На уме у него были одни «почему», и ни на одно из них он не находил ответа. Всё это было так странно, так нелепо, как в бразильском сериале. У него, правда, от сердца отлегло, когда он узнал, что Антон — её сын, а не любовник. Но тут же жгучая обида затопила его. А что, Люба не могла раньше сказать, что у неё есть ещё один ребёнок? Или, может, даже не один?

— Это все твои дети? — поинтересовался Резник, указывая на побитого Антона и Павла, с интересом рассматривающего появившегося из небытия брата.

— Да пошёл ты, — крикнула жена, и взгляды всех присутствующих переместились на неё.

Люба никогда не кричала, всегда старалась тихо разобраться в ситуации, и уж, конечно, не позволяла себе подобных выражений. Что с ней сталось?

Резник склонен был думать, что всё это из-за скандала с избиением Антона. Охрана, когда получила указание хозяина везти парнишку в дом, уже вовсю усердствовала, старалась выбить из него клятву о прекращении встреч с Любовью Андреевной.

Резник, правда, уже извинился перед Антоном и перед женой, но этого было мало. Чего она ещё от него хочет? Не может же он всю оставшуюся жизнь стоять перед ней на коленях.

Резник вдруг понял, чего хочет его жена. Он вздохнул и произнёс, обращаясь к Антону:

— Ты можешь пожить пока у нас. Пока мы не разберёмся в ситуации, и не подберём для тебя что-то подходящее.

— Ну что вы, — приятным баритоном ответил Антон, осторожно дотрагиваясь до синяка на лице, — я не хочу вас стеснять.

— Как ты мог заметить, дом достаточно вместителен, — сухо ответил Анатолий Максимович, — так что никоим образом ты не будешь нас стеснять.

— Я неправильно выразился, — поправился Антон, — хотел сказать, что не хочу вам мешать. У вас своя семья, и я здесь — лишний.

— Ну что ты, сынок, — вдруг заквохтала жена, — какой же ты лишний…

— Ты соглашаешься или нет? — с досадой проговорил Резник.

Ему с первого взгляда не понравился этот парень, хотя тот ничего плохого ему не сделал. Наверное, он просто чувствовал свою вину. Но он же не знал, что Василий так поймёт его слова! Ему совершенно не хотелось, чтобы охрана избивала молодчика, даже если тот был любовником жены.

— А впрочем, — задумался новоявленный член семьи, — спасибо, я принимаю ваше предложение. Таким образом я смогу быть ближе к маме, — он одарил ласковым взглядом Любовь Андреевну.

Она просияла. Это было то, что надо. Резник не заметил, что и невестке его предложение понравилось. Она не сводила взгляда с мускулистого блондинчика, да и тот, впрочем, бросал на неё частые заинтересованные взгляды.

— Зайчик, может быть, поженимся? — вдруг спросила Маринка, приникая к Ковалёву.

Они лежали на песчаном пляже, на берегу Красного моря и принимали солнечные ванны. Предложение Марины было полной неожиданностью для Ковалёва. Он даже не думал о такой возможности. Ему это просто в голову не приходило.

— А что, разве тебе со мной плохо? — забеспокоился он, поворачиваясь к девушке.

— Ну что ты, — она звонко чмокнула его в щёку. — Просто мне не очень удобно так жить. Ну, ты понимаешь, да? Я не могу тебя познакомить с родителями, с друзьями. Мои подруги говорят, что я просто… ну, как бы тебе это объяснить, нашла себе спонсора, а это неприятно. Но ведь ты же знаешь, что я у тебя никогда ничего не просила, верно?

Ковалёв с умным видом кивнул. Это так. Мариночка ничего не просила, и этой её чертой характера он очень дорожил. Он и впрямь был для неё гораздо большим, нежели просто спонсор. Но почему для неё так важно выйти за него замуж?

— Ты забыла, детка, — осторожно проговорил он, — я женат!

— Но ведь существует процедура развода, — возразила она. — Тем более что ты не любишь свою жену, и у вас нет маленьких детей. Или ты будешь врать, как другие мужчины, что она больна, и что тебе нужно о ней заботиться?

— Какие другие мужчины? — встрепенулся Ковалёв.

Он был уверен, что он — первый мужчина у нежной и чистой Мариночки.

— В женских журналах написано, — успокоила она его. — И подруги говорят, что так часто бывает.

— Я просто не думал над этим, — признался Владимир Ильич. — Мариночка, а мы можем поговорить об этом после возвращения из Египта? Пойми меня, детка: я устал, и хочу отдохнуть. Просто лежать на песке и ни о чём не думать…

Она сначала надулась, но очень быстро вернулась в своё обычное восторженное состояние. И эта её черта быстро переключаться тоже нравилась Ковалёву.

«А и вправду, — думал он, — почему бы мне не жениться на Марине? Она красивая, нежная, любит меня. Правда, совсем молоденькая, но ведь многие солидные мужчины меняют жён на более молодых!»

Он вспомнил про Галину, которая раньше постоянно зависала по казино, ночевала у любовников и обращалась с ним, как с собакой. Конечно, в последнее время она несказанно изменилась, но зато это не изменило его отношения к ней. Зачем жить с нелюбимой женщиной, с которой они к тому же живут как соседи, если на свете есть Мариночка?

Он повернулся к ней и погладил по упругой груди. Подумать только, такое богатство — и всё принадлежит ему одному! Он посмотрел по сторонам. Вокруг не было ни души. Ковалёв дёрнул за лямочку тонкого бикини, и перевернул Марину на спину…

За ужином Любовь Андреевна суетилась возле Антона, подкладывала ему на тарелку разные вкусные вещи, с обожанием смотрела на него, слушала, что он говорит, и безмятежно улыбалась.

А говорил Антон много и охотно. Он долго рассказывал историю собственной жизни. По всему выходило, что бедный он и несчастный, с детства не знал любви матери, рос в нищете, и были у него деревянные игрушки. Павел с досадой смотрел в сторону, у него даже аппетит пропал. Анатолий Максимович, напротив, ел с неожиданным удовольствием. У него вдруг появился аппетит. Всё-же неожиданный сын жены — это лучше, чем её неожиданный любовник.

Мила весь вечер поглядывала на новоявленного родственника, и строила ему глазки.

— Я рос в детдоме, — говорил он, — не буду утомлять вас рассказами о том чудовищном времени. Вы же, наверное, смотрите телевизор, и читаете газеты. Так что и сами знаете, как там, что, и к чему. И, поверьте, телевизионные программы сильно смягчают реальную обстановку в детдомах.

Он сделал глубокую паузу, и глаза его потемнели, словно он возвращался в памяти к своему прошлому. Любовь Андреевна всхлипнула. Антон с извиняющейся улыбкой обнял её, и продолжил:

— Мама ни в чём не виновата, и я никому не позволю обвинять её в том, как она со мной поступила. Обстоятельства у всех нас бывают разными, и никогда нельзя никого осуждать!

Резник невольно переглянулся с сыном. Надо же, только вошёл в дом, а уже «никому не позволю». Быстро же парнишка адаптируется! Резник не знал, нравится это ему или нет. С одной стороны, такое поведение достойно уважения, а с другой — никто и не думал обвинять мать и жену!

Антон с удовольствием нацепил на вилку кусок копчёной сёмги и быстро положил его себе в тарелку.

Резник невольно отметил, что Антон, судя по его словам, сиротинушка несчастная, однако же отлично разбирается в продуктах. Например, он не притронулся к форели, хотя она тоже лежит на блюде, украшенная лимоном и оливками, а выбрал именно сёмгу. И, потом, он явно не любит салат «айсберг», даже не пробовал «Цезарь». Видимо, ему не хочется ковыряться с листьями салата. Не секрет, что этот салат предпочитают женщины, мужчины не любят жевать «траву», предпочитая хороший стейк. Не такой уж парень и несчастный, каким хочет себя показать!

Резник тут же, за ужином, узнал, что Антон получил юридическое образование, но пока не работает.

— Я много сил потратил, чтобы найти мать, — он нежно улыбнулся Любови Андреевне, и эффектно заглотнул тарталетку с грибами и сыром. И это тоже доказывало, что парнишка умеет обращаться с ножом и вилкой, следовательно, он не всю жизнь черпал постные щи калошей.

— Поиск мамы оказался для меня куда важнее, чем престижная работа. Я отказывался от предложений работодателей и продолжал искать…

Любовь Андреевна утёрла глаза платочком, и торжествующе взглянула на мужа. Мол, видишь, как он меня любит и ценит, столько лет искал!

— Люба, — спокойно обратился к ней муж, прерывая болтающего Антона, — может быть, ты поставишь нас в известность, как так получилось, что ты отдала ребёнка в детский дом, а нам об этом стало известно только сейчас?

— Она ни в чём не виновата, — запротестовал жующий Антон. Его синяк просвечивал сквозь скулу, и ярким пятном окутывал глаз. Несмотря на это, он совершенно не производил впечатления бомжа или хулигана. Почему-то с первого взгляда на него становилось понятно, что парень просто упал, либо неосторожно наткнулся на поранивший его предмет.

— Я не с тобой говорю, — отрезал Анатолий Максимович.

— Не смей так говорить с моим сыном, — как кошка, зашипела Любовь Андреевна, бросаясь на защиту своего ребёнка.

Павел, изнемогая от раздражения, поднялся и вышел из-за стола. Мила проводила мужа равнодушным взглядом и осталась сидеть на месте. Ей не терпелось услышать историю жизни безукоризненной, совершенной свекрови. Подумать только, она бросила новорожденного! Всё как в дешёвых дамских романах!

— Прости меня, солнышко, — женщина встала за спиной Антона, обняла его голову и с глубокой нежностью чмокнула его в белокурую макушку. — Я ведь не знала, что ты жив, иначе ни за что не сидела бы на одном месте, я бы искала тебя…

— Если бы ты знала, что я жив, — возразил Антон, энергично прожёвывая рулет из копчёного угря, — ты бы просто не оставила меня!

— Да-да, — слабо улыбнулась Любовь Андреевна и погладила его по волосам.

— Так я услышу сегодня эту душераздирающую историю? — напомнил Резник.

Жена, вернувшись на своё место за столом, с укором взглянула на него. В её взгляде так и читалось: мол, не суйся, толстокожее животное. Я только что обрела сына, а ты хочешь услышать подробности моего позора, трагедии моей жизни! Но, пересилив себя, она послушно начала:

— Не буду говорить, как получилось, что я забеременела. Это и так понятно всем присутствующим…

Мила хихикнула. Ещё бы не понятно! Забеременеть можно только одним способом, а Любовь Андреевна — не Дева Мария, получившая Иисуса при помощи непорочного зачатия.

— Когда пришло время рожать, мама была со мной, — рассказывала женщина. Она волновалась, и поэтому комкала скатерть.

— Меня не возили в больницу, мама сама принимала роды на дому, в воде. Я рожала в наполненной водой ванне…Мама стыдилась того, что я рожаю без мужа, и мы скрывали от соседей мою беременность. Мама говорила, что расскажет всем, будто усыновила малыша. Ведь в то время рожать незамужней девушке, только что окончившей школу, было позором!

Она задумалась, вспоминая события почти тридцатилетней давности, и её глаза затуманились.

— Роды были тяжёлыми, я слишком устала, чтобы что-то понимать и соображать, и уснула. Мама сказала, что у меня — сын.

А когда я проснулась, и попросила принести ребёнка, она заплакала и сообщила, что он родился мёртвым. А мне казалось, что я слышала его плач, но мама сказала, что это обезболивающие средства дают такой эффект галлюцинаций. В общем, были похороны, я на них не пошла. Во-первых, ещё не слишком оправилась после родов, а во-вторых, мама сказала, что не надо мне видеть малыша мёртвым. Она сказала, что это плохая примета, и что второй ребёнок тоже может родиться мёртвым, если я буду смотреть на своего умершего первенца…

Резник сочувственно смотрел на жену. Теперь понятно, почему она ему это не рассказала. Кому же захочется выставлять напоказ грехи молодости, к тому же рассказывать о погибшем ребёнке — не самая приятная задача.

— С тех пор я старалась не вспоминать о том, что произошло, — вздохнула Люба, теребя скатерть. — И решила забыть, словно этого и не было.

— Но тут появился я, — воскликнул Антон, — собственной персоной! И мамочка не устояла…

Они засмеялись, с величайшей нежностью глядя друг на друга. Резник вдруг понял, что этим двоим больше никто не нужен.

— Подожди — ка, а как ты узнал, кто твоя мать, и где она находится? — уточнила Мила.

— Ну… Я же понимал, что у меня должны быть где-то мать и отец, — улыбнулся парень, и Мила невольно им залюбовалась.

Он просто как ангелочек со своими белокурыми волосами и синими глазами! Даже синяки и ссадины его почти не портят!

— И перед тем, как покинуть детский дом, я влез в кабинет директора, взломал сейф и узнал, откуда я появился. Там было написано, что меня привезли такого-то числа. Я узнал фамилию женщины, которая меня сдала в детдом, и её адрес.

После этого я поступил в институт, и всё никак не мог решиться, чтобы поехать к этой женщине. Тогда я думал, что это и есть моя мать, она сдала меня в детдом, чтобы не тратить время на воспитание. Но я старался её оправдать, думал, а вдруг у неё не было возможности содержать ребёнка?

Он сделал эффектную паузу, чтобы все оценили его благородство. Любовь Андреевна держала сына за руку, и не сводила с него сияющих глаз. Резник отстранённо подумал, что уже очень давно не видел её такой счастливой.

— В общем, я очень много думал, пока учился. А вдруг мама не захочет принять меня? Вдруг у неё своя семья, и я только наврежу ей своим появлением? — с азартом продолжал Антон, впрочем, не переставая жевать. — Словом, я долго не мог решиться навестить её. Но мне очень хотелось посмотреть на маму, хотелось сказать ей, что я на неё не сержусь, мне хотелось обрести свою семью, понимаете?

Мила с горящими глазами кивнула. Ох, как ей нравился этот парень! Он совсем не был похож на холодного, безвольного, как амёба, Павлика. Этот Антон — сразу видно, что он горячий жеребец, и любит жизнь!

— А когда я обратился по этому адресу, там проживали совсем другие люди. Они мне кое-что подсказали, и я догадался, что сдавшая меня в детдом женщина — моя бабушка, а не мама. Но к тому времени, когда я появился по этому адресу, оказалось, что бабушка уже переехала. Но я не отказался от поисков матери! Только немножко отсрочил их, и решился искать мамочку после того, как закончу институт. Но мне надо было устроиться на работу, чтобы зарабатывать деньги, поэтому поиски снова затянулись. Но я решил, что скоплю немного денег, и поеду её искать. Несколько лет я копил, а потом сказал себе: всё, хватит. Иначе так вся жизнь пройдёт, а ты ничего не узнаешь о своей семье. И вот я — здесь, — как в голливудском сценарии, закончил свою речь Антон и отхлебнул вина из высокого узкого бокала.

Резник не мог не признать, что для сиротки он держится очень хорошо. Он неплохо воспитан, у него хорошие манеры, правильная речь, достойное поведение. Для мальчика из детдома он был слишком хорош. И тут же Резника обуяло чувство удовлетворённости: вот она, истина! Антон этот — лжец! Он решил просто срубить бабок с мягкой и очень богатой Любови Андреевны, то есть с её мужа, зарабатывающего большие деньги. И не был он никогда в детдоме, врёт всё! Надо бы поставить его на место, этого выскочку —самозванца. Он каким-то образом узнал, что у Любы случилась в жизни такая трагедия, как потеря ребёнка, и быстро всё продумал.

— А как же ты нашёл Любу? — вслух поинтересовался Резник. Он хотел дослушать всю историю до конца, прежде чем приводить свои доводы.

— О, это долгая история, — улыбнулся Антон.

— Но мы никуда не торопимся, — удивился Резник.

— Дай ребёнку отдохнуть, — набросилась на него, как коршун, жена. — Видишь, бедный мальчик устал! У него было сегодня такое потрясение… — она злобно взглянула на мужа.

Резник насупился. Она что, постоянно будет ему напоминать, как обошлась охрана с Антоном? Он уже десять раз извинился и перед женой, и перед её сыном. Чего же более? К тому же, если бы она не скрывала правду с самого начала, ничего этого не было бы. Кто её тянул за язык, когда она лгала о какой-то «Радуге» и больном сердце, а сама ездила к сыну? Она что, думала, ей удастся скрыть неприглядный поступок из прошлого?

Антон тут же зевнул.

— Я и впрямь устал, — извиняющимся тоном проговорил он, — можно мне отдохнуть, а завтра я всё вам расскажу? Просто столько событий случилось сегодня…

— Ну конечно, дорогой, — проворковала Любовь Андреевна, шустро поднимаясь с места. — Пойдём, сыночек, я покажу тебе твою комнату… Толик, я сама тебе всё расскажу. Пусть ребёнок поспит!

Антон попрощался с Резником и Милой, и вышел из столовой. Свекор и невестка остались вдвоём.

— Ты думаешь, он и вправду тот, за кого себя выдаёт? — спросил у неё Резник.

Мила помолчала, а потом ответила:

— Скорее всего. Он же не дурак, чтобы не понимать, что вы всё проверите! И, потом, вы можете запросто его уничтожить, когда узнаете, что он лжёт!

Резник вздохнул. Как ни хотелось ему не соглашаться с её словами, но он понимал, что Мила права.

Антон вовсе не дурак. А значит, ему придётся впустить в свою жизнь ещё одного человека. В принципе, ничего страшного в этом не было. Но почему же тогда у него так тяжело на сердце?

— Ты не поверишь, — щебетала Мила, наклоняясь к новой подруге. — Он такой хорошенький!

— Тебе нравится, да? — одобряюще подмигнула Ирина.

— Ага… Гораздо больше, чем муж…

Они захихикали. Мила была чрезвычайно рада своей новой знакомой. То есть, знакомая была не совсем новая, но вот стали они подругами совсем недавно. И Мила уже успела прикипеть к этой женщине. Ирина оказалась совсем другой, нежели остальные знакомые Милы. Она никогда не осуждала её, наоборот, поощряла её дурные наклонности. К примеру, недавно Ирина сама вытащила из сумочки сигарету, набитую марихуаной, и они мило провели время, затягиваясь «паровозиком».

Ещё Ирина рассказала, что муж её в коме, и теперь она отрывается на полную катушку. Это было понятно Миле: к чему эти самопожертвования, если человек уже никогда не придёт в себя? Зачем хоронить себя под нагромождением напыщенных слов, только потому, что так положено? Всё это — условности! Ирина не стеснялась рассказывать о своих похождениях и культивировала пороки. Это покорило Милу. Она устала жить среди лицемеров, которые говорят одно, а делают другое. Ирина забавляла её, доставляла удовольствие своими рассказами, и провоцировала Милу на такие же откровения. С ней было легко и просто. Мила снимала с себя маску и становилась самой собой. Все её потайные желания лезли наружу, и Ирина не ужасалась, не качала сочувственно головой, и не предлагала ей посетить психиатра. Она одобряла всё, что говорила или делала Мила, и давала дельные советы. Они говорили обо всём на свете, и даже о таких вещах, о которых обычные женщины предпочитают не разговаривать. У случайно подслушавшего их официанта даже уши покраснели, и он поспешил отойти подальше от их столика.

Мила самозабвенно рассказывала, как хорош Антон и как щедро одарила его природа. Она застукала его утром в душе, и всласть насмотрелась на его тело.

— Он просто великолепен, — закатила она глаза. — Ты не представляешь, какого размера у него…

— Так в чём дело? — спокойно заметила Ирина, намазывая красную икру на тост с маслом. — Оседлай его!

Мила хрипло рассмеялась. Ей самой этого хотелось, но она не решалась.

— В доме собственного мужа? — притворно изумилась она. — Я не могу себе этого позволить! Это непорядочно, в конце концов!

Ирина презрительно посмотрела на неё, и Миле стало не по себе. Ирина не любила притворства, а Мила на этот раз притворялась. Она уподобилась остальным женщинам, которых Ирина презирала. Она сразу же сказала Миле об этом — о том, что терпеть не может женщин, которые делают вид, что страшно добродетельны, а на самом деле — нимфоманки либо похотливые извращенки.

— И это касается не только секса, а любых областей жизни, — строго сказала Ирина, глядя блестящими глазами на Милу. — Я предпочитаю правду. Сама всегда говорю её, и желаю слышать то же самое от других. Ничто не может меня шокировать, если это — правда. Но лицемерия я просто не терплю!

Мила вспомнила об этом и заторопилась изменить ответ. Она боялась, что Ирина, уличив её в лицемерии, которого она не переваривала, может запросто встать и уйти. И перестать общаться с Милой, которая без Ирины просто взвоет. Надо же, прошло так мало времени, а без этой странной молодой женщины она уже не может обойтись. Кому ещё, спрашивается, Мила будет доверять свои мысли, кому будет рассказывать о том, что творится в её доме, в её семье, в её душе? Подругам? Но ведь они тут же рассвистят это на всю тусовку, и в газетах появится новый портрет Милы. Она даже видела заголовки: « Мила Илиади вышла замуж за деньги»,

« Людмила Ковалёва жаждет затащить в постель сводного брата собственного мужа», « Жена Павла Резника, сына главы концерна „Теллурика — нефть“, поражает своей бесталанностью».

Поделиться мыслями с Сашей Кравчуком? Но он занят, оплакивает свой скончавшийся роман с Трубачовым. С матерью она давно уже не разговаривает. Та занята исключительно своей внешностью и намерениями вернуть мужа, который так внезапно стал депутатом.

Кто же остаётся? Столько лет Мила держала язык за зубами, носила всё в себе, а вот теперь, когда появилась Ирина, как приятно стало доверять другому человеку наболевшее и накопившееся на сердце. Но главное — Миле не было стыдно за свои поступки, и к этому её приучила Ирина.

— Надо жить так, как тебе нравится, — поучала она подругу, — и никогда ни в чём себе не отказывать. Брать то, что дают, и даже больше. Поговорка о том, что не надо ни у кого ничего просить, сами придут и всё дадут, в корне неверна. Никто не поможет тебе, если тебе будет требоваться помощь. Поэтому не думай ни о чём, ни о каких условностях! И ещё нельзя ни обвинять себя, ни критиковать. Живи только для себя, в своё удовольствие. Попробуй, это очень приятно!

Мила и раньше почти ни в чём себе не отказывала, но периодически она устраивала себе «дни избиения», и обвиняла себя во всех неприглядных поступках, критиковала, даже ругала. Теперь, после разговоров с Ирой, всё стало легко.

— Ладно, слушай, — Мила вцепилась в её руку, боясь, что Ирина не простит ей лжи. — Я просто боюсь, что нас застукают, понимаешь? И что тогда будет? Меня выгонят из дома, как щенка, и я останусь без копейки. И вообще, может, этот Антон расскажет всем, что я на него вешаюсь? Я ведь совсем не знаю этого человека.

— Но ты же говорила, что он тоже интересуется тобой. Извини, но я никогда не поверю, что ты не знаешь, так это или нет. Женщина всегда чувствует интерес мужчины, — пожала плечами Ирина.

— Я чувствую, — окрысилась Мила. Ира поставила под сомнение её женственность и сексуальность! — Но боюсь, как ты не понимаешь?!

— Знаешь что, — медленно проговорила Ирина, допивая свой кофе, — пригласи меня как — нибудь на ужин, и я посмотрю, стоит ли тебе соблазнять этого парня.

— Не поняла, — удивилась Мила. — Ты что, думаешь, так быстро раскусишь его?

— А ты сомневаешься? — удивилась Ирина, в свою очередь.

Мила задумалась. А вдруг и впрямь она поймёт, что он за человек? Иногда Ирина удивляла её и поражала. Иногда Мила ей завидовала, и хотела подражать во всём. Но что точно знала Мила — то, что её новая подруга и впрямь необычный человек.

— Знаешь что, — продолжила Ирина, — представишь меня, как дизайнера украшений. Может быть, я обрету новых клиентов! Уж такую-то малость ты можешь для меня сделать?

Мила почувствовала разочарование. Она —то была уверена, что Ира хочет прийти к ней в гости, чтобы понять, стоит ли ей заводить роман с братом мужа, или нет. А оказалось, у неё просто свой шкурный интерес. Впрочем, Ира никогда не скрывала своих мыслей, и разве не в этом Мила видела её своеобразную прелесть? Каждый — за себя, именно этому учила её Ирина. И почему бы и впрямь не помочь ей заработать денег?

— Конечно, могу, — небрежно сказала Мила, скрывая свою радость.

Наконец —то Ирина увидит и почувствует её значимость. Ведь получалось, что, несмотря на разное социальное положение, Мила не чувствовала себя в превосходстве во время встреч с Ириной. Теперь появился шанс прихвастнуть.

Тем более что она попросила о чём-то в первый раз, а всё остальное время просто помогала Миле, и слушала её, не жалея своего времени! Пришла пора платить по счетам!

— Но, знаешь что, — Мила торжествующе улыбнулась, — я буду первой на очереди в списке твоих клиентов!

— Замётано, — согласилась Ирина, и в глубине её чёрных глаз мелькнула какая-то искорка.

— Слушай, — воскликнула Жанна, как будто случайно вспомнив что-то, — а ты помнишь, во время нашего знакомства, ты сказала, что я похожа на какую-то твою знакомую, или что-то в этом роде?

— Ну да, — Мила удивлённо оторвалась от салата. — А почему ты спросила?

— Просто вспомнила, — как можно беспечнее пожала та плечами. — Кажется, насколько я помню, у неё какая-то трагическая судьба, да?

— Она погибла, — Мила отправила в рот кусочек сыра. — Взорвалась в машине.

— Ужасно, — Жанна прижала руки к щекам.

Это не могло её не волновать, хотя прошло уже много времени. Ей очень хотелось расспросить Милу подробнее обо всём, но она боялась. Мила может насторожиться. К чему бы Ирине, дизайнеру ювелирных украшений, так интересоваться какой-то погибшей девушкой?

Она допила сок и беспечно спросила:

— Ты переживала, когда эта девушка так ужасно погибла? Она же была твоей знакомой!

— Переживала? — фыркнула Мила, чуть не сдунув весь соус с листьев салата. — Да нет, конечно! Она не стоила того!

Жанна вцепилась в вилку, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Какая тварь! Неужели она, Жанна, не стоила хотя бы лёгкой грусти этой дряни? Ведь, собственно говоря, Мила должна чувствовать свою вину в её смерти, ведь именно она сделала так, что Жанна покинула Павла и оказалась в опасности! А теперь она говорит об этом так спокойно и равнодушно, словно Жанна и не человек вовсе, а так, букашка какая-то…

Именно тогда, в тот момент, она и поняла, что накажет Милу. И не столько за то, что она сделала, а за то, что она ничуть не раскаивается и не сожалеет. Эта гадина полностью уверена в своей правоте и безнаказанности, а этого спускать нельзя. Но накажет она её потом, после того, как выполнит задачу, поставленную перед ней Шахидом. И, кроме того, месть — это блюдо, которое надо есть остывшим.

Жанна почувствовала, что не может больше ни секунды находиться с этой холодной, равнодушной, презрительной женщиной.

— Мне пора, — воскликнула она, сдёргивая с вешалки, стоящей рядом, плащ.

Мила удивлённо следила, как Жанна, цокая каблуками, перебежала улицу и щёлкнула брелоком сигнализации у своего «форда». Отъехав от кафе, Жанна немного успокоилась.

Ей было неприятно встречаться с Милой, но дело того стоило. Она постепенно даже втянулась в общение с той, ей доставляло удовольствие интриговать, искушать, соблазнять. Всякий раз она предоставляла Миле выбор, но Мила послушно шла за ней, как собачка за сахарной косточкой. Жанна была настоящим дьяволом, а Мила почти продала ей свою душу. Вот только её желание взамен души Жанна ещё не выполнила.

Но зато она теперь знала каждый шаг Милы, и всё, что происходит в семействе Резников. Знала всё до мелочей. Она легко вытягивала из Милы любую ситуацию в доме под предлогом аналитической разборки, хотя по большому счёту ей было наплевать на всю эту семейку. Но не зря же говорят: кто владеет информацией, владеет миром.

Жанна хотела владеть не миром, а всего лишь ситуацией. Это её вполне устраивало. Чтобы как следует подготовиться к дальнейшим действиям, она должна многое знать. И она это знает. Она выбрала отличный момент. Как раз сейчас Резник переживает из-за нового члена семьи, они с женой отдалились, постоянно ругаются, по словам Милы. Значит, она, Жанна, будет в самый раз. Так сказать, попадёт в струю. Потому что человек совершает ошибки гораздо реже, если у него прочный, надёжный тыл — дом. Если же атмосфера в доме несколько иная, значит, у человека нет отдушины, соответственно, он всегда находится в напряжении. А вечно находиться в подобном состоянии невозможно, нужен отдых. И, когда Резник расслабится — а он неминуемо это сделает, Жанна уже будет тут как тут, и воспользуется его слабостью.

Правда, она ещё не знала, что именно будет делать, и пока что наводила справки и впитывала в себя информацию, которая обязательно пригодится ей в дальнейшем.

Она незаметно выспрашивала у Милы, какую музыку слушает Резник, какие книги читает, какие блюда предпочитает, какой стиль в одежде, и запоминала всё, что касается главы семьи. Остальные ей были не нужны. Даже Павел…

Как он мог жениться на этой гадюке, к тому же и года не прошло, как Жанна оставила его! Как он мог так поступить, хотя клялся ей в вечной любви?

Жанна прервала саму себя, напомнив, что Павел получил известие, что она погибла, сгорела в машине. И всё равно для женитьбы было слишком рано. Если бы он любил её настолько, насколько говорил об этом, то вообще должен был уйти в монастырь, посыпав голову пеплом. Или не жениться никогда. Или, если и жениться, то не так скоро, и, уж конечно, не на Миле.

Эта женщина была чрезвычайно противна Жанне, и ей приходилось сдерживать себя, чтобы не двинуть гадине в челюсть. Она представляла, с каким удовольствием избила бы её, трепала её за волосы, царапала лицо. Но, увы, ничего такого она сделать не могла — пока.

Но зато Жанна научилась получать пользу от этой визгливой тётки, мнящей себя певицей. Та уже на крючке, и не должна с него сорваться. Жанна, вернее, Ирина, для неё очень много значит. Она стала ей подругой, наперсницей, искусительницей. Жанна приучала Милу, что нельзя скрывать собственные мысли, но делала это лишь для того, чтобы знать правду. И теперь Жанна уже владеет ситуацией. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. И тогда она сделает то, что приказал Шахид. Вернее, Шахид не приказывал. Он просто сделал племяннице предложение, от которого та не смогла отказаться. А не смогла отказаться не потому, что это предложение было чересчур заманчивым, а потому, что деваться ей было некуда. И Шахид это понимал так же хорошо, как Жанна.

Чтобы сохранить лицо, Жанна вынуждена была согласиться, но именно вынуждена. Зато после того, как всё будет сделано, у неё начнётся новая жизнь.