* * *

Двадцать второго июня, аккурат около четырёх часов утра, сонного и безмятежного, возле дома № 19 по улице Усиевича, раздался страшный грохот. Что-то полыхнуло и взорвалось. В соседних домах задрожали окна, правда, стёкла не вылетели.

Анна Михайловна вздрогнула, проснулась окончательно и, увидев всполохи огня за окном, заголосила.

— Война! Петя, война!

Старичок, тоже проснувшийся от взрыва, зашевелился и поднялся с кровати, кряхтя и кашляя.

— Анюта, война началась шестьдесят два года назад, — он назидательно поднял палец. — И успела закончиться. У тебя уже склероз, моя старушка!

В комнату ворвался внук. У него был выпускной вечер, и он только что вернулся, даже не успел принять душ.

— Теракт! — завопил он. — Вы слышали? Слышали, как взорвалось?!

Антошка рванулся к окну и отдёрнул штору. Старички тоже быстро оказались у окна, и наконец-то увидели то, что произошло. Напротив дома полыхала автозаправка, принадлежащая холдингу « Терра — нефть». Неоновые буквы плавились и отваливались одна за другой под действием огня. Зрелище было впечатляющим.

— Опять разборки, — разочарованно произнёс Антон. — Это не теракт…

— Эх, молодость, — покачал головой дед. — И слава Богу, что не теракт! Мало их было, что ли?

Они замолчали. Сосед этой семьи погиб при штурме захваченного чеченцами здания на Дубровке, в котором проходил мюзикл «Норд — ост»…

— Это уже третья, — зевнул дед. — Заправки «Терра — нефть» горят одна за другой. Наверное, чего — то не поделили с конкурентами…

Он взял трубку телефона и кратко сообщил в милицию о случившемся.

Анна Михайловна с уважением взглянула на мужа. В отличие от него она не читала газет, чтобы не расстраиваться под воздействием негативной информации, которая бросалась в глаза прямо с заголовков.

— Давайте спать, — предложила бабуля, — мы же в их войнах не участвуем! А мне завтра с правнуками сидеть, Танюшка попросила…

Двумя месяцами ранее.

Жанна была вне себя от злости. Надо же, эти англичашки не понимают ни слова по-русски! Мало того, они даже не потрудились пригласить переводчика, хотя прекрасно видят, что перед ними представительницы иной державы! Но нет, этот кретин в чалме, натуральный индус, засыпал её вопросами. И откуда он такой взялся, ведь Индия — это тоже не член Евросоюза. Откуда в Лондоне, на паспортном контроле — индус из иммиграционной службы? И как он смеет так грубо разговаривать? Эта ситуация так повлияла на девушку, что она даже не замечала великолепной погоды, солнца, заливающего аэропорт тёплым светом и заставляющего пассажиров жмуриться и чуть ли не мурлыкать. Ведь всех их пугали серой и промозглой английской действительностью.

— Деточка, не злись так, — Камилла Аскеровна поправила платок из тончайшего шёлка от Ив Сен Лорана, и преданно улыбнулась индусу. — Когда ты сердишься, то покрываешься красными пятнами, а это нехорошо для молодой девушки!

Она с любопытством оглядывалась, стараясь запечатлеть в памяти аэропорт Хитроу, в котором не была никогда в жизни. Камиллу Аскеровну абсолютно не смущал тот факт, что, совершив перелёт из Москвы в Лондон, они отстояли в очереди минут сорок, в то время как граждане Евросоюза, как белые люди, просто проходили мимо таможенной стойки и показывали паспорта. Всем остальным представителям стран бывшего соцлагеря и Латинской Америки приходилось толпиться в длиннющей, похожей на змею, очереди, и с замиранием сердца ждать.

За свои 83 года Камилла Аскеровна научилась ждать, поэтому её ни капли не волновала унизительность положения, в которое попали они с внучкой. Когда, наконец, подошёл их черёд, индус долго пялился в их документы, а потом принялся задавать вопросы. И всё бы ничего — а вдруг он задавал обычные, стандартные вопросы, но задавал — то он их на английском языке! А, как оказалось, зря Малик—оглы, сын Камиллы Аскеровны и по совместительству отец Жанны, приглашал в своё время к дочери репетитора. Жанна так и не смогла выучить даже программу для туриста, оказавшись абсолютно не способна к усвоению чужой речи. И это было удивительно и непостижимо для Малика, привыкшего считать свою дочь — вундеркиндом, гением. Тем более если учесть, что в свои двадцать лет Жанна в совершенстве знала компьютер, легко ломала любые программы и скачивала недоступную для простых смертных информацию. Самое уникальное в этой ситуации было то, что сложные английские слова и выражения, связанные с компьютером или «крэком» — взломом, Жанна запоминала с первого раза…

— Почему он не говорит по-русски? — бушевала она. — Это же отвратительно — торчать в очереди почти час, а потом подвергаться допросу…

— Девушка, не волнуйтесь так, — раздался голос сзади, из очереди, — лучше вести себя спокойно, иначе он может доставить вам массу неприятностей!

— Да как я могу вести себя спокойно? — взорвалась Жанна. — Я же не понимаю, о чём он меня спрашивает!

— Он должен знать русский, — удивился тот же голос, и из толпы показался симпатичный парень. Он протиснулся ближе к Жанне и, подозрительно уставившись на индуса, задал ему вопрос на английском. Тот быстро ответил.

— Его коллега, знающий русский, отошёл на полчаса. Вы можете подождать… Он извиняется…

— Ещё полчаса? — перебила его Жанна. — Ну уж нет! Я лучше вернусь домой!

Жанна была очень вспыльчивой и резкой девушкой, несмотря на юный возраст. Из-за трудного характера у неё не было подруг, и вообще в общении её сложно было назвать приятной особой. Она обычно рубила сплеча, говорила откровенно обо всём на свете, не страшась ранить собеседника и забывая о таких понятиях, как женская хитрость и гибкость. Тем более что со своей яркой, привлекательной внешностью она могла добиться гораздо большего с помощью улыбки, нежели вопя на весь зал. Но, кроме бабушки, ей некому было об этом сказать, а бабушку Жанна не очень — то слушала.

Индус, видимо, потерял терпение, и, схватив девушку за локоть, указал ей на какую-то дверь.

Парень, быстро сориентировавшись в ситуации, затарахтел на иностранном языке. Индус нехотя отпустил руку девушки. Молодой человек скороговоркой стал задавать ей вопросы, и переводить их индусу. Зачем она прилетела в Лондон? Чем она занимается в России? Где она остановится в Лондоне? Кто оплатил эту поездку?

Жанна отвечала, крепко сжав кулаки и впившись ногтями в кожу, чтобы не броситься на этого сукиного сына, и не расцарапать ему лицо и не сорвать жуткую чалму. Лишь, отвечая на последний вопрос, она немного расслабилась. Кем приходится ей эта пожилая женщина? Камилла Аскеровна от негодования открыла рот. Её назвали пожилой женщиной? Её? В то время как ей всего лишь 83 года?

— Какой негодяй, — громко заявила она, и в очереди стали улыбаться. — Так оскорбить женщину!

Неизвестно, до чего бы дошло, но тут индус, насупясь, отпустил их. Жанна, забыв поблагодарить практически спасшего их парня, ринулась вперёд, схватив бабулю за руку. Они выскочили, наконец, из аэропорта и вздохнули спокойнее. Камилла Аскеровна тоже была возмущена не меньше Жанны, но вовсе не тем затруднительным положением, в которое они чуть не попали.

— Какая наглость, — бормотала женщина. — Какая невоспитанность!

Жанна сдержанно улыбнулась. Ну конечно, бабуля — милейший человек, пока не затрагиваешь вопрос её возраста. На этом месте она жеманно улыбается и произносит банальную фразу о том, что неприлично спрашивать возраст у женщины. Собеседники обычно теряются, ведь неприлично спрашивать возраст у женщины, а не у бабушки…

— В метро я не поеду, — Камилла Аскеровна обиженно поджала губы, увидев указатель со словом «Андеграунд». Это было одно из пятнадцати слов, которые она знала на английском языке.

— Ладно, — пожала плечами Жанна. — Багажа у нас немного, так что могли бы проехаться и в метро, но, если ты не хочешь, поедем на автобусе!

— Ну нет, — бабуля вырвала руку из ладони внучки, — ещё чего не хватало! Бери такси!

— А куда вам? — раздался мужской голос.

Возле них стоял тот самый парень, с помощью которого они всё же прошли паспортный контроль.

— В гостиницу, — бесхитростно пояснила старушка. — Надо бы отдохнуть после перелёта, принять ванну…

— Ну, более-менее приличную гостиницу можно найти в Паддингтоне, — начал парень.

— Нам не надо более-менее, — сухо отрезала пожилая дама, — нам надо самую лучшую!

Она всё ещё была под воздействием некорректного поведения служащего аэропорта, поэтому по-детски злилась.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мила, уставившись в зеркало, тупо смотрела на своё отражение. Откуда-то уже появились первые морщины, и глаза — тусклые, как у дохлой рыбы. Уголки губ тягостно опустились вниз, словно она играет роль вечного плакальщика Пьеро. И кожа какая-то несвежая, хотя она только вчера была у косметолога. Впрочем, что тут удивительного, она уже и не девочка, тридцать лет ей исполнилось на прошлой неделе. Кроме того, приходится накладывать на себя столько грима, что не справляются даже самые лучшие косметические средства. А мимика! Без неё на сцене — никуда, вот и приходится Миле наблюдать процесс появления морщин в таком, совсем « не морщинистом» возрасте. Как же ей надоело гримироваться чуть ли не каждый день, выходить на сцену и корчиться под дурацкую музыку, активно под неё подвывая! Но никуда не денешься — такая у неё работа, чёрт бы её побрал! Девять лет назад, когда Мила начинала петь, ей этого страстно хотелось — и кривляния на сцене, и вокальных уроков у маститых преподавателей, и даже мучительный процесс гримирования не доставлял ей неприятных ощущений. Но прошло девять лет, и всё это ей осточертело. Теперь Миле хотелось бы приезжать на тусовки только в качестве почётного гостя, а не для увеселения публики. Хотелось бы бывать в казино, только чтобы развеяться, и потратить кучу денег, а не для того, чтобы строить глазки со сцены подвыпившим гулякам. Хотелось бы позволить себе иногда спать по ночам, но ведь концерты в основном проходят за полночь. В общем, ощущение у Милы было двойственное. С одной стороны, она бы хотела оставить всю эту полуночную жизнь, но частично, тогда, когда ей хочется, а не когда позовут на концерт, а с другой — она ей уже порядком надоела. Миле хотелось новшества. Мало того, она даже знала, какого именно.

Людмила Ковалёва, сценический псевдоним которой звучал: Мила Илиади, хотела выйти замуж. И только в этом случае она одним ударом убивала двух зайцев. Её жених, сын известного олигарха, не стал бы заставлять её отрабатывать концерты. Она бы перестала петь, но не потеряла то, что имеет. И тусовки, и знакомства — всё осталось бы при ней. Только теперь она участвовала бы в них с другой, противоположной стороны, нежели ранее: со стороны зрителя — обывателя. Она бы отдыхала, потягивала текилу, и наблюдала, как на сцене корчатся в причудливых танцах всё новые и новые певицы, старательно развлекая публику и отрабатывая свой гонорар.

Кстати, это тоже один из моментов, по которым ей требуется скоропостижный отдых на всю оставшуюся жизнь: новые певички наступают ей на пятки. Их развелось так много, и все они — едва успели оторвать аппетитные попки от школьной скамьи. Так что Миле с ними не тягаться. У них, надо признать, и голоса несравненно лучше, и хватка жёстче, юность позволяет плясать и петь всю ночь, и принципов — полный ноль. Через постели продюсеров и пожилых бойфрендов эти девочки оказываются на вершине горы, тогда как Мила постепенно скатывается к подножию. Пару лет как её перестали приглашать в крупные, элитные клубы. Сцены последних плотно заняты всё теми же девочками. Теперь она работает в основном в небольших клубах и казино. Ни тебе сольников, ни концертного зала «Россия», ни гастролей… За последние пять лет — ни одного хита. «Так чего же ты хочешь, спросил продюсер, — радуйся, что ещё хоть куда-то приглашают.»

Мила бы давно поменяла продюсера, да вся беда в том, что он по совместительству — её отец. А отца-то не поменяешь! Всё равно он будет напутствовать её, заваливать нудными советами, упорно лезть в её жизнь и так далее. И, потом, её отец — неудачник. Он пытается что-то делать, но всё у него выходит наперекосяк. И вдобавок, если смотреть в глаза правде, ни один стоящий продюсер не предлагает ей свои услуги. Видимо, считают её бесперспективной. Но она отнюдь не такая!

Мила решительно откинула с лица пергидрольный завиток, выбившийся из-под полиэтиленовой шапочки, и ещё раз прошлась тампоном, наполненным косметическим молочком, по лицу. Она и так сумела продержаться долгих девять лет! А сейчас просто устала. Ей требуется отпуск — долгий — долгий, чтобы нежиться под ласковым солнышком, глотать коктейли и ни о чём не думать, кроме меню на обед, ничего не видеть, кроме тропических растений, ничего не слышать, кроме прибоя. Но — вот беда, если она уедет на пару месяцев, даже то небольшое количество предложений, поступающих от администраторов клубов, иссякнет. В шоу-бизнесе можно отдыхать только на заслуженной пенсии.

Мила вздохнула и с трудом поднялась. Всё тело болело — она только что целый час лихо отплясывала на одиннадцатисантиметровых шпильках, принимала шикарные позы, необходимые для каждой из песен, и пыталась вытянуть себя за волосы из болота, как Мюнхгаузен. Посетители клуба «Сова» сидели за столиками, вяло жевали, и никто не подхватил её призыва танцевать под её песни. Никто, кроме одной пьяной девицы, которую, впрочем, с танцпола тут же забрал парень бандитского вида.

— Ну и отстой, — услышала она от двух девчонок, сидящих прямо возле сцены.

Эти проститутки стреляли глазками по сторонам в надежде выцепить очередных денежных мешков, и даже они не вышли на площадку для танцев, чтобы показать себя во всей красе. Значит, кривляния и старания Милы никого не вводят в заблуждение. Песни её — на самом деле полное дерьмо. Только вдуматься: « Я тебя целую, и иду танцую. Ты меня целуешь, и идёшь танцуешь…» Но ведь дело не в словах, если на то пошло! Вон « Пальцы веером», мальчиковая группа, тоже поют: « Поцелуй меня везде, ведь шестнадцать мне уже…» И ничего, между прочим, прокатывает. И концерты у них, и аншлаги, и гастроли…

Может, дело вовсе не в словах? А в чём тогда? Мила отбросила тампон, сняла шапочку, защищающую волосы во время косметических процедур, и затрясла головой. Разве она дурна собой? Нет, имидж типичной певицы — осветлённые до белизны волосы, тонкое лицо, почти прозрачная кожа, синие глаза, по-кукольному широко распахнутые… Так в чём же дело?

В дверь гримёрки постучали. Ну конечно, это принесли гонорар!

Мила быстро приняла эффектную позу.

— Войдите, — томным сопрано почти пропела она.

В дверь протиснулся маленький лысый человечек. Он действительно держал в руках конверт. Мила ловко выхватила его и по привычке пересчитала купюры.

Певица нахмурилась, не досчитавшись двухсот долларов, и пересчитала ещё раз. Так и есть, вместо пятисот долларов, которые она получала за часовое выступление в этом клубе, в конверте лежало триста.

— Я чего-то не понимаю, — медленно произнесла Мила совсем другим голосом.

— Простите, это не я решаю, — вспотел толстяк, — если бы я, то мы бы платили вам гораздо больше…

Мила брезгливо уставилась на него.

— Передай своему управляющему, что он урод. Понял?

Лысый кивнул. Дрожащими пальцами он вытащил из кармана визитку и протянул её певице.

Мила откинула голову назад и расхохоталась во всю великолепную, свежепоставленную челюсть.

— Засунь себе её в ж…. понял? Я ещё не настолько вышла в тираж, чтобы прыгать в постель к первому встречному, пусть даже и такому красавчику.

Она вновь окинула взглядом толстяка и покатилась со смеху ещё больше. Теперь её мало интересовали управляющие ночных клубов и их «шестёрки». Хватит уже плясать под их дудку и унижаться, соглашаясь принимать «копейки» за выступления. Ей надоело зависеть от этой шушеры. Она приняла решение, и точка. Она должна выйти замуж, и она выйдет, за Павлика, друга детства. Он на следующей неделе как раз прилетает из Англии, и остаётся в России. А если учесть, что пять лет назад у них был бурный роман, то ей будет совсем нетрудно заманить Павлушу в свою койку. Он и опомниться не успеет, как вылезет оттуда с обручальным кольцом на руке. Кстати, об обручальном кольце…

Мила вспомнила, что недавно она гуляла по торговому центру на Манежной площади и видела там отличные ювелирные изделия. Павлик не жадный, выложит и пару десятков тысяч баксов за обручальное колечко с бриллиантом. Он, мягкий, тонкий и деликатный, не станет ограничивать общение жены, и не будет протестовать, если она будет веселиться по клубам со своей компанией заядлых тусовщиков. Павлик не будет скаредничать, и выделять ей мизерную сумму на недельные расходы, как это делает её отец. Если сказать по правде, сумма вовсе не была мизерной, но это для обычной женщины. Певица же отнюдь не считала себя обычной.

Мила повеселела. Она больше не казалась себе усталой, морщинистой девушкой неопределённого возраста. Она была красавицей, яркой, умной и дальновидной. И эта её дальновидность подсказывала ей, что на сей раз Мила приняла верное решение. Она выйдет замуж за Павлика! Только надо не забыть известить его об этом…

— Толик, милый, пора спать, — Любовь Андреевна заглянула в кабинет мужа.

Тот нехотя оторвался от ноутбука и покосился на дверь. Приход жены означает, что работа на сегодня закончена. Так повелось с самого начала их супружеской жизни, а стаж, слава Богу, почти тридцать лет. И Анатолий Максимович не видел смысла менять этот раз и навсегда установленный порядок. Хотя, признаться, порою его так и подмывало схитрить: к примеру, когда Люба уснёт, он может потихонечку встать, надеть халат и на цыпочках прошествовать в кабинет.

От этого шага его удерживало только одно: возможная расплата. Он знал, что Люба не будет кричать, она в жизни не повысила голос ни на него, ни на сына. Она вообще ничего не скажет, только заплачет. Тихо, без надрыва и показухи, так, чтобы он не увидел. Но он будет знать, что она плачет. И это рвёт ему сердце гораздо сильнее, нежели бы она кричала и ругалась и стучала кулаком по столу.

Анатолий Максимович вздохнул, потянулся и, наконец, поднялся из-за стола. Работа осталась незаконченной, значит, завтра предстоит встать пораньше. Ведь с самого утра — важное совещание по слиянию двух крупных нефтяных компаний. Пока что совещание предварительное, но всё равно следует хорошенько к нему подготовиться.

Анатолий Максимович Резник, руководитель нефтяной компании «Терра — нефть», был скромен до неприличия. Так уж повелось с самого его детства, и продолжалось до сих пор. А, так как в следующем году ему должно было стукнуть пятьдесят, то, следовательно, нечего было и предполагать, что в жизни Резника что-то изменится.

Жена это поняла уже давно, и смирилась. Хотя поначалу и противилась: ей было непонятно, как, имея миллионы долларов на счетах, не пользоваться теми благами, которые даёт богатство? Или пользоваться так, чтобы об этом никто не знал? Но, прожив почти тридцать лет с этим человеком, она настолько впитала в себя его образ жизни, что с некоторых пор подобные мысли попросту не приходили ей в голову. Она уже много лет не спрашивала мужа, отчего он работает по ночам, почему вынужден принимать антидепрессанты и добавки, способствующие появлению жизненной энергии. Отчего ему не отдыхается на островах, куда она обожала летать вместе с мужем? Отчего он если и уезжает из России, то только по делам, как, к примеру, в конце марта, когда он улетел в Вену на международную конференцию «Нефть и безопасность»? Он даже не взял с собой жену, хотя она обожает этот чудный город с его волшебной атмосферой сказки и вкуснейшими кондитерскими пирожными! Чего стоит один фирменный торт «Захер»!

Отчего, имея столько денег, он всё работает и работает, словно робот, в то время как может позволить себе вообще не работать ни дня, плюнуть на всё, уехать в приличную, цивилизованную страну с хорошим климатом и жить там припеваючи.

Любовь Андреевна уже давно не задавала таких вопросов ни мужу, ни себе. Она приняла его образ жизни вместе с ним, и была удовлетворена той жизнью, которую они вели. Она постаралась понять мужа, и была за это вознаграждена удивительной атмосферой, царящей в семье. Только благодаря её стараниям муж не изменял ей с молоденькими девочками, как это делает большинство состоявшихся мужчин среднего возраста. Только благодаря этой атмосфере сын напрочь отказался учиться за границей, чтобы не расставаться с родителями, предпочтя МГУ Йеллю, Гарварду, Оксфорду и Кембриджу. Впрочем, всё-таки в Кембридж Павлик попал — на курсы совершенствования английского.

Язык Павел Резник знает отлично, у него здесь были лучшие преподаватели и репетиторы, но всё-же Любовь Андреевна смогла убедить его закончить и курсы. Сказать по правде, она просто надеялась, что, посетив Англию и проведя там год, Павлик будет очарован, и останется в этой милой чопорной цивилизованной стране с её традиционными пятичасовыми чаями и другими традициями, которых англичане строго придерживались. Но её чаяния не оправдались: Павел стремился домой. Конечно, сердце матери исполнено радости от предстоящего возвращения единственного сыночка, и всё-же она была бы спокойна, если бы Павлик жил в другой стране.

Россия — дикая, населённая невоспитанными людьми, стремящимися получить мгновенную наживу, опасна для детей богатых родителей. Любовь Андреевна и сама давно бы переехала куда-нибудь, но муж категорически против. Он — патриот…

Наблюдая, как муж неуклюже укладывается в постель, женщина с грустной улыбкой подумала, что это слово — патриот — в последние годы стало носить негативный оттенок. Кто может остаться патриотом в стране, в которой безумствуют террористы, в которой погибают ни в чём не повинные люди, в стране, которая не может много лет решить проблему с Чечнёй в то время как чеченцы приезжают в Москву, строят рестораны и богатеют за счёт русских. А потом на эти деньги покупают оружие и воюют против наших мальчиков?!

Если бы Анатолий Максимович узнал, о чём думает жена, то безумно бы удивился. Он всегда считал её разумной и спокойной женщиной, не стремящейся к каким-либо высотам или несбыточным желаниям. Люба не была мечтательницей — никогда в жизни! Но на данный момент Резнику было не до жены. Он переживал за собственное детище — свою компанию. Если всё пройдёт удачно, то уже осенью «Терра — нефть» исчезнет, а вместо неё появится « ТерраСик» — крупнейший нефтяной холдинг страны.

К слиянию «Терра — нефть» и нефтехимической компании « Сикбур» он готовился давно, но до конца так и не верил, что его планы осуществятся. И вот, поди ж ты, практически всё на мази. Осталось ещё два — три штриха, и дело можно назвать завершённым. А ведь именно «Сикбур» совсем недавно получил лицензию на разработку очень крупного месторождения! Единственное, что смущало Резника — это название новой, полученной в результате слияния, компании. «ТерраСик» — как-то несолидно, по-детски. Напоминает слова «терраса» и «карасик». Но делать нечего — почему-то акционеры «Сикбура» поставили такое название во главе угла. Уже засыпая, Анатолий Максимович подумал, что, в конце концов, не название определяет работу холдинга, а активы. А активы были, прямо скажем, очень даже ничего…

Мила припарковала свою «ауди» у дома Валерия. Она не предупредила его о приезде, но, в конце концов, имеет же она право на отдых! А сейчас ей, как никогда, требовалась релаксация. Ей хотелось пожаловаться на менеджеров клуба, в котором она выступала в последнее время, на постоянную усталость и вообще, на всю свою паршивую жизнь. Конечно, она понимала, что Валерик не слишком подходил на роль слушателя. Но уж, во всяком случае, он мог бы её утешить — по-мужски. А это то, чего ей так хотелось сегодня.

Мила щёлкнула сигнализацией, и вошла в подъезд. Привычно кивнула консьержке, вошла в лифт и поднялась на двенадцатый этаж. Сначала хотела позвонить в дверь, потому что копаться в сумочке, и искать ключи было лень, но потом она передумала, решив устроить любовнику сюрприз.

Мила вошла в холл, повесила кожаный пиджачок от Дольче и Габбаны на вешалку, и крикнула:

— Зайчик, ты где?

В квартире царил полумрак, наверное, Валерик дремлет под телевизор. Она сама недавно купила ему тарелку НТВ+. Так что теперь телевизор у парня работает круглосуточно.

— Валерик, — пропела Мила, — это я, просыпайся!

Она вошла в спальню, и действительно в тусклом свете светящегося экрана увидела лежащую на огромной кровати фигуру. Услышав голос подруги, парень вскочил:

— Это ты? Почему не позвонила?

— У меня есть ключи, зачем же звонить в дверь? — удивилась Мила.

— Да нет, — досадливо отмахнулся он, — почему ты не позвонила по телефону, не предупредила?

— Я заехала к тебе спонтанно, — пояснила певица и приблизилась к нему. — Моё солнышко, я так соскучилась…

Она обняла его и приготовилась было поцеловать, как вдруг краем глаза уловила лёгкое движение на кровати. Она резко отодвинулась от парня. Сразу же стало понятным недовольство Валерия.

Мила щёлкнула выключателем и повернулась к неверному возлюбленному.

— Ну ты и козёл! Тебе меня было мало, завёл себе потаскушку? А кто будет оплачивать твои счета, Казанова?

— Да уж как-нибудь разберёмся, — раздалось с кровати хрипловатое меццо — сопрано.

Мила, не поверив своим ушам, подошла поближе. Уставившись на шикарную блондинку, вольготно раскинувшуюся на чёрных шёлковых простынях, купленных Милой в прошлом месяце, теперь она не могла поверить своим глазам.

— Мама! — воскликнула она. — Это ты?!

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Вот это — Харродс? — Жанна была разочарована.

Она столько читала о знаменитом, крупнейшем и самом дорогом магазине Европы, что представляла его себе совсем иначе. А этот шестиэтажный комплекс, выполненный в неоклассическом стиле с элементами раннего модерна, отделанный красной терракотовой плиткой, не внушил ей тех особых чувств, которые, по её мнению, должен был бы вызывать.

— И подумать только, — продолжала она, — что этот магазин — собственность Аль Файеда!

— Видишь башенку с куполом? — подхватил Павел. — За ней прячется вертолётная площадка, на которую прилетает вертолёт Аль Файеда рано утром. Все жители окрестных домов постоянно жалуются на шум.

— Заплатил бы им, — пожала плечами девушка, — и дело с концом!

— Если бы он платил всем желающим, — возразил Павел, — то вряд ли стал бы одним из самых богатых людей в мире!

Он с удовольствием разглядывал свою новую знакомую. Она была похожа на принцессу из восточных сказок: длинные чёрные шёлковистые волосы были небрежно переброшены на одно плечо, тонкий профиль с горбинкой на носу горделиво сидел на тонкой, изящной шее, а глаза — миндалевидные, чуть раскосые, иссиня-чёрные, как спелые смородины, с интересом взирали на мир. Павел мгновенно увлёкся этой Шахерезадой, в тот самый момент, как только её увидел. А теперь, по прошествию двух дней с момента знакомства, был просто покорён ею.

Несмотря на кажущуюся хрупкость, в этой юной девушке чувствовалась сила. В ней был стержень, тот самый, которого не имел Павел. И это было для него внове — хрупкая, и одновременно сильная девушка. Он никогда не встречал таких, в его мире все девушки были слабые и женственные, или казались таковыми. Так уж было принято: мужчина должен быть сильным, женщина — слабой. А Жанна не боялась показаться сильной и уверенной, она была естественной. Именно на это клюнул Павел. Очарованный, он помог им с бабушкой подобрать гостиницу.

Камилла Аскеровна рвалась в «Хилтон», но этот отель, что в Грин Парке, что в Гайд парке, оказались четырёхзвёздочными, что показалось Камилле Аскеровне недостойным. Перед поездкой она много читала об Англии, и выяснила, что в четырёх звёздах может не быть ванны. Так что старушка сочла Гросвенор Хауз Меридиен более приемлемым вариантом. Так что вся компания, включая Павла, поселилась в элегантном здании на Парк Лейн.

По правде сказать, Павлу срочно требовалось вернуться в Кембридж, но он не мог заставить себя оторваться от Жанны. Может быть, ему удастся уговорить её съездить вместе с ним, в конце концов, это не так далеко, не более двух часов езды!

— Мы так и будем стоять перед входом в магазин? — Жанна скорчила недовольную рожицу.

Павел опомнился и галантно уступил ей дорогу в «Харродс».

— А знаешь, как звучит его девиз? — заторопился он. — «Всем, каждому, и абсолютно всё!»

— И за очень большие деньги, — добавила Жанна.

Павел расхохотался. Он уже знал, что не захочет расстаться с этой девушкой ни здесь, в Лондоне, ни в Москве, куда они тоже вернутся вместе. Как ему повезло, что эта красавица живёт в Москве, а не в другом российском городе!

Жанна тревожно поглядывала на бабушку. Та с упоением разглядывала вещи, ахая при взгляде на ценники. В принципе, Жанна не была большой любительницей шопинга, и в «Харродс» согласилась пойти только из-за Камиллы Аскеровны. Конечно, бабуля и сама бы прочесала все триста тридцать отделов универмага, но Жанна боялась неприятностей. Вернее, опасалась. Перед этим всё утро она вправляла мозги шустрой родственнице и рассказывала о правилах поведения в подобных местах. В конце концов пожилая женщина рассерженно воскликнула:

— Яйца курицу не учат! Чего ты кудахчешь с утра пораньше, словно я в первый раз в жизни иду в магазин?!

— Ну, смотри, — пригрозила внучка, и бабушка отвернулась, словно не поняла, о чём идёт речь.

Теперь же Камилла Аскеровна копошилась среди вешалок с одеждой и бормотала:

— Ах, какая жалость, что здесь нет Тофика! Даже не знаю, подойдут ли ему эти джинсы, он такой модник! Жанна, как ты думаешь, мне купить Малику вон ту толстовочку?

Жанна разъясняла Павлику, кто есть кто в её огромной семье, и он честно пытался запомнить, что Малик Гусейнов — это отец Жанны, Тофик и Рафат — её двоюродные братья, сыновья её дяди с неприятным для русского человека именем Шахид. А Шахид, стало быть, родной брат Малика, и сын Камиллы Аскеровны, так же как и сам Малик.

Но, как ни силился Павлик, азербайджанские имена тут же повылетали из его головы. К тому же по большому счёту его мало интересовали родственники этой восточной красавицы. Главное — что у неё самой привычное для уха русского имя.