- Правильно написано, - определил Брикетов. - Я тебе больше скажу: я об этом сам думал. И выходит, что все великие люди были физиками. Ломоносов - раз, Архимед - два, и потом этот, ну как его?.. Альфред, что ли?
      - Альберт Эйнштейн, - важно сказал Супонин.
      - Во-во! - сказал Брикетов. - Только что он изобрел, я забыл.
      - Он то изобрел, что все относительно, - сказал Супонин.
      - Постой, - сказал Брикетов. - Разве это он, а не Циолковский?
      - Ты все спутал, - сказал Супонин. - Циолковский - он не по этому делу. Он все открыл насчет космоса. Он, если хочешь знать, самый был великий гений, хотя и глухой. Я про него кино смотрел. Так он там только через трубку слышать мог.
      - Ну и что? - сказал Брикетов. - Это ничего не значит. Вот у тещи моей бывшей...
      - Погоди, - сказал Супонин. - Я тебе еще про этого хотел досказать, про Альберта. "Все, - говорит, - относительно". Взять хоть тебя. Ты мужик здоровый. А из чего состоишь?
      - Из чего? - Брикегов пожал плечами. - Из мяса. Из костей и мускулатуры.
      - Вот, - сказал Супонин. - А мясо из чего?
      - Из жил, - сказал Брикетов.
      - Из атомов! - с торжеством сказал Супонин. А атомы относительно тебя - фигня. Их и в микроскоп не видать.
      - Колоссально, - сказал Брикетов. - А вот атомы из чего?
      - Из частиц, - сказал Супонин, подумав. - Из частиц и материи.
      - А материя? - не отставал Брикетов.
      - Неизвестно, - сказал Супонин. - Про это ничего не написано. Может, сами не знают.
      - А может, и знают, - сказал Брикетов, - да это государственная тайна.
      - Ну, что тебе сказать, - вздохнул Супонин. - Непростая вещь - физика. Там еще бывают другие законы. Например, закон, что плюс на плюс будет минус.
      - Закон бутерброда, - сказал Брикетов. - Как ни роняй - все маслом вниз. Я вчера уронил - точно! Я еще два раза попробовал, для опыта. Как из пушки маслом книзу, и все!
      - А потом? - спросил Супонин.
      - Потом съел, - сказал Брикетов. - А вот ты про закон сосудов слыхал?
      - Закон сосудов? - Супонин оживился. - Это как? Сколько вольешь, столько и выпьешь, что ли?
      - Ну, в общем, да, - сказал Брикетов. - Это если, значит, разные сосуды соединить, так вода будет на уровне, понял? А если разъединить, так потечет.
      - Ежу понятно, - сказал Супонин. - Мне про этот закон вчера один физик объяснил. С тридцать девятой квартиры. "Зайдите, - говорит, - у меня опять в ванной течет".
      - Пойдешь к нему? - спросил Брикетов.
      - Мне он тот раз пятерку уже дал, - сказал Супонин. - В этот раз может не дать. Сходи ты лучше.
      - Ох, эти физики, - сказал со вздохом Брикетов. - Может, сделать ему нормально?
      - Ну что тебе сказать? - проговорил Супонин. - С одной стороны, конечно, наука, это мы уважаем. А с другой стороны, о себе тоже надо думать...
      Оба взяли свои чемоданчики с ключами и прокладками, расписались в журнале техника-смотрителя и отправились трудиться.
      Сто тысяч луидоров
      - Стой, Коля, - сказал Брикетов. - Перекурим.
      Оба остановились, закурили.
      - Тяжелая, зараза, - сказал Супонин.
      - Это еще самый мелкий, - сказал Брикетов. - Другие-то вдвоем и не поднять.
      - Говорят, в Италии один чудак жил, скрипки обожал делать, - сказал Супонин. - Страдивариус его фамилия была.
      - Вчера в "Добром утре" про веселого архивариуса пели, - отозвался Брикетов.
      - Страдивариус - архивариус! - восхитился Супонин. - Стих получается! Да, ну вот. Он, старикан этот, самый был крупный специалист. Маленькие такие скрипочки изготовлял, лакированные. И между прочим, хорошие деньги имел.
      - А какие у них деньги были?
      - Как какие? - не понял Супонин.
      - Ну, рупии там или кроны?
      - Нет, не рупии, - сказал Супонин. - Постой, какие же у них деньги были? Шиллинги, что ли? Нет... А, вспомнил - луидоры. За одну скрипку ему сто тысяч давали.
      - А луидор - это сколько рублей? - с интересом спросил Брикетов.
      Супонин задумался.
      - Луидор, - решил он, - это рубля полтора.
      - Сто пятьдесят тысяч, значит, - сосчитал Брикетов. - За одну штуку. Ничего себе жил.
      - Ну и правильно, - сказал Супонин. - Ведь скрипка, понимаешь ты, это такая вещь! Золотой инструмент. Сама малюсенькая, а звук такой - всю душу переворачивает.
      - Это верно, - согласился Брикетов. - Звук у нее пронзительный, даже уши закладывает, такой звук. А возьмешь ее в руки и не подумаешь. Помню, я одному профессору как-то скрипку нес. В футляре. Красивый был футляр, черный. Так мне профессор за это пятерку дал, а там весу-то было от силы два кило.
      - Вот я и говорю, - сказал Супонин. - Умный был человек этот Страдивариус. Хорошую вещь изобрел. Свои деньги по совести получал.
      - А тому, кто вот эту бандуру придумал, я бы ни луидора не дал, сказал Брикетов.
      - Точно, - подтвердил Супонин. - Намучаешься с ней, будь здоров, а получишь ту же пятерку.
      Они погасили сигареты, бросили окурки, надели лямки и потащили пианино на следующий этаж.
      Кстати о птицах
      - Телевизор включить? - спросил Супонин.
      - Обязательно, - сказал Брикетов. - Телевизор - это, я тебе скажу, окно в мир!
      - Вот именно, - сказал Супонин, включая телевизор. - Именно окно.
      - Ну, будем! - сказал Брикетов.
      - Давай! - сказал Супонин.
      - Ффффффу! - скривился Брикетов. - Гадость!
      - Ничего, - сказал Супонин. - Запей!
      На телеэкране закружились под музыку черные журавли.
      - "В мире животных", - сказал Брикетов. - Интересно, про кого сегодня будет. Прошлый раз про этих было, про кенгуру.
      "Сегодня, товарищи, мы расскажем вам о пингвинах", - сказал мужчина с экрана.
      - Нормально, - сказал Супонин. - Про пингвинов - это нормально.
      - Про кенгуру тоже колоссально было, - сказал Брикетов. - Смотрел?
      - Не смотрел, - сказал Супонин. - Про кенгуру не смотрел.
      - Ну, будем, - сказал Брикетов.
      - Давай, - сказал Супонин.
      - Охххххх, гадость, а? - сказал Брикетов. - Бррр!
      - Ничего, - сказал Супонин. - Если запить.
      "Пингвины, - сказал голос за кадром, - достигают роста ста двадцати сантиметров..."
      - Гляди, - сказал Супонин. - Вон их сколько. Стоят, ничего не делают!
      "Пищей пингвинам служит в основном рыба..."
      - Слыхал? - сказал Супонин. - Рыбу им подавай. Тоже мне, цацы.
      "Пингвины, - ласково сказали с экрана, - великолепно плавают и ныряют..."
      - Слышь, - сказал Супонин. - Плавают и ныряют, а летать не могут ни шиша. Курица - не птица, понял?
      "Самка пингвина приносит одно яйцо", - сказал телевизор.
      - Гляди-ка! - сказал Супонин. - Здоровое. Это тебе не по рубль тридцать.
      - Само собой, - сказал Брикетов.
      - Интересно, - сказал Супонин. - Съедобные эти пингвины или нет?
      - Ну, будем, - сказал Брикетов.
      - Давай, - сказал Супонин.
      - Ффффффу! - сказал Брикетов.
      - Нич-чо! - сказал Супонин. - Главное - запивать!
      "...А сейчас мы простимся с этими удивительными птицами..."
      - Летят перелетные птицы! - запел Брикетов. - А я остаюся с тобой! Ты понял, перелетные птицы летят! А я остаюся! Об-бидно!
      "Теперь мы переходим ко второй теме нашей передачи, - сказал мужик с экрана. - Это тоже птицы, на этот раз самые маленькие - колибри..."
      - Обратно птицы? - мрачно сказал Супонин. - Все птицы, птицы... Ты мне про кенгуру давай.
      "Некоторые колибри так малы, что их вес едва превышает полтора-два грамма..."
      - Стой! - сказал Брикетов. - Стой, Коля! У меня на них душа горит, на этих гадов. Зачем птичек мучают?
      - Давай, - сказал Супонин. - За их здоровье!
      - Фффффууу! - сказал Брикетов. - Ф-фу ты!..
      - Нормально, - сказал Супонин. - Только запивать, и все!
      "Поразительно яркая окраска этих птичек не имеет себе равных", - сказали с экрана.
      - Окраска! - сказал Супонин. - Ты давай скажи лучше, съедобные они или нет?
      - А ну переключи! - сказал Брикетов. - Переключи, пока я ему не врезал!
      Супонин крутанул переключатель.
      Там оказалась тетка, которая сказала в микрофон: "Сен-Санс. "Умирающий лебедь". Исполняет..."
      - Нет, ты видел? - сказал Брикетов. - За что животных мучают, а?
      - Там птицы и здесь птицы! - закипел Супонин. - Везде птицы! А я тебе не птица, понял? Я по восемь часов вкалываю!
      - Ну! - закричал Брикетов. - А я по сколько?! Оба с чувством пожали друг другу руки.
      - Давай!
      - Поехали!
      - Ффффуууххх, - сказал Брикетов. - Тьффу!
      - Нич-чо, - сказал Супонин. - Запей, или я тебя уважать не буду!
      - Гляди, - сказал Брикетов. - Чего это там?
      - Лебедь умер, - сказал Супонин.
      - Замучали птицу, - со слезами сказал Брикетов. - Живодеры!
      - Все, - сказал Супонин. - Кончилось.
      - Поч-чему кончилось? - обиделся Брикетов. - Нич-чего не кончилось! Я им этого не прощу, понял? Я за птицу, знаешь!..
      - Нет, - сказал Супонин. - У нас тут уже кончилось. Надо, это, сбегать...
      - Сбегать? - сказал Брикетов. - Раз надо - значит, надо! Никто не отказывается, понял?
      - Вот сейчас выключим, - сказал Супонин, - и пойдем!
      - Правильно, - сказал Брикетов. - Выключи, пока я ему не врезал. Ты меня знаешь!
      - Гляди, - сказал Супонин. - Диктор! Во морду отъел, а?
      - Погоди, - сказал Брикетов. - Это трюмо... Телевизор вон... Дай я сам!
      Они выключили телевизор, обменялись рукопожатием и в обнимку пошли вниз по лестнице.
      Экология
      - Нет, ты скажи, - в сердцах сказал Брикетов, - ты мне скажи, откуда этого мусора столько берется?
      - Ясно, откуда, - откликнулся Супонин. - Загрязнение среды называется. Все загрязняют, кому не лень. В Японии - жуткое дело! В реках уже воды не осталось, одна ртуть течет.
      - Япония - ерунда, - сказал Брикетов. - Ты про Бискайский залив слыхал?
      - Слыхал, - сказал Супонин. - Он между Грецией и Турцией.
      - Ты что! - сказал Брикетов. - Между Турцией и Грецией - пролив Ла-Манш. А Бискайский залив - он ближе к Норвегии. Ну так вот, в заливе этом вообще уже все сдохло. И рыбы все сдохли, и водоросли. Все из-за нефти.
      - Конечно, - сказал Супонин. - Эти пароходы как тонут, так всю нефть и выливают. Чтоб пожара не было. А так они спокойно утонут, и все.
      - Им-то наплевать, - подтвердил Брикетов. - Они утонули, и все. А тебе потом в заливе в этом не искупаться. Так что, Коля, я тебе говорю: хреново с океанами у нас.
      - Да, - сказал Супонин. - С океанами я тебя не поздравляю. И с сушей не поздравляю. А атмосфера? Ты чувствуешь, чем мы дышим?
      - Нет, - сказал Брикетов. - У меня нос заложен.
      - Потому и заложен, - объяснил Супонин. - В атмосфере-то воздуха уже не осталось ни черта. Автобусы - раз! Папиросы все на улице курят, даже бабы, - два! Заводы всякие - три! Я тебе говорю: кислорода у нас осталось года на два. А потом? Как тут жить, я тебя спрашиваю?
      - А никто и не живет уже, - сказал Брикетов. - Животные все раньше чувствуют, вот и вымирают. А птицы? В лесах, понял, никто уже не поет, не чирикает. Одни комары.
      - Ха! - вдруг засмеялся Супонин. - Гляди, тебе от голубя подарок!
      - Где? - закричал Брикетов. - Ах ты!.. - Он задрал голову и поглядел в небо. - Вот паразит, а! Пиджак испортил, новый почти!
      - Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, - продекламировал Супонин.
      - Птичка, - разозлился Брикетов. - Убивать их, сволочей, надо! Птички, твои, собачки! Всю планету загадили!
      - Смотри-ка, - сказал Супонин, показывая на асфальт, - вон пачка иностранная. "Мальборо", понял?
      - Иностранцы, - неодобрительно сказал Брикетов. - Ходят, только пачкают.
      - А может, не иностранец, - сказал Супонин. - Может, и наш. Я такие сам курил, мне один друг давал.
      - Наши тоже мусорят, - сказал Брикетов. - Вон "Беломор" валяется!
      - А может, "Беломор" иностранец курил, - сказал Супонин.
      - Охрана среды, охрана среды, - в сердцах сказал Брикетов. - Так бы их всех носом и ткнул! В среду эту носом... Кстати, день-то какой сегодня? Не среда?
      - Четверг, - сказал Супонин. Он оглянулся и начал вяло махать метлой. - Мети давай, сержант смотрит.
      - Четверг, значит, - сказал Брикетов, тоже принимаясь махать метлой. - Это сколько ж нам еще охраной среды заниматься?
      - Неделю, - ответил Супонин. - В ту среду как раз пятнадцатые сутки пойдут.
      Место среди звезд
      Когда теперь меня спрашивают, что главное для актера кино, я отвечаю: найти себя. А чтобы найти - искать, а искать - значит пробовать. Вернее - пробоваться... Ах! Если бы вы знали, что это такое, когда режиссер впервые творит тебе: "Я хочу попробовать вас на главную роль!" Да, он так и сказал! Он сказал: "Правда, придется попробовать еще трех актрис на главную роль!" Да, он так и сказал! Он сказал: "Правда, придется попробовать еще трех актрис, но это для проформы, чтобы худсовет мог сделать вид, что они там что-то решают... Но снимать я буду только вас!" У меня даже глаз задергался! От волнения у меня всегда... А тогда - я была настолько наивна!.. Я еще не знала тогда, что человечество делится на две половины: на честных людей и режиссеров. Я уже потом узнала, что каждой из тех трех он тоже сказал, что снимать будет только ее. Так что каждая из нас была за себя спокойна. И режиссер был за себя спокоен - он с самого начала знал, что снимать будет только свою жену...
      Теперь - если кто не знает, что такое пробы. Это значит - снимают какой-то эпизод будущего фильма с разными актерами, чтобы потом сравнить и взять того, кто хуже всех. Причем если речь идет о главной героине, то сто процентов - режиссер будет снимать на пробах любовную сцену. Моя сцена была такая: я признавалась главному герою, что люблю его. Он говорил, что любит другую. Я должна была зарыдать, потом крикнуть: "Подлец!" - и дать ему пощечину. Очень жизненно. Режиссер сказал: "Мне репетировать некогда, найдите партнера и порепетируйте сами".
      Я репетировала дома. Партнером был мамин муж. Я его не выносила. И как только мама могла?..
      Я с ненавистью глядела ему прямо в глаза и говорила: "Я вас люблю!" Он меня очень боялся. Он съеживался и, запинаясь, бормотал, что любит другую. Я рыдала так, что в стену стучали соседи. Потом кричала: "Подлец!" - и с наслаждением отвешивала пощечину. После каждой репетиции он шел на кухню отдышаться. Там тихо плакала мама. Она считала себя виноватой перед нами обоими.
      В общем, мне казалось, к пробам я готова. Но когда я узнала, кто будет моим настоящим партнером... У меня задергались сразу оба глаза... Это был не просто известный... Это был... Ну в общем, на площадке от ужаса у меня пропали слезы... Уж я и на юпитер смотрела, чуть не ослепла, и щипала себя за бедро - потом были жуткие синяки, - ничем! Ни слезинки! А уж когда дошло до пощечины... Дубль, второй, третий - не могу! Режиссер уже орет: "Да пойми ты! Он же тебя унизил! Он же любовь твою предал! Он же гад! Неужели ты гаду по морде дать не можешь?!"
      Я и так уже ничем не соображаю, а после этого у меня еще и горло перехватило. Ну, снова начали. И вместо "Я вас люблю" у меня вышло какое-то "Яй-юй-ююю..." Ну и тут партнер не выдержал. Он режиссеру сказал, что он тоже любит кое-что. Например, он любит, чтобы с ним пробовались нормальные артистки, а не что-то икающее, мигающее и хрипящее... Я в таком шоке была, даже не сразу поняла, о ком это он... Зато когда до меня дошло... На нервной почве все получилось - и крик, и слезы!.. А уж что касается пощечины... В общем, только через неделю он мог сниматься...
      Господи! Если бы вы только знали, что это такое провалить пробы!.. Я так плакала!.. Мама не спала ночей. Мамин муж ходил на цыпочках - он чувствовал, что виноват, плохо репетировал... И все же в глубине души я не теряла веры! Не может быть! Пробьюсь! Пусть не главная, пусть просто роль... Ничего, еще заметят! Оказалось уже заметили. Вскоре после той пощечины ко мне подошел другой режиссер и сказал: "Не расстраивайтесь. Я был на пробах. Я все видел. Эти ослы не поняли, что у вас взрывной темперамент. Снимать вас буду я. Но у меня условие. Чисто творческое. Во время подготовительного периода я должен познакомиться с исполнителем как можно ближе. Только при этом условии я смогу полностью раскрыть ваш талант. Вы меня понимаете?" Чего же тут было не понять? Я ему сразу сказала, что при этом условии у меня каждый сможет открыть талант. А может, даже гений. И пусть он поищет другую дуру. Надо сказать, другую дуру он нашел моментально. А я осталась со своим умом - но без роли...
      Я была на грани! Я целыми днями молила Бога: "Господи, если ты есть, придумай что-нибудь! Пусть не роль, пусть эпизод! Я согласна на все! Услышь меня, Господи!"
      Но Бог меня не услышал. Зато откликнулся Аллах мне позвонили с "Узбекфильма". Видно, там уже прослышали о моем взрывном темпераменте. Это была картина о разгроме банды басмачей. И режиссер придумал, что главаря басмачей должна играть женщина. Это была его находка. Он творил: "Все будут думать, что он - это он, а он - это она! Этого еще не было, да?" Эпизод был такой. Я, ну, в смысле - главный басмач обнаруживает проникшего в банду красного разведчика, срывает с него фальшивые усы и допрашивает под пыткой, чтоб тот выдал своих. Очень жизненно.
      Я репетировала дома. Красным разведчиком был мамин муж. Я привязывала его к стулу, бегала вокруг него с кухонным ножом и кричала: "Байской земли захотел, шакал?!" Мамин муж держался стойко, никого не выдавал, только очень жалобно поглядывал в сторону кухни... Он был дядька ничего... В Ташкент я прилетела в полной готовности.
      На пробах моим партнером-разведчиком был сам режиссер. Сначала мне сделали грим басмача. Это уже было зрелище. А когда на меня надели полосатый халат и чалму и я с маузером в одной руке и кривым ножом в другой появилась на площадке... Это был даже не смех. Один из осветителей вообще свалился сверху прямо на камеру. А сам режиссер, увидев меня, успел только крикнуть: "Накиньте на нее чадру!" - и повалился в истерике. Но я-то уже была в образе! Я закричала ему: "Смеяться вздумал, краснопузый шакал?!" И со всей силы рванула фальшивые усы. Тут он как завыл! Я и забыла, что у режиссера усы были настоящие...
      Я летела обратно и плакала. Я летела быстро. Но слухи летели быстрее. Известный комедиограф сказал: "Я уже все знаю. Они не поняли, что у вас потрясающее чувство смешного. Хочу предложить вам роль. Практически та же басмачка - воспитательница детского сада. Очень добрая, веселая. Дети рядом с ней все время смеются... Согласны?" Еще спрашивал! Да я вцепилась в эту роль! Меня всегда восхищала Джульетта Мазина. Помните "Ночи Кабирии"? Эта улыбка... У Мазины была улыбка - у меня будет смех!..
      С детьми я репетировала дома. Дети был мамин муж. Он скакал по комнате с мячиком в руках и валидолом во рту и пытался весело смеяться. Славный человек... Мама уже даже не плакала...
      Пробы проводили в настоящем садике. Детям сказали, что сейчас к ним придет очень веселая, добрая тетя. И спросит: "Кто у нас тут хочет играть?" И дети должны были весело закричать: "Я! Я!.." Чтоб детям было как можно смешнее, я, конечно, сделала тот самый грим басмачки. Только вместо полосатого халата был белый. Надо сказать, реакция детей превзошла все ожидания режиссера. Едва увидев смешную тетю, все сорок мальчиков и девочек забились под столы и стулья и завопили: "Мама!" А когда я спросила, кто хочет с тетей играть, все девочки и мальчики описались...
      После этого я впала уже в настоящее отчаяние. По ночам меня мучили кошмары: за мной гнались толпы мокрых детей с кривыми ногами... Мама не выдержала уехала в нервный санаторий. Мамин муж остался, чтобы поддержать меня. Такой сердечный... Но я была безутешна... И - напрасно! Ибо, Господи, чем прекрасна наша жизнь? Тем, что в ней всегда есть место Случаю!
      В один из тех мрачных дней я вышла со студии, села на скамейку. Там уже сидел какой-то человек и курил. Я вдруг решила - начну курить! Жизнь не удалась... Человек дал мне сигарету. Я затянулась и ужасно закашлялась. И тут, увидав, как я кашляю, человек подпрыгнул и закричал: "Черт возьми! Где ж вы были раньше? Это же судьба!.."
      Да! Это была судьба. Человек оказался режиссером, который утвердил меня на главную роль без всяких проб! Боже мой! Разве я могу забыть свою первую картину! Она называлась "Никотин - палач здоровья". Успех был! Говорят, увидев меня на экране, многие тут же бросили не только курить, но и все остальное... Мама плакала - на этот раз от радости. Мамин муж преподнес мне хризантемы. Чудный дядька!..
      А потом посыпались предложения!.. После "Никотина" была серьезная психологическая лента - "Алкоголик за баранкой". Очень сильный финал: разбитые "Жигули", я - под задним мостом, в ажурных колготках... Под Шопена... Гаишники плакали...
      А сколько за это время было интересных встреч! Вот совсем недавно снималась в чудной картине: "Нерациональный пробег порожняка на железной дороге". Снимать надо было на вокзале. И вот приезжаем - а там устроили встречу. Толпа людей, улыбки, цветы!.. Я была так тронута! Я им говорю: "Зачем? Мне даже, право, неудобно..." Они говорят: "А вы возьмите в сторонку..." Оказалось, встречали не только меня - в это же время прибывал поезд с Джульеттой Мазиной. Она вышла из вагона - знаете, у меня даже задергался глаз. Все та же улыбка!.. Потом это было в хронике: мы с ней улыбаемся в одном кадре. Правда, она на переднем плане, а моя улыбка там, в глубине... Но какая разница? Мы, профессионалы, не обращаем внимания на эти пустяки. Для каждого из нас главное другое. Главное - найти себя...
      Появился Сидоров
      Второклассники с грохотом прыгали по партам, кидались тряпкой, лупили друг друга по головам книжками. Было очень весело.
      В класс вошел Сидоров. Возня стала стихать.
      - Быстрее рассаживайтесь, товарищи, - сказал Сидоров. - У нас сегодня будет собрание.
      Второклассники сели за парты.
      - Товарищи, - обратился к ним Сидоров. - Для нормальной работы собрания нам необходимо избрать президиум. Какие будут предложения?
      Девочка на второй парте у окна подняла руку.
      - Пожалуйста, - сказал Сидоров.
      - А Вова Юриков щекочется, - сказала девочка и села.
      - Юриков, - сказал Сидоров.
      - А она первая начала! - сказал сосед девочки.
      - Больше серьезности, товарищи, - призвал Сидоров.
      - А что такое президиум? - спросил кто-то сзади.
      - Стыдно, - строго сказал Сидоров. - Вы, кажется, уже не в первом классе. Что, нет предложений? Тогда я предлагаю избрать президиум в составе двух человек. Кто за это предложение, поднимите руку.
      Все подняли руки.
      - Опустите, - разрешил Сидоров. - Кто против?
      Мальчик на третьей парте поднял руку.
      - Ты против? - спросил Сидоров.
      - Можно выйти? - спросил мальчик.
      - Как собрание решит, - сказал Сидоров. - Как, товарищи, отпустим?
      - Отпустим, - пискнул кто-то.
      Мальчик вышел.
      - Так, - сказал Сидоров. - Какие будут предложения по составу президиума?
      Девочка, которая раньше жаловалась на Вову Юрикова, подняла руку.
      - Слово для внесения предложения предоставляется товарищу Плющ Ларисе.
      - В президиум нашего собрания я предлагаю выбрать...
      - Избрать, - поправил Сидоров.
      - Я предлагаю избрать, - сказала Плющ Лариса, запнулась и покраснела. - Ой, я забыла, кого надо...
      - Хорошо, что ты голову дома не забыла, - сказал Сидоров. - Товарищи, Лариса хотела нам предложить избрать в президиум Сидорова и Бляшкина. Правильно, Лариса?
      - Правильно, - сказала Лариса.
      - Кто за это предложение, - сказал Сидоров, - прошу голосовать.
      Робко поднялась первая рука, затем - все остальные.
      - Принимается единогласно. Ну, Бляшкин, быстрей, сами себя задерживаем.
      Смущенный Бляшкин вышел к Сидорову. Сидоров пересадил мальчика и девочку с первой парты назад, парту развернули, и за нее лицом к классу сел Бляшкин.
      - Товарищи, - сказал Сидоров. - В повестке дня у нас два вопроса: о работе санитаров второго "б" класса и выборы новых санитаров. Докладчик по первому вопросу просит пятнадцать минут. Какие будут соображения по регламенту, товарищи?
      В классе стало слышно, как Юриков ковыряет парту гвоздиком. Юриков испугался тишины и перестал.
      - А что это такое? - боязливо спросила Таня Щукина.
      Все с надеждой посмотрели на умного Бляшкина. Но что такое регламент, не знал даже член президиума.
      - Регламент, - разъяснил Сидоров, - это свод правил, устанавливающий процедуру собрания. Надо знать. Бляшкин, теперь дай мне слово.
      - Честное слово, - сказал послушный Бляшкин, - я больше не буду...
      - Что ты не будешь? - с досадой сказал Сидоров. - Ты скажи, что мне предоставляется слово для доклада.
      - Слово предоставляется, - сказал Бляшкин и сел, красный как рак.
      - Товарищи! - начал Сидоров. - День ото дня растет и хорошеет наш второй "б" класс. Вместе с тем у нас порой встречаются еще факты формального отношения санитаров к своим обязанностям. Еще не всегда они должным образом проверяют чистоту рук у своих товарищей. Нередки случаи, когда на одежде товарищей имеют место кляксы. С подобным благодушием пора покончить. Хочется думать, - завершил Сидоров, - что настоящее собрание поможет поднять работу санитаров второго "б" класса на еще более высокую ступень.
      Сидоров закончил доклад и сказал:
      - Теперь начинаем прения. Кто хочет выступить? Ну, товарищи, смелей, это же волнует всех. Поднимайте руки.
      Вова Юриков поднял руку.
      - Бляшкин, - сказал Сидоров. - Дай товарищу слово.
      - Честное слово... ой, слово предоставляется, - сказал Бляшкин.
      - А меня вчера санитары записали, что руки грязные, а я мыл, а они не отмылись, а меня все равно записали, - сказал Вова Юриков.
      - Частные вопросы, - сказал Сидоров, - мне представляется целесообразным решать в рабочем порядке. Кто еще хочет выступить? Так, тогда переходим ко второму вопросу повестки. Выборы санитаров. Бляшкин, ты будешь вести собрание как следует?
      - Буду, - пообещал Бляшкин.
      - Тогда спроси, какие есть кандидатуры.
      - Какие кандидатуры есть? - спросил Бляшкин и, поглядев на Сидорова, добавил: - Сами себя задерживаем.
      - Таня Щукина, - сказал Сидоров. - Ты тоже забыла?
      - Нет! - сказала Таня. - Сейчас. Я предлагаю избрать новыми санитарами Сашу Васильева и Надю Морозову.
      - Молодец, - сказал Сидоров. - Нет других предложений?
      - Юрикова надо выбрать, - предложил Вова Юриков.
      - Вовку! - закричало несколько голосов. - Давайте Вовку!
      - Товарищи, - сказал Сидоров. - К делу следует подходить со всей ответственностью. Юриков для такой работы еще не созрел. Ему надо еще много поработать над собой.
      - Что, съел? - сказала Плющ Лариса. - Съел?
      - Лариса - крыса, - сказал Вова Юриков и двинул соседку локтем.
      - Тише, товарищи, - сказал Сидоров. - Есть предложение подвести черту. Кто за это предложение? Бляшкин!
      - Кто? - спросил Бляшкин. - Руки поднимайте.
      Все, кроме Юрикова, подняли руки.
      - Юриков, - сказал Сидоров. - Ты что, не хочешь голосовать за своих товарищей? Подумай хорошенько.
      Забаллотированный Юриков посопел носом и поднял руку.
      - Так, - сказал Сидоров. - Единогласно. Разрешите от имени собрания поздравить избранных товарищей и выразить уверенность. Что надо сказать, ребята?
      - Спасибо, - сказали новые санитары второго "б" класса.
      - Бляшкин, объяви о закрытии собрания, - сказал Сидоров, - и садись на место.
      - Собрание закрывается, - объявил Бляшкин и сел на место.
      - У кого ко мне есть вопросы? - спросил Сидоров.
      - А когда у нас еще будет собрание? - спросила Таня Щукина.
      - Скоро, - пообещал Сидоров. - В следующий раз будем вести протокол.
      - Про чего? - заинтересовался Юриков.
      - Я потом все объясню, - сказал Сидоров. - А сейчас можно идти домой.
      Второй "б" беспорядочно выкатился в коридор. Кто-то за кем-то гнался, кто-то лупил кого-то портфелем, кто-то скакал на одной ноге. Промчавшись по коридору, класс скатился вниз по лестнице, и крики уже слышались во дворе.
      Сидорову просто смешно было смотреть на такую неорганизованность. Вожатый Сидоров был уже большой мальчик - он учился в шестом классе. Конечно, ему могло быть смешно.
      Экскурсант
      Меня тетка все к себе на дачу звала: приезжай, свежий воздух, опять же на огороде поработаешь.
      Ладно, уговорила. В выходной надел джинсы старые, футболку, поехал. По грядам поползал, в озере искупался, дров тетке наколол. Тетка, молодец, за ужином поставила. Ну, я принял под грибочки, настроение нормальное. Спасибо, говорю, тетка. Будь здорова.
      Иду на станцию, сажусь в электричку, еду в город. Приезжаю. На вокзале - давка, все с чемоданами, с узелками. Многие трезвые. Поносило меня по перрону, помяло и на привокзальную площадь выбросило. Прямо к автобусу. Но не к нашему, а к интуристовскому. Их сейчас в городе тьма. Ну, понятно, летний сезон. За границей сейчас только наши посольства, а все иностранцы - здесь, под видом туристов.
      Пробираюсь мимо ихнего автобуса к своему трамваю, как вдруг налетают на меня человек тридцать, обступают, по плечам хлопают, "Джек!" кричат.
      - Вы что, - говорю, - ребята? Лишнего взяли, что ли?
      Они не слушают ничего, орут, жуют, все, как я, в футболках старых, джинсы заплатанные - сразу видно, из зажиточных семей народ, буржуа.
      Я только рот снова раскрыл, как из автобуса еще одна выскакивает. Тоже вся в джинсах, но уже без заплат переводчица, значит.
      Тоже "Джек!" кричит, ко мне подскакивает и по-английски шпарит. Ну, я вспомнил, чему меня в школе учили, и на том же английском отвечаю:
      - Данке шон!
      На всякий случай перевожу:
      - Чего прицепилась-то?
      А она с улыбочкой:
      - Да-да, я очень рада, что вам нравится наш язык, но только пора ехать в отель.
      Эти все услыхали, тоже закричали: "Отель, отель!", меня в кольцо и в автобус. Переводчица впереди уселась, а остальные иностранцы - кто куда. Кто песни поет, кто целуется, а кто смирно сидит, уважая местные обычаи. Я говорю: