Афганистане при талибах, рассказывал, что одну женщину за то, что она рожала только девочек, побили камнями, а потом завернули в ковер и сожгли. Так у них было принято и считалось вполне нормальным.
      Впрочем, в каждой стране свои традиции и обычаи. Студент-конголезец, помнится, рассказывал, как проходят традиционные похороны в его родном племени. Колдун вводит в нос покойнику трубочку, пробивает кость, вводит трубку в череп, насасывает оттуда мозга (скорей всего жидкости из желудочков мозга) и каждый из родственников должен был это проглотить – с этим будто бы передается часть души умершего и его опыт. Некоторые считали, что таким путем теоретически может передаваться и ВИЧ.
      Как раз в тот период кафедра занималась проблемой эндокринных синдромов, сопровождавшихся выпадением волос и поражением внутренних органов. Одновременно по закону парных случаев в отделении еще лежала схожая по симптомам пациентка – девушка лет двадцати.
      Девчонка эта была совершенно лысая, как коленка, но не бритая и без облучения, а с тотальной алопецией – то есть вообще без волос на теле, даже без бровей, и поэтому всегда ходившая в парике. И при всем том она была замужняя и любимая жена. После ее выписки дня через три в клинике вдруг появился ее муж. Оказывается, она не приехала домой. Всё знающие медсестры подсказали позвонить некоему
      Саше, который лечился в это же самое время и с которым она очень подружилась. И действительно, оказалось, она домой она не поехала, а поселилась у этого самого Саши. Телефон Саши нашли в истории болезни. Позвонили ему. Подозвали ее к телефону. А трубку дали мужу
      – тоже молодому парню, чтобы они поговорили. Тот сказал басом:
      "Люда, здравствуй, это я – твой муж Слава…" От этих их любовных страстей просто искрило на расстоянии. При всем том со стороны женского персонала отделения промелькнула некоторая попытка прикрыть девочку от мужа. Тут было что-то типа женской солидарности. Еще один такой уникальный тип как-то лежал с тотальной алопецией, некто
      Федотов. Этот Федотов был уголовник, рецидивист. И при всем том удивительно приятный был в общении человек. Поначалу казалось непонятным, как он вообще попал в тюрьму. Однако оказалось, что он совершенно не переносит алкоголь, то есть, когда выпивает, у него напрочь сносит крышу, и его тут же тянет на приключения и он вытворяет такие вещи, какие трезвым он никогда бы не сделал. В последний раз он ударил ножом водителя такси, отнял у него деньги и снял кожаную куртку. Во время госпитализации у него обнаружили опухоль во рту – на внутренней поверхности щеки. Он тогда выпил бутылку водки, взял обычную бритву и стал сам себе опухоль вырезать, залив кровью всю палату. Его потом перевели в онкологию. Дальнейшая судьба его Борискову была неизвестна. Несомненно, у него был вариант некоего психического нарушения, вызывавшегося действием на мозг алкоголя или продуктов его обмена. И таких людей в России мягко сказать немало.
      Иногда случались, впрочем, и действительно серьезные психические нарушения. Так однажды Борискову пришлось самому наблюдать знаменитый синдром Мюнхгаузена у одной молодой женщины, которая периодически поступала в клинику с воспалением почек, но как потом оказалось, каждый раз – перед сдачей на анализ она колола палец иголкой и капала кровью в банку с мочой и еще добавляла туда немного яичного белка. По этим анализам ей ставили очень серьезный диагноз интерстициального нефрита и лечили сильнодействующими лекарствами, включая гормоны и цитостатики. Так продолжалось лет пять, пока она не была буквально схвачена за руку в тот самый момент, когда капала кровью в мочу. Зачем это она делала – так и осталось неизвестным.
      Кстати, с тех пор мочу в подобных случаях брали только катетером.
      Впрочем, по личному опыту Борискова, подобное психическое заболевание, хотя вполне и возможное, встречается не так уж и часто и главное это не пропустить что-нибудь серьезное. Такое тоже бывало.
      Так однажды на прием пришла женщина с жалобами на упорный кашель, которая до этого где только не была, и ей уже ставили психогенный кашель, но и нейролептики не очень-то помогали. Борисков, не зная, что еще и придумать, назначил бронхоскопию, во время которой в бронхе обнаружили инородное тело – косточку, которую больная однажды случайно вдохнула, поперхнувшись во время обеда. Самое поразительное, что она тут же об этом и вспомнила. В другой раз в поликлинике пропустили крупозную двухстороннюю пневмонию, долго считая, что это затянувшееся ОРЗ и что "больная просто придуривается", а потом, уже в стационаре, потребовалась длительная интенсивная терапия, чуть ли не с искусственной вентиляцией легких.
      Что же касается крови в моче, то не так давно в этой же палате лежала другая больная. Она долгое время пила китайские травы для похудания и отравилась то ли какими-то содержащимися в них добавками, то ли химикатами в них попавшими, то ли чем еще – в ее моче вдруг появились эритроциты в большом количестве, ее моча стала цвета мясных помоев. Впрочем, под эту тему тут же на кафедре вспомнили историю, как во время командировки на Дальний Восток преподаватели съездили на выходные в уссурийскую тайгу и там ночевали в избушке охотника, у которого была заготовлена целая банка настоя натурального женьшеня. Николай Петрович, доцент с терапии, мужчина уже к шестидесяти, из интереса выпил с полстакана и потом целую неделю имел некоторые физиологические неудобства, поскольку его мужской орган почти постоянно находился в боевой готовности, а жены под рукой, то есть под боком, увы, не было.
      А до прошлой пятницы почти полтора месяца возле этой "трудной" второй палаты сидел вооруженный милиционер и читал книжку. В восьмой палате лежал Игорь Гамов, двадцати лет от роду. Отец его, богатый человек, отмазал его от армии, и он болтался без дела по ночным клубам, а днем спал. Вставал где-то часов в шесть вечера. Последнее время у этой палаты на диванчике сидел милиционер и читал книжку.
      Уже почти месяц здесь лежал молодой парень по сути своей совершенно здоровый. Игорь ехал пьяный на машине и сбил пешехода, чуть не насмерть. Причем будто бы на переходе, при свидетелях, пытался уехать (как потом оказалось, первая мысль была свалить, бросить машину, потом сказать, что угнали), однако тут же кто-то позвонил, за ним была организована погоня, стреляли по колесам, и лишь потом его задержали. Денег звонившие не требовали, а то поначалу подумал бы, что это известное мошенничество. Гамову позвонили, когда он проводил совещание, он тут же передал ведение заседания заместителю и вызвал к себе юриста. Тот покивал сочувственно, но без особой грусти – для него это был просто заработок. Нужно было немедленно ехать, договариваться, чтобы выпустили, наверняка дать денег, узнать, сколько будет все это дело стоить. Пьянство за рулем надо было как угодно из протоколов изъять, поискать знакомых в суде, прокуратуре, ГИБДД, узнать все о пострадавших и так далее.
      Сын Игорь действительно вскоре вернулся вместе с очень довольным адвокатом и с синяком под глазом и довольно растерзанный на вид.
      Оказалось, все же отпустили под подписку о невыезде. Машина оставалась на милицейской стоянке. Игорь стал говорить, что все произошло случайно, что он вовсе и не пил ("Так ничего – стопка!"), потому и скрылся, что мог быть запах, но чуть-чуть не успел, а так бы не поймали. Гамову очень хотелось ему тут же хорошо надавать по лицу, но он сдерживал себя – не та ситуация. Можно было осложнить, но и так все проблематично. Игорь же был в эйфории: после вонючей кутузки ему казалось, что все уже позади и папа, как всегда, всесилен. Адвокат показывал из-за его спины глазами Гамову, что надо бы поговорить один на один. Пошли в кабинет, тот выложил, что в машине Игоря ко всему тому нашли чеку героина.
      – Да не может быть, наверняка подкинули! Цену набивают! – тут же сказал Гамов.
      – Протокол есть протокол, – невнятно сказал адвокат, и чуть помявшись, продолжил: – Но главная проблема состоит в том, кого он сбил: все не так просто – это оказалась дочка Джамы. Я невероятным чудом сейчас Игоря вытащил. Под такое дело, ну вы сами понимаете.
      Тут не нога сломана. Компенсацией в штуку баксов тут не отделаешься.
      Гамов не стал говорить адвокату, что у Игоря лежит билет на самолет, вылетающий через два дня в Лондон, где он должен был в течение полугода пройти стажировку по английскому языку. Но это уже было почти нереально. Хотя возможно это был бы самый простой выход – хорошо бы узнать, внесли ли его в базу данных на невыезд из страны.
      Кому можно было позвонить, узнать, как проскочить границу. Но это означало, что на долгие годы, если не навсегда, въезд в Россию был бы для Игоря закрыт, а депутатство самого Гамова летело (да наверно так и так уже улетело) в тартарары. Оно, впрочем, летело при всех вариантах, кроме одного, самого нереального: полное оправдание. Все, что вчера казалось таким простым и достижимым, весь стабильный уклад жизни Гамова рухнул в один момент. Захотелось проснуться, и понять, что это был только сон, но, увы – это был вовсе не сон, а жуткая явь. Жена Тамара прибежала с безумным видом: "Как наш Игорек?"
      Конечно, по ее мнению, он в принципе не мог быть виноват. Впрочем, сам он не кололся, это точно. Было бы заметно. Разве что курил иногда травку. Может быть, кто-то из его компании ширялся? А может, действительно, менты подкинули, хотят денег? Игорь наверняка еще там устроил шороху: "Сейчас позвоню, мой отец-депутат…" и все такое.
      Те и перестраховались. На этом, кстати, можно было тоже сыграть: специально подставили депутата перед выборами, классический черный пиар. Но это была всего лишь часть проблемы. Главной проблемой был
      Исмаил Джамалов, или попросту говоря, Джама.
      Джама являлся владельцем огромного рынка и чистым бандитом, родом еще из лихих девяностых. И тут можно было потерять все. Это было как объявление войны. Игорю была уготована смертная казнь, самосуд, причем в самом ближайшем будущем. Тут позиции Гамова были крайне слабы, все-таки нужно было уезжать за границу, притом еще и там постараться запутать следы, и чтобы не выдали в Россию по запросу.
      Джама был человек востока и кровной мести – он мог запросто Игоря заказать. Кровь за кровь – тут его логика была неоспорима. Он мог сказать Гамову так: ты забрал у меня дочь – я забираю у тебя сына, и мы в расчете. Это были древние и нерушимые правила. Но, скорее всего, они уничтожат всех Гамовых.
      Сразу же старший Гамов и подумал, как это дочка Джамы вдруг
      "случайно переходила улицу"? Восточные женщины вообще без мужчин на улицу не выходят, должны сидеть дома в парандже. Адвокат тут все пояснил: оказалось, что все было не на переходе, а у ночного клуба
      "Виктория", собственности Джамы. Игорь, газанув, спьяну выехал на тротуар. Сшиб девчонку и двух ее охранников. Охранники оба почти целые, разве что у одного перелом ноги. Девчонка же слетела со своих высоченных каблуков и ударилась головой о ступеньку. Теперь она была в коме в реанимации нейрохирургического института имени Поленова. В сознание так еще и не приходила. Камера наружного наблюдения записала происшествие, да и охранники все видели. Трюк с брошенной машиной, якобы от клуба угнанной, тут изначально никак не проходил.
      Любопытно, что менты тоже уже знали, что пострадавшая дочка Джамы.
      Потому, может быть, и отпустили Игоря. Убийство в камере следственного изолятора их вовсе не устраивало. Им, возможно, было интересно посмотреть, что же будет дальше, для них это было словно ловля на живца. Что теперь будет великий Джама делать? Им тут и работать не нужно, следствие вести: все равно парню каюк. Или все-таки уехать? Но нужен был другой паспорт, или надежный коридор по имеющемуся, то есть когда штамп ставится, а в компьютер паспорт не заносится. Торфяновка? Быстро тут не получится. Вылететь на поезде на Украину или в Белоруссию, а уже оттуда на самолете? Нужно было посоветоваться со знающими людьми. Чеченские боевики как-то ведь ездят туда и обратно. Через Торфяновку шел товар компании и, конечно же, были знакомые прикормленные таможенники, но не пограничники. Но они же работают вместе, рядом, наверняка все знакомы по типу "Вася-Петя", но одно дело пропустить груз, другое – человека. Наверняка дыры в границе были, иначе как куча народу слиняла из страны безо всякого следа, а чеченские боевики спокойно катались туда-обратно. Можно, например, было бы взять паспорт у похожего парня, немного подгримировать Игоря, и проблем уехать на поезде на Украину возможно и не будет.
      Что делать самому? Гамов хорошо понимал, что как только он сам уедет, как тут же его фирму захватят и хода ему назад уже не будет.
      Он много лет, более чем на общие праздники или максимум на неделю летом из страны и из Питера не выезжал. Это было просто невозможно.
      Оставить за себя никого было нельзя. Только разве если самого ближайшего родственника, кому доверяешь абсолютно. Если бы только
      Игорь был здравомыслящий (Гамов-старший все еще наивно надеялся, что годам к двадцати трем – двадцати четырем что-то уж должно в голове появиться, какой-то здравый смысл). Он ощущал себя в джунглях: того и гляди кинутся на спину и вгрызутся зубами в шею. Деваться было некуда, надо было звонить знакомым, да готовить деньги. Много денег.
      Главное теперь было вывезти сына и жену из страны, или хотя бы подальше из Питера. Желательно, уже сегодня.
      А ведь, по сути, было просто несчастное стечение обстоятельств.
      Мало ли кто кого сбивал и сбивает. Все можно было решить. Людей много – они же как мухи. Заплатил энную сумму, и дело решено.
      Неприятно, конечно. Такой на памяти случай был: у одного знакомого сын, такой же обалдуй, вколол героин своей несовершеннолетней подруге, а та возьми да и помри. И всего-то ей было семнадцать лет.
      Хотел просто трахнуть. Ну и что: в конечном итоге девчонку на суде подали как отъявленную наркоманку, сказали, что ввела она себе героин сама, тому даже нашлись и свидетели. Короче, дело закрыли, девчонку похоронили, а бедолагу-сынулю родители, конечно, побранили-побранили, да и спрятали за границей. Там до сих пор и сидит. Он тогда так напугался за сутки в КПЗ, что даже будто бы исправился. Впрочем, может ли негодяй исправиться? По виду он, как запомнилось Гамову, был чистый подонок! Деньги в таких ситуациях, конечно, очень многое решают. Но в этой так не получится. Тут будет кровь за кровь, зуб за зуб. Мало не покажется, даже если девчонка, дай-то Бог, оклемается и останется жива. Никаких денег тут не хватит откупиться. Два разных космоса, две разнозаряженных системы волею обстоятельств соприкоснулись, и тут закончится может только взрывом.
      Реально можно было решить проблему только если убить самого Джаму, что казалось уж совершенно нереальным, потребовало бы колоссальных расходов и потащило бы, к тому же, за собой уже другие не менее серьезные проблемы. Хорошо, что Гамов всегда не доверял России, деньги частично переводил за границу, держал там некоторый запас и даже купил на Кипре небольшой бизнес. К тому же была и квартира на
      Кипре и еще на Канарских островах – скорее для отдыха, но как временное убежище сейчас вполне могла сгодиться. Деньги же основные лежали тоже на Кипре. Всегда ведь казалось, что вдруг снова будет революция. И теперь это себя вполне оправдывало.
      Позвонил однокласснику Витьке Муравейко – посоветоваться. О
      Муравейке знал только, что он армеец, после школы поступил в военное училище, потом служил неизвестно где, дослужился до полковника.
      Ребята рассказывали, что воевал в Афгане, в Чечне, а где сейчас подвизался после выхода в отставку – было неизвестно. Близкой дружбы в школе между ними не водилось, но и конфликтов не было. Нормальные товарищеские отношения. Муравейко, сколько его помнил, занимался спортом, ездил на соревнования, был этим занят и друзья у него все были спортсмены. А тут года два назад появился на вечере встречи и вроде уже по гражданке. Самого что ни на есть гражданского вида.
      Правда, проскакивало: "Так точно. Есть". Оставил свой номер телефона. Если бы он сам позвонил, может быть и встретились бы.
      Наверняка он был бы с какой-нибудь просьбой. Гамов, конечно, выпил бы с ним по сто грамм хорошего коньяку, и что-нибудь пообещал бы, типа: "Постараюсь сделать", и на этом бы они расстались еще на много лет. Таких знакомых из юности и даже из детства попадало не так мало: кому ребенка устроить на работу, или самому пристроиться. И надо сказать, если была возможность, всегда помогал. Хотя иногда требовали и нереальные вещи: просили очень много денег, достать кого-нибудь из тюрьмы. Денег Гамов никогда не давал. Хотя нет. Был такой случай. Пришел как-то один школьный приятель. Видно было, что прожженный конченый наркоман. Он него даже воняло чем-то кислым.
      Руки у него были мокрые и холодные. Что-то такое стал плести про бизнес. Действительно лет пять назад ездил он на хорошем
      "Мерседесе", что-то такое там делал. Даже встретились с ним как-то в
      Италии на море и неплохо провели время. И тут запросил в долг денег на неделю. Он дал ему половину требуемой – впрочем, и не слишком большой суммы. Это для Гамова означало откупиться. Он знал, что тот никогда не отдаст. Он уже слышал, что тот просто ходит по любым знакомым и берет деньги у всех, кто дает и никогда не возвращает. Но он дал, и зато больше уже никогда он его не видел.
      Но вот в чем была проблема: Витя Муравейко у Гамова никогда ничего не просил. И ему нельзя было сказать: я тебе тут однажды помог, а теперь и ты мне помоги. И Гамов сам позвонил ему, чтобы просить его.
      После незначащих общих фраз спросил:
      – Ты где сейчас работаешь?
      – Служба безопасности Севзаптрансгаза.
      – Мне нужно с тобой посоветоваться по одному важному делу. По поводу сына. Не по телефону. Может быть, встретимся. С меня хорошая еда в хорошем ресторане.
      Витя Муравейко хорошо знал, с кем договаривается, и прекрасно знал, что любой хороший ресторан Гамову будет не в напряг. Значит, что-то очень нужно. Сразу ответил, что согласен. Он вообще-то был любитель хорошо посидеть и вкусно поесть.
      Договорились встретиться в тот же день вечером в восемь в одном хорошем ресторанчике. И эта была та встреча, которую Гамов ждал с нетерпением и с волнением. Приехал заранее, выбрал столик подальше, чтобы никто не мешал поговорить. Муравейко прибыл ровно в семь, причем, минута в минуту. Крепко пожали руки, сделали заказ. Место было спокойное, тихое, с живой ненавязчивой музыкой: фортепиано, струнные. Можно было спокойно говорить, не орать. Гамов часто приводил сюда деловых партнеров, деньги, естественно, проводил как представительские расходы. Тут и директор был знакомый и официанты.
      Интерьер был сделан как типичная немецкая пивная. Очень дорого, но вкусно и приличное обслуживание. Сначала начали говорить ни о чем, хотя Гамов чувствовал, что время просто вытекает. Зудело посмотреть на часы.
      Гамов сразу сказал:
      – Можешь заказывать, что хочешь, это за счет фирмы.
      Этими словами тут же убиралась зависимость, что человек кормит за свой счет и ты ему должен. Пока ждали заказ, выпили по кружке хорошего пива.
      Потом принесли горячее. И тут Гамов приступил:
      – Витя, хотел посоветоваться по одной проблеме. Не знаю, можно чего-либо сделать, но, по крайней мере, хоть дай совет.
      Изложил все четко, буквально по пунктам. Аварию можно было подать как неисправность машины, замять алкогольное опьянение, но проблемой оставался Джама.
      Идея Гамова в привлечении Муравейко состояла и в том, что тот всегда воевал против таких, как Джамалов. Между тем Гамов сказал:
      – Только ты пойми, я сына никак не оправдываю, но дело в том, что у меня он один, какой бы он ни был. Это, надеюсь, возрастная глупость. Конечно, есть и моя вина. Он всегда думал: отец поможет, выручит… Беда.
      Муравейко подумал, глядя в пиво.
      – Да, дети наше слабое место. У меня сыну шестнадцать, тоже все перечит. Никаких авторитетов для него не существует. Возраст. Сами такими были. Надо пережить.
      Гамов про себя этому порадовался. Значит, понимает.
      Потом Муравейко продолжил:
      – Джаму я знаю. Джама раньше был настоящий бандит, а сейчас легальный бизнесмен, платит налоги, у него в правительстве города свои люди прикормлены, но он был, есть и навсегда останется бандитом и врагом России, хотя и является российским гражданином. Про дочь его ничего не скажу, возможно, это и достойная девушка. Но она дочь бандита и непременно будет ввязана в его борьбу. Я понял проблему.
      Сейчас тебе ничего не скажу. Позвоню завтра. Часа в два. Мне нужна дополнительная информация.
      Дальше просто хорошо посидели, больше уже ни о чем серьезном не разговаривая. Вспоминали, кто проявлялся из школьных приятелей.
      Муравейко позвонил на следующий день ровно в 14 часов. Это Гамов автоматически отметил по часам на телефоне. Эти полдня прошли в суете и притом совершенно бессмысленной. Вроде шарахался туда-сюда, искал запасные варианты, но все без толку. А до сына все еще не доходило, как он влип. Искали заграничный паспорт, и нигде не могли найти. Куда-то Игорь его запропастил. Делать новый было уже поздно, простая проверка по базе данных – и все. Это был не тот уровень, чтобы из-за какого-то не столь уж богатого по большим меркам коммерсанта система контроля дала сбой. Наконец, к полудню паспорт таки нашелся. Там была финская шенгенская мультивиза. Сдают ли загранпаспорта, когда имеется подписка о невыезде? Выехать через
      Украину или Молдавию? Тогда ехать лучше на машине, чтобы не оставлять следа, поскольку железнодорожный билет именной, хотя можно было найти паспорт со схожим лицом – кто там будет присматриваться.
      Хоть сам едь, чтобы все контролировать, но самому Гамову было сейчас не уехать. Джама мог подключить своих людей в милиции: "Здравствуй, дорогой, это Закир Джамалов говорит, как здоровье, как дети, жена?..
      Все хорошо, слава Богу! У меня к тебе небольшая просьба. Я в долгу, как ты знаешь, не останусь". И все. Вычислят местоположение по мобильнику и встретят их где хочешь, хоть в Киеве. В любом городе есть чеченская банда. Надо будет ехать вообще без связи, или брать чужой телефон для экстренной связи, надо сказать, чтобы купили прямо сейчас на кого-нибудь simm-карту. И еще нужно было предвидеть, что весь Гамовский бизнес неизбежно будет раздавлен. Позвонили, доложили: девчонка Джамалова находится в реанимации, состояние тяжелое, но жива. Сам Джама наверняка там. Пружина уже была взведена. Главное, чтобы не арестовали Игоря. Попасть в СИЗО – это был бы для него конец: его просто убьют или изувечат в камере. Там есть надежная связь с волей через мобильники, и у Джамы наверняка туда есть свои каналы.
      И вот, наконец, в два часа дня раздался звонок от Муравейко. Опять сначала пара незначащих фраз, потом по делу:
      – Тебе сейчас позвонит человек, по фамилии Иванов. Зовут Сергей
      Иванович. Его эта проблема интересует непосредственно по работе.
      Договоритесь с ним о встрече. Пока.
      Надпись "Частный вызов" возникла на мобильнике почти сразу же после этого:
      – Это Иванов. Где мы можем встретиться?
      Иванов Сергей Иванович оказался довольно молодым парнем, лет, наверное, двадцати семи. Если бы Гамова попросили составить его словесный портрет, он бы затруднился это сделать. Иванов сказал:
      – Джамалов в этой ситуации вполне может засветиться, наделать глупостей, и тогда мы сможем его взять.
      – А как мне быть с сыном? Его ведь могут арестовать до суда.
      – Я думаю, нет. Это же не намеренное убийство, а случайное дорожное происшествие. Только подписка о невыезде. А чтобы не приехали какие-то люди под видом ареста, спрячьте его на даче у знакомых или друзей, выключите мобильный телефон на его имя, променяете карту. Когда повестка к следователю?
      – Еще не получали.
      – Хорошо. Еще один вариант: больница. То есть будто бы при аварии получил травму, или уже до этого плохо себя чувствовал, типа был отравлен. Только обязательно уберите данные из справочного отделения больницы. Это несложно.
      Тогда-то Гамов и позвонил Борискову. Отдельную палату-люкс можно было выделить без проблем. Только плати. Однако проблемы были с самим парнем. Борискову жаловались на него почти каждый день:
      – Пристает к медсестрам! Кате залез под халат, предлагал деньги за секс!
      – И она отказалась?! – Борисков в шутку выказал на лице выражение притворного ужаса. Парень точно был неисправим. Старшая медсестра не нашлась, что и ответить:
      – Вам, Сергей Николаевич, смешно, а персонал страдает.
      – Надо белье под халат одевать, и не провоцировать пациентов.
      Девятнадцатилетняя Катя надевала коротенький халат прямо на символические трусики-стринги и лифчик. Все это хорошо просвечивало.
      – Пусть тогда Мария Николаевна туда ходит. – Предложил Борисков и сам расхохотался.
      Марии Николаевне было уже далеко за пятьдесят, весила она точно под сто килограммов, и у нее абсолютно ничего не просвечивало. Она представляла собой монолитную глыбу, и вообще никогда не улыбалась.
      Борисков решил навестить парня. Постучал, и, не дожидаясь ответа, зашел. В палате грохотала музыка. Игорь Гамов лежал на кровати поверх покрывала в футболке и шортах с закинутыми на спинку волосатыми ногами, смотрел телевизор. От Игоря явно пахло пивом.
      Тумбочка и столик были буквально завалены явно небольничной едой: чипсы, бананы, гора яблок и прочее. Молодой, здоровый, румяный и испорченный парень. Интересно, насколько. Как он себя поведет себя, если что, в тюремной камере? Кстати, вполне может отдать свои запасы, всех там кормить, и тем прожить. Источник еды ценится в любой ситуации. Впрочем, на маменькиного сынка он явно похож не был.
      К тому же он очень коммуникабилен. Вполне может выжить. С кровати парень даже не поднялся, только звук у телевизора (а это гремело
      МузТВ) приглушил, но на экран продолжал поглядывать: "Здрас-сьте".
      Удивительно, но парень Борискову почему-то не то чтобы нравился, но не вызывал у него раздражения, скорее сочувствие. В его характере было что-то такое, что всегда в жизни не хватало Борискову, и чему в глубине души он завидовал. Он напоминал ему Давида, приятеля по институту. Хотя Давид, конечно, был особый фрукт. Совести он никакой не имел вовсе. К нему бы очень подошло, пожалуй, определение, которое якобы Ницше дал истинному арийцу: "Насмешливый и беззаботный", хотя Давид вовсе арийцем и не был, да и близко похож не был – темные волосы, карие глаза. Да и что такое вообще есть ариец? Но он мог делать то, что Борисков никогда сделать бы не смог.
      Помнится, на последнем курсе института отмечали Новый год. Отметили.
      Потом одной девушке понадобилось уйти. Давид вызвался ее провожать.
      Она была чуть выпивши, хотя и не слишком пьяна, но и не вполне адекватна. Мужчина с совестью этим бы не воспользовался. Давид же никакой совести не имел и трахнул ее, несмотря на довольно сильный мороз, прямо в телефонной будке. Сейчас и будок-то таких закрывающихся не осталось. Сам Борисков даже физиологически не сумел бы сделать это дело в будке, да еще и зимой, когда на обоих партнерах куча одежды – пока только доберешься до тела, уже все возбуждение пропадет. А Давид вот как-то смог. И еще притом, что это была подружка другого парня, близкого приятеля Давида, которая продолжала с тем парнем встречаться, но с тех пор уже и с Давидом иногда тоже. А за того парня она позже вышла замуж. Давид на свадьбу тоже ходил. Борисков в такие отношения даже и не пытался вникать. По тем временам в специфику возраста в студенческой среде вокруг происходило какое-то постоянное сексуальное кишение, гормональный переполох. А в этом деле, пожалуй, друзей не было. Он бы свою близкую подругу в одной комнате с Давидом наедине не оставил бы, пожалуй, и на десять минут. Тут уже без обид. Есть такие вещи, которые нельзя делать, чтобы потом не обижаться, типа например, оставить магнитолу или дипломат с деньгами в машине, незапертую квартиру или Давида на десять минут со своей девчонкой.
      Если определять их отношения, то Давид был просто институтский приятель. Сказать, что он был друг, как-то язык не поворачивался. В
      России понимание слова "друг" несколько другое, нежели на Западе.
      Там словом друг называют любого человека, с которым у тебя дружеские или приятельские, а иногда и просто хорошие отношения. Иногда он вел себя, как казалось Борискову, очень странно и неадекватно. Как-то на практике им поручили отвезти на исследование в другой корпус неврологического больного. Больной был после инсульта, сидел в кресле, говорить не мог. Нужно было спустить его по пандусу.
      Борисков пошел вниз первым, а Давид застрял наверху, потом вдруг закричал ему: "Эй, Серега, держи его!" Ему не пришло в голову ничего лучшего, как отпустить кресло-каталку своим ходом. Кресло, разгоняясь, покатилось с горки. Борисков на всю жизнь запомнил вытаращенные от ужаса глаза несчастного больного, и то, как он еле-еле действующей ногой пытался как-то тормозить, а коляску из-за этого потащило в сторону, и она едва не перевернулась. Насилу
      Борисков ее поймал. Это в общем-то было в стиле Давида, и он бы удивился, если бы ему сделали замечание: "А чего тут такого-то?" С этим Давидом они не раз влипали в самые неприятные истории. Куча приключений, по рассказам, была с ним и на военных сборах в
      Кронштадте. Там Давид там стал курить в строю, а потом послал подальше сделавшего ему замечание коменданта гарнизона: "А ты, на хрен, кто такой вообще?", – что имело опять же серьезные последствия для всех. И все равно его тянуло к Давиду – в нем было то, чего не было в Борискове, – та самая бесшабашность и отчаянное бесстрашие, что в Игоре Гамове. Те черты, которые в самом Борискове начисто отсутствовали. Так однажды во время практики Давид переспал прямо в больнице с чьей-то чужой женой, которая там работала буфетчицей, причем женщина была старше его лет на десять. Ужас заключался в том, что в это самое время, когда те занимались сексом прямо в буфете,
      Борисков всеми усилиями отвлекал мужа этой самой буфетчицы, который упорно рвался к ней и повторял: "Да где же, где же она?"