- Стахей Иванович, ну разве можно так говорить! - пожурил старика Поликаров. - Теперь только и жить. А на земле всем места хватит. И знаете ли вы, что у нас, в Белоруссии, еще до сих пор меньше людей, чем до войны? А сколько лет прошло... Каждый четвертый погиб...
      - Твоя правда, внучек, чистая правда... - дед пригорюнился.
      Гриша поспешил перевести разговор на другое:
      - Пошли обедать, а то нам скоро в амбар идти...
      Чаратун взял под руки Володю и Стахея Ивановича. Витя вцепился в другую руку Поликарова, я - за деда.
      Шеренга наша заняла чуть ли не половину улицы, и каждый, кто встречался, почтительно здоровался с нами, улыбался, уступал дорогу.
      Тетка Фекла нажарила яиц, нарезала домашней колбасы, сыра. Было и масло, и малосольные, лысоватенькие огурчики, рядом с ними желтел в тарелке мед, лежала гора яблок - "житников". Посредине стояла бутылка вишневого вина и бутылка ситро.
      - Откройте кто консерву, а то долбила, долбила... - пожаловалась мать Чаратуна, посмотрев на пальцы.
      - Ой, зачем ты, Феклочка, так размахнулась, кто это все съест? Хоть консерву не порть... - Дед забрал у нее из рук банку, отнес на кухонный стол. Но тетка принесла ее обратно.
      - Она же пробитая уже!
      Тем временем Поликаров достал из-под лавки свой чемодан - оказывается, он уже заходил сюда, к Чаратуну! - вынул свою бутылку вина - длинную, с заостренным горлышком. На ней было написано не нашими буквами "Фетяска".
      - Вы свою спрячьте... - Володя поставил вишневое вино на окно. Слабоватые питцы собрались...
      Мы только ради приличия помедлили, залезая за стол. А дед Стахей долго топтался у стола, все вздыхал и охал: "И зачем столько шума из-за нас подымать?" Наконец уселся с краешка - пряменько, как святой, руки где-то под столом, на коленках.
      Гриша держался хозяином. Поликаров сидел в красном углу, смущенно улыбался. Чаратун, порезав большими ломтями хлеб, сам откупорил вино и ситро.
      - Деду, вам может щей горяченьких налить? А то все, наверное, всухомятку да всухомятку...
      - Насыпь со жменю, Феклочка...
      Я хмыкнул: разве можно щи насыпать?
      Володя поднял руку как первоклассник:
      - А мне щей можно?
      Все рассмеялись.
      - Ой, я вам стыдилась предлагать... Думала, городской человек, не будете наше есть... А мой сорви-голова может целый день пропадать, а про еду и не вспомнит.
      Взрослые выпили по чарке вина и начали закусывать. А мы со своим напитком расправились сразу: почти по полному стакану на брата вышло. Потом на столе появились душистые, наваристые щи...
      - О, а главного я вам, хлопцы, и не сообщил, - сказал Володя. - Я же в музей заходил, интересовался. На их письмо уже есть ответ: самолета с номером мотора 88833 у западной границе не было. На Дальнем Востоке летал на нем некто Тарасюк Марк Тарасович, родом из Запорожья - это где Днепрогэс... Он жив-здоров, работает сейчас на своей родине.
      Я положил вилку на стол. Вот тебе и дождались!
      - А варианты? На варианты ответа еще нет? - Витя спокойно работал ложкой в тарелке с медом.
      - Какие варьяты? Кто - варьят? - сразу же переспросил дед Стахей.
      Пришлось объяснять, что ни о каких сумасшедших речь не идет, рассказать о номере двигателя, о возможных вариантах его. И все, вспомнив находку на комбинате, начали вздыхать. Притихли...
      Да, только и остается, что утешать себя - отпал один вариант номера. А сколько их всех!
      Когда взрослые выпили по второй рюмке, потом по третьей, дед Стахей повеселел, оживился:
      - Ну - жив буду, обязательно устрою вечеринку! Новоселье справлю... На Октябрьские... Полный дом гостей назову. Пусть посидят вместе за моими столами... Ты уж, Феклочка, меня не чурайся, поможешь подготовиться. И их матерей буду просить...
      - Хорошо, деду, хорошо... Лишь бы дождаться того новоселья. Берите меда с хлебом, если огурец не по зубам...
      - Спасибо, дочка. "Нахлябаўся, насярбаўся дый сказаў - даволi", как в той песне поется.
      - Так это же о примаках песня! Им есть не давали...
      - Во, во! А я кто, по-твоему? Примак и есть... Я же из Черного Камня пришел, из-за Немана.
      Мы посмеялись.
      - Вот дурная баба... - покраснела тетка Фекла.
      Она поставила на стол "для запитку" кувшин молока. Я выпил стакан и поднялся из-за стола, поблагодарил. Гриша толкнул под бок Хмурца: "Кончай!"
      Витя сунул в мед изогнутую хлебную корочку, зачерпнул, как ложкой, и тоже поднялся из-за стола. Золотистые нити паутиной прилепились к подбородку, янтарные капли попали на рубаху. Любит, оказывается, Хмурец мед...
      Пошел с нами посмотреть, что мы делаем в амбаре, и Поликаров.
      Горохов уже сидел на своем месте и прилежно скрипел пером. А может, он и вовсе не ходил домой, боялся показаться на глаза родителям? У своих подстилок сидело еще несколько мальчиков и девочек, но не работали, а занимались кто чем: хрустели яблоками, старательно сплевывали в горсти косточки вишен, читали книжки.
      - А где Нестер Антонович? - спросил Гриша.
      - Где-то на току, - ответил Горохов, хотя Чаратун не к нему обращался. - Там авария какая-то... А я попробовал развезти мешки - ничего не получается.
      Гриша молча взял тачку Нестера, подвез к мешкам, что стояли у стены, взвалил один на тачку. К Чаратуну тут же подскочил Володя:
      - Давай я! Ты только говори - куда...
      Так они вдвоем и развозили. Гриша шел впереди и говорил:
      - Этой брось... И этому надо будет подвезти... А у этого забрать готовый...
      Весело пошла работа!
      Появилась на своем мешке у выхода бабка Хмурца.
      - Ты где это пропадал? Мать спрашивает: "Видела его там?" Видела, говорю, на обед ушел, как все люди... А он шел, шел и не дошел, как камень в воду...
      - Я не голодный! - отмахнулся Витя.
      Не понравился мне его жест - какой-то пренебрежительный, - "Отвяжись!", мол... И это на родную бабку! Но Витя еще раз махнул - резче, испуганней. Потом обеими руками! Потом подхватился с места, забегал по площадке, опрокидывая мешки, натыкаясь, как слепой, на ребят... Девчонки завизжали:
      - Пчелы! Пчелы!
      Витя вертелся вьюном, сбросил рубаху, замахал ею вокруг себя, хватался руками за лицо, за грудь... И наконец затих, втянув голову в плечи и вытаращив глаза... Медленно двинулся к выходу...
      Я отобрал у него рубаху, скомкал, выбросил за дверь. Снял с подбородка полузадушенную пчелу. Жало вытащил, а оно, как живое, само впилось еще раз...
      - Любишь кататься, люби и саночки возить, - хохотал Гриша. Вместе с Поликаровым они подымали девчонкам мешки, помогали наводить порядок на площадке.
      - Не бойся, внучек, пчел... Здоровее будешь, - говорила бабка, ловко орудуя иглой. - Ежели прострел какой, радикулит или ногу, скажем, начнет крутить - пчела первейшее средствие...
      Появляется дядька Нестер. Заговорил, забедовал еще издали, подымаясь по ступенькам в конце крыльца.
      - Правду говорят: не говори гоп, пока не перескочишь. А я, дурак, радовался - так хорошо идет все!
      - А что там случилось? - поинтересовался Володя.
      - Да никто толком и не знает. Перестали электромоторы работать. И электрик, как назло, в отлучке!
      Мы прислушались. На току была тишина... Тихо было и в дальних концах амбара, где вздыхали и сопели в сусеках вентиляторы.
      - А свет горит?
      - Горит. На свет отдельная линия. Если бы трансформатор полетел, то и света не было бы.
      - Я сейчас! - махнул нам рукой Поликаров и спрыгнул с крыльца на землю - высота почти полтора метра.
      - Что - может, кумекает он в этом деле? - посмотрел вслед ему Нестер Антонович.
      - Го! Еще как кумекает! - воскликнул Гриша.
      И мы рассказали дядьке Нестеру, какой мастер, специалист по электричеству Поликаров. И что за герой!
      - Эврика! - вскочил на ноги Горохов. - Вот когда мы проведем интересный сбор! Пусть он расскажет, как совершил свой подвиг! Пусть он...
      Хмурец дернул его за рубаху - "Сядь!" - и продолжал дальше выклевывать "рожки". А мальчишки шумят - здорово Петька придумал!
      Остудил горячие головы Гриша.
      - Даже и не думайте. Он еще очень слаб... Мы слышали, как главный врач говорил: "Месяц надо отдыхать, ни о чем не думать, не волноваться..."
      Немного прибавил Чаратун, но в основном - верно. Как можно рассказывать о своем поступке каждому встречному-поперечному? Все равно, что хвастаться смотрите, восхищайтесь, каков я! А он просто хотел человека спасти.
      Нестер, наслушавшись наших разговоров, хотел уже бежать вслед за Поликаровым, отговаривать, чтоб не брался за работу. Но сообразил, что этак тоже неделикатно получится: хочешь не хочешь, а надо напоминать о болезни. Взялся за тачку, развез несколько мешков про запас. И не выдержал, направился все-таки следом за Володей.
      Пропадали они около часа. Появились, возбужденно разговаривая, жестикулируя. С тока доносился ровный, напряженный гул.
      - И скажи теперь, что бога нет!.. - улыбался, сыпал словами Нестер Антонович. - Стояли б механизмы еще два дня, пока бы наш электрик не приехал.
      Поликаров смущался: ну что он такого сделал?
      Повертелся около нас и снова заторопился:
      - Я на току буду. Там интересную сушилку монтируют - целый завод...
      Мы работали, как одержимые. Время бежало незаметно...
      Поднял как-то голову и вижу: Горохов не заполняет этикетки, а помогает Хмурцу перебирать зерно. Перемирие?.. Ладно, лишь бы в интересах дела.
      К вечеру почувствовал, как затекла у меня спина, как ноют и дрожат все косточки. Болят, как побитые, бока... Дался пол в знаки! Хмурец-мудрец со своей рационализацией все-таки обхитрил нас.
      Все начали расходиться, а мы повернули еще на ток.
      Володя, раздевшись до пояса, сидел верхом на балке и прикреплял обручем и скобами к стропилине толстую вытяжную трубу.
      - Забирайте, забирайте его... Загонял нас со своим темпом? - шутя жаловались нам рабочие из "Сельхозтехники". - Мало ему электричества, так еще и за слесаря вкалывает.
      Володя устало и счастливо улыбался.
      Пошли на Мелянку освежиться. Всю дорогу Поликаров шутил с нами. Настроение у него было чудесное.
      Вода была мягкая, теплая. Просто не хотелось вылезать! А на берегу вечерний холодок...
      Багряный диск солнца завис над самым горизонтом и уже не грел. Володя стоял на берегу, скрестив руки на груди, подставив этому солнцу лицо... Он задумчиво, мягко улыбался.
      Витя все еще плескался в реке, набирая в пригоршни воду и делая примочки к пчелиным укусам. А мы с Гришей сидели возле Володи на корточках, натянув на мокрое тело майки, и стучали зубами от холода.
      Случайно, мельком я скользнул взглядом по ногам Поликарова и сразу перестал дрожать: мизинец почти полностью прирос к другому пальцу!
      Только... Только не на правой ноге, а на левой!..
      Ни Гриша, ни Витя этого еще не заметили.
      Теперь меня начала бить нервная дрожь...
      НОВЫЙ СЕМЬЯНИН ДЕДА СТАХЕЯ
      Ночь...
      Ясноглазая, синяя ночь нависла над землей.
      Время позднее, но небо на закате все еще светлеет.
      Тишина, и в этой тишине плывут нежные и грустные звуки:
      - Цi свет, цi свiта-а-ае, цi на зоры займа-а-ае...
      Поют и в другом конце деревни, и где-то еще дальше - может, в Студенце. Только нечто другое, кажется, "Стаяць вербы у канцы грэблi", "Як сарву я ружу-кветку"...
      А вот и совсем близко девичьи голоса спрашивают у реченьки, почему она "не поўная, з беражком не роўная". Новая песня заполняет все вокруг - дворы и сады, улицу, как будто поют со всех сторон сразу...
      Где-то там, с хлопцами и девчатами, и Володя. Но один пошел - с сестрой Хмурца.
      Мы сидим втроем на скамье у нашего забора. Нам немного грустно и тревожно: мы уже наговорились и напереживались вдосталь.
      Сидим и слушаем ночь...
      Когда на Мелянке я увидел такое на ноге Володи, я не столько обрадовался, как испугался. И едва сдержался - так хотелось быстрее рассказать обо всем хлопцам. Но только сейчас, после ужина, когда Володя ушел с сестрой Хмурца на гулянку, я позвал Гришу и Витю и рассказал обо всем.
      Витя сразу закричал "ура!", правда, тут же прикусил язык. А Гриша испугался, как и я: "Ух ты!"
      И было чего пугаться. Попробуй скажи: "Володя, никакой ты не Поликаров, а Суровей..." Разве та примета на ноге - доказательство?
      Дед, допустим, мог забыть уже, на какой ноге - правой или левой... Но может быть и простое совпадение примет - только в одной Белоруссии девять миллионов человек.
      - Поликаров собирался ехать в детский дом к той тетке, - сказал Гриша. - Обождем, потерпим. Может, там узнает что-нибудь...
      Да, ничего лучше не придумаешь. Но как невыносимо трудно нам будет пережить это время!
      Ах, Володя-Владимир... Танцует себе где-то, поет, а того не знает, что его судьба, можно сказать, в наших руках... Не знает, как страдаем мы от этой тайны, как нам невмоготу...
      Надо молчать, надо пока что молчать!..
      Сидим, слушаем ночь...
      Нам хотелось дождаться, когда Володя будет идти назад, хотелось посмотреть на него. Но вышла моя мать.
      - Это что еще за кавалеры сопливые! И сна на вас нет! Полночь уже, а они...
      И давай хлестать всех подряд фартуком.
      ...Поликаров словно испытывал наше терпение. Четыре дня он жил у Чаратуна и все четыре дня с утра до вечера пропадал на сушилке - пока она не зашумела, не загудела на всю мощь.
      Мы видели, как Фома Изотович тряс ему руку, будто хотел оторвать, и все сожалел:
      - Вот бы мне такого спеца в колхоз! Мастак, ой мастак!..
      Поликаров краснел от похвалы, как мальчишка. А когда председатель сказал, что ему начислили деньги, совсем растерялся:
      - Да я... Я же не... Что я - на заработки к вам...
      - Мы все отлично понимаем, - как бы соглашался с ним председатель. - Но порядок есть порядок. Работал - получи... А придешь в контору, мы еще и договор с тобой оформим на некоторую сумму.
      Поехал Поликаров в свой детский дом назавтра же, в воскресенье. Наверное, не захотел, чтоб председатель приставал к нему с этим договором.
      После отъезда Володи мы ходили в амбар еще три дня. За это время произошло только одно более или менее важное событие: пришел ответ из архива Министерства Обороны и мне.
      Вскрывал конверт я спокойно. Ну, что там может быть интересного? Не иначе как копия того ответа, что получил музей. Мы ведь запрашивали об одном и том же!
      А написано было в бумажке совсем иное. Самолета с двигателем две восьмерки и три тройки не было в Белоруссии, а был он... На Севере, около Мурманска! Фамилия летчика Никитенко, звать Савелий Трифонович.
      И как я перепутал номер? Кажется, так старательно цифру за цифрой выписывал...
      А может, и хорошо, что так получилось? В конце концов, количество вариантов уменьшилось еще на один...
      Гриша нас не ругал за ошибку.
      - Неделя! Одна-единственная неделя осталась до сентября! Понимаете, что это значит? - он преподнес нам этот факт как величайшую сенсацию. - И мы будем просто так болтаться по деревне?
      Понятное дело, болтаться не стоит. Пошли в лес.
      Удивительно: хоть бы один белый гриб! Лисички, сыроежки... Хрустит под ногами валежник, воздух горячий, как в сушилке... Пахнет завядшим березовым листом и терпко, густо - смолой.
      У самой Соловьиной долины набрели на джунгли малинника. Ветки-стебли арками нависали над головами, переплелись с крапивой. Малина уже кончалась. Перезревшие ягоды, чуть дотронешься, сыпались градом. Большущие, набрякшие соком... И неизвестно, чем больше пахло - малиной или крапивой.
      Хмурец то мурлыкал от удовольствия, то ахал-вскрикивал, ожегшись, то снова стонал от избытка чувств...
      Я перестал поглощать ягоды, отгреб в сторонку в кошелке грибы, отгородил их папоротником и собрал пригоршни две малины.
      За малиной, уже специально, отправились мы и назавтра: матерям вдруг захотелось сварить хоть немного малинового варенья - "на лекарство". На этот раз был вместе с нами и Поликаров. Мы нарочно позвали его с собой, чтоб немного развеялся: приехал он грустный, расстроенный и ничего нам о своей поездке не рассказывал.
      Ну и пусть... Придет время - расскажет.
      Поликаров рвал малину, лез в самую большую крапиву, куда даже Гриша не осмеливался. Сыпал в ту посуду, чья была поближе.
      Когда сыпал в мой бидончик, я всмотрелся в его лицо. Щеки разрумянились, глаза блестят... Увлекся, как тогда, монтируя сушилку.
      Хорошо, что вытащили его в лес... Хорошо, что согласился он приехать на отдых именно в нашу деревню! По нашему лесу целый день будешь бродить и не устанешь. Наоборот, чем больше ходишь и дышишь, тем больше сил прибавляется.
      Когда, наконец, наша посуда переполнилась, решили мы показать Володе Партизанский остров.
      Вел отряд Гриша. Но забирал почему-то все правее и правее, по взлобкам, а не по Соловьиной долине.
      - Сусанин, ты забыл, где мы хворост собирали? - пытался взбунтоваться Хмурец.
      - Ну, давай, давай, покорми комаров... - бросил Гриша через плечо и зашагал еще быстрее.
      Нет, Гриша все-таки молодчина. Сообразил, как лучше преподнести наш остров. Мы вышли на высокий, обрывистый берег. Величественно катил внизу свои волны Неман. Темнела непролазная чащоба Принеманской пущи за рекой. Далеко слева, за островом, пуща переходила в зубчатую синюю полоску. За нее как раз сворачивал длинный караван плотов. На последнем с шестом в руках стоял человек.
      Остров, такой дорогой нам клочок суши, показался значительно короче, чем тогда, когда хозяйничали на нем мы. А может, он не уменьшился, просто смотрели мы под другим углом?
      Шалаш стоял на том же месте. На него набросаны свежие ветки. Кто-то пользуется нашим убежищем: на песке лежит резиновая лодка. На желто-зеленом острове она краснеет, как божья коровка на листке ивы. Ага, вот и ее хозяин. Сидит в складном креслице, сдвинув на затылок соломенную шляпу. Удит он как раз на том месте, где когда-то рыбачил Гриша.
      Мы сидели на самом краешке кручи, спустив вниз ноги. Только Володя лежал на животе, кулаки под подбородком. Все молчали, как будто прощались с чем-то дорогим. В груди тревожно щемило: так бывает, когда слушаешь журавлиный крик.
      - Смотрите!.. - рванулся вдруг Витя, показав рукой. Чуть с обрыва не слетел.
      На том берегу ложбиной пробирался к воде сохатый. На голове он величаво нес ветвистые рога. А сам не то рыжий, не то серый, ноги и брюхо казались белыми. Постоял, понюхал воздух, приподняв горбоносую морду, посмотрел на остров. И начал спускаться к воде - осторожно, припадая на задние ноги, принюхиваясь. Вошел в воду по колено, закрылся от нас рогами - пил... Потом медленно двинулся вперед - глубже, глубже... Над водой распластались лопатистые рога. Лось поплыл...
      - Ух ты, мать родная! - шептал восхищенно Поликаров. Он уже не лежал, а стоял на коленках и смотрел на сохатого, как зачарованный. - Как у него все красиво, с достоинством получается... Лесной бог!
      Течение понемногу сносило сохатого вниз. Начинал напротив нас, а проплывет где-то у самого острова... Нет, все-таки прибьется к острову!.. Неужели животное может так хорошо все рассчитать? Не впервые, видно, для него... Но почему да острове мы не нашли никаких следов пребывания лося?
      Интересно, будет потом на наш берег перебираться или ему только на остров и надо?
      Мы повскакивали, идем берегом, не сводя глаз с сохатого, и совершенно забыли, что на острове с нашей стороны сидит рыбак, что не ждет он к себе такого гостя!
      Берег понижался резко, уступами... Вот уже и долина, журчит Заячья криница. Остров - как на ладони...
      Мы остановились - лось исчез за кустами острова. Неужели не рассчитал лесной великан и его пронесет мимо?
      Вдруг над кустарником выросли черные лосиные рога! И вся голова показалась, и спина... Схватил длинными губами, рванул несколько веток лозы - и раз, и второй...
      Рыбак забеспокоился, наверное, услышал шум, да не знает, в чем дело. С тревогой посмотрел на нас - может, мы виноваты?
      - Эй, лось сзади! - крикнул Володя.
      Зверь дернулся, а рыбак вскочил на ноги - обернулся. Лось аж взвился в воздух - ш-шух грудью на кусты, влево. А рыбак - прыг в другую сторону, к лодке. Столкнул ее в воду, бросился ничком. Шляпа слетела с головы, закачалась на волнах...
      - Ха-ха-ха! - не выдержал Хмурец.
      Но дядьке было не до смеха: весел в лодке не было. Ее сразу закружило, понесло течением. Володя быстро пошел вровень с лодкой.
      - Лось ударом ноги может человека насквозь пробить - ты понял? говорил он Вите.
      Рыбак суматошно наклонялся то к одному борту, то к другому, пробовал грести руками. А резиновую лодку несло и кружило, как осенний лист. Расстояние между островом и лодкой все увеличивалось...
      Рыбак встал на ноги, зашатался...
      - Осторожно, а то искупаетесь! - кричит ему с берега Поликаров. - Мы попробуем вам помочь!
      Легко сказать - помочь. А как? Лезть в воду и буксировать к берегу вплавь? Не просто при таком течении, так можно увеличить в лодке число пленников: придется самому залезать в нее.
      Володя быстро шел берегом и все посматривал то на лодку, то на высокие кусты орешника. Вдруг он остановился около одного куста, выбрал высоченный и ровный стволик. Отломил у корня, на конце получилось копыто-булава. Бегом поволок к воде.
      Чудеса: в лесу эта орешина казалась длиннющей, а бросили в воду - где и рост ее подевался! Надо еще два раза по столько приточить, тогда, может, и дотянулись бы до лодки.
      А лось тем временем выплыл назад на свой берег, отряхнулся, исчез в лесу.
      Остров остался сзади. Лодку потянуло на стрежень...
      Володя сел и начал поспешно снимать ботинки. Хотел, наверное, бросаться вплавь.
      - Обожди! - крикнул Чаратун. - Попробуем лески связать. Камешек на конец - и бросить!
      Вмиг размотали лески Чаратуна - те самые, без крючков. Связали, прикрепили камешек...
      Раза три или четыре бросал Володя. То недолет, то в сторону. Наконец хвать! Поймал дядька...
      Подтаскивали лодку к берегу медленно, как загарпуненного кита. Жилка могла порваться, и тогда рыбаку пришлось бы плыть до самого города.
      Володя подтаскивал, а мы рассматривали рыбака.
      Невысокий, полный... Блестит бритая наголо голова, блестит раскрасневшееся потное лицо. Одет рыбак в брезентовую куртку с башлыком, на ногах - резиновые сапоги с широченными, отвернутыми вниз голенищами.
      - Ах ты, елочка зеленая! - вздохнул облегченно рыбак, когда днище лодки зашуршало по песку. - Это же надо такому случиться! Буду рассказывать - не поверят, хоть справку у вас бери...
      Рыбак ступил за борт, на мелкое. Ухватился за веревочку, что опоясывала лодку, проходя через специальные ушки, вытащил на берег.
      Подавал мокрую руку всем по порядку:
      - Добрый день! Здравствуйте! Ого, молодой человек, какая крепкая у вас рука! Приятно познакомиться! Калистрат Федорович меня звать. Дедышко фамилия!
      Мы смотрели на словоохотливого дядьку: можно себе представить, какую историю он придумает о своей рыбалке, об этом случае.
      - Это ж, елочка зеленая, высадили меня здесь вчера... Знакомый капитан катера-буксира попался. Партизанили вместе когда-то в этих лесах. Закурить есть?
      Володя и плечами пожал, и руками развел: не курит!
      - Ага... Думал, порыбачу дня три, а когда он будет идти вторым рейсом, заберет. А тут!.. - и Калистрат Федорович покачал головой, захохотал.
      - Как же вы теперь на остров попадете? - улыбнулся Володя.
      - Ха-ха, а бог его знает... Ах ты, елочка зеленая!.. Столько лет собирался рыбку половить на этом острове, и на тебе - лось выжил! Когда-то партизаны одного нашего отряда здесь прятались - не слыхали?
      Еще бы не слыхать! Мы не только об этом слышали... Перебивая друг друга, рассказали ему, кто мы такие, спросили, не знал ли он партизан Алексея Лаврушку, Стахея Суровца. Нет, оказывается, не знал, не из одного отряда они. А может, и слыхал да забыл. Столько лет прошло!
      И все равно мне было радостно: не только мы знаем историю острова! Не только нас привлекает этот клочок земли!..
      Хорошо, что у Гриши был нож. Мы помогли рыбаку вырезать из той ореховой жерди шест, помогли затащить лодку повыше острова, рассказывали, как переплывали сами. Дядька учел наш опыт - причалил как раз у мыса Мокрых Штанов.
      Расстались мы друзьями. Долго махали рыбаку руками, а он нам и рукой, и шляпой, нацепив ее на шест.
      Веселый дядька!
      Мы долго шли вдоль Немана, словно не было у нас сил расстаться с рекой. И еще раз сидели на берегу, отдыхали, смотрели на воду. Притихшие, сосредоточенные - каждый думал о чем-то своем...
      - Гриша, - сказал наконец Поликаров, - ты на меня не обижайся. Пойду я от вас...
      - Ко мне! - схватил я его за руку.
      Витя - за другую:
      - К нам!
      Володя улыбнулся:
      - Нет, друзья-товарищи... Не к вам. Буду у Стахея Ивановича жить. Если примет... Да и дом ему надо помочь до кондиции довести.
      - Примет! - вырвалось у меня. Я сказанул бы и больше, но Гриша мгновенно зажал мне рот. Володя, кажется, этого не заметил.
      Выждав, Чаратун спросил у Володи как можно спокойнее:
      - Скажи, а что нового ты привез из своей поездки, о чем узнал?
      - Да так... Почти ничего... В документах детского дома и слова нет, кто я такой, откуда.
      - А что та тетка рассказала? - не выдержал Хмурец.
      - Ничего она не могла рассказать. Умерла... Опоздал я... Вторую мать потерял...
      Володя опустил голову - хотел спрятать глаза.
      И показался он мне таким же мальчишкой, как и мы, только еще более беззащитным. Не хотелось больше ни о чем его спрашивать...
      - Соседи тетки той рассказывали... Будто нашла она меня около машины-полуторки... На шоссе... Женщины, жены военных ехали с детьми. Всех в клочья - прямое попадание... А я был в ватное одеяльце завернут, отшвырнуло от машины - ни синяка, ни царапины. Правда, от голода и крика уже чуть дышал. Показывали мне братскую могилу у дороги... Ограда, березка растет... Цветы положил туда...
      Мы сидели тихо-тихо, слышен был шелест каждого листочка.
      - Трудно было той женщине меня растить. Сначала ходила в соседнее село к роженице, просила молока. Потом коровьим поила... На сердце, оказывается, та тетка часто жаловалась... Соседи рассказывали... Поэтому и в детский дом меня отдала, боялась, что умрет при мне, напугает...
      Мы молчим. Молчит лес, молчит река...
      Володя тяжело вздыхает и встает.
      - Идем, а то что-то не того... - он взялся за грудь.
      Встали и мы.
      - Володя, ты только не волнуйся... - решился наконец Гриша. - Может, ты даже к своему родному деду идешь жить. У его Миколы-летчика, мы тебе рассказывали, перед самой войной сын родился. Так у малыша была как раз такая примета на ноге. Ну, ты же знаешь, какая...
      - Палец?!
      - Ага... Только дед говорит - на правой ноге...
      Володя смотрел на нас такими глазами, что казалось, будто он хотел припомнить - кто здесь с ним. И вдруг сник, устало опустил плечи:
      - А почему ты об этом мне раньше не сказал? Эх, верхолаз, верхолаз...
      - Мы и теперь не хотели говорить, - вступился я за Гришу. - Эта примета еще ничего не доказывает.
      - Ух, какие вы стали умники... Ничего не доказывает! - и уже повторил в раздумье: - И правда, ничего не доказывает. Абсолютно ничего не доказывает... Хоть бывает и так: по крови родня, а люди чужие друг другу...
      Гриша вздрогнул, будто его ударили по щеке. Повернулся, пошел от нас.
      Мы с упреком посмотрели на Поликарова. Володя хлопнул себя по лбу: "Ох, и дурак!" Быстро догнал Гришу, обнял его за плечи...
      Мы с Витей шли за ними, не спуская глаз, Хмурец нес и мою, и свою кошелку - уверял, что для противовеса так лучше: тяжести второй кошелки не чувствуешь.
      С полдороги возьму я. Сколько того весу - это же не ведра с водой.
      Вместо эпилога
      Как-то у Мелянки мы видели большую стаю аистов. Паслись, набираясь сил перед отлетом в теплые страны. Где-то в этой стае были и наши аисты. Но разве теперь их узнаешь? Это у каждого человека свои приметы и особенности, своя судьба...
      Мы опять ходим в школу - уже в шестой класс. А в пятый "Б" пришла Люда из Студенца, вместе с ней - еще несколько мальчишек и девчонок.
      У нас теперь новая пионервожатая. Значит, работа пойдет лучше, не так, как в прошлом году.
      Где-то через неделю после начала занятий переизбрали совет отряда. Присутствовали на нашем сборе новая пионервожатая и классный - Вадим Никанорович. Неожиданно для нас председателем избрали Гришу Чаратуна.
      - Ну что ж - организатор он хороший, хлопец боевой, - сказал Вадим Никанорович и вроде хотел улыбнуться, да раздумал. - Правда, горяч не в меру... Ну, ничего, если будут заскоки, вместе его будем поправлять.
      Да, если что - мы остудим Чаратуна. Целый класс - это не мы вдвоем с Витей. А чтобы в совете был какой-то противовес Грише, предложил я ввести туда и Хмурца. Воздержался при голосовании один бывший председатель.
      - Я имею право? Я же имею право! - доказывал он неизвестно кому. Но уже назавтра спохватился и повел себя так, будто сам предложил Гришину и Витину кандидатуры.
      - Послушайте, ребята! - взобрался он на парту. - Я такую песню выучил в пионерском лагере! Когда в поход ходили, пели ее, дурачились:
      Каменный век...
      Э! Э!
      Пещера среди гор,
      И человек...
      Э! Э!
      Идет, несет топор.
      Обросший весь...
      Э! Э!
      Как волк умеет выть,
      И даже мамонт от него,
      Э! Э!
      Поджавши хвост бежит!
      Зазвенели стекла от хохота...
      - Здорово, правда? Давайте сделаем ее отрядной песней!
      Петя весь сиял, взмахивал руками, чтоб устоять, не свалиться с парты.