Ступников

Я сел на край кровати. Сначала было желание проанализировать ту информацию, что получил сегодня. Этот гусь из прокуратуры не просто так прыгал на нас. Тема получит свое развитие. Получит. Но чуть позже. Он наберется сил. И сам, или из-за угла, руками «верхних» руководителей, но устроит нам пакость. Не было сил. Устало, не торопясь, снял ботинки. Эх, просушить бы их! Начни их выкручивать, как белье после стирки, и польется вода. А носки, казалось, истлели на ногах, хотя надел их вчера чистыми. Надо постирать. А как же солдаты? Они же в портянках? Портянки, оно понятно, перемотал сухим концом, но и их один черт надо стирать.

Мысли путались. На кой мне сдались эти портянки? А раньше как воевали? В годы Великой Отечественной? Я и спал и не спал. Забытье, дрема. Как еще это обозвать? Сумасшествие.

Отчего-то я постоянно провожу аналогии, параллели с Великой Отечественной войной. Пытаюсь сравнивать, что именно и как происходило тогда и сейчас — здесь!

Мы толком-то правду и про Отечественную войну не знаем. Только те, кто там был, могут нам рассказать. И, наверное, поэтому я постоянно веду немой диалог с соседом по даче, фронтовиком. Вспоминаю его нехитрые истории. В память солдата врезается не то, что он участвовал в каком-то громадном сражении. А то, как именно это было, что происходило вокруг него самого.

И снова мне вспомнилось, как мои предшественники — сотрудники СмерШа отправили его в СССР из Норвегии, воспротивились особисты женитьбе солдата на беременной аборигенке.

И попал дед в далеком уже 1945 году в Мурманскую область. Нес службу по охране ЛЭП (линия электропередач). Вдвоем они несли службу. Участок ответственности — 20 км. День-ночь, бредешь по просеке, смотришь, чтобы никто не подключился к ЛЭП, не спилил опору, или еще какую пакость не устроил. Скучно. Однообразно. Готовили по очереди из завезенных продуктов. Каша «кирзовая», да овощи сушенные. Летом грибы были, а зимой? Зверя война распугала, не взять зверя. Несколько раз зайцы в петли попадались. Вот тогда и был праздник живота.

И начали солдаты осматривать окрестности. Может нора звериная попадется, или еще чего полезное сыщется.

И нашлось! Кто ищет, тот всегда найдет! Найдет и перепрячет! Нашли они со своим напарником немецкий ДОТ (длительная огневая точка). В скалу был спрятан. Просто так его не возьмешь. Справа и слева проходы между сопок — спереди ровная площадка. Все простреливается из пулеметов. Сзади и сверху — скала. С воздуха надо очень постараться, чтобы разбомбить это укрепление. И замаскировано инженерное сооружение тоже было будь здоров! Не сразу и поймешь, что там что-то есть.

Но заметили его наши солдаты и пошли. Шли аккуратно на снегоступах, под снегом могли быть и мины. Подошли. Дверь прикрыта, но не закрыта. Было видно, что покидали немцы в спешке свое логово. Вещи раскиданы, оружия-патронов много. Бежали, чтобы не попасть в «мешок» советских войск. Не пошли русские этой дорогой, а немцы их ждали, надолго могли задержать войска, но так и не пригодилась им эта длительная огневая точка.

Вещи мало интересовали наших героев. Главное — кухня. На плите стояла полная кастрюля каши с мясом, но за давностью лет высохла она, и плесень, что поселилась на ней, тоже высохла.

Зато консервов было множество. Был сделан погреб с ледником, а там — мясо! И ничего не сделалось этому мясу! Стали искать друзья спиртное. И нашли. Маленькая каморка и дверь закрыта на ключ. Если закрыто — значит там что-то ценное! Разломали дверь. А там — бочонок рома для офицеров и двухсотлитровая бочка со шнапсом. Не водка, не спирт, а немецкий шнапс. Сгодится!

И начали они перетаскивать все это добро-богатство на самодельных волокушах в свою землянку. Забили ее доверху. Четыре дня таскали. Пять километров туда, пять — назад. Плюс Север, мороз за минус тридцать давит, нехватка кислорода.

Шнапс таскали в чайниках и кастрюлях. Всю посуду у немцев взяли. А потом уже прикатили пустую бочку и перелили. Немного отлили и спрятали в снегу неподалеку, туда же зарыли бочонок с ромом.

Своим друзьям — соседям по участкам слева-справа, отлили спирта, отсыпали консервов, оттащили, складировали под «пограничной» опорой передач.

Слух о богатстве, которым располагал мой дед-сосед разнесся мгновенно по опорам ЛЭП. И потянулись ходоки вереницей. На каждый пост дед наливал чайник шнапсу, а за продуктами посылал в ДОТ.

Но командование тоже услышало про богатство. И солдаты пьяные стали попадаться, да еще и просить, чтобы им каши «дробь 16» подвезли. Приехали. Тот шнапс, что в бочке оставался, быстро конфисковали, продукты в землянке не тронули, но все добро, что немцы в ДОТе бросили, прибрали и вывезли. А дед с напарником еще долго не спеша потягивали трофейный ром, а когда закончился — перешли на остатки шнапса.

Дед рассказывал эту историю и закрывал глаза, вновь переживая те времена. Ром, по его словам, был восхитительный. Рассказывал, что однажды даже ездил в те места в семидесятых годах. Но так и не нашел ни своей землянки, ни ДОТа, многое изменилось и ЛЭП там больше на деревянных столбах не стоит.

Эх, мне бы сейчас в такую же земляночку с бочонком рома, годовым запасом консервов. Ни тебе чеченцев, ни бандитов, ни их пособников. Только природа. И спать можно пока не посинеешь.

А потом… Потом как будто свет в голове выключили. И я уснул.

Разбудил меня громкий рык Калины. Он за что-то отчитывал дневального. Судя по высказываниям и междометиям, получалось, что провинность была пустяшная, только вот ревел Андрей Калинченко как белый медведь в жаркую погоду.

Убил бы гада!

Он распахнул дверь и заорал с порога:

— Саша, вставай!

— Иди на хрен! Я только лег! — буркнул я, натягивая одеяло.

— Меня чеченский прокурор допрашивал! — он сдернул с меня одеяло.

— Пошли его туда, куда я тебя послал! Уйди, сволочь! — я уже понял, что поспать не дадут. Сел на край кровати, протер глаза, растер лицо.

— Я пойду умоюсь, а потом тебя послушаю.

— У тебя выпить есть? — Калина обшаривал глазами комнату-кабинет в поисках спиртного.

— Ты только для этого меня разбудил? — я начинал злиться. — Тебе здесь что — винная лавка?

— Нет, просто чекисты пьют меньше, чем простые военные. У вас должна быть чистая голова…

— Руки должны быть чистыми! — ответил я. — Чтобы заразу не подцепить. А голова должна быть холодная…

— Ага, а ноги должны быть теплыми, — парировал Андрей.

— Сердце должно быть горячим. Про остальные органы человека «Железный Феликс» ничего нет говорил, — ответил я, умываясь водой из графина.

— Так у тебя есть выпить? — настаивал Калина.

— Выпить есть! — жестко ответил я. — Но если ты мне расскажешь, что разбудил меня из-за какой-то фигни — не получишь ни капли. На твоих глазах выпью стопку, запью кофе и уберу бутылку. Понял?

— Ну, ты и садист! — уважительно отозвался разведчик. — Я бы так не смог. А ты знаешь, что питие в одиночку — это первый признак алкоголизма?

— Ну-ну. А безалкогольное пиво — первый шаг к резиновой женщине. Ты это знаешь?

— Пиво безалкогольное не пью. Это извращение. — Андрей скорчил гримасу.

— Рассказывай, а я подумаю, сэкономить мне спирт или нет. — Я причесал волосы и усы, потом закурил.

— Вызывали меня к начальнику штаба, а там этот старлей. — Андрей показал, какого росточка этот прокурорский работник.

Оно и понятно, что при его медвежьей комплекции чеченский следователь смотрелся пигмеем.

— Ну, этот и спрашивает у меня, мол, а кто руководил операцией?

— И кто руководил? — спросил я.

— Как кто? — удивился Андрей. — Конечно же ФСБ!

— Сдал, значит, нас. Понятно. Минус одна стопка. Давай дальше. — Я понимал уже, куда клонит этот чеченский следователь.

— Но-но! Ты так не говори. Ишь ты! «Минус одна стопка!» Я так тебе больше ничего не скажу!

— А я тебе ничего не налью. Алкоголик-тунеядец. Мало того, еще и «стучит» в прокуратуру!

— Так там были и русские прокурорские. Они с Ханкалы приехали с предписанием или постановлением. Короче, с бумагой приехали. Ни командир, ни начштаба ничего сделать не могли.

— Тоже понятно. Перевели «стрелки» на нас.

— Так затея-то ваша!

— А ты что — испугался?

— Нет. Как было дело, так я и говорил. За спиной у этого чеченца сидел прокурорский, но наш — русский, он корчил рожи, когда я что-то не то нес.

— Значит и в прокуратуре есть нормальные люди. Это хорошо. Дальше. Конкретно, что спрашивал?

— А ты наливай!

— Успеется, Андрюха, успеется! Алкоголь туманит разум, ты чего-нибудь забудешь, или нафантазируешь! И должен же я определить, сколько именно ты заслужил.

— Спрашивал, кто именно командовал группами захвата. Достал фотографии и показал мне их. Там в основном Каргатов и ты. Это те, что менты наснимали. Ну, я… — он замолчал.

— Ну, и ты… — подсказывал я.

— В горле пересохло, — прохрипел Калина, и выразительно потер горло, — смочить надо.

— Потом.

— Не могу говорить. Пойду поищу «смазку». Бывай, садист! — он приподнялся, чтобы выйти.

Я сидел и молча смотрел на него. Спиртного он вот так, с бухты-барахты, сейчас нигде не найдет, поэтому выдержим паузу. И он тоже знает, что вернется сюда же.

— Ну, я пошел? — спросил Андрей.

— Андрей, пока я ничего нового не услышал. Я же сказал, что все у тебя будет, только расскажи. А то возьму бутылку, и пойду к начальнику штаба, он мне все без фантазий расскажет. Годится?

— Вас что в ваших школах, всех так учили? Это же изуверство! — голос у него стал нормальным

— Учили, учили. Учили психологии, анализу, умению прогнозировать.

— Да? — голос скептический. — И что, по-твоему, я ему сказал?

— Ты сказал, что было темно, и ты не разглядел, кто именно командовал группами. И еще, ты врубил такого «дурака», что только, пожалуй, слюну не пускал. Сказал, что у тебя после контузий плохо с памятью на лица, и вообще, страдаешь «куриной слепотой». А также заявил, что справка о контузиях и ранениях есть в твоем личном деле. Так?

— Так, — он задумчиво потер небритый подбородок. — Только вот про «куриную слепоту» я не додумался. А ты откуда знаешь, что я там говорил?

— У тебя это на лице написано.

— Ну, контрразведка, ты и даешь! — он уважительно посмотрел на меня и покачал головой.

— А ты как думал! Не лаптем щи хлебаем! Давай дальше.

— А дальше этот все расспрашивал, как мы заходили в дом.

— Ну, а ты?

— Все как по закону. Окружили дом. Постучались в дверь, попросили вынести документы, мол, нет ли у них оружия. Естественно, через дверь представились. А они стали в нас стрелять. Ну, мы в ответ и открыли огонь, — глаза у Калины при этом были честные, поза искренняя, ну, а лицо честное-честное, прямо как у пионера.

— Если бы я тебя не знал, и не знал, как все было на самом деле, то поверил бы, — я усмехнулся.

— Он еще спрашивал, не кидали ли мы гранаты в окна, двери домов.

— И что ты сказал?

— Я ответил, что не кидали. И что они сами себя взрывали. И двери окна вынесены взрывом. Вот так.

— И что он еще сказал?

— А потом он понес какой-то бред, что мы не имели право их задерживать. Что они не бандиты, а участники незаконного вооруженного формирования.

— И что?

— Тут второй прокурорский включился. Они сыпали цитатами из уголовного кодекса.

— На тему?

— Этот, который «не наш», говорит, что здесь нет бандитов. Второй ему отвечает, что это вопрос спорный и законодателями толком не освещен, что все это можно трактовать по-разному. В чем тут «фишка», я не «просек».

— Эта «фишка», Андрей, заключается в том, что если участник НВФ…

— Чего-чего?

— Незаконного вооруженного формирования добровольно сдает оружие, согласно уголовному кодексу, и нет на нем крови, то он не преследуется по закону. А вот ежели бандит сдает оружие, то это всего лишь смягчающее обстоятельство. Не более того. Врубился?

— Врубился теперь. Этот тянет на то, что все они — участники как его?…

— НВФ.

— Вот. НВФ. И поэтому они сейчас пишут, что они хотели сдать оружие добровольно, или уже сдали, а мы их, значит — того. Заперли в камеры. Это хотел сказать?

— Это.

— У-у-у! — Он протяжно завыл. — Слушай, а ведь какая сука-то! И если он это докажет, то выпускаем и кланяемся в ножки, мол, виноватые мы! Так?

— Нет, Андрей, не так. Все они уже прошли процедуру «очистки»! То есть применяли к себе процедуру амнистии. А амнистию к человеку можно лишь один раз применять…

— Это как с приватизацией квартиры. Только один раз в жизни, — разведчик понятливо кивнул головой.

— Вроде этого. И вот они уже состояли в НВФ, то сейчас снова такую же штуку не провернуть. Кишка тонка! Плюс сами они давали показания, что готовили нападение на Чечен Аул. Так что, извините, этот номер здесь не прокатывает. Участие в банде, где все роли распределены, долгий устойчивый замысел. Они желали наступления последствий — нападения на село. Накапливание оружие, сбор данных, втягивали в банду новых участников.

— Слушай, — в глазах у него появилась зеленая тоска, когда я начал рассуждать по поводу бандитизма, — а может мы их того… «При попытке к бегству», а? Всех. Массовый побег, тут часовые и рядом стоящие военнослужащие открыли огонь. И все. А?

— Нельзя, мужик, нельзя. Чего-нибудь еще спрашивали?

— Он снова фото достал и спрашивает, мол, кого я тут знаю.

— Те же самые?

— Те же самые, — подтвердил он, — ну, я снова «на тормоз» встал. Не знаю, не ведаю. Плохая память.

— Он записывал? Ты что-нибудь подписывал?

— Нет. Ничего не записывал, ничего я не подписывал. Это что-нибудь значит?

— Если бы ты сообщил что-нибудь ценное, то, думаю, он бы записал. Составил протокол допроса свидетеля, а потом бы и подписал.

— Меня научили, что писать я должен лишь рапорт на отпуск. Ну, и еще. От свидетеля до подследственного — один шаг.

— Это правильно! — я потянулся.

— Выпьем? — в голосе его надежда.

— Выпьем. Может, что еще вспомнишь.

Я достал бутылку спирта. Налил половину большой армейской алюминиевой кружки. Столько же добавил воды. Сверху положил ладонь. Началась реакция. Когда спирт смешивается с водой выделяется тепло, жидкость становится мутной, при этом нежелательно, чтобы был доступ воздуха. Некоторые добавляют кусочек сахара-рафинада. С одной стороны как катализатор, с другой — как абсорбент. Вообще полное смешивание происходит лишь спустя сутки, но кто же будет ждать, когда оно тут все смешается! Это уже из области пыток. Смотреть сутки как спирт смешивается! Пытка для русских мужиков!

Ладонь почувствовала, что снизу греет.

— Ну, как? — в голосе Андрея такая надежда.

— Нормально. Греет! Сейчас минута и все.

— Откуда спирт-то? — Калина жадными глазами смотрел на кружку, казалось, что реакция происходит благодаря его испепеляющему взгляду.

— Я связистов обслуживаю. Пришел к мужикам попрощаться, сказал, что в Чечню еду, вот они и презентовали немного спирта. И не технического, а ректификат — высочайшей очистки. Медицинский. Где они его уперли — не знаю.

— У медиков и уперли. Где еще такой спирт найдешь! — казалось, что Калины вот-вот закапает слюна, как у голодной собаки, когда она смотрит на мясника, разделывающего мясо. И взгляд был голодный и в то же время умиротворенный.

Мы выпили. Я понимал, что сейчас начнется напряженный рабочий день, а, может, он опять растянется на трое суток, поэтому лишь пригубил, поддержать компанию.

— Есть у меня друг, тоже связист, но военный. Прапорщик Омельченко Женя. Сейчас в Улан-Удэ служит. В первую кампанию воевал. Под конец войны загнали его, а он был начальником радиостанции, в горы. Там перепад высот бешенный, вот он на бугорке и стоял. Этим работал, как…! — Андрей щелкнул пальцами, вспоминая название.

— Может ретранслятором? — подсказал я.

— Да, ретранслятором. Принимал сигнал от тех войск, что внизу и ретранслировал его дальше. Духи быстро смекнули, что к чему, и начали стрелять, чтобы войска без связи оставить. Женя и экипаж закопали все три машины по «уши» в землю, лишь мачту оставили, как могли замаскировали. Один хрен пару раз духи удачно из минометов попали. Женя и бойцы ремонтировали, никто им не привозил новых антенных мачт. Обычный дурдом. Потом пару раз духи вылазки делали, Женя отбился, затем подступы заминировали. Когда в третий раз духи кишки двух своих людей развесили на деревьях — отстали. Изредка обстреливали. Наши связистам помогали только тем, что «горючку» для дизеля подбрасывали, да пожрать что-нибудь, ну, боеприпасов, естественно. Потом, в августе девяносто шестого, войска из гор ушли. Но начальство сказало: «Стоять»! А через три дня и связь с командирами пропала, но мужики продолжали стоять. Приказ есть приказ. Деваться некуда. И так мужики до октября просидели в горах. Войска уже ушли, а про них просто забыли. Кинули. Выгребайтесь сами. У них уже и горючка почти вся кончилась. Еда тоже кончилась, питались тем, что в лесу находили. От формы уже одно воспоминание осталось. И плюнул Женя на все это дело, внимательно обшарил радио эфир, послушал, что в мире творится. И узнал он, что, оказывается, подписан уже какой-то там Хасавьюртовский мир, и русских войск в Чечне-то уже нет. Все. Финиш. Придут рано или поздно сюда духи и спросят за те мины, на которых их товарищей порвали. Круто?

— Круче только вареные яйца, — я кивнул.

Я уже много слышал подобных историй с «киданием» военных своим командованием.

— Они поехали на Моздок. Коль войска вывели из Чечни, то прорываться на Ханкалу или Северный просто не имеет никакого смысла. Абсолютно. Духи просто очумевали, когда мимо них ЗиЛ-131 проносился. Они и в голову взять не могли, что русские военные катаются, думали, что трофей. Когда уже ближе к границе дело пошло, то пару раз отстреливались. Никого не зацепило. Приехали на авиабазу в Моздоке. Пошли в штаб. Их никто слушать не хочет. Посылают кто куда. «Футбол» армейский: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знамо что!» Одним словом: «Приходите вчера». Им даже пожрать не дали в столовой, мол, вы не стоите у нас на довольствии. Наши на фоне их чистенькой формы выглядели как бичи. Закусило Женю и его солдат. Они на поле. На поле «под парами» самолет-транспортник. Они в комнату отдыха летчиков, мол, кто куда летит? Оказалось, что какой-то московский чин — генерал собирается в Москву через час вылетать. Они пилотов уговаривают, возьмите с собой. Те уперлись. Идите, пусть включат в полетный лист. Да кто же их в полетный лист включит-то? Этих непонятных бичей? Жене-то терять нечего, обратно в Чечню их уже никто не отправит. Занимают они круговую оборону в комнате пилотов. Шум-гам. Комендантские прибежали. Бой грозится нешуточный завязаться. Пилоты в заложниках. Маты сплошные в адрес друг друга летят. Тут генерал «нарисовался». Тот, которому лететь. Особисты понабежали. Войска, что на базе дислоцировались там же. Взятие Дворца Дудаева, не меньше. Если бы не пилоты, так, наверное, авиацию в воздух подняли и раздолбили бы домик к чертовой матери. А мужикам-то всего-то и надо было — добраться домой. Генерал московский сначала голосом попытался взять. «Равняйся, смирно, на гауптвахту шагом ма-а-арш!» Ага, возьмешь их. Объяснили, что они просто хотят с генералом долететь до Москвы. Все. И больше ничего им не надо в этой жизни. Генерал быстро просек ситуацию и согласился их подбросить до Москвы. Лететь до аэродрома Жуковский полтора часа. За это время Омельченко с бойцами поведали генералу историю своей войны. Тот сочувственно кивал головой и обещал, что непременно окажет им всемерную помощь и поддержку. По прибытии самолета генерал сел в служебную «Волгу» и укатил, наказав ждать. А через пятнадцать минут подъехало две машины, груженные солдатами комендантской службы. Видимо, у них были учения по отработке действий при захвате самолета. Машины встали спереди и сзади, один черт мужики не умели управлять самолетом, и улететь никуда не могли. Пилоты как-то умудрились выбраться из своей кабины и очутились на летном поле, а наши остались внутри самолета. Через «матюгальник» было предложено выбросить оружие и выйти с поднятыми руками. Женя с бойцами продержались четыре часа, пока не зашел переговорщик; ему все рассказали, и пока какой-то чин не приехал из Управления связи, Женя держался. Потом они сдали оружие. Им скрутили руки и кинули на гауптвахту, где продержали три недели. Допрашивали вместе и порознь. Хотели «пришить» терроризм. Прикинь, а! Мужики были на войне, воевали с террористами, а тут за то, что их бросили, хотели еще посадить лет на десять. Уроды! Пидары гнойные! — Андрей сплюнул на пол.

— Ты не особо-то харкайся у меня, — предупредил я.

— Извини.

— Что дальше?

— А дальше все-таки тот генерал, с которым они летели в самолете, заступился за них. Иначе засадили бы их как тигров в клетку. Оружие отобрали, вместо него дали расписки, выдали ВПД (военно-перевозочные документы), посадили на поезд, и поехали они к себе в Улан-Удэ. Забыли им дать сухпай, но мужики были рады, что вырвались из этого дурдома. Сердобольные соседи по вагону их кормили. По приезде в Улан-Удэ их встречал вооруженный конвой. Москвичи не забыли отбить шифротелеграмму о том, что Омельченко пытался устроить военный переворот в Москве. После Хасавьюрта, сам знаешь, по стране многие офицеры и прапорщики стрелялись. И вот московские «друзья» преподнесли дело так, что у Омельченко и его подчиненных «башню сорвало», хотели угнать самолет, что-то вроде военного мятежа поднять, ну и прочая хрень.

— Тогда почему их москвичи отпустили? — я усмехнулся.

— Вот такой же вопрос задали и в Улан-Удэ. Две недели промурыжили мужиков. Там и особисты старались, и прокуратура «руки выкручивала». Ничего себе — раскрыть попытку военного мятежа. За это медали дают! Но ничего не вышло. Спасибо тому генералу, с которым Женя летел, снова вмешался, отпустили мужиков. Вот так и повоевали. — Калина нервно закурил.

— Что сейчас с твоим другом?

— Ничего. Началась вторая война, его снова отправили в командировку сюда. Отпахал полгода — сейчас дома. Обещают в конце года очередную командировку на полгода. Кто зашел на эту «орбиту», то с нее уже не сходит. Кто по штабам сидит, девок за титьки щупает, а кто сюда.

— Становись штабным, и тоже будешь с девочками дружить, — посоветовал я.

— Я в штабе рехнусь от тоски. Там интриги. К командиру заходи — надевай штаны ширинкой назад. Тому не так улыбнулся, с опальным поздоровался. Здесь проще. Сопка ваша — сопка наша, и «мочи» их, козлов!

— Ну, ты тут немного погорячился насчет «гасилова». Прокуратура тебе вон мошонку «щекочет», а ты задницей гвозди из стула выдергиваешь. Ведь, если возжелают, в теории, конечно, то приложат максимум усилий нас с тобой посадить, — я провоцировал его, чтобы служба медом не казалась.

— А что я не по закону сделал? — Андрей поддался на мою провокацию и взвился.

— Закон, что дышло — куда повернул, то и вышло. Вопросов много, и в законодательстве зияют огромные дыры, не то, что прорехи, а просто громадные ворота, через них можно на «КАМАЗе» кататься туда-сюда. Поэтому, извини, мне надо обдумать то, что случилось, наметить противоходы, контрмеры.

— Ну, я хоть спирт-то допью? — выражение лица у него было обиженное, конфеткой поманили и обманули.

— Валяй! — я махнул рукой и начал делать себе кофе. Мозги надо прочистить.

Дело принимало хреновый оборот. Очень даже хреновый. Прокуроры из чеченцев будут ставить палки в колеса. Будут тормозить всяческими проверками проведение зачистки Старых Атагов. Желание у них одно, явное такое желание, лежащее на поверхности, торчащее.

Задолбать нас всевозможными проверками, допросами и прочими неотложными следственными действиями. И все это будет по закону. И по закону будет то, что бандиты будут преспокойненько в пяти километрах устанавливать свои бандитские порядки. И не моги их трогать! М-да, ситуация, мать ее так!

Калина налил еще разведенного спирта. Я накрыл стакан рукой. Мне хватит.

Сейчас надо потрясти свою агентуру, чего они там нарыли?

После получаса беседы ни о чем с разведчиком, я отправился и вызвал по способу срочной связи своего агента. Того самого заместителя начальника местной милиции — Магомеда Асаева, он же «Махмуд».

С одной стороны мы его вытащили из всей этой заварухи. За пособничество бандитам мог прямиком угодить на нары. С другой, им как пить дать уже известно, что чеченская прокуратура «мутит» вокруг нас. И что он будет делать, как себя будет вести — одному богу известно. Может струсить и выложить то, что знает, а может «включить дурака», мол, ничего не знаю, но ежели чего там разнюхаю — незамедлительно проинформирую наши доблестные многоуважаемые органы госбезопасности в вашем многоуважаемом лице. «Делим член на многочлен!» М-да, ситуёвина!

Посмотрим, чего он сообщит, а в зависимости от результата и будем дальше разрабатывать наши стратегические планы, как грамотно прихлопнуть «Шейха» и его кровавую компанию.

Будет смешно, если «Махмуд» не «снимет» знак о вызове на встречу. Скажет, что забыл. Тогда придется вызывать всех этих милиционеров и, для прояснения обстановки с задержанными, проводить опрос, много времени потеряем впустую.

Я решил выждать еще пару часов. Просмотрел свои записи, чтобы не уснуть, вот ведь, Калина — гад, не дал выспаться, и я, чтобы оставаться в форме, глушил кофе с добавлением чистого спирта.

Вышел, проверил. Знак был снят — подтверждение встречи. Ну, все, пора идти.

Будить Каргатова, не будить? Пусть спит Серега! Я махнул рукой, дослал патрон в патронник. Пистолет положил в боковой карман бушлата.

Дом тот же. Обошел его изнутри. Тот же самый хлам, на том же месте. Никого нет. Свежих следов на пыли нет, грязь застывшая нетронута. Будем ждать. Закурил, посмотрел на часы. Двадцать минут ожидания. Не уснуть бы. Придет источник информации. И что? Опер дрыхнет сном младенца. Стоит ли с таким работать?

Я помотал головой, разгоняя сон. Растер лицо и уши. Отдельно помассировал губы, щеки. Это чтобы легче было улыбаться. Опер должен владеть своим лицом, голосом. И легко улыбаться. Суметь расположить к себе собеседника. Улыбка — первый шаг. Улыбка обезоруживает человека. Улыбка — первый признак того, что человек добрый и желает тебе добра. Только она должна быть искренней. От всей души, а не «американская» — нарисованная. Не дежурная. И глаза тоже должны улыбаться. Улыбка на лице без улыбающихся глаз — это оскал, гримаса агрессии.

Относись к людям так, как хочешь, чтобы к тебе относились.

Потом быстро в голове прогнал, какие вопросы меня интересуют. Послышались шаги. По тропинке грузно, весь обвешанный оружием, шагал мой источник информации. Мой агент с оперативным псевдонимом «Махмуд». Сегодня он пришел пешком. И лицо у него было тоже серое, уставшее. Шел нервно, озирался. Где же твоя прежняя уверенность? Где твоя вальяжность, барственность. Слаб в коленках-то мужик оказался. «Поплыл». Дожать? Посмотрим. Если будет кочевряжиться, то «прессану». Послушаем тебя для начала.

— Здорово, мужик! — я протянул руку.

— День добрый! Если он добрый, конечно! — лицо усталое у агента.

— Жив, здоров, на свободе. Чего тебе еще надо? — я улыбнулся, потом, перехватывая инициативу, продолжил: — Когда сюда шел, ничего подозрительного не заметил? Может, какая помощь нужна?

Источник обязан видеть в тебе человека, который не только «качает» информацию, но и заботится о тебе, о твоей безопасности.

— Нет, все тихо. Я проверялся, — тот был совершенно искренен.

— Это хорошо. Сколько времени есть в распоряжении?

— Минут двадцать-полчаса, — «Махмуд» посмотрел на свои наручные часы.

— Что говорят в деревне про ночной рейд? Про задержанных. И вообще, что говорят, какие слухи бродят?

— А! — он устало махнул рукой. — Все в шоке. За одну ночь взяли почти всю милицию. Взяли сочувствующих. Но, теперь связались с прокуратурой, с правозащитниками, те пообещали, что вытащат всех из тюрьмы. Правда, и денег немало попросили за помощь. Говорят, чтобы подкупить следователей, контрразведку, охрану.

— Много просят? — мне стало интересно.

— По сто тысяч рублей за каждого.

— Ого! — я присвистнул. — Не кисло. А харя не треснет? И где у крестьянина такие деньги? Я сам такие суммы только в кино и видел. Но у нас большой город — большие возможности. Можно, на худой конец, и кредит в банке взять. А здесь?

— У кого есть — те уже передали. Многие связались с Хизиром, мол, они тебе помогали, ты им теперь помоги.