Глава одиннадцатая

Возвращение домой, после того как я гостила у Сассинелли в Кейп-Коде, далось мне с большим трудом.

Не из-за Мико, которого там, кстати, не было. Он решил отправиться с друзьями по колледжу на каноэ куда-то в Канаду, пока я составляла компанию его сестре.

Я думаю, что он понимал, насколько неуютно нам будет вместе. Я почувствовала что-то вроде облегчения, когда в аэропорту меня встретили мистер и миссис Сассинслли с Сереной и сообщили, что Мико уехал. Облегчение, но, не буду скрывать, смешанное с разочарованием. Однако мне хватило ума не расстраиваться, потому что представить Мико в качестве моего парня... Полететь на Сатурн было бы реальнее. Большинство девочек, которые учатся в школе вместе с ребятами-немормонами (даже в Юте есть такие), встречались и даже ходили на свидания с ними. Когда ты с понедельника по субботу живешь в одном ритме, то в воскресенье хочется чего-то другого.

Так или иначе, но я была рада, что Мико не было, потому что у меня и так голова была только им и забита. Я молилась о том, чтобы забыть тот июньский день, который провела в его доме. Однако каждое утро память расцвечивала его все новыми красками.

За две недели в гостях у Сассинелли у меня была возможность забыть обо всех невзгодах, которые послала мне жизнь.

С того самого момента, как я села в самолет, я стала просто Ронни Свон, девочкой с кудрявыми волосами, которая умела хорошо держаться в седле и ни разу в жизни не ходила в школу (таким представлялось домашнее обучение друзьям Серены).

Мне было весело.

Было по-настоящему отрадно ощущать себя не «бедной сестрой Вероникой», или «той, у которой убили сестер», или «старшей дочерью Лондона», или «девочкой бедняжки Кресси». Я ощущала себя свободной от двух маленьких каменных рук на могилах моих сестер, которые и в смерти были связаны со мной так же крепко. Я не чувствовала за собой никакой вины. Я носила траур много лет – так в викторианскую эпоху носили черные юбки и шляпки. Все это время за мной следили журналисты, желавшие сделать репортаж с места событий «спустя год». В тех же статьях они писали о том, как Скотт Эрли отбывает свой срок. Мне хотелось выйти на свет и посмотреть, как живут другие. Я не то чтобы не могла смириться с тем, кто я, – просто не хотела быть тенью. Мои родители знали об этом. Они знали, что поездка не изменит меня, как не меняет мормона миссионерство. Выполнив свою миссию, человек возвращается обогащенным. Я отправлюсь за новыми впечатлениями, но не стану жить только ими.

Накануне моего отъезда папа цитировал строки из произведения одного поэта, который писал о том, что, покидал дом, мы уже думаем о возвращении. Отъезд нам нужен, чтобы по-новому взглянуть на привычное.

– Нет ничего плохого в том, что ты уезжаешь, Ронни, – сказал он мне. – Это нормально.

Хотя я никогда не говорила ему об этом, он понял, что Скотт Эрли отнял у меня чувство свободы, которое я испытывала, когда смотрела на холмы, на наш дом. Многие годы маленькая картина, которая вмещала мой мир (наш дом у подножия гор, моя комната, магазин Джеки и Барни), была для меня самым главным и ценным достоянием. Однако теперь этот мир был разрушен на моих глазах. Я хотела увидеть себя за пределами сметенного мира. Я хотела проверить, можно ли восстановить чувство принадлежности к нему. Я хотела снова ощутить близость к тем, кто меня воспитывал и с детства был рядом со мной.

Сассинелли были частью этого мира, но не принадлежали к нашей тесной общине. Билет на самолет, который они выслали, был на самом деле билетом в страну чудес. Мои родители вежливо возразили против того, чтобы Сассинелли взяли на себя такие расходы, но они настояли, сказав, что я заботилась об их доме, как никто до меня (я помнила, как лишний раз начищала все до блеска, лишь бы побыть в их роскошном доме). Они уверяли, что это премия за хорошую работу и им приятно поощрить меня, особенно если учесть, сколько всего мне пришлось пережить. Пусть это будет подарком ко дню рождения. Мои родители, наконец, сдались.

Итак, я впервые отправилась в путешествие по воздуху. До этого мы ездили во Флориду к бабушке (опыт незабываемый, потому что Рути тогда было около трех лет и мы останавливались каждые двадцать минут, чтобы посадить ее на горшок), а также к тетям и дядям в Солт-Лейк или в Мезу. Я знала, сколько продлится полет, ведь это было путешествие от одного побережья к другому, поэтому захватила с собой биографию Чарльза Линдберга и роман. Но я даже не открыла книгу.

Я была так смущена всем вокруг. Меня отвлекали кино, пассажиры, сервировка обеда, даже арахис в пакетах. Полет прошел незаметно. Маленький самолет на восемь мест, который доставил меня из Бостона в аэропорт Барнстебл, мог бы напугать, но то, что он летел так низко, наполнило мою душу каким-то благоговением. С небольшой высоты можно было рассмотреть все: озера, водопады, яхты, похожие на крылья. Мне нравилось ощущение невесомости при взлете, во время самого путешествия и при посадке. Я подумала, что судьба подарила мне возможность ощутить себя птицей. Наверное, так чувствует себя орел в полете, – обтекаемый воздушным потоком, свободно парящий в высоте.

Когда мы прибыли в дом Сассинелли, который был таким же красивым, как и дом в Юте, но не настолько большим, мне показали мою комнату. В ней стояла кровать размером с озеро, о подушек на кровати было больше, чем во всем нашем доме. Я провалилась в сон на десять долгих часов.

Меня не мучили сновидения. Я не проснулась вся в поту. Меня разбудили птицы. За окном виднелся кусочек голубого неба, по которому проплывали белые перистые облака. Окно находилось прямо над моей головой, и мне казалось, что небо совсем близко от меня. Я повернулась на бок и снова заснула еще на полчаса. Так, наверное, чувствуют себя люди на курорте.

Наутро я отправилась с Сереной на работу и смотрела, как она учит детей плавать в «пруду» (так они здесь называли озера). Серена в своей форме показалась мне другим человеком. Она была очень красивой, мягкой и доброй. Дети относились к ней с большим доверием, даже те, кто боялся воды. Стоило ей появиться в своем красном купальнике и в длинной рубашке без рукавов с надписью «Спасатели Велфлит», как они бежали ей навстречу. Ее прямые черные волосы были собраны в пучок. Я представляла Серену в легкомысленном бикини, которое не оставляло никакого простора для фантазии. Оказалось, однако, что Сассинелли были очень строгими родителями. То, что делала Серена в Юте, должно было произвести на нас большое впечатление. Она сама призналась, что каждый переживает период «бунта восьмиклассников». Ее купальник был раздельным, но очень скромного фасона (не для меня, а для нее). Пока она учила детей, я плавала, пересекая озеро туда и обратно. Мне казалось, что у меня вывихнутся руки в плечах. Да, наш ручей нельзя было даже сравнить с этим просторным водоемом. Мне повезло, что у меня были такие сильные мышцы.

В тот вечер я впервые съела омара (благополучно забыв о том, что от устриц у меня была крапивница). Я решила, что это – суперделикатес. Я привезла чеки, которые собрала на собственные сбережения, но Сассинелли платили за все, словно деньги не имели для них никакого значения.

Они рассказали мне, почему часть года проводят здесь.

Миссис Сассинелли попросила называть ее по имени, Джеммой. Она выросла в Бостоне, там же познакомилась со своим будущим мужем.

– Здесь собственность стоит настолько дорого, что надо быть кинозвездой, чтобы жить в доме на воде, – рассказала миссис Сассинелли. – Когда дети были маленькими, я не хо тела тратить все свое время на то, чтобы неотступно следить за ними.

В тот вечер, сидя в ресторане, мы и вправду увидели кино звезду Дениса Куэйда с сыном. Даже Серена была под впечатлением.

– Папа, как ты думаешь, он делал подтяжку? – спросила она отца.

– Без сомнений, – ответил мистер Сассинелли.

– Откуда вы знаете? – вмешалась в разговор я.

– У него всегда немного проглядывают белки глаза, даже когда он пытается закрыть глаза, – объяснил доктор Сассинелли. – Это свидетельствует о том, что человеку делали подтяжку в области века. Операция очень популярна среди актеров, ведь для их работы внешность имеет огромное значение, но вы удивитесь, если узнаете, как много бизнесменов прибегают к пластической операции.

– Вы этим занимаетесь? – спросила я его.

– Нет, – засмеялся он в ответ, – Ронни, на мне мое лицо, старое и обычное.

– Я хотела спросить, занимаетесь ли вы анестезией для операций такого рода?

– Да, – ответил мистер Сассинелли. – Но у меня для этого есть своя причина.

– Какая?

– Люди решаются на огромный риск, хотя кому-то он может показаться... безосновательным. Но если человек ложится под нож и должен перенести общую анестезию, то не имеет значения, удаляют ли ему аппендицит, опухоль или делают пластическую операцию. Пациент имеет право рассчитывать на хорошего специалиста.

Я никогда не рассматривала все это с такой точки зрения.

– Я даже представить себе не могла, что это связано с этическими проблемами, – сказала я.

– Только с большими баксами?

– Нет, нет, я не это имела в виду! – вспыхнула я.

– Знаю, знаю, – похлопывая меня по руке, заверил мистер Сассинелли. – Я преподаю пластическим хирургам и все время напоминаю им о том, как важна анестезия, для того чтобы уменьшить болевые ощущения и не допустить потери крови во время таких операций, как круговая подтяжка и липосакция. Именно этим я и занимаюсь в Бостоне. Можно сказать, что у меня две работы.

– Но в Юте не делают пластических операций, значит, вы нанимаетесь не только этим.

– Ты очень удивишься, Ронни, – вытирая салфеткой губы, произнес доктор Сассинелли, – но я работаю как на плановых операциях, так и на внеплановых.

Позже мы сидели на террасе, и морской воздух был словно изысканная ванна, принимая которую вы не рискуете вымокнуть.

– Как удивительно, – проговорила я. – Воздух такой мягкий, нежный.

– Ты просто не привыкла к высокой влажности, – со смехом заметила Серена. – Если не будешь пользоваться увлажнителем, это очень скоро скажется на твоей внешности.

– После работы во дворе я всегда пользуюсь кремом для рук. В тот вечер мне показали, как умывать лицо овсяной водой, научили баловать кожу увлажняющим лосьоном. Серена была права. Кожа словно сияла изнутри после этой нехитрой процедуры, как будто я нарумянилась теми самыми французскими кисточками из своего косметического набора. Серене очень понравился мой парижский набор. Я ощутила себя такой же опытной, как и она. Мне нравилась персиковая мягкость моих щек, нравился миндальный запах защитного крема, которым пользовалась Серена. Когда я перевернула баночку, то увидела, что она стоит четырнадцать долларов! Но я все равно решила, что могу сэкономить кое на чем, чтобы купить себе такое же средство. Еще Серена показала мне спортивные бюстгальтеры, в которых так хорошо чувствуешь себя при беге. Она подарила мне пару кроссовок для бега – у нее самой их было не меньше, десятка, а я бегала в кроссовках, в которых раньше занималась баскетболом.

В первую пятницу я увидела океан.

Серена отвезла меня на побережье. Мы взяли велосипеды и запас еды. Дюны показались мне похожими на кленовый сахар, рассыпанный огромной волной. Они спускались прямиком к океану, картинки которого я видела, но все равно не могла предугадать, что он произведет на меня такое впечатление. Он был ярким, синим, бескрайним и живым. Было что-то в нем такое (хотелось сказать – в его лице), что умиротворяло. Он менялся в лучах солнца. Он выбрасывал на берег ракушки, он захватывал с берега все, что ему хотелось. Волны меняли скорость своего разбега, накатываясь на берег – они были то злыми и вздыбленными, то кроткими, как белые овечки. Серена уже привыкла к этому восхитительному зрелищу. Она хотела отправиться к маяку, который, по ее словам, освещал океан на четырнадцать миль вокруг. Но я не могла заставить себя сдвинуться с места. Я положила велосипед на землю и присела. Серене пришлось потрясти меня за плечо, пока до меня дошло, что она собирается уезжать. Я продолжала сидеть под палящим солнцем. Потом я пожалела об этом, но в тот момент мне было все равно. Скоро волны были как будто во мне. Они поднимались и бились о берег в унисон с моим дыханием.

– Я думаю, что человеку невозможно вынести такую красоту, – призналась я Серене, когда она вернулась. – Я бы целыми днями только сидела и наблюдала за океаном.

– Возможно, ты еще будешь жить здесь. В этой части Север ной Атлантики очень неспокойно. Здесь холодно, а пейзаж иногда пугает. Вон там, – махнула Серена рукой, – сотни разбитых кораблей, которые наткнулись на рифы. Саунд теплее. Мы можем даже плавать там. Ты видела Тихий океан? Он тоже иногда пугает, но не в Калифорнии. Там и климат, и люди намного мягче. Хотя и более склонны к безумствам.

– Я не видела океан до этого.

– Не могу себе представить.

– А я не могу представить, что вижу его сейчас. Однажды утром, когда все спали, я зашла в комнату Мико.

На краю его кровати лежала сложенная стопкой чистая одежда. На полках стояли спортивные трофеи, которые он заработал, еще когда был маленьким. Шкаф был приоткрыт, и я узнала одну из его кожаных курток. Засунув руку в карман куртки, я нашла там только засушенный цветок клевера. Я открыла верхний ящик комода. Там валялась мелочь, лежало несколько мячей для бейсбола, одеколон, перочинный нож, мягкие подушечки для наушников и пара компакт-дисков. Еще я обнаружила пачку фотографий в конверте. Я вытряхнула их на ладонь, хотя знала, что это все равно что прочесть дневник Мико. Однако мне хотелось посмотреть, есть ли там фото его девушки. На большинстве фотографий были его друзья – на лыжах или просто в компании. Они смеялись типично по-мужски, открыто, от души. Среди них я заметила фотографию того светловолосого парня, которого видела в доме Мико. Он сидел у камина, держа на коленях симпатичную девушку, которая сердито смотрела на него. А в предпоследней пачке была... моя фотография, там, где я скачу на Джейд.

Я ее чуть не пропустила, потому что она лежала не так, как все остальные. Мико, наверное, сфотографировал меня с верхнего этажа своего дома, когда я приезжала к ним в тот июньский день. На мне были короткие джинсы. Джейд поднималась по тропинке у горного хребта. Сидя верхом, я держала поводья на коленях, пытаясь завязать волосы в узел. Судя по свету, был предвечерний час. Растения, которые попали в кадр, создавали серо-зеленый фон, перемежающийся кое-где желтыми полосами. Если бы это была не я, то сказала бы, что фотография получилась прекрасной, как картинка из настенного календаря. Я не знала, что мне делать с ней. Мне хотелось забрать снимок, потому что он был свидетельством того волшебного дня. Но фотография принадлежала Мико, и мне не суждено было узнать, щелкнул ли он затвором лишь для того, чтобы израсходовать пленку. Однако внутри у меня все пело, стоило только представить, как Мико смотрит в объектив своего аппарата на девушку со спутанными рыжими волосами, на молочную полоску голых ног над ковбойскими сапогами, тесно прижатыми к бокам лошади медовой масти. Я аккуратно вернула фотографию на место.

Я не могу сказать, что больше не возвращалась к этому эпизоду, особенно после того как позвонил Мико и мне дали с ним поговорить. Он спросил, как мне нравится Кейп, и я ответила, как маленький глупый ребенок: «Я впервые увидела океан» Я услышала, как он смеется: как если бы действительно какой-то ребенок сказал что-то забавное.

Но случались и другие чудеса, которые не давали мне опомниться. Мы отправились на лодке в глубь океана, и я увидела кита, раскрывшего свою пасть-пещеру всего в тридцати футах от нас. Серена рассказала мне, что это гигантское животное питается планктоном размером меньше моего ногтя. Когда мы с отцом Серены в четыре часа утра отправились на рыбалку, я увидела рыбу, которая была длиннее, чем лодка доктора Сассинелли. Я чуть не упала, стараясь быстрее заснять все на пленку. Я наблюдала, как ползают крабы, как встречают твой взгляд морские котики с их необыкновенными глазами и головой, напоминающей человеческую. Там были огромные территории «клюквенных плантаций» – луга, на которых трава пахла лаймом и уксусом. В Калифорнии я увидела столько BMW что у меня сложилось впечатление, будто я попала в Германию. В холодильнике Сассинелли всегда было полно еды, так что казалось, будто они ждут гостей. Это было сравнимо только с нашими годовыми запасами бобовых и арахисового масла. Я помню, как пыталась объяснить Серене и ее друзьям, зачем мормоны делают такие запасы. Друзья Серены были такими же милыми, как и она, но некоторые только и умели, что задирать нос. Мы сидели на пляже вокруг костра, и я объясняла им, что людьми движет не паранойя, как теми, кто делает в доме склады оружия, что это можно рассматривать скорее как следование идеалам пионеров, которые готовились к зиме и ненастью, чтобы выжить.