- Мягкий-то какой, - прошептала она, - и красивый. Разве можно его на пол класть? Ведь затопчут. На стену бы его...
      Маня кашлянула.
      "Странно! Ни души. Ведь так всю квартиру вынести можно", - подумала она.
      Маня заглянула в спальню, в кабинет. Побывала в ванной и вновь вернулась в гостиную, где на журнальном столике обнаружила вазу с конфетами и несколько журналов.
      "Где же хозяйка? Может, я не в ту квартиру попала?"
      Размышляя, она уселась в кресло и посмотрела на вазу с конфетами.
      "Мишка косолапый". Попробуем. Раз стоят, значит, есть можно. На то и поставлены".
      Взяв конфету, она с интересом стала рассматривать иллюстрированный журнал.
      Увлекшись картинками, Маня не заметила, как в гостиную вошла хозяйка. Увидев ее, Галина Викторовна не без удивления спросила:
      - Деточка, кто ты?
      - Я Маня.
      - Маня? А что ты здесь делаешь?
      - Как что? Журналы смотрю. Одну конфету съела, а больше ничего.
      - Как ты здесь оказалась?
      - Как, как... Иду по лестнице. Стучу в дверь, никто не открывает. Дверь-то не заперта. Ну, и зашла. Смотрю, никого нету. Пошла, дверь заперла: как бы чего не случилось. Вот и жду, когда хозяева придут. А вы кто?
      - Я хозяйка!
      - А-а-а! А я Маня, - повторила она, быстро встала и протянула руку.
      Галине Викторовне девушка показалась забавной. Круглолицая, румяная, кровь с молоком. Чувствует себя уверенно, не как в гостях, а как дома.
      - Ты мне об этом уже сказала. Может быть, ты квартиру перепутала?
      - Не! Точно помню. У меня память такая, из нее ничего не вышибешь. Мне профессоршу надо.
      - Если профессоршу, то это я.
      - Неужели вы? - удивленно воскликнула Маня. - Никогда еще не видывала профессорши. Вот вы какая! А я-то думала, что вы совсем старая.
      Галина Викторовна обратила внимание, что ее неожиданная гостья на целую голову выше ее. У нее даже мелькнула мысль, не соблазнился ли Федор Николаевич свежестью и красотой, ведь всякое бывает. Но Маня сразу рассеяла ее подозрение.
      - Я же вам звонила, а вы меня в гости пригласили. Вот я и пришла. Дай, думаю, к профессору зайду. Никогда не видывала, как они живут.
      - Ну, и как?
      - Ничего, вроде. Только картины какие-то чудные. Что на них намалевано? - поинтересовалась Маня. - Смотрю, смотрю, а понять не могу.
      - Я, Маня, тоже в этом мало понимаю, - успокоила ее Галина Викторовна.
      - А почему фотографий на стенах нету? У нас так их полно висит. И все под стеклом и в рамках. Может, у вас родственников нет?
      - Нет, почему... Родственники есть. Но сейчас не принято фотографии вешать.
      - Это почему не принято?
      Галина Викторовна от души рассмеялась и объяснила Мане, что фотографии все-таки лучше сохранять в альбомах, что картины украшают квартиру, создают уют, улучшают настроение. Маня согласилась с ней и сказала, что у них в хате тоже много красивых картинок, которые она вырезала из разных журналов.
      Галина Викторовна предложила отметить знакомство и, улыбаясь, спросила, что предпочитает Маня пить.
      - А что хотите. Я все могу.
      - Как это понять?
      - Могу чай, могу кофе, а если есть что другое, так и другое.
      - А что другое?
      - Могу пиво, вермут, - уточнила Маня. - А еще лучше лимонад или клюквенный морс.
      Накрыв стол, Галина Викторовна открыла бутылку "Псоу".
      - Вкусно, - сказала Маня и попросила еще рюмку. - Я такого вина отроду не пробовала.
      Выпив вторую рюмку, Маня слегка захмелела. Ее лицо раскраснелось, глаза заблестели.
      - А вы добрая. Я и не думала. А со мной-то что случилось! Господи, если бы вы только знали! Век не забуду. Ведь обманула я вас. И говорить не хочется, а придется.
      - Что ж, говорите, - Галина Викторовна с любопытством посмотрела на девушку.
      - Да никакая я не любовница вашего мужа. Я его даже в глаза не видела.
      - Неужели?
      - Ей-богу! Я в такую историю влипла... Разругалась дома с председателем вдрызг... Жулик, хапуга, на ферме никакого порядка, коровы в навозе тонут, каждую весну кормить нечем... А он только водку трескает и пристает. Осточертело мне все это - никаких сил нету. Плюнула и уехала сюда, к брату. У меня брат мастером на заводе работает, жена у него, двое девочек... Устроюсь, думаю, к нему в цех, хватит в резиновых сапогах грязь месить, напахалась за свою жизнь на ферме - будь здоров! Ну, приехала под самые праздники, умылась с дороги. То да се... А у нас тут земеля живет... большой человек. Профессор медицинских наук, навроде вашего. Наши хаты в деревне через дорогу. Правда, он там давно уже не был, лет, может, пятнадцать, одна мать-старуха мыкается, век доживает. Она, значит, как узнала, что я сюда еду, посылку ему собрала. Яичек десятка три, маслица деревенского, грибков сушеных... Занеси, мол, к празднику гостинчик. Я взяла - жалко, что ли... Ну, вечером пошла по адресу. Брата звала - отказался, неудобно, вишь ли. А они меня - Цибулько-то с женой своей - как родную приняли. Чаем с лимоном напоили, сам до автобуса довел... А по дороге про вас и про вашего мужа рассказал. Есть тут, мол, одна несчастная женщина, которую я жалею и помочь ей хочу. Муж у нее - прохиндей, каких свет не видел, развратник и обманывает вас, а вы ничего об этом не знаете. Так вот, вам глаза на него раскрыть надо, да так, чтобы вы поверили, а не думали, что на него наговаривают. Конечно, я согласилась: ужасно не могу терпеть, когда мужики путаются. Это же подлость, чтобы родную жену обманывать. Да я бы на вашем месте ему все глаза повыцарапала...
      - А тебе не кажется, что ты дурно поступила?
      - Нет! Ведь я доброе дело сделать хотела. Обман - ведь он тоже разный бывает. Я не себе, а вам удружить хотела. Корысти-то у меня не было.
      Маня простодушно улыбнулась, взяла конфету и попросила включить телевизор. Когда засветился экран, она всплеснула руками.
      - Господи! Красота-то какая! Так он же цветной!
      - А ты еще не видела цветного?
      - Не, у нас черно-белые. Вот здорово! Да разве нужна любовница, когда такой телевизор есть?! Сиди и смотри целыми днями. Ну, только на работу сходить... - восхищалась Маня.
      - Так значит, Цибулько тебе про моего мужа сказал? - решила уточнить Галина Викторовна.
      - Он самый! - не отрываясь от экрана, сказала Маня. - Их, Цибулек, у нас в деревне каждая собака знает. Эх! На работу бы мне поскорей устроиться. Работу я люблю, все могу делать: полы мыть, дрова пилить, печи топить... Я ведь сильная. Могу с любым парнем потягаться запросто. Брат говорит, что на заводе такие, как я, требуются.
      Затем Маня предложила Галине Викторовне что-нибудь спеть.
      - Ну, хоть вот эту... "Все могут короли, все могут короли..."
      Галине Викторовне было смешно и в то же время приятно слушать Маню. Она пела низким голосом, старательно выводя мелодию.
      - Ну, как?
      - Недурно.
      - Правда? - усомнилась Маня и предложила посмотреть, как она танцует. Однако станцевать не удалось, - раздался звонок.
      - Не беспокойтесь! - Маня вскочила и бросилась открывать дверь.
      Вернувшись, она сообщила, что пришел какой-то парень, судя по всему, стиляга, и спросила, можно ли его впустить.
      - Так ты же его уже впустила, - сказала Галина Викторовна, увидев за ее спиной Сергея Рябинина.
      - Это ничего, если нельзя, я его отсюда мигом выставлю.
      - Галина Викторовна, у вас, я вижу, появился надежный страж! воскликнул Сергей. - Уж не из Ленинграда ли вы ее привезли? - Не дожидаясь ответа, он подошел и поцеловал хозяйке руку.
      - Очень хорошо, что вы пришли. Компанию нам составите, а то скучно без мужчин. Садитесь, - предложила Галина Викторовна и принесла из кухни самовар.
      Маня подошла к серванту и ахнула:
      - Господи, сколько здесь разного добра стоит! А чашечки тоненькие-тоненькие, страшно в руки взять.
      - Не бойся, - усмехнувшись, успокоила ее Галина Викторовна.
      - Я страсть как красивую посуду люблю. Вот заживу когда-нибудь своим домом, самый дорогой сервиз куплю. Никому даже дохнуть на него не дам.
      - Ну и Маня! - улыбнулся Сергей. - Нам бы такую девушку в клинику. Порядок бы навела, что надо.
      - А что? Могу и в клинику. Сколько платить будете? Мне ведь деньги нужны.
      - Не богато. Рублей семьдесят в месяц на должности препаратора да на должности технички столько же. Рублей сто сорок наберется.
      - Господи! Да хоть сейчас. Когда приходить-то? Завтра, что ли?
      - Быстрая ты на подъем. Сначала оформиться надо, - пояснил Сергей.
      - А чего тянуть? Того и смотри, кто другой перехватит. Сто сорок рублей! Это же деньги. Нет, нет! Приду завтра. Только адрес дайте. А общежитие у вас есть?
      - Поищем, - сказал Рябинин. - А пока, если ты не возражаешь, я поговорю с Галиной Викторовной. Нам кое-что надо обсудить.
      - Говорите, а я музыку заведу. Можно? - обратилась Маня к Галине Викторовне.
      Девушка подошла к радиоле, включила ее на полную мощность, нашла нужную пластинку. Бесцеремонно схватив за руку Сергея, она вытащила его на середину гостиной и пошла в пляс. Рябинин сначала посмеивался, а затем увлекся и стал выделывать такие коленца, что даже Галине Викторовне захотелось, как говорится, тряхнуть стариной, но она сдержалась.
      Когда Пескишев вошел в квартиру, веселье было в разгаре. Он остановился в дверях и стал с удивлением и любопытством наблюдать за происходящим.
      - Гражданин, а вы как тут оказались? - обратилась к нему внезапно прекратившая танец Маня.
      Только теперь Галина Викторовна заметила мужа.
      - Так это же твой любовник, - сказала она Мане.
      - Это ваш муж? - удивилась она и, окинув Федора Николаевича взглядом, сказала: - Симпатичный...
      - Значит, нравится?
      - Ничего. Только староват.
      Непосредственность и искренность Маниного ответа вызвала смех. А она, глядя на присутствующих, добавила, что это для нее он староват, а вот для Галины Викторовны - в самый раз.
      - Что за чудо природы? - поинтересовался Пескишев. - И откуда оно взялось?
      - Это наша будущая сотрудница, - пояснил Рябинин.
      - Кем же она будет работать?
      - Пока препаратором, а там видно будет. Возможно, со временем нас с вами заменит, но сейчас на большее не претендует.
      - Наконец-то свершилось. Вот до чего дожили: профессорами хоть пруд пруди, а техничек да санитарок днем с огнем не сыщешь. Уникальный случай: одна все-таки нашлась, - обрадовался Пескишев.
      - А что? Я работу люблю. Не то что некоторые. Если хотите, так я вам и по дому могу помочь. Полы помыть, в магазин сходить. Уж очень мне у вас нравится.
      - Вот и хорошо, - похвалила ее Галина Викторовна и предложила пойти на кухню заняться посудой, чтобы предоставить мужчинам возможность побеседовать наедине.
      После ухода женщин Рябинин рассказал Пескишеву, что ему стало известно об отрицательной оценке их статьи по восстановлению сердечно-сосудистой деятельности при мозговых инсультах. Знакомый под большим секретом сообщил ему, что рецензию писал академик Добронравов. Он заявил, что предлагаемый метод научно не обоснован. С таким авторитетом редакция не может не считаться, статью не напечатают.
      Конечно, Рябинин мог бы и не спешить рассказывать Пескишеву об этом, не портить ему настроение в предпраздничный день, но что с него возьмешь!
      Пескишев хорошо знал Добронравова - человека весьма почтенного. Хотя ему за семьдесят, он еще достаточно активен и пока поспевает всюду. Более того, он нередко бывает там, где, казалось бы, ему и делать-то нечего.
      Чтобы понять сущность нового метода, Добронравову нужно время, которого у него, увы, нет. Возможно, он вообще рукописи не читал, а сделал это кто-нибудь из его сотрудников.
      Конечно, Добронравов заслуживает уважения: сделал он в своей жизни немало. Пусть его превозносят, от старых заслуг не отмахнешься. Худо то, что такой человек еще продолжает возглавлять крупный научный коллектив, который при другом руководителе был бы куда более продуктивным.
      - Кстати, Сергей, надо подготовить аналогичную статью в центральный журнал. Возможно, там ее оценят по достоинству.
      - Я это сделаю сразу же после праздников. Если не возражаете, я ее дополню новыми данными.
      - Не возражаю.
      Уходя, Сергей позвал с собой Маню. Прощаясь с Галиной Викторовной и Федором Николаевичем, она пообещала, что, как только оформится на работу, обязательно придет к ним, чтобы помочь по хозяйству.
      - У тебя неприятности? - мягко спросила Галина Викторовна, когда они остались одни.
      - Почему ты так думаешь?
      - Не думаю, а знаю. - Галина Викторовна рассказала, как Маня позвонила по телефону и представилась его любовницей.
      - Что за чушь!
      - Вот тебе и чушь. Она сказала, что беременна от тебя. Вместо того, чтобы устроить тебе сцену ревности, я пригласила ее к нам. Оказалось, что преподнести мне всю эту чепуху по телефону ее попросил Цибулько, ее бывший односельчанин.
      - Вот ведь ерунда какая, - рассмеялся Пескишев.
      - Возможно. И все-таки послушай меня, будь осторожен. Ты уже не юноша. Скоро пятьдесят, а ведешь себя, как младенец.
      Пескишев поморщился: Галина Викторовна села на своего любимого конька и теперь не скоро с него слезет, а ему придется выслушать все до конца, если он не хочет с нею поссориться. Спорить и оправдываться было бесполезно, поэтому он сел и, набравшись терпения, решил слушать ее, пока она не выговорится.
      Галина Викторовна советовала ему прекратить ненужные выступления на ученом совете и открытых партийных собраниях, не высказывать критических замечаний в адрес администрации института.
      - Но почему же я должен молчать, если вижу неполадки, которые следует устранить? - возмутился Пескишев.
      - Какое тебе до этого дело? Если руководство терпит эти неполадки, значит они кому-то нужны. Пусть они тебя не волнуют, тем более что они не на твоей кафедре. Тебя не трогают, и ты никого не трогай. Ты ведь отлично знаешь, как не нравится начальству, когда ему делают замечания. Такие выступления пользы не приносят, а определенный вред причиняют.
      - Но кому-то надо о них говорить!
      - Пусть те и говорят, кому это надо. Разве ты не знаешь, что люди о тебе говорят?
      - Догадываюсь.
      - Трудно не догадаться. Говорят, что Пескишев хоть и умница, а дурак.
      Подобные нравоучения жены всегда раздражали Пескишева. Вот и теперь он начал выходить из себя.
      - Как же это так? Умница, а дурак? Это же какая-то абракадабра.
      - Да очень просто: в вопросах теории тебя признают умницей, а в житейских делах дураком. Дождешься, что пришлют пристрастную комиссию для проверки твоей работы. А в недалеком будущем состоится твое переизбрание. Вот так...
      - Зря ты сгущаешь краски.
      - Нет, не зря. Зачем ты поссорился с Цибулько?
      - Да не ссорился я с ним. Просто наши мнения об одном больном разошлись.
      - Мнения разошлись? А я уже наслышана, что ты был с ним груб. Обозвал его каким-то неприличным словом, а в заключение написал какую-то чушь, над которой потешается вся кафедра психиатрии.
      - Хватит! - оборвал жену Пескишев. - Надоело!
      - Вот, вот! Ты только на это и способен. Вместо того, чтобы признать свои ошибки и исправить их, ты кричишь, обрываешь. Люди-то говорят. Попробуй докажи, что это не так.
      - Ничего я доказывать не собираюсь.
      - А зря. Вот посмотри, Цибулько...
      - Хватит о Цибулько! - Федор Николаевич уже не мог сдержаться. - Я не Цибулько, а Пескишев! Запомни! И никогда Цибулько не буду! Ясно?
      Галина Викторовна взглянула на мужа и, ничего не сказав, вышла из гостиной. Он выключил телевизор, принял снотворное и пошел в спальню. А Галина Викторовна долго смотрела в кухонное окно на гирлянды праздничных огней. На душе у нее было пусто и тоскливо. Временами ей казалось, что она слышит какие-то голоса, назойливо повторяющие одно и то же: уезжай, ты здесь никому не нужна.
      11
      Через несколько дней после праздников Пескишева пригласил к себе ректор и сказал, что на него поступила жалоба.
      - По какому поводу? - удивился Федор Николаевич.
      - Сообщают, что вы провели эксперимент на больной и, вместо того чтобы оказать ей необходимую помощь, уехали, бросив ее на произвол судьбы. Автор письма возмущен тем, что вы отказались принять участие в операции, поручили ее молодому нейрохирургу, а сами организовали пьянку, даже не поинтересовались результатами операции. Более того, вас в состоянии глубокого алкогольного опьянения видели в автобусе, где вы приставали к какой-то женщине. При этом ссылаются на водителей автобуса, которые могут это подтвердить.
      - Какая чепуха! - возмутился Пескишев. - Надо же придумать такое!..
      - Как видите, придумали, - с сожалением сказал Антон Семенович. Придется создать комиссию для проверки фактов, изложенных в письме. Я, конечно, не очень верю написанному, но проверить надо. Так-то оно и для вас и для ректората лучше будет. Надеюсь, вы не станете возражать?
      - Какие могут быть возражения?! Ну и люди. Надо же такое придумать.
      - Сочувствую вам, Федор Николаевич, но помочь ничем не могу. Без комиссии тут никак не обойтись, - заключил ректор.
      Неделю спустя Пескишева пригласили на комиссию, которой было поручено проверить обоснованность анонимной жалобы. Собрались в кабинете Цибулько, который был назначен председателем. До начала заседания оставалось минут десять, а поскольку "виновника торжества" пока не было, члены комиссии решили обменяться мнениями, чтобы придерживаться одной линии. В то, что Пескишев был мертвецки пьян и, как писалось в анонимке, приставал к женщинам, никто не верил. Даже Цибулько не стал придавать этому серьезного значения, хотя информацию получил, что называется, из первых рук - от собственной супруги. Видимо, она что-то напутала, в институте все знали, что Пескишев не пьет. Операцию он не делал, но и не обязан был ее делать, так как там есть свои специалисты. Кстати, как стало известно, он предлагал свои услуги, - отказались. Следовательно, и здесь его упрекнуть трудно. А вот эксперимент на человеке - налицо.
      На том и порешили - основное внимание обратить на это.
      Зная своего шефа, Пылевская - член этой комиссии, попросила показать историю болезни. Истории не было. Это давало Пескишеву основание говорить о неподготовленности комиссии, о несерьезном подходе к делу.
      - Как же так получилось? - поинтересовалась Пылевская. - Начинаем работу, а не располагаем основным документом.
      - Мы в этом не виноваты, - возразил Цибулько. - История болезни запрошена. К сожалению, она пока не пришла. Да, возможно, сегодня она и не понадобится. Если Пескишев признает, что вливал раствор больной без ведома и согласия главного врача, факт нарушения положения Минздрава будет доказан. А этого вполне достаточно, чтобы сделать надлежащие выводы.
      - Ну, а если не признает?
      - Тем хуже для него, - заявил декан Колюжный, так же привлеченный к работе комиссии.
      Когда Пескишев узнал, кто будет проверять анонимку, он понял, что ничего хорошего ждать не приходится. Предвидя исход, он шел на заседание спокойно, без страха.
      Цибулько, прочитав письмо, попросил Пескишева рассказать, что в нем верно, а что нет.
      Пескишев подробно рассказал о поездке в районную больницу, о позднем ужине с местными врачами. О том, что действительно предлагали коньяк, но он решительно отказался. Поэтому за столом никто не пил. Ужинать довелось после бессонной ночи и тяжелого, напряженного рабочего дня, нет ничего удивительного в том, что он всю дорогу в автобусе проспал. Если в этом есть что-то преступное, то он охотно признает себя виноватым.
      - Значит, вы спиртного не употребляли? - не удержался, уточнил Цибулько. - И к женщинам не приставали?
      - Спросите у своей супруги, мы ехали в одном автобусе. Кстати, уж не она ли автор анонимки?
      - Попрошу вас воздержаться от бездоказательных оскорбительных утверждений! - взвился Цибулько.
      - А я вообще-то ничего не утверждаю. Это так... предположение.
      - Продолжим разговор по существу, - предложил Цибулько. - Вы использовали новый метод, ранее никем не апробированный, и тем самым нарушили положение Минздрава о внедрении новых методов лечения в клиническую практику.
      - Почему нарушил? Просто не имел возможности выполнить все формальности из-за исключительности создавшегося положения.
      - Нас интересует сам факт нарушения, а не его трактовка, - насупился Колюжный. - Отчего? Почему? Уточнение этих вопросов не входит в круг наших задач.
      - Федор Николаевич, - сказала Пылевская, - я отлично понимаю вас и готова оправдать ваши действия, но мне непонятно, почему вы не позвонили главному врачу и не получили его согласия? Ведь что нужно было? Чтобы комиссия в составе трех человек приняла решение о допустимости и целесообразности применения реализованной вами процедуры.
      - Благодарю вас, Зоя Даниловна, за готовность оправдать мои действия, но какие могли быть тогда звонки главному врачу? Ведь было уже около трех часов ночи, а у больной отсутствовали признаки жизни. О какой комиссии могла идти речь? Для реализации этого положения, как вы изволили выразиться, потребовалось бы столько времени, что его с лихвой хватило бы не только для захоронения покойницы, но и для поминок.
      - Не надо усложнять. Совсем не было необходимости создавать комиссию и ждать ее решения в тот момент. Достаточно было договориться с главным врачом, получить его принципиальное согласие, а все оформить можно было назавтра. Это, несомненно, предупредило бы всякие нарекания в ваш адрес. Все-таки следует быть более дальновидным. Вы меня простите, но я говорю это вам, руководствуясь самыми лучшими побуждениями.
      - Вы меня удивляете, Зоя Даниловна. Откуда этот махровый бюрократизм? О чем вы думаете: о больной или о бумаге?
      - И о том, и о другом.
      - Значит, я задним числом должен был оформить создание несуществующей комиссии? - горько усмехнулся Пескишев. - Но ведь это, простите, вздор. Сроду я не занимался очковтирательством. Неужели вы думаете, что начну заниматься этим теперь? Я, уважаемая Зоя Даниловна, как и всякий нормальный врач, думал о больной, а не о себе и о возможных неприятностях.
      "Лукавишь, Федор, - подумал он, вспомнив гневные глаза молодого хирурга. - Думал ты и о возможных неприятностях, думал... Просто с этой стороны ты их не ожидал, вот в чем дело..."
      - Между прочим, товарищ Пылевская права, - сказал Цибулько. - Вы действительно подчас к оформлению документов относитесь недостаточно серьезно.
      - Что вы имеете в виду?
      - Да хотя бы ваше заключение по поводу больного шизофренией.
      - Я от него не отказываюсь и продолжаю придерживаться своего мнения.
      - Тем хуже для вас, - встал из-за стола Цибулько. - Товарищи, давайте закругляться. Факт нарушения профессором Пескишевым положения Минздрава, запрещающего эксперименты на людях, не вызывает никакого сомнения. Сам Федор Николаевич не отрицает этого, поэтому нет никакого смысла уточнять детали, не имеющие прямого отношения к делу.
      - А мне можно? - обратился к Цибулько аспирант Борис Зверев, исполнявший обязанности секретаря комиссии. Он тщательно записывал все, что говорили присутствующие.
      - Что еще? - удивленно посмотрел на него Цибулько.
      - Сердечная-то деятельность все-таки восстановилась.
      - Что же из этого следует? К чему это привело? К появлению жалобы на Федора Николаевича?
      - Нет, я не это имел в виду. Сказанное вами огорчительно. Это своего рода издержки. Замечательно то, что Федор Николаевич подметил новый, ранее никому не известный факт восстановления сердечной деятельности в случае, где ничто уже не помогает, - пояснил Зверев.
      - Слушай, Борис, - нахмурился Цибулько. - Во-первых, пора научиться яснее излагать свои мысли. Во-вторых, твое дело слушать и записывать, что говорят члены комиссии, а не мешать ее работе. Что касается восторгов, то я предоставлю тебе возможность излить их после заседания.
      Борис смутился и замолчал. Цибулько объявил об окончании работы.
      Подчеркнуто вежливо раскланявшись с членами комиссии и пожелав им доброго здоровья, Пескишев вышел из кабинета.
      - Трудный человек, - заключил Цибулько. - И как только вы с ним работаете, Зоя Даниловна?
      - Ничего, уживаемся. - Пылевской явно не хотелось таскать для Цибулько из огня каштаны; в связи с предстоящим уходом Бобарыкина на пенсию ей вовсе не улыбалось портить отношения с Пескишевым. Ей было ясно, что Цибулько сводит с Федором Николаевичем какие-то счеты. В другое время она охотно поддержала бы его, но только не сейчас. - Кстати, он не такой плохой человек, как это иногда кажется. Гадостей не делает. До сих пор у нас с ним особых проблем не было, хотя люди мы совершенно разные. Конечно, его поведение временами удивляет и даже огорчает, но нужно ему отдать должное: смел, напорист, принципиален...
      - Типичный эпилептоид, - перебил Цибулько. - К тому же склонен к переоценке собственных достоинств.
      Декан согласился с Цибулько.
      - Ведет себя, как мальчишка. Так на выговор и напрашивается!
      - А за что выговор? - удивился Борис. - За открытие? То, что он сделал, - это ведь, в сущности, открытие...
      - Слушай, Борис, вот уйдут наши гости, я с тобой поговорю, а пока помолчи. Что с тобой сегодня? Какая муха тебя укусила? Пора уже соображать, что и когда следует говорить.
      Пылевская заступилась за Бориса!
      - Молод, неопытен, не стоит придавать большого значения его высказываниям. Пескишев действительно обнаружил любопытный факт, который может иметь прикладное значение, но не больше.
      - Поговорили, и хватит, - подвел черту Колюжный. - Кто куда, а я к себе. У меня дел еще невпроворот.
      Члены комиссии обменялись рукопожатиями и разошлись с сознанием выполненного долга. Если кто и был огорчен случившимся, так это только Борис, который так и не уяснил себе, за что же прорабатывали Пескишева да еще собираются наложить на него взыскание.
      12
      Изучая проблему мозгового инсульта, Пескишев давно уже пришел к выводу, что наибольшие успехи в ее решении могут быть достигнуты на пути профилактики, которой до последнего времени не уделяли должного внимания.
      Важную роль профилактики в борьбе с мозговыми инсультами не отрицали и другие. Однако подход к ней был различным. Так, руководители головного института считали, что ее нужно проводить всем, кто имеет повышенное артериальное давление. Пескишев не разделял их мнения. Людей с повышенным давлением десятки миллионов, мозговой инсульт в ближайшие годы мог реально угрожать лишь какой-то относительно небольшой части из них. Тем более что инсульт поражал людей и с нормальным артериальным давлением. Создавать гигантскую противоинсультную службу, которая большую часть времени будет работать вхолостую - уж слишком бы это оказалось обременительным для здравоохранения. Необходимо было научиться предсказывать возникновение инсультов и заниматься именно теми, у кого они могут возникнуть. А вот как это делать, Пескишев долгие годы не знал. Выручили математики. Общими усилиями была разработана первая система прогнозирования возникновения мозговых инсультов. Результаты ее превзошли все ожидания.
      Возможно, исследования Пескишева еще долго оставались бы незамеченными, если бы в Энск не приехал министр здравоохранения, который проявил к ним интерес. Посетив клинику нервных болезней, он предложил Федору Николаевичу подробно написать ему о проделанной работе, обещая свою помощь для внедрения систем прогнозирования в практику здравоохранения. Федор Николаевич воспользовался этим случаем и, не теряя времени, направил министру пространное письмо, в котором описал методы прогнозирования мозговых инсультов и пути реализации их во врачебной практике. Через некоторое время ему сообщили, что министр дал указание проблемному совету по нервным болезням заслушать его и принять соответствующее решение, на основании которого будет разработан план мероприятий по внедрению систем прогнозирования в практику здравоохранения.
      Приехав в Москву, Федор Николаевич решил зайти в головной институт, чтобы узнать о времени проведения проблемного совета и уточнить некоторые детали, связанные с его докладом.
      Заместитель директора института по научной части доктор медицинских наук Хлыстов встретил его сдержанно.
      - Вы писали министру? - спросил он Пескишева.
      - Да, писал. Насколько мне известно, мое письмо находится у вас.
      - Почему вы не посоветовались с нами, не поставили нас в известность?
      - А почему я должен был это делать? - удивился Федор Николаевич.
      - Странный вопрос. Мы курируем проблему мозгового инсульта и должны контролировать всех, кто ею занимается. Нельзя же действовать за нашей спиной и тем самым ставить нас в неловкое положение. Вы что-то пишете министру, а мы об этом ничего не знаем. Не кажется ли вам, что это очень смахивает на анархию.
      Манера разговора Хлыстова показалась Федору Николаевичу оскорбительной.
      - Да, вы представляете головной институт, - резко сказал он, - но почему я должен с вами советоваться, если вы недостаточно осведомлены в тематике, которую разрабатываем мы? Как вы можете руководить исследованиями по прикладной математике и применению ЭВМ для прогнозирования мозговых инсультов, если этими вопросами в вашем институте никто не занимается? Что вы в них понимаете?
      Теперь оскорбился Хлыстов. Густо побагровев, он забарабанил пальцами по столу.
      - Мы - головной институт, - упрямо повторил он. - Нам даны большие полномочия. С нас требует министерство, а мы требуем с вас. Все исследования, в том числе и ваши, должны находиться под нашим контролем.
      - Слушайте, Степан Захарович, как же вы будете руководить нами, если занимаетесь совсем другими вопросами? - поинтересовался Пескишев. - Вы об этом подумали? И почему я должен спрашивать у кого-то разрешения, писать мне или не писать министру и что писать? Я ни к вам, ни к вашему институту практически не имею никакого отношения. У меня кафедра, научно-исследовательская группа, которая выполняет тему Госкомитета по науке и технике согласно утвержденному плану. У нас один подход к решению проблемы, у вас - другой.