Мисилюк Валерий Олегович
      Террорист
      ("Рассказы о врачах")
      Ранним утром я сижу на жестком стульчике в зале ожидания железнодорожного вокзала, и читаю огромный красочный плакат. Плакат учит жизни. Учит, как уберечься от террористов. Каждые полчаса вокзальное радио передаёт стандартную информацию:
      - Граждане пассажиры, не принимайте от незнакомых лиц на хранение вещи. В случае обнаружения бесхозных вещей немедленно сообщайте о них дежурному или ближайшему работнику милиции. Ни в коем случае не передвигайте эти вещи и не пытайтесь их раскрыть.
      Рядом два прыщавеньких курсанта - морячка пытаются со мной познакомиться. Они играют в игру на мобильном телефоне, время от времени прикладывая его к уху. Видно, что телефон не подключён. Наверное, это делается для солидности.
      - Девушка, а сколько время? А куда Вы едете? - Задают они идиотские вопросы. Толстый румяный дядька справа от меня ест огромный бутерброд с салом. Булка крошится ему на колени, но он упорно жуёт толстый бело-розовый шмат, стараясь не запачкать запорожских усов. Закатывая при этом глаза, улыбаясь сам себе и тяжело отдуваясь. Он - живое воплощение загадки:
      - Что на свете всех милее, всех румяней и белее?
      - Конечно, сало!
      Пожилой милицейский сержант присел напротив, с открытой бутылкой пива в руке. Очевидно, он сменился с дежурства, но домой не спешит. Это настоящий матёрый боец. Такие, как он в говне не тонут и в воде не горят. Его фуражка лихо заломлена на ухо, форма подогнана. Кобура с табельным Макаровым опасно сдвинута на живот. Он ставит бутылку на пол, и расслабляется на неудобном стульчике.
      Через место от него бабушка пичкает пирожками тощего внука лет пяти. Мальчик морщится, и есть отказывается. Бабушка возмущена. В её время все ели хорошо! Наверное, у мальчика глисты. Чего ещё можно ждать от бестолковых родителей?
      Громадный зал ожидания полон до отказа. Свободных мест почти нет. В это время в зал осторожно входит какой-то тощий субъект. Он чем-то напоминает цыгана. Горбоносый, чернявый и кудрявый. В руках у него огромная тяжелая спортивная сумка со сломанной, не закрывающейся молнией. Перехваченная для прочности веревкой, завязанной бантиком. "Спортсмен" пытается найти свободное место. При этом он как-то странно горбится, озирается по сторонам, бросая вокруг воровато-опасливые взгляды. Наконец он находит свободный стул между милиционером и бабушкой, на секунду замирает, но потом всё же ставит на него свою сумку. Кривя рот в нехорошей ухмылке, и ни к кому конкретно не обращаясь, он бросает:
      - Приглядите за вещами, я пойду, покурю. - И торопливо исчезает. Все застыли, не успев промолвить слово. Зато репродуктор вовремя повторил предостережение о бесхозных вещах. Один из курсантов продолжает держать в дрожащей руке мобилку, боясь нажать какую-либо кнопку. Очевидно, она представилась ему пультом дистанционного управления взрывом. Второй морячок вцепился ему в рукав форменной куртки побелевшими пальцами, и замер. Мне срочно захотелось в туалет.
      Толстый дядька прекратил жевать, и уставился на сумку немигающими выпученными глазами. Бабушка вполголоса что-то невнятно забормотала. Были понятны только два слова в конце каждого предложения:
      - .... твою мать! - Тощий мальчик, временно оставленный без опеки, счастливо отдыхал.
      Прошло минут пять. Милицейский сержант, сидящий по стойке смирно, прохрипел:
      - Сколько можно курить-то, в конце-то концов?
      И тут оставленный без внимания отдохнувший мальчик с глистами решительно подошел к сумке и потянул за веревку. Бантик бесшумно развязался, но нас, казалось, оглушила последовавшая за этим тишина. Пальцы курсанта не выдержали напряжения, и сжались на телефоне, одновременно нажав несколько клавиш. В звенящей тишине трубка заиграла "Интернационал".
      Толстый дядька громко пукнул, и снова начал жевать сало. В бормотание бабушки добавилось экспрессии. Окончания фраз прослушивались ещё хуже, что-то вроде "лядь". Сержант продолжал сидеть по уставу. На его лице отражалась напряженная работа ума. Все мы не сводили глаз с раскрывшейся сумки. Она была полна женских вещей! Чего там только не было. Но всё - женское. Я уже где-то слышала, что существует такой приём у вокзальных воров, когда они не убегают с только что украденным чемоданом или сумкой, а ставят её сначала "на отстой". И если погони нет, через некоторое время спокойно забирают.
      И тут в конце зала показался покуривший "спортсмен". "Хозяин" сумки. Сержант решительно встал, подошел к нему, и ловким отточенным движением заломил ему руку за спину.
      - Попался, ворюга! - Грозно зарычал он, надевая на чернявого наручники.
      Тот молчал, не сопротивляясь.
      - Пойдем-ка в отделение! - Взял его за шиворот милиционер. Он подошел к нам, чтобы забрать сумку.
      - То-то я смотрю, граждане, морда лица у него подозрительная! Террорист хренов! - Радовался жизни сержант.
      Все, кроме мальчика с глистами, согласно закивали. Все мы заново ощутили прелесть бытия. Чувство было такое, будто мы счастливо избежали смерти. И вора было немножко жалко.