от родителей, Макс устроился на работу помощником адвоката, а в 1894 году стал членом Германской адвокатской коллегии. Вебер все еще колебался в выборе между политикой и наукой и как можно дольше пытался сохранить за собой оба варианта. В любом случае — из адвокатов было достаточно просто перепрофилироваться в политики. Следуя по стопам отца, Макс даже вступил в национал-либеральную партию.
В 1891 году Вебер занял должность приват-доцента Берлинского университета. Круг его исторических интересов начал сдвигаться от Средневековья к периоду Античности. Тогда же он стал сотрудничать с Союзом социальной политики и реформистским Евангелическо-социальным конгрессом.
Задачей этих организаций было смягчение наиболее вопиющих социальных контрастов капиталистического общества.
Руководители конгресса надеялись также убедить капиталистов добровольно расстаться с частью своих доходов во имя соблюдения христианских заповедей.
Как представителю этих организаций, молодому ученому довелось провести несколько исследований, имевших вполне прикладное значение. Благодаря опросу сельскохозяйственных рабочих, проведенному им в районах к востоку от Эльбы, были получены ценные статистические сведения.
Ссылаясь на эти данные, Союз социальной политики добился принятия мер, которые способствовали некоторому облегчению положения батраков. Сам Вебер приобрел репутацию «аграрного эксперта с националистическим духом», однако, такая практическая работа все-таки была для него, скорее, исключением, нежели правилом.
Тем не менее, занимаясь Античностью и Средневековьем, он находил в этих эпохах черты современного ему капитализма.
Речь в данном случае шла, конечно же, ни о формах собственности, а о способах хозяйствования. Здесь Вебер шел следом за своими академическими учителями — Карлом Книсом, Августом Мейтценом и Левином Гольдшмидтом.
И все же написанная им в 1893 году диссертация «Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права» даже специалистов поразила новизной и оригинальностью некоторых трактовок.
Как отмечает современный немецкий социолог Д. Кеслер, закат Римской империи в изложении Вебера выглядел следствием аграрно-капиталистической бесхозяйственности и абсолютного неумения имперских правителей разбираться в проблемах экономики. Сегодня такая трактовка выглядит несколько упрошенной, но современникам Вебера она показалась убедительной. Даже Теодор Моммзен, живой классик и корифей тогдашней исторической науки, ознакомившись с его диссертацией, написал: «Когда я должен буду сойти в могилу, я с радостью скажу никому иному, кроме высокочтимого Макса Вебера: Сын мой, вот мое копье, которое стало слишком тяжелым для моей руки».
К сожалению, Веберу не понадобилось копье, унаследованное от Моммзена. Он так и не стал «полноценным» историком, тем более такого специфического периода как Античность.
В сущности, рамки какой-либо одной научной дисциплины вообще оказались слишком тесны для него; он был и политическим экономистом, и юристом, и философом, и, наконец, социологом. В результате Вебер превзошел Моммзена во всех сферах кроме одной — истории Древнего Рима.
Самые счастливые годы
В 1893 году Вебер блистательно защитил диссертацию.
Произошли изменения и в его личной жизни — он женился на своей троюродной сестре Марианне Шнитгер. Марианна оказалась идеальной спутницей жизни для Макса. Она создала ему прекрасные условия для работы, и не докучала ревностью. Последнее достоинство было не лишним, поскольку яркая личность Вебера магически действовала на женщин. Тем не менее во многом именно благодаря долготерпению супруги все его увлечения носили мимолетный характер. Сам он, во всяком случае, считал себя «не способным любить», а собственную жену воспринимал не столько как женщину, сколько как надежного друга. Впоследствии, после смерти супруга, Марианна многое сделала для пропаганды его имени…
В 1894 году Вебер занял должность профессора политической экономии в университете Оренбурга и собирался очень серьезно заниматься преподавательской деятельностью.
Свой выбор он обосновал таким образом: «На самом деле, я все-таки не ученый; научная деятельность для меня — лишь отдохновение в часы досуга… Мне необходимо ощущение активной практической деятельности, и я надеюсь, что преподавательская сторона должности профессора удовлетворит это мое страстное желание».
Во Фрейбурге им были написаны две брошюры чисто экономического характера «Биржа и биржевые сделки» и «Биржа и ее значение», которые стали первыми его сочинениями, переведенными в России.
В 1896 году Вебер вновь возвратился в Гейдельбергский университет на кафедру национал-экономии и финансов, унаследованную от своего учителя Карла Книса. В неофициальном рейтинге германских научно-учебных заведений эта кафедра занимала намного более высокую позицию, нежели аналогичная во Фрейбурге. Вебер был блестящим оратором и, бесспорно, умел «зажечь» студенческую аудиторию.
Неслучайно один из слушателей этих лекций вспоминал:
«Его обросшее растрепанной бородой лицо источало сумеречный жар образов бамбергских пророков… Он яростно уничтожал все покровы любых ожиданий».
Болезнь
К 30 годам у Вебера были все условия для идеальной научной карьеры. Но в этот момент в жизни ученого происходит личная драма…
С самого детства Макс разрывался между своими родителями.
В юности он больше ориентировался на отца, пытаясь, подобно Веберу-старшему, «взять от жизни все, что можно». Однако со временем, в значительной степени благодаря Генриху Баумгартену, нравственные ориентиры Макса начали меняться. Он все больше сближался с матерью, принимая ее сторону во время семейных конфликтов.
В начале 1897 года между сыном и отцом состоялось бурное объяснение. Вебер-младший обвинил родителя в том, что своими изменами и легкомысленным образом жизни он унижает мать, которая, бесспорно, достойна лучшей участи.
Взбешенный Вебер-старший покинул дом, фактически разорвав отношения с женой и сыном. Через семь недель пришла весть о том, что отец умер от желудочного кровоизлияния.
Сын винил себя в смерти отца, что привело к нервному срыву. Макса мучила бессонница, часто он не мог сдержать рыдания. Целых четыре года оказались вычеркнутыми из жизни.
Мемуаристы описывали его состояние как «близкое к коллапсу», a мать, вместо слов поддержки, советовала «не распускаться» и «взять себя в руки». Опорой для Вебера была только супруга. В это тяжелое для мужа время она сопровождала его в путешествии по Европе (в основном по Италии) и Северной Америке.
К счастью, финансовых проблем для Вебера не существовало.
Даже в периоды, когда он не мог зарабатывать на жизнь, нехватка средств легко покрывалась за счет семейных капиталов.
Меж Кантом и Ницше
Макс заболел в возрасте 33 лет, когда многие начинают задумываться о смысле жизни. Некоторые биографы считают, что именно благодаря перенесенным душевным страданиям Вебер окончательно решил посвятить себя научной деятельности.
Более четко определилась тематика его исследований, на которых тоже лежал отпечаток перенесенных личных потрясений.
В наиболее известных своих работах он постоянно обращается к двум темам — лидерству в политике (привет отцу) и влиянию духовного религиозного фактора на жизнь общества (привет матери).
Двойственность веберовской натуры сказалась и на его мировоззрении. С одной стороны, он находился под мощным влиянием кантовской философии, привлекавшей его своим этическим пафосом. Кантовскому нравственному требованию честности и добросовестности в научных исследованиях он оставался верен до конца жизни.
С другой стороны, Вебер чтил Т. Гоббса и Н. Макиавелли, разделяя их политический реализм и желание любой ценой добиться цели. Сильное впечатление произвел на него и Ф. Ницше, считавший нравственные ограничения уделом слабых.
Итак, с одной стороны идеалист И. Кант, с другой — реалист (в узко политическом смысле этого слова) Н. Макиавелли и «сильная личность» Ф. Ницше. Оказавшись между этими двумя полюсами, Вебер так и не смог достичь гармонии ни в своей душе, ни в своих теоретических построениях.
Возвращение в науку
В 1901 году Вебер вернулся к научной деятельности и начал работу над сочинением «Протестантская этика и дух капитализма», многие положения которого явно вытекали из опыта его собственного общения с матерью. К это му же времени относятся его попытки вернуться к препода вательской деятельности.
Гейдельбергский университет предложил ему должность «почетного профессора», что означало неполную рабочую неделю и отсутствие права голоса на Ученом совете. Вебера это устраивало, но даже сравнительно небольшая нагрузка вскоре уже казалась ему непосильной. В 1907 году он полу чил значительное наследство и вышел в отставку. С этого мо мента Вебер стал «свободным ученым».
Впрочем, работы у Вебера хватало и без университета. В 1903 году вместе с Эдгаром Яффе ‹…› и Вернером Зомбартом (экономистом, историком и философом) он начал издавать «Архив социальной истории и социальной политики», ставший самым известным германским (да, пожалуй, и европейским) социологическим журналом. В 1904–1905 годах в журнале была опубликована «Протестантская этика и дух капитализма», наделавшая много шума.
В августе 1904 года вместе с женой и другом семьи Эрнстом Трельчем, теологом и теоретиком культуры, Вебер приехал в Америку на Интернациональный конгресс искусства и науки, который проходил в рамках Всемирной выставки в Сент-Луисе. Здесь он встречался не только с учеными и деятелями искусства, но и с представителями различных протестантских течений, промышленниками, политиками.
Четыре месяца, проведенные в США, оказались чрезвычайно насыщенными. Вебер с огромным интересом наблюдал за жизнью американцев. Больше всего его поразили самостоятельная политика президента Теодора Рузвельта, тамошняя «политическая машинерия», американский феминизм, расовый вопрос и крайняя бюрократизация в экономической сфере. Посещение Сент-Луиса стало для четы Веберов своеобразным путешествием в будущее, заставив их по-другому взглянуть на многие проблемы Старого Света.
Вебер и Россия
В это же время Вебер с большим интересом следил за событиями русской революции 1904–1905 годов. После введения в России конституции, им были написаны две статьи:
«К положению буржуазной демократии в России» и «Переход России к мнимому конституционализму». В них он подвергал сомнению искренность сделанных царем уступок и способность русского общества воспользоваться своими завоеваниями.
Обе статьи вышли в России в виде отдельной брошюры, перевод которой был сделан женой известного русского социологанеокантианца Б. Кистяковского. Сам Кистяковский получил образование в Германии, переписывался и лично встречался с Вебером, а также снабжал его научными и статистическими материалами. Он же помог ему и с изучением русского языка. Русский стал одним из тех семи или восьми языков, на которых Вебер объяснялся совершенно свободно.
В 1906 году в Петербурге была напечатана его книга «Исторический очерк освободительного движения в России и положение буржуазной демократии», в которую вошли и обе его статьи о русском конституционализме. Книгу немедленно запретили как антироссийскую и революционную, а все экземпляры, успевшие поступить в продажу, были конфискованы и подверглись сожжению.
П. Струве и С. Булгаков, тогдашние властители дум российской интеллигенции, обошли работу Вебера молчанием, хотя и были знакомы с ее содержанием. Объяснялось это, возможно, тем, что немецкий ученый, по сути, призывал продолжать и углублять революцию, а для наиболее проницательных русских мыслителей было уже очевидно, что революционный путь может привести в пропасть.
Любопытно, что тот же С. Булгаков в сборнике «Вехи» опубликовал статью «Героизм и подвижничество», где проанализировал веберовские идеи о протестантской хозяй ственной этике и «духе капитализма». Судя по содержанию статьи, С. Булгаков считал, что этот «дух» отнюдь не был лишним и для России.
И все же в России Вебера, как сторонника «Великой Германии», автоматически причислили к «русофобам», а потому не печатали вплоть до начала 1920-х годов, пока Россию царскую не сменила Россия советская. Затем, когда после сближения с Германией наступил период «охлаждения», издавать его снова перестали. «Второе открытие» Макса Вебера произошло только в конце 1980-х годов, во времена «перестройки», и продолжается вплоть до сего времени.
Перед войной
Период между возвращением из Америки и началом Первой мировой войны был наиболее продуктивным для Вебера. В это время вышли статьи, которые стали классикой социологической науки: «Объективность социальнонаучного и социально-политического познания» (1904),
«Критические исследования в области логики наук о культуре» (1906), «Смысл „свободы от оценки" в социологической и экономической науке» (1913).
В 1908 году, окончательно размежевавшись с Союзом социальной политики, Вебер решил создать сугубо научную организацию, в которой занимались бы исключительно естественнонаучными исследованиями. 3 января 1909 года состоялся учредительный конгресс Немецкого социологического общества, на котором был избран президиум новой организации в составе Фердинанда Тенниса (председатель), Вернера Зомбарта, Георга Зиммеля и Макса Вебера (казначей). Именно тогда сам Вебер впервые назвал себя социологом…
В том же 1909 году тюбингенский издатель Пауль Зибек предложил Веберу редактировать многотомные «Очерки со циальной экономики». Третья часть, носившая общее название «Хозяйство и общества», должна была состоять из двух больших блоков. Один из них — «Хозяйство, общественные порядки и власти» — писал Макс Вебер, другой — «Развитие хозяйственных и социально-политических систем и идеалов» — Ойген фон Филиппович.
Наряду с редакционной работой Вебер участвовал и в политической жизни Германии. Правда, в реальности это участие ограничивалось ролью мудрого советника, к которому почти не прислушиваются власть предержащие. Хотя Вебер вполне разделял господствующие в германском обществе шовинистические настроения, он не был уверен, что нынешние правители действительно смогут установить гегемонию Германии во всем мире.
То что именно Германия является образцом для других стран, не вызывало у него особых сомнений, равно как и то, что главной угрозой для западной цивилизации является самодержавная Россия. Именно поэтому известие о начале Первой мировой войны он встретил с подъемом, тут же изъявив желание послужить Родине.
Война
Во время войны Вебер стал директором открывшегося в Гейдельберге армейского госпиталя, где действительно делал все, чтобы максимально улучшить положение раненых.
С утра до ночи добывая продукты питания и медикаменты, он стремительно носился по городу на машине желтого цвета, прозванной местными жителями «желтой опасностью».
Честно выполняя долг перед Родиной, Вебер отнюдь не скрывал, что считает нынешнее руководство Германии (включая кайзера) не соответствующим своему высокому назначению.
Вина их, по его мнению, заключалась в том, что они так и не смогли разрушить альянс между самодержавной Россией и «демократическими» западными державами. Хотя, в гла зах Вебера, подобный альянс был абсолютно противоесте ственен, как с идеологической, так и с геополитической то чек зрения.
На страницах «Франкфуртер цайтунг» он весьма задиристо нападал на правительство, из-за чего газета имела весьма серьезные неприятности с цензурой. В конце концов, трения с властями заставили его вернуться к преподавательской деятельности и принять предложенное ему место профессора Венского университета. Здесь Вебер читал лекционный курс «Хозяйство и общество» (с весьма характерным уточняющим подзаголовком «Позитивная критика материалистического понимания истории»), а также вел семинары по социологии. В это же время появились его религиозносоциологические труды о буддизме, индуизме (1916–1917) и античном иудаизме (1917–1919).
В Вебере словно открылось второе дыхание, однако поражение Германии стало для него страшным потрясением.
Как личность и как ученый он сформировался во второй половине XIX века, в той старой доброй Европе, где люди, подобные Сталину или Гитлеру, заканчивали свою жизнь в тюрьме или в сумасшедшем доме, а уважение к личности гарантировалось не столько конституцией, сколько самим образом жизни общества.
У него на глазах этот тихий уютный мир рушился. Вместо него требовалось построить что-то новое. Макс Вебер решил принять участие в этом строительстве.
В новой Германии
В Германии кайзер Вильгельм N отрекся от престола.
Вместо монархии была провозглашена республика. Сам Вебер никогда особенно не скрывал, что является «продуктом» и выразителем интересов вполне конкретного социаль ного слоя, к которому он принадлежал по праву рождения.
Он откровенно жалел о гибели старого мира, заявив в январе 1919 года: «Ради восстановления Германии в ее прежнем великолепии я бы связался с любой властью на земле, даже с чертом во плоти».
Когда в Германии началась борьба между «красными» и «белыми», все симпатии Вебера были на стороне «белых».
Тем не менее самые страшные и тяжелые месяцы начавшегося противостояния он предпочел пересидеть в Австрии.
В той самой Австрии, которую в XVII веке его предки по отцовской линии покинули из-за религиозных преследований и которая теперь, плавно и без особых потрясений, смогла трансформироваться из «лоскутной империи» в очень уютное центральноевропейское государство.
Вебер продолжал преподавать в Венском университете.
Вдали от кровавых схваток он размышлял над ролью личности в истории, а также над тем, какими качествами должен обладать настоящий лидер. Результатом этих размышлений стали два знаменитых доклада — «Политика как призвание и профессия» (1919) и «Наука как призвание и профессия» (1920) — прочитанные им по приглашению Свободного студенческого союза. Впоследствии они были изданы. Как отмечают биографы, эти работы выражают жизненное кредо Макса Вебера, а также его так и не разрешенные до конца сомнения о своем собственном жизненном предназначении.
В 1919 году, после разгрома Баварской советской республики, Вебер переехал в Мюнхен и стал профессором местного университета. Будучи достаточно видной фигурой в национал-либеральной партии, он в качестве правительственного эксперта участвовал в Версальской мирной конференции.
Несколько позже, по настоянию Пройса, главного идеолога Веймарской конституции, ученого включили в группу специалистов, работавших над ее текстом.
В мечтах о Цезаре
Веберу иногда приходилось выполнять миссии весьма деликатного свойства. Так, по просьбе правительства Вей марской республики именно ему пришлось уговаривать Лю дендорфа (крупного немецкого военачальника) сдаться Ан танте в качестве военнопленного.
Переговоры оказались безрезультатными, но сама бесе да была записана Марианной Вебер. Запись демонстриро вала, каким требованиям, по мнению Вебера, должен был соответствовать настоящий вождь и настоящий политик.
В ответ на прозвучавшее из уст Людендорфа обвинение в том, что он защищает демократию, Вебер поинтересовался:
«Вы думаете, что то свинство, которое мы имеем сегодня, я принимаю за демократию?» Далее диалог протекал следующим образом:
«Людендорф: Если Вы так говорите, мы с Вами, может быть, найдем общий язык.
Вебер: Но свинство, которое было раньше, тоже не было монархией.
Людендорф: Что Вы считаете демократией?
Вебер: В демократии народ выбирает вождя, в которого верит. Затем избранник говорит: „А теперь заткнитесь и подчиняйтесь!" Народ и партии не смеют и пикнуть.
Людендорф: Мне такая демократия подходит.
Вебер: Потом народ может судить. Если вождь совершил ошибки, то пусть лезет в петлю».
Сегодня эта беседа вызывает весьма любопытные ассоциации, особенно если учесть, что именно Людендорф стал своеобразным предтечей национал-социалистического движения.
Да и нацистский «мессия», Гитлер, слишком напоминает того самого вождя, которого народ выбрал и который потом сказал всем «Заткнитесь!».
По мнению Вебера, именно такой вождь, выбранный всей нацией и правящий без оглядки на бюрократию и все возможные «элиты», как раз и требовался Германии. Избираться такой вождь должен был всем народом. Именно тогда и во многом благодаря усилиям Вебера в конституцию Веймарской республики была включена 41-я статья, гласившая, что глава государства (президент) избирается всем народом. Эта же статья требовала, чтобы президент назначал министров из числа депутатов рейхстага, но сохраняла за ним право обращаться к народу через голову рейхстага, устраивать референдумы и распускать парламент.
Веберу в данном случае удалось провести свой принцип выдвижения плебисцитарного лидера, что впоследствии было использовано нацистами. Тем не менее обвинять ученого в профашистских симпатиях совершенно несправедливо. Фашизм при его жизни был всего лишь новорожденным младенцем. Что же касается тех веберовских высказываний, которые в той или иной степени пересекаются с нацистскими тезисами, то они достаточно типичны для всех немецких философов. Даже основатель научного коммунизма Карл Маркс видел в славянах врагов прогресса, а своих соотечественников, напротив, считал его главными носителями. Тем не менее никто не обвиняет Маркса в пропаганде национализма и расовой ненависти.
