Это был генерал-лейтенант авиации Семен Федорович Жаворонков. Он присел на корточки возле полковника Преображенского.
      - Да, все мы устали... Но что поделаешь? Придет время и отдохнем, друзья...
      Преображенский вскочил, услышав знакомый голос, протер глаза.
      - Простите, товарищ генерал. Пятиминутный отдых... Разрешите доложить, что вверенный мне полк задание выполнил!
      - Потом, потом доложите, - сказал генерал и горячо поцеловал полковника. Затем он развернул листок:
      - В Москве каждый ваш шаг известен. Спасибо! Молодцы! Вот вам награда!
      Полковник глазами пробежал по бумаге. Снова и снова. Правительственная телеграмма! Из Москвы! Верилось и не верилось. От радости полковник Преображенский крикнул:
      - Телеграмма из Москвы! Все летчики вскочили.
      - Товарищи! Правительство поздравляет нас, летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров и техников полка и весь личный состав с успехами!
      - Ур-рра! - прокатилось по аэродрому.
      - Ур-рра!
      И когда на землю опустились сумерки, а в небе серебром сверкнули звезды, все опять были в сборе. Только среди них не было одного - старшего лейтенанта Афанасия Ивановича Фокина.
      Как был нужен этот летчик!
      Бомбардировщики уже выруливали на старт, когда в воздухе над аэродромом загудели моторы. Кто же это мог быть? Может, кто заблудился? Летчик попросил разрешения на посадку. "Какая же сейчас посадка? - досадовал начальник штаба. - Корабли один за другим стартуют на Берлин. Как это некстати! Ишь, крадется... кружит! А может, он без горючего?"
      - Приостановить выпуск самолетов! Передайте, товарищ дежурный, на старт!
      Зажглись посадочные сигналы.
      Самолет плавно коснулся колесами земли, пробежал положенную дистанцию и остановился, грохоча моторами. Летчик сообразил, что ему надо немедленно очистить полосу, и с ходу подрулил к командному пункту. Моторы выключены. Из кабины вылез грузный, улыбающийся Афанасий Иванович.
      - Батюшки, Фокин! - крикнул начальник штаба и бросился обнимать Фокина, приговаривая: - Где же ты пропадал? Да что же ты, Афанасий Иванович, едва не сорвал вылет на Берлин? - И, махнув рукой, спросил:
      - Здоров ли?
      - Здоров. Поблуждал немного.
      - Лететь сейчас можешь?
      - Могу. Дозаправка только небольшая нужна. Машина исправна, не беспокойтесь!
      - Заправить самолет Фокина!
      - Но ты по совести скажи, отдых тебе нужен?
      - Какой теперь отдых!
      - Маршрут свой знаешь?
      - Знаю. Берлин.
      Луна выплыла из-за суровых туч, бороздивших небо густыми толпами. Стремительные, злые, косматые, они обгоняли друг друга, разрывались, снова сталкивались, как будто смертельную битву вели за маленькую, лишь временами мерцавшую сквозь них луну. Вспыхивавшие на какой-то миг звезды тоже бесследно пропадали. Потом серые тучи как бы столкнули луну в пропасть и сами понеслись к земле.
      Землю и небо заволокло седым туманом. Самолеты уходят в ночную мглу. Моторы гудят. Стальные воздушные винты вгрызаются во тьму и разрывают ползущую паутину туч.
      - Ох, штурман, - вздыхая, говорит Преображенский. - Не к добру разбушевалась погода.
      - Да, пожалуй, не к добру! - соглашается Петр Хохлов.
      В фонарь кабины бьют капли дождя.
      Полковник Преображенский идет головным, едва различая другие самолеты.
      Сзади бессменно несут вахту стрелки-радисты старший сержант Рудаков и сержант Кротенко. Один в нижнем люке прижался у пулемета к холодному полу, другой к верхней турели. Они - часовые в полете. И хотя за бортом крепчайшая стужа, довериться ночи нельзя.
      Температура все время снижается. Минус 34 градуса... 44 градуса... И наконец - 50 градусов.
      Прилипшие к стеклу кристаллы слезятся, оползают и медленно тают. "Забраться повыше? - прикидывает полковник. - Но выше забраться нельзя! Самолет может покрыться льдом, отяжелеет и свалится. И тогда никакими усилиями его не удержишь. Спуститься пониже тоже нельзя. Риск. Значит, надо идти по узкой, слоистой туманной дороге".
      Все на пределе: и нервы, и воля.
      Вдруг мелькает берег залива и исчезает.
      Преображенский то и дело бросает взгляд во мглу, отыскивая ведомых.
      Фокин идет где-то сзади, потом вплотную приближается к самолету полковника да так и идет рядом, словно в обнимку.
      - Слушай, Хохлов, я только что видел вражеский берег. Дойдем?
      - Конечно, дойдем, полковник.
      Двенадцать тяжелых машин движутся трудной воздушной дорогой на запад.
      Тройка по центру... Впереди - полковник Преображенский.
      Где-то сквозь тучи сверкнула луна. Полковник берет повыше. Шесть тысяч наскреб! Рука тянется к кислородному прибору:
      - Рудаков, Рудаков! - зовет Хохлов радиста - Дышать тяжело?
      - Тяжело, - доносится короткий ответ. Самолеты цепко держатся друг друга. Настойчивый Фокин все еще "висит" на крыле полковника.
      - Кто тут повис у меня? Можно столкнуться.
      - Лучше, конечно, отойти.
      Штурман передает об этом радисту.
      Гаснут навигационные огни. Но Фокин идет, ориентируясь по вспышкам из патрубков моторов. Не отстает!
      Полковник, опасаясь столкновения, бросает машину то вниз, то вверх. Фокин, словно привязанный, не отходит. Полковник прибавил скорость. Скользнул. Бесполезно.
      - Ну и шут с ним! Пусть так идет.
      Прожекторы обнаружили их уже над территорией Германии. Из темноты выскочили истребители-перехватчики. Они кинулись, просвечивая ночную мглу, зашли полукольцом и помчались прямо к бомбардировщикам.
      Ночью воздушный бой вести трудно, да это и не входило в расчеты группы Преображенского. Экипажи не могут, не должны открывать пулеметный огонь. Только уж в самых критических случаях.
      Перехватчики мелькнули фарами, прогудели под крыльями бомбардировщиков, потом сами открыли шальной неприцельный огонь. Когда лучи фар скользнули по самолету полковника, кто-то не удержался - открыл ответную стрельбу. Фары исчезли. Два истребителя шмыгнули вниз.
      Тучи рассеялись. Горизонт открылся. Хохлов увидел, как продолговатые плоские силуэты бомбардировщиков упорно продвигались вперед, за флагманом.
      Над Штеттином прошли спокойно.
      Вскоре в кабине полковника отказал один из компасов, но Евгений Николаевич только сильнее стиснул челюсти.
      Он не торопился сказать об этом штурману, пытался еще как-то держаться. Но когда отказал и гирокомпас, Евгений Николаевич не выдержал:
      - Хохлов, учти, дорогой. Я иду дальше, но вышли из строя оба компаса.
      Глухая ночь. Высота семь тысяч метров. Возле фонарика на приборном щитке все металлические предметы кажутся покрытыми огненными каемками.
      Только теперь Преображенский почувствовал сильную боль в голове. Руки перестали слушаться. А надо еще двадцать минут идти до цели. Двадцать минут? Пустячный срок. Холодные капли пота стынут на лбу, на руках.
      Нужно дойти, во что бы то ни стало дойти. Сбросить все бомбы. Всех довести. Дотянуть...
      Полковник делает глубокий рывок в кресле и приказывает себе: "Дойти!". Рука тянется к аварийному крану.
      Как неподатливо и тяжело включается этот кран!
      Высота - десять тысяч с запасом. Нельзя так щедро расходовать кислород! И Преображенский постепенно сбавляет животворную струйку.
      Вышла из-за туч золотая луна. Что это? Мимо, прямо к земле, полетел самолет. Плоткин? Видно, потерял сознание.
      Нет! Вот он, Плоткин. Значит, кто-то другой. И этот другой успел вовремя включить аварийный кран питания кислородом и занять свое место в строю.
      Небо открылось. Желанное небо. А под ним - Берлин.
      Нынешней ночью Берлин не такой, каким был прежде. Город словно прижался к земле. Затемнился. Только тонкие вспышки огня вырываются из труб электростанций.
      Над центром Берлина самолеты по сигналу расходятся врозь. И вот уже первый квартал запылал. Видны улицы, площадь, дома и заводы.
      Новые вспышки пламени. Это Фокин подоспел. Еще, еще! Больше света! Сейчас в Берлине хозяева - балтийцы!
      Тонны металла рвут землю. Чудовищной силы разрывы будоражат фашистское логово. Василий Гречишников мстит за мать, за жену Оксану, которую немцы пытали в родном Петрикове, он мстит за маленького сына, за свою двухлетнюю девочку Валю.
      Штурман Троцко сбрасывает одну бомбу за другой туда, где уже бушует пламя.
      Вверх и вниз мчатся самолеты, делая глубокие развороты над полыхающими складами.
      Немецкие зенитчики хотят заслонить город убийственным шквалом огня. Но балтийцы, залитые светом прожекторов, не отступают.
      Труднее всех приходится Преображенскому. Кажется, что вся сила огня направлена на флагмана. Полковник торопится выйти из зоны огня. Через каждые пятнадцать минут экипаж сбрасывает бомбы.
      Но вот, кажется, и немецкие зенитчики захлебываются. Они стреляют еще энергично, но уже не могут наблюдать результаты своего огня. В последний раз длинные белые и фиолетовые ослепляющие лучи упали поперек Берлина в 4.20 утра. Прожектористы сложили скрестившиеся лучи на землю. Одинокий истребитель промчался на северо-запад.
      Советские летчики сделали свое дело. Перед рассветом они покинули Берлин.
      Прошла усталость. Забылись тревоги ушедшей ночи. Но сделанное не забудется никогда.
      На следующий день Советское информбюро поведало миру:
      "В ночь с 15 на 16 августа имел место новый налет советских самолетов на район Берлина и отчасти на Штеттин. На военные и промышленные объекты Берлина и Штеттина сброшено много зажигательных и фугасных бомб большой силы. В Берлине и Штеттине наблюдалось большое количество пожаров и взрывов. Все наши самолеты вернулись на свои базы".
      Да, балтийцы сдержали клятву Родине!
      Они считали себя счастливыми летчиками. Больше всех был доволен старший лейтенант Афанасий Фокин. Во-первых, о нем, хотя и без указания фамилии, сообщалось теперь в сводках Совинформбюро. Во-вторых, наряду с другими он выполнил клятву. В-третьих, Афанасий Иванович считал особой честью для себя быть в бою рядом с полковником Преображенским.
      - Ну и прилипчивый же ты мужик, Фокин! - в шутку сказал полковник, когда они сели за столик в буфете. - Как прицепился ко мне в Эстонии, как лег на крыло, так и не отстал до самого Берлина. Что за нежности! Тебе, видно, спать хотелось, Афанасий Иванович?
      - Да нет, товарищ полковник, - смеясь, ответил Фокин. - Просто боялся снова отстать. Я знал, что с вами до Берлина непременно дойду.
      - А признайся, Фокин, здорово устал?
      - Очень, - откровенно ответил Фокин. - Мне легче было идти по вашим приборам.
      - По моим? А ты знаешь, что компасы у меня отказали? Знаешь, что нас вел Хохлов? По компасам штурмана дошли до Берлина и обратно!
      Твои герои, Балтика!
      Для наращивания ударов по Германии Ставка Верховного Главнокомандования направила на Эзель 20 экипажей ДБ-3 под командованием майора В. И. Щелкунова и капитана В. И. Тихонова. Они действовали с аэродрома Асте.
      Налеты на Берлин продолжались. Слушая утром сводку Советского информбюро, солдаты на фронте говорили:
      - Раз по воздуху наши орлы долетели, мы по суше непременно дойдем! Дойдем!
      Однако мало кто из них знал, с какими трудностями встретились балтийцы, чтобы обеспечить экипажи Преображенского и Щелкунова бомбами.
      Бывший командир быстроходного тральщика БТЩ-203 "Патрон", капитан 1 ранга Михаил Павлович Ефимов, проживающий ныне в Ленинграде, на Васильевском острове, открыл еще одну малоизвестную страницу мужества балтийских моряков.
      ...В августе 1941 года противник перерезал железную дорогу, соединяющую Таллин с Ленинградом.
      В ночь с 7 на 8 августа, когда был произведен первый удар по фашистской столице противник начал наступление. Он форсировал реки Лугу и Нарву, продолжая выход на Веймарн-Волосово, чтобы захватить и Кингисепп. Гитлеровцы использовали старые заросшие бурьяном дороги, стремясь во что бы то ни стало вырваться к побережью. Предварительно враг начал усиленно бомбить наши аэродромы под Ленинградом. Аэродром базирования полка Преображенского стал подвергаться массированным ударам с воздуха почти ежедневно. Но планы немецкого командования выйти к побережью со стороны Волосова - Кингисеппа были сорваны защитниками Ленинграда.
      Тогда противник повел наступление с юга, со стороны Новгорода, с целью выйти на Чудово - Любань - Тосио.
      Планы фашистов были гораздо шире. Одновременно враг рвался к Таллину. Острова Эзель и Даго (ныне Саарема и Хиума) были единственными клочками суши, где еще могла базироваться наша авиация.
      Ценой огромных жертв противник все же сумел выйти на южное побережье Финского залива в район губы Кунда, закрепиться там. Таллин остался в глубоком немецком тылу, но удержать важнейшую базу Балтийского флота уже не представлялось возможным. В связи с этим нарушилось снабжение групп Преображенского и Щелкунова горючим и бомбами.
      Командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц принял решение бесперебойно снабжать авиаторов боевыми грузами.
      - Удары по Берлину надо продолжать. Обеспечивать группы Преображенского и Щелкунова необходимым боезапасом будут быстроходные тральщики.
      Легкое ли дело? Во-первых, надо пройти не одно минное поле, избежать артиллерийского обстрела с берега, уберечься от вражеской авиации. Во-вторых, не попадаться на перископ немецким подводным лодкам. К этому времени их в Финском заливе уже не раз обнаруживали. В-третьих, не допускать перехвата конвоя наших кораблей вражескими торпедными катерами.
      Экипажам быстроходных тральщиков "Кнехт" и "Бугель" приказали немедленно загрузиться бомбами крупного калибра и доставить их на Эзель.
      Командиром на "Кнехте" был Александр Тимофеев, на "Бугеле" - Михаил Гадяцкий.
      Погода в те дни стояла крайне плохая: морось, туман. Молоко - вверху, молоко - внизу, впереди - сероватая мгла. А в море, набегая одна на другую, ревели волны.
      Чуть позже к двум первым быстроходным тральщикам присоединился и "Верп" - БТЩ-206 во главе со старшим лейтенантом Гордеем Бадахом.
      Три офицера - не такие уж молодые командиры - знали свое дело хорошо и без промедления вышли из Кронштадта, взяв курс на Эзель. В строжайшем секрете, притушив огни, шли они в море. Ни одного лишнего слова. Ни одного разговора, ни одного демаскирующего сигнала.
      Тральщики продвигались к цели. Плыли медленно, но все-таки продвигались. Команды исполнялись точно. Вахты несли бдительно. Моряки знали, что груз надо доставить к 25 августа.
      В Финском заливе, в районе Юминданины и малоприметного маяка Кери, тральщики "Кнехт" и "Бугель" подорвались на вражеских минах. Из личного состава кораблей мало кто остался в живых.
      Дивизионный штурман Петр Иванушкин, который шел на "Верпе" (ныне капитан 1 ранга), рассказывал потом:
      "...Было около полудня 24 августа. У маяка Кери навстречу нам попался конвой кораблей. Вражеская авиация выследила наши корабли и нанесла удар с воздуха. Сам конвой имел к этому времени малый ход - попал на минное поле" Движение застопорилось. Фашистские самолеты остервенело стали набрасываться на эсминец "Энгельс" и на шедший в кильватере танкер № 11. Через некоторое время поблизости наскочил на мины и быстро погрузился носом в воду и БТЩ-209 - "Кнехт". В районе гибели танкера № 11 подорвался на минах и БТЩ-214 - "Бугель". Он погрузился кормой. Большинство команды погибло. Командир "Бугеля" Михаил Гадяцкий, стоявший в капковом бушлате на капитанском мостике, был снят с воды на борт сопровождающего катера в бессознательном состоянии. Третий быстроходный тральщик "Верп" и малые катера МО (морские охотники) прибыли в главную базу флота - Таллин".
      Судя по всему, как утверждает главный старшина Григорий Будаченко, который шел на "Верпе", на БТЩ-209 в момент подрыва сдетонировали бомбы. Из воды взвился высокий столб огня. Он медленно опустился и разгладил воду.
      А на Эзеле летчики с нетерпением ждали бомбы.
      Ставка Верховного Главнокомандования требовала: груз необходимо доставить по назначению во что бы то ни стало.
      Эту задачу возложили на командира БТЩ-203 "Патрон" Михаила Ефимова и на другие экипажи. Им было приказано погрузить в Ораниенбаумском порту тридцать авиабомб весом от 500 до 1000 килограммов каждая.
      Командир тихоходного тральщика "Бистурис" - Т-289 лейтенант Александр Васильевич Соколов и командир сторожевого корабля "Коралл" капитан-лейтенант Иустин Александрович Подсевалов (сейчас оба они живут в Таллине) добровольно вызвались загрузить бомбами свои корабли.
      Погрузка шла быстро. Пропахшие соленым потом матросы трудились самоотверженно, понимали, что надо успеть темной ночью-союзницей проскочить Финский залив.
      В темноте старший группы Михаил Ефимов запрашивал по семафору:
      - Где капитан-лейтенант Подсевалов? Где Подсевалов?
      Сторожевой корабль "Коралл", уже загруженный бомбами, почему-то медлил с выходом в море.
      - Где капитан-лейтенант? Ведь он задерживает выход в море.
      Вскоре капитан-лейтенант Подсевалов докладывал:
      - Из-за неисправности механизмов не могу выйти в море. Принимаю меры к устранению повреждений.
      Его лицо, освещенное карманным фонариком, было черно от машинного масла.
      - Как же так? - волнуясь, спрашивал Ефимов. - Как же так? На пирс пришел? Пришел. Стало быть, и дальше идти должен! Ведь нас ждут! Проскочим ночью минные поля, обойдем их. И там, глядишь, избежим и встреч с вражеской авиацией.
      - Я все понимаю, - отвечал Подсевалов. - Я все понимаю.
      Однако что мог поделать Подсевалов? Механизмы на "Коралле" действительно оказались неисправными. А кто же с неисправными машинами пойдет в море? Подсевалов, как ни старался, так и не вышел с Большого Кронштадтского рейда.
      Настроение команды "Патрона", узнавшей о гибели товарищей с "Кнехта" и "Бугеля", было невеселым. Матросам стало известно и о судьбе команды эсминца "Энгельс", и о потоплении танкера № 11.
      Перед выходом в море командир "Патрона" Ефимов напутствовал личный состав:
      - Нам надо не только проскочить ночью Финский залив, но и непременно доставить бомбы на Эзель. Пусть даже ценой нашей жизни. Ясно одно: даже при приближенном взрыве контактной или неконтактной мины или сброшенной с самолета бомбы корабль наш может взлететь на воздух. Надо быть готовыми ко всему. Но мы - балтийцы! И мы прекрасно сознаем, что от выполнения этой задачи зависят дальнейшие удары по Берлину. Победа - это успех для всех. Гибель корабля - для всех беда!
      Ораниенбаумский затемненный причал остался позади, прошли и Большой Кронштадтский рейд. Впереди - путь, полный неожиданностей.
      Быстроходный тральщик БТЩ-203 и Т-298 в сопровождении патрульного катера во главе с командиром Петром Сажневым держали курс на запад.
      До острова Лавенсаари корабли шли спокойно, только в невысокие борта плескали холодные волны.
      Где-то вдали поблескивали и гасли огоньки. Они то настораживали, то успокаивали команду. Корабли все-таки отсчитывали мили. Волны по-прежнему бились о борта, иногда сильнее и яростнее, иногда совсем тихо. Корабли шли на предельной скорости.
      Невдалеке от острова Лавенсаари над палубой прогудели моторы самолета. Чей? Он повесил светящуюся "люстру" и ушел в восточном направлении. Куда пошел? В Финляндию или в прибрежную сторону? Скорее всего, в прибрежную.
      - Чужой! - с досадой сказал командир. - Нащупал! На рассвете начались групповые налеты и атаки вражеских самолетов. А до Эзеля не так-то уж далеко, И как будет обидно, если не удастся довезти груз.
      Море кипело от разрывов бомб. На бегущий по волнам корабль обрушились высокие столбы воды. Они падали вниз стопудовыми снопами.
      Матросы держались стойко. Каждый чувствовал локоть товарища. Каждый стремился сделать не только свою работу, но и помочь вовремя другу. Как могли, так и отбивались, проявляя смекалку и изворотливость.
      Но положение команд и кораблей с каждой минутой становилось все труднее. Авиация противника совершила уже семнадцать атак, бросила на БТЩ-203 и на другие шедшие в кильватере корабли более трехсот пятидесяти бомб. Корабли не шли, а едва передвигались между высокими гейзерами, поднимающимися совсем неподалеку от бортов. Маневрируя и уклоняясь от ударов, корабли то всплывали на гребень волны, то исчезали в сплошных гейзерах.
      Приказания командира тральщика исполнялись точно, беспрекословно. Особенно виртуозно работал рулевой матрос Николай Бойцов. Четко действовали и мотористы, стоявшие у двигателей: они обеспечивали бесперебойную и необходимую скорость корабля. Отличились главстаршина Иван Клюшник, командиры отделений Анатолий Шамшурин, Михаил Орлов, из трюмных - командир отделения Михаил Шостак. Героически вели себя матросы Григорий Васильев и Камали Хусаинов, ныне работающий слесарем в Ленинграде на заводе имени 2-й пятилетки.
      Михаил Павлович Ефимов отметил командиров и пулеметчиков во главе со старшиной 1-й статьи Николаем Шохиным. Старшина сбил один вражеский бомбардировщик, а другой сумел сильно повредить. Экипажу "юнкерса" пришлось садиться на воду.
      Но испытания для моряков никак не заканчивались. К концу похода был расстрелян весь имевшийся боезапас. Однако корабль отбивался. Пришлось вести огонь по воздушному врагу учебными снарядами. Самолеты заходили все новыми и новыми партиями и становились на боевой курс. Чаще всего они шли в атаку со стороны солнца, с левого борта. Потом бомбили с правого. И что-то у них не получалось. Атаки последовали с кормы, с носа, снова с правого, потом с левого бортов, а "Патрон" шел среди разрывов, словно заколдованный.
      Убит осколками авиабомбы пулеметчик Иван Мелехов. На капитанском мостике скончался от тяжелых ран сигнальщик Виктор Харламов. Тяжело ранены командир отделения рулевых Николай Бойцов, командир отделения сигнальщиков Николай Большаков, помощник командира БТЩ-203 Александр Спорышев.
      Ранены инженер-лейтенант Митрофан Иванович Ванюхин и сам командир корабля Михаил Павлович Ефимов.
      Раненые молчали, не просили о помощи, как могли, продолжали нести свою службу. Невредимым оставался на капитанском мостике лишь один дальномерщик Иван Игнатьев.
      Аварийная группа матросов во главе с боцманом Шевченко и весь личный состав тральщика самоотверженно боролись за живучесть и непотопляемость корабля с его бесценным грузом.
      Не может быть забыт и ратный труд коммуниста Александра Нестерова, командира отделения радистов, и радиста Тимофея Ивановича Кузнецова. Они бесперебойно держали связь с островом Эзель и с другими кораблями.
      Израненные, но не побежденные боевые корабли дошли и доставили бомбы по назначению. На каждой бомбе белели надписи, сделанные матросами: "Гитлеру от моряков Балтики!", "Геббельсу - от балтийских матросов!", "Герингу - от летчиков Краснознаменного Балтийского флота! Получай!".
      Надо было видеть, с каким нетерпением ждали эти бомбы герои-летчики, находившиеся в глубоком тылу противника!
      27 августа Советское информационное бюро сообщило, что в ночь с 26 на 27 августа группа наших самолетов в сложных метеорологических условиях бомбардировала военно-промышленные объекты Берлина, Данцига, Кенигсберга и других городов Восточной, Северо-Восточной и Центральной Германии.
      В результате бомбардировки в Берлине возникло 9 очагов пожара, в Данциге - 9, в Кенигсберге - 10.
      В других городах Германии также отмечены большие пожары и взрывы. Все наши самолеты вернулись на свои базы.
      Мы с гордостью сознаем, что к первым ударам по фашистскому логову имели прямое отношение и моряки-балтййцы с быстроходных тральщиков. И рассказ капитана 1 ранга запаса Михаила Павловича Ефимова привели в надежде, что те, кто не упомянут здесь, откликнется, дополнят картину былых походов на Балтике.
      После перелета с Эзеля летчики 1-го минно-торпедного полка базировались в поселке под Ленинградом.
      Четыре высоких окна, верандочка, крытая тесом, два слуховых окошка и тонкий, едва приподнявшийся шпиль. Здесь жили летчики и штурманы полка. И все, кто побывал в этом доме, запомнили резные ставни, откинутые настежь, веселые окна, покатые ступеньки и стеклянную синюю ручку на парадном крыльце.
      В доме ничего лишнего: посредине комнаты - стол, покрытый голубым сукном, графин с водой, прозрачной, как слеза. Вокруг стола - несколько стульев.
      У домика остановилась легковая машина. Из нее вышли командующий флотом вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц и член Военного совета Балтфлота Николай Константинович Смирнов.
      В залитой солнцем просторной комнате член Военного совета осторожно открыл чемоданчик. На свет появились пять плотных коробок, обтянутых красным муаром.
      Дверь отворилась. На пороге в какой-то нерешительности остановился полковник Преображенский.
      - Разрешите, - сказал он, смущенно оглядевшись.
      - Преображенский! Входите, - и командующий пошел ему навстречу. - Пусть все войдут.
      - Преображенский приблизился к столу. Хохлов остановился слева, Ефремов справа. Несколько поодаль, заметно волнуясь, переминался с ноги на ногу усталый Плоткин.
      Член Военного совета Смирнов, выделяя каждое слово, прочел Указ Президиума Верховного Совета. Вот его текст:
      "За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда":
      1. Капитану Гречишникову Василию Алексеевичу.
      2. Капитану Ефремову Андрею Яковлевичу.
      3. Капитану Плоткину Михаилу Николаевичу.
      4. Полковнику Преображенскому Евгению Николаевичу.
      5. Капитану Хохлову Петру Ильичу.
      Председатель Президиума Верховного Совета СССР
      М. Калинин.
      Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
      А. Горкин.
      Москва, Кремль, 13 августа 1941 г."
      - За ваш редчайший подвиг, - торжественно сказал командующий Балтийским флотом, - за вашу беспримерную отвагу и мужество Родина награждает вас самой высокой наградой. Так пусть живет наша балтийская слава! Пусть она не меркнет никогда! Трогательная, неповторимая минута...
      - Флагманский штурман Петр Ильич Хохлов! - медленно и громко произнес член Военного совета Смирнов.
      Штурман Хохлов подошел к столу и улыбнулся, блеснув зубами. Командующий сам приколол к морскому кителю штурмана орден Ленина и Золотую Звезду.
      - Капитан Андрей Яковлевич Ефремов!
      - Есть Ефремов!
      Высокий летчик подошел к столу, молча взял в одну руку коробочку с Золотой Звездой, в другую - орден Ленина.
      По-медвежьи подошел к командующему Михаил Плоткин.
      - Спасибо, товарищ командующий, - сказал Плоткин - Спасибо Родине! Речей держать не умею. А сказать хочется много. Но скажу только: мы еще не такое устроим гитлеровцам! Непременно устроим! Не сомневайтесь!
      Командующий флотом был доволен, что смог познакомиться с прославленными балтийскими летчиками, и только горько сожалел, что не довелось вручить Золотую Звезду № 613 и орден Ленина Василию Алексеевичу Гречишникову. Он был опечален, что не вручил награды летчикам Дашковскому, Кравченко, Мильгунову и их боевым экипажам.
      Человеческая жизнь на войне порой измеряется секундами.
      Когда правительственные награды были вручены, комиссар Оганезов обратился к собравшимся:
      - Давайте-ка подумаем, какому из наших экипажей, участвовавших в полетах на Берлин, можно обратиться с призывным словом к бойцам и командирам Балтийского флота. Кому поручить писать такое призывное слово?
      - Экипажу Плоткина! - в одном гуле слились многочисленные голоса.
      Всю ночь до полного рассвета накануне годовщины Октября в тесной и крохотной комнатушке трудились Михаил Николаевич Плоткин, порывистый и быстрый штурман Василий Петрович Рысенко, молодой, всегда жизнерадостный стрелок-радист Миша Кудряшов.
      А утром 7 ноября 1941 года во всех частях и подразделениях Краснознаменного Балтийского флота читали листовку, на которой были изображены портреты прославленного экипажа:
      "Товарищи бойцы и командиры, товарищи летчики! Приближается XXIV годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.
      Гитлер и его свора бросили на нас свои полчища, чтобы железом и броней растоптать свободную Советскую Республику.
      Не бывать этому!
      В героических сражениях, отстаивая каждую пядь нашей земли, Красная Армия нанесла уже не один удар зарвавшейся гадине. С Красной Армией и Военно-Морским Флотом, со всем советским народом сражаются балтийские соколы.
      Бомбовыми ударами по вражеским промышленным центрам, по его военным базам, морским транспортам и танковым колоннам, мы нанесли фашистам немалый урон.
      Товарищи летчики! К Победе путь не легок. Впереди еще более тяжелые испытания. Но мы непременно выполним свой долг перед Родиной.
      Исторический день 7 ноября 1941 года балтийские летчики ознаменуют новыми победами, умножат и приумножат героические подвиги.
      Мы призываем вас, летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, оружейники и мотористы! Бойцы и командиры! Не щадя своей жизни уничтожайте врага!
      Ни одной бомбы, ни одной пули мимо цели!
      Пусть всегда и всюду воодушевляют нас мужество, дерзновенная отвага, бесстрашие и ненависть к врагу. Под гранитными стенами Ленинграда фашистские банды найдут свой бесславный конец..."
      В конце листовки значились имена Героя Советского Союза М. Н. Плоткина, дважды орденоносцев штурмана В. П. Рысенко, стрелков-радистов В. В. Петрова и М. М. Кудряшова.
      Награждение героев, бомбивших Берлин, их призывное слово воодушевило личный состав полка на новые дела. Вместе с ветеранами рука об руку воевала молодежь, новое поколение бесстрашных балтийских летчиков. И среди них заметно выделялся отвагой, мужеством и умением старший лейтенант Балебин.
      Тот полет надолго запомнился однополчанам, а еще больше белофинскому прихвостню Гитлера барону Маннергейму. Барон, конечно, и не подозревал, что в этой истории заметную роль сыграл старший лейтенант морской авиации Василий Алексеевич Балебин.
      ...Когда Василий Балебин вместе с полковником Преображенским приехал на аэродром, там уже работали техники и мотористы. Штурманы Хохлов и Ермолаев уточняли маршрут полета. Оружейники подвешивали бомбы. Фугаски, которые поменьше, весом в сто килограммов, подвешивали к самолету Преображенского, а самую большую "капельку" - она весила ровно тонну - к машине Балебина.