ПОЛКАН С НЕ СВОИМ ГОЛОСОМ

Как рыли ямки в скверике, я рассказывать не буду. Все делалось по тому плану, который нарисовал дядя Левон. Он по памяти указывал, где что делать.

Много людей работало – и дяди, и тёти. Один профессор Дервоед не копал, сказался больным. Всё расхаживал вокруг своих досок, рассматривал их и цеплялся к людям: зачем изрыли весь двор? Ни пройти, ни проехать.

А сегодня – воскресенье.

Я ещё и глаз хорошенько не продрал, а уже завопил:

– Ура! Ура!! Ура!!!

Все сбежались к моей кровати. Высунул из спальни-кабинета голову папа.

– Тише! Маринку разбудишь!

– А я уже проснутая… – вышла Маринка из бабушкиной комнаты, сладко потягиваясь. – Женя, ты мой сон видел или ничейный?

– Ур-ра!!! – ещё сильнее завопил я. – Да здравствует Полкан! Сегодня мне папа купит Полкана! Сегодня воскресенье!

– Куплю, только замолчи. И запиши себе на лбу… – ткнул папа в мою сторону чертёжным пером. – Я до обеда работаю, а потом поедем.

– О-о-о, всех собак разберут…

– Не разберут. Ты думаешь, за собаками очередь, как за апельсинами? – повысил голос папа.

– Может, сегодня и вовсе не будет собак, – сказала мама.

– И я поеду собаку покупать! – начала подпрыгивать Марина.

Выпуталась из ночной сорочки и голышом забегала по квартире.

Мама с бабушкой бросились её ловить.

– Чтоб до обеда я и звука не слышал про базар! И про собак! – грохнул папа дверью, заперся в кабинете.

– Очи чёрные, очи красные, как люблю я вас! – не давалась Марина в руки бабушки и мамы, пела во всё горло. Никто ещё не обещал взять её с собой, а уже радуется, дурочка!

Ну, что ж, будем терпеть до обеда. Лишь бы поехать… Лучше поздно, чем никогда.

Я вышел во двор. Трое незнакомых дядек стучали топорами, строили из тех черных досок гараж Ивану Ивановичу. Сам профессор или торчал возле них, как сторож, или разгуливал среди выкопанных ямок в сквере и зло пинал ногами и палкою нарытые бугорки земли.

Возле гаража Гаркавых стоял «Москвич». Женя накачивал насосом колесо, а его папа что-то заливал в мотор.

– Эй, тёзка! – крикнул Женя. – Хочешь с нами прокатиться?

– Хочу. А куда вы?

– На базар.

Я потеребил ухо: может, ослышался?

– На самый-саменький базар?! Дай честное пионерское.

– Ну, наше вам… Можешь не ехать, упрашивать не стану.

– Ой, а собаку поможешь мне купить?

– Диво какое! Лишь бы деньги – коня можем купить. Привяжем сзади к машине – пусть бежит.

Я пустился домой со всех ног. Начал кричать ещё на лестнице:

– Деньги… давайте! Женя с папой… едут! На базар! Женька поможет мне купить!

Папа дал мне десять рублей. Но тут же стал на стул и прокричал в форточку Жене Гаркавому, чтоб забрал у меня деньги. Слез со стула и помахал пальцем перед моим носом:

– Смотри же!.. За эти деньги, мне кажется, вполне можно купить хорошую собачку, какой-нибудь малой породы. Лучше щенка – молодых легче обучать.

Сказал! Как будто я сам не знаю. Ого, щенок! Если попадётся хороший щенок, так это же будет просто блеск!

Я бежал по лестнице вниз, а из нашей квартиры доносились грохот и визг Марины: «На базар хочу! Хочу на базар!»

Устроила «концерт»…

Около «Москвича» уже вертелись рыжий Вася, Павлуши с Генкой, Серёжа и Жора. Они не помогали Жене, а только канючили:

– Жень, и нас прокати! Дядя Коля, хоть немножко!

– Когда-нибудь, когда-нибудь! Спешим… – отмахивался от них Женя.

Он спрятал насос в багажник, а его папа сел за руль и начал пробовать сигнал: «Пи-ип! Пи-и-ип!» Женя закрыл гараж, нацепил замок и хотел уже открывать дверку машины. И тут подбежали моя мама и Марина. Задыхаются, пальто надето только на одну руку.

– Ой, возьмите, пожалуйста, и эту плаксу… – Мама и улыбалась дяде Коле, и краснела. – Подняла крик, хоть в окно выбрасывайся. Она посидит там в машине, пока вы будете по базару ходить. Ты посидишь, Маринка, правда? Иначе не возьмут…

– Посижу… – шмыгнула носом Маринка.

Женя раскрыл перед ней заднюю дверцу:

– Прошу вас, мадама!

Но «мадама» и с места не стронулась.

– Ах, простите, ваше величество! – Женя дернул за переднюю дверку.

Марина мгновенно забралась в машину. Мы с Женей уселись сзади.

Пацаны пробежали за «Москвичом», а потом отстали. Ноги коротки!

Всю дорогу Марина спокойно сидела возле дяди Коли, даже глазом, наверно, не моргнула.

Остановились на улице возле рынка.

– Молодец, Маринка, ты – дисциплинированная девочка, – сказал дядя Коля. – Теперь можешь садиться за руль и вертеть, сколько хочешь. Только больше ничего не трогай, хорошо? Я быстренько куплю картошки, яблок, и мы с тобой ещё покатаемся, пока хлопцы вернутся.

Марина сразу вцепилась за руль, засопела от удовольствия. Дядя Коля вынул ключ от зажигания, и мы ушли.

На рынке отец Жени повернул в одну сторону, мы – в другую.

Нас и в бока толкали, и на ноги наступали. Люди растекались в стороны потоками и ручейками, кружили, как в водовороте. С трудом пробрались с Женькой к столам. Много было столов: короткие и длинные, окрашенные и облупленные, с крышами из розового шифера и без них. А на столах! И яблоки, и помидоры, и огурцы! И ни одного щенка…

Женя сразу купил себе два яблока и мне два, стакан чёрных семечек – половину мне отсыпал.

Потом начались столы с маслом, творогом, яйцами, с ощипанными гусями и курами. Стояли бидоны с молоком, банки со сметаной, кастрюли с мёдом.

Собак никто не продавал…

Вдруг столы кончились, и дорогу нам преградили шеренги людей. Дяди и тёти держали в руках мешки, около некоторых стояли сбитые из деревянных планок и досок ящики-клетки, а в них лежали толстенькие, как Нуф-Нуф или Наф-Наф, поросятки. Мешки тоже шевелились, как живые, повизгивали, иногда в прорванные дырки высовывались розовые пятачки, возмущенно хрюкали: как так, почему одним и свет, и воздух свежий, а им грязь и темень? Сколько можно терпеть такую свинскую несправедливость?

А о чём только не говорят люди на рынке! Одна тётенька взяла у другой яйцо и встряхивает его: «Что это за яйцо? У голубей и то больше!» А тётка, которая продаёт: «А вы какие хотите? Страусиные? Едьте в Африку!»

А вот два дядьки. Один вытащил за заднюю ногу из мешка поросёнка, держит на весу, показывает покупателю. Тот меряет поросёнка пальцами от рыльца до хвостика и возмущается: «На землю опусти, на землю! Что ты его растягиваешь, как гармошку?» А продавец ему на это: «Сами вы балалайка!»

Откуда-то издалека пробивается сквозь многоголосый шум звонкое: «Кро-о-олики! Белые кролики! Анго-о-ор-ские! Почесал – пуховую шаль связал! Платок – молодице, ребёнку – рукавицы! Налетай! Налетай!»

Мне сразу захотелось «налететь», дёрнул Женьку за рукав.

Пробрались сквозь толпу…

Ах, какие это были кролики! Сидели четыре в ящике из-под посылки – беленькие, как снег, с розовыми глазками, с холодными ушами. И совсем не боятся людей – ручные! Жуют травку, смешно шевеля губками.

– Что, малый, нравятся? Пара – десять рублей. Через год можешь иметь пятьдесят, а если повезёт, то и сто. За десятку – сто кроликов! А? Дешёвка! – улыбался добрый дядька.

Я как присел на корточки около ящика, так и расхотел дальше идти.

– Поменял собаку на кроликов? – потащил меня Женя за руку.

Я побрёл за ним. О-ха-ха… И зачем я сказал папе, что хочу только собачку? Можно было ещё и кроликов выпросить…

Там, где конец рынка, стояли, привязанные к забору, коровы и козы. Здесь же продавали птиц, рыбок, а в стороне – собак.

Сначала мы посмотрели «спектакль»: пожилой дядька тащил собаку в одну сторону, а она его – в другую. Собака худющая, взлохмаченная, под цвет грязи, злобно кусала верёвку. Дядька тоже весь какой-то взъерошенный, небритый. «Тише, тише…» – успокаивал он собаку и криво улыбался людям.

– Это вы ничейную поймали? Бродячую? – спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя.

– Сам ты бродяга! – вдруг вскипел мужчина. – А ну катись, а то как спущу пса с верёвки, клочья с тебя полетят.

А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел ещё спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошёл к овчарке.

Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике… Ух, красавица! Спина чёрная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопчённые. А глаза у овчарки весёлые, с хитрецой! Будто хочет сказать: «Что, слабо? Не купите?»

– Сколько?.. – спросил Женя, и голос его дрогнул. Понравилась собака и ему!

– Шестьдесят.

– Что – шестьдесят?

– Рублей шестьдесят.

– Фью-ю-ю… – свистнул Женя.

Овчарка улыбнулась: «Что, обжёгся?»

– Мне, знаешь, сколько могли б за Джека заплатить пограничники? Минимум – сто рублей! Три года обучал… Любого шпиона или бандита поймает. А мне некогда к пограничникам ехать, мне сегодня надо транзистор купить.

Ах, если бы у меня было шестьдесят рублей! Но столько папа никогда не даст, хоть умирай на его глазах. Это же дороже, чем «Орлёнок» стоит, велосипед.

Стоят вокруг овчарки дядьки, хлопцы и мальчишки, даже одна девчонка. Все овчаркой любуются, а овчарка на людей смотрит, хозяину заглядывает в глаза. Грустный уже у неё взгляд, будто хочет сказать: «Ты меня хочешь продать? Предать?! Меня-я, твоего верного дру-уга?!»

У всех зрителей, у кого на руках, у кого в сумке, у кого за пазухой, сидят щенки. Только у девчонки – на земле, на поводке и – взрослая. Щенки разные – и белый лохматик, и чёрный, словно отполированный, с коричневыми пятнышками над глазами, и пёстрый, как сорока, и жёлтый, как лисёнок. Мы всех переспросили. Двадцать пять рублей… Двадцать… Пятнадцать…

Десять рублей просила только девчонка за свою длинную, как будто составленную из двух (помните, у клоуна в цирке?), собачонку. Ноги коротенькие и кривые, на брюхе, как пуговицы в два ряда, торчат чёрные сосцы.

Я смотрел-смотрел на эту застёгнутую на все пуговицы собаку и вдруг как захохочу! Чуть семечками не подавился…

– Ты чего? Ты чего? – застукал мне в спину Женя.

– Я… Я подумал, как она будет шпиона ловить… Гы-гы…

Тут и Женя захохотал как сумасшедший, и все хлопцы и дядьки, что щенков продавали. А девчонка дёрнула за верёвочку свою собачонку – и бегом с рынка.

Оставили мы эту компанию, подошли к двум мальчуганам. Они почему-то держались поближе к забору, подальше от собак. Один, длинный, лупоглазый, как сова, держал в руках дырявый мешок. Через дыры видать было в мешке что-то рыжее и живое, и то живое урчало: «У-у-у-у! У-у-у-у!» Второй парень пониже, носик сапожком. Ему почему-то не по себе: вертит головой, подёргивает плечом, стегает прутиком по забору.

– Какая порода? – спросил Женя.

– А какая вам нужна? – осторожно спросил длинный, который с вытаращенными глазами, а меньшой по очереди подвигал бровями, словно хотел подмигнуть, да ничего не вышло.

– Нам нужен хороший щенок, породистый, лишь бы какого мы и задаром не возьмём.

– Боксёр! – уставился на Женю и даже не мигнул длинный.

– Это кличка такая? – спросил я.

– Это у тебя кличка, а у него порода – боксёр.

– Не тот, что морда расплющена, как будто по носу стукнули? – уточнил я.

– Тот самый… И уши уже обрезанные, и хвост отсечён…

– А ну, покажи! – потребовал Женя, словно и в самом деле разбирался в собачьих хвостах.

Лупоглазый сунул в дырку мешка руку. «У-мр-р!» – заурчало в мешке.

– Ай! – выхватил вдруг руку продавец боксёра.

Поперёк руки краснели три кровавые полосы. Длинный полизал царапины, сплюнул.

– Не обученный ещё… А характер – до трёх не говори. Вырастет – не собака будет, а находка.

Он ещё раз, уже осторожно, сунул руку в дырку, вытащил на свет коротенький, с палец, боксёрский хвост. Но лохматый какой-то, у собак этой породы таких не бывает.

– И уши уже оформлены, как надо… Могу и уши показать… – Пучеглазый опять лизнул свою руку. – Характер! Потому и в мешке держим.

– Не надо ушей, и так верим. Сколько хочешь? – спросил Женя.

– Дешёвка… Червонец.

Курносый удивлённо взглянул на длинного и опять отвернулся к забору, ещё усерднее принялся стегать прутиком по доскам.

Я дёрнул Женю за пиджак – у нас же как раз десять рублей! Хоть бы не передумали. А Женя почему-то медлит…

– За породистого, знаешь, сколько люди просят? – кивнул лупоглазый на продавцов собак. – А тут даром отдаёшь, и то нос воротят. Во народ пошёл! – искренне возмущался он.

Ну, сколько за породистых просят, мы уже знали.

– Берём. Вот деньги… – Женя отдал десятку, а я взял тёплый, шевелящийся свёрток.

– Не открывайте мешка, пока в дом не внесёте! – скомкал деньги в руке длинный. – Чтоб дороги не видел, а то удерёт назад. Боксёры, знаете, какие умные? Другой человек того не сумеет…

Курносый тронул длинного за локоть: «Кончай…»

Мы повернулись и пошли.

Пробирались через весь рынок к тем воротам, где оставили машину, а боксёр ворочался в моих руках и угрожал: «У-умр-ру!» Но не залаял ни разу.

Машина была на том же месте, где и оставили. Около неё стоял дядя Коля и растерянно смотрел по сторонам.

Марины возле него не было!..

ЕСТЬ ЛИ ХВОСТ У БОКСЕРА?

– Марина не с вами? – сразу спросил дядя Коля.

– Не… Она ведь в машине оставалась… – Мы с Женей посмотрели по сторонам, а потом ещё и в машину заглянули – пусто!

– Прихожу – дверка открыта… – Дядя Коля растерянно разводил руками. – И вот… Одни туфельки стоят на сиденье.

– А записки в туфлях нет? – спросил Женя.

– От Марины записка?! Студент, у тебя все дома? – повертел пальцем у виска дядя Коля.

Студентом Женю назвал! А тот ещё девятиклассник.

– Украл кто-то Марину. А потом выкуп за неё затребует. В Америке часто так делают… – говорил Женя, а сам ощупывал туфли, всматривался в них.

– Ну и сказанул! Это ж тебе не Америка! – разозлился дядя Коля. Шрамы и рубцы на его лице то белели, то делались багровыми.

Я захныкал. Что мы скажем маме? Хоть и разбалованная Марина и вечно надоедает всем, капризничает, но ведь она наша. На-ша!

Женя старательно обыскивал машину, передвигая с места на место сетки с картошкой и яблоками.

– Должна быть записка… Воры должны записку написать, у кого Марина, какой и куда нести выкуп…

Дядя Коля нервно смотрел по сторонам.

– Следов борьбы не видно… – Женя обошёл машину, приглядываясь к земле.

– Перестань дёргать мне нервы, слышишь? Перестань разыгрывать из себя сыщика! – Дядя Коля мучительно, как от зубной боли, морщил лицо. – Чуяло моё сердце, не бери обузу на шею, не бери… Ты во всём виноват – добренький нашёлся, позабавиться ему захотелось.

– Дядя Коля, она никуда далеко не уйдёт, – сказал я. – Она дома и на ковёр боится босиком стать. «Навтыкали иголок!» – кричит.

Женя сделал ещё один виток вокруг машины и склонился над неглубокой канавкой у тротуара. Выложена канавка камнями, дно занесло песком.

– Есть след!!! – закричал он как полоумный и присел на корточки. – Вот!

На песке и в самом деле отпечатался след детской ноги, только пальцы не пропечатались, как будто их и не было. И направлялся тот след прямёхонько к воротам рынка.

– Встань, не молись на этот след… – сказал Женин отец. – Может, это ещё и не её. А если и её след, то пошла в носках, чтоб не так кололось.

Ай-яй-яй, вот так хитрунья эта Марина… В носках! Но почему не в туфлях, а в носках? Если идёшь пропадать, так иди без фокусов, обувшись!

Но как будто нам было бы легче, если б она пошла в туфельках!

И тут к нам подплыла толстая тётка. И сама толстая, и голые руки чуть не с меня толщиной. На один голый локоть нацеплена красная повязка.

Я эту тётю видел в воротах, когда шли с рынка. Все, кто нёс или вёз чего-нибудь много продавать, покупали в кассе билетики и показывали ей при входе.

– Это не ваша девочка здесь вертелась? Беленькая такая, в кудряшках, и разутая…

– Ну вот! А я что говорил? – хлопнул себя по бедру дядя Коля.

– Куда она пошла? Она не говорила вам? – подступили к тётке поближе и Женя, и я.

– Такая потешная девчушка… – Тётка расплылась в улыбке, провела красной повязкой себе по лбу.

– Говорил ей, посиди немного, мы сейчас придём. А она… – не то жаловался тётке, не то оправдывался Женин отец.

– Ой, живой мне не быть!.. Умора, а не девчонка… Спрашивает: «Тётенька, а почему у вас повязка? Вы дружинница?» – «Нет, говорю, деточка, я не дружинница». – «А-а, это вы билетики на базар проверяете, как в кино или в цирк!» – «Ага!» – говорю. «А на базаре интересно?» – «О, ещё как интересно бывает, каких только фокусов не насмотришься…» – говорю ей. «Тётенька, – просится, – пустите меня без копейков посмотреть на базар!» Такая потеха, живой не быть…

– Так вы и пустили её туда?! Даже не поинтересовались, почему одна, почему босая? – спрашивал дядя Коля и грудью шёл на тётку.

А она отступала, обливаясь потом, и нисколечко не боялась: надо три дяди Коли сложить вместе, чтоб получилась одна она.

– А как её не пустишь? Хех, хех… Она же так просилась, так просилась…

Женин отец даже спасибо тётке не сказал за такое сообщение, прошёл мимо неё на базар.

– Может, она за это время вернётся, так вы её около себя подержите, хорошо? – попросил Женя тётку.

И тётка сказала: «Хорошо, мне что?» Пожала плечами, покачала головой. Опять заняла своё место в воротах.

Я прошёл немного за дядей Колей и Женей. Мешок рвался из моих рук, ворчал. Из дырки показался хвост, и я хорошенько рассмотрел и ощупал его. Удивительный какой-то хвост! Кажется, таких хвостов у боксёров не бывает…

Бросился назад к машине, быстро положил ношу на заднее сиденье, захлопнул дверку. Пусть полежит, пусть отдохнёт щенок – авось подобреет.

Дядя Коля и Женя стояли недалеко за воротами рынка. Старший Гаркавый вытирал потный лоб платочком и нетерпеливо поглядывал в мою сторону.

– Может, и ты надумал потеряться? Не отставай! – прикрикнул на меня Женя.

Это уже плохо, когда начинают покрикивать друг на друга. Ещё хуже, когда виноват кто-то другой, а все шишки – на тебя…

– Вы – направо, я – налево! – скомандовал и нам, и себе дядя Коля. – И сами хорошенько смотрите, а больше у людей спрашивайте.

И только мы разошлись в разные стороны, как захрипели базарные репродукторы на столбах. Кто-то подул в микрофон и сказал густым голосом:

– Внимание, говорит радиоузел колхозного рынка! Говорит радиоузел рынка! Девочка по имени Марина… Как твоя фамилия, девочка?

– Не приставай к чужому ребёнку! – послышался звонкий голосок.

Неужели нашей Марины?!

– Гм… Кхы! – откашлялось радио. – Девочка Маринка… Приметы: лет трёх-четырёх, беленькая, на ногах почему-то одни носки… Ищет дядю Колю, у которого «Москвич» возле ворот, и двух Женей, которые потерялись на рынке…

Мы так и застыли на месте. Слыхали такое дело? Мы, оказывается, потерялись, а не она!

– Повторяю… – сказало радио устало и хрипло. Но что-то помешало повторить.

Из репродуктора послышался шум, треск, а потом голос Марины:

– …росла! Зимой и летом стройная, зелёная была!.. Пустите, дядя милиционер! У вас горячий живот!

Люди на рынке задирали вверх головы и хохотали. А мы пробирались тихо, как будто набрали в рот воды. Хоть бы никто не догадался, что мы и есть те самые Жени, которые «потерялись»!

Радио опять откашлялось и сказало:

– Повторяю: дядя Коля, который оставил «Москвича» у рыночных ворот, и два Жени… Где вы подевались? Вас ожидает Марина. Идите к конторе рынка у южных ворот…

Мы уже почти бежали!

Рядом с южными воротами стоял деревянный домик с вывеской над дверью: «Контора рынка». Первым поднялся на крыльцо дядя Коля, за ним – мы.

Зашли… Коридор. Он ведёт к трём дверям – налево, прямо и направо. На той, что слева, висело коричневое стекло с белыми буквами: «Директор».

Дядя Коля постучал в эту дверь.

– Войдите! – крикнули оттуда таким голосом, как в радио.

Но мы и так знали, что надо заходить сюда, – услышали голос Марины:

– Я хочу песенку по радио спеть! Я хочу «Айболита» рассказать!

– А станцевать ты по радио не хочешь? – говорил дядя с блестящей, начисто выбритой головой. Он сидел за столом и в изнеможении обмахивался ладонью, гнал в лицо ветер. Ему, наверно, было плохо… Слева от него на отдельном столике стояло что-то похожее на радиоприёмник, металлическое и окрашенное в серый цвет. На этом аппарате стоял микрофон на коротенькой ножке.

С правой стороны стола сидела и болтала ногами Марина. Перед ней лежала гора конфетных бумажек и яблочных огрызков.

А перепачкалась! Вся в шоколаде…

– Ой, это вы! – спрыгнула Марина со стула и ткнулась мне лицом в грудь.

На моей белой рубашке остались следы её щёк, губ, носа и подбородка. Это спереди, а с боков, под мышками – по пять пальцев. А Женя-большой успел выставить перед собой руки, защититься.

– Наконец-то вы пришли! – поднялся на ноги лысый дядька. Он был небольшого роста, просто удивительно, что у него такой густой голос. – Наконец-то! – радовался дядька. Он нашипел себе полный стакан из сифона. Часть выпил, а часть вылил на платок и прижал к затылку.

– Наконец-то! – встал со стула у двери милиционер, заходил по комнате.

Мы сначала даже не заметили его. Сторожил, наверно, Марину, чтоб не удрала.

– Забирайте её сейчас же! – сказал бритоголовый дядька строгим голосом. – Концерт без заявок на весь рынок!

И лысый, и милиционер говорили нам, говорили наперебой, что нехорошо детей оставлять без присмотра, что так недалеко и до беды. Что детей надо воспитывать в строгости, чтоб не росли, как сорняки. Что им…

Казалось, конца-края не будет гневным речам. Потом лысый директор схватился за грудь, а милиционер начал промокать себе лоб «качелями» – промокашкой.

– Ваш паспорт! И водительские права! – потребовал милиционер и расстегнул складную сумку с одним прозрачным боком.

Дядя Коля показал паспорт и права, попросил прощения за беспокойство…

Летели мы из той конторы чуть не бегом. Женя тащил Марину за руку, а она, морщась и подпрыгивая, топала-частила следом и хныкала:

– Ой, ножкам колется! Ой, в животике рычит!

Объелась, наверно, конфетами, вот и рычит. Оставила бы мне половину или хоть бы половинку половины, и ей было бы хорошо и мне.

Женя наконец взял её на руки:

– А зачем было разуваться? Выпачкала носки, порвала, ноги исколола…

– Ага! А как бы вы знали, что я не совсем пропала и скоро приду?

– Как… Как… Сидела б, где тебя посадили, и всё!

А разве не так? Пусть бы ещё всё с себя поснимала, голышом по рынку бегала. Тогда точно знали бы, что долго не погуляет.

Машина стояла там же, где мы её оставили.

Я быстренько дёрнул заднюю дверку и ринулся занимать место…

С сиденья пружиной взметнулась, зашипела мне в лицо рыжая кошка. Я вытаращил на неё глаза, она – на меня. «Что такое? Откуда?» Потом кошка уселась на сиденье, выставила ружьём переднюю лапку и начала спокойно вылизывать свой толстый живот.

– Подвинься. Ты что – прилип? – толкнул меня в плечо Женя. Он посадил спереди Марину и ещё не видел, что делается на заднем сиденье.

Я подался глубже в машину, двигая и мешок, и кошку.

Стукнул дверкой дядя Коля. Он газанул с места, как на пожар. Жаль только, что на машине не выла сирена. Все нам давали б дорогу.

Марина только минуты три ехала спокойно, а потом стала на коленки и повернулась к нам.

– Покажите соба… Ой, какая кошечка! Как огонёк!

Дядя Коля тормознул, машина завизжала, заметалась вправо-влево и остановилась у тротуара…

Гаркавый-старший повернулся к нам и долго смотрел на кошку. И шрамы на его лбу, щеках, подбородке бледнели, бледнели…

И Женя смотрел. Смотрел и морщил нос, как будто собирался чихнуть, а не хватало духу. И я смотрел: куда денешь глаза? В карман не спрячешь. А Марина совсем перевесилась к нам, гладила кошку и приговаривала:

– Рыжуха! Огонёк! Мурка! Кис-кис-кис…

Наконец дядя Коля хмыкнул, отвалился назад на своё сиденье, тяжело выдохнул воздух. Посидев молча, достал кошелёк, а из кошелька десять рублей. И подал деньги Жене.

– На… Заработал, нечего сказать. Сегодня же чтоб отдал Марининому отцу.

До самого дома мы ехали молча. А Марина держала на коленях и гладила Мурку. Только у одной Марины было чудесное настроение: поездкой на рынок она была довольна.

МОРСКИЕ КОТИКИ И МОРСКАЯ КОШКА

Какой сегодня длинный день!

А мне хотелось, чтоб уже была ночь, чтоб на нашей улице вдруг перегорели все лампочки. И пусть бы все, все дети спали!..

Но день ещё в самом разгаре, сверкает солнце – глаза слепнут. И нигде не спрячешься, никуда не денешься – надо подъезжать…

Около подъездов-крылечек сидят на скамейках взрослые, во дворах полно детей. А в нашем дворе столько – ужас! Собрались, наверно, со всей улицы. Играют в прятки, копошатся в тех ямках, что приготовили под деревья, галдят. Вася с Серёжей гоняют мяч, Жора раскатывает на велосипеде между ямок и бугорков земли, то и дело летит кувырком. Только Павлуша с Генкой стоят как статуи, смотрят на всё это и молчат.

Заметили пацаны нашу машину и сразу бросились навстречу. А потом бежали рядом с «Москвичом», радовались и заглядывали в окна…

Мы объехали будущий сквер, подрулили к гаражу.

Около ямок ничего не лежало – ни кустов, ни деревьев. Наверно, так и не привезут сегодня.

Профессор Дервоед стоял возле своего широченного, ещё без крыши, гаража и смотрел, как мы останавливаемся, вылезаем. Дети мгновенно окружили нас, завопили на разные голоса:

– Собачку покажите!

– Женя, а где Полкан?

– Ой, какой кот облезлый!

– Кошка Мурка, а не кот, – сказала Марина. – У неё скоро будут котята.

– Мы собаку не захотели покупать, – соврал я. – Собак можно хоть сто купить. И в любой день. А таких кошек не найдёшь. Горная кошка… Гадюк умеет ловить.

– В нашем доме гадюки не водятся, – заявила Марина. Она держала Мурку кверху лапами и укачивала, как куклу. Кошка потихоньку выла.

– Это морская кошка, – вмешался Женя-большой. Он как раз вытаскивал из машины авоськи с картошкой и яблоками. – Видели по телевизору морских котиков? Так то котики, а это – кошки. Плавают хорошо, мышей… э-э, не мышей – рыбу хорошо ловят. – Сказал и быстро понёс сетки в дом.

– И летучие кошки бывают! – сказала Марина.

– Малявка, не щебечи! – Вася одной рукой потянул Марину за бант, а другой – кошку за ус. Мурка задёргалась. – Таких кошек не бывает!

– А вот бывают! – топнула Марина ногой. – А кто летучих мышей ловит? Ага?

Все замолчали, и Марина победно осмотрела пацанов: «Во!» Зажала кошку коленками, сорвала с головы бант и начала завязывать ей на шею.

– А у нас, когда мы жили на старой квартире, тоже был морской кот. Нет, речной… Мы на рыбалку с ним ходили… – начал выдумывать Жора. – Привяжешь его к спиннингу, и бултых в реку! А он плывёт назад и рыбу тащит за хвост.

– А почему ты сюда его не привёз? Здесь же Неман рядышком, – сказал Павлуша.

– «Почему, почему»… Потому, что оканчивается на «у»! Он однажды рыбу поймал, а сом подплыл к нему и ка-ак схватит! И рыбу, и кота проглотил.

– Эх, надо было быстрее катушку крутить!

Я почти поверил его выдумке.

– А мы крутили. Килограммов сто был… Ка-ак рванёт леску! А мы с папой кувырк в воду! Еле выбрались…