- Ребята! Пустите меня отсюда, потому что мне завтра на работу в полшестого вставать.
      Они как захохочут, "Джек!" - кричат и пальцами себя по шее щелкают. Уже наши жесты перенять успели.
      Тут автобус поехал. "Ладно, - думаю, - у гостиницы выйду. Дай пока хоть город посмотрю". Еду, смотрю. Своеобразный у нас такой город, оказывается. Шпили какие-то, купола. "Надо, - думаю, - будет ребятам показать..."
      Вот автобус тормозит, дверь открывается. Эти все орут: "Отель! Отель!"
      Я так вежливо говорю:
      - Спасибо, джентльмены, за поездку.
      Но они меня опять не слушают, опять в кольцо и в гостиницу. Там нас администратор встречает.
      Я к нему.
      - Товарищ, - говорю. - Пошутили - и хватит! Давайте я отсюда пойду, потому что мне завтра в утро выходить.
      А переводчица администратору говорит:
      - Вы не удивляйтесь. Этот от самой границы все пьет, уже и родной язык забыл.
      Тут переводчица двоим чего-то по-английски шепнула, которые поздоровее. Те ей говорят: "Йес!", меня под руки берут, в номер ведут, кладут на кровать и дверь за собой запирают.
      Ну до этого я раз в гостинице уже жил. В средней полосе. Тоже в люксе. В смысле - с водопроводом. Горячей, правда, не было, зато холодная почти каждую неделю. И соседи по люксу симпатичные попались, все семеро. А тут соседей - один телевизор. Ну, я включил, поглядел. Как же, думаю, отсюда выбраться? Пока думал - заснул.
      Проснулся уже в автобусе. Эти-то, сразу видно, буржуа, никакого чувства локтя: сами позавтракали, а меня голодного в автобус отнесли.
      "Ладно, - думаю, - придет время, за все ответите!" А мы тем временем уже к музею приехали. Я на часы смотрю: все, считай, прогул поставили.
      "Черт с вами, - думаю. - Не первый раз... Посмотрю хоть, что это за музей такой". Помню, в школе-то в зоопарк ходили, впечатления хорошие.
      Тут оказалось не как в зоопарке, но тоже красиво. Картины висят, тетка к нам вышла, у каждой картины останавливается и по-английски объясняет. Я сперва-то молчал, не хотел знание русского языка показывать. Потом все-таки говорю:
      - Я извиняюсь, а сколько, например, вот эта картина может стоить?
      Тетка прямо позеленела вся.
      - Как вы можете? - кричит. - Это же искусство! Это в вашем обществе привыкли все на деньги!
      Я говорю:
      - Тихо, тетка, я свой!
      Она говорит:
      - Тем более стыдно, раз вы переводчик!..
      В автобусе эта девица, переводчица, опять подсаживается и опять по-английски. Отвечаю ей на том же языке, но с сильным шотландским акцентом:
      - Пошоль ты...
      - Ой, - говорит, - у вас к языкам большие способности. А сейчас, Джек, мы едем на экскурсию на завод.
      А мне уже все равно.
      Только когда мы приехали, стало мне уже не все равно. Потому что приехали мы к проходной родного моего предприятия, где мне сегодня надо было находиться с восьми утра.
      - Стойте! - кричу. - Не желаю на ихний завод! Я, может, в ресторан желаю!
      Как же! Берут меня в кольцо и в проходную тянут. И ведут прямиком к моему участку. Выходит к нам Фомичев и от лица трудящихся нас тепло приветствует. Потом на меня смотрит и говорит:
      - Ну до чего этот мистер похож на одного нашего рабочего! Жаль, он сегодня не вышел, заболел. Скорее всего... А то бы им очень интересно было бы друг на дружку посмотреть.
      Потом Фомичев рассказал нам о наших успехах, оборудование показал, на вопросы ответил:
      Я тоже вопрос задал:
      - Извиняюсь, мистер Фомичев, а если тот ваш рабочий, скажем, не заболел, а прогулял, тогда что?
      Фомичев говорит переводчице:
      - Скажите этому мистеру, что его вопрос - это провокация в духе холодной войны и что, во-первых, у нас прогульщиков нет, а во-вторых, с каждым днем становится все меньше и меньше!
      Ну, потом расписался я еще в книге почетных посетителей, написал, что посещение завода запомнится мне на всю жизнь.
      После завода переводчица говорит:
      - Сейчас поедем в гостиницу, а потом осмотрим новые жилмассивы.
      То ли это она по-русски сказала, то ли я уже английский стал понимать, но только думаю: "Дудки! Мало мне завода, этак мы еще ко мне в квартиру придем. У меня обеда на всех не хватит. Придется милицию звать".
      Но обошлось без милиции. Потому что только мы к гостинице подъехали глядим: у входа два швейцара одного туриста подмышки поддерживают. Мои его как увидели, чуть с ума не сошли. "Джек! - кричат. - Джек!" Короче, это их настоящий Джек нашелся.
      Я гляжу - и правда, похожи мы с этим другом, как близнецы, только он выпил больше.
      Ну, все к нему вместе с переводчицей бросились. И я бросился. Но в другую сторону...
      А назавтра прихожу на работу, ребята говорят:
      - Слушай, тут вчера иностранцев водили. До чего один мужик на тебя похож был, представить не можешь.
      - Почему? - говорю. - Вполне возможно.
      - Да нет, - говорят. - Так-то он похож, но по глазам сразу видно сволочь. Все про твою получку интересовался. А сам небось миллионы гребет.
      - Ясное дело, - говорю. - А может, и миллиарды!..
      И пошел я искать Фомичева, чтоб прогул мне не ставил. Что, мол, тетка заболела, и все такое. А то он потом оставит без премии - и все.
      Сплошной Лелюш
      Вызывают меня и говорят:
      - Пойдешь завтра членом жюри, кинофильмы оценивать.
      Я говорю:
      - Не пойду. Я только что выставку служебных собак открывал.
      Они говорят:
      - Собаки собаками, а об киноискусстве тоже проявляется большая забота.
      Я говорю:
      - Ребята, мне втулки точить надо. И потом образования у меня не хватает.
      Они говорят:
      - Мало-ли у кого чего не хватает! Главное, нутро у тебя здоровое. Да ты не бойся, там еще одна с ткацкой фабрики направлена. У нее опыт есть, она конкурс виолончелистов судила.
      Ладно, прихожу в указанное время в назначенное место. Все уже в сборе. Мужики все в замше, женщины - в париках, ткачиха - в юбке. Со мной все - за руку. Потом главный подходит, тоже за руку.
      - Вы, - говорит, - с шарикоподшипникового?
      - Ну я, - говорю.
      - Надо будет, - говорит, - высказать мнение по поводу новой картины "Судьба Антонины".
      - Ясно, - говорю. - Мнение мое - положительное!
      Он говорит:
      - Обождите...
      Я говорю:
      - Тогда - отрицательное!
      Он говорит:
      - Не волнуйтесь. Тут такое правило, что сперва надо посмотреть.
      Ну, стали все перед экраном рассаживаться. Парик - замша, парик замша... А я рядом с ткачихой сел. Только свет погасили, чувствую - ткачиха хорошая.
      И началось кино. В смысле - цирк!
      Потому что кто кого играет - не понять. Звука нет, одна музыка. Изображение, правда, есть. Но не цветное, а черно-белое. Причем белого мало. А потом и черное пропало.
      Вот как оно пропало, одна замша и говорит:
      - Это же надо, какие съемки! Прямо Лелюш!
      И все вокруг тоже шепчут:
      - Какой Лелюш! Какой Лелюш!
      И ткачиха мне тоже говорит:
      - Какой нахал!
      Я ей хотел сказать, что я тут ни при чем, просто съемки такие - не видишь, куда руку кладешь... Тут как раз снова изображение появилось. Только зря оно появилось, потому что звук пропал. Тут какой-то парик опять говорит:
      - Это ж надо, какой монтаж! Прямо-таки рука Феллини!
      И все опять:
      - Рука Феллини! Рука Феллини!
      И ткачиха мне тоже:
      - Это ваша рука?
      Я говорю:
      - Нет. Это рука Феллини.
      И тут - бац! Пленка оборвалась. На самом интересном месте! Ну, свет зажгли - оказалось, это не обрыв пленки, а конец фильма. И все жюри сидит как бы потрясенное. И я со всем жюри тоже сижу вроде бы потрясенный.
      Но вот встает главный и говорит, что только что мы увидели интересный фильм самобытного мастера и надо бы нам об этом фильме поговорить и поспорить.
      Ну, встает первая замша и начинает спорить, что ему тут сидеть было очень волнительно, потому что он тут увидел манеру Пудовкина.
      Я ему хотел сказать, что, во-первых, не Пудовкин, а Пуговкин. А во-вторых, где он тут его видал? Я лично не видал.
      Но тут встает второй, только не в замше, а совсем лысый, и говорит, что ему, наоборот, очень волнительно. Но не потому, что тому было волнительно, а потому, что он тут почувствовал Эйзенштейна.
      Так они все поговорили и поспорили. Снова подымается главный и говорит:
      - А теперь, товарищи, хочется заслушать интересное мнение нашей общественности с шарикоподшипникового завода, для которой мы и создаем все наши произведения.
      Тут ко мне все обернулись, смотрят, вроде бы им интересно, что же я про ихнее кино скажу. А мне это и самому интересно.
      Ну, напрягаю память и начинаю, что наш участок план по втулкам в прошлом квартале перевыполнил. И в этом тоже успешно претворяет. Чувствую, что им все жутко волнительно. Читаю дальше, про себестоимость, потом говорю, что ихнее произведение оставило во мне неизгладимый след. И что особенно взволновал меня образ Антонины, который воплощает в себе...
      Ну, чего он воплощает, я сказать не успел, потому что входит в зал какой-то парень и что-то на ухо главному шепчет. И тот встает и говорит, что всем им бесконечно важна моя оценка образа Антонины, но только механик извиняется, потому что он по ошибке нам вместо Антонины показал кино из жизни вирусов. И поэтому давайте, говорит, сперва посмотрим настоящую картину, а потом я продолжу свой глубокий анализ.
      Я сперва хотел ему сказать, что за один отгул два раза анализировать дураков нет. Да потом раздумал: кино-то бесплатно тоже не каждый день...
      Ну, опять свет погас, музыка пошла, скрипочки... Замша опять талдычит:
      - Ах, Феллини! Ах, Антониони!
      А я рядом с ткачихой сижу - мне это все сплошной Лелюш. Лишь бы пленка не обрывалась...
      Скрепки
      Спустя неделю после того, как я принял организацию под свое руководство, у меня уже был готов "План первоочередных мероприятий". "План" предусматривал резкий бросок вперед и казался настолько очевидным, что было непонятно, почему его не осуществили мои предшественники.
      На восьмой день я записал пункты "Плана" на нескольких листках бумаги и сложил листки, чтобы сколоть скрепкой. В коробочке скрепок не оказалось. Я нажал было кнопку звонка, но тут же вспомнил, что секретарша взяла отгул. Где у нее хранились скрепки, я не знал.
      Я снял телефонную трубку и набрал номер заместителя.
      - Ящеров, - холодно сказала трубка.
      - Здравствуйте, Иван Семенович, - сказал я.
      - Добрый день, Игорь Андреевич! - Голос в трубке обрел деловитость и бодрость. - Слушаю вас!
      - Тут, понимаете, какая штука, - сказал я. - Я сегодня секретаршу отпустил...
      - Безусловно! - с горячностью сказал Ящеров. - Я полностью согласен!
      - Да нет, - сказал я. - Не в том дело. Просто мне скрепка нужна, а я найти не могу. Попросите, пожалуйста, кого-нибудь занести мне коробочку.
      - Очень нужная мера, - сказал Ящеров. - Ваше указание понял.
      - Какое тут указание, - засмеялся я. - Просьба.
      Я положил трубку и стал ждать.
      От кабинета Ящерова до моего кабинета было полминуты хода. Через полминуты скрепок мне не принесли. Через полчаса тоже. Я снова набрал номер Ящерова. Трубку не снимали. Не откликались также ни канцелярия, ни плановый отдел.
      Я вышел из кабинета и направился вдоль коридора, заглядывая во все двери подряд. Всюду было пусто. Мне стало не по себе. Хорошенькая история: среди бела дня исчезает штат целой организации!
      Тут до меня донесся смутный шум.
      Звук шел из конца коридора. Я приблизился к двери с табличкой "Конференц-зал" и чуть приоткрыл...
      Зал был заполнен людьми. На возвышении стоял стол президиума. Среди сидевших там я узнал начальника планового отдела и женщину, которая убирала в моем кабинете. Слева, впереди стола, находилась трибуна. За трибуной стоял Ящеров. Он глядел в зал и неторопливо бил в ладони. Спустя некоторое время Ящеров перестал хлопать и покашлял в микрофон.
      - Товарищи! - сказал Ящеров. - В заключение я хочу выразить уверенность, что отныне мы будем руководствоваться основополагающими указаниями товарища Игоря Андреевича Степанова о необходимости улучшать снабжение скрепками. Скрепку - во главу угла! Таков наш девиз!
      "Какой девиз? - подумал я. - Бред какой-то!"
      Ящеров было покинул трибуну, но, хлопнув себя по лбу, сказал в микрофон: "Спасибо за внимание" - и пошел к пустому столу в президиуме. Затем к трибуне вышла женщина, убиравшая мой кабинет, и призвала согласно моим указаниям развернуть кампанию, чтоб скрепок не бросать на пол. Я тихонько прикрыл дверь и пошел в кабинет.
      До конца дня я обдумывал, что делать. В голове вертелась одна фраза: "За вопиющее нарушение дисциплины, выразившееся..." Однако в чем именно выразилось нарушение, сформулировать не удавалось.
      Я уже собрался уходить, когда зазвенел телефон.
      - Докладывает Ящеров!
      - Зайдите ко мне, - приказал я и не успел положить трубку, как он уже стоял в дверях.
      - Что все это значит? - спросил я. - Что вы тут устроили?
      По лицу Ящерова было видно, что он ошарашен.
      - Виноват, - забормотал он. - Я, Игорь Андреевич, несколько недопонимаю... Так сказать, не совсем улавливаю...
      - Чего вы не понимаете? - спросил я. - Я вас утром просил прислать мне скрепок. А вы что устроили?
      - Общее собрание, - пролепетал Ящеров. - Поняв ваши указания в самом широком смысле, счел необходимым донести... Как основу для работы вверенной вам организации... Безусловно, были допущены отдельные искажения, но...
      - Постойте, Иван Семенович, - сказал я. - Какие указания? Какие искажения? И потом, почему меня не поставили в известность о собрании?
      - Моя вина! - прижав руку к груди, сказал Ящеров. - Не мог предполагать, что вы лично пожелаете участвовать... Ошиблись... Готов понести самое суровое...
      - Слушайте, Иван Семенович! - сказал я. - Надо делом заниматься, а не болтать попусту.
      - Безусловно! - вытянулся Ящеров. - Именно заниматься делом. В этом надо видеть смысл нашей работы!
      - Вот-вот! - сказал я. - Я рад, что вы поняли. Идите.
      В конце концов, я только начал тут работать и недостаточно знал людей, чтобы принимать поспешные решения.
      Утром следующего дня я снова перечитал свой "План первоочередных мероприятий" и окончательно убедился в его продуманности. Нажав кнопку звонка, я вызвал секретаршу.
      - Принесите мне скрепок, пожалуйста.
      Секретарша помедлила и сказала:
      - У меня нету, Игорь Андреевич.
      - Что значит "нету"?!
      - Все скрепки собраны по указанию товарища Ящерова и будут распределяться по специальным заявкам.
      - Ящерова ко мне! - закричал я.
      - Ящерова нет на месте, - сказала секретарша.
      - А где он?
      - Проводит совещание.
      - Совещание? - тихо переспросил я. - Ладно, сейчас посмотрим...
      В коридоре в глаза мне бросился свежий номер стенной газеты. Еще вчера ее не было. Всю газету занимала одна заметка под названием "Искоренять болтовню, заниматься делом, как учит тов. Степанов".
      Заметка была подписана Ящеровым.
      Идти в конференц-зал уже не имело смысла.
      - Как только Ящеров освободится, пусть зайдет, - сказал я секретарше, вернувшись в кабинет.
      Ящеров освободился через два с половиной часа.
      - Иван Семенович, - сказал я. - Как прикажете понимать ваши действия?
      - Простите, Игорь Андреевич, - начал Ящеров, - я не совсем понимаю ваш...
      - Я вижу, что не совсем! - сказал я. - Что за новые совещания? Что за глупости вы в газете написали? Люди над нами смеяться будут, если уже не смеются!
      - Кто смеялся? - деловито спросил Ящеров, доставая записную книжку.
      - Уберите книжку! - закричал я. - Я вас спрашиваю, чем вы занимаетесь?
      - Так ведь как же! - расстроенно сказал Ящеров. - Дабы ознакомиться с новейшими указаниями... Незамедлительно довести... Как руководство к действию...
      - Подождите, - сказал я, пытаясь держать себя в руках. - Может, по крайней мере, вы объясните, зачем отобрали у всех скрепки?
      Ящеров оживился и торопливо заговорил:
      - Реорганизация системы снабжения сотрудников скрепками, проведенная мною в соответствии с данными вами основополага...
      - Ящеров!! - заорал я. - Что вы мелете?!
      - Виноват, - сказал Ящеров, хлопая глазами. - Готов понести...
      - Слушайте меня внимательно, Ящеров, - сказал я. - Чтоб завтра навести полный порядок. Чтобы у всех были скрепки. Газету вашу сейчас же снять. И больше никаких глупостей, иначе придется принять решительные меры. Вам ясно?
      - Абсолютно! - воскликнул Ящеров. - Завтра утром все будет исполнено.
      Завтра утром началось созванное Ящеровым общее собрание. Двухчасовая речь Ящерова завершилась словами: "Будем принимать решительные меры, как призывает товарищ Степанов!"
      Я был начеку. Как только Ящеров стал собирать листки своего доклада, я вошел в зал. Увидев меня, Ящеров округлил глаза до размера чайных блюдец и радостно крикнул в микрофон:
      - В нашей работе принимает участие сам товарищ Степанов!
      - Товарищи! - крикнул я. Зал замер. - Неужели вы не понимаете, что никаких указаний Ящерову никто не давал? Он же несет абсолютную ахинею! И вообще, по-моему, это форменный идиот!
      Секунду в зале царила жуткая тишина. А потом на меня обрушился пульсирующий грохот оваций. За моей спиной рукоплескали те, кто находился за длинным столом президиума. Краем глаза я увидел Ящерова. Он стоял за столом и хлопал громче других.
      И тут я понял, что выполнить намеченный мною "План" будет не так-то легко...
      Превращения Шляпникова
      Лежа в кровати, Шляпников дочитал последнюю страницу брошюры "Как себя вести" и заснул. Проснулся он другим человеком - он теперь знал, как себя вести.
      Утро начинается со службы. Шляпников пришел на работу, сел за стол, откинулся на спинку стула и стал глядеть на сотрудников. Сотрудники приходили, усаживались, доставали из своих столов входящие и исходящие. Без пяти девять, как обычно, пришел старый Дорофеев и, как обычно, принялся с каждым здороваться за руку.
      - Здравствуйте, Борис Андреевич, - бормотал Дорофеев, протягивая руку для пожатия. - Здравствуйте, Пал Палыч... Здравствуйте, Анечка! - сказал Дорофеев и протянул руку Анечке. - Чудесная у вас сегодня прическа.
      - Ой, что вы! - расцвела Анечка и протянула руку Дорофееву.
      - Постыдились бы! - раздался голос Шляпникова.
      - Что такое? - испуганно посмотрели на него Анечка и Дорофеев.
      - Хамство какое! - сказал Шляпников. - Пожилой человек!
      - Что? Почему? - зашумели сослуживцы.
      - Потому! - произнес Шляпников. - Разве мужчина даме первым руку подает?! Бескультурье! А вы, Аня, тоже вели бы себя поприличней! А то вот так, один руку протянет, другой. А там вообще...
      Анечка заплакала. Дорофеев взялся за сердце.
      Шляпников поморщился и сказал Дорофееву:
      - Полюбуйтесь! Довели даму до слез! Культурный человек на вашем месте хоть бы воды подал! Мужлан!
      И Шляпников вышел из комнаты. В остальном рабочий день прошел спокойно, потому что Шляпников решил себя пощадить и не трепать нервы по мелочам.
      После работы Шляпников зашагал к магазину. Надо было купить подарок ко дню рождения Петухова.
      Народу в магазине было много. Но очередь оказалась какая-то вялая, неразговорчивая. Да и продавщица работала быстро. Шляпников совсем было скис. Но, подходя с завернутым в бумагу галстуком к выходу, он приободрился. У дверей стояли люди, пропуская входящих с улицы. Шляпников ринулся вперед и прямо в дверях сшибся с заходящей в магазин бабушкой.
      - Спятила, старая? - вежливо спросил Шляпников. - Совсем одурела?
      - Ты что, сынок? - напугалась бабушка. - Дай пройти-то...
      - Во-первых, надо говорить "пожалуйста", - сказал Шляпников. - Темнота! Во-вторых...
      - Чего там встали? - крикнули сзади. - Пропустите женщину-то!
      - Деревня! - бросил через плечо Шляпников. - У магазина культурные люди сперва пропускают выходящих, а уже потом лезут. А эта прет, как танк. На похороны свои, что ли?
      Когда Шляпников с женой пришел к Петуховым, гости уже сидели за столом, ели, пили, курили, шумели.
      - Поздравляю вас! - сказал Шляпников Петухову, торжественно протягивая сверток. - Это вам подарок от меня и моей супруги. То есть наоборот: от моей супруги и меня.
      - Спасибо большое! - сказал Петухов. - Садитесь, сейчас мы вам штрафную - за то, что опоздали!
      - Во-первых, - строго проговорил Шляпников, - если гость опоздал, значит, у него были веские причины, и говорить об этом просто неприлично и бестактно!
      Шум за столом стих.
      - Извините, - сказал Петухов, краснея, - я не думал...
      - Думать надо всегда! - указал Шляпников. - А во-вторых, когда гость приносит подарок, его следует развернуть и посмотреть, после чего сердечно поблагодарить дарителя. Чек из подарка я тактично вынул.
      - Простите, - пробормотал Петухов и потянулся было к шляпниковскому свертку.
      - Теперь уже нечего! - с горечью сказал Шляпников. - Настроение гостям вы уже испортили. Кроме того, здесь многие курят. А культурные люди прежде обязаны спросить окружающих, может, они не курят. Положим, мы с женой курим. Но все равно!
      За столом воцарилась уже могильная тишина.
      - Кушайте! - пискнула жена Петухова. - Кушайте, вот салат вкусный...
      - Во-первых, - сурово сказал Шляпников, - хозяйке не подобает хвалить свои изделия. Гости сами похвалят, если сочтут нужным. Во-вторых...
      Жена Петухова приложила платочек к глазам и выбежала из комнаты.
      Кто-то боязливо сказал:
      - А знаете анекдот: уехал муж в командировку...
      - Во-первых, - сказал Шляпников, - анекдоты рассказывают лишь те, у кого за душой ничего нет. Во-вторых, анекдот может быть принят кем-нибудь из окружающих как намек. В-третьих...
      Гости стали прощаться с Петуховым.
      - Подождите, - сказал бледный Петухов, - может, кто хочет потанцевать...
      - Во-первых... - начал Шляпников.
      Комната опустела.
      - Что ж, - сказал Шляпников, - посидели, пора и честь знать. Мы тоже пойдем. Пойдем, Клавдия.
      - До свидания, - сказал плачущий Петухов. - Приходите еще.
      - Непременно, - учтиво сказал Шлялников. - Только, во-первых, запомните...
      Дверь за ним захлопнулась.
      - Абсолютно никакой культуры, - сказал Шляпников жене.
      - Жлобы, - вздохнула жена. Она тоже читала книжки.
      Приехав домой, Шляпников попил чаю, походил по комнате. Телевизор включать было уже поздно, а спать еше не хотелось. Шляпников задумался. Потом подошел к стенке и прилип к ней ухом. Отлепившись, он посмотрел на часы. Было пять минут двенадцатого. Шляпников расправил плечи и пошел к соседям по площадке.
      - Добрый вечер, - открыл двери сосед, молодой человек с бородой. Пожалуйста.
      - Вежливый! - иронически сказал Шляпников. - Поучились бы себя вести в быту! - закричал он на бородатого.
      - Что случилось, Женя? - выбежала в коридор какая-то сопливая девчонка в халате, должно быть жена бородатого. - В чем дело?
      - А в том! - Шляпников стукнул себя по часам. - Людям спать надо! А вы после одиннадцати на полную катушку включаете!
      - Что вы! - сказал бородатый. - Мы спать ложимся. У нас только трансляция...
      - Вот хамло, а! - сказал Шляпников. - Во-первых, старших некрасиво перебивать, а во-вторых, все равно слышно, если прислушаться как следует! А в-третьих...
      - Извините, - сказала девчонка. - Мы сейчас выключим.
      - А в другой раз милицию вызову, - пообещал Шляпников. - Пусть она вас культуре поучит!
      И Шляпников вернулся к себе.
      - Смотри, какую я книжку купила, - сказала ему жена, когда он уже лежал в кровати. Она дала в руки Шляпникову брошюрку под названием "Становление гармоничной личности".
      Шляпников открыл книжку и стал читать.
      Уже за полночь он перевернул последнюю страницу и заснул.
      Проснулся он другим человеком. Теперь он был уже гармоничной личностью.
      Заботы Сергея Антоновича
      За стенкой раздался шум, послышался женский крик. Потом женский крик перешел в мужской. Что-то загремело. Потом открылась дверь и в комнату вошла Антонина Ивановна.
      - Обратно Колька напился, - сообщила она. - Клаву бьет, гад такой. Слышишь ты или нет?!
      - Мгм, - сказал Сергей Антонович.
      - Все вы подлецы, - сказала Антонина Ивановна.
      Она хотела развить тему, но за стеной снова загрохотало, кто-то побежал по коридору, хлопнула входная дверь. Антонина Ивановна вышла - посмотреть.
      Сергей Антонович вздохнул облегченно, стал глядеть в окно и думать дальше.
      Сергей Антонович Питиримов не мог бы с гарантией ответить, есть ли на свете телепатия. Сергей Антонович мог бы вообще послать того, кто стал бы приставать к нему с такими вопросами. Но к нему никто и не приставал. Однако с некоторых пор стали происходить вещи, которые никак не укладывались в рамки познаний Питиримова о материальном мире. И не то чтобы эти рамки были слишком узки - Антонина Ивановна выписывала популярный женский журнал, - но все же объяснить происходящее с материалистических позиций Сергей Антонович не мог. Впрочем, справедливости ради отметим, что и для большинства ученых в области человеческой психики еще имеют место белые пятна. Эти пятна и позволяют действовать феноменам, одни из которых различают цвета пальцами, другие запоминают наизусть телефонный справочник, а третьи одеваются во все заграничное, не выезжая за пределы родной области (так называемый телекинез)...
      Как бы то ни было, с некоторых пор Питиримов начал получать сигналы. И тогда Сергей Антонович как бы раздваивался. Одна его половина оставалась кладовщиком инструментального склада, мужем Питиримовой Антонины Ивановны, отцом Питиримова Вовы, другая же, лучшая часть Сергея Антоновича, вступала в контакт с Гологваем.
      Когда это произошло впервые, Сергей Антонович решил, что в жизни не станет больше смешивать портвейн с пивом. Однако и вечером следующего дня, проведенного с примерной трезвостью, Гологвай снова заговорил, вернее, не заговорил, а, лучше сказать, вышел на связь.
      Питиримов заикнулся было насчет Гологвая при жене. Антонина Ивановна отнеслась к этому с надлежащим сочувствием. "Дура я была, когда за тебя пошла", - указала она Сергею Антоновичу и добавила, чтоб насчет рубля в субботу даже не заикался. Питиримов хотел сперва обидеться, но потом раздумал, решив, что, в сущности, Тоська и не может ничего понимать, потому что куда ей.
      - Вовка! - сурово спросил сына Сергей Антонович. - Ты уроки учил?
      - Ты чего? - удивился Вовка. - Мать уже в школу ходила!
      - Мало ли что ходила! Ты вот скажи-ка, что у вас сейчас по географии?
      - Азия, - сказал Питиримов-младший.
      - А ну, скажи, - небрежно сказал Сергей Антонович, - где страна такая находится - Гологвай?
      - Гологвай! - захохотал Вова. - Нету такого! Это Уругвай есть! И еще Парагвай! Гологвай! Ха-ха-ха!
      - Ладно, - мрачно сказал Питиримов. - Это я тебя проверял. Смотри у меня...
      Теперь Сергей Антонович принимал гологвайские сигналы почти каждый день. Это было ни на что не похоже - ни на телевизор, ни на радио, ни на телефон. Это был какой-то язык без слов - сразу в голове получались мысли. Начиналось всегда с мысли: "Привет тебе, далекий друг!" Ощущать себя далеким другом было приятно. Обыкновенно это слово Питиримов слышал, когда возле магазина его просили: "Слышь, друг, добавь семь копеечек!" А тут... Нет, это было хорошо.
      И вскоре Сергей Антонович оказался в самой гуще разных гологвайских дел. Дела были разные, странные и удивительные, пищи для переживаний хватало. Узнав, например, что гологвайцам нельзя иметь больше сорока детей, Сергей Антонович так огорчился, будто этот закон перечеркивал его личные жизненные планы. Он даже купил Вовке фонарик. На каждую следующую новость Сергей Антонович отзывался все сильнее. И самое глубокое впечатление произвело на него последнее полученное им телепатическим путем известие - о том, что некоторые гологвайцы хотят уничтожить дрокусы.
      Что такое дрокусы, Сергей Антонович не понял, но сообщение его потрясло. "Что делают! - гневно подумал он. - Что хотят, то и делают! Уничтожить! Вот паразиты!"
      От возмущения Сергей Антонович не мог заснуть до утра.
      Придя на работу, он разыскал водителя электрокара, с которым был в приятелях.
      - Здорово, - сказал Алеха. - "Спартачок"-то, а?
      - Слушай, Алеха, - сказал Сергей Антонович. - Надо что-то насчет дрокусов делать.
      - Само собой, - понял Алеха. - В обед сбегаем.
      - Не надо бегать, - сказал Питиримов. - Это ж до чего додуматься надо! Уничтожить! Прямо за глотку хотят взять!
      - Антоныч! - заржал Алеха. - С утра захорошел, что ли?
      - Дурак ты, - сказал Сергей Антонович.
      - Сам ты дурак, - не обиделся Алеха. - Приходи вечерком, сообразим!
      И Алеха поехал на электрокаре пить газводу.
      Питиримов остался один.
      Оглядываясь, чтоб не увидел никто из знакомых, Сергей Антонович пошел в заводскую библиотеку и попросил том Большой Советской Энциклопедии на букву Д.
      "Дрозофила", - читал он. - "Дройзен", "Дромедар"... Дрокусов в энциклопедии не оказалось.
      - А другой энциклопедии у вас нету? - спросил Питиримов.
      - Что вы имеете в виду? - строго посмотрела библиотекарша. - Есть Малая, есть словари, есть справочники по различным областям знания. Что вас конкретно интересует?
      - Да нет, - сказал Питиримов. - Я так, вообще...
      ",,По различным областям"! - передразнил он про себя эту бабу. - Доктора, так их, академики..."
      Он отдал том на букву Д и ушел.
      В воскресенье Питиримов смотрел "Клуб кинопутешественников". На экране мелькали дворцы и хижины какой-то страны контрастов, мягкий голос за кадром рассказывал про латифундии и олигархии. Было такое ощущение, что вот-вот скажут и насчет дрокусов. Но ничего не сказали.