Он накинул на себя плащ, закутался в него с головой, подкрался глубокой ночью к хижине Франциски, начал стучать в окно и вопить сдавленным голосом: "Я привидение! Я злой дух, явившийся, чтобы покарать убийцу собственных детей!" Всю ночь привидение прыгало возле дома, совсем охрипло, но Франциска, вопреки его ожиданиям, так и не выбежала из дома с криком: "Я сознаюсь!" Наконец уже к утру алькальд, разочарованный результатами следственного эксперимента, ворвался в хижину Франциски и жестоко ее избил. Но и под побоями Франциска продолжала обвинять Веласкеса.
      И тут в городке появился инспектор из провинциальной столицы по имени Альварес. Этот молодой человек был одним из немногих союзников и последователей Вучетича. Вначале он решил выяснить, была ли у Веласкеса возможность убить детей - и обнаружил то, о чем алькальд не подумал: у Веласкеса было полное алиби.
      Затем Альварес проверил всех остальных подозреваемых включая любовника Франциски и понял: никто из них даже близко к дому Франциски не подходил. Тогда Альварес стал искать в доме отпечатки пальцев, которые могли бы помочь следствию.
      После убийства минуло уже много дней, и надежды найти какие-то следы почти не было. Но Альварес тщательно обыскал комнату и отыскал бурое пятно на двери в комнату, где были убиты дети. На пятне выделялся отпечаток пальца. Альварес понял, что пятно - кровь. Следовательно, отпечаток пальца сделан в ночь убийства, когда кровь не высохла. Найдя пилу, следователь выпилил кусок двери и побежал к алькальду. Алькальд, уже махнувший рукой на следствие, не возражал против того, чтобы Альварес вызвал Франциску. Следователь велел ей обмакнуть пальцы в чернила и по очереди приложить их к листу бумаги. Франциска тоже ничего не понимала и со страхом подчинилась непонятным действиям сеньора следователя, полагая, что это какое-то новое колдовство.
      Альварес взял лупу и стал сличать отпечатки. В комнате было тихо. Алькальд и Франциска замерли. Альваресу показалось, что отпечаток схож. Но уверенности в том не было. Тогда он передал лупу Франциске и сказал, что это отпечаток ее пальца на двери. Если не веришь, сказал он, можешь сравнить. Когда ты уходила из спальни, руки твои были в крови, и ты дотронулась до двери.
      Вдруг потрясенная этим Франциска зарыдала и созналась, что детей убила сама, потому что в ином случае любовник не желал на ней жениться. Убила она их камнем, камень бросила в колодец, потом вымыла руки.
      Это дело получило известность в Аргентине, и Вучетичу разрешили проверить свою систему еще на нескольких преступлениях, когда система Бертильона, уже принятая в Аргентине, результатов не дала. Вучетич в короткое время определил 23 рецидивиста. Казалось бы, дактилоскопия должна восторжествовать. Было даже издано распоряжение правительства, по которому Вучетичу выделялось 5000 золотых песо в компенсацию расходов, которые он из своего жалованья сделал на дактилоскопическую экспертизу. Но вскоре эти деньги были арестованы: сторонники Бертильона смогли убедить правительство, что Вучетич шарлатан. В Аргентине разгорелась борьба между двумя школами и лишь к середине 90-х годов дактилоскопия была официально и окончательно принята в стране.
      * * *
      В конце апреля 1886 года, в субботу, Туи и Артур решили вдвоем написать письмо сестре Артура Лотте. Никто им не мешал, никто не звонил в дверь - вся округа пребывала в церкви, лишь гордая чета агностиков Дойлей, чего, конечно, соседи простить не могли, именно в эти святые часы занималась семейными делами. Начала письмо Туи: "Артур закончил маленький роман, он назвал его "Этюд в багровых тонах". Вчера вечером он отправил его по почте в Лондон".
      Итак, написана первая детективная повесть.
      Месяц прошел в нетерпеливом ожидании. Наконец пришло письмо от редактора журнала "Корнхилл мэгэзин", в котором тот жаловался на денежные затруднения, сообщил, что повесть напечатать не сможет, потому что она слишком длинна для одного номера. Но при том редактор признался, что сам читал "Этюд в багровых тонах" с наслаждением и убежден, что повесть надо отправить в книжное издательство. Пережив разочарование, Артур тут же послал рукопись в Бристоль в издательство "Эрроусмит".
      И опять Конан Дойл в ответ получил письмо, в котором издатель вежливо, но твердо отказался от "Этюда в багровых тонах". Уровень повести показался ему недостаточно высоким для столь солидного издательства. Артур, под влиянием Шерлока Холмса увлеченно занимавшийся криминалистикой, доказал Туи как дважды два, что рукопись в издательстве даже не прочли.
      Пришлось снова идти на почту. На этот раз он послал рукопись (и получил отказ) в издательство "Фред Уорн". Судьба повести, казалось бы, была решена, и отрицательно, как и тех первых опусов доктора, что он безуспешно отсылал в журналы. Но Артур и верная Туи не могли понять одного - неужели они настолько самоуверенны и наивны? Ведь повесть интересная. Она понравилась всем друзьям и родным. Глубоко огорченный Конан Дойл писал матери: "Мне кажется, что ни один из издателей не удосужился прочесть мою повесть. Истинно, что литература - ракушка, которую очень трудно раскрыть. Но все хорошо кончится, даю тебе слово, мама!"
      Успокоив себя такими словами, он снова склеил пакет и отправил злополучную повесть в издательство "Уорд, Лок и К°". Наконец-то в дело вмешался счастливый случай! Профессору Беттани, главному редактору издательства, читать "самотек" было недосуг. Но жена его была страстной любительницей литературы. И часто брала на себя неблагодарный труд просматривать рукописи графоманов в поисках жемчужных зерен. Повесть она прочла за один вечер, примчалась к припозднившемуся профессору в кабинет и с порога закричала:
      - Это же прирожденный новеллист! Ты не представляешь, какую замечательную повесть он написал!
      Знавший эмоциональный характер своей супруги профессор все же попросил ее положить рукопись на стол, и через несколько дней жене удалось заставить его прочесть повесть. Профессор прочел и задумался. Он был неглуп. Он понял, что имеет дело не с графоманом, а со сложившимся и интересным писателем. И он предложил рукопись совету директоров.
      Директора издательства были людьми солидными, а так как в те времена детективных романов и повестей еще почти не существовало, то они определили повесть как "дешевую литературу", но признали, что покупатель на нее найдется. И вот Конан Дойл осенью получил письмо, в котором сообщалось, что, так как рынок уже заполнен дешевой литературой, в текущем году "Этюд в багровых тонах" издать не удастся. Так что они смогут напечатать повесть в будущем году и предлагают за это и все возможные последующие издания 25 фунтов стерлингов.
      Как ни беден был Конан Дойл, условия показались ему откровенно грабительскими. Да и термин "дешевая литература" далеко не всегда приятен автору. Первым побуждением его было востребовать повесть обратно, но, посоветовавшись с Туи, Артур все же попробовал защитить свои права. Он написал в издательство, прося заключить договор, по которому ему причитался бы какой-нибудь процент за каждый проданный экземпляр.
      Ответ пришел в конце ноября. Автору было отказано категорически. В ответе говорилось, что повесть невелика и ее придется включить в какой-нибудь сборник, так что определить процент, причитающийся мистеру Конан Дойлу, будет невозможно. Так что либо 25 фунтов - либо берите рукопись обратно.
      Сумма была мизерная. Ее хватило бы только на новое платье для Туи. Но Артур согласился - никого больше приключения Шерлока Холмса не интересовали.
      Оставалась надежда, что повесть прочтут, она понравится читателям или критикам, и тогда... Что тогда, Конан Дойл не очень представлял.
      Но удар был настолько чувствителен, что несчастного Шерлока Холмса изгнали из дома, постарались забыть о нем. Доктор Артур решил, что теперь он станет автором знаменитых исторических романов - и никаких детективов, никакой "дешевой литературы"!
      Конан Дойл был горячим поклонником Стивенсона. Его шотландских романов. Возможно, поэтому он избрал для романа бурные события в Англии в конце XVII века, борьбу католиков и протестантов. Роман решено было назвать "Мика Кларк".
      Всю зиму 1887 года Артур собирал материал к роману, потратил немало усилий на исторические исследования, ездил по тем местам, где должно происходить действие, проводил свободные дни в музеях и библиотеках Артур был настойчивым исследователем. К тому же он в ту зиму увлекся оптикой, полагая переехать в Лондон и заняться глазными болезнями. Так что 1887 год промелькнул быстро, за делами и заботами. Честно говоря, Артур даже стал забывать о своем неудачном опыте в детективной литературе. Но тут, в конце осени, с почты принесли пакет. В нем "Рождественский альманах", где был опубликован "Этюд в багровых тонах".
      Ни читатели, ни критики повести не заметили. Да и кто из серьезных критиков станет читать "Рождественский альманах" - мало ли их выходило в те годы! Правда, сборник раскупили и издательство решило переиздать его, причем Конан Дойлу напомнили, что ему за переиздание ничего не положено.
      К весне 1888 года Конан Дойл закончил "Мику Кларка". Он был убежден, что роман выйдет в свет и на полученный гонорар можно будет отправиться в Париж, чтобы всерьез заняться изучением глазных болезней. "Когда же я узнаю там все, что можно узнать, я вернусь в Лондон и стану глазным хирургом, но при том не оставлю литературу".
      А тем временем "Мика Кларк" начал печальное путешествие по редакциям. Редактор "Корнхилла" прислал Артуру письмо, в котором требовал ответить, как может такой серьезный и способный человек тратить время сначала на детективы, а теперь на исторические романы, которые никому не нужны? Издательство "Блеквуд" не сочло нужным объяснить свой отказ. Газета "Глоб" сообщила, что в романе нет любовной линии, без которой читатель тратить время на него не пожелает. А из издательства "Бентли" сообщили, что роман вообще неинтересен. Целый год рукопись бродила по редакциям и издательствам, и с каждым днем настроение Конан Дойла падало. Даже веселья и добродушия Туи не хватало, чтобы игнорировать новые и новые оскорбительные письма издателей. А поездка в Париж стала недостижимой мечтой. Что же, всю жизнь провести бедным портсмутским врачом, ставить клизмы старым дамам, принимать клерков и пенсионеров?
      И вдруг в самом конце 1888 года роман приняло издательство "Лонгманз". Правда, с одним условием - сократить его на 170 страниц, так как именно на столько страниц роман толще, чем пользующийся успехом роман Хаггарда "Она". Разумеется, Конан Дойл принял все условия издателя и в ответ получил заверения, что "Мика Кларк" выйдет в свет в начале будущего года. А так как Туи ждала ребенка, Артур объявил, что в его семье начинается соревнование, кто выйдет в свет первым - его роман или его ребенок.
      Мэри-Луиза Конан Дойл победила. Она появилась на свет в январе 1889 года, отец сам принимал роды, также как принимал их уже тысячу раз от своих пациенток, и, как потом признавался, долго не мог поверить, что этот ребенок - его собственный. А еще через две недели вышел "Мика Кларк". И не только вышел - его заметили! В газетах появились рецензии, критики обратили внимание на нового автора. Если роман переиздадут, то мечта о Париже может материализоваться... А пока Конан Дойлу захотелось написать роман о средневековье, о рыцарской чести, о Столетней войне.
      И тут пришло письмо из Нью-Йорка. Американский издатель Липпинкот прочел случайно "Этюд в багровых тонах". Повесть ему понравилась. Он спрашивал, не напишет ли мистер Конан Дойл еще одну такую же повесть, чтобы издать их вместе в одном томе? Только при одном условии: чтобы героем был сыщик Шерлок Холмс.
      Шерлок Холмс... они с Туи почти забыли о нем. И, честное слово, если бы не постоянная нужда в деньгах, Артур не согласился бы на предложение. Роман о средневековье уже захватил писателя и откладывать его в сторону так не хотелось!
      Любопытно отметить, что Конан Дойл, так подробно рассказывающий в записных книжках о своих планах, о работе, ни словом не обмолвился о повести "Знак четырех", которую, как и договорились, написал в том же году. А в феврале 1890 года первая книга о Шерлоке Холмсе увидела свет. И опять же критики ее не заметили. И если как исторический романист Конан Дойль уже обратил на себя внимание, приключения Шерлока Холмса никого не интересовали.
      Где же проходит тот рубеж, после которого Конан Дойл становится Знаменитым и единственным создателем Шерлока Холмса?
      Мы привыкли к рассказам о том, как читатели будут умолять Конан Дойла не убивать, а если уж не убить невозможно, то оживить великого сыщика, как дом 2216 по Бейкер-стрит станет местом паломничества туристов, как появятся сотни фильмов и пьес о Холмсе, как расплодятся подражатели, как каждый автор детективных повестей вплоть до наших дней будет считать себя учеником и наследником Конан Дойла. Сам автор видится по портретам и фотографиям весьма солидным джентльменом, сэром Конан Дойлом, усатым, спокойным, с неизменной трубкой в зубах, как бы вне времени и возраста.
      Но мы-то ведем рассказ о долговязом молодом человеке, который, в общем, случайно занялся выдумыванием историй о Шерлоке Холмсе, о докторе, который собирается в Париж, чтобы изучать глазную хирургию, играет в футбол и крикет и танцует со своей милой Туи. Ведь он замыслил сыщика Шерлока Холмса в двадцать шесть лет.
      И все же, при всем нашем уважении к творчеству знаменитого английского писателя, автору чудесных исторических романов и фантастических повестей "Затерянный мир" и "Маракотова бездна", приходится признать, что Конан Дойл не имел бы и десятой доли популярности, если бы рядом с ним не жила странная парочка: Шерлок Холмс и Джон Ватсон.
      А раз мы пишем о детективе, то момент, когда Шерлок Холмс из персонажа не замеченных никем повестей стал лицом более реальным для многих, чем премьер-министр Великобритании, представляет определенный исторический интерес.
      После выхода в свет первой книги "Знак четырех" Конан Дойл продолжал трудиться над "Белым отрядом". Этот исторический роман, признанный критиками и читателями одним из лучших романов такого рода, вышел в 1891 году. Хороший роман, соглашались все. А что же дальше?
      Уже восемь лет Артур врачует в своем приходе, вышли первые книги, Туи наклеила в альбом немало вырезок с хорошими и не очень хорошими отзывами. Но денег романы и повести так и не принесли. Врачебная практика позволяет лишь сводить концы с концами. Тем более что отец умер, приходится помогать матери и сестрам.
      Конан Дойл все еще не решил, что с ним будет дальше. Внешне такой спокойный, такой настоящий англичанин, сама сдержанность, на самом деле он находился в полном внутреннем раздрызге. И свидетельством тому внезапный отъезд в Берлин.
      В то время было объявлено, что в Берлине доктор Кох открыл лекарство против туберкулеза. Это была сенсация номер один. Сегодня, когда туберкулез в "табели о рангах" опасных болезней отступил на какое-то сотое место, трудно понять, насколько ужасной эта болезнь казалась, да и была в пыльных городах Европы. Впрочем, вспомните, скольких писателей, поэтов, ученых погубила чахотка. Вспомните, какое место занимает туберкулез и смерть от него в произведениях литературы. Тогда, в конце прошлого века, туберкулез был страшнее, чем СПИД сегодня, и мнение о том, что человечество может вымереть именно от туберкулеза, было весьма широко распространено.
      Отправляясь в Берлин, Конан Дойл как бы предчувствовал трагедию, с которой вскоре столкнется сам.
      К достижениям Коха Конан Дойл отнесся сдержанно. Он стал свидетелем того, как, в надежде на чудодейственную вакцину, тысячи больных бросились в Берлин, умирая в поездах, в гостиницах, на пороге клиники. В статьях, которые Конан Дойл написал по приезде, он подчеркивал, что предстоит еще большая работа и нельзя надеяться на панацею. И в этом тоже было предвидение.
      Там же, в Берлине, Конан Дойл вдруг понял, что он не хочет больше жить в Портсмуте и заниматься практикой. Все. Наступил кризис, перелом. Что угодно - только не продолжение восьмилетней каторги, одинаковых дней и одинаковых вечеров.
      Потому, вернувшись из Берлина, Артур сказал Туи:
      - Собирайся! Едем!
      - Куда? Когда?
      - Немедленно, сегодня, завтра. В Вену. Я намерен пройти там курс обучения глазной хирургии.
      - Но дом, практика...
      - Гори все голубым огнем! (Вольный перевод на русский, который позволил себе автор.)
      И верная Туи сказала:
      - Разумеется, дорогой. Завтра мы уезжаем в Вену.
      Провожать доктора пришел весь город. Этого он сам не ожидал. Научное и литературное общество Портсмута устроило торжественное собрание по этому поводу, и председательствовал на нем доктор Ватсон, вовсе не обиженный тем, что угодил в детективную историю (впрочем, тогда он об этом мог еще и не подозревать). Затем собрались пациенты. Они принесли цветы и подарки... В общем, получилось все трогательно.
      Месяцы в Вене он провел, слушая лекции и занимаясь у венских профессоров. И, хоть был ранее убежден, что с Шерлоком Холмсом покончено, но и в Вене, а потом в Лондоне, куда переехал, вернувшись с континента, продолжал писать небольшие рассказы о сыщике. За 1891 год их набралось шесть.
      Когда Дойлы вернулись из Вены, Артур еще колебался - он заказал табличку "Глазной специалист" и намеревался повесить ее на двери. Но тут поступило выгодное предложение от весьма популярного журнала "Стренд". Журнал предложил за каждый рассказ платить автору по 35 фунтов, оставляя ему свободу затем печатать эти рассказы в сборниках.
      Именно с шести рассказов, опубликованных в 1891 году в "Стренде", началась слава Шерлока Холмса и, разумеется, его создателя.
      Первые две повести были напечатаны маленьким тиражом и не в самых популярных изданиях. Были они велики, и, честно говоря, их нельзя отнести к высшим достижениям эпопеи о Холмсе. Иное дело массовый журнал. И иное дело - короткий рассказ, который можно прочесть за вечер.
      Первый из шести рассказов вызвал интерес, о нем говорили, его обсуждали. Второй был принят горячо: читатели как бы ознакомились с правилами игры. Они уже привыкли к паре Холмс - Ватсон, они уже запомнили, где и как живет Холмс, как он говорит... Третьего рассказа ждали так, как ждут сегодня продолжения телевизионного сериала. В редакцию посыпались письма: обнаружилось, что рассказы мистера Конан Дойла - самое популярное чтение в Англии. Издатели запустили в производство последний из имевшихся у них рассказов, который назывался "Человек с заячьей губой", и поняли, что подписка под угрозой. Если они не пообещают на будущий год продолжения серии, читатели будут возмущены, и результаты разочарования опасно даже предугадывать.
      Редактор "Стренда" писал Конан Дойлу требовательные письма, а писателю было некогда отвечать: он был весь в новом историческом романе.
      Артур написал обо всем матери. Что делать? Мать посоветовала продолжить серию - она сама подпала под обаяние Шерлока Холмса и оказалась страстной читательницей "Стренда". Тогда Конан Дойл сдался. В письме к матери в конце 1891 года он писал: "Я решился. Я напишу им сегодня письмо, что соглашусь, если они предложат мне по 50 фунтов за каждый рассказ, независимо от его длины". Последние слова он подчеркнул. И видно испугался собственной наглости. Потому что закончил такими словами: "Я очень зазнался, да?"
      Пятьдесят фунтов в те дни были большими деньгами. Он столько в месяц зарабатывал врачебной практикой. Потому Артур был почти убежден, что теперь-то журнал от него отвяжется. Ответ из журнала был короток: "Сообщите, когда сможете прислать рукопись нового рассказа. Дело не терпит отлагательств. На ваши условия согласны".
      Пришлось отложить роман. За неделю он написал два рассказа: "Голубой карбункул" и "Пестрая лента". Затем до конца года выполнил свое обещание еще шесть рассказов. Сам перечитал их и решил, что может получиться совсем неплохая книжка. Такой еще не было. Но что сделать, чтобы больше не возвращаться к Шерлоку Холмсу?
      И вот тогда зимой 1891 года впервые у Конан Дойла возникла светлая идея, которой он тут же поделился с матерью: "Я решил угробить Холмса в последней из двенадцати новелл, так чтобы и следов от него не осталось. Он меня отвлекает от более серьезных дел".
      От матери пришло ужжжасное письмо! "Ты никогда не посмеешь этого сделать! - писала она. - Ты не должен!" Она тут же предложила ему сюжет для следующего рассказа.
      Так прошел еще один год. "Стренд" не унимался. К тому же в дом к Конан Дойлу переехали две его сестры, приходилось платить за обучение младшего брата. Подрастала Мэри-Луиза... Деньги проваливались как в пропасть. Но целый год Шерлок Холмс не заходил в кабинет к своему создателю. И когда журнал "Стренд" вновь прислал отчаянное письмо, Конан Дойл придумал, как отделаться от журнала. "Вы просите двенадцать рассказов?" - написал он. - Пожалуйста. Я напишу их, но за тысячу фунтов".
      Это была не просто наглость (как полагал Артур), это была несусветная, отчаянная наглость. Кто он такой, Райдер Хаггард, чтобы за двенадцать рассказов потребовать сумму, на которую можно было купить дом? Редактор в тот же день прислал телеграмму: условия мистера Конан Дойла принимаются.
      Автору оставалось только развести руками. А издатели потирали руки. Конан Дойл и не подозревал, каким золотым дождем они с Шерлоком Холмсом осыпают своих благодетелей. Тут им детективное чутье изменило.
      * * *
      Соотнесение дат развития криминалистики с датами выхода в свет рассказов о Шерлоке Холмсе любопытно тем, что демонстрирует своевременность и даже определенную обязательность появления именно такого Шерлока Холмса, именно в Англии и именно во второй половине восьмидесятых годов.
      Интерес к сыщикам, связанный психологически с ростом понимания того, что полиция должна и обязана надежно охранять частное имущество, вело к росту симпатий к полиции. Если еще в середине века полицейский был парией, в полицию шли лишь отбросы общества, то по мере организации общества, системы прав и обязанностей буржуазных демократий образ полицейского перестал быть отрицательным. Правда, как в рассказах Шерлока Холмса, так и, допустим, в многочисленных повестях и рассказах о Пинкертоне и его частном агентстве в США, деятельность героев зачастую противопоставляется деятельности государственной полиции. Но это скорее остаток прошлого, нежели взгляд, который будет господствовать в XX веке. Уже в первой половине нашего века именно сыщик из Скотленд-Ярда станет главным положительным героем детектива.
      То есть революция в сыскном деле, в которой принимали участие не только ученые, медики, статистики, но и писатели, к рубежу века завершилась победой научного сыска, победой организации над любителем. Когда я пишу здесь об усилиях криминалистов, которые разрабатывали дактилоскопию, разбирались в ядах и анатомии, я не забываю о роли в том англоязычных писателей.
      Мне кажется, что в Англии и США, странах, где, с одной стороны, высоко ценилась индивидуальная свобода личности и в то же время кумиром оставалась частная собственность, писатели, более чем в других странах, обращались уже в XIX веке к проблеме сыска и поимки преступника. Если в русской литературе эпопея Раскольникова в "Преступлении и наказании", будучи формально детективной, в самом деле решается в моральном плане, то Эдгар По интересуется именно проблемами криминалистики.
      Почитая главным героем наших очерков Конан Дойла, нельзя не отдать должного его соотечественникам и американским коллегам. Например, велика роль в создании детективного жанра Уилки Коллинза с его "Лунным камнем", да и сам великий Диккенс не чурался детектива, например в "Холодном доме".
      Но самый удивительный для меня пример - это Марк Твен. Элемент детектива присущ, на мой взгляд, большинству его повестей, начиная с "Тома Сойера" и "Гекльберри Финна". Менее известен у нас его детективный роман "Дневник сумасшедшего Никольса". Все это не выходит за пределы реальности. Но вот что Марк Твен описал, не имея к тому никаких источников, обосновал и сделал центром одной из новелл принципы дактилоскопии - это факт невероятный.
      Именно в 1882 году, когда еще ни один человек в Соединенных Штатах не подозревал об отпечатках пальцев, в книге "Жизнь на Миссисипи" Марк Твен публикует рассказ о некоем Карле Риттере. Семью этого человека убили мародеры. И когда Риттер вернулся домой, он увидел, что один из убийц оставил кровавый отпечаток своего пальца. Этот отпечаток Риттер взял с собой и, притворяясь хиромантом, пошел по военным лагерям, предсказывая по руке судьбы солдатам. Истинной целью его было найти нужный ему отпечаток пальца, так как Риттер был убежден, что двух одинаковых отпечатков не существует в природе. "Есть одно у человека, - рассуждал Риттер, - то, что никогда не меняется от колыбели до могилы, - это линии подушечки большого пальца. Отпечаток пальца - единственная достоверная примета, его уже не замаскируешь". В конце концов Риттер нашел и покарал убийцу.
      А еще через десять лет дактилоскопию начали применять американские полицейские.
      Дактилоскопия и опознание по Бертильону - составные части революции в криминалистике, что проходила в конце прошлого века. В то же время усилия ученых и медиков прилагались и по другим направлениям. В восьмидесятых годах наконец-то двинулась вперед судебная медицина. Патологи при эксгумации трупов начали применять микроскопические исследования волос, кожи, тканей. Именно таким образом удалось совершить немыслимое еще двадцать лет назад - установить личность человека, разложившийся труп которого был найден в реке. Судебная медицина одержала победу и в деле об убийстве Эстер Шоймоши в местечке Тисаэслар.
      Для того чтобы понять суть этих перемен, полезно рассказать о некоторых наиболее громких уголовных процессах конца прошлого века. Когда я начал собирать материалы к этой статье, то обратился к воспоминаниям судей, инспекторов Скотленд-Ярда, книгам судебных журналистов и учебникам криминалистики. И вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что из книги в книгу повторяются одни и те же фамилии преступников, одни и те же дела. Уже через несколько дней я в различных вариантах узнал об Адольфе Беке, просидевшем семь лет за чужие преступления именно потому, что в те дни еще не было дактилоскопического анализа, об убийстве Гуфе, о деле Жанны Вебер... Во всех книгах и учебниках рассказывали о деле Гриппена, которое мне показалось совсем уж не таким запутанным и таинственным, наконец, о деле Марии Лафарг.
      Я подумал: каждый день в больших городах совершались и совершаются убийства, раскрытие которых требует усилий со стороны сыщиков и криминалистов, некоторые потрясают своей жестокостью или бессмысленностью. Но лишь малый процент остался в истории. Почему, каким образом история сделала этот отбор?
      Очевидно, причины здесь две: во-первых, воздействие того или иного дела на общественное мнение. Далеко не самые страшные преступления стали хрестоматийными. Но некоторые, даже не будучи невероятными или даже из ряда вон выходящими, стали сенсацией, будучи замечены и широко освещены газетами. Отсюда повышенное внимание к суду, появление на нем наиболее знаменитых адвокатов и прокуроров, а уж мемуаристы и авторы учебников послушно подчинялись "магии" знакомых имен и процессов. Вот и кочуют из книги в книгу одни и те же имена.
      Так как нас отделяет уже сто лет от описываемых времен, я рассчитываю на то, что далеко не все наши читатели знают, что же натворил Джек-потрошитель и как погиб Гуфе. Главная цель статьи - показать тесную связь между творчеством Конан Дойла, успехом его книг и той общественной ситуацией, в которой эти книги создавались, показать тесную связь литературы Конан Дойла с жизнью, вплоть до участия Конан Дойла в процессах в роли детектива. Следовательно, широкая известность или даже "банальность" процессов с точки зрения криминалиста не может стать препятствием для того, чтобы к ним обратиться. Ведь Конан Дойл читал в газетах отчеты именно об этих процессах, и именно они в определенной мере оказывали влияние на его работу.
      * * *
      В восьмидесятых годах оформилась и сделала большие успехи токсикология. Ее развитие было подготовлено работой таких выдающихся медиков, как Орфил, который доказал виновность отравительницы Марии Лафарг, или Жан Стас, прославившийся своим анализом улик в расследовании убийства в замке Битремон. И хоть эти события имели место за много лет до интересующей нас революции в криминалистике, на них можно остановиться, так как они - важный шаг из тех, что подготовили эту революцию.
      ...В конце 1850 года к священнику одной бельгийской деревни прибежали слуги из соседнего замка Битремон. Их привели туда подозрения, не случилось ли днем раньше в замке жуткое преступление. Священник с удивлением и тревогой выслушал рассказ слуг.
      Главным действующим лицом рассказа был граф Ипполит Бокарме, тридцатилетний владелец замка. Граф, будучи в стесненных денежных обстоятельствах, несколько лет назад женился на дочке богатого аптекаря Лидии Фуньи, рассчитывая, что с ее помощью разбогатеет. Но папаша-аптекарь, не весьма доверяя знатному зятю, оставил дочери лишь ежегодную сравнительно скромную ренту, а состояние завещал младшему сыну Густаву, одноногому болезненному инвалиду. Так что чета Бокарме искренне и горячо желала смерти младшему брату. Но вместо того, чтобы умереть, Густав решил жениться. Невестой Густава стала обедневшая дворянка, замок которой он выкупил из заклада: Густав намеревался последовать примеру сестры и также породниться со знатью.
      Намерение Густава было катастрофой для семейства Бокарме. Пойдут дети - и никакой надежды на деньги аптекаря не останется.
      Об этом знали все, включая слуг. Так что, когда стало известно, что утром приезжает Густав, все поняли: он решил сообщить родственникам о женитьбе и пригласить их на свадьбу.
      И тут начались странные и зловещие происшествия.
      Графиня приказала накрыть обед в столовой, но велела детей за стол не звать, а покормить их на кухне со слугами, чего никогда еще не случалось. Может, в ином случае никто бы и не встревожился: мало ли о чем хозяева желают поговорить за столом, чего детям знать не следует. Но в тот день слугам, знавшим о драме графа и графини, не раз слышавшим походя оброненные проклятия в адрес этого хромца, все казалось зловещим. Более того, графиня заявилась на кухню и сообщила, что сама будет подавать на стол - никто из слуг входить в столовую не должен.