ДЯДЯ ЛЕВОН ТРУБИТ СБОР

И ещё о воскресенье. Никак не кончается этот день!

На понедельник нам ничего не задали читать, а только писать и решать задачки. Марину уложили после обеда спать, а я сел делать уроки. И только сосредоточился, как Марина приоткрыла бабушкину комнату и громко спросила:

– А во рту родинки бывают?

Я сразу посадил кляксу, а мама затопала на Марину ногами, и та исчезла.

Мне надо было всё решить и написать поскорее. И я писал, писал, писал… Буквы выскакивали из-под пера кособокие и словно танцевали.

Мама сморщилась от моей писанины, как от лимона.

– Что с ним делать!.. – плаксиво, как маленькая, проговорила она. – У меня уже сил нет с ним заниматься…

– И в школе стал невнимательным, – добавила бабушка. Она вязала носок, но на вязанье совсем не смотрела, пальцы сами знали, что делали. – Учительница, Мария Сергеевна, жаловалась… Что с тобой происходит, Женик?

– Ничего не происходит, – буркнул я.

А папа как будто смотрел в газету, но ничего там не читал.

– Если грязно написал – пусть перепишет. И не один раз, а три! Иначе мы никогда у него не воспитаем терпения и усидчивости.

Мама на это заметила:

– У меня нервы не железные – стоять над ним! И усидчивости так не воспитаешь… Только отвращение к учебе. Он и близко подходить к тетрадям будет бояться.

Что ответил папа – а он, конечно, не промолчал, – я не слышал, так как выбежал из квартиры. Меня уже давно ждали ребята – идти к дяде Левону.

Спустился на третий этаж, к дверям профессора Дервоеда, – пыхтит навстречу Жора.

– Быстрее!.. – выдохнул он. – А то без тебя хотели идти!

Я уже знал, где квартира Левона Ивановича. В не нашем подъезде на втором этаже. Только ещё ни разу мы к нему не заходили.

У подъезда топчутся Вася, Серёжа и Павлуша с Генкой. Все держат над головой правые руки. Задрали и мы с Жорой, и все двинулись в подъезд.

На дверях дяди Левона прибита цифра «28». Жора присел, обхватил сзади за ноги Генку (он самый легкий) и – э-эп! – поднял к звонку.

Генка нажал кнопку.

И дверь сразу отворилась. На пороге – Левон Иванович. Одет по-домашнему – в широченных пижамных штанах и майке. Улыбается:

– Салют, салют, «артековцы». Заходите.

Мы еле протиснулись по одному мимо него. Старый всё-таки дядя Левон, грузный.

– А ваша тётя не будет ругаться, если грязи нанесём? – говорю я.

– Не будет, не будет… А намусорим – сами и уберём. Лады? Мы же «артековцы»!

Квартира дяди Левона всего из одной комнаты и кухни. И вещей совсем немного: два шкафа, в одном сквозь стекло видны книги, диван-кровать, немного в стороне от него, ближе к окну, низенький, как детский всё равно, столик. На столике орехи-фундук в вазе, стакан с карандашами, стопка книг и газет, настольная лампа. На весь пол ковер, он заходит под два мягкие и один не мягкий стул возле столика. Все стены в квартире увешаны картинами и картинками в самодельных рамках: и лес, и одинокие деревья среди ржи, и река, и окраина города с козой…

– Не будет, молодой человек, ругаться наша тётя… – говорил где-то из кухни дядя Левон. – Давно уже нет её, один живу.

Вася присел на краешек дивана слева, Серёжа – справа. Сердитые, друг на дружку не смотрят… Оказывается, пока я пыхтел над уроками, Вася опять навредничал. «Иди-ка сюда, что-то на ушко скажу…» – сказал Серёже. Тот, дурак, и подставил ухо. А Вася: «Тьфу!» – и удирать. Серёжа цап его за рукав и как ахнет кулаком! Сейчас Вася сидит с «фонарём» под глазом, а другим, здоровым, гипнотизирует вазу с орехами. Не сводим глаз с орехов и мы.

– А вы угощайтесь, не стесняйтесь! – Дядя Левон вышел из кухни. Он нёс в руке вилку и разукрашенную деревянную ложку.

Вася схватил целую горсть. Набрали и мы. Треск поднялся, как будто сотня белок пустила в ход зубы.

Вкусные орехи! Ядра – хоть из рогатки стреляй.

– Все скорлупки – на стол, в кучку.

Левон Иванович открыл тот блестящий шкаф, который с книгами, покопался, где не было стекла.

– Я сегодня вам расскажу и покажу, какие бывают куклы, что они умеют делать.

Сказал «куклы», а вынул всего одну. Какого-то лупоглазого мальчугана с носом, как орех, и большущим нарисованным ртом. Ни ног нет, ни штанов – одна длинная рубашечка. А вторая вовсе не кукла, просто рыжая голова. Великовата, правда, больше чем два моих кулака. И куклу и голову дядя положил на столик, подвинул к ним лампу.

– Куклами могут быть любые предметы, – начал он рассказывать. – Даже руки человека, пальцы… Или вот два карандаша, вилка и ложка… Вся штука в том, чтобы оживить их.

Вилка и кругленькая, в цветочках, ложка зашагали по столу. Шли и ссорились, как будто дядька и тётка возвращались с ярмарки. Ложка часто останавливалась, наскакивала на вилку, кудахтала, как курица. Дядя-вилка отступал, уклонялся от наскоков. Он немного шатался и пробовал петь. Наверно, подгулял где-то после удачного торга.

– Г-гы… – первым не выдержал Вася.

– Я говорил уже: куклами могут быть человеческие руки и пальцы…

Левон Иванович включил настольную лампу и повернул абажур в сторону. На стенке образовался светлый круг. Дядя Левон начал что-то выделывать пальцами, и в том кругу зазевали тени-волки, запрыгали испуганные зайцы, плавно изгибал шею красавец лебедь, о чём-то рассказывал и плевался, презрительно оттопыривая большую нижнюю губу, дядя-охотник…

Лампу Левон Иванович не выключил, а только опустил абажур вниз. В комнате уже сгущались сумерки.

Дядя Левон выбрал две самые большие скорлупки орехов, надел на указательные пальцы. Сел верхом на стул, лицом к спинке… И вдруг из-за спинки обыкновенного, а не волшебного стула показались двое мальчишек! Из школы, наверно, возвращаются… У одного пацана шапка сдвинута на ухо, у другого на лоб. Остальные пальцы дядиных рук – руки и ноги мальчуганов. Идут, подфутболивают невидимые портфели: «И-и – гэх! И-и – гух!» Дядя и хохотал вместо них на разные голоса, и подсвистывал. А потом схватились друзья – кто кого повалит?

– На Васю один похож! – фыркнул Серёжа.

– Скорее, на тебя… – огрызнулся Вася.

Пацаны борются, пыхтят, не поддаются один другому. Вдруг левый трах правого по голове! Сбил шапку и как поддаст её ногой! «Ах, так?!» – вскипел правый, схватил большущий кол – и за ним… Ой, не кол – карандаш! И не пацаны это…

Фу ты, вот так фокус!

И тут дядя Левон поднял ладони, подвигал пальцами… Пальцы как пальцы! Обыкновенные, человеческие.

– Вот и вся их дружба, – сказал Левон Иванович. – Ну, какая у них может быть дружба, если один думает, как бы унизить другого, сделать ему неприятное?

Дядя Левон посмотрел на Васю, и мы все посмотрели. А он завертелся, стал нарочно рассматривать картинки на стенах. Как будто его ничего не касалось!

Дошла очередь и до куклы-мальчишки.

Дядя взял её со столика и надел на руку, как рукавицу. Мальчишка сразу захлопал руками, запищал тоненько: «Ур-ряя!» А может, мне послышалось?

– Такие куклы называются петрушечные или перчаточные, – говорил дядя Левон, а мальчишка и кивал ему, и махал ручкой. – Ну что, что ты хочешь? – наклонился к нему Левон Иванович. Кукла сначала прижалась носиком к дядиному уху, а потом подёргала за него. – А-а, ну ладно, скажу… Ну, хорошо, хорошо… Почему, спрашивает, не сказал, что его зовут Шурик. Возьми сам и скажи!

Шурик закрутил головой.

– Смелее, не стесняйся.

Шурик завертел головой ещё сильнее.

– Ну, хорошо, будем считать, что познакомились.

Шурик радостно закивал головой, погладил Левона Ивановича по щеке, схватил за нос, взлохматил волосы.

– Ты уж не балуйся, а то дети нехорошо о тебе подумают.

– Ой, а почему у тебя такие большие глаза и нос? – тоненько пропищал Шурик.

Хоть голову мне рубите – запищал по-настоящему! Ни губами не шевелил, ни своего нарисованного рта не открывал, а всё же заговорил! И Левон Иванович молчал, я хорошо видел!

– Почему, почему… Потому что я сам большой, а не такой карапуз, как ты, – ответил ему Левон Иванович и нацепил себе на нос очки.

Шурик круть на дядиной руке! И начал снимать у него очки.

– Ух, какие большие! Я из них себе велосипед сделаю.

– Из очков велосипед? – удивился дядя. – Не дам, как же я без них буду газеты и книги читать?

– Я хочу читать! Я хочу читать! – задёргался мальчишка и чуть не соскочил с дядиной руки.

– На, пожалуйста. Только не разбей… – Левон Иванович помог Шурику приставить очки к нарисованным глазам. – Ну, что же ты молчишь?

– Сейчас… Кружо-о-очек… Кривые палочки… А вот жук! Жук нарисован! – замахал ручками, завертел восхищённо головой Шурик.

– Эх ты-ы! «Кружочек»… «Жук»… Это буква «О» и буква «Ж».

– Я и хотел так прочитать, но очки не подходят.

– Болтун ты, Шурик. Очки разве виноваты? Дети вон в школу ходят, стараются, чтоб научиться читать и писать.

– И я пойду в школу! И я хочу в школу! – снова задёргался, запрыгал на руке, запищал во всё горло Шурик.

Левон Иванович снял куклу. Чудо кончилось!

– Ух ты! – выдохнул Жора. – Неживой, а как живой.

– А… а как он пищит – неживой? – сглотнул слюну Вася.

– Хэ, в нём такая пищалка в животе спрятана! – сказал я.

Серёжа соскочил с дивана, схватил куклу-мальчишку и заглянул под рубаху, даже рукой пощупал. И глаза выпучил:

– Пустой живот!

– Хоцу Сурика… – заныл Генка. Но на него все зашикали, и он смолк.

– Не ищите напрасно, – улыбнулся дядя Левон. – За куклу артист говорит. Так говорят за кукол только тогда, когда артист весь на виду. Когда-нибудь я научу вас так говорить, чтоб никто не догадался, что это вы. Но это ещё не скоро, на самом последнем этапе. А у нас с вами пока и так хватит работы. В следующий раз нарисуем кукол, потом начнём лепить их по рисункам. Приносите побольше пластилина… Будем делать таких, как Шурик, – перчаточных. А вообще кукол разных на свете много. Некоторыми управляют сверху за ниточки. Марионетки называются… Гурвинека видели по телевизору?

– Видели! Как живой всё делает!

– Он смешной очень!

– И Гурвинек, и его папа Спейбл, и все куклы в этом чешском театре – марионетки, – сказал Левон Иванович. – А бывают ещё куклы тростевые, механизированные, мимирующие. «Необыкновенный концерт» видели по телевизору? Это в театре дяди Образцова в Москве. А думаете, легко заставить отплясывать куклу-цыгана? Человек пять управляет ею.

Наконец Левон Иванович взял ту куклу, что без рук, без ног – одна сморщенная голова. Набросил ей на голову платочек, завязал. Старушка получилась!

– Мимирующие куклы больше в одиночку любят выступать, например, на концертах, – сказал дядя Левон.

– Правда, шоколик, правда!.. – запищала, зашамкала беззубым ртом бабуся и давай кривляться, как обезьяна перед зеркалом: и бровями шевелить, и подмигивать, и лицо вытягивать, как будто чему-то удивляется, и морщиться презрительно. – Не жалей, жолотой мой, дай орешек попробовать… – просила бабуся. – Жабыла, какие они на шкус…

Дядя Левон вложил ей в рот орех. И началась комедия!

– Не шмейтеша, шупоштаты, и у ваш жубов нету… – кивнула бабка головой на Васю и Серёжу и как куснёт орех! А крючковатый нос как долбанёт в подбородок! Перекинула орех за одну щёку, за другую… Раскусить пытается. Подбородок прыгает вверх-вниз, в стороны – чуть не до ушей. Стонет бедная старушка, наконец: – Чфу! – Орех летит из бабкиного рта, как пуля из ружья. – Нешкусный…

Вася хохотал и дрыгал ногами. Жора запрокидывал голову и давился смехом, кашлял. Павлуша, такой тихоня, подпрыгивал на месте, кидался из стороны в сторону. Серёжа поддавал мне локтем в бок, бил себя по коленкам. А я не мог уже и смеяться, сипел, будто из меня вся сила вылетела вместе со смехом.

Левон Иванович дал нам успокоиться и сказал:

– На сегодня всё, «артековцы». Салют! – и поднял вверх обе руки. – Когда соберёмся снова, скажу. И не забывайте о пластилине!

Мы подняли руки вверх, как будто сдаёмся в плен, – в плен Левону Ивановичу, в плен куклам: «Салют! Салют!»

И так нам не хотелось уходить! Мы оглядывались на Шурика и смешную старуху, на дядю Левона, который слегка кланялся нам, как артист на сцене. Мы толпились, наступая друг дружке на ноги…

Эх, быстрее бы самим научиться выделывать такие штуки!

Левон Иванович вдруг спохватился, побежал на кухню, вынес оттуда ещё немного орехов, всыпал Генке в карманчик и сказал:

– Секундочку, граждане! Секундочку! Павел, вернись!

Мы остановились, а Павлуша подошёл к дяде Левону.

– Ты выше всех… – Левон Иванович придвинул его поближе, провёл ладонью ему по макушке, отметил себе на груди. – Ого!

Затем поставил на его место Васю, самого маленького (Генка не в счёт), и тоже отметил ладонью его рост.

Мы смотрели на всё это и ничего не понимали. Зачем ему эти мерки?

– Всё!.. Салют, «артековцы»!

Дверь за нами закрылась.

Мы спускались по лестнице медленно, медленно… Что он ещё задумал? То руки приказывает поднимать и держать, то ростом меряется… Загадка за загадкой!

«МУРАШКА, ТЕБЕ НЕ СТЫДНО?»

Спал я в эту ночь крепко. Не слышал даже, как опять лил дождь, шумела гроза.

– Осень, а смотри, что делается… – вздыхала утром бабушка.

Что осень, это уже всем ясно. Никто не купается, только один Женя Гаркавый бегает на Неман. «Моржом» хочет стать…

В школу я собрался в одиннадцать часов, уроки начинаются в двенадцать. Это у нас такая вторая смена. Мы учимся в том же классе, что и четвёртый «Б». Они кончают около двенадцати. Есть ещё вторая смена в четырнадцать часов – после шести уроков. На такую вторую ходят восьмые, девятые и десятые классы.

На дорогу в школу и десяти минут хватает. Но я не дурак, чтобы мчаться, высунув язык. Идёшь в школу, так иди нормально, как человек. Это ведь не на пожар! Да и школа от тебя никуда не убежит…

Идёшь себе и размышляешь о всякой всячине. Если б часа два идти в школу, и то всего не передумал бы, что в голову приходит, не рассмотрел бы всего…

Серёжа-первоклашка и Жора с Павлушкой стоят под балконом Жени-девятиклассника. Женя перекрикивается то с ними, то с Галкой. Она тоже вышла на балкон учить уроки. Часто они так «учат»: сидят каждый на своём балконе и чешут языком.

– Ну, каким стилем плавала твоя морская кошка? – вопросом встречает меня Жора.

Вспомнил-таки о кошке… Когда куклы у дяди Левона смотрели, никто не спрашивал, и я радовался – забыли!

– По-всякому! – отмахнулся я. – Кролем и это… Брассом… На спинке…

Не буду же я рассказывать, как она ела нас живьём, рвала когтями на полосы!

– А вот так она может? – Серёжа погрёб ладонями около пупка.

– По-собачьи? По-собачьи у неё лучше всего получается.

Хорошо, что не знают, как она удрала от нас. Интересно, где она ночевала? В нашем доме или убежала куда?

– Эй, тёзка! – крикнул Женя-большой сверху. Услышал, наверно, о чём мы разговариваем. – Ты на меня за вчерашнее не сердишься?

Я не успел и рта разинуть.

– Ну и молодец… Лови! Насовсем…

Что-то стукнуло мне в ладони и отскочило в сторону. Наклоняюсь… Ух ты! Ослик… Нет, не ослик, а козлик или бычок – есть маленькие рожки. Такой, что собран из кусочков, как бусы. Стоит на круглой коробочке, а из ног нитки в коробку идут. Надавишь на дно – он и выделывает всякие штуки. Умора просто!

Жора и Серёжа сразу пристали: «Дай нажать!» А Павлуша предложил оторвать снизу крышку и посмотреть, что там внутри.

Я дал им надавить по разу, сам давянул раза три и спрятал козлика в карман. Потом будем с ним забавляться…

– Адью, друзья! – помахал нам Женя с балкона.

Не желает, чтоб мы слышали их с Галкой разговоры. Ну что ж, пойдём…

К гаражу профессора Дервоеда не подошли. Ничего интересного. Стоит сам в дверях, смотрит, как из досок сооружают крышу гаража, и говорит, говорит. Наверно, всё о вреде, который причиняют бродячие кошки и собаки. И о том, какая польза была бы, если бы их всех переловили. Иван Иванович, видимо, совсем уже на работу не ходит. Когда ни посмотришь, всегда здесь где-нибудь торчит…

Сегодня на гараже не те рабочие, что вчера. Вчера их было трое, и все пожилые. А сегодня два молодых парня. Один худощавый, голый до пояса, в джинсах и пляжной шапочке с синим козырьком. Может, студенты?

Огибаем свой дом, выходим на улицу. Интересно, что там натворил дождь?

У обрыва стоит дядя Левон. Смотрит вниз и кого-то отчитывает:

– Вылезай, тебе говорят! Не спрячешься, я вижу… Не подкапывайся, говорю, рухнет на голову, и капут тебе будет!

Мы подняли правые руки, подошли к дяде Левону. Ого, ну и ровище образовался за ночь! Овраг даже, а не ров: в него можно спрятать и гараж дяди Коли, и половину гаража Дервоеда.

Где кончается склон, начинаются огороды соседней, нижней, улицы. Весь картофель на огороде занесло песком – одни верхушки торчат. Как будто растения только-только начали всходить. По картошке расхаживает высокий угрюмый дядька. То затылок почешет, то постоит, подперев руками бока. Интересно, как он будет теперь выкапывать этот картофель? Полуметровые ямы надо рыть.

– Салют! Салют! – наконец заметил нас дядя Левон. – Вот, полюбуйтесь на этого страуса. Голову спрятал, а пятки торчат. Вылезай, говорю тебе!

Из-под берега, из-под бахромы свисающих корней видны чьи-то знакомые сандалеты. Жора поднял камешек, прицелился – раз! Не попал… Поднял второй – шпок!

– Ой! – послышалось из-под обрыва, и вылез Вася. К коленкам и рукам прилип песок, а на голове – хоть горстью сгребай. – Подземный ход будет! – потеребил Вася грязными руками огненные волосы. – Вон за ту грушу выведу!

На склоне, метра на три от вырытого водой оврага, стоит груша-дичок. Старая, корни толстые, узловатые. Между корнями пацаны вырыли ямку. Если ещё и оттуда копать, из-под груши, навстречу Васе, то можно вырыть подземный ход намного быстрее. Здорово придумал Рыжик!

– Совсем выходи! Вылезай! – Левон Иванович выманивал Васю рукой, как будто выгребал его оттуда. – Какой номер твоей квартиры?

– А он в школу ещё не ходит, считать не умеет, – подколол Серёжа.

– Не знаю? Семнадцатая! – буркнул Вася.

– Вот я сейчас скажу твоей мамаше, что сам себе роешь могилу.

Вася хитро посмотрел на дядю Левона, на нас.

– А моя мама спит после работы, нельзя её будить.

– Ничего, разбудим… – В голосе Левона Ивановича появилась решительность. – «Артековцы», боевое задание: выгнать этого упрямого козла… И сами туда ни ногой! Надо принимать меры, а то будет поздно.

Ушёл дядя Левон. Неужели будет подыматься на пятый этаж, будить Васину маму? Ему ведь так тяжело взбираться по лестнице…

Скатываемся по склону к картошке. Заходим снизу в овраг, как в ущелье. Под ногами влажный и плотный, будто спресованный, песок. Вода размалевала его извилистыми стёжками-дорожками. Как здесь глубоко! Два моих роста, не меньше. И таинственно, и страшно… И сыро… Отсюда виден только пятый этаж нашего дома.

Павлуша замер посреди оврага, вертит головой по сторонам. А я раздвинул корни – посмотреть на Васину работу. Жора залез в подкоп.

Ну и землекоп из Васи! Слабак! И на метр не продвинулся под берег, а уже звон поднял: «Пещера! Подземный ход!» Здесь только сверху не толще пяди серая земля с дёрном и корнями, а ниже – песочек. Мягкий, сам сыплется, только тронь. Можно было за утро до самой груши докопаться, а он…

– Вася, без нас – ни-ни! – вылез Жора. Глаза у него сверкали. – Мы придём из школы и начнём с двух сторон… Одни отсюда, другие – из-под груши.

Серёжа тем временем выбрался из оврага, стал на бережку как раз над пещерой – г-гэх! И ещё раз подпрыгнул – гух! Нет, не обрушивается, только что-то густо прошелестело и затихло…

Вася выбрался за нами неохотно. От оврага и не думал отходить.

И тут закричала на него в форточку мать. Разбудил её всё-таки Левон Иванович.

– А я и не лез! Я просто стоял! – отговаривался Вася.

Он даже не смотрел в сторону дома. Врал и ни капельки не краснел!

Мы пошли к школе, поминутно оглядываясь. Все, кто проходил мимо, тоже интересовались размытым склоном. Осторожно приближались к самому краю, боязливо вытягивали шеи, заглядывали вниз. Мы останавливались и ждали: а вдруг кто-нибудь рухнет вместе с землёй, кувыркнётся в овраг?

Как не хочется сегодня идти в школу! Пусть бы завтра было хоть десять уроков, а сегодня – ни одного… Мы вырыли б подземный ход мигом. Левон Иванович не успел бы вернуться из города.

– Смотрите, а на том заборе уже нет фанерин с буквами! – показал Павлуша.

Мы опять остановились. Интересно, что за слова мы тогда читали, когда бегали вдоль забора. Никак не вспомнить.

– Ха-ха-ха! – послышалось возле нас.

Два четвероклассника… Тонкий размахивает портфелем, как будто собрался зашвырнуть его подальше, толстый трясётся со смеху:

– Звонок давно был, а они ворон считают! Ха-ха-ха!

Тонкий подошёл и стукнул меня по затылку. Потом Жоре по спине сумкой – бух!

Ах так?! Мы побросали портфели в песок. Их двое, а нас четверо. Неужели не справимся?

– Ату их! Ату! Ха-ха-ха… – надувался толстяк.

Нас было уже не четверо, а всего двое. Павлуша мчал к школе без оглядки, за ним переваливался с ноги на ногу Серёжа.

– Дон Кихот и Санчо Панса! – обозвали мы обидчиков и припустились вслед за приятелями.

Ну, конечно, опоздали! Тишина в школе… Только где-то грохнула дверь, кто-то протопал ногами по коридору второго этажа.

– Куда в ботинках?! – загородила нам дорогу гардеробщица тётя Дуся.

Вот ещё канитель… И кто их выдумал, эти тапочки! В старой школе, где я первый класс кончал, хоть на руках ходи, никто ни словечка не говорил. И хоть бы этот закон все соблюдали – в тапочках… А то Женя-девятиклассник – сам видел – в чём ходит по улице, в том и в школе. И все старшеклассники так.

Серёжа и Павлуша грохнули дверями своих первого «А» и второго «А». А мы с Жорой во втором «Б».

Мария Сергеевна остановила нас у порога.

– Почему опоздали?

Я вздохнул. Жора переступил с ноги на ногу, посмотрел в потолок.

– Весь класс ждёт, не срывайте урока.

– А это самое… Земля раскололась… Ага!.. Можете проверить… Кабы чуть-чуть, то и наш бы дом туда…

Класс загудел.

– Провалиться на этом месте! Дом уже наклонился… «Скорых помощей» понаехало – со всего города! Людей забирают… Со страха у некоторых это… Обмороки всякие… А мы вырвались, прибежали в школу! – Жора смотрел в глаза учительницы и не мигал.

Все ученики первого от окна ряда и среднего поподнимались, начали заглядывать в окна.

Учительница нахмурила брови.

– Ну?! Дом провалился?! Ах, какой страх! – Голос у неё был такой – ни на грош не поверила. – Кладите сумки… Жора соберёт тетрадки с домашними заданиями, а Мурашка пойдёт к доске. Решим несколько примеров.