Надеялись найти на следующий год, когда будут перекапывать.
      Борисков, однако, слышал, что земля и море не любят отдавать ценностей, и даже однажды видел на пляже, как у тетки упало в воду толстое обручальное кольцо-"бочонок". Глубина там была всего-то по колено, но кольцо так и не нашли, как не ныряли и как не перебирали песок. С другой стороны одни знакомые ребята отыскали обручальное кольцо, которое потеряли однажды весной, уже осенью, когда собирали морковь – кольцо было надето прямо на одну морковку, как поясок. В данном случае кольцо вернулось. И зачем был нужен Головкову огород -
      Бог ведает: понятно, если там салат, зеленый лук или укроп посадить
      – чтобы всегда была под рукой свежая зелень, но картошку-то зачем?
      На стоимость одной только потерянной серьги можно было купить, наверно, несколько тонн картофеля. Неясно, то ли это был у него атавизм советской системы, но ли врожденная генетическая тяга к земле, поскольку родители у него были родом из Ярославской, – из какой-то там глухой деревни. Сейчас Михалыч строил на своем загородном участке целый дом-баню, чуть ли не с колоннами, и к ней по проекту должен был примыкать курятник: "Люблю, когда утром петухи поют и куры ходят по двору!"
      К своим пятидесяти годам Головков почти полностью облысел, а жалкие остатки волос поседели, но он по-прежнему оставался сухощав и энергичен, и этой своей подтянутостью и моложавостью очень гордился.
      А со второй женой он действительно иногда дрался, она оказалась ревнивая и подозрительная, но основную кучу проблем доставляли ему сын от первого брака и его первая жена – они постоянно требовали денег. И еще его осаждало огромное количество вдруг образовавшихся родственников, о которых он ранее и слыхом-то не слыхивал. Причем часто они просили даже не денег (все равно бы не дал), а чтобы куда-нибудь пристроил на хлебное место.
      Борисков довольно часто бывал у Головкова на даче – обычно вместе с Виктошей, и любил туда ездить именно вместе с нею. Виктоша
      Борискову была нужна для уюта и удобства, она и постель на ночь постелет, и сумки соберет, и посуду поможет на стол собрать, и спать с ней было теплее. Сама Виктоша и вторая жена Головкова Лида очень любили ходить там надолго в баню, париться, обмазываться медом, растираться травами и прочими ингредиентами и разговаривать свои женские разговоры. Иногда Головковы вдруг решали идти мыться вместе, тогда в свою очередь и Борисковы шли после них или перед ними тоже вдвоем, и это тоже было неплохо.
      Головков чрезвычайно зауважал Борискова после одной истории, когда него на даче один из гостей сильно перепил, и ему было так плохо, что уже хотели вызывать "скорую": думали, вдруг помрет, а тут как раз и приехали Борисковы. Борисков совершенно случайно имел в машине упаковку препарата, выводящего из алкогольной интоксикации (неделю назад колол одного человека на дому), и он тут же ввел содержимое ампулы внутривенно и тот умирающий пьянчуга буквально на глазах у всех ожил. Это буквально потрясло присутствующих. Рейтинг Борискова резко повысился.
      И еще был один случай, после которого они сдружились. Первого мая как-то снова напились у Михалыча на даче и вдруг решили искупаться.
      С пылу зашли по пояс в озеро. Вода там была не просто холодная, а ледяная – градусов пять, не более. Борисков, вовсе не будучи моржом, испытал кратковременный ужас: ему показалось, что в его икры вцепились клещами злобные подводные жители. Он все-таки через силу на одном только принципе окунулся, проплыл метра два и тут же наперегонки с Михалычем понесся к берегу, где их уже ждали с налитыми стаканами водки. Выпили их взахлеб, закусили соленым огурцом. И это довольно бессмысленное пьяное событие тоже как-то сблизило Михалыча и Борискова. С тех пор Михалыч заезжал к Борискову не только по здоровью, но бывало, и просто так – похвастаться и потрепаться. Еще Головкову нравилось, что Борисков от него ничего не хотел и никогда ничего у него не просил и к тому же и его и всю его семью от всего лечил. Отношения между ними сложились такие, что никаких денег Головков ему за консультации никогда не платил
      (Борисков, впрочем, и не взял бы), зато они с Викторией ездили к нему в гости на дачу и там уже пили-ели вволю.
      Борискова поражал круг общения Михалыча. Головков общался с абсолютно разными людьми. Одним из его близких друзей был профессор-преподаватель электротехники, который как-то лечился у
      Борискова. С другой стороны приезжал лечиться его закадычный приятель довольно мутный тип по фамилии Коровкин, которого все за глаза почему-то звали Лелик. О нем было известно, что лет пять он в свое время за что-то отсидел. Недавно Лелик женился по второму разу и теперь собирался заводить ребенка. Хотя, у него уже был взрослый сын от первого брака, Лелик был поглощен идеей будущего отцовства и активно восстанавливал у себя количество сперматозоидов, потребляя стаканами какие-то китайские стимулирующие бальзамы, которых у него был закуплен не один ящик. Там в инструкции действительно была такая обнадеживающая фраза: "увеличивает продукцию сперматозодиев половой железью" и приписана еще куча всяких полезных действий. Впрочем, по инструкции было рекомендовано пить бальзам по столовой ложке три раза в день; эти же – Лелик и компания – пили его стаканами, и это притом, что настой был сорокаградусный. Молодой Леликовой жене
      Ларисе самой судить об эффективности такого лечения было довольно трудно, поскольку она была на охранительном режиме, принимала таблетки для зачатия и в близкие контакты до определенного момента не вступала. Однако жены Леликовых приятелей жаловались, что те бушуют, чрезвычайно сексуально активизировались, кидаются на всех девок подряд, что-де "им уже своих блядей стало не хватать, в
      Сестрорецке ловят проституток прямо на улице", и что надо бы
      "кран-то им прикрутить", а то, как цинично утверждала Лера
      Кирсанова, гражданская жена одного из этих гуляк, было "на полглотка, а стало на целый". Тут китайцы, видать, не обманули – бальзам был настоящий. Для Ларисы же сейчас это все было не актуально – не пристает с гадостями и то ладно, все равно сейчас нельзя. Главное, чтобы накопил достаточно семени для оплодотворения, хотя какое семя у алкоголика? Но время шло, а беременность никак не наступала. Врач посоветовал ей сделать ЭКО – экстракорпоральной оплодотворение. Она тут вдруг и подумала: "Раз так, то может быть, взять сперму донора?", поскольку вид самого будущего папаши, болевшего астмой и сахарным диабетом, ребенку счастливого и здорового будущего не сулил. Впрочем, она все же понимала, насколько это ее желание было опасным как для нее, так и для ребенка. Ребенок мог родиться совершенно на отца непохожим, ведь фотографию донора всяко ведь ей не покажут. К тому же генетический код и отцовство теперь запросто можно было проверить. И в этой ситуации и она, и ребенок реально рисковали головой. Таких проступков не прощают. И будет еще самое малое, если их просто вышвырнут на улицу из нынешнего такого уютного особняка.
      Борискову была известна история, как один мужик решил сделать генетический анализ себе и ребенку, чтобы подтвердить отцовство.
      (Кстати, близкая подруга жены – а кто же еще! – его и надоумила).
      Так ведь какое было у жены благородное возмущение, какие пылающие глаза! Просто молнии в глазах сверкали: "Да как ты смеешь?! Не дам кровь брать у ребенка! А если ты окажешься неправ, то ты оскорбляешь меня недоверием!" Анализ, однако, все равно сделали, и оказалось, что действительно ребенок этот был не от него. Подруга-то оказалась права, что-то она такое знала. Кстати, потом была очень любопытная реакция жены, что-то вроде того: "Сам и виноват!" Впрочем, суд платить алименты на ребенка все равно ему присудил, расценив ребенка как нажитое в период совместного проживания имущество. Государству в принципе все равно, от кого ребенок.
      Борисков хорошо знал, что с такими людьми как этот Лелки-Коровкин надо всегда держать ухо востро, чтобы чего-нибудь лишнего не ляпнуть. Коровкин при всем своем алкоголизме всегда внимательно все слушал и очень хорошо запоминал. Впрочем, к своим словам врачу вообще нужно относиться очень осторожно. Был наглядный пример, когда всего одна фраза, произнесенная Борискиным, существенно повлияла на жизнь другого человека, которого он совершенно не знал, причем плохого ему вовсе и не желал. Это была довольно банальная история состоятельной женщины средних лет, которую решила отравить ее же гувернантка. Женщина эта со своим мужем, бизнесменом Ф., жили в большом загородном доме. С некоторого времени у них стала работать гувернантка – молодая, чуть полненькая, очень аппетитная девица по имени Оксана, родом откуда-то из Украины. Эта Оксана пригляделась, а потом потихоньку стала подбавлять яд в пищу конкретно только хозяйке. Хозяйка стала себя плохо чувствовать, чахнуть, и по этому поводу была госпитализирована на обследование в больницу, а эта молодая авантюристка тут же влезла в постель к хозяину. Совершенно стандартная ситуация. Когда Ф. уже лежал в кровати, она вдруг начала в короткой юбке, под которой к тому же и трусиков-то не было, прибираться у него в комнате, якобы раньше сделать это не успела.
      Душа поэта и не выдержала. Хозяин дома, конечно, тут же и воспользовался этой девахой, раз уж сама подставляется. Да ведь и любой бы не удержался! Все последующие дни они уже спали вместе. А далее уже пошел настоящий шантаж. Все было по плану, однако она не учла одного: жену свою он все-таки любил по-настоящему. Может быть, любовь и потеряла тот первоначальный пыл юности, когда они даже засыпали обнаженные, обнявшись, в поту, не разъединяясь органами, но до сих пор она была и оставалась его настоящей большой любовью.
      Через некоторое время после выписки из больницы, где ей стало гораздо лучше, состояние хозяйки снова стало ухудшаться. Как-то ночью ее тошнило в туалете. Ф. проснулся от доносившихся страшных звуков, сначала подумал, что это плач, и побежал туда. Жена сидела на полу перед унитазом, ее рвало, слезы текли из ее глаз. Увидев бледное испуганное лицо, он сам перепугался, и в тот же день повел на консультацию к врачу в "Парацельс". Врач, а это был Борисков, долго расспрашивал больную, не принимает ли она каких-нибудь пищевых добавок (в последнее время отмечалось много тяжелых побочных реакций на средства для похудения), послушал сердце, легкие, помял живот, нашел увеличенную печень, язык еще ему не понравился, просмотрел результаты анализов, (все это напоминало токсикоз, только что беременности не было), пожал плечами, сказал что-то по-медицински невнятное, но в своем заключительном монологе проронил такую фразу:
      "Причины интоксикации мы не всегда можем определить, вдруг съела что-нибудь (сейчас практически все продукты насыщены химией) или соперница отравила (хе-хе-хе – шутка, конечно!)" Мужу, в свое время работавшему в Комитете, такой намек вовсе не понравился, точнее он воспринял его очень серьезно и через знакомых ребят тут же связался с институтом токсикологии. По такой серьезной наводке, да еще и за деньги к ним с супругой там отнеслись очень внимательно, сделали жене анализ крови, ногтей и действительно установили отравление солями одного из тяжелых металлов. Ф. ездил получать анализы уже без жены, и, узнав результаты, в первую очередь подумал о дочери, которая, слава Богу, чувствовала себя (тьфу-тьфу-тьфу!) хорошо, может быть, и только потому, что бывала у них в загородном доме только наездами, поскольку весь этот год жила и училась в Англии. В тот же день в комнате прислуги был проведен негласный обыск и сделано исследование пищи. Вина Оксаны была неопровержимо доказана.
      И какое наказание могло быть ей назначено с формулировкой "покушение на убийство" или "умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью"? В прежние времена – просто повесили бы или отрубили бы голову. Или, если повезет, ей досталась бы бессрочная каторга. А в наше гуманное время она вполне смогла бы увильнуть от наказания, например, сказав в суде, что думала, что добавляла в пищу соль или приправу и что такую "соль" купила на рынке, или что "соль" уже была в доме еще до ее поступления туда на работу, или что ей ее специально подсунули, а отравить жену хотел сам муж и ее подговорил подсыпать "соль". Все это обязательно сопровождалось бы совершенно ненужным шумом и скандалом. Неизбежно всплыла бы и их интимная связь. Тут уж наверняка все бы подумали о сговоре мужа и любовницы с целью убить супругу. Несомненно, гувернантка во всем обвинила бы его, мужа. И ей бы поверили! У нее, когда была без косметики, было едва ли не ангельское личико. Выводы лежали бы на поверхности. Развал семьи в любом случае был бы неизбежен. А эта дрянь преспокойно уехала бы себе домой на Украину, и ищи ее свищи. А ведь во все века наказание за такие вещи было только одно и абсолютно внятное – смерть. И то, что смертную казнь по каким-то политическим соображениям теперь не применяли, в данной ситуации вовсе ничего не меняло. Ф. убил за свою жизнь довольно много людей, и многие из них в гораздо меньшей степени заслуживали смерти, чем эта злодейка. Они были враги государства, но они не были злодеи. Поэтому Ф. долго не думал. Жена легла в больницу в платную палату опять же к Борискову на две недели для очистки крови, а Оксана за это время исчезла из их дома со всеми своими вещами, как будто ее и не было. После выписки из больницы Ф. сразу отправил жену в Карловы Вары в хороший специализированный санаторий. Когда она вернулась через месяц, все еще очень худая, но уже веселая, загорелая, новая, они даже какое-то время снова узнавали, привыкали друг к другу, ничего не замечая вокруг. Только дня через два она вдруг спросила мужа: "Да, а где Оксана-то?" -
      "Понятия не имею! Куда-то свалила. Может быть, нашла себе новую работу или мужа", – ответил он равнодушно, пожав плечами. В доме у них теперь готовила и убирала женщина раннего пенсионного возраста из местных жителей. Да, толста, ворчлива, но травить уж точно не будет и, главное, очень чистоплотна.
      К Борискову Ф. как-то приходил этой зимой уже по своим делам
      (шалило давление и часто болела голова). Борисков сказал ему: "У вас явно типичная головная боль напряжения – много работаете. Надо больше отдыхать", под конец спросил про жену, тот ответил: "Жена? У нее все нормально. После вас она еще съездила в санаторий в Карловы
      Вары и теперь чувствует себя очень хорошо! Спасибо большое!" А ведь по сути именно Борисков спас ей жизнь.
 
      Несмотря на в общем-то небольшой прием, Борисков вернулся домой только в начале девятого. Дома царило нездоровое возбуждение. Жена и сын сидели на кухне, что-то горячо обсуждали, а когда увидели
      Борискова, тут же замолчали и посмотрели на него с явной опаской.
      Сын, оказывается, снова потерял свой мобильник. Точнее, его у него украли. Оказалось, у них в школе кто-то постоянно ворует мобильные телефоны. Дети решили поймать вора на живца. В качестве использовали, естественно, телефон Олега. Но юные сыщики на миг отвлеклись, и этот телефон тут же утащили у них прямо из-под носа.
      Борисков хотел что-то сказать, но так устал, что говорить уже не мог, только развел руками. Он уже намеревался поесть и залечь на диван перед телевизором, но тут снова оказалось, что с Микошей, понятное дело, никто не погулял. У сына оказалось какое-то срочное школьное задание, и вообще было уже темно. Борисков, так надеявшийся завалиться и задремать перед телевизором, бормоча ругательства, поперся с очень довольной Микошей на руках во двор (Микоша сама по лестнице не ходила, а бегать по двору бегала и очень шустро). Там
      Борисков какое-то время разговаривал с Люсей, хозяйкой песика
      Левика, закадычного Микошиного приятеля. К ним подошел мальчишка лет двенадцати, из соседнего подъезда. Оказывается, порывшись в ближайшей помойке и в куче мусора вблизи нее, он, довольный, нес в руках фотоаппарат и несколько компакт-дисков, похвастался: "Во, чего я нашел! Люди выбрасывают хорошие вещи!" Люся на это сказала: "Вчера он тут же на помойке рабочий мобильник откопал. Постоянно что-то находит!" Среди детей эта тяга к поискам и склонность находкам была не такой уж редкостью. У одной Виктошиной знакомой был такой семилетний сын, который отличался тем, что всегда смотрел под ноги и подбирал там разные бумажки, фантики и монетки. Он часто чего-то находил. Она постоянно его ругала: "Вечно поднимает разную дрянь!" А тут совсем недавно он поднял с пола в метро бумажку в сто евро.
      Сам Борисков лично в жизни никогда ничего не находил и не выигрывал. Это было его особенностью. Игры на автоматах, типа покера, представляли для него полную загадку. В крайнее изумление приводил его случайно увиденный в таком игровом зале таджик-грузчик с рынка, который, впившись глазами в экран, бойко лупил по клавишам игрового автомата и явно что-то в этом понимал. Один хороший знакомый Борискова вообще постоянно что-то выигрывал, и у него все в семье выигрывали. Отец этого знакомого еще при коммунистах, помнится, выиграл в вещевую лотерею машину "Волгу", а потом еще и мотоцикл "Урал" с люлькой. Это из крупных выигрышей, а там еще было по мелочи много. Кстати, потом этот самый удачливый папаша заработал кучу денег на финансовых "пирамидах". Он с самого начала понял, что это жулики, и принял правила их игры: главное вовремя забрать деньги и не зарится на большой куш, поэтому в каждую новую пирамиду он бежал записываться чуть ли не первым, и пока она не закрылась, успевал вытаскивать свои деньги с хорошими процентами, и был наглядным примером успешности этого бизнеса – нечто вроде небезызвестного Лени Голубкова. Правда, под конец той пирамидной эпопеи появились такие конторы, которые существовали буквально несколько дней и затем молниеносно исчезали. Многие, кстати и сам
      Борисков, на кризисе 98-го года здорово проиграли, а вот этот знакомый заработал. Он тогда копил в валюте на "восьмерку", а в эти дни, пока цена на машины еще не повысилась, а доллар уже взлетел, купил на те же деньги сразу две "девятки". Нынче он ездил уже на действительно хороших машинах. Что-то такое он еще придумал, смеялся: "Вот же, они деньги – лежат. Надо их только поднять! Россия
      – это подлинная страна дураков!"
      Конечно, очень важно не пропустить миг удачи. Генри Форд как-то сказал умную вещь: "Используй любой шанс, ибо он может оказать последним". Так у одного клинического ординатора мама в самый что ни есть дефолт работала в банке и провернула там по сути полузаконную операцию, то есть взяла на время огромное количество рублей и еще задешево в своем же банке купила доллары, а совсем вскоре, когда курс подскочил раза в три, своему же банку третью часть их и продала и рублевый займ вернула туда же в том же объеме, оставив себе огромную прибыль в валюте. Банк их, как и многие другие, благополучно рухнул, но она осталась на плаву с большими деньгами и больше уже не работала, а только вкладывала свои огромные капиталы в разные доходные денежные предприятия. Сын-доктор проживал отдельно, пытался от нее не зависеть и жить на свою зарплату, но это у него не получалось, и приходилось постоянно просить денег у матери, ехать к ней на поклон в ее загородный дом. Та, конечно, радовалась, что он приезжает, и денег всегда давала, но не без внушения. Это тоже был определенный вариант выигрыша. Мечта любого – заработать не работая.
      Вернувшись домой с прогулки, Борисков хотел быстро помыть Микоше лапки и, наконец, залечь, но сразу в ванную было не попасть, ждали пока оттуда выйдет Олег. Каждый день одно и то же. Виктоша загоняла
      Олега спать, а тот никак не загонялся: бесконечно долго чистил зубы, а после этого пытался еще что-то поесть, кричал, что голодный.
      Олег был мальчик с необыкновенно буйной фантазией и, хотя почти ничего не читал, зато замечательно рисовал и придумывал, так что сразу было и не отличить, где правда, а где ложь. Пришел как-то из леса с прогулки возбужденный, показал руками Виктоше: "Мама, я видел вот такого комара!" – получалось, что сантиметров тридцать в длину.
      Еще он вечно наблюдал в небе какие-то падающие взрывающиеся метеориты и спутники. Других детей спрашивали, но они никогда ничего подобного не видели: ни комаров, величиной с ворону, ни падающих звезд. Еще он совершенно серьезно убеждал всех своих друзей и знакомых, что маленькая безобидная Микоша и есть самая настоящая боевая собачка-нинзя. Кроме того, он утверждал, что фамилия Микоши почему-то Зиберман, и даже называл ее иногда "Зиберманка". В другое время он говорил всем, что настоящая фамилия Микоши – Казанкина. Еще они с друзьями играли в одну своеобразную игру. Назвалась она "Коза
      Надька". Это было что-то вроде кукольного театра, в котором участвовали не только игрушки, но и некоторые предметы обихода. Сама центральная фигура театра коза Надька была старая резиновая игрушка с разорванным до ушей ртом. Вследствие этого она корчила под пальцами мальчишек самые уморительные рожи. Разыгрывались целые представления. Особенностями этого театра была, пожалуй, излишняя физиологичность, чего обычно в настоящем театре не бывает: действующие лица постоянно испражнялись со всеми сопутствующими звуками, пердели, совокуплялись, как кролики, грязно бранились и по любому поводу дрались. Все действие спектакля придумывалось на ходу.
      Олег с друзьями играли в эту игру регулярно, сами же хохотали на всю квартиру. Борисков не знал, как ему к этому относится, и поэтому никак не относился. В игре обычно участвовал Олегов закадычный дружок, которого звали Петр. Он так всегда другим и представлялся
      "Петр". Воспитывали его бабушка и дедушка. Мама Петра, их дочь, была мать-одиночка, очень активная молодая женщина. Два года назад она поехала отдохнуть с близким другом в Египет и погибла там во время погружения с аквалангом, оставив Петра круглым сиротой. Хорошо, что сын еще тогда остался дома в Питере с бабашкой и дедушкой, потому что представьте себе ужас ребенка, который смотрит на воду, а мама его никак не всплывает.
      Наконец, Олег угомонился и улегся в кровать. Дверь в его комнату закрыли. И тут Борисков понял, что его тревожит. Непонятно почему, по каким-то необъяснимым признакам ему вдруг показалось, что приходила дочь Лиза. Тогда Борисков, с минуту послонявшись по квартире, как бы мимоходом спросил у Виктоши, не звонила ли Лиза.
      "Нет, не звонила", – ответила Виктоша, как будто бы так было в порядке вещей. Эта ситуация в семье мучила их всех уже давно и было совершенно непонятно, как это вообще когда-нибудь может разрешиться.
      Это была болевая точка, которая постоянно ныла, как зуб, хотя оказалось, что и к ней можно привыкнуть, как люди привыкают к постоянной боли или хронической болезни. Суть состояла в том, что их восемнадцатилетняя дочка Лиза уже почти год как ушла от них и теперь жила вместе с каким-то непризнанным художником-декоратором в качестве гражданской жены.
      В детстве, лет до двенадцати, Лиза, можно сказать, была образцово-показательным ребенком (или это только уже кажется). В подростковый же период она слетела с тормозов. До седьмого класса она училась неплохо, а в восьмом классе у нее оказался уже не один дневник, а целых два. Один дневник был для того, чтобы показывать родителям и еще один дневник – для школы, в котором она за родителей расписывалась сама. В тех дневниках были абсолютно разные отметки, а
      Борисков еще наивно радовался, что за последнее время совершенно не было двоек. Его, правда, несколько смущала надпись на обложке дневника, который он просматривал и подписывал: "Fuck the school!", однако, он как-то сразу на это не среагировал. Когда пришел на собрание в школу, классная руководительница, отводя глаза, показала ему классный журнал: там были сплошные прогулы, то есть в школу она, считай, не ходила, разве что крайне редко – в отдельные дни, да и там были сплошь одни двойки и только очень редко – тройки. То есть учеба была заброшена и заброшена капитально. Впрочем, в школе никому особенно до этого не было дела. Хотите, хоть сейчас забирайте документы, с радостью вам их и отдадим. Только попросите и напишите заявление.
      Лиза… Помнится, он всегда с удовольствием забирал ее из детского сада. Когда приходил в группу, заглядывал в комнату, где играли дети. С радостью какое-то время смотрел, как малыши играют. Потом кто-то из них его замечал, и кричал: "Лиза, за тобой папа пришел!"
      Она тут же отрывалась от игры и бежала к нему со всех ног в его раскрытые объятья. Они шли к ее шкафчику, на котором была изображена уточка, и надевали кофты, пальто и сапожки. Одевал ее долго, как капусту – тогда была очень холодная зима. Она сидела, болтала ножками, а он натягивал на нее носки и рейтузы, потом за ручку шли домой через садик и там играли со снежной бабой и на горке. Она бесконечно могла съезжать с горки. Когда приходили домой, она сразу бежала к печке, обхватывала ее руками и прижималась к кафелю щекой:
      "Здравствуй, мама печка!" Где была теперь та милая девочка? Все это навсегда осталось в прошлом, порвалось как-то мгновенно – в один миг, точнее в один год. Конечно, девочка эта была и маленькая с характером. Как-то Борисков привет ее в детский сад. Его поразила сцена, когда пришли в детский сад: "Ой, Лизанька, пришла!
      Здравствуй, Лиза!" – слащаво вскрикнула воспитательница, чуть не всплеснув руками. В глазах у нее он увидел явный испуг. Наташа ничего не ответила, смотрела сурово исподлобья. Пришла поздороваться и нянечка, и несколько детей из других групп. Все ее почему-то знали. На его же никто не обратил никакого внимания.
      Но если вспоминать, то проблемы у нее начали в возрасте тринадцати лет. До этого было все как будто ничего, а тут – вдруг внезапно человек изменился. Послушный ребенок чуть не в один миг превратился в нервного озлобленного подростка. Кошмаром было утро. Разбудить ее было просто невозможно, поскольку она полночи болтала по телефону с друзьями. Она грязно ругалась и бросалась разными предметами. Она постепенно перестала ходить в школу, сначала на первые уроки, а потом и вообще, постоянно что-то врала, появились у нее какие-то чокнутые приятели – такие же бездельники, и все планы жизни полетели в тартарары. Школу было никак не закончить, а ведь по статистике известно, что у тех, кто не заканчивает хотя бы девять классов, жизнь складывается неудачно. И это полностью подтверждалось. Это была как тьма, надвигающаяся на их семью из будущего, и то будущее было далеко не светлым, а темным и устрашающим. Это было как удар в спину – нечто неожиданное, как внезапно начавшаяся и спутавшая все жизненные планы война или тяжелая болезнь. В четырнадцать лет ее уже не интересовал ни спорт, ни кино, ни книги, интересы ее были неясны и туманны. Только электронная музыка – долбежка по голове, некий вид гипноза или звукового наркотика. Она уже существовала в другом мире, куда не было доступа ни Борискову, ни Виктоше. Отчуждение было таким явным, что Борисков реально испугался, и в этом испуге находился довольно долго, пока к нему не привык, поскольку человек привыкает ко всему. Так, наверное, люди привыкали к войне, к революции и прочим хроническим стрессовым событиям. Что бы ни случилось, а жить-то дальше надо. С тех пор любые разговоры о детях и их воспитании, которые он слышал краем уха на работе, пугали его, и он почти стразу убегал из комнаты, поскольку притаившийся в глубине страх немедленно возвращался. Ему долго казалось, что у всех остальных было, в общем-то, неплохо, а это у него полный провал.
      Пытались как-то выкрутиться и перевелись в другую школу, Борисков даже сделал там благотворительный взнос. Но она все равно упорно не ходила на занятия. Это был признак либо сумасшествия или великого внутреннего чувства свободы.
      Лиза на все вопросы утверждала, что школа в наше время вообще никому не нужна, что все "звезды" не имеют никакого образования, а хорошо учатся только те, у кого нет ясной цели в жизни. Кроме того, у нее обнаружились какие-то странные и довольно крупные долги, и будто бы даже в школу приходил некий мужчина, который искал ее по поводу какого-то долга. Когда Борисков стал выяснять детали, она тут же сбежала из дома, и дня три ее искали по подружкам. Потом она клялась и врала прямо в лицо, что никаких долгов нет, и что в школу она ходит постоянно, а вообще-то не хочет ничего делать, устала и не собирается учиться дальше. Вроде договорились учиться дальше. Вместе готовились к контрольной по физике. С трудом в уме она разделила двадцать на четыре, еще и пыталась набирать это действие на калькуляторе наращенными акриловыми ногтями (Олег про такие ногти сказал: "Страшные когти, как у бабы-яги"). Борисков ужаснулся. И во всем этом было невероятное упорство, какой-то свой мир, ему непонятный и необъяснимый, в котором жила Лиза и куда ему входа не было. Он по своему опыту знал только одно, что мир этот был насквозь ложный, опасный, чужой, что надо бы как-то вытащить ее оттуда, но уже было поздно. Он как-то позвонил ей на трубку, там гремела музыка, кто-то орал, она тут же отключила телефон, а потом, вероятно, ввела его вызов в запретные номера. Однажды он ее ударил, и тогда она сказала: "Теперь у меня нет отца!" и они не разговаривали после этого, наверно, месяца три. Потом мир восстановился, но ненадолго.
      Наконец, как только ей исполнилось пятнадцать, ее все же из школы за постоянные прогулы и вышибли. Высшее образование, казалось, было уже закрыто для нее навсегда. Чтобы хоть как-то закончить этот год, пошли в специальную летнюю школу, где со всего города подбирались такие вот детишки – бездельники и придурки. Другим словом, как выразилась сама Лиза, "охломоны и гопники". Был у них один такой мальчик, который вдруг внезапно садился в поезд и куда-то уезжал и неделями колесил по всей стране. Он тоже был слишком свободен или просто сумасшедший. Скорее, конечно, второе. Он был человеком вне человеческого социума. Все с нетерпением ждали, как бы от него избавиться.
      Поступая туда, с полчаса Борисков вместе с Лизой сидели вместе на собеседовании у директора. Вид у Лизы был ангельский, она на все соглашалась, что-де надо учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин. Борисков выложил за это школу кучу денег, но она исчезла буквально через пять минут после выхода из школы, выключила мобильный телефон, дома не ночевала и на какие занятия не пошла. Все было зря. Как-то надо было еще хотя бы год отучиться, но и этого было уже невозможно. Нет, и все. Уже записал ее в платную вечернюю школу на три раза в неделю, но и туда тоже не ходила. Так пропал еще один год.