Глава третья

Судьи

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«Шебойган Ньюс-Кларион»

Мне тысячу раз приходило в голову, что я наказана за свое презрение. К читателям. Они часто вызывали у меня пренебрежительное отношение.

Когда я читала эти письма Кейси (так развенчивается миф о конфиденциальности информации, которой владеют доктора, юристы и журналисты, хотя в нашем случае она не покидала стен дома), мы, бывало, заваливались друг другу на плечо от приступов безудержного смеха. Взять хотя бы этого любителя пресмыкающихся. Затем был сантехник, который хотел разводить овец и спрашивал, как это лучше делать в условиях города (Кейси утирала слезы от смеха). На память мне приходит и другая история: одна женщина очень удивлялась тому, что два ее поклонника не захотели предоставлять ей свои декларации о доходах за последние два года, чтобы она могла их сравнить и окончательно определиться с выбором. Люди обращались ко мне как к авторитетному источнику, и я принимала свое положение хранителя мудрости как должное, давая советы, основанные либо на моей уверенности, либо на опыте прошлого.

— Излишек багажа — лучше не скажешь!

Я припоминаю, что Гейб перешел уже в старшую школу, а Каролина была еще ученицей средних классов, когда Лео начал беспокоиться о своем здоровье. Лео. Мужчина, который не так давно мог высмеять меня за мою «одержимость упражнениями на приседание и отжимание». Он начал с того, что пересмотрел режим сна, ибо считал, что нарушения сна могут самым негативным образом сказаться на продолжительности жизни. Я ощущала его неприятие, что бы ни делала. Когда я возвращалась после двух миль пробежки, он бросал в мою сторону такой взгляд, как будто меня пригласили на званый ужин, а я привела с собой огромного ньюфаундленда.

Каждый день я заставала его пару раз за одним и тем же занятием: он измерял пульс. Он постоянно приводил мне примеры того, как люди дожили до ста пяти лет на кофе и витамине С. Лео начал ездить через весь город на занятия йогой. Они проводились в чьем-то доме. Там было темно, потому что помещение было без окон. Лео стал напоминать мне своего отца, когда произносил:

— Я бегаю, только когда за мной кто-то гонится. Я не курю. Не употребляю наркотиков. Моим родителям уже за восемьдесят. Все мы смертны.

Я решила, что ситуация требует снисходительного отношения. Юмор — лучшее лекарство.

Мне было жаль подлеца. Я даже подумала о том, что было бы здорово иметь какое-то общее важное увлечение.

— О великолепный Лео! — встретила я его аплодисментами в первый раз, когда он, ковыляя, вошел в дом. После часа занятий он взмок до такой степени, что можно было подумать, будто он попал под ливень. Каждые несколько лет Лео покупал пару дорогих кроссовок, в которых пробегал по окрестностям от силы два раза, чтобы потом отдать их нашему жильцу Клаусу. Ничего более. Так проходили дни. Месяцы. Но в этот раз все было по-другому. Я поняла, что он всерьез увлекся.

Когда я послушно втирала арнику ему в ногу (хотя и помнила, что он отказался сделать это для меня еще несколько месяцев назад), Лео спросил, хотела бы и я присоединиться к нему.

— Хотя, честно говоря, я не знаю, получится ли у тебя. Из-за балета. Занятия сделали тебя такой напряженной.

Я действительно напряглась… от негодования и втерла арнику несколько жестче, чем требовалось. Но мне удалось взять себя в руки. Усмехнувшись, я произнесла:

— Вообще-то я довольно гибкая, Лео. И думаю, что эти две дисциплины очень похожи. Поэтому я, конечно, приеду на твои занятия.

— Кто-то пытается пойти против природы, а кто-то ищет гармонии с ней, Джули. Видела бы ты тех, кто посещает занятия вместе со мной. Там есть одна дама твоего возраста, которая вытягивает ногу вверх вдоль туловища, как если бы она делала шпагат из положения стоя.

— Наверное, и у меня могло бы это получиться. Хотя… о нет.

— Конечно, нет. И у меня уже никогда не получится. Они тренируются каждый день уже в течение многих лет.

— Все равно не надо опускать руки. Даже звезды кино только об этом и твердят. Под лежачий камень вода не течет.

— Это настоящее испытание. Это как вызов. Ты должен ощутить себя единым целым с природой. Я не знаю, удастся ли тебе сконцентрироваться. Джули, ты же относишься к особой породе человеческих существ. Хомо сапиенс прыгающий. Помнишь, ты пыталась использовать самогипноз во время потуг?

— Но я помню, что именно ты поддался моему гипнозу.

— Это говорит о том, что я умею концентрироваться.

— Лео, я тоже умею концентрироваться. — Я говорила неправду. Я не могу думать менее чем о четырех вещах одновременно. — Просто я не умею впадать в коматозное состояние. Помнишь, что я предлагала еще до того, как ты поступил на юридический факультет? Я говорила о том, что мне надо получить юридическое образование, а ты в это время все еще хотел делать карьеру великого купца. Я лучше тебя сдала тесты по юриспруденции.

Для Лео эта тема до сих пор была больной.

— Тесты по юриспруденции — это еще не учеба на юридическом факультете. В любом случае, балет не способствует духовному просветлению.

— Как и учеба в юридическом институте. Мне было всего двадцать один, когда я сдавала тесты. А ты начал учиться в тридцать пять, Лео! Во всех религиозных обрядах используется искусство танца, и это подтверждает история.

— Все дело в дыхании, Джули. Я чувствую, что впервые за много лет дышу полной грудью. Ко мне вернулось ощущение детства.

— Все эти монахи с помощью гипервентилирования легких чуть ли не на Луну улетали. Так или иначе, я всегда хотела, чтобы ты занимался вместе со мной. Мы можем добиться и гибкости, и духовного просветления вместе.

— Не надо над этим насмехаться, Джули, — остановил меня Лео. — Наши дети в этом плане много потеряли. Они не знают ни концепции иудаизма, ни основ христианства.

— Зато они вырастут хорошими демократами, — заметила я.

— О Джули, — со вздохом протянул Лео.

Но я-то думала, что мы воспитывали детей на Марке Твене, Роберте Фросте, Мередите Вилсоне и их произведения заложили в наших детях хорошую нравственную основу. А церковь, как мне казалось, требовала таких… усилий. Тем не менее, когда Гейб был в седьмом классе, а Кара — в шестом, мы стали посещать Унитарный молитвенный дом в Шебойгане. Мне там понравилось. Я любила Моцарта, мне нравились старые гимны, которые исполнялись во время собраний, а страстные проповеди на политические темы находили в моей душе отклик. Гейб не мог усидеть на месте и пяти минут, поэтому он посещал занятия для девятиклассников в воскресной школе, на которых им рассказывали о том, как люди в древности обожествляли огонь, раздобыть который сейчас можно тысячью способами. Им объяснили, почему нужно сажать деревья. Для Кары мы нашли детские курсы, где детям рассказывали мифы и сказки на религиозные темы (Гейб называл занятия, которые посещала Кара, Евангелием от Уолта Диснея). Однако, когда все прихожане погружались в молчание, произнося молитвы, у Лео был такой вид, словно он тужится в туалете. Мне казалось, что он концентрируется на тех грехах, которые ему не удалось искупить, на именах людей, которых он не смог простить, хотя у евреев есть для этого специальный праздник.

Однако посещений молитвенного дома (которые требовали, по выражению Кейси, мощной работы воображения) оказалось недостаточно. Лео решил отправиться в отпуск один, впервые за много лет совместного отдыха. Его не было десять дней, которые он посвятил фотографированию петроглифов. За тот час просмотра слайдов, которые привез мой муж, я уже уверовала в гипноз, как, впрочем, и дети. На слайдах были изображены различные виды, разобрать которые представлялось почти невозможным: фигуры оленей походили на сияющий лунный диск, а фигуру божества плодородия без специальных комментариев понять было весьма трудно. Лео скопировал слайды на диск и взял в аренду телевизор и DVD-плейер, чтобы показать нам свои слайды. Дети смотрели на него так, словно он купил «Харлей».

На Рождество Лео подарил Каре швейную машинку и несколько образцов, которые оказались выкройками юбок не очень модного фасона. Лео искренне полагал, что Кара будет сама себе шить одежду.

Она прибежала в слезах.

— Мамочка, — сказала она мне, — папа хочет, чтобы в меня тыкали пальцем.

Гейбу он купил пилу вместо запланированной подставки для компьютера, которую Гейб очень надеялся получить. Однако он не стал делать из этого трагедии. Они смастерили с помощью пилы рабочий стол. Мне Лео подарил жесткие стулья для веранды, которые я должна была поставить рядом с помидорными кустами, несомненно, чтобы наблюдать за тем, как растут эти самые кусты, или за тем, как наши соседи жарят шашлыки, пока мы во время домашних пикников едим исключительно вегетарианские бургеры. Сидя на этом стуле, я с тревогой думала о том, что еще приготовила мне судьба.

Мне не пришлось ждать слишком долго, так как уже в следующее воскресенье выяснилось, что Лео купил парикмахерские ножницы и книгу-самоучитель по стрижкам и укладкам. Он провел целый день, пытаясь убедить Кару стать его моделью. Она честно предупредила отца после двух его малоудачных попыток:

— Папа, я тебя ударю. Я никогда не делала ничего подобного и знаю, как некрасиво так говорить, но, если ты попытаешься, меня постричь или просто прикоснешься к моим волосам, я за себя не ручаюсь. Я тебя точно ударю.

Мы не бедствовали и могли позволить себе услуги хорошего мастера для Каролины. Более того, Лео знал, как важно для девочки ее возраста красиво выглядеть. Но он упрямо твердил, что не понимает, как можно позволять двенадцатилетней девочке тратить 22 доллара на стрижку, которую можно… сделать самостоятельно. Чтобы избежать скандала, Гейб проявил милость и сдался. На следующий день он ушел в школу с головой, похожей на плохо подстриженный газон. Лео похвалил Гейба, за то что тот проявил покладистость характера в своем стремлении быть «самодостаточным». (Гейб мне признался потом, что он не волновался, так как волосы отрастают быстро, а его одноклассники даже нашли его прическу смешной и модной.)

Но я была утомлена.

Почему, подумала я, Лео не начинает с себя? Пусть перейдет на пользование приборами от солнечных батарей или на что-то в таком роде.

Затем он начал цепляться к моему макияжу и к тому, что я неэкономно пользуюсь косметикой. Его очень тревожило, что утром я наношу на кожу один увлажняющий крем, а вечером — другой.

Он попросил меня перестать пользоваться таким количеством декоративной косметики и перейти на мыло и какой-нибудь дешевенький лосьон вместо «Кларинса», которым я регулярно пользовалась. Он восстал и против подводки.

— Лео, — обратилась я к нему, — но ты не видел женщину, которая, проснувшись, не нанесла бы макияжа, наверное, класса с восьмого.

— Это не так, — возразил он мне. — Многие женщины предпочитают естественный вид. Они не молодятся, пытаясь скрыть возраст. Кроме того, ты знаешь, что Каролина пользуется тушью для ресниц? — Он сделал ударение на последних словах таким тоном, словно хотел сказать, что дочь загорает голышом.

— Но она пользуется ею только в исключительных случаях, когда встречается с другими подростками в неформальной обстановке.

— Она еще даже не подросток! А у нее уже психология потребителя…

— Нет. Это не так. Ты не знаешь, что делают другие девочки. Каролину не сравнить с Мариссой, или Джастин, или с той девочкой, которая сейчас модель.

Я была сбита с толку. Мы не тратили последних дене,г на этот чертов увлажняющий крем. Эта сумма не спасла бы страны третьего мира от кризиса.

— Ты же сама понимаешь, что платишь за баночки, бутылочки, за упаковку. Точно такой же эффект ты могла бы получить, принимая витамин С и пользуясь самым дешевым кремом, Джули.

— С каких пор ты стал косметологом?

— Это катастрофа, когда женщина не понимает очевидного: тратить 35 долларов на то, что твоей коже даже не под силу впитать, глупо и опасно.

— Мне смешно тебя слушать. Раз ты так беспокоишься об экономии, почему бы тебе не перейти на велосипед и перестать водить «ВОЛЬВО»?

— Я бы так и сделал, если бы позволяла дорога. Ты ведь знаешь, какое оживленное движение в час пик.

— О да, но только час пик обычно длится здесь пять минут, Лео…

Мы свернули тему. А я стала покупать другой лосьон, еще дороже «Кларинса». Его упаковка могла бы удовлетворить вкус самого взыскательного эстета.

Позже Лео мне заявил:

— Я решил, что могу уйти на пенсию пораньше, где-то в 52 года. Ожидаются сокращения. Я слышал, что те, кто подадут заявление об уходе по собственному желанию, получат льготы и повышенную пенсию. Думаю, что нам есть смысл продать этот дом. Найдем небольшой домик на одну комнату в каком-нибудь тихом живописном месте и заживем там в уединении, когда детям придет время отправляться в колледж.

— О Лео, желаю тебе удачи в твоих начинаниях, но только без меня, — ответила я, не поднимая головы от шитья для Каролины (могу добавить, что я не латала дыры на ее джинсах, а вышивала модный узор). — Мне вполне хватает паутины в коттедже твоих родителей.

— Верхний Нью-Йорк тоже ничего, — продолжал Лео, словно и не слыша меня. — Я как раз собирался туда. Хочу на уикенд сфотографировать кое-какие виды. Я познакомился в Сети с людьми, которые занимаются разведением маленьких садиков.

— Томатопоклонники? — поинтересовалась я.

— Нет, знайка. Они умеют превращать свои дворики в подобие прерии и сада. Выглядит потрясающе.

— Покажи мне фото, — попросила я.

— Но у меня нет его, — ответил Лео.

— Откуда же тебе известно, что это выглядит потрясающе?

— Я… о них читал.

— Лео, Каролина еще даже не закончила среднюю школу.

— Время летит быстро.

— Мы говорим о том, что произойдет не раньше чем через пять лет.

— Но мы бы могли прикупить участок земли…

— Лео! А о моей работе ты не подумал?

— Ты тоже можешь выйти на пенсию.

— То есть дети должны спать на земляном полу во время летних каникул?

— Я же как-то сумел пережить трудности студенческих лет, к тому же твой отец положил на их счета довольно внушительную сумму.

Мои глаза наполнились слезами.

— Да, они надеялись, что доживут до того времени, когда их внуки станут студентами.

Он сдался.

— Давай забудем об этом на время, Джули. Мои родители умерли позапрошлым летом.

Хотя они очень редко приезжали к нам в гости, мы ездили в Нью-Йорк каждый год. Они не напоминали нам о себе ежедневным присутствием, как Штейнеры. Но когда мне сообщили о том, что они погибли в авиакатастрофе где-то над Шотландией, я была морально опустошена. Чтобы хоть как-то почтить память отца, я заняла почти всю спальню его огромным рабочим столом красного дерева, под стеклянной панелью которого скопилось большое количество фотографий: мой отец в молодые годы, вот он смеется, вот он в обществе известных людей, Лео продырявил в задней стенке стола отверстие для проводов от компьютера, и я работала за ним, словно окутанная заботой отца. Конечно, у меня осталась сестра Джейн, но она пошла в папу и маму. Они с мужем-архитектором любили устраивать «маленькие» вечеринки на пятьдесят персон, посещать все модные рестораны и поддерживать связь с другими детьми известных писателей. У них был свой мир, населенный знакомыми с такими именами, как Бо или Ресси.

Мой мир составляли Лео и дети. Я не могла позволить, чтобы его выдернули у меня из-под ног, как старый ненужный коврик, только потому, что так кому-то взбрело в голову.

—Я еще не готова к тому, чтобы отправиться на пенсию, Лео, — сурово высказалась я. — Я не знаю, хочу ли я превращаться в твоих родителей. И в ближайшие пять лет об этом не может быть и речи. Я, конечно, привязана к дому, но мне нужны друзья.

— Они могут держать с тобой связь по электронной почте. Ты же знаешь, что это широко практикуется.

Он говорил правду. Стиву Каркарту было наплевать, где я нахожусь, когда работаю. Я и в офисе-то появлялась, только когда мне требовалось забрать письма читателей.

— Что за домик ты имел в виду? Избу с длинным столом в той единственной комнате, которую ты мне пообещал? Что мы там будем делать? Жить в глуши и одиночестве?

Возможно, я должна была прийти в восторг от мысли о хлебе, испеченном собственными руками, кувшине с вином и супруге, который заменяет тебе весь мир, но я почему-то не ощутила ничего подобного. Скажу честно — такая перспектива меня пугала.

— О нет, мы будем заниматься тем, на что у нас никогда не хватало времени. Ведь мы движемся по заезженной колее, а называем это жизнью. Джулиана, что хорошего мы сделали для общества? Раз в год вносили пожертвования в благотворительную организацию? Что мы сделали для себя? Два раза в год встречаемся с Пэг и Нейтом, чтобы выпить вместе вина? А дети? Да, у нас хватило ума и душевной чистоты, чтобы не допустить присутствия в доме телевизора, но они все равно смотрят его у друзей. О Джули, если бы мы немного уменьшили скорость, то, возможно, нам удалось бы получать от жизни больше радости! Но ты так занята перепиской со своими «одинокими сердцами», которые ни разу не задумались над тем, почему, собственно, они оказались в таком положении… Потом балет. Потом бег. Бег-то зачем? Да еще под руководством тренера — можно подумать, что тебе нужна собака-поводырь. Ты не видишь мира вокруг себя, ты не видишь, что получаешь взамен того, что даешь. Одежда, развлечения, мобильные телефоны — но на свете существует еще нечто. Джулиана, ты должна прислушаться к моим словам.

Возможно, в тот момент мне действительно следовало прислушаться к его словам. Я могла предотвратить то, что случилось. Он хотел сказать мне, что нашему браку грозят перемены, а я его не поняла. Я восприняла его как нового Лео, циника-идеалиста, которым он всегда был в душе. Я представила себе, как старюсь под его проповеди, и солнце над тихим уединенным домиком высвечивает все новые мои морщины, с которыми я не борюсь, потому что меня больше занимает судьба помидорных грядок, и начала подсчитывать, сколько я смогла бы так выдержать. Ответ предсказуем. Немного.

В последующие три месяца Лео предстояло отправиться на поиски новизны. Как выяснилось девять месяцев спустя, у настигшей нас «новизны» были совершенно конкретные параметры: вес семь фунтов и девять унций.

Гейбу оставалось учиться всего два года, а Каролина только-только начала замечать мальчиков, когда мы пришли к тому, с чего начинали. Лео был в ступоре. Он не мог выдавить из себя ни слова. Это не входило в его планы на вторую пятилетку. Я, конечно, не ждала, что он проявит дикую радость, но все же меня поразило полное отсутствие эмоций на его лице.

— Но ты, же всегда хотел еще одного ребенка, — умоляющим голосом произнесла я. — Я противилась этому, считая, что двух вполне достаточно.

— Но мы не…

— Я думала, что ты мечтал о новом старте, о том, чтобы смысл жизни, наконец, прояснился.

— Я имел в виду, что мы будем более свободны, а теперь ближайшие восемнадцать лет нам предстоит провести по известному сценарию.

— Дети и полная свобода исключают друг друга, разве не так, Лео? Ты не хочешь ребенка, да?

— Нет, хочу. Джулиана, я хочу ребенка, — сказал он со всей серьезностью, нежно привлекая меня к себе. — Может, это знак того, что я должен начать все заново и не повторять ошибок…

— Ошибок? Я думала, что Гейб и Каролина — достойные примеры того, как надо воспитывать детей…

— Я хотел сказать, что этого ребенка я смогу направлять по пути истины…

Спустя несколько месяцев он подарил мне мое фото на День матери. Я плыла на пароме по озеру Мичиган, и мой живот возвышался над красным бикини. Надпись под фото гласила: «Самой дорогой и самой лучшей на свете».

Как можно было сделать такой подарок, а потом перечеркнуть все тем, что он совершил?

Сразу после того как я объявила новость, в спальню ворвался Гейб. Закрытые двери для него никогда не были препятствием.

— Гейб, — закричал Лео, освобождая меня из своих объятий и бросаясь к сыну, — ты станешь отцом! Я хотел сказать, что я стану отцом! Снова. Я имею в виду, что к тому времени, когда я стану отцом, ты уже вырастешь настолько, что и сам сможешь быть папой!

Первый раз в жизни он был прав.

Глава четвертая

Дневник гейба

Сначала я планировал этот дневник как подготовку к сочинению. Где-то пять минут. Затем меня вдруг осенило, что если бы мама узнала о том, что я хочу выбрать тему «Лео и его причуды» в качестве практического курса творческого письма, она была бы — как это помягче выразиться? — растеряна.

Мама считает виноватой себя. Конечно, она это отрицает. Она постоянно твердит мне, что если я буду ненавидеть Лео, то окажусь, в конце концов, на его месте. Она объясняет это кармическим кругом, который человек добровольно замыкает, сосредоточиваясь на негативных эмоциях. Мама умеет сохранять лицо на публике: она смелая, остроумная, сдержанная, и все без конца твердят об этом, не понимая, чего ей это стоит. Но она дитя семидесятых, как и Лео, поэтому она смешно произносит «кармический круг», с придыханием, так, словно карма — это что-то вполне реальное, хотя и невидимое глазу.

Мама хочет, чтобы я не прогонял из сердца любовь к Лео, «несмотря на его слабости». Она ведь любила бы меня, даже окажись я в тюрьме. Но это ведь совсем другое. Любая мама так поступила бы. Во-первых, я бы мог оказаться в тюрьме по уважительной причине. Например, за то, что переломал Лео ноги. Или по глупой причине. Скажем, за хранение наркотиков. В случае же с моим отцом можно было бы во время финального матча натянуть плакаты над стадионом с метровой надписью: «Лео Штейнер наплевал с высокой горы на свою жену и на своих детей, потому что у него бегали муравьи в штанах».