ГЛАВА 1

ГАДАНИЕ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ

Иса Назимов с трудом разжал пальцы. Приподнял голову над подушками.

В спальне было темно и тихо. Две его юные рабыни — белокурая, нежнокожая эстонка и страстная, ревнивая косовская албанка, ублажив хозяина, давно покинули огромную спальню магната. Спать он привык один. Безжалостное июньское солнце лишь намекало о своем присутствии за окном, в раскаленном уже несколько дней от жары Париже. За ночь город не успевал остыть. И утро было таким же жарким, как вчерашний вечер. Но в спальне Исы жара, плавившая асфальт в центре города, была неощутима. Беззвучно работали мощные кондиционеры и освежители воздуха. Под потолком слегка вибрировала привезенная из России каким-то подхалимом из Администрации Президента «люстра Чижевского». Тихо, прохладно, приятно.

Иса заботился о своем здоровье и поддерживал образ жизни, который позволил бы ему жить долго и в полную силу. Действительно, смешно умирать молодым, если у тебя миллиарды, огромная, жестко управляемая империя, власть и то великое множество удовольствий, которые дают Деньги и Власть.

Он откинул легкое полотняное покрывало, сладко потянулся всем своим большим, сильным, звериным телом. Оглядел длинные стройные ноги, покрытые густым черным волосом, плоский живот, мощную, с выпирающими мышцами грудь и остался доволен собой.

Собой, но не своими делами. Какая-то мысль преследовала его вот уже вторые сутки.

Точнее — две мысли.

Ситуация в алюминиевом бизнесе в России складывалась интересно. Мощная транснациональная группировка братьев Черных, кажется, была готова уступить плацдарм почти даром. Почему — это второй вопрос. Главное, что Иса мог, не вступая в затяжную и кровавую войну с европейско-израильской группировкой, получить весь алюминиевый бизнес в России под свое крыло.

«Потребуются большие вложения, — подумал он, отхлебывая из синего хрустального бокала травяной настой. — И наверняка придется многих убрать». Эта мысль также не вызвала на его лице никаких эмоций. «Ну и, наконец, взятки чиновникам, — тут он мысленно развел руками. — Без этого никак нельзя».

Иса легко поднялся с постели. Потянулся, пересек огромную спальню и открыл дверь в ванную комнату.

Помещение сияло красно-белым кафелем. Одного взгляда на это сочетание цветов было достаточно, чтобы вспомнить: «Спартак». Интересно, это действительно сегодня такая сильная, волевая команда? Или просто вчера у нее был удачный матч? Такой может быть один в сезон. А если команда незаметно вышла из лучших в России в лучшие в Европе? Тот, кто поймет этот рывок первым, может заработать большие деньги в «ЕвроТОТО».

...В списке, который для него подготовил секретарь, было пять гадалок, пифий, предсказательниц с надежной в деловых кругах страны репутацией. Он выбрал графиню Жорж Дюамель.

Не последнюю скрипку в принятии решения сыграло то, что графиня жила в Сен-Жермен де Пре. После позорного проигрыша «Сен-Жермен» «Спартаку» это словосочетание, должно быть, крепко сидело у него в подсознании.

Группа личной охраны выехала на место за полчаса до рандеву и прочесала все чердаки, крыши, кафе и кабаре на пути следования босса.

Впрочем, знаменитые сен-жерменские «Кафе де Флор», «Дё Маго», кафе в отеле де ла Луизиан, как и популярное у парижского света эпатажное ночное кафе «Роз руж», были в эти утренние часы пусты. Что же касается немногочисленных жителей доходных домов, то те, кто служил, уже уехали на службу, домохозяйки и прислуга отправились на рынок, а остальные спали и во сне не видели, что на тихих улочках Сен-Жермен де Пре появился такой мрачноватый торжественный эскорт.

Кабачок «Табу», популярный у иностранцев и открывавшийся довольно рано, просто закрыли в связи с визитом в этот район самого Исы Назимова. Не помогли и ссылки владельца на то, что здесь когда-то любили бывать Сартр и Симона де Бовуар.

Иса вышел из черного бронированного «мерседеса». Впереди шли четверо бойцов из «лички», настороженно озираясь на верхние окна вплотную примыкавших к спуску домов. Иса медленно шел по древней, узкой извилистой улице де ла Монтань Сент-Женевьев и остановился у старинного, трехэтажного жилого дома.

Графиня жила на втором, в бельэтаже.

Охранники заняли свои позиции на третьем и первом этажах.

Иса позвонил в дверь.

От «разведки» он получил описание графини. Это была высокая, стройная, несмотря на преклонный возраст, дама с безукоризненными манерами. Когда дверь отворилась, глаза Исы невольно были устремлены вперед, ожидая, что они встретятся с глазами графини. Однако перед ним была пустота.

На мгновение в груди родилось болезненное беспокойство.

— Квартиру должны были с утра проверить, — подумал он. — Здесь просто никого, кроме ее постоянных обитателей, не может быть.

Сдерживая непривычное для себя состояние паники, не дрогнув лицом, одними глазами Иса обшарил тесную прихожую.

И наконец понял, кто ему открыл дверь.

На уровне пупка перед ним светилось дежурной улыбкой широкое и круглое как блин лицо карлицы.

— Месье говорит по-французски? — прошелестела карлица, сделав замысловатый книксен на коротких и кривых ножках.

— Месье предпочитает русский, если угодно, — раздраженно проронил Иса.

— У нас говорят на всех европейских языках, — важно заметила карлица, приглашая гостя пройти в гостиную.

«Как же, — мысленно выругался Иса, — особенно ты, жаба. Тоже мне, полиглотка, метр с кепкой».

Впрочем, кепку такого размера еще не пошили даже в мастерских московской мэрии.

«Надо же иметь такую огромную голову при такой низкой заднице. Как будто здоровую бабу разрезали, а потом серединку вынули, и снова собрали», — подумал Иса. Шутка вернула ему уверенность в том, что он по-прежнему владеет ситуацией.

На контрасте с карлицей-прислугой, графиня поражала гармоничностью своего облика. Ей было никак не меньше 80. Но вполне еще гладкое лицо, обрамленное серебристыми локонами, уложенными в замысловатую прическу, ярко-синие глаза, смотревшие открыто, с некоей скрытой во взгляде лукавинкой, самую чуточку подкрашенные губы и нежный, изысканный макияж, в сочетании с легким, трудноуловимым ароматом дорогих духов, создавали образ хозяйки весьма привлекательный и вызывающий доверие посетителя. Что тут было от естества, а что от профессии, не смог бы разобраться и самый высоколобый профессор из расположенной неподалеку знаменитой «Эколь политекник».

Иса, родившийся в горном ауле Чечни, детство проведший в сухом, продуваемом всеми семью ветрами казахском кишлаке, юность — в детских колониях, а первые университеты — в колониях взрослых в России, сумел правильно использовать кровью и потом заработанные деньги. Он умел вести себя в обществе. Чуть наклонив голову, как учил его старый полковник генерального штаба русской армии Павел Васильевич Ведерников, доживший до 94 лет и недавно похороненный на русском кладбище в Сен-Женевьев дю Буа, он галантно поцеловал сухонькую ручку графини.

— Мне сообщили, голубчик, что у вас есть ко мне вопросы, — дипломатично, с лаской в голосе и во взгляде прошептала графиня.

— Есть, — почему-то так же шепотом ответил Иса.

— Прошу, — графиня указала сухоньким перстом на глубокое вольтеровское кресло, покрытое то ли новой, то ли хорошо отреставрированной серебристой парчой с вышитыми лилиями.

От кофе Иса поначалу твердо отказался. Но когда, погадав на старой кофейной гуще, на картах, на разбитых в серебряную чашу двух голубиных яйцах, на свечах и корундовых гроздьях, графиня однозначно пришла к выводу, что нужно брать столько акций алюминиевого комплекса в России, сколько удастся, он расслабился и дал согласие выпить чашку кофе со сливками и даже съесть свежий бриош.

— Марта берет их свежайшими внизу, в кабачке «Табу». Там, знаете ли, у знатных иностранцев стало модно пить по утрам кофе со сливками и бриошами, — пояснила графиня.

Марта, поставившая на круглый, красного дерева, покрытый тремя белоснежными кружевными салфеточками, столик, поднос с круассанами и бриошами, довольно, но скромно потупилась. Было видно, что она знает себе цену.

— Итак, у вас все, мой друг? — пытливо вглядываясь в сильное, хищное и непроницаемое лицо Исы, спросила графиня.

— Есть еще одна проблема, даже не проблема, — вопрос. Насколько я понял, ваши ответы, графиня, покоятся не на профессиональном знании предмета. Полагаю, вы мало что понимаете в глиноземе, акциях, офшорных зонах, авизо, металлургии и прочем. Но надежность совета по акциям алюминиевого комплекса вы гарантируете.

— Моими устами говорит судьба. Если угодно — Бог. Но мне кажется, вы — атеист.

— С Аллахом у меня сложные отношения.

— Пусть будет судьба. В судьбу-то вы верите?

— Разумеется. Я — человек Судьбы. Мне оставалось лишь чуть-чуть подгребать по течению, чтобы не прибило к берегу раньше времени.

Они помолчали, прихлебывая кофе, макая свежайший круассан в чашки и пытливо поглядывая друг на друга.

— В первом случае мой совет совпал с вашими предположениями?

— Да, — твердо ответил Иса.

— Так будет и со вторым вашим вопросом. Спрашивайте.

— Простите, графиня, вы что-нибудь понимаете в футболе?

— Ровным счетом ничего. Но мой муж Борис, он был тоже русским эмигрантом, но французом по происхождению, что несколько облегчило нашу натурализацию в Париже, в юности, играл. А потом, в тридцатые годы, был страстным болельщиком.

— Когда он умер?

— Его расстреляли в феврале сорок четвертого года немцы. Он был в «маки». В движении Сопротивления, если это что-то вам говорит.

— О, простите.

— Ничего, — рана кровоточит. Но это было так давно.

— А слово «Спартак» вам что-либо говорит?

— Был такой боец в Древнем Риме.

— Вот именно — боец... А сегодня так называется команда русских футболистов.

— Русских? Как интересно. Удивительно, насколько история идет по кругу. Даже моя нынешняя профессия постоянно возвращает меня в Россию.

— Только мысленно?

— Да. Я никогда не смогу забыть, как в двадцать первом году в Петрограде расстреляли практически всех моих родных. Но вернемся к Спартаку. Так называется русская футбольная команда, вы сказали? И что же?

— Мне крайне важно знать, насколько надежны предположения некоторых узких футбольных специалистов, утверждающих, что эта команда может стать фаворитом в борьбе за Суперкубок Европы.

— Это важно? Ну, алюминий, — это я понимаю. Но футбол? Просто мужское увлечение...

— Это увлечение тем, кто относится к нему профессионально, приносит огромные прибыли. Или — убытки. Все зависит от...

— От хорошей гадалки?

— Если бы так... Нет, это зависит от очень многих компонентов, графиня.

— От каких же, любопытно будет узнать?

— Ах, мадам, у каждой профессии свои тайны. Я же не прошу вас объяснить мне, почему легший вправо зародыш в разбитом голубином яйце означает для меня безусловный успех в борьбе с красноярским губернатором и местной криминальной группировкой за алюминиевый бизнес. Вы сказали, что будет так, а не иначе. Я вам поверил. Если прогноз будет точным, вы получите приличную премию. Кроме сегодняшнего гонорара, разумеется.

— А если я ошибусь?

— Не будем о плохом, давайте о хорошем. Если ваш совет по футбольному сюжету будет так же точен, как и по алюминиевому, гонорар будет столь велик, что надобность в использовании данной профессии для зарабатывания на кусок хлеба просто отпадет. Вы станете безусловно богаты.

— Да я и так не бедна, голубчик. Потому что я всегда даю надежные советы. И мне за них хорошо платят.

— Я всегда и везде плачу больше.

— Ах, мой друг, не в деньгах счастье. Или точнее — не только в них. Итак, — «Спартак»?

— "Спартак".

Графиня позвонила в крохотный серебряный колокольчик.

В гостиную на коротких толстых ногах, словно гимнастка, балансирующая на бревне, вкатилась Марта. В руках она держала низкую серебряную ваза в стиле эпохи Ренессанса. Карлица поставила ее на столик, чуть отодвинув в сторону чашку Исы и тарелку с круассанами. Тут же развернувшись и обдав чувствительные ноздри Исы терпким запахом смеси старушечьего сладкого пота и дорогого дезодоранта «для брюнеток зрелого возраста», она вышла из гостиной, чтобы через мгновение появиться снова, с трудом удерживая в каждой руке по живому голубю. Сунув одного из них в черную потную подмышку, она ухватила белого голубя одной рукой, а второй резко схватила со стола острый короткий нож и, стремительно взмахнув им так, что Иса непроизвольно отшатнулся, полоснула белого голубя по шее. Удерживая обеими руками трепыхающееся тельце птицы, карлица дала крови стечь в серебряную вазу.

Сунув переставшее дергаться тело голубя в висевшую на боку сумку из клеенки, она повторила процедуру с черным голубем, до того мгновения терпеливо сопевшему под мышкой карлицы и лишь закатывающему глаза в предчувствии скорой кончины.

Как ни странно, кровь белого и кровь черного голубя не хотели соединяться в единое кровавое целое и существовали в серебряной вазе каждая сама по себе так, что легко было проследить, где кровь одного, а где — другого.

Графиня осторожно взяла в сухонькие ладони серебряную вазу.

Марта выдернула из своего серебристого парика клок волос и круговым движением бросила его в воздух так, чтобы, планируя, локон опустился в серебряную чашу.

— Только судьба, — прошептала графиня.

Ее руки крепко стискивали серебряную чашу, не подставляя ту или иную ее часть так, чтобы волос упал в нужное место. В комнате с закрытыми ставнями не было ни дуновения. Марта стояла в стороне. Графиня, казалось, вообще не дышала. Затаил дыхание и Иса.

Короткий серебристый локон из парика карлицы сделал несколько кругов над чашей и опустился на ту часть, где багряно переливалась кровь белого голубя.

Графиня тихо кашлянула, и Назимов наконец выдохнул заполнивший легкие воздух. Карлица скрипнула клеенчатой сумкой. Неожиданно на стене часы громко пробили три удара. Иса невольно взглянул на свои «Картье». На них было десять часов утра. Он вопросительно посмотрел на графиню. Она приложила сухонький пальчик к губам. Было слышно, как сопит Марта. Дыхания же графини и Назимова не услышали бы и профессиональные «слухачи» с подводной лодки.

В старинных настенных часах что-то проскрежетало, они словно набрали воздуха, чтобы откашляться, и пробили вновь.

На этот раз — дважды.

Иса опустил глаза на серебряную чашу. В ней все так же автономно сосуществовали кровь белого и черного голубя.

Графиня не сделала ни малейшего движения. Но после двух ударов старинных часов в серебряной чаше началось какое-то движение, — вначале закружилась кровь белого голубя, потом — черного, потом они соединились в одно целое, утянув кругами пучок парика Марты на дно чаши.

Графиня устало вздохнула, жадно отпила остатки кофе из своей чашки. Иса невольно повторил ее движение. Вкуса кофе он от волнения не почувствовал.

— Вы все поняли? — тихо спросила графиня.

— Кажется да.

— Я не знаю, что это будет за матч, но это будет решающий матч. И выиграет в нем ваш «Спартак».

— Белый голубь?

— Белое на красном... Красное на белом... — загадочно прошелестела старая дама.

— А часы?

— Вы и сами догадались. Цифры говорят о многом...

— Счет в этом матче будет 3:2 в пользу «Спартака»?

— Это вы сами сказали.

— Решающий матч, — задумчиво процедил Иса... Это может быть только Суперкубок Европы, — не выиграв все остальные матчи, не пройдешь в финал. А в финале выиграет «Спартак». Со счетом 3:2. Если это знать за год до финала наверняка, то... То ваш гонорар, мадам, будет значительно выше, чем вы могли бы мечтать.

— Наивный юноша, — улыбнулась гадалка. — Я никогда не мечтаю о деньгах.

— О чем же вы мечтаете? — машинально, без интереса спросил Назимов.

— О встрече с моим дорогим Борисом, — так же машинально, слушая какую то музыку в себе, таинственно ответила графиня. — Знаете, мой друг, я всегда училась у него невозмутимости. Его невозможно было согнуть. Только сломать. И они его сломали, за неделю до расстрела он переслал мне стихотворение, в котором описал свою гибель.

Невозмутимый, как всегда,

С отвагой никому не нужной,

Так послужу мишенью я

Для дюжины немецких ружей.

Графиня приложила платочек к глазам, тяжело вздохнула.

— Он тоже умел предсказывать будущее. Но он мог предсказать будущее на час, день, неделю. Я же — только далекое будущее. Ваш «Спартак» победит в будущем году. Точнее — через год. В июне. И будет такая же жаркая погода. И матч состоится в Париже. Не знаю, почему в Париже. И не знаю, кто будет его соперником. Но точно знаю, что красно-белая команда победит. И счет будет 3:2.

Она закрыла глаза и словно медитировала. Назимов спокойно обвел цепкими глазами стены комнаты. На одной стене висели уже знакомые ему старинные часы с головой Минервы на фронтоне, часы, умевшие предсказывать счет в матчах. Одни эти часы, если они не врут, уже принесут ему, Исе, миллионы долларов.

На другой стене висела старинная картина, изображавшая пастуха и пастушку. Назимов не был знатоком живописи. Но если бы на его месте в эту минуту был Барончик, он без труда признал бы кисть великого Фрагонара. Впрочем, если бы в эту минуту в гостиной графини оказался Барончик, у него были бы другие темы для размышлений.

Потому что Барончик уже вложил три миллиона долларов в «ЕвроТОТО», поставив на победу «Барселоны» со счетом 3:2 над неизвестным ему пока соперником. В «Барсу» им уже вложено было столько, что отступать он был не намерен. Победить должна «Барселона». И точка.

Так что выдвижение на первые позиции европейского футбола московского «Спартака» никак не входило в стратегические планы Барончика.

Тем временем, словно сменив режим и вспомнив о своих прямых обязанностях, старинные часы на стене пробили один раз. Коротко. Иса взглянул на свои часы. Прошло всего полчаса с начала сеанса. На его «Картье» было 10:30.

— Мне пора, графиня. Как говорится, приятно было познакомиться.

— Хм. И мне было любопытно, — иронично хмыкнула хозяйка. — Надо же... «Спартак»... Даже не знала, что есть команда с таким названием.

— Так вы говорите, что ближайшее будущее предсказывать не умеете? — думая о своем, не акцентируя вопрос, словно бы прощаясь, мимоходом, спросил Назимов.

— Это, как говорится, другая специальность, — рассмеялась графиня.

Смех у нее был мелодичный, молодой. Должно быть, так она смеялась, когда за нею ухаживал в 30-е годы ее будущий муж.

«Это хорошо. Это очень хорошо», — подумал Иса. Вслух же он сказал другое:

— Жаль. А то я бы спросил у вас, что я буду есть на обед сегодня, — рассмеялся он.

— Если останетесь обедать, попробуете жаркое по-бургундски, которое мастерски готовит Марта.

Назимов на минуту представил себе еду, которую, стоя на подставке перед плитой, готовит дурно пахнущая Марта, и его чуть не стошнило.

— Счел бы за честь, графиня. Но дела. Боюсь, меня ждет самый обычный обед в офисе. Совершенно, знаете ли, нет времени.

Он изящно положил на стол конверт с гонораром и, слегка поклонившись хозяйке и не заметив корявого книксена Марты, вышел из квартиры.

Увы, нет в жизни полной гармонии. И хорошо, что гениально предсказавшая события будущего года графиня не могла предугадать то, что произойдет сегодня вечером.

А он мог. Потому что сегодня вечером графиня умрет...

ГЛАВА 2

НАЕДИНЕ С СУДЬБОЙ

Барончик медленно опустил на теплую поверхность столешницы руку с сильной лупой. Удовлетворенно вздохнул. В сапфирах он разбирался вполне прилично. В его огромном ювелирном бизнесе, охватывающем практически весь мир, вращались, принося ему гигантские барыши, сапфиры из Австралии, Бирмы, Таиланда, Китая. Синие и зеленовато-черные австралийские ценились невысоко. Из Шри-Ланки — голубые, с фиолетовым оттенком — гораздо выше. Особенно дорогими были камни, имевшие желтые и оранжевые оттенки, получившие торговое название «подпаранджа». Впрочем, самые дорогие шриланкийские сапфиры — это голубые, звездчатые, с чудным оптическим эффектом.

Но настоящим чудом — естественно, после огранки на фабриках барона де Понсе в Амстердаме, — считались кашмирские сапфиры из Индии. Их месторождение было расположено на высокогорье, в Гималаях, и эксплуатировалось с переменным успехом с 1880 года.

Сколько денег он угрохал, — на взятки местным чиновникам, на убийство держателей акций, живших в разных странах мира, на высокогорные экспедиции, направленные на поиск новых месторождений, на доставку туда новейшего горного оборудования. Да, рабочие там были дешевы. Но на технике и технологии он, барон де Понсе, никогда не экономил.

И вот результат.

Он держал в руках полученный из Амстердама большой волшебно-синий камень и не мог на него налюбоваться. Интенсивно васильковый цвет с — как говорят ювелиры — шелковистым оттенком.

После огранки камень тянул на 260,37 карата. В платиновой оправе в окружении более мелких сапфиров и бриллиантов он станет центром броши.

Учитывая те барыши, которые сулила разработка архангельского месторождения алмазов, если удастся получить поддержку и Администрации Президента России, и самого Президента, стоимость броши терялась в ворохе больших цифр.

Барончик уже знал, кому он подарит брошь с этим сапфиром.

Удовлетворенно откинувшись на спинку кресла, он почти автоматически включил пульт управления огромным, в полстены телемонитором.

И невольно вздрогнул.

Прямо на него, из глубины футбольного поля, с полуоткрытым от напряжения ртом бежал молодой красивый парень с короткой стрижкой.

Камера телеоператора скользнула вниз, и стало ясно, что к ногам парня в красно-белой форме словно прилип футбольный мяч. Это было как наваждение: парень несся на большой скорости, а мяч при этом устремлялся вперед с такой же скоростью, словно был связан с ногой футболиста невидимым магнитом.

Казалось, он так, с мячом, и ворвется в штрафную площадку противника. Огромный стадион замер. Барончик почувствовал, как это напряжение тысяч болельщиков передалось и ему.

И паренек с короткой стрижкой пробил. Но не по воротам. Длинным пасом он бросил в прорыв на левом фланге либеро. Вратарь невольно рванулся влево, закрывая ворота от возможного прострельного удара.

Но оставленный без внимания парень, с румяным лицом и короткой стрижкой, рванулся справа на передачу, которую ждал. Либеро с левого фланга вернул ему мяч, буквально положив его на бутсу. И нападающий красно-белых пробил точно. Безукоризненно точно. В оставленный без попечения вратаря верхний угол ворот.

Московский «Спартак» выигрывал у римского клуба второго дивизиона товарищеский матч со счетом 3:2.

До конца игры оставалось две минуты. И, судя по настрою красно-белых, уступать этот, пусть и «товарищеский» матч римлянам они не собирались.

Барончик нервно дернул головой слева-вверх, вправо. Задумался.

В конце концов, это всего лишь товарищеские матчи. Но в мире футбола, как ни странно, так мало случайностей. В мире большого футбола. Где играют не только футболисты. Где играют очень богатые люди.

Не доверяя телефону и секретарю, он подошел к сейфу, открыл его после нескольких непростых манипуляций, вынул новейшее детище парижской фирмы «Романталь» — миникомпьютер прямой спутниковой связи с абонентом, абсолютно защищенный от подключения хакеров и снятия информации с дисплея, — так, во всяком случае, утверждали владельцы фирмы. За те деньги, что заплатил Барончик, — вполне возможная вещь.

Пройдя тернистый путь нескольких кодов, барон де Понсе нашел нужный сайт, вышел на связь с абонентом и передал приказ, набрав его вначале на экране своего дисплея на русском, а потом, подключив декодер, зашифровав его шифром, известным лишь ему и абоненту.

«Полю. Срочно проследить все футбольные контакты Назимова. Выявить все „странности“. Полная инициатива. Кодовое слово „Спартак“. Доложить».

ГЛАВА 3

ТАЙНУ СМЕРТИ СПРОСИ У САЙТА

Графиня Жорж Дюамель носила эту старинную фамилию благодаря своему второму, тоже покойному мужу. О первом, расстрелянном в Париже фашистами, остались лишь воспоминания и письма.

После ухода клиента Марта побрызгала дамским дезодорантом в гостиной и прихожей, чтобы выветрить чужой, терпкий, звериный мужской дух. После смерти фабриканта мебели Жоржа Дюамеля, второго мужа графини, мужской «дух» воспринимался здесь как что-то инородное.

Графиня прошла в свой будуар. Тяжело, в два приема, опустилась в глубокое, обитое серебристой парчой кресло, протянула руку направо и, почти не глядя, нащупала шкатулку с письмами Бориса. Может быть, она идеализировала его. Может быть, просто тогда была моложе. Но не проходило дня, чтобы старая графиня не доставала из красной сафьяновой коробки хотя бы одно письмо Бориса и не перечитывала до сих пор волнующие ее строки.

Она всмотрелась в поблекшие страницы письма, которое держала в сухонькой руке.

«Странно, — в очередной раз подумала она. — Мы с ним всегда были на „вы“. Даже после свадьбы, даже перед его смертью».

"Простите, что я обманул вас, когда спустился, чтобы еще раз поцеловать вас, я знал уже, что это будет сегодня. Что наше свидание — последнее перед моей казнью. Сказать правду, я горжусь своей ложью. Вы могли убедиться, что я не дрожал, а улыбался, как всегда. Да, я с улыбкой встречаю смерть, как некое новое приключение, с известным сожалением, но без раскаяния и страха. Я так уже утвердился на этом пути смерти, что возвращение к жизни мне представляется очень трудным, пожалуй, даже невозможным.

Моя дорогая, думайте обо мне как о живом, а не как о мертвом. Я не боюсь за вас. Наступит день, когда вы более не будете нуждаться во мне: ни в моих письмах, ни в воспоминаниях обо мне. В этот день вы соединитесь со мной в вечности, в подлинной любви.

Моя дорогая, я уношу с собой воспоминания о вашей улыбке. Постарайтесь улыбаться, когда вы получите это письмо, как улыбаюсь я в то время, как пишу его.

Я покидаю вас, чтобы встретить вас снова в вечности. Я благословляю жизнь за дары, которыми она меня осыпала...

За мной идут. Я слышу шаги бошей в тюремном коридоре.

По правде говоря, в моем мужестве нет заслуги. Потому что после меня останетесь жить вы. Потом вам придется какое-то время жить без меня. Простите, если это будут трудные для вас годы. Но я жду вас. Мы воссоединимся и снова будем счастливы. Я люблю вас. Прощайте.

22 февраля. Парижская тюрьма Фрон. 1942 год".

Она выронила письмо. По щеке скользнула слеза и затерялась в глубоких морщинах. Графиня прикрыла тяжелыми веками глаза. На устах ее появилась улыбка.

...За час до этого момента улыбка блуждала на губах молодого человека среднего роста, спортивного телосложения, с невыразительным лицом, пившего «кофе-эспрессо», сидя за одним из традиционно выставляемых четырех столиков на тротуаре возле кафе «Дё Маго». Места было достаточно, чтобы поставить вдвое больше. Но владелец кафе считал свое заведение элитарным и потому не стремился к расширению круга постоянных посетителей.

Этот парень, пивший уже третью чашку «эспрессо» с одним рогаликом и слишком много куривший для современного человека, владельцу «Дё Маго» Жюлю Лепелетье сразу не понравился. Однако каких-либо оснований попросить посетителя покинуть столик у Жюля не было.

Наконец в кармане посетителя мяукнул мобильный телефон. Он быстро выхватил его и приставил к уху. Разговор был короткий.

Парень небрежно бросил на столик синюю с золотой полоской бумажку в 50 франков, легко поднялся из-за столика и, не оборачиваясь, направился вниз по улице Де ла Монтань Сент-Женевьев.

У старого трехэтажного жилого дома он остановился. Оглянулся. Улица была пуста. И только на самом верху улочки у столика кафе «Дё Маго» стоял подбоченясь Жюль Лепелетье и смотрел в его сторону.

Парень с невыразительным лицом помахал ему рукой, развернулся и спустился еще метров на десять вниз по ступеням улицы.

Когда он обернулся во второй раз, у столика кафе «Дё Маго» уже никого не было. И вообще улочка в эту минуту была абсолютно пуста. Он внимательно оглядел окна нескольких жилых домов, выходивших на Де ла Монтань Сент-Женевьев. Жалюзи надежно закрывали внутренности квартир от июньской духоты и пыли. Никого.

Он вернулся чуть выше, остановился перед трехэтажным жилым домом постройки конца ХVIII века, еще раз огляделся, отмычкой открыл парадную дверь, стараясь не побеспокоить консьержку. Поднялся на второй — элитный — бельэтаж, и на мгновение остановился перед нужной дверью, чутко прислушиваясь к тому, что происходит за ней.

За дверью было тихо. Из квартиры напротив слышалось неразборчивое бормотание французского спортивного комментатора. Шел матч между «Барселоной» и «Реалом». Побеждала «Барселона». Комментатор так радовался этому обстоятельству, словно побеждали французы, а не выигрывали одни испанцы у других. Парень не был большим знатоком истории и географии и не знал, что испанцы и баски — это две большие разницы.

Он был специалистом по другой части. Он был киллером.

Поковыряв в замке сложной отмычкой и с удивлением убедившись, что у него ничего не получается, он, вновь затаив дыхание, прислушался.

Товарищеский матч накануне Суперкубка Европы между мадридским «Реалом» и «Барселоной» из Каталонии закончился победой басков со счетом 3:2.

Воспользовавшись шумом барселонского стадиона, разносимым телевизионными приемниками парижских футбольных болельщиков, парень приставил к замочной скважине небольшую металлическую коробочку, тут же издавшую тонкий писк. Писк, впрочем, этот никто не услышал, поскольку рев болельщиков «Барсы» в далекой Каталонии перекрыл все другие бытовые звуки в большей части Европы.

По результатам товарищеских матчей опытные болельщики, участники футбольных тотализаторов, составляли свои, оберегаемые от посторонних глаз и ушей, прогнозы развития событий в Суперкубке Европы.

Точно предсказав победителя финала, а тем более счет, можно было выиграть целое состояние.

Выигрыш зависел от того, в какой «Тото» вы играете: были «Тото» для бедняков, для среднего класса, для богачей и для магнатов.

Ставки там очень отличались друг от друга.

И парень об этом слышал. Но он не был футбольным болельщиком. Его профессия поглощала все силы и время, не оставляя места для хобби. Впрочем, его профессия для него давно стала хобби, приносящим хорошие деньги.

Задача, поставленная перед ним по телефону голосом незнакомого ему человека, измененным к тому же декодером, была проста: убрать жильцов этой квартиры. Бесшумно. И без следов. Это он делать умел. Пистолет с глушителем не производил ровно никакого шума. Что же касается следов, то и тут многолетний опыт позволит не оставлять зацепок полиции.

Писк в приборчике сошел на нет. Разблокировав электронную охрану, приборчик выполнил свою функцию и исчез во внутреннем кармане куртки паренька с незаметным лицом. Конечно, куртка в такую жару, даже светлая, полотняная, — помеха, зато глубокие карманы — большое удобство. Во втором ее внутреннем кармане находилась «беретта» с глушителем, которую парень и вынул, войдя в пахнущую пачулями и старушечьими румянами прихожую.

В коридорчике было так же тихо и пусто, как и в квадратной прихожей. Вдоль стен шли от пола до потолка книжные стеллажи. Он заглянул налево, судя по буфету и большому круглому столу, — в столовую. Со стен на него смотрели усталые и печальные лица людей прошлого века. Парень не был специалистом в этой области, но жизненный опыт подсказывал ему, что картины и портреты в столовой — дорогие. Так же осторожно он заглянул в комнату справа, дверь в которую была приоткрыта. Это была гостиная. Ее стены также были увешаны картинами, — правда, портретов здесь не было, — пейзажи и натюрморты. И опять парень подумал, что картины-то денег стоят. В другой ситуации, кабы не был на задании, мог бы взять. Но при выполнении задания своего основного работодателя, платившего всегда исправно и обещанные суммы, он никогда не шалил. Это было оговорено устным, но очень жестким контрактом, когда незнакомый голос, явно измененный декодером, давал ему первое задание — убрать какого-то русского предпринимателя, приехавшего на кинофестиваль в Каннах.

Прислушавшись и не уловив в квартире ни единого шороха (по наводке, хозяйка должна была быть дома), парень снял пистолет с предохранителя и медленно повернул круглую латунную ручку третьей двери. Бесшумно открывшись, дверь с тихим щелчком приникла к магнитному ограничителю. В глубине комнаты, служившей хозяйке спальней и дамским будуаром, в глубоком кресле, обитом серебристой парчой, прикрыв глаза и чему-то своему улыбаясь, дремала старуха.

Если бы парень был эстетом, или большим женоведом, он бы сказал: «Со следами былой красоты...»

Но парень эстетом не был, и тихая бытовая картинка его нисколько не растрогала.

Он медленно приблизился к старухе, поднес плотную колбаску глушителя к ее виску и уже собрался спустить курок, как старуха вдруг раскрыла глаза и, как ему показалось, приветливо и пристально посмотрела ему прямо в лицо.

Однако, должно быть, мысленно она была все еще в своих воспоминаниях, потому что, глядя в лицо своему убийце, тихо прошелестела:

— Вы за мной? Я готова.

И вновь закрыла глаза.

Парень несколько удивился произнесенной фразе, но, поскольку он был крепким профессионалом, не стал отвлекаться на бессмысленные соображения по поводу странного поведения хозяйки квартиры, а просто, не откладывая, нажал курок.

Конечно, такая форма устранения клиентов малоэстетична. Но, как уже отмечалось, парень не был эстетом. И разворошенное выстрелом старушечье лицо, и капли крови, забрызгавшие серебристую парчовую поверхность вольтеровского кресла, — все это его мало волновало. Куда больше беспокоила мысль, не попали ли брызги крови на его светлую куртку. Но он был мастером своего дела и стрелял так, чтобы на нем следов не оставалось. У каждой профессии, как говорится, свои маленькие хитрости.

Контрольный выстрел ему никогда не был нужен. У него всегда первый и был контрольным.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не зацепиться за какой-нибудь старинный комод или не споткнуться о причудливый пуфик, он вышел из будуара графини, тихо прикрыв за собой дверь.

Оставалась четвертая комната, — судя по наводке, там могла быть прислуга графини. Даже не могла, а должна быть. Поэтому его дальнейшие действия были еще более осторожны: медленно, сантиметр за сантиметром он приоткрыл дверь комнаты прислуги. При этом его немного насторожил странный писк, треск и далекая электронная музыка. Но когда он открыл дверь пошире, все стало ясно.

Комната была пуста. Слева у стены — низкая широкая тахта с низкой, непривычно низкой тумбой. На тумбе букетик незабудок в крохотной хрустальной вазочке, белая чашка из толстого фарфора с водой, какие-то маникюрные принадлежности.

В центре комнаты, у большого окна — длинный фирменный стол под компьютер с витиеватым, известным на всю Европу логотипом «Константин».

Знакомым по рекламным журналам и буклетам, бесплатно рассылаемым клиентам по всему континенту, было и кресло. Он знал такие кресла, принимавшие форму тела владельца и легко перемещающиеся вдоль стола, позволяя подолгу работать, не уставая, а при необходимости — превращавшиеся в кресло-качалку с перемещающимся вдоль спины под музыку леса валиком, массирующим позвоночник. На нем тоже была золотая корона и длинная надпись на спинке — «Константин».

Кресло мягко покачивалось, словно его хозяйка вышла буквально минуту назад. Парень напряженно прислушался.

В квартире стояла мертвая тишина.

Он нервно взглянул на монитор.

На нем радовал глаз красками карточный пасьянс.

— Старушечьи радости, — хмыкнул парень.

Впрочем, ему было все равно, кто работал на компьютере, — старая графиня или ее прислуга. Задание было достаточно точным: ликвидировать людей, стереть информацию.

Понимай как хочешь. Но в начале XXI века профессиональный киллер понимает такое задание однозначно.

Парень сел в кресло и, пробежавшись пальцами по клавиатуре, поиграв «мышью», забредя в потаенные уголки компьютерной памяти, стер все файлы с ключевым словом «Спартак».

Когда он выходил из комнаты, на экране дисплея по-прежнему радовал глаз карточный пасьянс. На картах были изображены красивые обнаженные женщины. Как понял киллер, убравший за последние три месяца уже двух крупных коллекционеров по заданию все того же таинственного заказчика, — это были репродукции с картин больших художников.

«Как живые», — удовлетворенно заметил про себя киллер, любуясь прекрасной полной белокожей женщиной на «даме-треф», ласкаемой неугомонным сатиром.

Впрочем, его ждала куда более прозаичная картина: надо было найти и бесшумно убрать прислугу.

Он уже отметил про себя некоторые странности, с которыми столкнулся в этой квартире, — и старая графиня, словно бы ждавшая его и даже обрадовавшаяся ему, и эта комната прислуги — с компьютером и низкой мебелью, и эта напряженная тишина.

Он вышел в столовую. Огляделся. С улицы не доносилось ни звука, — предусмотрительная старая графиня поставила на окна стеклопакеты. В квартире царила мертвая тишина. Лишь из-за белой двери, ведущей из столовой неизвестно куда (он знал, что в квартире четыре комнаты, а наводчики еще ни разу его в обрисовке планов квартир клиентов не подвели), был слышен какой-то шорох, словно там некто разворачивал бумагу огромного пакета, чтобы вытащить подарок и порадовать именинника.

В сложившейся ситуации подарок мог предназначаться лишь ему.

Киллер медленно приоткрыл створки двери.

Перед ним была так называемая темная комната — неглубокая, но достаточно вместительная кладовая. Прямо перед ним, слева и справа от него шли стеллажи, битком набитые банками с консервами, банками с вареньем, пакетами муки, вермишели, круп. С потолка свисали пряно и душисто пахнущие связки каких-то трав.

Глушитель «беретты» медленно двигался по кладовой слева направо.

Когда же глаза киллера и, соответственно, ствол пистолета опустились чуть ниже, парень понял, что оставшиеся у него минуты жизни провел не так, как следовало бы.

Ему бы догадаться по мебели комнаты для прислуги, что прислуга эта — либо карлица, либо лилипутка.

А поняв это, сразу бы направить «беретту» вниз.

Но, увы, нужное время было безвозвратно упущено.

Словно завороженный, он, как в фильме с ускоренной съемкой и замедленным воспроизведением, видел: вот толстомордая карлица двумя руками растянула ручки огромных ножниц, предназначенных для разделки птицы; вот она, отведя назад толстые локти, резко направила свои короткие ручонки вперед, вонзив острые концы ножниц ему одновременно в печень и селезенку...

Боль была неимоверной и бесконечной.

Он еще нашел в себе силы, чтобы, направив черный толстый глушитель в плоское как блин, потное, с выпученными от ужаса и напряжения глазами лицо карлицы, нажать на курок и выпустить в нее столько пуль, сколько времени сумела удержать под пальцем курок его правая рука.

Но карлица, уже умирая, каким-то сверхчеловеческим усилием сумела свести ручки ножниц вместе, разрезав его поджелудочную железу, желудок, и, продолжая давить на огромные пластмассовые ручки, достала острыми концами страшного оружия и его сердце.

Умерли они почти одновременно.

Он тяжело и медленно осел, привалившись спиной к стеллажу с банками консервированной спаржи. Она упала размозженной головой ему на колени, запачкав кровью некогда белоснежную куртку. Впрочем, он и сам был виноват — тут и его крови было достаточно. Но какое это теперь имело значение? Наследников у него не было.

Внутри компьютера за стеной вдруг что-то екнуло и, если бы кто-нибудь в это время заглянул в комнату прислуги, он с удивлением увидел бы, что из принтера выскочила бумажка, лист с каким-то коротким текстом. Тем временем дверцы шкафа после падения киллера сами захлопнулись благодаря пружине. От образовавшегося в результате небольшого дуновения лист из принтера выскользнул со стола и упал на пол текстом вниз...

ГЛАВА 4

БУКЕТ С АМЕТИСТОМ

Начальник Отдела специальных операций Генпрокуратуры России Юрий Федорович Патрикеев встал в то воскресное утро рано.

Казалось, накопленная за неделю усталость не позволит проснуться раньше восьми-девяти. Но на часах, когда он открыл глаза, было всего шесть. И сна — ни в одном глазу. Стараясь не разбудить жену, Патрикеев тихо поднялся, прошел в ванную комнату, принял контрастный душ и побрился. На кухне сварил себе чашку крепкого кофе по-турецки с маленьким тостом. Устраивать серьезный завтрак в такую рань не было смысла по двум причинам: во-первых, есть еще не хотелось, а во-вторых, через пару часов поднимется теща и будет жарить на всю семью свои фирменные сырники из рыночного творога. А пока и кофе хватит. Там же на кухне полковник уютно устроился на коротком диванчике, раскрыл свежие каталоги крупнейших европейских аукционов и принялся их просматривать, обращая особое внимание, во-первых, на картины с обнаженной женской натурой, так называемые ню, и ювелирные изделия с крупными драгоценными камнями.

Такой целенаправленный поиск объяснялся не искусствоведческими пристрастиями профессора Патрикеева, а профессиональными сегодняшними интересами полковника Патрикеева.

Дело в том, что в последние год-полтора в России стали «пропадать» именно такие произведения живописного и ювелирного искусства.

Пока были украдены брошь и перстень в Калининграде и Санкт-Петербурге, пока в результате дерзких ограблений провинциальных музеев были похищены в Костроме, Саратове и Астрахани картины Франсуа Буше «Пастух и пастушка», Фрагонара «Юная пейзанка» и Кустодиева "Этюд к картине «Русская Венера», — эти кражи, ограбления и даже убийства, как это произошло в Питере, привлекали внимание работников местных органов прокуратуры. Но как только эти разрозненные сведения были аккумулированы в Аналитическом управлении Генпрокуратуры и в виде распечатки-справки о прецедентных преступлениях оказались в ОСО у Патрикеева, можно было не говорить о случайных совпадениях.

Патрикеев, пришедший в Генпрокуратуру уже имея степень доктора искусствоведения и ученое звание профессора и за прошедшие десять лет если и не ставший юристом, то научившийся анализировать ситуации как криминалист, в случайности такого рода не верил.

Разрозненные банды или преступники-одиночки действовали явно по наводке, работали, бесспорно, на конкретного заказчика. И заказчик этот был за рубежом, скорее всего. Потому что столь известные вещи продать у нас невозможно. Правда, и в России, и за ее пределами есть с десяток коллекционеров, собиравших свои коллекции в том числе и с применением криминальных методов и наслаждавшихся редкостями в одиночку, не засвечивая похищенные раритеты на выставках и в каталогах.

Но российские собиратели были в разработке ОСО. И, как правило, знали об этом. После создания Отдела специальных операций в Генпрокуратуре преступления, связанные с хищением чрезвычайно редких и очень дорогих и известных в мире произведений искусства резко пошли на убыль. Достаточно было арестовать двух-трех собирателей, подержать их с десяток дней в Бутырках или Крестах и без предъявления обвинения выпустить, взяв подписку о невыезде, как волна такого рода преступлений пошла вниз. В рамках закона все, хотя, конечно, и не очень демократично. Зато эффективно.

Полковник был уверен, что заказ на украденные за последние пару месяцев вещи шел из-за бугра.

Почерк у преступников, похищавших заказанное, заметно различался. Были возбуждены уголовные дела, сыскари УГРО и следователи органов прокуратуры на местах шли по следу, копали старательно, но результатов пока не было видно.

— Кто из видных коллекционеров одновременно интересуется «ню» и драгоценностями с крупными камнями? — вновь и вновь задавал себе вопрос Патрикеев. Почему-то он был уверен, что это один человек.

Рассматривая каталоги в слабой надежде увидеть что-то из похищенного в России, он мысленно перебирал известных ему собирателей драгоценностей и живописи. Но ответа, который искал, не находилось.

«А что, если подойти с другой стороны? — задумался Патрикеев. — И задаться вопросом: кто из европейских — именно европейских! — предпринимателей с туманной репутацией и криминальными связями в последнее время резко и крупно разбогател?»

Тоже ведь есть своя логика. Человек, назовем его «господин X», и ранее увлекался драгоценностями с крупными камнями и изображением обнаженных женщин. Но не имел, скажем так, возможности вкладывать крупные суммы ни в покупку раритетов, ни в заказ на их похищение. Убить коллекционера, похитить картину или драгоценность из хорошо охраняемого музея, — это все тоже денег стоит. К этому надо добавить затраты на транспортировку через границу, взятки таможенникам и тому подобное. Если составить список таких предпринимателей, потом сократить его, оставив (тут тоже подсказывала интуиция) лишь выходцев из Советского Союза, то можно будет по крайней мере дать задание сотрудникам ОСО, внедренным в зарубежные криминальные структуры, искать то, что ему нужно. Для составления надежного технического задания ему пока что не хватало многих позиций.

Можно подойти и с третьего угла: кто из европейских коллекционеров за последние полтора-два года делал наиболее серьезные покупки на крупнейших аукционах, прежде всего «Кристи», «Сотбис» и «Дом Друо» в Париже? Такого рода сведения, естественно, в каталогах не приводились. Но сотрудники ОСО посещали все аукционы, имели своих информаторов, свои каналы связи и вертикальный информационный поток к Патрикееву в Отдел не иссякал.

Вставать с уютного диванчика не хотелось. Но он встал, прошел к стоящему в коридоре сейфу, набрал нужную комбинацию цифр, вставил в замочную скважину ключ, открыл сейф, достал с верхней полки тонкую папку и, не закрывая сейф, просмотрел несколько вложенных в нее ксерокопий донесений агентов.

Вот то, что он искал. За последние полтора года было куплено на международных аукционах три ювелирных букета с крупными драгоценными камнями.

Цепочка от покупателя до заказчика была тщательно прослежена.

На «конечной остановке» Патрикеева ждал некий господин, уже много лет постоянно проживающий в Париже, фамилия которого была полковнику знакома.

"Уже хорошо. А что нам говорят источники о покупках «ню»?

Из пяти «ню», приобретенных на международных аукционах в последние полтора года, три были куплены по заданию того же господина.

И никакого криминала тут не было. Вещицы и картины были приобретены аукционами у так называемых добросовестных покупателей, то есть у тех, кто сам в свое время купил эти вещи без нарушения закона.

"О чем все это говорит? — задал себе вопрос Патрикеев, тщательно закрывая сейф и пряча ключ от него в тайник. — Только о вкусах и пристрастиях нашего бывшего соотечественника, не более того. Вещицы приобретены совершенно законно. Тут комар носа не подточит. Его сотрудники в Европе проследили весь путь картин и «ювелирки».

И то, что одновременно с активностью этого господина в закупке коллекционируемых им вещей в Европе случайно совпала серия краж и ограблений в России, — не более чем совпадение.

Но в такие совпадения Юрий Федорович не верил.

За работой и размышлениями утро пролетело незаметно. И когда ему позвонил старый друг, заместитель Генпрокурора Борис Михайлович Кардашов, Патрикеев уже успел умять целую тарелку вкуснейших тещиных сырников со сметаной.

— Ты за кого болеешь, полковник?

— Смешной вопрос, — конечно за «Спартак», — усмехнулся Юрий Федорович.

— Знаешь, что сегодня они играют матч на первенство России в «Лужниках»?

— Знаю.

— Собирался, признайся, смотреть по телевизору? — продолжал зачем-то допытываться Кардашов.

— И не стыжусь. Не люблю массовые сборища, — умиротворенность полковника быстро улетучивалась.

— А если бы тебе предложили посмотреть матч в правительственной ложе?

— Я не сноб и знакомствами с членами правительства не интересуюсь, — выдержав паузу, сказал Патрикеев.

— Я, как ты знаешь, тоже, — тут же поддакнул Кардашов. — Но Юрий Михайлович пригласил в свою ложу. Есть возражения?

— Даже не знаю, — продолжал сомневаться полковник.

— Ну как же тебя из дома выманить! — крякнул с досады Кардашов. — А если я тебя с Романцевым познакомлю?

— Я отношусь к нему с уважением, но с трудом представляю наше знакомство и разговор, — спокойно ответил Юрий Федорович. — Он, судя по матчам, транслируемым по телевидению, настолько погружен в игру, настолько переживает ее перипетии, что никто ему не нужен ни после игры, ни, тем более, во время матча.

— Давай так, — миролюбиво предложил Кардашов: — я пришлю за тобой машину, мы посмотрим матч из лужковской ложи, после матча я знакомлю тебя с президентом Фонда «Спартак» академиком Петром Зреловым, он знакомит нас с Романцевым, и все. Едем в «Истру» париться. Вдвоем, — там нас генерал Ольгин будет ждать. А с Романцевым мы как-нибудь встретимся на спартаковской базе, выберем время, поговорим. Он, конечно, мужик малообщительный, но интересный. Если удастся его разговорить, многое тебе в феномене «Спартака» станет понятнее.

— Считай, убедил.

...Конечно, из ложи смотреть матч приятнее и комфортнее. Хотя и нельзя сказать, что намного лучше видно.

Люди в ложе собрались известные, судя по всему, интересные. До начала матча оставалось всего несколько минут, но и то из обрывков разговоров Патрикеев понял, что достаточно скромно, во всяком случае, неброско одетые и сдержанно держащиеся мужички были обеспокоены не суетными проблемами улучшения быта, карьерными подвижками и нюансами отношения к ним вышестоящих чиновников, а действительно государственными делами. Поняв, что говорят о близком ему деле, Патрикеев перестал прислушиваться и принялся наблюдать за поведением болельщиков, между которыми уже до начала матча стали складываться некие взаимосвязи, какие-то неформальные и даже формальные отношения. Они кучковались, переговаривались с сосредоточенными лицами о чем-то.

«Надо полагать, о единстве действий и тактике психологического воздействия трибун на игру», — подумал Патрикеев. Его давно интересовал вопрос, насколько поддержка или, напротив, противодействие, враждебность трибун могут воздействовать на игру, на игроков.

Похоже, что спартаковские фаны были очень хорошо организованы. Они явно готовились к празднику, — ибо игра «Спартака» действительно приносит ценителям игры наслаждение неожиданностью ходов и угадываемостью точных пасов и финтов. И одновременно, — вот такое ощущение, — они готовились к работе. Это была не праздная публика. А соучастники предстоящего спортивного подвига или спортивного спектакля, который приготовил стадиону «Спартак».

«Спартак» начал матч сразу с атаки. Стремительной, гармоничной, строго выверенной по рисунку и одновременно — абсолютно непредсказуемой.

Стадион вначале возбужденно зашумел, — фаны поддерживали атаку своих любимцев, болельщики противника старались криками поддержать защиту своих избранников. Но защита безнадежно проваливалась.

Титов, получив точнейший пас Тихонова, прочитал этот навесной пас еще в момент удара тихоновского бутса о мяч и сделал резкий рывок, опередив опешивших защитников. Вратарь достаточно опрометчиво пошел на перехват, и спартаковец несильно пробил мимо него.

Огромный стадион замер. Ни вратарь, ни защитники не успевали за мячом. И он катился по зеленому покрытию, хорошо видный всем, такой доступный и недоступный одновременно, в направлении ворот. На глазах возбужденно притихшего стадиона мяч прокатился метров двадцать и лениво вкатился в левый угол ворот.

Ничуть не смущенные гости, поддерживаемые ревом своих болельщиков, ответили парой острых атак. Какое-то время шла темповая игра на встречных курсах.

Но на 20-й минуте спартаковцы ловко поймали противника на контрходе. Баранов отдал точный пас рванувшемуся из защитных редутов Парфенову, а тот, обработав мяч, тут же переадресовал его прямо на голову неожиданно открывшемуся для противника, но не для Парфенова Ширко. Внезапно появившийся перед вратарем Тихонов увлек его на ближнюю штангу, и Ширко беспрепятственно в падении через себя, дав сам себе пас головой, пробил в верхний угол ворот.

После перерыва, явно стремясь усилить атаку, тренер противника поменял сразу двух игроков атакующей линии. Но показать себя молодые и честолюбивые нападающие в первые минуты второго тайма так и не успели. На пятой минуте на поле возникла ситуация, которые так любят истинные ценители футбола и за умение создавать которые так ценят «Спартак» его болельщики.

Парфенов, сместившись резко влево, прорвался к лицевой линии, и его сбили.

Тихонов классно подал. Из гущи игроков мяч выскочил на дальней штанге к Робсону. Тот нанес короткий сильный удар почти без подготовки. И, неожиданно для вратаря и защиты противника оказавшемуся в самом углу ворот Ширко оставалось просто подставить ногу. Конечно, Ширко — самолюбивый и честолюбивый нападающий, обладающий к тому же хорошими физическими данными и отменной техникой, но тут забил бы даже он, Юрий Федорович Патрикеев, вдруг обнаруживший себя стоящим в гостевой трибуне московского мэра и вопящим, широко раскрыв рот, какие-то слова восторга, поощрения, радости.

— А-а-а-а-а-а-а-а... — ревела вместе с большей частью зрителей гостевая трибуна, в полном восторге от простоты и отточенности только что разыгранной перед ними изящной комбинации.

— Конечно, можно сказать, что штрафной подарил Парфенов... — заметил один из соседей Патрикеева.

— Можно, можно, — проворчал другой поклонник «Спартака». — Все дело в том, как подал Тихонов. Ему в этом нет равных. Был когда-то Гаврилов. И вот теперь — Тихонов. И все.

— Но и удар Робсона был хорош, — робко вмешался третий. Робко то ли потому, что занимал в чиновничьей табели о рангах более низкое место, то ли потому, что как знаток футбола чувствовал себя среди истинных футбольных академиков несколько неуверенно.

— А, все это ерунда, — авторитетно поправил один из замов Лужкова с пышными седыми волосами и цепким внимательным взглядом черных глаз. Главное в любой игре оказаться в нужное время в нужном месте, что и доказал Ширко.

После матча Кардашов выполнил свое обещание и представил Патрикеева сосредоточенному и вроде бы даже недовольному счетом 3:0 Романцеву. Но услышав представление:

— Доктор искусствоведения, профессор, автор трудов по истории русской живописи, один из крупнейших в России и даже в Европе специалистов по драгоценным камням и ювелирному искусству, — Патрикеев Егор, или Юрий Федорович, прошу любить и жаловать.

И суровое, усталое лицо Романцева расслабилось в доброй обаятельной улыбке.

— Интересная у вас работа, — заметил он, закуривая новую сигарету.

— Вам тоже грех жаловаться. Прекрасный матч, — не удержался Патрикеев от комплимента.

— Какое там... защита просто проваливалась.

— Но ведь ни одного опасного момента у ваших ворот так и не возникло, — возразил подошедший к ним президент Фонда «Спартак» академик Петр Зрелов.

— И не успокаивай, Петр Семенович. — Потому и не возникло, что атакующие линии разбивались в центре поля. Полузащитники хорошо сработали, нападающие оттягивались назад. А защита чуть было не пропустила две атаки.

— Но ведь не пропустила...

— Разберемся.

— А нападением довольны?

— Тоже есть шероховатости. Но будем работать. А в целом, — тут Романцев опять улыбнулся своей обаятельной, но чуть вымученной, усталой улыбкой, — в целом игрой я доволен. Хорошая получилась игра, живая, с множеством ударов, — если бы еще все были точными.

Отказавшись от предложения поехать в сауну лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры на Истре, Романцев попрощался и быстрой походкой, чуть склонившись набок и вперед, двинулся в раздевалку.

Предстоял «разбор полетов».

...Телефонный звонок по мобильному достал Патрикеева, когда машина Кардашова уже въезжала на территорию ЛОЦа и перекатывалась через «лежащего полицейского» — впаянную в асфальт трубу, заставлявшую водителей гасить скорость при въезде на территорию лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры.

— Слушаю, Патрикеев.

— Юрий Федорович, извини, что беспокою в выходной. Но проблема возникла, надо посоветоваться.

Патрикеев узнал глухой, прокуренный голос старшего следователя по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Михаила Васильевича Аверьянова, одного из опытнейших в омоложенном следовательском корпусе прокуратуры «важняков».

И тот факт, что при возникновении нештатной ситуации Аверьянов звонил не своему начальству, а ему, как бы через голову, Патрикеева не удивило. Еще когда создавался Отдел специальных операций, специальным распоряжением тогдашнего Генерального прокурора была оговорена технология взаимоотношений: если речь шла о преступлениях, связанных с достоянием республики, как говорится, то есть с выдающимися произведениями культуры и искусства, рядовые сотрудники прокуратуры не только имели право действовать через голову своего непосредственного начальства (естественно, ставя его о том в известность), но и были обязаны докладывать начальнику ОСО обо всех выходящих за рамки обычного преступлениях.

Конечно, это создавало Патрикееву дополнительную головную боль, зато он всегда был хорошо информирован в рамках своей компетенции.

Прокуратура — система хорошо отлаженная и жестко детерминированная. Здесь так просто из вертикальной системы взаимоотношений не выскочишь. Нужны Закон, Указ, Постановление или, как в данном случае, Распоряжение.

— Что случилось? Я слушаю тебя, Михал Василич, очень внимательно.

— Нештатная ситуация. И, похоже, по профилю ОСО. Пропал один из крупнейших коллекционеров русского ювелирного искусства Шаповалов...

ГЛАВА 5

БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры Михаил Васильевич Аверьянов в то воскресное утро вовсе не собирался забивать себе голову профессиональными проблемами. Хотя в подсознании прокурорские заботы конечно же сидели.

Новый Генеральный сделал ставку на резкое омоложение прокурорского корпуса. Достигших 60 лет следователей и прокуроров, вне зависимости от опыта, таланта, послужного списка, прямо в день рождения «радовали» приказом о выведении их за штат. И хотя, еще будучи исполняющим обязанности Генпрокурора, новый руководитель декларировал индивидуальный подход, гребли, как водится, всех под одну гребенку.

Аверьянов, много лет проработавший в органах военной прокуратуры, всю свою сознательную жизнь вел здоровый образ жизни — зарядка, контрастный душ, лыжи, велосипед, не курил, пил в меру, но с удовольствием. И в свои шестьдесят был как огурец.

Самые противные для него дни были выходные. Он не был заядлым рыбаком. У него не было хобби. Заниматься домашними делами он с лейтенантских лет не любил — всякие там слесарно-столярные поделки. Жена, Любовь Тимофеевна, послушно все эти 35 лет чинила пробки, вкручивала лампочки, врезала петли, вставляла стекла, забивала гвозди и так далее, естественно, не передоверяя никому и свои чисто женские дела.

В выходные с утра Аверьянов закрывался в своей комнате и первую половину дня просматривал на «видаке» записи всех матчей любимой команды. И хотя записи эти он знал наизусть, ему время от времени казалось, что «Спартак» с каждой игрой прибавляет.

У Аверьянова было две любви. Одна — в юности, сдержанная и неторопливая, без всплесков и драм, — к жене Любочке.

Вторая — полная взлетов и падений, чудовищных эмоциональных всплесков, стрессов, которые менее здоровое сердце просто не выдержало бы, бессонных ночей после неудач, — это любовь к «Спартаку».

С кухни доносился едва уловимый запах варившегося там украинского борща, серьезным почитателем которого был старый следователь. Шторы задернуты, и кокетливое июньское солнце не проникало в комнату.

Аверьянов сегодня из своей обширной коллекции записей выбрал матч двухнедельной давности с командой «Крылья Советов». Команда не выдающаяся, хотя и перспективная, с точки зрения Аверьянова. Самарцев недавно возглавил импонировавший ему Александр Тарханов. Конечно, Аверьянов знал результаты этого давнишнего матча. Но его как истинного ценителя футбола и страстного поклонника «Спартака» интересовал не результат. Он получал наслаждение от самой игры.

«Спартак» предстал на матче в полном составе. Что ранее на протяжении нескольких туров мешали ему сделать травмы и дисквалификации.

В команде самарцев на поле вышел давно отмеченный Аверьяновым как перспективный полузащитник Кайнов.

Но с первых минут мяч, к удовольствию старого следователя и к явному неудовольствию напрягшегося Тарханова, двигался только в одном направлении — в сторону ворот гостей из Самары.

В два-три касания, технично, на хорошей скорости он доставлялся в штрафную площадку самарской команды. Удары по воротам «Крылышек» следовали один за другим. Особенно изящно спартаковцы работали на флангах. И Парфенов, и Тихонов, и Ширко просто истерзали оборону гостей бесконечными прорывами и финтами.

Ширко мог бы отличиться уже на третьей минуте. Его точный, но не очень сильный удар в левый нижний угол ворот в акробатическом прыжке парировал вратарь самарцев.

«Спартак» наращивал мощь своих атак, и на 16-й минуте логическим завершением его преимущества стал гол-красавец. Стремительно проведенная комбинация завершилась диагональным пасом к линии вратарской площадки и точным ударом Тихонова. Причем шансов у вратаря самарцев, неплохо игравшего Стрекалова, практически не было.

На исходе первого часа гости пришли в себя, применили активный прессинг и провели в целом, по мнению Аверьянова, неплохую пятиминутку. Но потом вплоть до свистка судьи на перерыв инициативой владел «Спартак». Пару раз Стрекалов спасал свою команду от неминуемых голов.

Сразу после перерыва стремительный рейд Парфенова из глубины обороны был грубо остановлен в метре от штрафной, и Тихонов мастерски провел крученый мяч в верхний левый угол ворот самарцев.

А на двадцатой минуте тот же неугомонный Тихонов поймал гостей на контрходе и буквально выложил мяч прямо на голову Титову, как всегда оказавшемуся в нужное время в нужном месте, и тот в падении провел неотразимый мяч.

По окончании матча видеозапись позволила Аверьянову еще раз всмотреться в усталое лицо Романцева; преодолевая сухость и горечь во рту от массы выкуренных за матч сигарет, Олег Иванович сдержанно похвалил своих футболистов.

— После того как футболисты разъехались по разным сборным, трудно было рассчитывать на очень хороший результат. Я надеялся, что они, тем не менее, сыграют хорошо. Но не ожидал, что так хорошо, — улыбнулся тренер. — Меня порадовал и результат, и самоотдача ребят: самарская команда не простая, хорошо сбалансированная. Выиграть у нее всухую было совсем не просто.

— Олег Иванович, что было главным в победе — техничность ваших ребят, тактика, домашние заготовки или воля к победе?

— Они хотели выиграть и выиграли. Они боролись на каждом квадратном метре поля. Наверное, на нашей стороне сегодня была и удача. Но удача, уверен, приходит к тому, кто сражается.

Ответив на этот вопрос, Романцев бросил недокуренную сигарету в урну и стремительно направился, чуть с наклоном вперед, в раздевалку.

После каждого видеопросмотра Аверьянов «назначал» лучшего игрока матча. На этот раз лучшим он опять, как и в субботу, когда просматривал матч «Спартака» с «Черноморцем», назначил Тихонова.

В этот момент ему и позвонила заместитель директора Музея русской культуры ХVIII века Вера Степановна Петряева, замечательный знаток ювелирного искусства этой эпохи. С ее мужем, полковником Петряевым, Аверьянов служил в военной прокуратуре вплоть до ухода этого грамотного юриста, занимавшегося вопросами реабилитации жертв политических репрессий, на пенсию год назад.

— Михаил Васильевич, извините, что отрываю дома в воскресный день. Но возникла проблема, я бы сказала, на стыке искусствоведения и криминологии: таинственно пропал крупнейший коллекционер ювелирного искусства России ХVIII века профессор геологии, пенсионер Иван Иванович Шаповалов. Его коллекция оценивается в миллионы долларов. А он — пропал.

ГЛАВА 6

БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Так уж получилось, что старший следователь по особо важным делам Михаил Васильевич Аверьянов, после тридцатилетней беспорочной службы в органах прокуратуры города Москвы, наконец-то за год до своего юбилея получил вполне приличную двухкомнатную квартиру на троих в одном из престижных районов Москвы — в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная». Хотя, конечно, и раньше ему было «положено». Как-никак в однокомнатной квартире жить с женой и сыном, инвалидом детства по зрению, было тесновато. Но не видать бы старому «важняку» и этой квартиры, как своих больших, покрытых седыми волосами ушей, если бы в последние годы не наметилась тенденция на улучшение жилищных условий руководящим работникам Генеральной прокуратуры. Заместители Генпрокурора, начальники управлений, советники и помощники Генерального получали большие по площади, улучшенной планировки в центре Москвы. А в освободившиеся за выездом, если не было обоснованных претензий на свободные квартиры у ближайших родственников «выезжантов», вселялись на улучшение ветераны. Однако и тут не видать бы квартиры Аверьянову. Но вышел какой-то взаимовыгодный размен: сыну выехавшего из квартиры на «Баррикадной» начальника главка Генпрокуратуры дал, по договоренности, большую квартиру в Строгино, на берегу Москвы-реки, мэр города. За это квартиру на «Баррикадной» выделили Мосгорпрокуратуре.

Все эти подробности не имели бы ровно никакого значения, если бы дом в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная» не считался элитным.

Здесь жили чиновники мэрии, солидные предприниматели и даже таинственные, невесть чем занимавшиеся днем господа, но все знали, что по утрам от дома и вечером домой их сопровождают бритоголовые «братки» с не искалеченными интеллектом лицами.

Ha окнах у всех стояли стеклопакеты, двери подъездов имели не только металлическую основу и сложные замки с шифрами, но и консьержек. Причем роли консьержек исполняли по очереди бывшие сотрудники силовых ведомств, хорошо вооруженные и, естественно, с соответствующими лицензиями на охранную деятельность.

Как ни странно, Михаил Васильевич, его жена Люба и сын Сергей, ходивший в черных очках и с палочкой, в быт этого элитного дома вписались. Никто из соседей по подъезду не воротил от них с презрением нос, машины соседей, лихо тормозя у подъезда, никогда не обдавали их грязью, если Аверьяновы неосторожно оказывались в тот момент рядом. Охрана в подъезде приветливо открывала дверь перед Любой, выгуливавшей одновременно слепого Сережу и старую таксу Венеру. Словом, все относились, как к своим. Хотя, конечно, знали, «ху есть кто». И даже время от времени советовались с Аверьяновым по юридическим вопросам. Вопросы, как правило, сводились к одному: сколько дадут за то или иное криминальное деяние. Аверьянов же в советах никогда не отказывал.

Вот и в то воскресное утро, когда к нему зашла одна из старожилок дома, вдова бывшего секретаря горкома КПСС, проживавшая одна в двухкомнатной квартире на третьем этаже, Мария Федотовна и попросила у него совета как у юриста, он не отказал. Впустил старую даму в квартиру, уговорил присесть в глубокое кресло и рассказать все как на духу.

— Вы только не волнуйтесь. Расскажите все подробно, что вас волнует. И сразу станет легче.

— Ну, вы знаете, — жеманно потупилась вдова партийца, — что у нас с Шаповаловым Б.А. из пятнадцатой квартиры — роман. Это все в подъезде знают.

— А я нет, — простодушно удивился Аверьянов.

— Считайте это чистосердечным признанием, — пошутила вдова. — В конце концов, тут нет ничего порочащего нас в глазах соседей. Он вдовец, я вдова. У меня дети взрослые, у него вообще нет родных. Словом, возникли теплые отношения на почве быта. Знаете ли, рубашки он сам стирал в стиральной машине «Бош». А гладить не умел. Ну и я, знаете ли, хотя мой муж занимал высокое положение в свое время, ну, вы понимаете... Но я всегда сама готовила. И очень, знаете ли, прилично. Ну вот, как-то разговорились в очереди в гастрономе в соседней высотке, познакомились. Оказалось, что моя квартира буквально над его. Раз я зашла за спичками. Другой раз он за солью. Потом я попросила ввинтить лампочку, а он — погладить рубашку, — он шел на презентацию в музей личных коллекций... Да, кстати, вы знаете, что он был известным коллекционером? Что он еще собирал, не знаю, он был человек старой закалки, — сдержанный, даже скрытный. Очень, очень милый и обаятельный. Но картины точно собирал.

— И были ценные? — профессионально заинтересовался Аверянов.

— Только вы, ради Бога, не подумайте, что мой интерес к соседу имел какие-то меркантильные нюансы, — засмущалась вдова партийца. — Я вообще вам, как прокурору, признаюсь, — женщина не бедная. Но все по закону. Мой муж всегда зарабатывал хорошо, а жили мы скромно. И деньги откладывали на сберкнижку, мало ли что, — она кокетливо хихикнула, — в старости, знаете ли, на лекарства. Он вот старости так и не дождался, умер в 70 лет. — Вдова приложила к сухим глазам душистый носовой платок. — А я еще, как бы это сказать, в бальзаковском возрасте, — если честно, только вам, как прокурору, — мне 65.

— Никогда не дал бы больше 60, — честно глядя в глаза даме признался Аверьянов.

— Спасибо. Но я чувствую себя внутренне еще моложе. Словом, картины были хорошие. Я в этом понимаю толк. Мы с мужем один раз были даже в «Третьяковке». Он присутствовал при каком-то открытии и взял меня с собой. И потом, — у нас дома тоже есть картины. Пейзаж Москвы, по случаю очень недорого приобрели, еще когда муж был жив, в Измайлово на вернисаже... И еще натюрморт неизвестного художника — подарок мужу к выходу на пенсию.

Аверьянов устало покачал головой. Когда вдова прорвалась к нему «на консультацию», он самозабвенно смотрел записанный на магнитофон год назад матч «Спартака» и «Локомотива». «Локомотив» Михаил Васильевич тоже любил и ставил в мировой табели о рангах сразу после «Спартака». Матч тот был просто классным: играли обе команды отлично, и победил в равной борьбе «Спартак». Ничего лучше, чтобы создать хорошее настроение на весь день, и придумать нельзя было.

Вдовица ворвалась в середине второго тайма, когда нападающий «Спартака» стремительно влетел в штрафную площадь «Локомотива» и вдруг, вместо того чтобы пробить по воротам, где уже занял правильную позицию вратарь, вместо того чтобы дать пас своему полузащитнику, просто прелестно открывшемуся справа, отбросил мяч пяткой чуть назад и влево — на ход своему защитнику, неожиданно для железнодорожников материализовавшемуся из глубин обороны прямо напротив ворот «Локо». И тот неотразимо пробил в левый верхний угол ворот противника. И вратарь «Локо» был конечно же бессилен.

Слишком все быстро произошло.

Вдовица ворвалась в ту минуту, когда мяч на глазах затаившего дыхание стадиона вдруг пошел не вперед, не направо, а чуть назад и влево...

Услышав звонок, Аверьянов остановил видак. И хотя он конечно же знал, чем закончился этот эпизод и весь матч, но нежных чувств к вдовице, прервавшей сей сладостный для истинного болельщика миг, он не испытывал.

Однако ж профессиональный интерес и обязательность взяли верх над страстным увлечением.

— Так в чем проблема? — резюмировал он стыдливую исповедь разговорчивой соседки.

— Он пропал! — развела она в стороны морщинистые ручонки.

— Натюрморт? — удивился Аверьянов, легко предположивший, что купленный в Измайловском парке пейзаж вряд ли мог представлять особый интерес для грабителей, тем более что подъезд их хорошо охраняется и дверь у старушки стальная, с набором сложных замков.

— Нет, конечно! Шаповалов!

Борис Андреевич Шаповалов, 1925 года рождения, пенсионер, коллекционер, имевший со всеми жильцами подъезда ровные приветливые отношения, как выяснилось из дальнейшего рассказа, пропал вот уже неделю.

— Понимаете, — такого никогда раньше не было. Мы перезванивались ежедневно. Вместе часто ходили в гастроном, один раз — гуляли в зоопарке. Он рядом. И там был день открытых дверей. Или зверей. Словом, детей и пенсионеров пускали бесплатно. Мы конечно же не бедные люди. Но приятно, когда кто-то заботится о нас, стариках, — кокетливо потупила глаза вдовица.

— Он мог уехать куда-нибудь, не предупредив вас?

— Куда?! Ему некуда было ехать! У него совершенно не осталось родственников.

— На курорт, в санаторий, в дом отдыха?

— Исключено. Он бы никогда не оставил квартиру, коллекцию...

— Квартира была на охране? — Аверьянов привычно отрабатывал допустимые версии.

— Да.

— Значит, можно было спокойно уезжать. Опять же, наш подъезд...

— О, вы не знаете коллекционеров! — отмахнулась от такого предположения вдовица.

— Возможно. А лечь в больницу он не мог?

— У него, как ни странно, было отменное здоровье.

— Сердце, гипертония?

— Давление 130 на 80, как у космонавта. Я ему через день мерила. Это, знаете ли, был у нас такой ритуал. Игра как бы, — соседка хихикнула. — Ну, у стариков свои радости. Чай пили, я ему давление мерила, а он мне рассказывал про свою молодость, как он ходил в геологические экспедиции, собирал минералы. Коллекцию камней показывал.

— А что еще он коллекционировал?

— Главным образом конечно же европейскую живопись. Минералы — это так, пустячок, шалость. А вот картины и рисунки европейских мастеров — ну, я-то не большой знаток, но он говорил, — были, как это он выражался, «из первого ряда».

— Дорогие?

— Не знаю. Он как-то шутливо сказал, когда я перед одной картинкой чуть дольше задержалась, — большие тыщи ему Пушкинский музей предлагал. Чуть ли, как бы не ошибиться, подлинник Рембрандта. Но не живопись, а автолитография, так кажется. Небольшая, знаете ли, картинка, черно-белая, даже не цветная, а большие тыщи. А сколько же большие картины, что на стенах висели, стоили? Страшно подумать. Но он мне нравился, Шаповалов этот, деньги меня не интересовали. Я бы замуж за него пошла, даже если бы на стенах одни репродукции висели, как у меня дома, а не настоящие картины маслом. Он душевный был.

— Итак, — вновь был вынужден прервать словоизвержения соседки «важняк». — Уже неделю вы не видели Шаповалова. Пробовали ему звонить?

— Конечно. Тишина.

— У него не было родственников. Но какие-то друзья, приятели, бывшие сослуживцы были?

— Нет. Он работал геологом в Якутии, в Хабаровском крае. Скопил денег, — им, знаете ли, за находки месторождений премии давали, а он везучий был. И потом, он ведь и золотые месторождения открывал, и алмазное в Архангельской области... Вы как-никак прокурор, так что воздержусь от предположений. Но он был не беден. Словом, купил квартиру, приобрел все, знаете ли, законно, на аукционах, в антикварных магазинах, у коллекционеров, — свою коллекцию. И так вышло, что в Москве у него никого не было. Кроме меня, — она вновь коснулась сухих глаз белоснежным платочком с инициалами, вышитыми шелком в уголке.

— Кто мог знать о его коллекции?

— Только в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, два-три коллекционера, имена которых наверняка есть вместе с телефонами в его большой записной книжке, она лежала в прихожей у телефона. И, наверное, работники двух-трех московских антикварных аукционов.

— Значит, многие. Информация, когда она кого-то интересует, имеет свойство распространяться как круги по воде от брошенного камушка — быстро и неотвратимо. Но что мы о нем как о совсем пропавшем. Может, найдется еще?

Аверьянову страстно хотелось поскорее прекратить этот разговор и вернуться к просмотру матча «Спартак» — «Локомотив».

— Я вам не сказала еще очень важного, — таинственно закатила глаза вдовица.

— Слушаю вас, — терпеливо кивнул головой Аверьянов.

— У него, как я уже говорила, надежная стальная дверь. И квартира поставлена на охрану в ближайшем отделении милиции. Через пять минут, если что, они уже тут. Аренду он платил исправно.

— Абонентную плату?

— Вот именно.

— И что же?

— Но у его надежной двери был один странный дефект.

— Какой же? — профессионально насторожился Аверьянов.

— Она пропускала запахи.

— Не понял?

— Когда он варил себе что-нибудь вкусненькое, он часто использовал всякие пищевые добавки — «хмели-сунели», «ткемали», травки всякие.

— И?

— И эти запахи легко проникали из квартиры на лестничную площадку. Мы даже с ним играли в такую шутливую игру — при встрече я называла ему первое и второе, которое он себе сегодня готовил. Почти всегда угадывала, например, харчо и мясо с макаронами, или плов и крестьянский суп, или суп щавелевый и жареная курица с рисом.

У Аверьянова от массы избыточной информации уже голова шла кругом.

— Короче говоря, — в той же тональности, с которой она перечисляла гурманские пристрастия своего поклонника, старуха произнесла следующую фразу, — он убит.

— Что?! Как? Почему?!

— Почему, за что — это вам решать, сыщикам. А то, что убит, — точно. Сами посудите — ничем не болел, сердце здоровое, а вот уже несколько дней не отвечает на звонки по телефону и в дверь, а из-за его стальной двери тянет приторным запахом разлагающегося трупа!

Аверьянов оценивающе взглянул на таинственное лицо вдовицы, прикидывая, удастся ли ее выпроводить без проблем, или придется вызывать скорую психиатрическую помощь. Но секунду поразмышляв, решил, что при всей фантасмагоричности ситуации он как профессионал, хотя бы и в выходной день, обязан что-то сделать.

И Аверьянов начал действовать.

Позвонил дежурному прокурору в Мосгорпрокуратуру, в местное отделение милиции, нашел участкового по его домашнему телефону, вызвал сотрудника ЖЭУ, проживавшего на первом этаже в их подъезде и также случайно оказавшегося дома, нашли ключи от всех замков двери Шаповалова (для надежности часть хранилась в отделении милиции, часть в ЖЭУ, а один, контрольный, без которого нельзя было все равно открыть дверь, но и им одним тоже — нельзя, оказался, как выяснилось, у вдовы московского партийца).

Пригласили понятых — академика-ботаника с третьего этажа и домохозяйку с четвертого, муж у нее был одним из таинственных соседей, приезжавших домой только ночевать и сопровождаемых при этом бритоголовыми братками. Домохозяйка, как ни странно, оказалась тихой приятной женщиной, без вульгарности «новых русских» и их фанаберии.

Квартиру сняли с охраны, вскрыли в присутствии всех заинтересованных лиц дверь и вошли.

Ноздри опытного «важняка», не раз в своей долгой следовательской практике выезжавшего «на трупы», сразу уловили приторно-сладкий запах разложения.

По согласованию с заместителем прокурора города, с которым оперативно связался дежурный прокурор, следственную бригаду возглавил на месте Аверьянов. Он тут же дал указания эксперту-криминалисту:

— "Пальчики" со всего. Прошу присутствующих без согласования со мной ничего в квартире не трогать. «Пальчики» с двери снаружи и изнутри. С телефонной трубки.

Они вошли группой в первую — большую — комнату квартиры.

Она была пуста.

Все стены, от пола до потолка, были увешаны картинами. Рамы были разные — от дорогих багетных, резных, старинных, до простых, покрытых черным лаком. И картины были разные — и очень старые, и, судя по всему, конца XIX-XX вв. Было очевидно, что какой-то принцип у коллекционера конечно же был, но сразу было не понять, почему натюрморты в классической манере соседствовали с пейзажами, выполненными явно в современном стиле. Аверьянов себя знатоком не считал и задумываться над этими вопросами, возможно, имевшими отношение к тайне гибели коллекционера, но не подвластные его уму, не стал.

Обратив внимание молодого криминалиста на те предметы, «пальчики» с которых надо снять в первую очередь, он, опережая группу, усадив на диван и приказав не двигаться понятых и участкового, направился к двери второй, меньшей комнаты.

Туда он вошел лишь в сопровождении медэксперта.

Здесь тоже стены были от пола до потолка увешаны картинами.

Но глаза вошедших тут же уперлись в тело старика, лежавшего на узком диване. Ноги были положены одна на другую, правая рука бессильно свешивалась вниз, до полу, левая лежала на сердце.

— На первый взгляд, — естественная смерть от сердечного приступа. Скорее всего — обширный инфаркт. Смерть наступила не позднее 9-10 дней назад. Точнее смогу сказать после вскрытия и проведения медико-биологических экспертиз, — заметила после осмотра симпатичная дама, судмедэксперт.

Аверьянов попросил молодого эксперта-криминалиста снять «пальчики» и в этой комнате со всех предметов вокруг умершего. Подумав, попросил снять «пальчики» с рам всех картин, висевших в обеих комнатах и в коротком коридорчике.

Эксперт посмотрел на него без особой симпатии, — работы тут было не на час, но ослушаться не решился.

К тому времени приехала и бригада, которая, осторожно погрузив труп на носилки, уехала в сопровождении судмедэксперта.

— Опросите соседей не только в нашем подъезде, а также «секьюрити» — не заметили ли что-нибудь подозрительное в подъезде, во дворе предположительно десять дней назад, — попросил Аверьянов участкового.

Тот тоже ушел.

В квартире стало свободнее.

Из всех присутствующих какое-то представление о коллекции было лишь у вдовицы. Ее Аверьянов, несмотря на то что она уже давно успела ему надоесть, оставил.

— Осмотрите, пожалуйста, картины на стенах. Все ли на месте.

Старуха долго бродила, прикладывая платок к глазам, по квартире, рассматривала издали и вблизи плотно развешанные картины и наконец решилась вынести вердикт.

— Вроде бы все на месте.

— У него был каталог коллекции?

— Да, рукописный. Я знаю, где он его хранил. Сейчас-сейчас.

Она подошла к книжному стеллажу, взяла из деревянного стаканчика для карандашей деревянную же тонкую линейку, сунула ее в узкую прорезь между верхней частью стеллажа и его нижней частью, чуть-чуть покопавшись в зазоре между двумя составляющими стеллажа, она извлекла тонкий блокнот и протянула его Аверьянову.

Блокнотик был дешевый, со старой ценой в 40 копеек. Но цены ему сейчас не было.

Аверьянов внимательно перечитал его. В списке значилось 48 картин и рисунков.

Он еще раз прошел вокруг большой комнаты. Все работы, в рамах, за стеклами или без, были по-музейному оформлены — на рамках были надписи, извещавшие об имени художника и названии картин. Похоже, все вещи побывали на выставках. Аверьянов обратил внимание, что имена художников были иностранные. Какие-то ему были знакомы, — например, Дюрер, Рубенс, какие-то показались незнакомыми.

Кажется, все работы были на месте.

Но глаз опытного следователя вскоре обнаружил одну странность. Везде подписи под картинами на рамах и изображенное на холсте, картоне или дереве совпадали.

Кроме одного. На тонкой позолоченной рамке было написано: «Уильям Хогарт. 1697-1764». «Обнаженная натурщица. Рисунок».

Однако картинка, прятавшаяся за потемневшим стеклом, изображала пожилого джентльмена в седом парике, сидящего за письменным столом. Справа от него был большой глобус, и можно было без труда предположить, что изображенный имел отношение к путешествиям и науке.

Собственно, предположить можно было все. Кроме одного.

Изображенный никак не мог быть назван даже фамильярно «Обнаженной натурщицей». Он был мужчиной, и он был одет в старинный камзол и панталоны.

Смутило Аверьянова и вот что: он не был, конечно, знатоком изобразительного искусства, но рисунок от живописи все же отличал.

Старый джентльмен был, возможно, написан тем же Уильямом Хогартом, две картины с такой подписью небольшого размера висели рядом. Но это был не рисунок, а живопись.

После того как экспертом были сняты «пальчики» с рамы и стекла, Аверьянов снял картину со стены, отогнул мелкие гвоздики и вынул ее из рамы.

— Бумага, — удовлетворенно заметил он молодому эксперту.

— Не понял, товарищ полковник?

— Бумага, репродукция. Хорошая, но репродукция.

Молодой криминалист с уважением посмотрел на старого «важняка». Аверьянов еще раз перелистал каталог коллекции, составленный хозяином от руки. Возможно, из опасения, как бы копия не попала кому-либо.

Под номером 34 была действительно работа Уильяма Хогарта под названием «Обнаженная натурщица. Рисунок». Работы, которая была бы хоть чем-то похожа на сидящего в кресле рядом с глобусом старого джентльмена, в каталоге не было.

«Уже интересно», — подумал Аверьянов.

Криминалист прошептал на ухо:

— В квартире чужих «пальчиков» нет. Есть только хозяина — в комнате и этой дамы, — он кивнул на вдовицу, любезно давшую разрешение на дактилоскопию, — на кухне, на чайнике и холодильнике.

ГЛАВА 7

БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Наличие «пальчиков» вдовицы на предметах кухонного характера не смутило Михаила Васильевича.

Куда более его удивляло отсутствие чьих бы то ни было «пальчиков» на раме и стекле рисунка Уильяма Хогарта.

— С другой стороны, — мысленно скорректировал «важняк» свои размышления, — заменить «картинку» мог и сам владелец. И как человек аккуратный протер после этой манипуляции и раму и стекло. Ведь эксперт проверял все картины — «пальчиков» хозяина или кого-то другого нигде нет.

Он еще раз, не сходя с места, оглядел стены и мебель комнаты, в которой хранилась основная часть коллекции.

«А смысл? — спросил он сам себя. — Смысл заменять одну работу другой, подлинник репродукцией, пусть и японской, хорошего качества? Допустим, он отдал „Обнаженную натурщицу“ для экспонирования на какой-то выставке. Тогда почему отдал без рамы? Могло такое быть?»

Аверьянов много лет дружил с Юрием Федоровичем Патрикеевым, в прошлом главным экспертом Генпрокуратуры, ныне — начальником ОСО. Доктор искусствоведения Патрикеев не раз затрагивал в беседах с другом, — к слову, к разговору, — какие-то темы, связанные с историей искусства, музейным и выставочным делом, спецификой работы антикварных аукционов и салонов. Часто консультировал Аверьянова, если в его криминалистской практике возникали «искусствоведческие сюжеты». И тут Михаил Васильевич вспомнил, как пришел однажды в гости к Патрикееву, как его жена, тоже искусствовед, работавшая тогда в музее, показывала ему их домашнюю коллекцию и рассказывала о принципах «развески» картин.

— И конечно же, — заметила тогда она, — лучше, если на выставке или в частном собрании картины и рисунки, гравюры одного типа, или одного художника, или одного жанра — в одинаковых рамках.

— Мог он отдать рисунок для экспонирования без рамы? — вдруг сказал Аверьянов вслух.

— Так что точно, — ответил от двери только что вошедший в комнату юрист первого класса, следователь из его бригады Миша Колычев, пермяк, прикомандированный в его бригаду на полгода стажировки.

Выглядывающий из-за его могучей спины стажер Костя Вилков, помощник следователя, согласно кивнул рыжей головой.

— Задача вам такая, ребята. Представьте себе, что вам нужно в этой комнате произвести обыск и найти тщательно спрятанный клад.

— А ордер есть? — туповато спросил Колычев.

— Ты еще не проснулся? Напоминаю условия задачки: я вызвал вас в воскресный день из дома с санкции начальства для проведения первоначальных оперативно-следственных действий. Милиция уже подключилась к той части, которая называется «оперативная». А ваша задача — подключиться к тому, что называется «следственная» часть. Представьте себе...

Представьте себе, что в этой квартире не убийство произошло, не умер человек от инфаркта, а здесь производится арест преступника, спрятавшего в квартире ценный клад.

— Ничего не понимаю, — честно признался Колычев.

— Я тоже, — кивнул рыжей головой Вилков.

Аверьянов беспомощно почесал затылок.

— Ладно. Начну с другой стороны. Хотел, честно, чтоб было для вас попроще. Ну да ладно, может, так поймете скорее.

— Как объясните, так и поймем, — рассудительно подытожил Колычев.

— В этой квартире неделю пролежал умерший человек. По предварительному мнению судмедэксперта, смерть произошла в результате обширного инфаркта. Человек умерший был крупным коллекционером. В квартире, по первому предположению, ничего не пропало.

— Тогда не наш вопрос, товарищ полковник, — трезво заметил Колычев.

— Формально — да. Представьте себе, что через день-другой экспертиза сообщит, что умер коллекционер от руки убийцы и грабителя.

— Тогда и начнем.

— Время будет упущено. Тут и так времени потеряно, если что, вагон и маленькая тележка. Нет, надо ситуацию нам с вами так смоделировать, чтобы исключить все случайности.

— Например?

— Например. Если человека убили, значит, убийца — опытный профессионал. Его не заметила охрана в подъезде, его не зафиксировала телекамера... Проверили видеозапись? — еще раз переспросил он участкового, который до прихода людей из его бригады вольно или невольно выполнял все указания полковника из Мосгорпрокуратуры.

— Так точно. Всех входивших-выходивших сообща опознали. Все свои.

— Составьте их списочек с указанием номеров квартир.

— Будет исполнено.

— Итак. Все свои. А человек, возможно, убит.

— Да почему убит-то? — не сдавался Колычев. — Может, и впрямь помер от инфаркта?

— Может. Но был он, по свидетельству знавших его людей, практически здоровым, завтра буду иметь его медицинскую карту из поликлиники, смогу в этом сам убедиться, пока верю свидетелям. И второе — был он очень богатым человеком, владельцем крупной коллекции раритетов. В случайную смерть при таком раскладе я не верю.

— Я бы дождался результатов от медиков, — лениво проронил Колычев.

— Да, — сокрушенно покачал седой головой Аверьянов. — И на кого прокуратуру оставим? Вот выгонят нас, стариков, на пенсию, возглавите все следственные бригады вы, молодые, и пойдет у нас раскрываемость вперед со страшной силой. Так покуда я тут командую, будем делать, как я решил. Ваша задача — тщательнейшим образом осмотреть все помещения. Искать «клад». Причем прежде, чем коснетесь того предмета, мебели, фрагмента пола или плинтуса, где интуиция вам подсказывает, что надобно искать, — зовете эксперта-криминалиста, и он проверяет — нет ли «пальчиков», не было ли следов касания этого места инструментами, то есть не искал ли какой-то, вроде вас, умник в этом месте такой же клад. Я понятно выражаюсь?

Через час тщательных поисков картина выстроилась совсем уж интересная.

Колычев и Вилков, при всей их стратегической неопытности, тактически были грамотными ребятами. И в сопровождении двух понятых и эксперта-криминалиста обшарили всю квартиру с пола до потолка, ванную комнату и туалет, двери всех комнат простучали, «обнюхали» плинтуса, где, по их мнению, могли быть спрятаны «сокровища», перебрали все книги на полках. Еще раз тщательно осмотрели все картины на стенах.

Так вот. В шести местах, где, по их мнению, могли быть спрятаны сокровища, до них уже копошился кто-то другой, — по мнению эксперта, искали очень осторожно, не далее как дней десять назад, и пользовались очень хорошим инструментом.

— Задачка, а? — обратился Аверьянов к Колычеву. — А ты говоришь... Есть тут клад. И сдается мне, что он все еще в квартире. Тут точно был кто-то посторонний. Допускаю, что он не убивал старика, но, проникнув в квартиру, воспользовался его, так сказать, физическим отсутствием, чтобы произвести поиск находящегося здесь, по его данным, или по его предположению, клада.

— Возможная вещь, — согласился Колычев. — Только я так думаю, что он, этот злоумышленник, и старика убил.

— Почему?

— Так криминалист говорит, с его аппаратурой любое касательство постороннего предмета к дереву или железу он определяет. Вон, в ножке буфета, — глазами ничего не разглядишь, а он определил: искали.

— И что же?

— А то и значит. В квартиру вор и убийца проник вполне легально. Старик его знал. Сам ключами и открыл.

— А закрыл кто? Замки-то разные, есть и такие, что только ключами закроешь. А ключи на месте.

— А старик за ним и закрыл.

— Хорошенькое дело! — тряхнул головой Аверьянов. — Значит, помер хозяин, вор произвел тщательный обыск, потом старик ожил, проводил вора, закрыл за ним дверь и снова преставился?

— Нет, — с воодушевлением строил свою версию Колычев, — не так. Старик выпил чего-то, что его усыпило. Ему вор и дал. Потом вор и будущий убийца произвел обыск. Старик тем временем оклемался. Еще выпили, да на этот раз старичку подмешали в питье смертельного яду. Не знаю уж, нашел вор, что искал, или нет, но ушел. Старик за ним закрыл дверь. Ему поплохело, он лег и помер. И никаких следов. Мы даже не знаем, нашел тот гость что или нет.

— Не нашел, — заметил эксперт-криминалист, колдовавший со своей переносной лабораторией.

— Почему так считаешь?

— Экспресс-анализ показывает, во всех местах, где искал вор и где мы тоже произвели, так сказать, вскрытия скрытых полостей, — ничего не было. Никаких следов посторонних вложений. Скрытые полости, в которых могли бы быть размещены тайники, есть. Но ничего там не было. Во всяком случае, десять дней назад. Год назад, может, что и было. Но доказать это наука бессильна. А десять дней назад — ничего.

— Значит, вор убрался, не выполнив свою задачу, — резюмировал Аверьянов и повернулся ко второму помощнику. — Слушай, Вилков, позвони-ка Пал Палычу, патологоанатому, он обещал срочно выехать и произвести хотя бы более тщательный, чем здесь, на месте, осмотр тела. Что там у него новенького? А ты, — снова обратился он к пермяку, — мне скажи, Колычев, если вор и убийца такой умный, то где бокалы? И как он мог их убрать при старике, не вызывая его подозрений?

— Каждый преступник, товарищ полковник, хоть в чем-то да ошибется, — наставительно проронил Колычев.

— Да что ты говоришь? — ехидно прищурился Аверьянов. — И кто же тебя этому учил?

— Да вы и учили, — простодушно ответил Колычев.

— Слава Богу, приехали! Так где, говоришь, эти рюмочки-бокальчики?

— Я так думаю, что он, словно бы машинально, — не мыть же при старике, да и уходить пора, яд вот-вот подействует, — он их, как выпили и старик по пустяку какому отвернулся (к примеру, вор обратил его внимание на какую-нибудь картину, вопрос задал), и поставил обратно в буфет.

— Мудр, — рассмеялся Аверьянов, — если твое предположение подтвердится, — беру обратно мои сожаления о том, на кого мы, ветераны, оставляем прокуратуру.

Эксперт-криминалист тщательно обработал все рюмки и бокалы. На одной рюмочке были следы тщательного протирания, еще на одной — следы пальцев хозяина. Эту последнюю эксперт исследовал минут пятнадцать.

— Следы хорошего коньяка, даже могу предположить — «Арарат» ереванского разлива, пять звезд. Но в коньяке — ничего. Хотя, конечно, в лаборатории еще поколдую.

— Что слышно от патологоанатома? — напомнил свой вопрос полковник.

— Говорит, есть следы присутствия в крови редкого элемента, входящего в состав аптечки французского спецназа, — доложил Вилков.

— Чего-чего?

— Наш патологоанатом служил по молодости в армии, был врачом в ряде стран Африки — с нашими контингентами и с контингентом ООН. Случайность, говорит, что он знает этот элемент. Французы выдавали каждому своему бойцу миротворческих сил в Африке шприц с составом, который при серьезных ранениях, болевом шоке вводится куда угодно, даже в мышцу, необязательно в вену, и резко стимулирует работу сердца.

— Здорового сердца...

— Ясное дело...

— А на не очень здоровое сердце состав мог оказать смертельное воздействие? — уточнил догадку Аверьянов. — Так? Ты спросил о таком варианте развития событий?

— Конечно. Он так и сказал: вполне возможное дело.

— Так и сказал, — рассмеялся полковник, довольный, что его предположения о совсем не штатной ситуации, сложившейся в квартире коллекционера, подтверждаются. — А что Пал Палыч говорит, следов инъекции на теле нет?

— Говорит, что есть. Едва заметный след от укола на ладони.

— Что и следовало доказать, — совсем успокоился Аверьянов.

На минуту он задумался, прошелся по комнате. Следователи и понятые провожали его настороженными взглядами. Сыскари и участковый работали по своей программе в подъезде, эксперт-криминалист колдовал над микроскопом и пробирками с реактивами. Тихо тикали старинные часы на стене.

— Часы проверяли? — вдруг спросил «важняк».

— Так точно.

Аверьянов сделал еще два круга по комнате.

— А подоконники?

— Да.

— Есть что?

— Был тайник в подоконнике большого окна, — ответил Колычев, — эксперт говорит, если что там и было, то месяца два назад. Десять дней назад в него проникали. Но там уже ничего не было.

— Ясно. А тайник в подоконнике большой?

— 25 на 30 сантиметров.

— Высота?

— В толщину подоконника.

— Четыре сантиметра...

— В часах?

— Наверху, за головой Горгоны, деревянный ящичек. Там обычно хранится ключ для завода часов. Размером 5 на 5. Та же история.

— Шерлока Холмса помните?

— Это кино такое? — переспросил Вилков.

— До «кина» еще книга была. И не одна. Фокус в том, чтобы спрятать самое дорогое на видном месте, где никто искать не будет.

— Да мы уж все места проверили — и видные и невидные, — обиделся молодой Вилков.

Аверьянов обвел глазами комнату. Прошел в меньшую, где стены тоже были увешаны картинами с пола до потолка, стояла кровать со старомодной горкой подушек, и шкаф платяной с одеждой. Одежды, к слову, было совсем немного. В один шкаф влезли и пальто, и два костюма, летний серый и зимний, темно-синий, обувь, а на полках тонкой стопкой — нательное белье и носки.

Возле кровати стояла тумбочка. На тумбочке — стакан то ли для питьевой воды, то ли для вставных челюстей. В данном случае не так и важно. Лежали очки и бордовый толстый том с выбитыми золотом на титуле буквами «История Государства Российского. Век ХVII. Книга вторая».

Аверьянов машинально взял ее в руки, пролистал. Прочитал «Оглавление». Раскрыл книгу на странице 327, где начиналась глава «Ювелирное искусство». Вчитался.

«...Женские драгоценности сохранялись в ларцах, ящиках и шкатулках...»

— Каких-нибудь шкатулок, ящиков, ларцов не находили? — спросил он Колычева.

— Нет... Сказали бы...

— А это что? — спросил Аверьянов, открывая дверцу прикроватной тумбочки и доставая коробку из-под обуви.

— Так там написано «Письма от Веры». Интимное. Не стали глядеть, — признался Вилков.

— А мы все ж поглядим. Покойный нас простит.

Аверьянов достал из кармана небольшой перочинный нож, перерезал веревку, которой была перевязана коробка. Внутри оказалась довольно большая жестяная коробка из-под чая, также тщательно перевязанная бечевкой.

— Неудобно все же, — посовестился Вилков.

— Неудобно знаешь что? Начальников перебивать. А это, — полковник кивнул на находку, — просто работа.

Он перерезал и эту бечевку. Раскрыл коробку, доверху наполненную конвертами с выцветшими адресами.

Вытряхнул содержимое на кровать и достал со дна небольшой сверток, упакованный в мягкую бумагу, которой прокладывают шоколадные конфеты, развернул его, и темноватая комната квартиры старого коллекционера вдруг осветилась, словно на концерте поп-звезды, одновременно красными, синими, зелеными, желтыми лучами.

На ладони Аверьянова лежала изумительной красоты брошь.

Вздох удивления и восхищения прошелестел по тесной комнате.

— Середина ХVIII века — очень редкая и ценная вещь. Автор неизвестен, — раздался из-за спины Вилкова сипловатый голос полковника Патрикеева.

— О, Юрий Федорович! — обрадовался Аверьянов. — Это как раз по твоей части. Вовремя приехал.

— Такой у меня талант: оказываться в нужное время в нужном месте.

— Из-за нее и убили старика? — спросил Патрикеева Вилков.

— Убили не убили, это вам выяснять. Мое дело другое. Первое: кто мог заказать похищение броши-"букета"? А то, что в квартире искали именно «букет», по наводке, сомнений нет. На стенах остались очень ценные картины и рисунки. Например Леонардо да Винчи «Голова лошади» и автолитография Рубенса стоят не меньше, полагаю, чем брошь.

— А сколько стоит брошь?

Патрикеев на минуту задумался, осторожно взял «букет» двумя пальцами правой руки, положил на открытую ладонь левой, всмотрелся в переливающиеся в скупом свете, проникающем сквозь зашторенное окно, камни.

— Хризолиты, бриллианты, агаты, аквамарин, кораллы, топазы, гранаты, альмандины, гиацинты. Большинство камней не очень дорогие, хотя, конечно, все чистой воды и отличной огранки. Работа же — выше всех похвал. Очень редкая вещица, — наконец подытожил он. — Если, скажем, вор решил бы, чтобы легче сбыть украденное, разобрать брошь — золотую основу сдать валом, а камни продать поодиночке, — он не заработал бы и ста тысяч.

— Рублей? — уточнил педантичный Аверьянов.

— Нет, конечно, долларов.

— А если по наводке на наколку? — покрасовался знанием фени Вилков.

— Если заказ, то цена аукционная, — пожал плечами Патрикеев. — Думаю, реальная ее стоимость около пятисот тысяч «зеленых». Если продавать умеючи, в «Отеле Друо», например, в Париже, который специализируется на таких вещицах, то при хорошем соревновании можно было бы дотянуть и до миллиона.

— Что же, реальной стоимости у вещи нет? — удивился простоватый Колычев.

— Да, когда речь идет об уникальных антикварных вещах, цена превращается из понятия объективного в субъективное. Думаю, вещь была заказана, — подтвердил Патрикеев. — Конечно же, включенная в каталоги, она привлечет внимание и вызовет ненужный интерес к продавцу. Так что если бы ее украли, она оказалась бы в личной коллекции некоего богатого собирателя, и любовался бы этой вещицей он один.

— А сколько он мог заплатить вору? — продолжал допытываться пермяк.

— В том случае, если бы он, не наследив, доставил ее к нему, в Мюнхен, Рим, Стокгольм или Париж, то до 250 долларов. Половину ее рыночной первоначальной стоимости. Дальше идут «навороты».

Патрикеев, отвечая, рассеянно перебирал между тем конверты. На всех были одни и те же слова: адрес получателя, адрес отправителя. Но один запечатанный конверт имел всего несколько слов, написанных карандашом корявым почерком: «Слайды».

Патрикеев переглянулся с Аверьяновым и вскрыл конверт.

В нем действительно были два слайда.

— Отдерните штору, пожалуйста, — попросил Аверьянов.

Вилков быстро отдернул в сторону тяжелую зеленую портьеру.

Патрикеев просмотрел слайды на свет.

— Один сделан с этого «букета». А второй, — он сделал паузу, внимательно рассматривая изображение, — а второй еще интереснее. Крупный аметист, очень крупный и очень красивый, грушевидный, венчающий «букет». Аметист очень чистой воды — сиреневато-розовый, крайне редкий по цвету и форме. Ну, и еще — сапфиры, бриллианты, алмазы, изумруды, сердолики, бериллы, тигровый глаз, агат. Как и первый «букет», — работа неизвестного автора середины ХVIII века.

— Может, он вам неизвестный, а так-то известный? — ревниво спросил Вилков.

— Молодец, уел старика, — рассмеялся Патрикеев. — Я профессионально занимаюсь историей русского ювелирного искусства уже не одно десятилетие. Мастер неизвестен. Но работы его известны. Оба «букета»-броши вышли из его мастерской.

— А где же вторая брошь-"букет"? — спросил Аверьянов.

— Вот этой загадкой, думаю, нам всем и придется заняться. Полагаю, что, судя по слайдам, оба «букета» были в коллекции хозяина квартиры. Хранил он их, руководствуясь философией мудрых людей «не держать все яйца в одной корзине», в разных местах, если не найдем в квартире второй «букет», будем считать, что он все же похищен. Какие следки есть? — обратился Патрикеев к Аверьянову.

Тот рассказал про свои сомнения, связанные с «загадкой Хогарта», — был ли украден рисунок, изображавший обнаженную девушку, или хозяин сам заменил один подлинник другой репродукцией?

— Это интересно, — оживился Патрикеев. — Ты даже не представляешь, насколько это облегчает поиск заказчика. Я знаю в Европе только одного крупного коллекционера, который одновременно собирает редкие драгоценности и «ню».

— Не понял, чего собирает? — переспросил полковник.

— Произведения изобразительного искусства, главная тема которых — обнаженная женская натура.

— А-а, понятно.

— Нет, дружище, тут еще очень-очень много непонятного, — развел руками Юрий Федорович, — но разберемся.

Уходя, Патрикеев обратил внимание Аверьянова на кассету возле видеомагнитофона: «Спартак». Мифы и легенды футбола".

— А старичок-то был из «наших» — спартаковский болельщик.

— Тем больше оснований найти его убийцу и заказчика... — мрачно отозвался полковник.

ГЛАВА 8

ТАЙНУ СМЕРТИ СПРОСИ У САЙТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Анна Петровна Зазулина по кличке Зазу Париж знала как свои пять пальцев. На каждый палец по году изучения. Пять лет прошло с того дня, как она приехала в Париж с высшим образованием, свободным знанием французского, двадцатью двумя прожитыми годами и без франка в кармане. Да и зачем ей, приехавшей из России, франки, если она за тем и ехала во французскую столицу, чтобы этих франков заработать видимо-невидимо. Надо было бы быть полной дурой, чтобы после окончания факультета иностранных языков (французское отделение) гуманитарного педагогического университета в Петрозаводске отказаться от такого классного предложения: поехать в Париж преподавать русский язык во французском колледже. Причем квартиру ей предоставляли бесплатно, зато за работу платить обещали столько, что был серьезный шанс, если она вообще не захочет после окончания контракта остаться в Париже навсегда, по возвращении в столицу Карелии купить себе квартиру и открыть частную школу французского языка, что-то вроде пансиона для детей новых русских. Очень дорогого. Если учесть, что ей по окончании срока контракта обещали специальный международный диплом преподавателя языков, а у нас, как известно, под зарубежные гарантии заплатят сколько хочешь, то и выходило, что радужные мечты Анны Петровны вполне были, как говорится, гарантированы.

На деле же вышло несколько иначе, даже совсем не так, как мечталось. Ее действительно встретили в аэропорту имени Шарля де Голля два воспитанных и обаятельных француза (один потом оказался ингушем, второй осетином, причем при всех исторических противоречиях между их народами эта парочка была очень дружна), отвезли Аннушку в предназначенную ей квартиру, где заклеили рот скотчем, отобрали все деньги и документы и долго насиловали, делая короткие перерывы, чтобы выпить стаканчик холодного белого вина: жара и в прошлом году в июне стояла в Париже неимоверная.

Так что с девичьей честью Аннушке, под многолетние насмешки подруг и друзей сохраняемой ею упрямо и настойчиво для будущего мужа, пришлось расстаться в совсем неромантичной ситуации.

После этого Анна Петровна была поставлена, как говорится, перед фактом.

Она становится проституткой. Нет, не дешевой шлюхой в борделе или на панели. С ее внешностью и свободным французским ей в крупном концерне по торговле живым товаром, который среди тысячи других осуществил и акцию по вывозу Аннушки в Париж, ей была уготована другая роль. Очень дорогой девушки по вызову.

Месяц ее учили. Это было на редкость противно, больно и унизительно. Потом стали вывозить на «рандеву». Каждый раз в сопровождении охраны, так что сбежать (к тому же без документов и денег) просто не было возможности.

В ней словно бы все окаменело. Одна мечта была: каким-то образом вырваться из этой бесконечной кошмарной череды свиданий, вернуться в Петрозаводск, устроиться в самую занюханную школу, где-нибудь в поселке Соломенное, в селе Пряжа — они были ближе всех к Петрозаводску, но уже не город, и места в школах там бывали, — и снова зажить нормальной человеческой жизнью. О будущем муже она уже не думала. Остаток жизни (она так про себя в 23 и говорила — «остаток жизни») она доживет вдвоем с мамой в их тесной однокомнатной квартирке на Нойбранденбургской улице, откуда в набитом битком автобусе до института надо было ехать больше часа...

Однако на все мольбы к охранникам (других сотрудников обманувшей ее фирмы она так и не встретила за прошедший год) отпустить ее на родину она слышала лишь глумливый смех и шутливую испанскую отговорку — «маньяна пор ла маньяна», что можно перевести как «После дождичка в четверг».

Конца кошмару не было видно. Заработанные деньги у нее отбирались целиком. После выполнения «работы» ее привозили в ту же квартирку, в которой начался этот кошмар, и оставляли в закрытой квартире с железными решетками на окнах, без телефона, но с набитым продуктами холодильником.

Когда она уже окончательно решила уйти в мир иной (сделала бы это раньше, но сдерживала мысль о матери), жизнь вдруг обернулась «ликом надежды».

Один из ее мучителей-охранников передал ей предложение босса. Сменить профессию.

Предыстория у этого решения была такова: все проститутки, работавшие на концерн, еженедельно проходили медицинский осмотр. И, хотя все применяли презервативы, время от времени осмотры выявляли венерические заболевания. Иногда это был результат добровольной сделки — клиент платил «напрямую» приличную сумму, лишь бы обойтись без опротивевшей «резинки», чаще — результат изнасилования на «субботнике», когда собирались отморозки из «русской мафии» и заказывали «своих» девочек. Однажды менеджеру доложили, что у медиков есть неожиданный анализ. У одной из «ночных бабочек» в течение года развилась аневризма сердца. Смерть может наступить в любую минуту. И привычная профессия была исключена. Однако концерн, отличавшийся холодной жестокостью по отношению к используемой ими «рабочей силе», вовсе не собирался отпускать на родину отработанный материал. Было решено использовать ее как «шестерку-чистильщика».

Она должна была «зачистить» акцию, после чего приставленный к ней «валет» должен будет убрать уже ее. Только и всего.

Предложение стать «чистильщиком» концерна вызвало вначале у Анны удивление, противодействие, желание отказаться, перешедшее вскоре в желание использовать этот дарованный Господом момент.

Даже если не удастся получить документы, деньги и легально уехать, с оружием ей будет легче сбежать.

Дело в том, что Анна достаточно прилично владела пистолетом и неплохо стреляла как в школьные, так и в институтские годы в тире возле Парка культуры и отдыха, который потом, уже незадолго до ее отъезда из Петрозаводска, превратили в ресторан.

Было, правда, одно «но». Ей предстояло убить как минимум двух человек: «объекта» и «валета», который будет следить за тем, как она выполняет задание.

Анна сжала зубы, как и в тот день, когда ее впервые «приучали» к будущей профессии, и решила пойти ва-банк.

Она дала согласие, понимая, что ввязывается в весьма крутую и непредсказуемую ситуацию. Интуиция подсказывала, что вернуться домой ей не дадут. Но это был шанс.

Ей дали адрес, пистолет с глушителем, тонкий стилет-"бабочку", перстень, который при рукопожатии «вкалывал» в кисть объекта крохотную порцию смертельного яда, и назвали срок задания.

В то утро она вышла из дома почти свободно. Обычно Анну вели к машине двое ее насильников, прижавшись к ней вплотную с двух сторон.

На этот раз они держались вдалеке, и, когда Анна садилась в такси, они тоже сели в свои машины, ничем не демонстрируя свой интерес к ней.

Выйдя из такси за квартал от нужного ей места, Анна спустилась от костела по многоступенчатой пешеходной улочке Де ла Монтань Сент-Женевьев, мимо кафе «Дё Маго», и далее, провожаемая пристальным взглядом владельца кафе Жюля Лепелетье, вниз. И, поскольку опыта у нее в конспиративной работе не было никакого, тот заметил, как она вошла в подъезд трехэтажного дома. Жюль удивился, что она не позвонила, словно дверь была открыта. Это удивление выразилось на его лице. Что не осталось незамеченным старым худощавым мужчиной, судя по внешности, арабом, который пил за столиком под зонтом свой кофе по-турецки.

Тем временем Анна поднялась на второй этаж, открыла дверь с помощью такой же «коробочки», снимающей электронную защиту, которой воспользовался киллер, и вошла в квартиру.

Ее задача была проста — убить киллера, закончившего здесь работу.

Но того нигде не было.

В спальне Анна обнаружила хозяйку дома, тихо дремлющую в старинном кресле, обитом парчой.

Однако когда она тронула ее за плечо, седая голова старухи безвольно свалилась вбок, открыв взору Анны круглую окровавленную дырку от пули среди серебристых локонов виска.

— Извините, — машинально сказала Анна.

В столовой тоже было тихо. Но трупов как будто бы не было видно.

Чувствуя, как от волнения сердце начинает вибрировать, то ускоряясь, вырываясь из груди, то вроде бы даже останавливаясь, Анна заглянула в комнату служанки. Ее здесь не было, компьютер был выключен, что она, согласно приказу, и готова была удостоверить.

«Задачка», — мысленно прошептала Анна, возвращаясь в столовую и обводя глазами ее стены и кусок коридора, который был виден отсюда. Ее внимание привлекло красное пятно, образовавшееся на белоснежном ковровом покрытии. Анна медленно, держа перед собой пистолет двумя руками, двинулась к нему, словно загипнотизированная алой набухшей поверхностью ковролина возле двери, ведущей то ли в кладовую, то ли во встроенный шкаф. Она медленно левой рукой потянула на себя дверцу, правой направив ствол в образовавшееся отверстие.

И тут же отскочила в сторону с легким вскриком, которым обычно женщины реагируют на появление мыши.

Открывшееся, однако, было пострашнее мыши. Прямо на Аннушку вывалилось короткое тело карлицы с совершенно размозженной в кровавое месиво плоской лобастой головой. Когда тело карлицы скатилось на белый ковролин коридора, на том месте, где она только что лежала, проявилось уже мужское тело. В правой руке трупа была зажата массивная «беретта», а левой он, должно быть, пытался перед смертью вытащить у себя из живота глубоко всаженные в его внутренности мощные ножницы для разрезания жареной птицы. Судя по всему, это ему так и не удалось. Ножницы глубоко сидели в районе поджелудочной железы.

Крови было вокруг очень много.

— Как говорится, и тут Господь помог, — устало улыбнулась Анна, все еще не отойдя от страха перед предстоявшим ей убийством.

«Чистить» тут было больше нечего.

Она еще раз обошла квартиру, проверила, не осталось ли ее следов.

Объект был убит. Прислуга тоже. Компьютер выключен, что предполагало, что киллер стер нужную информацию. Следов Анна не оставила. У киллера не было в карманах документов, кроме водительской карточки, которую Аннушка предусмотрительно забрала. После чего, инсценируя ограбление, разбросала мебель, вытащила из ящиков комода и платяного шкафа одежду, какие-то коробочки, шкатулочки, которыми так обрастает человек в старости.

Шкатулки при этом раскрывались, стыдливо демонстрируя свое содержимое — перевязанные цветными тесемками письма, какие-то театральные программки, никому уже не нужные старые фотографии, дешевые стеклярусные бусы, тонкие серебряные и дутые золотые колечки.

Среди всего этого дешевого содержимого ящиков старухи как-то странно и одиноко лежала пачка американских долларов, перевязанная аптечной резинкой.

«Должно быть, последний старухин гонорар», — подумала Анна. По «наводке», составлявшей минимум нужной ей информации, она знала, что хозяйка дома подрабатывает к пенсии гаданием.

«Наверное, неплохо зарабатывала, — подумала Анна. — „Валет“ говорил, у нее счет в банке, которому можно позавидовать». Впрочем, во всей этой кровавой драме, кажется, завидовать было некому.

Она нагнулась, взяла пачку купюр.

«Хватит и на паспорт, и на билет до Москвы», — с надеждой подумала Анна.

Кажется, возможность побега из рабства становилась вполне реальной.

Она проверила свой пистолет, выданный одним из «валетов».

В нем был всего один патрон.

Пистолет киллера был той же системы. Она аккуратно, стараясь не оставлять следов даже от резиновых перчаток, ссыпала в ладонь патроны из обоймы «беретты».

— Тебе они уже не понадобятся. Ты свое дело сделал.

Теперь у нее была почти полная обойма.

В эту минуту она не завидовала своим насильникам, как она предполагала, ждущим ее на выходе или где-то недалеко.

Закрыв дверь и снова поставив ее на сигнализацию, — таков был приказ, и на первых шагах побега она не собиралась нарушать инструкции, — Анна вышла из квартиры, и, уже спускаясь по лестнице, услышала громкий крик мужа консьержки:

— Ура! «Барса» победила. А я выиграл тысячу франков!

В инструкцию, правда, входило еще одно убийство. Устранив киллера, Анна должна была подняться в кафе «Дё Маго», выпить быстро бокал воды и крепко пожать руку хозяину, предварительно развернув перстень с «колющим» камнем внутрь ладони. После чего уходить по улице Гранье влево, на авеню Ретир, где ее уже будут ждать сопровождающие.

Однако Анна вместо этого стала быстро спускаться вниз по Де ла Монтань Сент-Женевьев.

Старый «араб», допивший свой кофе и знаком подозвавший владельца, встал, чтобы расплатиться (хотя мог бы просто оставить свои десять франков плюс 20 сантимов чаевых на столе). Когда Жюль Лепелетье подошел, недовольно глядя на суетливого клиента, тот стал с жаром трясти его руку, благодаря за отличный кофе.

— Настоящий турецкий, — заверил старый «араб».

После чего посетитель вприпрыжку, словно кофе действительно сделал его на десять лет моложе, прыгая через несколько ступеней, начал спускаться по крутой Де ла Монтань Сент-Женевьев вниз.

Жюль с недоумением смотрел ему вслед. Однако его недоумение длилось недолго. Он вдруг почувствовал себя плохо. В глазах потемнело, в ногах образовалась странная дрожь, они ослабели, и Жюлю пришлось сесть на еще сохранявший тепло ягодиц убежавшего старого «араба» стул.

Его рука потянулась к бокалу с водой, но не смогла удержать, бокал упал, покатился по гладкой столешнице и со звоном разбился о мраморный пол.

Однако ни звона бокала, ни криков испуганной Жанны, его помощницы, Жюль уже не слышал.

Он был мертв.

Яд из перстня «араба» так быстро проник в кровь, что поделиться своими странными соображениями относительно сегодняшних посетителей хозяин кафе с ней уже не успел.

На авеню Ретир Аннушку терпеливо ждали, как было приказано менеджером, два «валета».

За нею вприпрыжку бежал старый «араб», на ходу раскручивая в сухой темной руке нож-"бабочку".

Анна сделала еще несколько шагов, резко обернулась, увидела, что на круто спускавшейся вниз Де ла Монтань Сент-Женевьев их всего двое — она и старый «араб», собирающийся с холодной готовностью в глазах пустить в ход уже знакомый ей по собственной экипировке нож-"бабочку".

Тогда Анна достала из сумочки «беретту» с таким же как у киллера глушителем и сделала два выстрела — оба точно пришлись в левую часть груди, и уж какая пуля попала в сердце, не имело теперь никакого значения.

«Араб» удивленно посмотрел на нее, выронил нож, двумя руками схватился за грудь и стал оседать, словно прося у хладнокровно расстрелявшей его дамочки помощи.

Но на это у Анны не было времени. Она знала расторопность своих «сторожей».

Выбежав на улицу Ритийон, пряча на бегу в сумочку пистолет с уже скрученным глушителем, она махнула таксисту, не дожидаясь, когда водитель остановит машину, на ходу рванула дверцу, плюхнулась на заднее сиденье и резко приказала хрипловатым голосом:

— На Пляс д'Этуаль.

Она не собиралась сразу же называть адрес человека, который делает поддельные документы. Его адрес Анна один раз услышала от русского бандита, которого пришлось обслуживать по вызову. Она тогда выдала себя за француженку (таков был заказ клиента), что-то щебетала весь вечер по-французски и внимательно слушала, словно знала, что эта информация ей когда-нибудь пригодится. Она знала имя этого человека (поначалу Анна решила, что его имя Чернушкин, но потом оказалось, что «чернушкин» — это профессия человека, который делает «ксивы»), его адрес и сумму, которую должна была выложить за новый паспорт. Сумма у нее теперь была.

Анна со слезами на глазах смотрела в окно машины, но видела перед собой не прекрасные улицы, площади, музеи, дворцы, памятники Парижа, в котором когда-то так мечтала оказаться хоть на день, пожить хотя бы неделю...

Она видела короткую улочку-проспект имени Ленина — от вокзала до губы Онежского озера. Проспект, а можно за двадцать-тридцать минут пешком пройти...

Она видела то ровную, то покрытую барашками волн воду Онежской губы и дурацкий памятник финскому коммунисту Куусинену, который повернулся медным задом к своему карельскому народу и внимательно всматривается в Онежское озеро (его так и прозвали — «Рыбнадзор»).

Она мысленно видела здание, в недавнем прошлом — просто пединститута, а ныне Педагогического университета. Название сменилось, а старое здание осталось. На нем табличка, сообщавшая, что на каком-то смотре архитектурных достижений чуть ли не сталинских лет этот уродец занял первое место. Страшненькое, а такое в эти минуты родное здание...

Она мысленно спускалась от вокзала к озеру, — направо Куусинен высматривает рыбаков на озере, налево — здание пединститута, а между ними когда-то стоял двухэтажный особнячок, в котором родилась и она, Анна Петровна, по блядской кликухе Зазу.

Ну все, кончилась ее биография девочки по вызову, кончилась и короткая карьера киллера-чистильщика. Хватит с нее Парижу.

«А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму...».

Закончить фразу Анна не успела. Не смогла. В сердце образовалась вдруг такая боль, что терпеть ее не было никакой возможности.

И она умерла.

На Пляс д'Этуаль из машины такси два «валета», поджидавшие ее, вынули уже мертвое тело Аннушки по кличке Зазу.

...А в это время из костела на самой вершине крутой улочки Де ла Монтань Сент-Женевьев вышел юноша лет двадцати пяти в сине-желтой форме ремонтника парижской телефонной сети, нахлобучил на кудрявую рыжую голову кепи-бейсболку с аббревиатурой фирмы, повернулся лицом к костелу, перекрестился, коснувшись по католическому образцу сложенным указательным пальцем губ, и стал спускаться по широким ступеням вниз, ведя рядом велосипед, как ишак нагруженный сумками с инструментами, катушками телефонного кабеля, аппаратурой для определения места разрыва линии.

Он прошел мимо кафе «Дё Маго», словно бы и не удивившись суматохе, возникшей на террасе кафе вокруг сползшего на мраморный пол тела владельца, продолжавшего судорожно раздирать белую рубаху на груди, но уже мертвого...

С авеню Ретир слышались завывания полицейской сирены и машины «скорой помощи», — там уже собралась толпа вокруг тела убитого Аннушкой «араба». Но сюда и завывания машин, и возбужденные возгласы случайных свидетелей почти не доносились.

На Де ла Монтань Сент-Женевьев просто умер от сердечного приступа старый Жюль Лепелетье, владелец маленького, но очень известного в Париже кафе «Дё Маго». Это еще не основание, чтобы устраивать сбор всех частей.

Так что юноша, не вызывая любопытства у случайно выглянувших из окон старых домов обывателей, дошел до нужного строения, открыл дверь, как показалось бы случайному зеваке, своим ключом и вошел в подъезд. Консьержка и ее муж, старый футбольный болельщик, этого не заметили. Она была поглощена своими кухонными делами, громко работали одновременно посудомоечная машина, стиральная машина и кофемолка (посудомоечную машину ей подарила старая графиня, за что ей, как считала консьержка, на небе воздастся; если бы она знала, что графиня уже на небе...). Что же касается ее мужа, то по другому каналу уже начинался матч по регби между командами Марселя и Лиона. Он не был большим поклонником регби, не сравнишь ведь с футболом, но все лучше, чем ругаться с женой или смотреть с ней вместе по единственному «ящику» дурацкий криминальный сериал, в котором смазливая бабенка (он сразу узнал в ней известную актрису Мишель Ревизи) делает вид, что расследует серьезные преступления. Разве в криминальных делах бабы что-нибудь соображают? Хех-хе, в молодости он тоже был крутым «апашем»... Но всему свое время... Да... А криминальными делами должны заниматься мужики. И совершать преступления, и расследовать их.

Юноша в форме телефонного мастера поднялся на второй этаж, легко вскрыл дверь, вошел в квартиру. По закрытому от подслушивания сотовому телефону связался со своим «абонентом», шепотом доложил обстановку.

— В квартире уже побывал киллер, старуха, хозяйка квартиры и ее прислуга убиты. Киллер тоже убит.

— Был чистильщик?

— Похоже, был. Но киллера убила карлица...

— Какая к чертям собачьим карлица?

— Да прислуга у графини — карлица. Она убила киллера, он успел ее пристрелить. Для чистильщика хороший расклад.

— Почему считаешь, что чистильщик был?

— Явное инсценирование ограбления.

— Так, может, в самом деле ограбление?

— Слишком много ценных вещей осталось — картины, антиквариат, столовое серебро...

Парень наклонился над ворохом разбросанных писем, раскрывшихся коробочек с давно засохшими цветами, какими-то реликвиями детства... Среди них были даже два стоптанных башмачка на ребенка до года с дырками на месте больших пальцев и проржавевшими кончиками черных шнурков. Между желтоватыми страницами старых писем что-то блеснуло.

— Ты где там потерялся? — послышался недовольный голос в трубке сотового, судя по интонациям, человек привык командовать. Причем среди его подчиненных наверняка большинство были военные.

— Момент, полковник, — бросил в трубку юноша, подтвердив наши предположения о прежней профессии его «абонента». — Тут нештатная ситуация.

— Что еще? — полковник явно нервничал.

— Не мое, конечно, дело. Я исполнитель. Ничего более. Но я случайно узнал об одном из увлечений Хозяина. Это когда он давал вам поручение об изъятии броши с большим сапфиром у некоего коллекционера в Москве. Моя задача была конкретная — снять электронную защиту с квартиры и, если брошь занесена в российский музейный реестр, стереть из памяти компьютера Министерства культуры России эту информацию.

— Ну и?

— С той задачей мы справились с вами, полковник.

— Я знаю. Но если ты не поторопишься, с этой задачей успех не повторится.

— Я спешу как никогда. Но я ведь не простой исполнитель. Я художник. И значит — не могу без излишней инициативы. Уж простите меня.

— О Господи, Жорж! Поторопись!

— Здесь, среди разбросанных в художественном беспорядке вещей я вижу роскошную золотую табакерку, усыпанную драгоценными камнями. Похоже, объективно — это самое ценное, что есть в квартире графини. И было бы странно, если, поддерживая версию ограбления, я бы оставил вещицу в разбабаханной киллером и чистильщиком конкурентов квартирке старой гадалки...

— Что еще за табакерка?

— Я не специалист. Но полагаю, работа старинная. Век ХVIII или на худой конец первая половина XIX. По золотому фону синие сапфиры и хорошей огранки бриллианты, есть довольно крупные. Но главное — в центре — очень, ну просто очень крупный бриллиант и еще более крупный сапфир грушевидной формы.

— Твое решение?

— Убить двух зайцев — забрав табакерку, подтвердить версию убийства с целью ограбления и увести следствие в сторону, и — доставить радость Хозяину.

— Убивать никого не надо. Это не твоя работа.

— Так зайцев же...

— Даже зайцев. Табакерку бери, решение одобряю. И поскорее — к главному твоему заданию.

Сунув золотую табакерку с огромным грушевидным синим сапфиром в сумку, набитую обрывками телефонного кабеля, пассатижами, кусачками, маленькими коробочками, в которых затаились новейшие электронные достижения мировой мысли, юноша снял с головы кепку-бейсболку вместе с ярко рыжим париком, вытер вспотевший лоб, сунул их — пока без надобности — в ту же сумку и прошел, оглядывая по дороге внимательно стены, пол, потолок, все укромные уголки квартиры, в комнату прислуги.

Здесь он почувствовал себя на рабочем месте как дома — сел в низкое кресло, внутренне матюгнув недостаток нужных витаминов в организме Марты, не позволивший ей вырасти до нужного размера, включил компьютер и после нескольких минут манипуляций был вынужден сдаться: все директории были чисты. А те файлы, что сохранились, содержали никому не интересную информацию с вариантами «лионского» и «марсельского» пасьянсов.

— Ну что у тебя там?

— Вся информация стерта.

— Раз стерта, значит — была. И ценная. Умри, но найди что-нибудь!

— Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.

— А, черт!.. Но ты же везучий... У нас с тобой никогда не было проколов.

— На это и надеюсь, — проворчал юноша, машинально вороша ногой разбросанные по полу бумаги. В основном это были чистые листы, выпавшие из коробки бумаги для ксерокса и из блока компьютерного принтера.

Но одна бумажка оказалась с текстом. Когда парень ворошил кажущуюся хаотичной стопку лежащих на полу бумаг, некоторые листки перевернулись. Большинство — такими же белыми животиками, какими белыми были их спинки. Но один повернулся текстом. И в тексте этом, — юноша был дальнозорким, — внятно читалось заданное ему кодовое слово «Спартак».

— Вы говорили, что я везучий, полковник?

— Говорил. И что?

— Вы оказались правы. Цитирую дословно текст, который был выдан человеку «конкурента»: «Спартак» выиграет матч на Суперкубок Европы в будущем году у «Барселоны» со счетом «3:2»".

— Как удалось? — сдерживая радость, сухо спросил полковник.

— Случайность. Информация была стерта из памяти компьютера. Но здесь перебывало, похоже, немало народу. Кто-то за что-то задел. Что-то в компьютере слетело с катушек. Пояснение, знаю, ненаучное. Но такое бывает раз в сто лет. До того как потерять память, компьютер дал команду снять копию с прогноза. Заработал принтер. Остановить его уже было нельзя. И в ту секунду, когда все электронные кишочки перестали функционировать, лист из принтера автоматически выскочил и затерялся в ворохе бумаг, не привлекая внимания ни киллера, ни чистильщика.

— Ну что ж. Значит, нам с тобой опять повезло, мы — везуны, ха-ха! Но поверь старику, отдавшему профессии сорок лет, — поскорее сматывайся оттуда, ибо везение никогда не бывает бесконечным.

— Что с текстом? Взять с собой?

— Зачем? Лишний риск. Хватит того, что с собой у тебя будет табакерка. Информацию ты сдал. В канале связи я уверен. Сожги листок. И уходи.

Юноша так и сделал. Он сжег в широкой хрустальной пепельнице листок бумаги, высыпал пепел в унитаз и спустил воду, тщательно вымыл и протер пепельницу. Еще раз прошелся по квартире, проверяя, не наследил ли. Он сам по себе был чистильщиком. И потому был почти уверен, что за ним киллер и чистильщик никогда не придут. Он всегда выполнял задания и никогда не оставлял следов.

«Хотя, — подумал он, — если за этим листком о вероятной победе какого-то „Спартака“ стоят большие деньги, Хозяин может сдать и меня...»

ГЛАВА 9

НАЕДИНЕ С СОБОЙ

Он нервно глотнул воды из хрустального бокала, снова вытер липкий пот со лба тыльной стороной ладони. Бессильно опустил на теплую поверхность столешницы руку с мощной лупой.

— Брошь просто великолепна, — прошептал он, сдерживая волну радости, наполнявшую, казалось, все сосуды, идущие к его сердцу и заставлявшие это сердце биться тревожно и радостно.

От драгоценностей с крупными камнями он получал чисто физическое наслаждение, несравнимое с наслаждением, которое дарит женщина.

По его телу пробежала сладкая дрожь, лоб покрылся крупными каплями пота, во рту снова стало сухо.

Он ласкал глазами крупный сапфир в центре броши. Переводил взор на такой же крупный сапфир грушевидной формы в центре только что доставленной ему золотой табакерки работы Иеремии Позье, ХVIII век, — вещица русской ювелирной школы, крайне редкая во Франции, уж он-то знал толк в этом деле.

Это все были изделия старинные, раритетные. А вот такие, — он коснулся тонким длинным белым пальцем с крохотными рыжими волосиками на фалангах огромного изумруда квадратной формы на броши, лежавшей на его крытом зеленым сукном столе рядом с раритетами, — такие броши с крупными камнями начали делать на его ювелирных фабриках в Руане, Брюсселе и Амстердаме. — Шесть букетов из бриллиантов и шесть крупных бриллиантов в серебряной оправе вокруг, и гигантский в 240 карат изумруд из Колумбии по центру...

«Ах, какая красота!.. Но — новые вещицы холодны. А в старинных — есть душа», — подумал он.

Потому он и убрал их в разные сейфы: брошь и табакерку с грушевидными сапфирами — в свой личный сейф, имевший тройную систему защиты, а брошь с изумрудом — в сейф, где хранились лучшие изделия его гранильных и ювелирных фабрик, порой сделанные по его эскизам или, что бывало чаще в силу его занятости, — на основе поданной им словесно идеи.

— Это — для души, — приговаривал он, пряча брошь и табакерку с сапфирами, а это — мой бизнес, — прошептал он, закрывая сейф за брошью с колумбийским изумрудом.

— И это — мой бизнес, — хмуро проворчал он, включая компьютер.

Мини-компьютер прямой спутниковой связи с абонентом, абсолютно, как заверяли разработчики, защищенный от хакерского взлома и снятия информации с дисплея минуя команду владельца, — так во всяком случае заверяли сотрудники фирмы «Романталь», мгновенно откликнулся на его призыв, и на дисплее появились слова, дважды прошедшие декодер:

— Я здесь, Хозяин.

— Поль. Отложи все остальные задания, бери всех нужных специалистов, которых сочтешь необходимым задействовать: задание наибольшей важности!

— Сделаю, Хозяин. Жду конкретных указаний.

— Завтра в Риме матч римского «Лацио» и московского «Спартака». Ты сегодня же вылетишь в Рим. Трать любые деньги, плати футболистам любые премии: «Лацио» — за победу, спартаковцам — за поражение. Попробуй воздействовать и на тренеров. Подкупи тиффози. Они и так будут давить на матч. Но пусть у них будет кроме патриотизма еще и финансовый интерес. «Спартак» должен проиграть! Это первый матч за Суперкубок Европы. И москвичи должны быть остановлены на первом замахе. Потом каждый матч будет стоить мне все дороже, — опыт подсказывает: решай проблему при ее возникновении.

— Крайние меры?

— Думаю, пока обойдемся деньгами....

— И без крови?

— Нет. Просто кровь привлечет ненужное внимание правоохранительных органов. А за нами и так пристально следят и из Лиона — из штаб-квартиры Интерпола, и из Москвы.

— В Москве сработали чисто.

— Это ты так считаешь. В Генпрокуратуре служит некто Патрикеев. Это серьезный противник. Не будем спешить. И не будем «следить». Пока используй деньги. Но не исключаю, что пойдем и на крайние меры, если деньги не сработают.

— Брошью довольны?

— Да. Очень. Но впредь из рамок данного задания прошу не выходить. Ты и твоя группа получите повышенные премии за информацию и брошь... Но она не сравнится с премией, которая ждет вас, если «Спартак» в Риме проиграет.

— Я все понял, Хозяин. Он проиграет.

— Я настроен не так оптимистично. Ну да, успеха...

Отключив систему и стерев из ее памяти только что полученную и переданную информацию, Барончик нажал кнопку вызова секретаря.

Одновременно он нажал потайную кнопку в столешнице. Мгновенно открылась скрытая дверца в тумбе стола, Барончик сунул в тайник руку и извлек брошь: в платиновой оправе, в окружении более мелких сапфиров и бриллиантов, волновал душу и радовал глаз сапфир удивительного василькового, как говорят ювелиры, шелковистого оттенка массой в 260,37 карата.

— Передайте это, — приказал Барончик вошедшей секретарше (брошь уже была упакована в красную коробочку, закрытую на замок), — Жюлю Месьеру. Он должен вылететь сегодня в Ниццу, оттуда доберется до Монте-Карло. Там в известном ему месте и в назначенное время он передаст лично эту коробочку некоему русскому, который отдыхает в Ницце. Ключ от коробочки отдадите Маргарите Бетанкур, которая вылетит следующим рейсом и передаст ключ этому русскому уже в Ницце.

— Они все знают?

— Да.

— Что-то должны передать на словах?

— Нет. Русский знает, кому передать эту вещь и что я хочу от «клиента».

— Я все поняла.

— Свободна, — махнул рукой Барончик. — Если будет информация по телефону от Поля из Рима, передавай мне вне иерархии срочности, где бы я ни находился, хоть в сортире.

— В туалет вы берете с собой сотовый, — уточнила секретарша.

— Я не беру телефон в постель! — отрезал шеф.

— Значит, я имею право врываться в вашу спальню со срочными сообщениями, даже если вы...

— Ах, Мадлен, вы же знаете, насколько мало я уделяю времени этому занятию, — скривился Барончик.

— Возможно потому, — кокетливо бросила сквозь прищуренные ресницы призывный взгляд еще молодая и вполне привлекательная Мадлен, — что не всегда удачливы в подборе кадров...

— Но ведь с тобой-то мне повезло, — рассмеялся Барончик.

— Это я и имела в виду, — вильнула крутым бедром секретарша.

— Нет-нет, Мадлен, никогда не путай дело с бездельем, ты превосходный секретарь, очень профессиональный и, я надеюсь, учитывая, что и высокооплачиваемый, — абсолютно преданный мне.

— Смею думать...

— А амурные дела никогда не уживаются с делами коммерческими, — продолжал философствовать шеф. — Я так думаю. Не будем и пытаться их спутать. Как секретарь ты мне не надоела на протяжении трех лет. Как любовница, — ax, не спорь, я верю в твою широкую профессиональную квалификацию, — но поверь, ты надоела бы мне через неделю и я тебя выставил бы за дверь. Так что бы ты выбрала? Постель или приемную?

— Я выбираю приемную, — делая вид, что крайне огорчена, ответила Мадлен и, кокетливо покачивая бедрами, вышла из кабинета.

«О Господи, я, кажется, умерла бы с ним в постели от холода. Ну и рыба! — подумала она, направляясь к своему столу в приемной. — Но надо время от времени давать ему понять, что я к нему неравнодушна и готова ради него в своей преданности пойти на все. Мужики такие придурки и так легко на это покупаются», — рассмеялась она про себя, набирая телефоны сотрудников, которые должны к ней явиться за получением заданий и инструкций.

Барончик отхлебнул минеральной воды «Виши» из хрустального бокала. Еще раз как заклинание повторил про себя:

— "Спартак" в Риме должен во что бы то ни стало проиграть!..

ГЛАВА 10

НАЕДИНЕ С СОБОЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

— Операция «Графиня» закончена, — услышал Иса Назимов в трубке защищенного от прослушивания телефона хриплый голос Феликса Анатольевича Зверева, бывшего полковника ГРУ, ныне руководителя силовой структуры Исы.

Полковнику Иса доверял. Во-первых, потому что очень хорошо ему платил. Во-вторых, потому что располагал достаточным на него компроматом. И в-третьих, потому что от Исы зависела жизнь любимой дочери Зверева. Пару лет назад у дочери отставного полковника врачи обнаружили рак крови. Шанс был. Но только один.

Эту болезнь с 70% гарантией излечивали в клинике профессора Жана Рибле-Шредера под Парижем, в пяти километрах от Фонтенбло.

Полный курс лечения на основе ноу-хау профессора стоил в переводе с франков на доллары около 100 тысяч. Таких денег у Зверева не было. Как уже, увы, и не было достаточных связей, чтобы получить требуемую сумму у «спонсора». Инвестировать же финансы в отставного полковника ГРУ желающих не находилось. Последние годы службы Зверев, свободно владевший французским, был на нелегальной работе во Франции. Но секреты «фирмы», даже если бы полковник ради дочери захотел ими поделиться, никого уже не волновали.

Положение было безвыходным. Жена Зверева слегла с тяжелой гипертонией. Сам он был на грани нервного срыва, глядя, как постепенно угасает его обожаемая Машенька и как все более тускнеют голубые глаза его Любаши, «прослужившей» с ним все эти годы и в северокавказском центре радиоперехвата, и в среднеазиатских республиках, и в штабе в Москве, и в парижском особнячке, где полковник служил официально торговым представителем холдинга «Евро».

В те времена, когда Феликс и Любочка еще «служили» в Париже, в обширном «досье» полковника оказался и его бывший соотечественник Иса Назимов. Иса интересовался крупными партиями оружия из России. Как легальными, через «Росвооружение», так и нелегальными, сбрасывавшимися на мировой черный рынок коррумпированными генералами с помощью уже откровенно криминальных структур. Зверев информировал Москву о двух ипостасях предпринимателя Исы Назимова, но почему-то рекомендации для более тщательной его разработки так и не получил.

То ли штабные тугодумы не обратили внимания на масштабы деятельности долларового миллиардера Назимова и тот вред, который он мог принести и уже приносил России своими нелегальными сделками, то ли... О масштабах коррупции в родном правительстве и генштабе Зверев старался не задумываться. Ему было достаточно, что его совесть была чиста.

— Ну и что это мне дало? — спросил себя полковник, получая очередную свою военную пенсию и прикидывая, как ее распределить на продукты и самые необходимые хозяйственные траты. На лекарства для себя и жены денег катастрофически не хватало. Самой же главной бедой было то, что о лекарствах для дочери вообще вопрос не стоял. Там порядок цифр был вообще недостижимым.

«Ну мужик я или не мужик, если своих девочек спасти не могу?» — подумал Феликс Анатольевич, привычно называя «девочкой» и свою 55-летнюю жену. На свое заявление на имя министра он получил ответ через месяц. Там были дежурные слова сочувствия и сообщение о выделении ему безвозвратной ссуды в три тысячи рублей.

Звереву же нужны были не рубли, а доллары. И нужно их было гораздо больше.

Он обращался в различные холдинги и «группы», которые так или иначе были ему знакомы по прежней службе.

На лекарства себе и жене денег собрал. Но не более.

Чуть больше дала структура, нелегально занимавшаяся торговлей оружием. Пообещали единовременно выплатить бывшему полковнику еще 25 тысяч баксов, если он согласится стать посредником между ними и «Росвооружением».

Тысячу долларов дало само «Росвооружение».

Но решения вопроса не было. Время шло. Дочь угасала. Жена все реже поднималась с постели, даже тогда, когда приборчик, которым он ежедневно измерял ей давление, показывал норму — 130 на 80.

И Зверев написал Исе, предложил встретиться. Никаких подробностей.

Через неделю его навестил Орест Яковлевич Нечаев, в недавнем прошлом высокопоставленный чиновник из Администрации Президента. Они были немного знакомы, так как в Администрации Нечаев занимался как раз тем же кругом вопросов, что и Зверев. Орест Яковлевич уже год был на пенсии, причем половину этого срока он провел в Париже у дочери, учившейся в Сорбонне.

Нечаев без обиняков рассказал Звереву, чем занимается в структуре Исы, и предложил ему работать там, в Париже.

Условия были жесткие. Иса Назимов брал решение вопроса о лечении дочери, о снятии проблем с выездом и загранпаспортом (все-таки у Зверева был допуск к госсекретам и ждать бы ему разрешения на выезд, пока бы дочь не умерла), а также с обеспечением семьи полковника всем необходимым на всю оставшуюся жизнь, если с ним что-нибудь случится.

Зверев же становился сотрудником структуры Исы Назимова со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть он должен был выполнять все задания босса.

Все, значит все.

Выбора у Зверева не было.

Так он стал правой рукой босса. Левой был Орест Яковлевич Нечаев. Вдвоем они обеспечивали прикрытие основных интересов Исы в России...

— Все ли прошло гладко? — спросил низким голосом Иса.

Сколько раз он давал себе слово не пить слишком холодную воду в жаркие дни. Голос садится.

— Да, если не считать, что чистильщик умерла, — ответил Зверев.

— Сама? — удивился босс.

— Сама. Впрочем, это было запланировано и входило в сценарий, неожиданность лишь в том, что это произошло чуть ранее намеченного срока, — уточнил бывший полковник.

— Есть ли хоть какая-то вероятность того, что о прогнозе узнает кто-либо?

— Нет.

— Вы знаете, что меня прежде всего интересует Барончик?

— Знаю. Но все следы гадания уничтожены.

— Хорошо, — кивнул босс. — Второй вопрос. Вам и Нечаеву было поручено перепроверить прогноз у математиков. Какова в принципе вероятность выигрыша интересующей меня команды, тем более с конкретным счетом?

— Да, мы вышли на профессора Сорбонны, некоего венгра Имре Маттиаша, — продолжил доклад Зверев. — Он специалист в такого рода расчетах. Его ответ — вероятность очень велика.

— Как себя чувствует профессор после прогноза?

— Как может себя чувствовать 80-летний человек, день назад скончавшийся от гипертонического криза?

— А что сказала судмедэкспертиза? — нахмурился босс.

— Подтвердила диагноз, — усмехнулся помощник.

— Ну что ж... Проделанная работа меня удовлетворяет. Конец связи.

Иса, не снимая теплого халата, прошелся по кабинету. Естественно, в огромных апартаментах Назимова были установлены кондиционеры и освежители воздуха, которые не только летом, но и зимой поддерживали постоянный комфортный климат. Температура была подобрана специалистами, но Исе, при всей его хорошей физической форме, она казалась заниженной. С медиками он никогда не спорил, но дома не вылезал из белого махрового халата. Особенно если был один. А один дома Назимов был чаще всего. Женщины приходили и уходили. Прислуга вообще была абсолютно незаметна. Деловые же партнеры ждали его в офисе, как и сотрудники. Лишь срочные дела Иса позволял себе решать из дома по телефону.

Из срочных дел на сегодня оставалось еще два.

На рабочем столе лежала «Ле Монд» с отчеркнутой секретарем заметкой. В обведенном красным фломастером тексте значилось: "Пятеро российских предпринимателей, выдворенных четыре дня назад из Болгарии, инвестировали в эту страну огромное количество «подозрительных денег» с целью их отмывания.

Об этом заявил руководитель болгарской Национальной службы безопасности генерал Атанас Атанасов. По его утверждению, российские граждане, лишенные права въезда в Болгарию в течение десяти лет, занимались торговлей оружием, которое они продавали в африканские страны в обмен на бриллианты. Как утверждает высокопоставленный чиновник из Национальной службы безопасности, близкий к генералу Атанасову, есть основание предполагать, что за этими российскими предпринимателями стоит некий французский бизнесмен российского происхождения. Имя его не называется в интересах проводимого расследования..."

Иса поежился. Убытки были ощутимые. Не драматические, но ощутимые. Он всегда строил свой бизнес как подводную лодку: если затопит один отсек, лодка не потеряет плавучесть.

Но денег было жаль. Сколько там заблокировано теперь на болгарских счетах? Миллионов 200 долларов...

Но это волновало Ису во вторую очередь, — деньги как наживаются, так и уходят. И в своих стратегических планах он всегда делал скидку на непредвиденные расходы. Инцидент в Болгарии был из этой серии.

Волновало его другое.

Во-первых, кто «сдал» его «пятерку» в Софии? Там же были куплены все, кто был нужен. Кроме Атанасова. Но у генерала должны быть неопровержимые улики против людей Назимова. Так просто такие деньги не «замораживаются». Пятерых «российских предпринимателей», на деле же грамотных посредников, не более того, теперь следовало убрать как отработанный материал. Это однозначно. Сомнение вызывало не это...

Как сообщил Назимову его российский «резидент», бывший полковник ФСБ Ю.Н. Травников, незадолго до истории в Софии был арестован Московской областной прокуратурой президент фирмы РАО ЭСМО, человек Исы. Но через неделю он был выпущен под подписку о невыезде. Если бы прокуратура располагала сведениями о масштабе перекачки российской нефти РАО ЭСМО через Литву в Нидерланды, если бы знало, сколько в результате денег через офшоры оседает на счетах Исы, президента так скоро бы не выпустили. Скорее всего, взяли старика «на понт». И он мог «сдать» им что-то, напрямую не отражающееся на его пенитенциарном будущем. Например, людей, представляющих интерес для следователей, но связанных с президентом не напрямую, так, чтобы ему в этом случае следствие ничего бы инкриминировать не могло.

РАО ЭСМО постоянно занималось нефтью. Но всегда продавало нефть, и лишь дважды был отмечен случай бартера. Нефть пошла в Чехию в обмен на партию стрелкового оружия, которое чехи направили в Африку.

Похоже, с президентом нужно срочно распроститься.

И еще одна рокировка в этой истории смущала Ису. В заметке было сказано, что «российские предприниматели» в течение десяти лет занимались торговлей оружием с Африкой в обмен на бриллианты.

На самом деле лишь одна партия оружия ушла в ЮАР — в основном военная электроника, в обмен на сырые алмазы (журналист, автор заметки, мог и не отличать сырые алмазы от обработанных — бриллиантов).

И тут Иса забрел во владения Барончика. При всей женственности и внешнем безволии, Барончик был весьма жестоким конкурентом. Назимов это хорошо знал. Они встречались, хотя и нечасто. Иса являлся президентом Клуба «ЕвроТОТО». Барончик — вице-президентом. Не встречаться, хотя бы изредка, было невозможно. Но, мягко говоря, взаимной симпатии между ними так и не возникло.

А один раз возник и конфликт. Как раз тогда, когда партия электронной аппаратуры пошла из России через Болгарию в ЮАР в обмен на сырые алмазы. Которые потом, весьма конфиденциально, были с хорошей прибылью перепроданы в Нидерланды, амстердамскому ювелирному магнату Гуго Рейсдалю.

Уже погрузившись в теплые воды джакузи, Назимов принял решение: президента РАО ЭСМО убрать, даже если он не виновен в сливе информации, то засвечен прокуратурой и потому опасен как носитель информации.

А Барончику нужно дать понять, что с Исой шутить опасно...

Барончик должен в ближайшее время потерять столько же, сколько он сам, Иса, потерял в Болгарии, — 200 «лимонов зелени», и — не меньше!

ГЛАВА 11

ОТВЕТНЫЙ УДАР

— За десять тысяч баксов я пронесу ваш груз в самолет. Это не фокус. В Якутске нас шмонают, даже членов экипажа, а вот в Хабаровске — нет. У вас в этой посылке не алмазы сырые, случайно? — хохотнул худощавый юркий человечек, бортрадист самолета, следующего по маршуруту Хабаровск-Москва.

— Нет, нет, — заверили его два интеллигентного вида молодых человека, похожих на «итээровцев». — Это панты марала. Но если нашу посылку вдруг обнаружат... Сами знаете, частная торговля пантами запрещена.

— Да вряд ли. Сейчас в Аэрофлоте такой бардак... Если только по наводке. На вас кто-нибудь из ваших же друзей настучать может?

— Из наших — исключено.

— Ну, да не мое это дело. Раз просите и хорошо платите, я вам помогу, что бы вы ни переправляли в Москву, даже если и сырые алмазы, — хитро усмехнулся бортрадист. — Значится, главное — в Москве.

— Да, главное в Москве.

— Тогда поступим так. Вы даете мне еще столько же...

— Но... — попытался возразить один из «инженеров».

— Не перебивайте, слушайте дальше. Вы, повторяю, даете мне еще десять тысяч баксов. А я гарантирую вам без проблем получение вашего груза в Москве, минуя аэропорт.

— А что, это правда, что в аэропортах Якутска и Москвы стоят специальные «детекторы», позволяющие обнаружить сырые алмазы, золотой песок, самородки, бриллианты, даже хорошо упакованные? — спросил один «инженер».

— Да, неужели наука и это «превзошла»? — заинтересовался второй.

— Вам-то чего волноваться? — дробно рассмеялся бортрадист. — На панты маралов никакая аппаратура не сработает.

— Конечно, конечно, на панты — не сработает, — вытер пот со лба первый «инженер».

— Так согласны?

— Нам бы посоветоваться, — робко заметил второй.

— Панты ваши, с кем советоваться? — удивился летчик.

— Действительно, — нервно рассмеялся первый «инженер». — Чего тут советоваться. Мы согласны.

— Поступим так. В аэропорту Хабаровска вы даете мне свой груз, а я...

— Это слишком большой риск, — неуверенно протянул первый «инженер». — Нельзя ли как-то иначе...

— А чего вам бояться? Вы же летите моим рейсом.

— И все-таки...

— Хорошо, раскрываю вам свою «кухню». Я или, раз вам хочется сделать это самим, вы заходите в туалет и сбрасываете груз в отверстие.

— Я думал, то, что сбрасывается в туалет, потом распыляется в воздухе.

— Ну ты наивняк. Чтоб потом брызги дерьма сыпались на головы гражданам.

— Так высота же какая... Все в туман превратится.

— "Сиреневый туман..." — дурашливо пропел радист. — «Над нами проплывает...» Нет, ребята. Все проще и прозаичнее. Ваши «кало» поступают в накопитель. Который затем в аэропорту приписки опорожняется в специальном месте. И я это место знаю.

— Но как его найти? Вернее, как в этом месте найти наш контейнер? Нам что же, потом неделю разгребать все это дерьмо?

— Ну почему неделю? В свежем сливе накопителя разобраться нетрудно. Вы зря так думаете, что пассажиры рейса Хабаровск — Москва такие уж «результативные». Вполне можно найти. Честно говоря, я этим делом ведь не первый год занимаюсь. Кладем ваш груз в металлический контейнер. Если пассажир понесет — зафонит, могут проверить. А нас, экипаж, не проверяют. И потом...

— А, понял, — обрадовался второй «инженер», — миноискателем...

— Точно. Ну как, договорились?

Они договорились. Выхода у «инженеров» не было. Неожиданно «курьер», майор милиции, обычно вывозивший груз сырых алмазов из Якутска, привезенных военным транспортом в Хабаровск и переправляемых после этого в Москву, слег с острым аппендицитом. А время не ждало. У Барончика была суровая репутация — он жестоко наказывал тех, кто не выполнял его задания. Две «шестерки»-"инженеры" и должны были доставить груз стоимостью около 200 миллионов долларов в Москву. Далее путь груза пролегал через подмосковный аэропорт «Стрельники» на военную базу ВО в Грузии. А уже оттуда — Аджария, Турция и — Париж. Где груз, правда, тоже не задерживался, а шел в Амстердам на огранку, в умелые руки ювелиров торгового дома Гуго Рейсдаля.

Через час старший «инженер» уже докладывал контрагенту в Москве, что «вопрос транспортировки рыбы» решен, груз отправляется по железной дороге в холодильных камерах, за сохранность партии рыбы можно не беспокоиться. Встречать не надо. Он вылетает рейсом Хабаровск — Москва через три часа и сам встретит груз. Доставку на «склады» он гарантирует.

В это время оставленный без присмотра старшего «инженера» младший в этой связке тоже говорил по телефону. И тоже с контрагентом в Москве. Но о чем он говорил и с кем, ни «старший инженер», ни кто бы то ни было другой не знали. Потому что говорил младшенький с сотового телефона из закрытого на ремонт дамского туалета железнодорожного вокзала.

Но, видимо, оба дозвонились. И когда встретились, на лицах обоих «инженеров» светилось удовлетворение от хорошо проделанной работы.

В аэропорту все прошло гладко. При посадке металлическая коробка зафонила. Но старший «инженер», призвав на помощь все свое самообладание, спокойно вытащил коробку из кожаной сумки и продемонстрировал верхнюю часть содержимого офицеру службы безопасности: сверху в коробке лежали невинные образцы камней, собранных в крае «геологом» из Москвы. Офицер службы безопасности остался удовлетворен осмотром. Его задача была — не пропустить на борт оружие.

Когда погасли огни «пристегнуть ремни», старший «инженер» вытер холодный пот и как сомнамбула двинулся в сторону туалета. Забыв, что дверь открывается внутрь, он поначалу страстно стал рвать дверь туалета с надписью «свободно» на себя. Почувствовав на плече чью-то руку, испуганно обернулся. Это была стюардесса, посоветовавшая:

— От себя, пожалуйста.

— Чего? — не понял тот.

— Дверь открывается от себя, вот так, она как бы складывается.

Старший «инженер» вошел в туалет, справил малую нужду. И, перекрестившись хотя и был неверующим, осторожно опустил контейнер в круглое отверстие. Затем спустил воду. В животе стало холодно и пусто. Если его «кинули», то 200 миллионов баксов ему никто не простит. Тем более — босс. «Инженер» все еще не верил, что контейнер опустился на железное дно накопителя. Ему казалось, что сейчас якутские сырые алмазы из раскрывшегося в воздухе на высоте десяти тысяч метров контейнера рассыпались по всему небу, превратившись в звезды. Потом он решил, что образ слишком поэтический, — сырые алмазы вовсе не так красивы и блестящи, как обработанные бриллианты. Но страшно было до того, что «инженер» почувствовал резь в животе и неудержимое желание облегчиться.

Однако когда курьер представил себе, что контейнер не провалился в никуда, в бездонное небо, а лежит в еще пустом «накопителе», а сверху он... На груз алмазов ценой в 200 миллионов долларов... Он призвал всю свою волю и удержал порыв.

— Все в порядке? — спросил его младший «инженер».

— Конечно. А как еще могло быть? — спокойно ответил старший.

Чемоданов у них не было. Так что не было и нужды ждать багаж. Вскоре после недолгого, но нервного ожидания к ним подошел бортрадист.

— Не спешите. На снятие и опорожнение накопителя нужно время. А светиться там до того, как это произойдет, опасно.

— Да-да, конечно, — согласились оба.

Час они нервно курили, стараясь дребезжанием коленных суставов не привлекать внимание пассажиров, а главное, работников аэропорта.

Наконец из толпы снова появился бортрадист.

— Пошли, — дал он команду и, не оглядываясь, направился к двери, ведущей в служебные помещения. Следуя за ним, «инженеры» вскоре вышли из здания аэропорта, сели в грузовой кар для перевозки багажа, вернее, встали на его железную покарябанную тысячами чемоданов стальную спину и отправились к накопителю.

В огороженном пространстве выделялась куча свежего дерьма с мелькавшими там и сям белыми пятнами кусков сжатой туалетной бумаги.

Бортрадист натянул предусмотрительно захваченные резиновые сапоги, взял в руки миноискатель на длинной ручке и, с трудом удерживая его в руках, стал шарить по поверхности.

Писк не заставил себя ждать.

Запомнив место, давшее сигнал, радист взял в руки шест с закрепленным на нем магнитом и стал тыкать им в нужное место. Почувствовав, что шест явно отяжелел, он медленно поднял его вверх.

— Есть контакт, — весело крикнул он «инженерам», заметившим, как и он, что к магниту присосался вожделенный контейнер.

Обтерев находку заранее прихваченной ветошью, бортрадист торжественно передал ее «инженерам».

— Прошу. Теперь можно и остаток суммы, — ухмыльнулся он.

— С остатком можно и повременить, — заметил один из трех крутоплечих парней, вдруг материализовавшихся из опустившихся на аэродром сумерек.

— Чего-чего? Не понял... — пробормотал бортрадист, мгновенно осознавший, тем не менее, в ту же секунду, как увидел этих троих, что его годами налаженный бизнес дал заметную трещину. Он всегда этого боялся. Не столько даже, что его заметут менты, — и в тюрьме люди живут, — сколько того, что когда-нибудь нарвется на крутую бригаду, которая не любит оставлять следы. Так и вышло, блин!

— Я говорю, с остатком можно повременить, — повторил бугай.

— Это еще почему? — пытался удержать ситуацию радист. — Мы же договорились.

— На каждый договор бывает приговор, — хмуро пошутил бугай. — У вас все в порядке? — спросил он старшего «инженера».

— Да, — пролепетал тот, страстно прижимая к груди контейнер с алмазами.

— Ну, тогда будем заканчивать, — бугай повернулся к радисту.

— Нет, я все-таки не понимаю, — дрожащим голосом заверещал тот.

— Сейчас поймешь. Давайте, пацаны, заканчивайте.

Два бугая подошли к радисту с двух сторон, взяли его под руки и чуть приподняли так, что ноги незадачливого контрабандиста засучили в воздухе. Потом они сделали резкое движение вниз, и голова бортрадиста исчезла в зловонном месиве накопителя. Ноги еще сучили в воздухе какие-то короткие мгновения. Но недолго.

— Мы вас подвезем, — предложил бугай.

— Не надо, мы сами, — испуганно, по сути дела, автоматически отказался старший «инженер», понимая, что не он решает.

— Мы вас отвезем, — веско повторил бугай, и, не оглядываясь, уверенный, что его «шестерки» проследят за процессом, двинулся в темноту.

...Полковник Зайцев ждал курьеров на снятой квартире в Марьиной Роще.

Бугаи доставили груз и курьеров прямо в квартиру.

Зайцев хмуро оглядел парочку. Они ему не понравились, но его симпатии или антипатии к делу отношения не имели. Курьеры выполнили свою работу.

— Привезли? — для формы спросил он, принимая в руки контейнер с грузом.

— Так точно, — почему-то по-военному и в унисон ответили «инженеры».

— Молодцы, — вяло похвалил Зайцев, открывая контейнер.

— Это что, — не меняя спокойно-хмурой интонации, спросил он, вываливая содержимое контейнера на расстеленную на лакированной поверхности письменного стола газетку.

На газетку сперва выпали кусочки камней — кварцы, граниты, куски серой и бурой породы, а затем посыпался самый обычный мелкий морской песок. А может и не морской. Но точно — песок.

— Песок? — спросил холодно полковник Зайцев.

— Песок, — холодея согласился старший «инженер».

Младший вдруг резко рванулся к двери. Но был без особых усилий остановлен бугаями полковника.

— Как объясните?

Старший инженер стал что-то путано объяснять про то, как сам лично проверил груз, как сам лично спустил его в самолетном гальюне, как сам лично взял его из рук радиста у накопителя.

Зайцев смотрел как бы на него, но как бы и сквозь него.

Оба курьера были уже вычеркнуты им из списков живых.

— Прокол, — печально ответил полковник сам себе. — Не надо, — остановил он старшего бугая, вывернувшего руки младшему «инженеру». — Они ничего не знают. Это не они. Так аккуратно эти фраера не смогли бы сработать. Будем думать.

— А с ними что? — спросил старший бугай.

— В расход.

Когда горе-курьеров топили в ванной, они даже не сопротивлялись. Трупы бросили в Москва-реку. Вряд ли кто будет сравнивать состав воды, попавшей в легкие и вызвавшей смерть, с составом воды в той части Москва-реки, в которой их выловят. Конечно, вода из водопровода отличается от воды в реке, но стояло жаркое лето, тела «инженеров» нашли в трусах, в крови — большое количество алкоголя, — кому будет охота заниматься трупами двух пьяных парней без документов?

Через час после приведенного выше разговора Барончик уже знал о потере 200 миллионов долларов.

И знал, кого ему подозревать.

Иса же в это время думал, кому лучше отдать приобретенный таким причудливым образом груз сырых алмазов, — то ли переправить его в ЮАР, то ли сдать конкуренту Гуго Рейсдаля в Амстердаме — Харменсу ван Бидену. И еще он думал над тем, как странно погиб директор РАО ЭСМО Юрий Писунов. Перед Назимовым лежала свежая газета из России: «Нефть дурно пахнет».

«В Клинском районе Подмосковья убит президент нефтеторговой фирмы Юрий Иванович Писунов. Трупы 50-летнего бизнесмена и его 48-летней жены со множественными ножевыми ранениями были обнаружены на даче в поселке „Некрасовка“. Ранее при попытке кражи из московской квартиры Ю. Писунова вневедомственной охраной ГУВД столицы были задержаны два жителя Молдавии. По предварительной версии следствия задержанные, которые занимались ремонтом дач, убили Ю. Писунова и его жену и похитили ключи, чтобы ограбить квартиру».

— Грамотно Зверев сработал, — подумал Иса.

ГЛАВА 12

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ

Седой элегантный господин в сером костюме, бордовом галстуке, эффектно дополненном таким же платочком в кармане пиджака, сидел у окна и равнодушно смотрел на проносящийся за окном пейзаж.

Конечно, быстрее было бы самолетом. Но, как ни парадоксально, летая по воздуху, неизбежно оставляешь следы. А в поезде проводник в лучшем случае запомнит общие внешние черты — серый изящный костюм, седые волосы, бордовый галстук, приветливые манеры.

На самом деле бывший солдат Иностранного легиона Поль Верду, во-первых, не отличался в жизни элегантными манерами и приветливым взглядом (хотя и мог какое-то время изображать такого господина), не терпел костюмы, галстуки, белые рубашки, предпочитая небрежно-спортивную форму одежды.

Поезд набирал скорость на ровной местности. За окнами горы сменялись горами, спускались по склонам виноградники. Поезд пересекал зону Кьянти, славящуюся своим легким вином.

Позади остался Кастильоне — маленький городок, расположенный на обрывистом холме. Его башни и кампани?ли четко вырисовывались на фоне неба.

Тоскана осталась позади. Пейзаж Умбрии был более плавен. Поезд долго шел по берегу Тразименского озера. Потом показался Орвьето, расположенный на высокой горе, где стены домов обрывались прямо в пропасть.

— Красиво, не правда ли? — повернулась к нему дотоле демонстрировавшая лишь изящный профиль соседка.

— Необычайно, — любезно согласился Поль.

На самом деле ему были глубоко безразличны и эта красивая дама (никогда не путать дело с бездельем — был один из его девизов), и маленькая бурная речка, куда-то торопящаяся метрах в ста от железнодорожного полотна.

— Это Тибр, — пояснила соседка. — Удивительно, здесь он такой маленький.

— Да, удивительно, — любезно согласился Поль, сморщив в улыбке обожженное африканским солнцем лицо.

Ситуация складывалась простая и одновременно сложная. Волей случая, в результате жеребьевки, сегодня в Риме встречались московский «Спартак» — команда с хорошей репутацией в Европе, но не из фаворитов «ЕвроТОТО» — и никому неизвестная римская команда второго дивизиона «РимСпорто», которая если и была чем-то отмечена, так только тем, что ее владелец местный фабрикант Тино Пинетти недавно купил для своей команды очень приличного нападающего, аргентинца с далекими итальянскими корнями по прозвищу «Тутти».

Но у «Спартака», и так имевшего хорошо сбалансированный состав, совсем недавно, кроме уже проявившего себя Робсона, появился новый бразилец, талантливый и честолюбивый Маркус.

Тысячи римских тиффози волновал вопрос: кто окажется результативнее, Маркус или «Тутти».

Верду же волновало другое: что лучше: убрать Маркуса или не дать выступить в матче Робсону? Ранее в его плане фигурировал еще и Тихонов, но он облегчил задачу наемнику, незадолго до матча неожиданно покинув команду. В России об этом говорили много, но Поля сие уже не волновало. Этот стремительный паренек с короткой стрижкой ему даже нравился. Ничего личного. Он убрал бы его, если бы этого потребовали интересы дела. Ему порученного дела. А так — нет его, и слава Богу.

За окнами вагона появился Лациум. Горы отступили вдаль. По мере приближения к Риму пейзаж становился все более свободным и спокойным, без резких линий и рваных ритмов.

— Проще всего было бы добавить в пищу спартаковцев слабительного, — усмехнулся себе под нос Верду.

— Я с вами согласна, — прощебетала соседка. — Действительно забавная роспись.

Поль, вежливо кивнув, продолжал улыбаться. Это было бы смешно. Но сия акция легко раскрывается. Результаты матча будут аннулированы. Да и подобраться к системе питания футболистов будет непросто, — их тренер крайне осторожен.

«Тутти» в последних играх второго дивизиона Италии не уходил с матча без двух-трех мячей. Спартаковцы — Титов, Робсон, Маркус редко забивают больше одного мяча за игру. Но у итальянцев один классный забивала, а у спартаковцев забить может любой. Тот же Парфенов.

И все же командировка в Рим казалась Верду легкой — своего рода «римские каникулы».

Подстроить автокатастрофу тоже можно, но сложно. Команда ездит компактно, по одному перед матчем не бродят. А всю команду угробишь — теряется интрига. Попробовать купить? Кого? Тренера — бесполезно. Игроков — маловероятно. Кого-то из сотрудников стадиона? Чтобы подложили кнопку в бутсу Ширко? Детский лепет.

Конечно, убить человека — для Верду не проблема. Но убивать этих симпатичных парней не хотелось, и слава Богу, что этого от него пока хозяин и не требовал. Его задача — помешать победе «Спартака».

Только и всего.

Причем в расходах Поля не ограничивали.

А это значит, что объектом его командировки становился прежде всего судья.

Скольких судей, судивших матчи «ЕвроТОТО», он уже купил? Не пересчитать. А скольких запугал? Тоже порядочно. Тех же, кто не оценивал адекватно сделанное им предложение, приходилось убивать. И жаль Полю этих придурков не было. У человека всегда есть выбор. И делает его он сам.

Стремительно пронесясь мимо руин храма Минервы Медики, поезд устремился к вокзалу Термини.

Выйдя из вагона, приветливо кивнув назойливой попутчице, Верду покинул ультрасовременный, построенный из бетона и стекла вокзал, не обратив никакого внимания на соседствующие с ним развалины терм Диоклетиана.

Пройдя метров двадцать, он остановился, чтобы прикурить от золотого «Ронсона» черную длинную крепкую сигарету — новый «Голуаз».

Рядом остановился пожилой потный господин с тяжелым портфелем. Он поставил портфель на асфальт и по-итальянски обратился к Полю:

— Позвольте прикурить.

Не знавший итальянского, Поль понял по его суетливым движениям, что нужно толстяку, и щелкнул «Ронсоном».

— Команда остановилась на загородной вилле Тино Пинетти. Тино гарантировал безопасность команды миллионом долларов, положенных в банк «Рома ди Рома», — плавно перейдя на французский выдохнул толстяк.

— Хорошая охрана?

— Более чем. Тино...

— Я знаю Тино. Транспорт?

— Автобус «мерседес», бронированный, в сопровождении...

— Судья?

— Швед Грин Ларсен.

— Репутация?

— Неподкупен.

— Неподкупных судей не бывает. Боковые?

— Грек Микос Леонидис и венгр Ласло Мадьячи.

— Что есть на них?

— Леонидис недавно женился на известной афинской модели, нуждается в деньгах.

— Венгр?

— Деньгами не очень интересуется...

— Весь вопрос в сумме. Большими деньгами интересуются все.

— Есть зацепка. У него отец погиб в Будапеште в 1956 году. Он был в «Клубе Шандора Петефи». Предполагается, что погиб от рук русских.

— Столько лет прошло, — кисло поморщился Поль. — Семейное положение, недвижимость?

— Да, кстати, есть загородный домик, что-то типа шале, в Карпатах. Но за него все выплачено. И есть дом на Балатоне. Тут предстоят большие выплаты.

— Сколько?

— Осталось тысяч 20, в пересчете на доллары. Но он часто судит международные матчи. Выплатит года за три-четыре.

— А ждать никто не любит. Это уже другое дело. А то — «Клуб Петефи»... Кого сегодня в Европе волнуют старые распри? Деньги правят миром, мой друг, деньги. Кстати, откуда вы научились так хорошо говорить по-французски...

— По-французски нужно было сказать: «Где вы научились...» Да, язык вашей родины мне знаком в совершенстве. Я десять лет просидел во французской тюрьме, пока меня не выкупил наш хозяин.

— За что сидели? — равнодушно поинтересовался Верду.

— Мошенничество, — скорбно потупился старый римлянин. — Продавал стразы под видом брильянтов.

— Получалось?

— Как видите, не всегда.

— Старую специальность не забыли?

— Хозяин редко дает мне поручения по старой специальности, — обиженно прошамкал старик. — Все чаще мелочевка, вроде этой.

— Ничего себе, мелочевка... На кон поставлены миллиарды. Значит, всем участникам операции что-то отколется. И поболе, смею думать, чем при торговле подделками. Да и безопаснее...

— Кто знает, кто знает, — пугливо поежился старик, подозрительно присматриваясь к курсировавшему неподалеку карабинеру.

— Адреса боковых судей?

— Вот здесь, в газете, — сказал старик, протягивая свернутую трубочкой «Карьере делла сера».

— Телефон шведа?

— Там есть все, — ответил толстяк, кивнув на только что переданную газету.

— Неплохо поработал, а? — усмехнулся Верду.

— А кто это ценит? — устало отмахнулся старый жулик.

Разговор с Ларсеном не получился.

Поль хорошо подготовился к нему. Чисто технически. На всякий случай исключил любую возможность засечь его местопребывания. Спустившись с Капитолия и от площади Венеции повернув налево, он вышел к Иль Джезу — церкви иезуитов. Вошел в прохладное чрево храма. Сидевший у входа нищий подозрительно покосился на него. «Похоже, чужие здесь не ходят», — подумал Поль. В глубине ниши за мраморной «Пьетой» он нащупал холодное тельце мобильного телефона и незаметно сунул его в карман пиджака.

Вернувшись опять на Корсо Витторио Эмануэле II, Верду сел на берегу Тибра на скамейку, убедился, что в радиусе ста метров вокруг нет ни одной живой души (утро выдалось прохладным, а на берегу неширокого, но стремительного Тибра было ветрено) и набрал нужный номер.

Разговор не получился.

Ни угрозы, ни посулы не подействовали на упрямого шведа.

Не первый год выступая главным судьей матчей в розыгрыше «ЕвроТОТО», Ларсен привык и к тому и к другому. Знал, что немало игроков этого тотализатора обладают достаточными деньгами, связями и силами, чтобы попытаться в своих интересах воздействовать на итоговый счет. Но он упрямо отказывался идти на компромисс и судил по справедливости. Так ему казалось, во всяком случае.

Ларсен был одинок. Вот что было плохо.

Его нельзя было испугать покушением на жену, детей, родителей.

И он был достаточно обеспечен, чтобы не искать легких денег.

Говорят, человек богат не тогда, когда у него много денег, а когда ему хватает тех, что у него есть.

Ларсену хватало.

На том и расстались.

Но Поль перестраховался и, стерев отпечатки пальцев, выбросил аппарат. После чего быстрой спортивной походкой направился к мосту, ведущему к замку Святого Ангела.

«Шанс не велик, но могли засечь», — подумал он.

Однако Ларсену и в голову не пришло обращаться в итальянские силовые структуры с рассказом о посулах и угрозах. Без них ведь не обходился ни один матч. Причем сколько среди звонивших было блефующих тиффози, сколько сумасшедших, а сколько реально способных и заплатить сотню тысяч долларов, и убить близких — сказать всегда было непросто. Судья считал такие звонки издержками производства, некими неудобствами, которые приносила ему непростая, но любимая работа.

На правом берегу Тибра, вблизи замка, начиналась виа делла Кончилиацоне, подводящая к площади и собору Святого Петра.

На необозримом пространстве пьяцца Сан-Пьетро, среди множества фасадов нарядных домов, затерялся узкий фасад четырехэтажного здания, в котором располагался сравнительно некрупный банк «Банк ди Сан-Пьетро».

В банке знали этого седого господина (именно в таком виде обычно представал перед служителями банка Поль): приветливо поздоровавшись с ним (Поль считался солидным клиентом), клерк принял для перевода на счет банка «Пьомбо» сумму в 200 тысяч американских долларов, в качестве обеспечения получив чек.

Через несколько минут на счете сеньора Дино де Фьорентиса в банке «Пьомбо» были оприходованы 200 тысяч американских долларов от неизвестного клиента, воспользовавшегося для этого услугами «Банка ди Сан-Пьетро».

Еще через несколько минут, выполняя полученное ранее поручение, клерк банка «Пьомбо» перевел на счет господина Микоса Леонидиса в Афинах сто тысяч долларов, и на счет господина Ласло Мадьячи в Вене еще сто тысяч долларов.

Разговор по телефону с венгром и греком далее развивался по одному сценарию.

Поль просил принять в дар некую сумму денег. «Клиент», заинтригованный разговором, звонил своему банкиру, убеждался в пополнении своего банковского счета и выходил на следующий контакт уже подготовленным.

Грек сразу пообещал:

— Сделаю все, что смогу. Но Ларсен упрям.

— Это хорошие деньги, — напомнил Поль. — Очень хорошие.

— Согласен. Но Ларсен...

— Если у вас не получится... Если «Спартак» все же выиграет...

— Но я не Бог, — зарокотал густым басом плотный грек.

— Если «Спартак» выиграет, — повторил Поль, — то у вас будут большие неприятности.

— Какие тут могут быть неприятности?

— Мы представим в Международную судейскую коллегию «ЕвроТОТО» неопровержимые улики, что эти деньги вы получили от «Спартака». Результаты матча будут аннулированы. Вы лишитесь денег и репутации. Кстати, по суду на вас может быть наложен штраф. И тогда вы лишитесь всех своих денег. У вас, кажется, накоплено уже около 400 тысяч долларов, — продемонстрировал свою информированность в личных доходах грека Верду.

— А... — заскрежетал зубами грек. — Умру, но «Спартак» проиграет!

— Возможно, — усмехнулся Поль. — Возможно и умрете, если «Спартак» выиграет. Ставки слишком высоки.

Проехав на автобусе из центра города до северных ворот, до так называемой пьяцца дель Пополо, Верду вышел из жаркого чрева автобуса в теплое, хотя и пыльное пространство площади. Здесь он также поговорил с клиентом по телефону-автомату, благо запасся автокартой для телефонных разговоров. Вставив карточку в прорезь автомата, он набрал номер венгра.

Это был уже второй звонок. Первый Верду сделал, перестраховавшись, на площади Святого Петра.

Ко времени второго звонка венгр уже знал, что его счет в одном из банков Вены заметно увеличился.

Разговор о папаше, активисте «Клуба Шандора Петефи» 1956 года, не понадобился.

Венгр принял известие стоически. Похоже, это был не первый неожиданный перевод на его счет крупной суммы денег от страстных футбольных болельщиков.

— Сумма вас устраивает?

— Да, вполне, — ответил венгр.

Поль знал, что обычная такса не превышает 10 тысяч. И то только в элитном «ЕвроТОТО».

— Гарантируете результат?

— У боковых судей не так уж много возможностей.

— Я понимаю, — все эти ауты, офсайды — это мелочевка. Расчет на то, что удастся в случае необходимости не увидеть пенальти у ворот итальянцев и увидеть пенальти у ворот москвичей. Возможно, при равной борьбе это и решит нашу с вами проблему.

— Постараюсь, — усмехнулся венгр.

— Уж постарайтесь. Если не получится... — Верду сделал паузу, — боюсь, неприятности будут не только у вас, но и у вашей дочери от первого брака Илонки, которую, кажется, вы очень любите и которая сейчас беззаботно учится на папины деньги в Кембридже. Кажется, номер ее комнаты в колледже 12?

— Я все понял, — сухо ответил Ласло.

— Вот и хорошо. Извините, что по-английски говорю не очень складно.

— Если бы это был ваш единственный недостаток, — из последних сил пошутил встревоженный венгр.

— У меня их масса. И не дай вам Бог узнать другие. Итак, счет не имеет значения. Главное — «Спартак» не должен выиграть.

Билет на поезд Рим — Париж у Поля был заказан заранее. И он успел еще погулять по Риму, наслаждаясь хорошей погодой.

Верду не особенно любил всякие там архитектурные памятники, скульптуры... Значительно больше ему нравилось крепкое светлое пиво.

Он был настолько уверен в успехе, что заказал билет на поезд, отходящий от римского вокзала через полчаса после окончания матча. Но по правилам его профессии, Верду должен был убедиться в успехе. Счет матча не в пользу «Спартака» являлся для него тем же самым, что и контрольный выстрел при исполнении заказного убийства. Убедиться, что выстроенная им стройная и сбалансированная конструкция выдержала, и — он успевал выпить еще кружку пива перед отъездом из Рима.

У Верду до сих пор не было проколов. Ему приходилось выполнять разные по сложности задания. Если то было заказное убийство — у «объекта» не оставалось никаких шансов остаться в живых. Если это было задание, связанное с уничтожением в интересах шефа «казино», принадлежавшего конкуренту по ювелирному бизнесу, ограбление квартиры коллекционера в Руане или провинциального музея в России, — он укладывался в то время, которое ему было отведено.

Так что на матч Верду шел без какой-либо тревоги или неуверенности в успехе. Матч был для него своего рода продолжением этих приятных «римских каникул», которые ему, по сути дела, просто подарил босс.

И начало матча не предвещало никаких опасений, не внушало никакой тревоги.

Спартаковцы начали игру вяло, словно надеясь, что этот заданный ими ритм так и удастся сохранить до финального свистка. Было видно, что семеро спартаковцев, привлеченных Романцевым к выступлению за сборную России, после победных, но изматывающих матчей в Кишиневе и Братиславе выглядели особенно измученными. И нагрузка там выдалась приличная, и перелеты... К этому нужно добавить, что Парфенов, хотя и вышел на поле, бежал значительно медленнее, чем обычно, — сказывалась травма голени, полученная в матче с «Сатурном» во внутреннем чемпионате России. Ширко тоже выглядел вялым, — Поль уже знал из донесений своих агентов, что он вышел на поле с ангиной, наглотавшись лекарств. Два бразильца казались на первый взгляд заряженными на удар по воротам. Но постепенно и их увлек медленный, тягучий ритм, заданный остальными. Если к этому добавить, что первые атаки, на острие которых были два молодых честолюбивых бразильца, наткнулись на хорошо эшелонированную оборону римлян, а оба удара (единственные за первую половину встречи по воротам хозяев поля) были блестяще парированы вратарем, за пару месяцев до этого принципиального матча, от которого во многом зависели и репутация молодой и пока малоизвестной римской команды, и большие деньги купленного у камерунского клуба «Тхабали», то нетрудно догадаться — настроение у Поля было отличным.

— Весь фокус в том, чтобы римляне забили хотя бы один мяч, — думал он.

Основания надеяться на это были не только у него, но и у десяти тысяч болельщиков, пришедших на стадион «Пополо» и невероятным шумом поддерживавших свою команду.

Впрочем, усталость спартаковцев, так заметно сказывавшаяся на атаке в первом тайме, слава Богу ля его болельщиков, не коснулась защиты команды. Робкие атаки римлян легко «прочитывались» защитой «Спартака» и разрушались еще на дальних подступах к воротам москвичей.

Поль сквозь мощный бинокль злорадно наблюдал за Романцевым. Лицо того было непроницаемо, но по количеству выкуренных сигарет легко можно было догадаться, что главный тренер русских просто взбешен.

Один раз, в конце первого тайма, над стадионом все же повисло мертвое молчание: на самом краю штрафной площадки спартаковцев кто-то из защитников принял нападающего римлян «на бедро», в пределах правил, как сказал бы каждый мало-мальски разбирающийся в этом виде спорта человек. Раздался свисток судьи. Римлянин картинно упал в штрафную, его стенания, наверное, были слышны от Калабрии до Милана. Судья матча в момент нарушения взглянул на часы. Это было мгновение, но кульминации «конфликта» он не видел — видел, как упал римлянин, как спартаковский защитник поднял руки, словно бы взывая к чести и совести судьи: если и было нарушение, то никак не заслуживающее пенальти. Ларсен подозвал двух боковых судей, в этот момент находившихся на линии инцидента.

Судя по тому, как вскинули вверх руки с радостным криком находившиеся рядом игроки римской команды, оба боковых судьи посчитали, что нарушение заслуживает пенальти.

Суровый швед на мгновение задумался, потом, видимо, принял решение и, призвав спартаковского защитника играть корректнее, показал:

— Штрафной.

Московский голкипер легко парировал прямолинейно и вяло пробитый пенальти.

На том все острые моменты первой половины игры и закончились.

Романцев, должно быть, понимал, что ему нужно аккуратнее играть в защите (человек умный, умеющий разгадывать и не такие шарады, он давно понял, что как минимум оба боковых судьи ангажированы и болеют явно не за его команду) и нужно усиливать игру в атаке.

— Нужно усилить игру в атаке, — услышал Поль голос Романцева в крохотном наушнике, мягко вмонтированном в его левом ухе. Голос был едва слышен. Так как в наушник правого уха одновременно шел синхронный перевод, который подавал его агент, находившийся в поставленной возле стадиона машине.

Задолго до начала второй половины игры Верду знал, что на второй тайм вместо Булатова на поле выйдет Безродный, а Титов оттянется чуть вглубь, что, по мысли Романцева, усилит мощь атак.

Обоим бразильцам было сделано достаточно жесткое внушение: если есть силы, нужно увеличить натиск, не обращая внимание на отстававших в атаке спартаковцев, еще не выдавивших из себя усталость от матчей за сборную.

— Вы-то чего тащитесь, как беременные тетки на базар? Вы-то не мотались в Кишинев и Братиславу, а спокойно наигрывали «домашние заготовки» на базе. Вперед, только вперед! Остальные к вам подтянутся. А вы — вперед, в конце концов, мы с вами наигрывали и комбинации в атаке, в которых участвуете только вы в результате быстрого паса от полузащиты или самостоятельного прорыва из глубины.

В этой ситуации давить на боковых судей было бесполезно. Это были достаточно опытные люди, и они понимали, чем им грозит невыполнение установки «заказчика».

Ничьей в этом матче быть не могло по условиям турнира — олимпийским, когда проигравший выбывает из турнира.

Должно быть, какие-то слова, способные подхлестнуть его подопечных, сказал и тренер римлян.

И, судя по первым же минутам, обе команды вышли на второй тайм с сумасшедшим желанием победить. Обе заиграли в быстрый, атакующий футбол. Однако счет не удавалось открыть ни одной из команд. И на 66-й минуте Романцев пошел ва-банк: вместо неудачно игравшего Щеголева на поле появился атакующий Калиниченко. «Спартак» перешел на игру в три защитника. Однако по-настоящему голевой момент после этого возник не сразу.

Получив изящный пас от Мора, активный Титов ворвался в штрафную площадь хозяев поля и точно и сильно пробил в левый верхний угол ворот...

И вновь замер стадион. Над его чашей повисла такая мертвая тишина что, казалось, было слышно, как взмахнули своими флажками боковые судьи.

И когда оба они, не сговариваясь, показали, что Титов был в положении «вне игры» (видимо, посчитав в офсайде за мгновение до этого совершившего клинчевый прорыв в штрафную Парфенова, однако неангажированному зрителю было бы очевидно, — до офсайда Парфенову не хватало минимум пяти-шести метров, но ведь с судьями не спорят), весь стадион взорвался криками, свистом, гулом и треском дудок, барабанов, трещеток римских тиффози.

Верду направил бинокль на скамейку «Спартака».

Романцев закрыл лицо руками.

Титов и Парфенов бросились к судье, доказывая, что никакого офсайда не было.

Швед развел руками. Дескать, и ему показалось, что не было положения вне игры, но боковые судьи...

Он недоброжелательно, как показалось Полю, видевшему суровое лицо Ларсена в окулярах бинокля совсем близко, посмотрел на своих коллег.

Но решение принял свое: 1:0.

Матч продолжался.

После этого мяч, казалось, двигался только в направлении ворот римлян.

Хозяева совершили лишь один вялый прорыв. Минетти получил мяч, находясь в двух метрах от голкипера москвичей. То, что он был в положении «вне игры», было понятно даже младенцу. Но оба боковых судьи не заметили нарушения: Минетти легко вкатил мяч в незащищенный вратарем угол ворот. А суровый швед, явно нехотя, фиксировал взятие ворот. Еще хорошо (для спартаковцев), что не показал красной карточки Парфенову, который что-то яростно доказывал Ларсену. Может, судья не понял, может, не прочитал ситуацию на поле, было похоже, что он явно смущен. Ему очень не хотелось демонстрировать столь явно расхождения в оценке ситуации между ним и боковыми судьями.

Счет стал 1:1.

После этого римляне, казалось, навсегда ушли в оборону. То ли делали это инстинктивно, побаиваясь яростных спартаковцев, то ли просто не понимали, что ничьих в матчах «ЕвроТОТО» не бывает. А может быть, надеялись, что, будучи более молодой по возрасту игроков командой, да еще имевшей возможность хорошо отдохнуть несколько дней перед матчем, они просто переиграют уставших москвичей в дополнительное время.

Трудно сказать, о чем думали римляне, но вот о чем думали в эти минуты москвичи, было понятно без слов.

Атака следовала за атакой.

И на 88-й минуте матча произошло то, что и должно было, по логике игры и по мнению Романцева, произойти, но что никак не могло случиться по логике Поля Верду.

Парфенов, совершивший дальний рейд из своих защитных построений, отвлек на себя внимание защитников римлян. Оказавшийся в нескольких метрах от штрафной Робсон (хорошо запомнивший наказ Романцева избегать даже близких к офсайду ситуаций) словно вкопанный замер на месте, принял пас Маркеса, не продвигаясь вперед, сделал замах, словно намеревался отсюда пробить по воротам, а сам отдал мягкий пас рванувшемуся в штрафную площадку напарнику, и тот в падении красиво пробил. Мяч витиевато ударился о землю, изменил траекторию и влетел в ворота римлян.

Вратарь хозяев поля был просто бессилен.

— Такие мячи не берутся, — печально пробормотал в наушнике переводчик, болевший за земляков.

Оставшиеся две минуты ничего изменить не могли.

Как до этого не смогли изменить решение Ларсена яростно выброшенные вверх флажки боковых судей, вновь увидевших офсайд.

Ларсен хмуро посмотрел на коллег и упрямо признал взятие ворот.

Римляне начали с центра поля.

А сидевший на трибуне Верду начал новую комбинацию.

Он быстро понял, что эту игру он проиграл. «Спартак» выходил на следующий круг в Кубке «ЕвроТОТО», а римляне возвращались в свой скромный итальянский дивизион.

О том, как испортить всю оставшуюся жизнь боковым судьям этого матча, Верду подумает завтра. Сегодня же, прежде чем позвонить шефу, он должен был завершить операцию в Риме.

«Спартак» прилетел в Рим побеждать, но победитель не должен был улететь из Рима.

Вынув наушники из ушей, Верду, грубо расталкивая итальянских тиффози и не реагируя на их брань, направился к выходу со стадиона.

Сев в ждавшую его машину, он по сотовому переиграл свой отъезд, заказав билеты на вечер следующего дня, и с минуту сидел, закрыв глаза, перебирая известные ему способы устранения объектов.

— Они не должны улететь из Рима, — повторил он вслух мысль, только что засевшую в его мозгу, как гвоздь в пятке.

Потом набрал на сотовом номер, сказал по-французски:

— Марчелло? Это я, Поль.

— О... — начал было восторженную фразу его собеседник.

— Ты мне нужен. Плачу наличными и очень, очень много: дело срочное. Не перебивай меня, а тут же оторви свою задницу от кресла, садись в машину и приезжай на площадь Венеции. Молчи. Я знаю твой номер машины. Я сам найду тебя. Ты по-прежнему работаешь в аэропорту?

— Да, а в чем дело, дружище? И к чему такая спешка? Я сделаю все, что ты попросишь, тем более за хорошую плату. Но зачем торопиться? Приезжай ко мне, Мария приготовила чудесную пиццу, есть спагетти с мясным соусом, молодое вино. А, понял! Я по-прежнему работаю в аэропорту и через двадцать минут буду на пьяцца Венето.

ГЛАВА 13

КРОВЬ НА ТАБАКЕРКЕ

Матч из Рима конечно же не транслировался телевидением всех стран Европы, — обе команды-участницы не были среди фаворитов «ЕвроТОТО», а в тот же день играли такие команды, как «Атлетико», «Реал», «Манчестер юнайтед», «Андерлехт» и другие.

О результате встречи Барончик узнал от чистильщика, наблюдавшего за тем, как Поль проводит операцию. Еще не прозвучал финальный свисток, а Барончик уже знал счет. Естественно, Верду на связь не выходил.

Насколько Барончик знал своего исполнителя, тот и не выйдет на связь с боссом, пока не доведет операцию до конца. Поль выступал и как киллер, и как чистильщик, не чураясь никакой работы. Но, как правило, он сам был организатором акции и сам определял, что делать ему, а что его людям.

Первая реакция барона де Понсе была спонтанной:

— Убить всех. И первым — Верду!

Поль знал, что так уж повелось в организации: ему дается день, максимум — сутки для полной зачистки и доведения операции до финала.

И Барончик знал, что жить Полю осталось сутки, если он не найдет решение.

Или если это решение не найдет сам босс.

Внешне он успокоился. В черном эргономическом кресле всемирно известной фирмы «Константин», принимавшей формы изнеженного тела владельца, сидел вялый, с розовым лицом, светлыми кудряшками вокруг головы, напоминавшими золотой нимб ангела, полноватенький господин. Его пухлые губки еще произносили что-то яростное и угрожающее, его карие глазки еще метали молнии, но он уже успокоился. Глаза перестали ерзать по письменному столу в поисках орудия убийства, — был бы Верду рядом, ему бы не сдобровать. Впрочем, если бы в этом роскошном кабинете оказался кто-нибудь из спартаковцев, внесших столь неприятный и угрожающий все большими финансовыми потерями диссонанс в один из его «бизнесов», де Понсе, кажется, убил бы и его.

Руки Барончика автоматически шарили по столу. Нащупав острые ножницы, которыми он иногда, когда получал особо конфиденциальную информацию, сам вскрывал конверты, пальцы сжали это изящное, усыпанное мелкими рубинчиками золотое изделие, и с силой вонзили в центр столешницы, украшенной изумительной по красоте инкрустацией золотом и слоновой костью.

От души отлегло. Но ярость еще клокотала в груди магната. Глаза переместили взгляд на стены.

Почти напротив рабочего стола Барончика висел портрет кисти великого Жака Луи Давида. На большом полотне почти в полный рост был изображен молодой генерал наполеоновской армии. Сражение закончилось. Вокруг — тела поверженных врагов и соратников. Устало опустил голову белый конь, выписанный автором с присущей ему внутренней драматургией, — кажется, ноздри боевого коня еще трепещут, глаза налились злобой, конь фырчит, отводя морду от дымящейся крови, залившей тела убитых. А лицо генерала спокойно и даже немного печально. Битва выиграна, но радости победа не принесла. Слишком много пало в сражении друзей.

Барончик любил эту картину. Полотно Давида было подлинным и стоило ему кучу денег. Гораздо больше, чем висевший рядом — между ними были лишь скрещенные шпаги времен Директории и первой Империи, — портрет «Бонапарт при переходе через Сен-Бернар». Парными их назвать было нельзя — хотя и одного формата, портреты были принципиально различными по композиции. Если генерал на первом портрете был изображен стоящим рядом с конем, то Бонапарт — на вздыбленном коне, указывая своим солдатам путь: туда, в битву, к победе.

Но у портретов была общая черта: и молодой генерал, и молодой Бонапарт были изображены сосредоточенными и печальными. Чувства как бы мало органичные для полководцев, не знавших поражений. (Во втором случае это была копия с картины великого мастера, сделанная, как и подлинник, в 1800 году, не «реплика» кисти автора, а копия, выполненная, вероятно, кем-то из учеников; очень хорошая, но копия.)

Что же совершил молодой генерал, если ему была оказана великая честь — соседствовать с императором?

А генерал носил славную фамилию барона де Понсе.

Это был далекий предок Барончика.

— Как причудливы человеческие судьбы, — успокаиваясь, подумал потомок великого полководца.

О том, что он далекий потомок наполеоновского генерала, Лев Борисович узнал в довольно зрелом возрасте. Ему было около тридцати, когда отец, умирая, рассказал ему историю их рода. Матери к тому времени уже не было в живых. Она умерла, когда Леве было 2 или 3 года. Он ее почти не помнил. Когда отца, Бориса Борисовича, арестовали по «делу врачей» в 1953 году, мать слегла — ишемическая болезнь сердца. А когда выпустили вскоре после смерти Сталина и он, вернувшись домой, стал рассказывать, какими изощренными пытками из него выбивали признательные показания, сердце матери не выдержало. Она умерла на руках мужа.

В детстве Лева играл красивыми вещицами, оставшимися после матери: золотыми часами с изумительной по красоте миниатюрой, изображавшей золотистую пчелу, застывшую над полем цветов, массивным явно мужским перстнем с гравированными инициалами латинскими буквами — «J. d'P.», как много лет спустя он узнал, означавшими «Жером де Понсе». А маленькая закорючка между инициалами, которой он не придавал в детстве значения, означала на самом деле очень многое — знатность рода. Это была частичка «де». Де Понсе.

Предок матери барон Жермон де Понсе перешел Березину вместе с обожаемым им императором Наполеоном и был с ним и на Бородинском поле, и в Москве, и в страшном отступлении из России на запад.

Он был бы с ним и дальше, если бы во время отступления, атакованный отрядом Фигнера, не получил серьезное сабельное ранение головы: клинок рассек лоб, переносицу и щеку; хотя рана заросла, даже кости черепа срослись. И все благодаря дочери местного помещика, в имение которого сердобольные мужики привезли тело умирающего французского генерала.

Свободное знание барышней французского, долгие недели, месяцы ухаживания за раненым, широта натуры представителя старинного русского дворянского рода — ее папеньки, пылкое сердце молодого генерала, которого в далекой Франции не ждали ни семья, ни возлюбленная, — все это сыграло свою роль. Русская дворянка и наполеоновский генерал полюбили друг друга. Когда Бонапарт вернулся во Францию и победоносно шел к Парижу, барон де Понсе еще попытался вырваться из сладкого плена своей любви и поспешитъ на помощь императору. Но не успел.

Так и остался в России, обрусел. Хозяйствовал в имении, был принят государем Александром I, знавшим честность и храбрость генерала, на русскую службу и в отставку вышел уже русским генералом от инфантерии.

Такое бывает: у образованных родителей сын лоботряс и неуч, у самых простых людей — сын выдающийся ученый, у людей честных и порядочных — дети негодяи и наоборот — в семье пьяниц и подонков рождается упрямый мальчишка и становится выдающимся человеком. Не вследствие биографии, а вопреки ей.

Далекие предки барона де Понсе были замечательные по своим человеческим качествам люди. И все пращуры со стороны матери заслуживали лишь восхищения и уважения.

Биографии же предков со стороны отца были попроще, но все это тоже были честные и порядочные люди, трудом и талантом зарабатывавшие свой хлеб.

Лев Борисович Арнольдов вырос в хорошей семье.

Но получился из него мерзавец.

Господь не доглядел.

В 16 лет юный гаденыш в ворохе старых бумаг нашел своего рода завещание — не переданное и не отосланное никогда письмо матери к нему, сыну Левушке, в котором она просила его когда-нибудь осуществить ее мечту — вернуться на родину далеких предков. Во Францию.

Завещание запало в душу честолюбивого юнца.

Левушка рос хитрым, изнеженным, ловким пройдохой. Учителя его обожали, хотя учился он средне. Товарищи никогда не били его, хотя было за что. Он был ябедой, но таким изощренным, что его стукачество никогда не выходило наружу.

С детских лет Лева умел зарабатывать деньги, не прикладывая к этому никаких усилий.

Он каким-то образом доставал экзаменационные билеты и, тщательно переписав их (впрочем, нужно уточнить, что переписывали две влюбленные в рыжего Левушку одноклассницы — Нюра и Паша), продавал. Потом торговал книгами из семейной библиотеки, заменяя их взятыми в библиотеке школьной. И так далее....

Барончик нажал кнопку, включавшую механизм замка тайника, устроенного в письменном столе. Массивная, величиной с кулак ребенка бронзовая львиная голова на тумбе стола повернулась вокруг своей оси, и с мелодичным звоном открылся тайник размером с небольшую шкатулку.

Лев Борисович был мерзавцем. Но сентиментальным мерзавцем. Он мог без раздумий отдать приказ убить ни в чем не повинного человека. Но после этого (или перед этим, зависело от ситуации) мог пролить две-три хрустальные слезинки над бережно сохраняемым уже много лет письмом матери. Или над этой вещицей — золотые мужские часы, на крышке которых прелестная миниатюра, изображающая пчелу, собирающую взяток с цветов.

Барончик переложил часы с ладони на ладонь, и на тыльной части, на крышке, на ровном золотом фоне с удовольствием прошелся глазами по латинским инициалам «J. de P.».

Длинный выдался путь между Левой Арнольдовым и бароном де Понсе.

Он оплатил молодой парочке из дворянского собрания геральдические розыски и еще до отъезда из СССР собрал документы, подтверждавшие его дворянское, и не просто дворянское — французское, баронское происхождение.

— Впрочем, — тут же поправил он свою память, — Дворянского собрания тогда в России не было, как не было и Союза потомков русских дворян. Было какое-то геральдическое общество, вполне невинное, при Краеведческом обществе города Львова. За скромное вознаграждение молодые краеведы рылись в львовских, киевских, московских и ленинградских архивах и выстраивали желающим их родословную. Деньги брали. Но родословные были настоящие. Даже за большие деньги не делали фальшаков, как это стало повсеместно распространяться позднее.

Лев Борисович перебирал тонкими изящными пальчиками вещицы в тайнике. Свое прошлое. Крошечная фотография из паспорта. Некрасивая еврейская девочка лет восемнадцати. Его первая жена.

Доказать еврейское происхождение семьи Арнольдовых он, как ни странно, не сумел. А попасть в Париж тогда можно было только через Израиль. Пусть вначале были Вена, Рим... Но место приписки — все равно Израиль.

Ему не стоило труда влюбить в себя дочь старого врача Абрама Розенфельда, собиравшегося на историческую родину. Известный во Львове врач-окулист знал семью Арнольдовых: вместе с отцом Левы он проходил по делу «еврейских врачей», или как это, кажется, официально называлось, «врачей-отравителей». В Москве и Питере дело было покрупнее, но и во Львове среди служителей Фемиды нашлось немало космополитов, изменников и шпионов. Конечно же их вскоре выпустили и реабилитировали. Тех, кто остался в живых. Абрам Розенфельд остался. Но был так напуган, что когда появилась возможность без опасности для жизни выехать на «землю обетованную», стал торопить родных и близких. Евочка уезжать не хотела. Пришлось поженить ее с Левой Арнольдовым. И всей большой семьей Розенфельды выехали в Хайфу.

Принял их уже натурализовавшийся там брат Абрама, преуспевающий ювелир. Используя связи в СССР, он наладил поступление в Израиль по нелегальным каналам драгоценных камней и неплохо зарабатывал. Многие еврейские семьи пытались тогда, до своего выезда, переправить в Израиль драгоценности. И когда они туда приезжали, у них было немного припасов на хлеб с маслом.

И все же одна небольшая нравственная проблема перед Левой стояла. Паша и Нюра, поступившие вместе с ним в Институт стали и сплавов и пять лет делавшие все его курсовые, лабораторные, готовившие его к зачетам и экзаменам, чертившие его чертежи, варившие ему в общежитии супы и каши, почти одновременно родили от него двух прелестных малышей — мальчиков, названных одинаково: Левой. Но браки эти, естественно, так и не были зарегистрированы. Потом, правда, сентиментальный подлец пытался разыскать своих Лёвушек в СССР, затем России, но, видимо, Паша и Нюра удачно вышли замуж, и концов Льву Борисовичу не удалось найти, несмотря на вложенные в поиск приличные средства.

А потом слезливый мерзавец просто забыл про них. Вычеркнул из памяти.

Но Евочку помнил.

Она была чудо как нехороша собой. Но Париж стоил не только мессы. В Израиле Лева пробыл недолго. Иврита он не знал, а металлургов в этой не самой металлургической стране Европы было предостаточно, в основном его бывших сокурсников. Впрочем, Лев Борисович и не собирался варить сталь. Ему хотелось быть очень богатым, знатным и знаменитым. И по возможности, не прикладывая к этому особого труда.

Паши и Нюры рядом не было, и нужно было что-то делать самому.

Разумеется, по дому все делала Евочка. Дядя, ювелир Шлема Розенфельд, безропотно кормил и поил вновь обретенных родственников, чувствуя за них определенную ответственность, — это он позвал брата на родину предков.

Естественно, он доверял Леве, мужу своей племянницы.

И совершенно напрасно.

Войдя в «дело», освоив азы профессии торговца драгоценностями, Лева однажды выехал с партией бриллиантов и сырых алмазов в Амстердам. Там он сдал за бесценок конкуренту Розенфельда всю партию и за крупную взятку получил вид на жительство в Голландии.

Его искали и как Арнольдова, и как Розенфельда. А он был уже де Понсе. Документы, собранные молодыми дворянчиками из Львова, сослужили свою службу. Лева переехал в Париж.

Если бы кому-то пришло в голову написать историю барона де Понсе со дня прибытия в Париж и до той минуты, когда он, раздосадованный победой «Спартака», с умилением рассматривал старые черно-белые фотографии и семейные реликвии в своем роскошном особняке, ему пришлось бы описать кражи, грабежи, убийства, которые стояли за нынешним богатством генеральского правнучка. Фирма «Диамант», известная сегодня во всем мире, была выстроена Барончиком буквально на крови и костях.

Причем сам он никого никогда не убивал. Но конкуренты, свидетели, просто люди, встававшие на его пути, умирали в муках — от пули, ножа, яда, в автомобильных катастрофах, от неожиданных инфарктов и инсультов, кончали самоубийством и т.д.

И ни разу следствие, старательно шедшее по следу в процессе оперативно-следственных действий по факту смерти того или иного несимпатичного де Понсе человека, даже близко не подошло к Барончику.

А потом, когда у того уже сложилась зловещая репутация, и не пыталось.

Сегодня у долларового миллиардера барона де Понсе, благородного и уважаемого члена общества, кавалера ордена Почетного легиона, были десятки фабрик для огранки сырых алмазов, ювелирных фабрик, алмазных и золотых приисков. Но еще больше было таких приисков и фабрик нелегальных — в странах бывшего СССР: в России, на Украине, в Казахстане. А также в странах бывшего социалистического содружества — в Польше, в Словакии, Болгарии, Венгрии.

Все знали, что ссориться с бароном де Понсе себе дороже. Хотя сам он, как уже говорилось, никого не убил, все же впервые Барончик убил человека в тот день, когда «Спартак» выиграл в Риме первый матч на Кубок «ЕвроТОТО».

...Встреча со старым ювелиром Пьером Жерюмо в ресторанчике «Сан-Тропез» на рю Грантье была назначена на шесть вечера.

Немного успокоившись, Барончик ко времени встречи вновь ощутил прилив ненависти к окружающим, словно виня в выигрыше «Спартака» и своего водителя, и охранников, и швейцара ресторанчика, и официантов. Впрочем, ко времени прихода Льва Борисовича в ресторан там оставался лишь один официант и швейцар. Барончик не любил многолюдья, — естественно, в единственном зале ресторана не было и посетителей. Повара, сварив суп с морепродуктами и приготовив паэлью — острый рис с креветками, мидиями и прочими дарами Средиземного моря, были отпущены по домам. Прислуживал старый официант Жак. Охранники, когда Барончик вошел в ресторан, отпустили домой и старого швейцара.

В зале было тихо. Играла музыка. Какая-то полузнакомая испанская мелодия. Салат из креветок с рисом и майонезом собственного Пьера Фейрака, владельца ресторана, приготовления был нежен и ароматен; суп, за которым до того, как уйти домой, также присматривал сам месье Пьер, был в меру горяч, в меру остер и, что важно для Барончика, — не пересолен.

Когда Лев Борисович закончил обсасывать последнюю ракушку из паэльи и сделал глоток фирменного «Шардоне» урожая 1968 года, подававшегося только здесь (у Пьера Жерюмо были свои виноградники в Арле), Пьер Жерюмо наконец решился нарушить тишину:

— Как вам вино?

— Как всегда — прекрасное, — хмуро ответил Барончик.

— А ведь это необычное вино.

— В чем же его необычность? — словно нехотя спросил Барончик.

— Это первое вино с виноградников, которые я решился посадить, на горе Рошак, на красноглинной почве, — риск оправдал себя!

— Да, вино неплохое, — автоматически ответил погруженный в свои мысли Барончик.

Официант принес лохань с водой, в которой плавали лепестки красных и белых роз.

Лев Борисович сполоснул руки и тщательно вытер их поданной ему первой горячей салфеткой.

— Ну так что за вещицу вы мне обещали показать? — зло, словно в чем-то старый ювелир уже был перед ним виноват, спросил он.

Жерюмо поставил на колени дорогой коричневый саквояж, раскрыл его двумя ключами, отключил электронную защиту и тут же позвонил по сотовому в местное отделение полиции и предупредил, что это именно он снял систему защиты с саквояжа, в котором носил драгоценности.

Тем временем официант освободил стол и ухитрился расстелить свежую скатерть, не задев клиентов.

На белоснежную и твердую от крахмала поверхность сухонькие руки ювелира и торговца антиквариатом прямо в центр стола поставили небольшую золотую табакерку. На глаз высота ее была два с половиной сантиметра, ширина около трех, длиной она была чуть более 8 сантиметров.

Овальная форма табакерки с вписанным в крышку тоже овальным медальоном была излюбленной в эпоху классицизма.

Барончик взял вещицу в руки. Начал, как всегда, с ласкового поглаживания. В годовом клейме читались лишь первые две цифры «18» и последняя "9". 1809 год.

И теперь — главное: в овальном медальоне были из алмазов выложены инициалы — вензель Наполеона Бонапарта. А на оборотной стороне крышки красовался эмалевый портрет самого императора.

— Бриллианты очень чистой воды, — прошептал, словно боясь отвлечь от раздумий всесильного магната, старый ювелир.

— Я вижу, — мрачно обрезал тот.

— Клеймо заметили? — робко спросил мэтр Жерюмо.

Его и слепой бы заметил. Такое клеймо, Барончик знал, ставил Отто Самуил Кейбель, известный петербургский ювелир, с 1797 года — цеховой мастер золотого дела, и его сын и ученик Иоганн Вильгельм.

— Думаю, это работа Кейбеля-отца, — рискнул уточнить француз.

Но Лев Борисович словно не слышал его. Клеймо «Keibel» расплылось перед глазами.

Тем временем официант, бесшумно двигаясь, поставил на край стола две фарфоровые тарелочки с грушами и положил два острых золоченых ножичка для фруктов.

Ювелир видел, что вещица нравится Барончику. Ему бы дождаться, когда клиент сам предложит свою цену. Можно было не сомневаться, что она и в начальной стадии торгов будет немалой. Да черт попутал. Или жадность. Не обратил внимания мэтр Жерюмо, что барон не в себе, что его буквально гложет какая-то тревога, тоска, забота...

Барончик придвинул к себе табакерку.

— Сколько вы хотите за эту безделицу? — спросил он, не поднимая глаз.

— Ну никак не меньше 350 тысяч долларов.

— Много, — все так же не поднимая глаз, парировал магнат.

— Но тут одни камни тянут на три сотни, а еще золото, и главное — работа, имя ювелира!

— Много, — все так же мрачно возразил Барончик.

— Ну уж и не знаю, что сказать. В конце концов, найдутся другие...

— Когда вещь заказываю я, другие не находятся.

— Я понимаю, но где же выход? Я не могу отдать вещь даром.

— Никто и не ждет этого. Даром... Триста пятьдесят тысяч — это, батенька, не даром, — продолжал гнуть свое скупой барон.

Ювелир растерялся. Он сотрудничал с Барончиком не первый год. Тот никогда не торговался, доверяя ему и полагая, что мэтр Жерюмо всегда предлагает ему реальную цену. Что случилось с клиентом?

Казалось, дурное настроение не позволяло барону де Понсе увидеть ситуацию со стороны. Впрочем, с юмором у него всегда было не очень.

— Вещицу с руками оторвут, если я выставлю ее на аукционе «Дома Друо», — все-таки попробовал еще раз сторговаться несчастный ювелир.

— И заработаете там не более трехсот тысяч, — Лев Борисович был неумолим. — Я же и предлагаю вам триста.

— Но если «засветиться» в «Доме Друо», это добавит мне репутации. А вам я продаю вещи как бы «в темную». Вы же никогда не обозначите ее в каталоге...

— Вот еще! Буду я давать сведения о своей коллекции в какие-то каталоги, — фыркнул Барончик.

— А если в каталоге не указано, что вещица поступила в коллекцию через торговый дом такого-то антиквара, антиквар теряет, как это теперь говорят у нас во Франции, в «промоушен»...

— И все же я настаиваю на трехстах, — уперся жадный барон.

— Что же, — привстал на стуле, совсем чуть-чуть, чтобы обозначить свою готовность уйти, старый антиквар, — значит, вы проиграли...

Что-то произошло в зажатом римским поражением мозгу Барончика.

— Кто проиграл? Это я проиграл? — страстным, «актерским» шепотом произнес он.

— Ну, если вы не участвуете в торговой операции и отказываетесь купить вещь за цену торговца, то, как говорят у нас, антикваров, вы проиграли, — повторил несчастный ювелир, не поняв реакции магната.

— Что ты сказал, старая сволочь? Повтори...

— Да не напрягайтесь вы так! Нельзя нервничать из-за каждого проигрыша. Тут проиграли, в другой раз выиграете. Или слово вас обидело? Так тут нет ничего лишнего. Поговорка антикваров. Потому что...

Старый торговец драгоценностями не успел закончить фразу. Лев Борисович встал, зажал в руках два золоченых ножичка для фруктов, которыми во время разговора поигрывал, любуясь яркими солнечными сполохами, и, сделав резкое движение над столом в сторону все еще сидящего партнера по переговорам, сверху вниз вонзил оба лезвия ему в шею над ключицами.

Кровь брызнула так сильно, что в мгновение ока залила белоснежную накрахмаленную скатерть, дав причудливые акварельные разводы.

Тело антиквара конвульсивно дернулось пару раз, голова упала на окровавленную скатерть и теперь слегка подрагивала в ритме бьющей из тела крови.

Точно так же дергался и стоящий над антикваром Барончик.

Наконец мэтр Жерюмо замер. Одновременно унялась и дрожь в теле барона, и он только теперь с удивлением посмотрел на зажатые в руках золотые фруктовые ножи.

— Я никогда не проигрываю! — повторил Лев Борисович фразу, которая сидела внутри как заноза с той минуты, когда он узнал о выигрыше «Спартака» в Риме.

Подбежали охранники.

— Приберите тут. Зачистите, — мрачно приказал ставший прежним Барончик.

— Это мы мигом. Сменить скатерть? — спросил старший охраны, ища глазами официанта.

— Идиот. Сменить все! Зачистить — значит зачистить. А не просто крошки смахнуть.

— Понял, понял, понял, — холодея от страха, закивал тот.

Барончик взял в руки золотую табакерку работы знаменитого петербургского мастера, уже успокоившись, полюбовался игрой света на полированной поверхности и на бриллиантах.

— Какая огранка, ах, какая огранка! И совсем не дорого — 350 тысяч. Не понимаю, чего я на старика взъелся. Ну, да сделанного не исправишь.

— И официанта? — спросил неуверенно старший охраны.

— Я сказал — зачистить. Еще вопрос задашь, сам в зачистку попадешь, — бросил на него раздраженный взгляд Барончик.

Официанта нашли в шкафу. Он умер молча — видимо, был готов с той минуты, как увидел блеснувшие под светом хрустальной люстры два золотых лезвия, вонзившиеся в шею старого ювелира.

— Кто еще мог знать о встрече? — задал уже себе вопрос старший охраны. И решил перестраховаться. В ту же ночь дома были убиты метрдотель, хозяин ресторанчика, второй официант и швейцар.

Зачищенный изнутри, ресторанчик взлетел на воздух через час после того, как барон де Понсе отправился к себе. Взрыв был подготовлен грамотно, соседние дома не пострадали, но заведение выгорело дотла.

Трупов так и не нашли.

Это дело в системе Барончика было хорошо налажено. Уже дома, в своем кабинете, Лев Борисович тщательно протер кремового цвета бархоткой новое приобретение.

Крови на табакерке не осталось. Она была как новая.

— Я никогда не проигрываю! — упрямо заметил Барончик своему кривому отражению в золотом дне табакерки.

Кривизну изображению придавали инициалы наполеоновского вензеля «Н. В.».

ГЛАВА 14

БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Начальник Отдела специальных операций (ОСО) Генпрокуратуры РФ старший советник юстиции Юрий Федорович Патрикеев вот уже сорок лет был страстным болельщиком «Спартака». Если учесть, что ему должно было исполниться 60, возникал закономерный вопрос: куда делись остальные почти 20 лет? Ответ прост: лет с пяти до десяти он играл во дворе в волейбол, в лапту, «оленя», «казаки-разбойники», плавал в реке Серебрянка в Измайлово, гонял в футбол на полянах того же парка и не болел ни за кого. С десяти до пятнадцати, когда семья жила на улице Автозаводской, играл в футбол на стадионе «Торпедо» и, естественно, за «Торпедо» же и болел. С 15 до 20 играл в волейбол за «Динамо» и болел уже за бело-голубых...

А потом что-то незаметно произошло в его спортивных пристрастиях. Вдруг понял, что манера, стиль игры «красных» ему импонирует более всего, и как отрезало — только «Спартак»! Вначале болел за футболистов, потом — за хоккеистов, манера которых, как ему казалось, выгодно отличалась от лидера хоккея страны в то время — команды ЦСКА. Если армейцы поражали напористостью, силовой манерой, стремительностью атак, то спартаковцы, особенно если за команду выступали такие гранды мирового хоккея, как братья Майоровы, Старшинов, Саша Якушев, привлекали элегантностью, выверенностью атак (причем никак не скажешь, что менее силовых и стремительных, чем у армейцев), каким-то, если можно так сказать, интеллектуальным атлетизмом.

Стал Юрий Федорович присматриваться и к спартаковцам, выступающим в других видах спорта, хотя раньше и в хоккей, и в баскетбол болел за армейцев. Сменил «цвета» в футболе, стал болеть за спартаковских футболистов и хоккеистов, пересмотрел и свои пристрастия в баскетболе. Особенно когда спартаковский ромбик с упрятанной в нем энергетически мощной буквой "С" (он сам шутя называл ее «витамином С», придающим спартаковцам неуемную энергию во всех видах спорта) стал носить гениальный питерский баскетболист, стройный и элегантный Саша Белов, отличавшийся мягкостью, мощной пластикой пантеры, прыгучестью и редкой грацией и координированностью в атаке...

Неудивительно, что, когда в Москве известный в прошлом спортсмен, президент холдинга «Диалог» академик Петр Зрелов создал нечто доселе невиданное — Клуб, объединяющий спортсменов, тренеров, болельщиков, спортивных журналистов, спонсоров, более всего в жизни любящих «Спартак», да еще и открыл двери для всех «спартаковских» видов спорта, полковник Патрикеев, знавший Зрелова по ряду благотворительных акций, оказался в числе активистов Клуба.

Так же, как когда-то, на заре их знакомства, переросшего в дружбу, академик Зрелов откликнулся на просьбу Патрикеева помочь открыть в колонии строгого режима часовню, и Петр нашел деньги на строительство часовни, а Егор уговорил своих московских друзей подарить ей намоленные иконы (дарили и из своих коллекций, художники — друзья Егора — написали несколько новых, а храм Успения Пресвятой Богородицы в Троице-Лыково, прихожанином которого являлся Егор, отдал несколько небольших намоленных икон, подаренных прихожанами, в том числе и самим Егором, и известным в прошлом вором в законе, знатоком и любителем искусства по кличке Командир), и часовня открылась...

Так, когда Петру понадобилась помощь Егора — привлечь к работе Клуба видных деятелей науки, культуры, искусства, Патриеев мобилизовал все свои связи. И на заседания Клуба, собиравшие великих спортсменов прошлых лет, ветеранов «Спартака» и нынешних кудесников мяча и шайбы, стали как на праздник собираться люди и интересные и влиятельные. И оказалось, что такие встречи важны для всех и интересны как ветеранам, так и молодым, как ученым, артистам, видным госчиновникам, так и спортсменам.

Сообща, общими усилиями выпустили сборник воспоминаний великих спартаковцев, включили туда и литературные произведения ветеранов, — оказалось, что у корифеев есть в письменных столах замечательные новеллы о спорте, интереснейшие воспоминания и даже стихи. Как говорится, талантливый человек талантлив во всем.

Предприниматели, болельщики «Спартака» (причем вошли в такой общественный редсовет те, кто болел и за спартаковских хоккеистов, и футболистов с красно-белым ромбиком на груди, и за баскетболистов) собрали по подписке между собой нужную сумму и выпустили — вещь немыслимая в наши дни — книгу тиражом 100 тысяч экземпляров.

Это было предложение Егора. А Зрелов как опытный уже экoнoмиcт (прошло более десяти лет, как он из талантливого инженера превратился в крупного предпринимателя, так что деньги считать он умел) убеждал друга:

— На большой финансовый риск идем.

— А когда спартаковцы не рисковали? — отвечал Егор. — Рисковали и в результате побежали. Уверен, в стране, где все нормальные мужики если не спортсмены, то болельщики, такую книгу можно выпускать и миллионным тиражом.

И действительно: первый завод разошелся в течение недели.

Устроили презентацию. Показали ее по телевидению. Пошли запросы на книги со всех концов страны. Почему-то даже чехи прислали заявку на 10 тысяч экземпляров.

— Если разойдутся, закажем еще, — кричал в трубку Иржи Новак, главный редактор издательства «Спортивные новинки» из Праги.

На тот момент, когда Егор сидел дома за письменным столом и ломал голову над тем, какая связь между «Спартаком» и странной смертью коллекционера Бориса Шаповалова, в свет вышли три завода по 100 тысяч экземпляров каждый. Даже издательство «Книжная палата», не занимавшееся изданием спортивной литературы, оценив уровень представленных в сборнике произведений спартаковцев, предложило выпустить книгу у них с предисловием известного историка и писателя, академика и мастера спорта в прошлом Георгия Ефимова.

Прибыль от реализации книги давно вышла за границы запланированной, и Фонд «Спартак», созданный из спонсоров, болельщиков «Спартака», членов Клуба «Спартак», смог провести ряд акций вне плана 2000 года.

Звездам «Спартака», выдающимся мастерам прошлых десятилетий, по возрасту или в результате инвалидности не работавшим, выплатили единовременные «стипендии», разыграли призы «Лучшему юному хоккеисту», «Лучшему юному футболисту» и «Лучшему юному баскетболисту» и вручили доброму десятку молодых дарований полный комплект элитной спортивной формы от фирмы «Reebok». Хватило денег и на ремонт ДЮСШ «Спартак» в Строгино, где на базе здания нерентабельного детского садика сделали в результате капремонта отличную школу спартаковского резерва...

— Ты найдешь для разговора полчасика? — спросил Егор, набрав на сотовом номер мобильника Петра Зрелова.

— Даже не спрашиваю о теме разговора. Раз нужно, приезжай.

Ехать пришлось долго. В Подмосковье Петр Зрелов на базе недостроенного элитного бассейна строил большой теннисный корт. Бывший владелец «незавершенки», один из «клиентов» Егора Патрикеева, размахнулся на большое строительство, набрал кредитов, да не в банках, а у «группировок», вовремя не отдал и ушел из жизни быстро и страшно — кредиторы взорвали его вместе с сизой «ауди». После окончания расследования уголовного дела по факту убийства фирма любителя плавания была выставлена со своим имуществом на аукцион, и Петр купил фундамент бассейна. В принципе стройка была закончена. Получился отличный крытый корт с саунами и тренажерными залами в подвале. На самом корте еще продолжались работы — рабочие с Украины, кстати, тоже спартаковцы в прошлом или спартаковские болельщики, натягивали покрытие, а вот тренажерные залы и сауны были уже готовы.

Егор быстро переоделся в тренировочный костюм, взятый из дому, и вошел в зал, наполненный новейшими тренажерами.

Петр уже сидел на одном из них и качал мышцы рук и плечи.

— Кто-то считает, что главное в теннисе — ноги, а кто-то — плечевой пояс, — заметил Егор, включаясь в заданный Петром ритм.

— А в теннисе все главное, — откликнулся тот.

— Как и в жизни, — улыбнулся Егор.

— О чем ты хотел поговорить?

— О странностях жизни. Вот я тебе одну историю расскажу, а ты послушай.

— Весь внимание. Люблю детективы.

— Если детектив — придуманный роман, читать его даже забавно. А когда в реальной жизни случаются жестокие преступления — тут интересного мало, — усмехнулся Егор. — Есть много интересного, но для профессионалов: например для работников прокуратуры.

— Ну, у тебя-то направление спокойное, мирное, — отмахнулся Петр, меняя нагрузку на блоке тренажера, — иконы, картины, драгоценности, антиквариат. Красота!

— За красоту, как ни странно, убивают не реже, чем за всякую там гадость, вроде наркотиков, — возразил Егор. — Так что крови и мерзости у ребят из моего управления не меньше, чем у сыскарей МУРа или следователей райпрокуратуры, выезжающих «на трупы». История, словом, такая. Жил-был в городе Москве один хороший человек, честным трудом за сорок лет заработавший приличные деньги и вовремя, до всяких там перестроек и дефолтов, успевший вложить их в произведения искусства. Впрочем, о сохранении капитала он тогда и не думал. Просто на старости лет увлекся искусством, особенно рисунком и живописью, и собрал приличную коллекцию.

— Уважаю людей, увлеченных своим делом.

— Но увлечение увлечению рознь. Если ты тихо болеешь за спартаковских футболистов или хоккеистов дома, глядя матчи по телевизору, — это не опасно...

— А если ты приходишь на стадион, то можешь столкнуться с такими же страстными фанатами другой команды, и тогда,... — продолжил мысль Петр.

— Вот именно, — кивнул Егор. — Как говорил мой друг, кстати тоже спартаковский болельщик, одним ножом можно отрезать кусок хлеба и убить человека...

— Так его убили?

— Увы.

— Ко мне это имеет какое-то отношение? Хотя да, раз ты, человек весьма занятой, предпочитающий по выходным писать книги, а не мотаться по Подмосковью, приехал сюда, значит имеет. Какое?

— Не торопи коня, граф... — остановил друга Егор. — Ты следишь за ходом моей мысли?

— Естественно, — прохрипел Петр, увеличив темп упражнения на тренажере, — ты не обращай внимания, рассказывай, у меня тело напрягается, а мозг работает на восприятие твоей информации.

— Я буду краток. Дело об убийстве расследовал один из наших лучших «важняков» из Мосгорпрокуратуры Михаил Васильевич Аверьянов. Надо ли говорить, что он мой старый друг и...

— И тоже болельщик «Спартака»? Не надо. Я и так знаю, что большинство разумных людей болеет за «Спартак».

— Ответ правильный. Вот, значит, начал этот Аверьянов расследовать странную смерть коллекционера Шаповалова.

— Почему странную?

— Во-первых, потому, что Борис Андреевич Шаповалов, 1925 года рождения, пенсионер, коллекционер, как выяснила экспертиза, умер не своей смертью. Во-вторых, отработав много лет на алмазных и золотых приисках, а до этого открыв немало месторождений золота и сырых алмазов, был он человеком весьма обеспеченным. И есть основания полагать, что далеко не все деньги он в свое время вложил в произведения искусства.

— Ну, пока ничего странного не вижу, — трезво заметил Петр Зрелов, переходя с одного тренажера на другой.

— Справедливое замечание, — согласился Патрикеев. — А

что ты скажешь, если я отмечу: умер Шаповалов от инфаркта — таково было первое заключение медэксперта. Тогда как по заявлениям всех знакомых, соседей, судя по его медкарте в райполиклинике, сердце у него было здоровое. Правда, были проблемы с желудком — залеченная язва. Но проблемы-то не смертельные.

— И что же в конце концов решили эксперты?

— Обнаружили в его крови крохотную дозу не разложившегося за десять дней, которые труп лежал в закрытой квартире, — причем изнутри! — препарата, который используют спецконтингенты французской армии. Точнее, использовали в некоторых странах Африки во время проведения там спецопераций в 1990 году.

— Ты смотри... — крякнул Зрелов. — Как узнали?

— Случайно. Судмедэксперт тоже имел опыт службы в спецподразделении ГРУ, был в Африке — врачом, естественно, и сталкивался с подобными случаями.

— Ну, детектив... А ты говорил, будет реальная, жизненная история.

— Э, дружище, — вздохнул Егор, — за десять лет работы в Генпрокуратуре я убедился, что жизнь куда страшнее и интереснее, чем ее могут придумать в своих детективных романах впечатлительные домохозяйки.

— Не любишь женские детективы?

— Не люблю. Какие-то они сильно ироничные, ернические. Первые десять-двадцать страниц — любопытно, потом скучно. А уж если поставить перед собой задачу прочитать подряд несколько романов какой-нибудь модной писательницы, то... Ну, да речь не о дамах. Потому возвращаюсь к судьбе несчастного Шаповалова. Итак, есть данность. Коллекционер умер не своей смертью, но в своей квартире, причем дверь закрыта изнутри. Врагов у него не было. Казалось бы, ничего из его редчайшей коллекции, оцениваемой в сотни тысяч долларов, не пропало...

— Казалось бы? — тут же уточнил Зрелов.

— В процессе, как у нас говорят, оперативно-следственных действий было точно установлено: пропала одна редкая вещь — рисунок английского художника ХVIII века Уильяма Хогарта «Обнаженная натурщица».

— Вещь дорогая?

— Дорогая уже потому, что мастер известный и работа дивная. Знаю ее по единственному воспроизведению в альбоме начала XIX века. Но стоила бы она, скажем, 10 тысяч долларов. Однако, исходя из того, что это была единственная «ню» в творческом наследии выдающегося англичанина...

— Ню... Что-то знакомое... — насторожился Зрелов.

— Так специалисты обозначают жанр «обнаженная женская натура», — пояснил Патрикеев.

— Голая дамочка, значит...

— Можно и так сказать. Так вот, исходя из того, что других рисунков, а тем более картин, изображавших обнаженную женскую натуру, в наследии мастера нет, коллекционеры, — а есть среди них и такие, кто собирает либо только работы Уильяма Хогарта, либо только «ню» в творчестве европейских мастеров, могут отдать за такой вот небольшой рисунок до ста тысяч «зеленых».

— Ого! — присвистнул Петр. — У нас и за меньшие суммы убивают. А работа точно пропала после смерти коллекционера? Не мог он...

— Вот что значит читать только хорошие детективы, — удовлетворенно констатировал Егор. — Вопрос поставлен правильно. Когда я, по просьбе Аверьянова, приехал на место преступления, у меня после тщательного осмотра квартиры и всех картин и рисунков, не только висевших на стенах, но и тех, что хранились в папках на стеллажах, тоже возник вопрос: а не мог ли Шаповалов передать работу на какую-нибудь выставку? Пришлось моим ребятам потратить немало времени. И точно было установлено, что никаких выставок по теме нигде в это время не было, и в обозримом будущем не планировалось ни выставок европейских «ню», ни экспозиций работ Уильяма Хогарта.

— А искали в квартире хорошо?

— Очень. И обнаружили интересную вещь: «ню» Хогарта была заменена в раме репродукцией. Очень хорошей, но репродукцией. Причем — другой работы Хогарта.

— Непрофессионал сработал?

— Думаю, профи, но просто не предполагал, что в прокуратуре могут оказаться люди, способные отличить репродукцию от подлинника, а работу Хогарта, скажем, от Шардена...

— Честно говоря, Хогарта от Шардена и я, может быть, не отличу, — озадаченно покрутил головой Зрелов.

— У тебя другие таланты и знания, — успокоил друга Патрикеев, — тебе это и не надо, пока не начнешь коллекционировать. Да и тогда не надо. Всегда можешь со мной посоветоваться — и по искусству, и по криминологии.

— Как и ты со мной — по компьютерам или по спорту.

— К этому еще вернемся. А пока, напоминаю тебе, картина такая: убит крупный коллекционер. Похищена редкая работа, оцениваемая — даже по стартовой цене на европейских аукционах — не менее чем в 50-70 тысяч долларов. Убийство совершено с помощью спецсостава, которым пользовались французы как во время военных действий за пределами страны, так и в ходе миротворческих операций за рубежом.

— Яд какой-нибудь?

— Нет, вполне на первый взгляд мирное вещество. Но у здорового человека оно сильно стимулирует работу сердца и помогает пережить болевой шок, резкое истощение организма в результате острой потери крови и т.д. А вот на больное сердце...

— Ты же говорил, что у твоего коллекционера было здоровое сердце, — напомнил Петр.

— Здоровое в сравнении с предынфарктными сердцами многих его сверстников, — уточнил Егор. — Но, как показали наши консультации с его лечащим врачом, у него было повышенное давление — гипертония второй степени и стеноз четырех сосудов: обеих аорт и сонных артерий. Как сказали специалисты, в обычной ситуации — не смертельно. Он мог бы жить с этой формой ишемической болезни сердца еще лет десять-пятнадцать, если и бывали легкие приступы — то лишь при резкой физической нагрузке или остром стрессе.

— А препарат этот...

— Как раз и создавал такие психические и соматические перегрузки. Причем в очень короткий промежуток времени. Сердце не успело адаптироваться. И практически здоровый — если учесть 70-летний возраст — человек скончался. Кровь рванула сквозь зажатые стенозом сосуды, сорвала сгусток со стенки, тромб пошел в сердце и — инфаркт.

— Ты прямо специалистом стал по этой части,... — усмехнулся Петр.

— Может, что-то и не так изложил из того, что сказано в медэкспертной справке, но приблизительно, близко к тексту, как говорится, — пожал плечами Егор.

— Хорошо, старик убит...

— Ничего тут хорошего нет, — сказал Патрикеев, вытирая потное тело черным махровым полотенцем.

— Я не в том смысле, а в смысле приближения тебя к разгадке преступления. Старик убит. Ясно — от чего. На кого падают подозрения?

— Тебя интересует портрет преступника?

— Ну, что-то вроде того...

— Это человек, — не спрашивай, как это определили, но за точность я ручаюсь, — лет 35-40, с хорошо развитыми мышцами либо в прошлом спортсмен, либо, учитывая, что упомянутым выше составом пользовались солдаты и офицеры французских спецвойск, — ветеран такого подразделения. Скорее всего — брюнет, национальность — француз или итальянец. В момент преступления был в парике темно-каштанового цвета, лайковых перчатках, поверх которых были натянуты хирургические. У него отличное зрение, очков во всяком случае не носит и контролирует предметы на расстоянии 20-30 метров. Физически силен. Находчив...

— Погоди, погоди... — покрутил головой Петр. — Что находчив, понятно. Придурка на такое задание не пошлют...

— Это — логика. А есть еще анализ действий преступника на месте происшествия. Он нашел в квартире все имевшиеся там тайники. Их обнаружили и наши сотрудники. Но они — профессионалы.

— Он тоже профессионал.

— Он — по другой части.

— А скажи, разве не могли это спецсредство дать не бывшему французскому спецназовцу, а обычному киллеру?

— Могли. Но обычные киллеры не способны, как правило, сделать укол так мастерски, как обученный этому для действий в экстремальных ситуациях спецназовец.

— Значит, в квартире были тайники? Ну, действительно детектив. И что же в них обнаружили твои парни?

— А ничего. Или почти ничего.

— Все унес киллер?

— Если бы. У нас есть такие технологии, что можем определить, какие предметы хранились в тайнике и, более того, когда их оттуда вынули.

— Фантастика...

— Не большая, чем новые поколения твоих компьютеров.

— И что же?

— Установили, что вещи, хранившиеся в тайниках, были вынуты оттуда задолго до появления в квартире этого таинственного убийцы.

— Ты сказал, ребята из Мосгорпрокуратуры «почти ничего» не нашли. Значит, что-то все-таки нашли?

— Да, скорее всего они нашли как раз то, что искал преступник.

— И что же это было?

— Уникальная брошь работы середины ХVIII века. Судя по всему, наводка бандита была как раз на две вещи: рисунок Хогарта и эту брошь, — констатировал Патрикеев.

— Только на них? — удивился Петр.

— А ты сам посуди. На стенах остались нетронутыми ценнейшие картины и рисунки, среди которых — подлинники Леонардо да Винчи и Рубенса.

— И?..

— Миллионы долларов стоила вся коллекция. Если ее продавать на аукционе. Если же коллекционерам или держателям тайных коллекций...

— Есть и такие?

— Есть. Это те богатые люди, которые в страстном желании завладеть каким-то раритетом сами инициируют ограбления музеев и частных коллекций или просто покупают явно краденые раритеты. И после этого, естественно, никогда не дают сведений в мировую искусствоведческую печать, никогда не выпускают полных каталогов своих коллекций.

— Собаки на сене?

— Что-то вроде того. Гобсеки от искусства. Так вот, если продать коллекцию таким тайным собирателям, то и того больше.

— Но почему же убийца и грабитель, так рискуя, все же взял лишь рисунок Хогарта и...

— И хотел взять еще и уникальную брошь? Да потому, что у него заказ был на рисунок и брошь.

— А брошь-то что, редкая и дорогая?

— Сами камни — не очень дорогие. Хризолиты, бриллианты, аквамарин, кораллы, топазы, гранаты, альмандины, гиацинты. Хотя, конечно, очень хорошей огранки. Но тут еще ценится работа...

— Ты же, кажется, говорил, что это вещь неизвестного мастера...

— Что совсем не значит, что он не известен как мастер.

— Поясни.

— Специалисты знают множество произведений искусства — скульптур, картин, рисунков, украшений с драгоценными камнями, авторы которых не известны. По каким-то причинам мы не знаем их имен, не можем точно восстановить их биографии. Но сохраняется несколько, иногда — довольно много работ, которые объединяются по специфическим приемам мастера, по его живописной или графической манере, по подбору камней в украшениях, приемам обработки золота, привычке компоновать камни в украшениях так, а не иначе. И мы в каталогах или на табличках под картинами и рисунками пишем: «Работа неизвестного мастера». Однако мастера-то профессионалы знают очень хорошо, известны все его сохранившиеся работы. А вот имени его — не знаем, действительно. Во всяком случае — пока, — терпеливо пояснил Егор.

— Значит, если это работа известного неизвестного мастера, то и стоить она должна прилично.

— По моей оценке, а я, ты знаешь, считаюсь одним из ведущих экспертов Европы по драгоценным камням и украшениям с ними, — если бы эту брошь продавали с аукциона «Дом Друо» в Париже, вполне можно было за нее выручить до 500 тысяч долларов.

— Да, когда речь идет о таких раритетах, о крови не думают. Интересная история, — подытожил Зрелов.

— Она еще интереснее, чем тебе кажется. Я расскажу тебе ее конец, или точнее — продолжение. Только я уже продрог немного после нагрузки, не пора ли в сауну?

Они вышли из тренажерного зала, прошли по узкому коридорчику, уютно обитому приятно пахнущей свежей «вагонкой» и, раздевшись в предбаннике, вошли в жаркую истому сауны.

— Ах, хорошо!.. — фыркнул Петр и повернулся к другу. — Ну, так чем кончилась история и, напомню все же, какое отношение она имеет ко мне?

— После множества, как у нас говорят, следственных действий, — спокойно продолжил Егор, — удалось однозначно доказать: у коллекционера, так хитроумно убитого в своей закрытой изнутри квартире, было два «букета» знаменитого мастера ХVIII века из драгкамней. Один «букет» все же, скорее всего, удалось найти и похитить преступнику. Второй он не обнаружил. Его нашли наши парни.

— Тебе удалось выйти на преступника?

— Если ты имеешь в виду исполнителя, то нет, да это и не важно.

— Как так не важно? — возмутился Петр. — Если вам удалось даже установить внешний вид и кое-какие факты его биографии...

— То это никак нам не может помочь. Поверь моему опыту. Он либо уже выехал из страны, либо...

— Убит?

— Ты сам ответил на свой вопрос.

— Он ведь не нашел вторую брошь? И значит...

— Ничего это не значит: заказчик точно не глуп и, даже если он оставил в живых исполнителя, не пошлет его завершать задание. За оставшейся в России брошью будет охотиться уже другой исполнитель, так что наши знания о первом не имеют, увы, никакой ценности.

— А заказчик?

— А вот эта фигура приобретает в результате наших расследований значительный объем. Мы знаем о нем совсем немного.

— Что же?

— А то, что уже и ты знаешь: что он коллекционирует «ню» европейских мастеров и произведения ювелирного искусства ХVIII века, причем, судя по всему, одного типа, а именно — «букеты» из драгоценных камней на золотой или платиновой основе.

— Но эта информация мало стоит, — хмыкнул Зрелов. — Все равно что искать песчинку на пляже...

— Э, нет! — покачал пальцем Егор. — Так же как ты можешь по какому-нибудь «чипу» или электронной плате сказать, откуда они, так и я, имея подобные сведения, могу назвать точно, а не приблизительно имя заказчика.

— Но как?

— Очень просто. Людей, собирающих конкретные ювелирные украшения, может быть несколько десятков в мире; тех, кто собирает «ню», — несколько сотен. Отбираем среди них очень богатых, способных организовать такую дорогостоящую экспедицию в другую страну; остается сравнительно небольшой круг подозреваемых. Отсеиваем тех, кто собирает только «ню» или только драгоценности или, во всяком случае, не то и другое одновременно. Остается...

— Остается?

— Остается всего один человек.

— И ты назовешь его имя?

— Извини, нет. Я знаю его имя. Но, как говорят, в интересах следствия даже тебе не назову. Извини, разумеется, я тебе доверяю полностью, иначе не рассказывал бы эту историю. Но...

— Понятно. У каждой профессии, как говорится, свои издержки.

— А теперь...

— А теперь ты мне наконец скажешь, какое отношение этот детектив имеет ко мне? — проворчал разомлевший Зрелов.

— Скажу, — тоже расслабленно кивнул Егор.

— Наконец-то. А то я уж собирался поднять температуру в сауне, чтобы ослабить твою волю и заставить тебя, как у вас говорят, расколоться.

— У нас так не говорят. Но это не важно. Я и так скажу. Коллекционер оказался болельщиком «Спартака». Причем, как это бывает, ты это и по Клубу «Спартак» знаешь, он страстно, самозабвенно болел за все спартаковские команды — и за футболистов, и за волейболистов, и за мастеров ручного мяча и баскетбола. Но особенно — за футболистов. У него мы во время обыска обнаружили массу книг о спартаковцах, кстати, и последний сборник — результат нашей совместной работы...

— Что не есть криминал, — рассмеялся Зрелов.

— Конечно. Как и то, что на видеомагнитофоне лежала кассета двух первых фильмов, инициированных и профинансированных Клубом и Фондом «Спартак» — в том числе «Спартак. Мифы и легенды футбола». Это говорит о разумности старичка и его хорошем вкусе. Более того, в самом видеомагнитофоне была вставлена кассета с записью матча на первенство «ЕвроТОТО»: «Спартак» — «Кишинеу», выигранный спартаковцами со счетом 5:2.

— Это как-то приблизило тебя к поимке заказчика убийства?

— Как ни странно, да. Дело в том, что у Клуба сейчас временные трудности, связанные с крупными вложениями в строительство новой спартаковской спортивной базы, на которой предполагалось проводить тренировки спортивного резерва и футболистов, и хоккеистов, и других игровиков.

— Да, это мой любимый проект, — выдохнув из легких горячий воздух и вытирая пот, льющийся со лба, заметил Петр. — Там что хорошо: оздоровительная база, все структуры укрепления общефизической подготовки, сауны, кабинеты релаксации, психологического восстановления, тренажерные залы — общие, и в то же время у каждого игрового вида спорта — свои открытые площадки и свои закрытые... Очень экономично. Но плохо делать Клуб «Спартак» не привык. А чтоб хорошо... Словом, ты прав, мы заметно вышли за рамки намеченной сметы.

— Сколько нужно, чтобы закончить строительство в ближайшие два-три месяца?

— Где-то около 700 тысяч долларов. Плюс-минус 20 тысяч.

— Так вот, спешу тебя порадовать, хотя это и связано с горечью от трагедии: коллекционер Шаповалов за неделю до своей смерти, или, точнее, гибели, продал Государственному музею изобразительных искусств, «Третьяковке» и «Эрмитажу» в Санкт-Петербурге картин и рисунков западноевропейских и русских мастеров ХV-XIХ вв. как раз на сумму в 780 тысяч долларов.

— А какое отношение это имеет к «Спартаку»?

— Мы нашли его завещание. Все деньги положены на цифровой валютный счет в Сбербанке и завещаны, кому бы ты думал?

— Фонду «Спартак» Клуба «Спартак»? — догадался Петр.

— Я поздравляю холдинг «Диалог» с быстропросчитывающим варианты президентом, — улыбнулся Егор.

— Да... Интересно. И все же...

— В день убийства коллекционера или, скажем, плюс-минус один день... Смерть наши эксперты определили по времени приблизительно. Все-таки труп пролежал около десяти дней. Так вот, была предпринята попытка снять деньги со счета или, поскольку такие деньги Сбербанк наличными в один день выдать не может, перевести эти деньги на другой счет.

— Скажем, в Париж? — подсказал Петр.

— И опять правильно, — кивнул Егор.

— Удалось? — тревожно спросил Зрелов.

— Слава Богу, нет. В Сбербанке оказались люди бдительные. Под разными предлогами задержали операцию на два дня. А на третий «владелец» цифрового счета (который, кстати, в своей заявке на перевод денег очень точно подделал подпись Шаповалова, а на паспорте Шаповалова, сканированном в Сбербанке, только через четыре дня эксперты сумели определить, что фотография наклеена на место, на котором была ранее другая, — ну очень чистая работа), так вот на третий день «владелец» сберкнижки все же не появился.

— Сдали нервы?

— Похоже.

— И о чем это все говорит?

— А тут, дружище, интереснейший пасьянс выходит. Если, опять же, исходя из того, что заказчик похищения броши и рисунка Хогарта — это конкретное, выявленное нами лицо, и это же лицо заказывает хищение крупной суммы денег, которые могли бы однозначно укрепить спортивную базу «Спартака», то...

— Этот мерзавец — враг «Спартака»! — заключил Зрелов.

— Увы, — согласился Патрикеев. — И очень богатый, влиятельный, сильный и подлый. Тут он, из жадности, попытался решить две задачи сразу: и приобрести за дешево раритет для своей личной коллекции, и нанести заметный вред «Спартаку».

— Но зачем? Ну, сумел бы его исполнитель увести со счета старика эту крупную сумму, ну, приостановили бы мы окончание строительства спартаковской базы... Но ведь все равно же достроили бы. Это во-первых. А во-вторых, у каждой игровой спартаковской команды и сейчас неплохие спортивные базы.

— Весь вопрос как раз во времени. Чем сейчас занимается футбольная команда «Спартака»?

— Готовится после победы в Риме к очередному матчу в Кубке «ЕвроТОТО».

— Это чисто спортивная задача? — уточнил Егор.

— Не только, — посерьезнел Петр. — Каждый выигрыш команды приносит неплохие призы. А если помечтать и представить себе, что команда Романцева выиграет и сам кубок, то...

— То финансовые проблемы футбольного «Спартака», по крайней мере, на ближайшие годы будет решена. Но одновременно победа «Спартака», как ты догадываешься, принесет...

— Огромные убытки тем, кто ставил в тотализаторе на другие команды.

— И следовательно, достаточно богатые и влиятельные члены международного Клуба «ЕвроТОТО», уже поставившие заранее на какую-то другую команду, будут терпеть огромные убытки.

— Ты считаешь, что этот коллекционер — заказчик убийства играет против «Спартака»?

— Уверен, теперь уже точно уверен в этом.

— Странно как-то. Не привыкли еще мы к этим, как раньше писали, «звериным оскалам капитализма».

— Общественный строй тут особой роли не играет. Но факт остается фактом. Игра идет.

— И в ней, похоже, разрешены самые запретные приемы. И судей покупают, и...

— С судьями мы, кстати, будем подавать апелляцию — судейство в Риме было явно необъективное. Хотя к Ларсену претензий нет.

— Думаю, всем нам, спартаковским болельщикам, нужно готовиться к большим переживаниям в ходе игры за Кубок «ЕвроТОТО». А нам, в прокуратуре, в МВД и ФСБ, нужно готовиться к самым причудливым преступлениям, которые могут быть совершены против спартаковцев, чтобы помешать им выиграть этот Кубок.

— Ты серьезно веришь в то, что они смогут это сделать? Важнее то, что в это верит наш коллекционер-заказчик Парижа...

ГЛАВА 15

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Ансамбль Капитолия образуют три здания: в центре — перестроенное Микеланджело из средневековой ратуши здание палаццо деи Сенатори, справа — палаццо Консерватори, слева — построенное ему в пару здание Капитолийского музея. Между ними образуется площадь трапециевидной формы, расширяющаяся по мере приближения ко дворцу Сенаторов.

Возле статуи императора Марка Аврелия всегда толпятся туристы, галдят продавцы сувениров и напитков. Здесь легко затеряться.

Пока Марчелло ехал на своем стареньком «фиате» из спального района, Верду успел дать несколько распоряжений по сотовому и из телефона-автомата. Говорил кодом, используя ключевые слова и оговоренные ранее сдвиги по времени и в пространстве. Так что когда Марчелло с трудом припарковал свою машину на узкой улочке, ведущей к площади, для него уже были готовы «схроны».

— Вы не были на матче? — спросил Марчелло неожиданно появившегося в толпе Поля.

— Был, — коротко ответил тот, давая понять, что не намерен откровенничать с «незнакомым» человеком.

— А я не был. Весь Рим был, а я — нет. Это все Мария. Вечно ей приспичит накануне матча. Ну, вы понимаете... Мы не так давно женаты, чтобы я мог отказать. О, мадонна! Я подозреваю, что она это делает нарочно. Чтоб я не ходил на стадион: ей кажется, что там я могу увлечься какой-нибудь девицей. Ну, вы понимаете. После женитьбы и рождения Маурицио Мария немного располнела. И ей кажется, что на стадион ходят красивые стройные девицы. Мы-то знаем, что там в основном мужчины. Про счет я слышал по радио. Один гол даже видел по телевизору. Но, к сожалению, не в наши ворота. Эти спартаковцы — это что-то... С ними невозможно играть.

Верду закатил глаза, давая понять, что для конспирации Марчелло даже переусердствовал.

Оглянувшись и убедившись, что толпа японских экскурсантов самозабвенно слушает юркого востроносого римского чичероне, он почти не разжимая губ, короткими фразами передал задание:

— От площади Венеции — налево — церковь Иль Джезу.

— Церковь иезуитов, я знаю.

— Помолчи ради Бога, только слушай. За «Пьеттой» работы Чезаре Корсини — газетный сверток. Там прибор. С его помощью сканируешь и передашь по вложенному в сверток цветному мини-факсу, работающему на батарейках, по уже настроенному каналу, абоненту изображение пропуска в зону заправки самолетов, улетающих сегодня. После чего спустишься в пиццерию на Кампо деи Фьори и будешь ждать, когда тебе девушка продаст букетик фиалок. В нем найдешь готовый пропуск со всеми системами защиты. Выйдешь из пиццерии...

— А пиццу я могу съесть? Ту, что приготовила Мария, я даже не успел попробовать.

— Можешь. Только быстро. Свернешь налево....

— На пьяцца Фарнезе?

— Да. Там к тебе подойдет молодой человек, продающий видеокассеты. Купи одну из них.

— Какую?

— Ту, которую он тебе даст, идиот.

— А деньги?

— За четкое выполнение задания ты получишь 50 тысяч долларов.

— В пересчете на лиры это будет...

— Потом сосчитаешь. Это хорошие деньги...

— Но у меня с собой нет ни лиры...

— А, проклятье, возьми! — Верду протянул нерасторопному итальянцу купюру и тяжело вздохнул.

«С какими идиотами приходится работать! Слава Богу, это последнее задание Марчелло. Он давно израсходовал свои ресурсы», — подумал он.

— Там кино? — спросил слегка возбужденный Марчелло.

— Да. С этим «кином», воспользовавшись пропуском, ты пройдешь в ангар, где стоят готовящиеся к отлету самолеты. Надеюсь, что в сам аэропорт ты проникнешь благодаря своему удостоверению.

— Да, конечно.

— Помолчи, ради всего святого! Слушай: ты войдешь в помещение, где отдыхают служащие ангара, предложишь им порнофильм для просмотра.

— О, так это порно? Крутое?

— Помолчи, — заскрежетал зубами Поль. — Отдашь им фильм, скажешь, что зайдешь за ним через пару часов. Дождись, чтобы они вставили кассету в видеомагнитофон и начали смотреть. Все. Больше от тебя ничего не требуется. Сразу выходи с территории аэропорта. Вход и выход на территорию фиксируется?

— Да...

— Это хорошо. Отправляйся домой к Марии доедать свою пиццу...

— С грибами, анчоусами и сыром...

— Вот именно. Завтра утром тебе привезут бандероль. А может даже сегодня вечером. Постарайся открыть ее где-нибудь вне дома, чтобы Мария не видела, как много денег заработал за один день ее шустрый Марчелло.

— Почему?

— Потому что женщины легко привыкают к хорошему. И она будет требовать с тебя каждый день по 50 тысяч долларов. А я не уверен, что у меня будет так много сложных заданий для тебя.

— Ну, вообще-то задание не такое уж и сложное.

— Это только на первый взгляд, ты все понял? Если что-то сделаешь не так, денег не получишь.

— Я все, все понял, ты можешь быть во мне уверен, сержант.

— Никаких имен и званий...

— Да, конечно. Но эти косоглазые друзья ни хрена не понимают ни по-английски, ни по-итальянски, ни по-французски. Придурки...

— Сам придурок, — обиженно ответил один из японцев, стоявший неподалеку.

Это только кажется, что все азиаты похожи друг на друга. Верду немало заданий босса выполнил в странах этого региона и научился отличать живущих там людей. Этого он запомнил. Как запомнил и номер автобуса, привезшего японскую группу в центр Рима.

На всякий случай он взял жесткими пальцами Марчелло за жирный локоток и отвел в сторону, за автобус.

— А теперь главное. В футляре кассеты будет небольшой пакетик кристаллического вещества. Когда ты убедишься, что вся охрана от лайнеров отошла и собралась с заправщиками и ремонтниками в комнате отдыха в ангаре...

— А это произойдет? — удивленно поднял черные густые брови Марчелло.

— Непременно, если ты все сделаешь как надо. Так вот, убедившись, что возле самолетов нет охраны, ты подойдешь в строго определенный час, когда вторым пилотом уже будет произведен слив топлива для анализов, когда у лайнеров не будет охраны, и засыплешь в баки по горсти этого порошка. Ты все понял.

— Да, конечно. — Марчелло надул щеки, как это умел делать великий дуче Италии Бенито Муссолини; хотел было, в связи с выявившейся сложностью задания попросить добавки к гонорару за вредность, но, увидев непроницаемое лицо своего бывшего командира по Иностранному легиону, понял, что выбрал для этого не лучшее время.

Когда Марчелло, чуть согнув растренированные после возвращения из Африки плечи, двинулся в сторону церкви Иль Джезу, Поль осмотрел площадь, убедился, что ничего подозрительного вокруг не происходит, и направился вслед за стайкой весело и возбужденно лопочущих что-то на своем птичьем языке японцев к их автобусу.

Нужного «раскосого» он остановил у самого трапа. Осторожно, стараясь быть вежливым, взял его крепкой ладонью за предплечье и протянул с максимально доброжелательной улыбкой, какую только мог выдавить из своего обожженного южными ветрами лица, открытку с видом Капитолия.

— На память. Не обижайтесь на моего придурковатого друга. Он итальянец. А итальянцы в отличие от японцев чрезмерно болтливы.

— О, конечно, я не обижаюсь. Спасибо за сувенир. Откуда вы знаете японский?

— Оттуда же, откуда вы — французский. Изучил из любопытства.

— Любопытство двигает науку, а наука содействует прогрессу общества.

На том и расстались.

Японец забрался в автобус, прошел к своему месту, сел у окна. Верду было видно, как он сунул открытку в «органайзер», после чего машинально потер уголки губ и ноздри носа. Этого прикосновения оказалось вполне достаточно. Японец закатил глаза, и голова его вяло опустилась на плечо. Никаких вскриков, никакой эпилептической, привлекающей внимание окружающих конвульсии. Человек утомился на экскурсии и заснул.

И только один Поль знал, что японец, на свою беду знавший европейские языки, уже никогда не проснется.

Теперь оставалось только ждать. Верду поехал в сторону аэропорта, нашел там неподалеку пиццерию, заказал белое вино и большую пиццу с грибами и помидорами и стал ждать. В углу пиццерии работал большой телевизор, в режиме «нон-стоп» передающий новости компании Ти-Си-Эн.

ГЛАВА 16

БОУЛИНГ — ИГРА ЧЕМПИОНОВ, ИЛИ ВЗРЫВ В ПАРГОЛОВО

Борис Михайлович Кардашов сидел в мягком глубоком кресле в светлом, почти лишенном мебели кабинете здания центрального аппарата Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке, 15-а и уныло рассматривал стены своего нового и как будто бы лишенного обаяния кабинета. В старом кабинете у него на стенах висели картины Валерия Поволяева, Егора Патрикеева, Ларисы Малининой — не самых, может быть, известных живописцев, но это были его друзья и, может быть потому, мастерами они ему казались превосходными. Во всяком случае, ему нравились их сочные натюрморты...

Но в новом кабинете на Большой Дмитровке предстоял ремонт. Раньше здесь находился зал приемов международно-правового управления и стены были украшены легкомысленными виньетками из гипса, покрытого золотой краской.

Кардашов был сторонником умеренного реализма, а дружба с доктором искусствоведения полковником Егором Патрикеевым и вовсе приучила его ценить только настоящее искусство.

«Вот закончим ремонт, перевешу сюда картины из старого кабинета на Кузнецком мосту и...»

Тут он задумался.

Хорошо бы, конечно, повесить на одну из стен русский зимний пейзаж. Левитана или Саврасова. Да только где ж Саврасова взять?

Вот найдут ребята из питерской прокуратуры пейзаж «Зимнее утро» Алексея Саврасова, похищенный из частного собрания 34-летнего Якова Сергеева... Тогда, перед тем как возвращать владельцу, можно было бы недельку понаслаждаться хорошей живописью. Уже, кажется, и на след вышли. У Сергеева дед — известный авиаконструктор, умерший в 1970 году. Хорошую коллекцию живописи завещал сыну и внуку. Сын — тоже инженер, да и внук не глуп. Но дурак. Познакомился в гостинице «Аврора» с двумя красотками. Пригласил в гости. Привез новых знакомых на дачу в Парголово (когда-то, кстати, принадлежавшую деду), где прекрасно провел время. Секс втроем им, видите ли, был позарез нужен!..

Кардашов прошелся развалистой медвежьей походкой по кабинету. В полупустом помещении шаги гулко отдались где-то во чреве напольных (старых, но не старинных) часов.

Часики-то не от времен ли незабвенного Руденко? А то и Вышинского? Всё, кажется, поменяли в прокуратуре, а какая-то старая вещь нет-нет да проявится в интерьере...

Он подошел к окну. На Большой Дмитровке еще продолжались работы по замене старых подземных коммуникаций, и прямо напротив окон его кабинета совершенный японский долболоб мытарил измученную мостовую.

— Ишь, старательный какой... Вот и тот внук авиаконструктора — тоже был парнишка обязательный, как этот долболом земляной. Утром — на службу в свое КБ заспешил. А девчушек будить пожалел. Вернулся — ни красавиц, ни полотна, написанного Саврасовым в 1884 году и оцененного в 170 тысяч рублей.

Последнюю фразу Кардашов почему-то произнес вслух.

— Между прочим, не единственный случай, — вмешался в размышления старого друга вошедший в кабинет полковник Патрикеев.

На людях они конечно же поддерживали субординацию: Кардашов был генерал-полковником, а Патрикеев — просто полковником, не генералом. Он часто шутил — «я генеральный полковник, потому что работаю в Генеральной прокуратуре». Но шуткой его обиды и ограничивались. Все-таки был он хоть и доктором, профессором, академиком, но — не юристом, а искусствоведом. А не юристам в прокуратуре генералов хило давали.

Когда же друзья оставались наедине, то, естественно, звали друг друга на «ты» и по имени.

— Картины стали пропадать у коллекционеров прямо-таки в геометрической прогрессии. Тебе про питерскую кражонку сообщили, а у нас она не единственная. За три последних дня — кража маленького поясного портрета полуобнаженной девушки работы Франсуа Буше. Между прочим, на 2 тысячи долларов тянет, покруче, чем твой Саврасов. Еще в разработке похищение рисунка Рембрандта — эскиз обнаженного женского тела, скорее всего — к «Данае», тоже недешевенький, и самое главное — похищение из коллекции академика Фарбштейна в Москве прелестной работы Камила Коро «Туалет» 1859 года. Реплика известной по многим каталогам работы из частного собрания в Париже.

— А московская работа была известна искусствоведам?

— В том-то и дело, что нет. Фарбштейн купил ее у другого частного коллекционера, и ни первый владелец, ни последний никогда работу не репродуцировали в каталогах и альбомах.

— Полагаешь, есть какая-то связь между кражей работы Буше... — нахмурился Кардашов. — Кстати, где она похищена?

— Портрет полуобнаженной девушки украден из частной коллекции петрозаводского врача Григория Островского, -начал объяснение Патрикеев, — рисунок Рембрандта ван Рейна, точнее — эскиз к «Данае» (будем считать этот факт установленным), — также никогда не репродуцировался и известен лишь по воспоминаниям современников. Украден вчера вечером из частного собрания Владислава Баранова в Химках, и, наконец, дивное полотно Коро умыкнули из частной коллекции Ларисы Земляникиной в Строгино.

— Квартиры коллекционеров были взяты на охрану?

— Конечно.

— Почерк один?

— Ничего общего: в одном случае — подбор ключей, отключение охраны. Во втором случае — ложное ограбление квартиры, отключение охраны в местном отделении милиции, приезд, актирование, новое подключение; снова попытка ограбления без следов и преступников. На третий раз система не сработала. Вынесли только эту работу.

— А коллекция хорошая? — продолжал допытываться генерал.

— Одна из лучших в Москве. Но что интересно: пейзажи и натюрморты не тронули, все портреты — на своих местах. Взяли единственную «ню» в собрании, — отметил Патрикеев.

— А третий случай?

— Похож на питерский. Две очаровательные дамы знакомятся, якобы случайно, с «молодым» человеком лет шестидесяти. Пока его жены, владелицы коллекции известного искусствоведа, не было дома (она уезжала в командировку в Париж), этот старый хрыч привел бабенок в свою квартиру, снял ее с охраны, выпил чайку с коньячишком и отключился.

— Клофелин? — предположил Кардашов.

— Нет, барбаломин, но результат тот же. Когда очнулся, картины не было.

— Видишь здесь какую-то связь?

— Пока не знаю, — пожал плечами Патрикеев. — Между питерской кражей и похищением картины Коро — связь есть, но чисто внешняя. В обоих случаях действовали мошенницы на доверии, «ночные бабочки». Но короткий промежуток между кражами. И главное — разные объекты. А вот между всеми московскими кражами связь, несмотря на разные методики хищения, куда более глубокая.

— Думаешь, все еще «фулюганит» наш старый знакомый — барон де Понсе?

— Почти уверен.

— Что ж мы, так на него и не выйдем? — посетовал генерал.

— Выйдем конечно. Куда он денется, — успокоил его Патрикеев.

— Но ведь кражи, совершенные ранее, так и не раскрыты...

— Работают профессионалы. Причем для меня уже нет сомнения, что среди них — бывшие сотрудники силовых ведомств нашей страны, — сказал Патрикеев.

— Почерк, что ли, похож? — насупился Кардашов.

— Да нет... Есть агентурные наводки...

— Ну, про все секреты можешь даже мне не рассказывать, тем более что, поговаривают, у нас стены слышат.

— Как раз стены-то и слышат.

— И кто же нами интересуется?

— Так я и сказал.

— А что ты насчет агентов говорил?

— Хочу, как и в «деле доктора Морова», ввести в действие свой, так сказать, резерв главного командования. Помнишь тех двух бывших спецназовцев внутренних войск, которых я взял на работу год назад, когда там у них было первое крупное сокращение?

— Помню, конечно, — интересные парни.

— То-то и оно, что интересные. Не просто сильные, тренированные, ловкие да быстрые. Но еще и умные, смекалистые. Хочу их послать...

— Куда?

— А туда, где живет некий господин, коллекционирующий «ню».

— Они что, искусствоведы? — поинтересовался Патрикеев.

— Нет, они по другой части, — сказал Кардашов. — Но когда они зайдут так далеко, что понадобятся искусствоведческие консультации и экспертизы, я, с твоего позволения, слетаю в этот чудный город. А может быть, даже прихвачу в командировку одного нашего с тобой старого приятеля...

— Как он?

— Сделали ему после сердечного приступа в Германии прямо там, в Мюнхене, операцию по шунтированию, зажило вроде бы. Хотя у него инсулино-независимый диабет, ранки пустяшные плохо затягиваются. А тут сосуды возле сердца...

— Одно слово, Германия...

— Но тем не менее не без проблем.

— Осложнения? — посочувствовал Кардашов.

— Нет, чуть не выписали за нарушение режима, — рассмеялся Егор.

— Он вроде бы мужик по этой части сдержанный...

— По этой — да. Но он сбежал раньше срока, как старый разведчик, с переодеванием, машиной за углом, знакомой приятельницей-немочкой, которая держала прижатым к груди его любимый серый костюм с красной искоркой...

— Куда сбежал? — не понял генерал.

— В Мюнхенскую пинакотеку. Полюбоваться своими любимыми импрессионистами...

— Неужели выписали из клиники?

— Нет, конечно, за него вступилась вся мюнхенская общественность: написали в клинику, что профессор Юрий Федорович Милованов-Миловидов был официально приглашен для атрибуции редкой картины Дега «Обнаженная балерина у станка».

— Опять обнаженная натура... — хмыкнул Кардашов. — Надеюсь, ее еще наш Барончик не украл?

— Надеюсь, что нет, — Патрикеев был невозмутим. — В дорогих музеях, видишь ли, дорогая, а значит, надежная система охраны. Не то что у наших коллекционеров...

— Это ведь все действительно очень дорогие вещи. А наш «герой» идет на очень крупные траты. Откуда деньги немереные?

— От бриллиантов, сырых алмазов и — от «ЕвроТОТО». Из очень конфиденциального источника ко мне пришла, как уголовники говорят, «малява».

— Ну-ну, «колись», полковник, — рассмеялся Кардашов.

— В очень ограниченном кругу людей, близких к «ЕвроТОТО-1» — тотализатору, в который играют европейские миллионеры, где гуляют очень крупные ставки и где резвятся многие наши криминальные и, как бы это помягче сказать, высокопоставленные миллиардеры, прошел слух...

— Не хватает еще, чтобы мы в прокуратуре слухам верили...

— У меня, как ты знаешь, к каждому слуху приделывается бирочка, — спокойно продолжал Патрикеев, — и он отправляется в базу данных, там отлеживается, корреспондируется с данными агентуры, с материалами открытой печати, с «сливами» информации в криминальной среде, мои аналитики все это сравнивают, и в сухом остатке...

— Что же в «сухом остатке»?

— Весьма интересный факт. Оказывается, Барончик поставил очень крупную сумму на победу в «ЕвроТОТО» розыгрыша 2000-2001 годов «Барсы»...

— Ну и что? Какая связь?

— А другой очень крупный представитель так называемой «русской мафии» за рубежом, некто Муса или Иса Назимов или Азимов, — мои ребята над этим работают, но вопрос не наш...

— Что значит — не ваш?

— А то и значит: Барончик — наш клиент по бриллиантам и антиквариату. А у Исы-Мусы бизнес не по нашей компетенции — нефть, алюминий, политическое лоббирование в России и — торговля девочками, наркотиками, оружием из Европы в Азию, «туда и обратно».

— Свяжись с ребятами из соответствующих отделов... — тут же посоветовал генерал.

— Уже в контакте... — откликнулся Патрикеев.

— С ФСБ? Таможенным комитетом?

— Тоже в связке.

— Помощь нужна?

— Пока нет. Может быть, попрошу поддержать мою просьбу о направлении в Париж в длительную служебную командировку двух моих парней.

— Ты же знаешь, у нас нет денег, даже чтобы послать одного «важняка» в Женеву или Цюрих по крупным делам, а тут — экскурсия в Париж... — поморщился Кардашов.

— Не экскурсия, а очень тяжелая и опасная работа, — пояснил Патрикеев. — Это во-первых. А во-вторых, мне нужно, чтобы их просто отпустили в командировку, так сказать, за «свой счет».

— А откуда у них свой счет?

— Это уже моя забота, — заверил друга Патрикеев. — Они будут там на самоокупаемости, как наши разведчики-нелегалы во время войны. У меня приятель, к сожалению, ныне покойный, полковник внешней разведки, пять лет со своей очаровательной женой Стасей и сыном Николя прожил в Париже, — торговал персидскими коврами. Мало что семью содержал, так еще и нашим нелегалам кое-что подбрасывал в критических ситуациях. Да ты его знаешь.

— Кого, разведчика этого?

— Нет, его сына. Это Коля Мамедов. Он сейчас, кажется, в военно-страховой компании работает. А в прошлом — тоже разведчик, служил в Анголе и Мозамбике. Да-да, это тот самый Николя, который бегал по парижской лавочке между старинными персидскими коврами!

— Заморочил ты мне голову! — отмахнулся Кардашов. — Коля-Николя, ковры персидские, командировка без командировочных.... Они что, твои парни, там тоже коврами будут торговать?

— Зачем? — удивился Патрикеев. — Но на булку с сыром и стакан красного вина они себе заработают. А здесь их семьям чтоб обычная зарплата шла. Ничего невозможного не прошу.

— Ладно. Поддержу у Генерального. Ты по Барончику будешь работать?

— Не только. И по Исе Назимову тоже. Тут клубочек получился, с двух сторон придется распутывать. А здесь, в России, займемся куртизанками, похищающими картины с обнаженной натурой...

Только ушел Егор, как снова зазвонил телефон. Кардашов мельком глянул на часы: было уже девять вечера, неудержимо вдруг захотелось есть и спать, — вроде бы взаимоисключающие действия, а вот на тебе. Перед приходом Егора вот так же мягко верещала вертушка АТС-2. Звонил прокурор Санкт-Петербурга. Произведен подрыв неизвестного взрывного устройства на лестничной площадке, где проживает вице-президент Международного Фонда «Спартак» по Санкт-Петербургу Николай Иванович Свиридов. Кардашов знал этого исключительно порядочного, степенного внешне и чрезвычайно оперативного и динамичного в работе бывшего полковника внутренних войск. Кандидат юридических наук, Свиридов всю правовую часть Фонда «Спартак» выверял так, что, не говоря уж о налоговой инспекции или полиции, даже у криминальных группировок Питера, вечно пытающихся втереться в легальный бизнес, с одной стороны, или предложить свои деньги какому-нибудь международному фонду, с другой, не было претензий.

А вообще-то криминал давно пытался проникнуть в неправительственные спортивные структуры. Когда различные спортивные клубы и объединения, фонды и союзы были лишены приятных льгот по лицензированию деятельности коммерческого типа, льгот на поставки в страну табака и алкоголя, эти ОПГ (организованные преступные группы) как будто бы поотстали от спортивных фондов. Помогать спортсменам они и раньше не собирались, а поживиться теперь, кажется, уже было нечем. Во всяком случае, Кардашов не мог припомнить другое покушение на жизнь и имущество спортивных фондов за последний год.

Взрыв в Питере был слабенький. По словам Ермилова, прокурора города, — демонстрационный. По такому пустяку и не стоило бы беспокоить заместителя Генерального прокурора страны. Но Ермилов знал, что Кардашов — страстный болельщик «Спартака», это раз, и, во-вторых, не мог не знать, что Борис Михайлович дружит с президентом Клуба «Спартак» академиком Петром Зреловым. Тем более что они вместе приезжали в Питер на матч «Зенит» — «Спартак». «Спартак» тогда, как и ожидали Зрелов и Кардашов, выиграл. А «Зенит», естественно, проиграл. Чего почему-то никак не ожидал Ермилов. Он обиделся на москвичей, утверждая, что «Спартаку» подсуживают.

— Напротив, — горячился Зрелов, — «Спартака» всегда засуживают. Особенно в международных матчах. Да и во внутреннем чемпионате — сплошь и рядом.

— Почему это, позвольте вас спросить? — язвил Ермилов.

— Да потому, что самую сильную, талантливую, яркую команду, — тут у Зрелова светлые глаза вспыхнули ярким пламенем спортивного фанатизма, — всегда засуживают. Это традиция. И на поле хозяев судьи всегда снисходительнее к ним и беспощаднее к гостям. Это же элементарно...

— Ватсон, — хмыкнул Кардашов.

— Что-что?

— Я говорю, «элементарно, Ватсон».

— Так и вы, Борис Михайлович, склонны присоединиться к этому абсурдному утверждению? — надул губы Ермилов. — Вот уж никак не ожидал от вас. Всегда считал, что вы человек объективный.

— А я объективно и присоединяюсь к утверждению Петра.

...Давний болельщик «Зенита», Ермилов, сообщая об инциденте на Кронверкской в Питере, был печален, словно неприятности случились у его любимых зенитовцев.

— Полагаешь, демонстрация?

— Точно так.

— Взрыв слабый?

— И котенка бы не зашиб.

— Может, зря беспокоишься сам и меня тревожишь? Может, детишки?

— Если этим детишкам довелось пройти обучение в спецподразделениях ГРУ, то готов назвать их и детишками.

— Поясни.

— Эксперты утверждают: взрывчатка типа ВЭТ-15 со складов округа, где она была в весьма ограниченном количестве и сверхстрого охранялась. Не буду утомлять подробностями, но, как мне военные говорят, опережая ваш вопрос, докладываю: подключена конечно же и военная прокуратура, — украсть ее практически невозможно.

— Могли привезти из других мест. На Северном Кавказе, не узнавал, она была?

— Была.

— Проследите эту линию. Питерцев, вернувшихся из «горячих точек»...

— Само собой. Докладываю далее: по мнению экспертов, закладывал взрывчатку специалист. Именно так бы заложили профессионалы, если бы не хотели нанести ущерб соседним квартирам, если бы просчитали, что взрыв лишь напугает, но не нанесет ощутимого вреда никому. Все сделано так: место установки, точно рассчитанный тротиловый эквивалент, разброс, сила и направление взрыва, что сомнений нет, — угроза.

— Когда был взрыв?

— Утром.

— Почему только сейчас докладываешь?

— Не было оснований. Надо было провести хотя бы первоначальные оперативно-следственные действия. Пока эксперты не поработали, мы тоже могли рассуждать так: а может детишки-отморозки балуются.

— Теперь уверен, что не детишки?

— Уверен.

— Со Свиридовым встречались?

— Конечно, следователь сразу на него вышел: кто ему мог угрожать?

— Что? Сказал: никто?

— Как вы догадались?

— Да знаю я Свиридова. Он упрям, сам все проблемы привык решать.

— Это точно.

— Что же изменилось за день? Почему решил позвонить мне? Хочешь, предположу?.. Свиридов сам тебе позвонил и дал все же напряженную информацию?

— Точно.

— Что из тебя слова вытаскивать приходится? Начал докладывать, рассказывай. Чай, не первый год дружим, давай, без формальностей. А то вы там, все прокуроры субъектов Федерации, сильно самостоятельные стали, со старшим товарищем считаете посоветоваться — грех.

— Как же, станешь самостоятельным. Теперь между мной и вами еще и заместитель Генерального по региону.

— Не будем о грустном. Давай про Свиридова.

— Ну, это как считать. Я так полагаю, сюжет еще грустнее. Час назад он мне позвонил, сообщил: собрался выезжать со стройки...

— Какой стройки? Спорткомплекса «Спартак» в Парголово?

— Да, конечно, она у него — главный объект.

— И что?

— Ну, он мужик осторожный... Не спорь, не спорь, осторожный...

— Я и не спорю.

— Да я не вам. Он тут у меня сидит и утверждает, что неосторожный. Суть в том, что перестраховался, приказал водителю проверить машину так, словно им предстояло по горному серпантину ехать. А у него водитель — ас. Проверили. Нашли следы явно механического происхождения и недавнего «вмешательства» в тормозной механизм. На «быстром» шоссе вполне могло машину занести.

— Эксперты твои уже смотрели?

— Только что.

— И как?

— На самую первую вскидку, — там работать надо аккуратно, — тоже, однако, угроза. Тормоза должны были «полететь» не сразу, а постепенно. Установщики механического «вкрапления» не могли не знать, что у Свиридова классный водитель и в нештатной ситуации среагирует быстро.

— Значит, угроза.... Дай-ка мне Свиридова.

После паузы Кардашов услышал в трубке усталое и немного взволнованное дыхание старого знакомого.

— Ну, чего ерепенишься? Почему сразу о своих проблемах Ермилову не рассказал?

— Что я, институтка какая, чтоб с первой проблемой к прокурору города бежать? У вас, чай, в прокуратуре и без меня делов хватает.

— Ты нас не жалей. Мы сами себя пожалеем. А дела у нас разные, и твое дело аккурат укладывается в рамки нашей компетенции. Я так понимаю, что на зарубежные разведки ты не работаешь. Значит, диверсия МИ-6 или ЦРУ исключается. Государству с тобой бороться незачем, да оно такими методами, слава Богу, и не пользуется. Остается питерский криминал. Колись, старый сыч, рассказывай. У меня линия закрыта от прослушивания, а в кабинете полгода назад «жучок» сняли, теперь дважды в день специальной аппаратурой проверяют.

— Был наезд.

— Местная шпана?

— Если бы...

— Кто-то из питерских крутых авторитетов? Чего хотят? Поди, как и в других крупных структурах, своего человека ввести на зама гендиректора комплекса? Или уже будущие прибыли делят, к пирогу прикусываются?

— Не поверите. Вначале прелагали 100 тысяч долларов за то, чтобы я год потянул, не сдавал объект. Я говорю, это невозможно. По графику сдача крытого тренировочного комплекса для футболистов и хоккеистов — ноябрь. Как я почти готовый комплекс заморожу на год? И вообще, говорю, пошли бы вы... ну, знаете куда русские мужики всякую шелупонь посылают.

— Интересно. Зачем им платить такие деньги, чтобы задержать сдачу объекта?

— Во-во, и я так себя спросил. Но не понял. А в декабре мы сдаем тренировочный комплекс с бассейном и залами для тренировок баскетболистов и волейболистов, ватерполистов и гандболистов. И тоже пока по графику идем. Но я понял, что этих ублюдков интересовал прежде всего комплекс, в котором тренируются футболисты. Либо, говорят, заморозь под любым предлогом стройку, либо допусти на нее наши бригады.

— Интересно.

— Вот и я говорю — интересно, с чего я буду бригады менять? Меня те, что стройку заканчивают, вполне устраивают, да и с финансовой точки зрения — убытки. По договору — раз претензий к ним нет, а контракт расторгается, — мне большую неустойку придется платить.

— Убедил?

— Если бы. А они говорят, — это после утреннего взрыва было уже, звонок по мобильнику — мы тебе и неустойку принесем на блюдечке, и бригады наши сами работать будут, без оплаты. Такие вот, ешкин кот, благотворители попались.

— Еще интереснее. Значит, когда ты, говоришь, футбольный комплекс сдаешь?

— 25 ноября, да я уложусь, не сомневайтесь, Борис Михалыч.

— В этом-то я не сомневаюсь, меня другое совсем смущает. С кем у тебя самый солидный договор?

— С московской командой «Спартак», ну, с Романцевым.

— Что по договору?

— А ихние медики проверили воздух в Парголово — ветерок с моря, сосновый дух, проверили всю документацию на комплекс, еще не законченную стройку и дали рекомендацию: в зимний период провести здесь месячный сбор. И проводить такой сбор в Парголово ежегодно. Так что первыми должны освоить комплекс ваши спартаковцы, московские. У меня, между прочим, покрытие футбольного поля уже получено — экстракласса, из Швеции. Что-то невозможно приятное. Я специально метр покрытия отправлял в Москву, Романцеву и его парням, чтоб пощупали. Им понравилось.

— Ты погоди пока с Романцевым, ты расскажи, о чем с отморозками договорился?

— А ни о чем. Не договорились мы. Ну, после инцидента с машиной я опять по мобильнику на них нарвался...

— Раньше бы в прокуратуру позвонил, мы бы режим слежения за сигналом установили, может и засекли бы.

— А, все мы умные, как моя жена потом.

— Ты спроси от моего имени Ермилова, сейчас-то взяли тебя под «колпак»? Ты спроси, не стесняйся. Взяли?.. Ну рассказывай дальше.

— А дальше что? Мой водитель мелкий ремонт сделал на шоссе, доехали до прокуратуры, и я сразу — к Ермилову. Вот, вам теперь звоним.

— Тебе звонков больше не было?

— Никак нет.

— Дай трубку Ермилову... Ну, у тебя после всего, что мне Свиридов поведал, нет ничего добавить? Факты, рассуждения?

— Фактов новых нет, — вздохнул Ермилов. — Сейчас половина десятого. Больше попыток позвонить домой или в машину по мобильнику не предпринималось. А рассуждения... Они, я так полагаю, очевидны. Кому-то сильно охота сбить тренировочный процесс у московских спартаковцев. И точно могу сказать, это не питерские авторитеты. Они хоть и сволочи, но не настолько, чтоб гордость Питера — спорткомплекс «Спартак» — уесть.

— Тогда кто стоит за всей этой затеей?

— Есть одна зацепочка.

— Не томи.

— Когда второй раз по телефону Свиридов отказался от всех предложений: от денег, от замораживания стройки, от введения новых «бригад», звонивший как бы между прочим сбросил так небрежненько: «Ну, падла, если до утра не дашь согласия, босс будет очень недоволен. А когда он недоволен, кровушка льется! Ты про своих близких подумай...».

— Обычная лексика, типичная угроза. В чем зацепка?

— А в тех словах, что он потом, как бы в сторону, произнес. Дело в том, что кто-то из отморозков, сидевших рядом с тем, кто звонил Свиридову, заметил: «До босса далеко, успеем управиться в срок и доложить».

— Ну и?..

— А тот, первый, что угрожал, ответил ему рекламным слоганом: «От Парижа до Находки ОМСА — лучшие колготки» и заржал. После чего, уже в трубку, Свиридову, заметил: «Ты понял, полковник? Умоем кровью твоих близких, не согласишься — зароем тебя. Придет твой зам на твое место — начнем сначала. Но времени у нас мало. В ноябре комплекс не должен быть сдан».

— Да... задачка. Даже две.

— Почему две? — устало спросил Ермилов.

— Потому что первая: при чем тут Париж и Находка? Рискну предположить, что рекламный слоган пришел в голову этого придурка не случайно. А по ассоциации с боссом. Находку я, с вашего позволения, сразу исключаю и путем несложного арифметического действия получаю — Париж.

— Значит, заказ на рэкет из Парижа?

— Это не рэкет, старина. Тут куда большие деньги за угрозами стоят. И по срокам — сходится. Если в ноябре накануне важного матча на Кубок «ЕвроТОТО» у спартаковцев неожиданно сорвутся сборы, то и физическая форма футболистов может подкачать, и психологически могут сорваться и сам Романцев, и его ребята.

— А нам-то тут что делать?

— Самую надежную охрану к дому Ермилова — он сейчас на острие атаки. Если ему по делам нужно передвигаться по городу — машину сопровождения. Дай поручения УВД и УФСБ по Питеру, пусть подключатся. Думаю, их, эти ведомства, придется подключать все равно: партия грозит затянуться и стать сложной, комплексной. Тут может оказаться кончик нити к очень большой криминальной афере. Ну и что еще? Докладывайте мне по телефону спутниковой связи, он всегда со мной. В любое время дня и ночи.

— А при чем тут «Спартак»?

— Ни при чем. Но — в центре внимания. Такой вот парадокс. Кто в замах Свиридова, спроси?

— Заслуженный мастер спорта, в прошлом игрок «Зенита» Никита Молчанов.

— Знаю, мужик крепкий, на посулы тоже не поддастся и от угроз голову в подушку не спрячет. Но и к нему на всякий случай приставь «личку». Добро? А Свиридова домой отправь, пусть стакан водки выпьет и — спать. Ни о чем пусть не беспокоится. Его задача — спорткомплекс для Клуба «Спартак» строить. А наша задача — его труд и покой охранять и жуликов в тюрьмы отправлять. «От Парижа до Находки...»

Кардашов сел в машину молча, да так и промолчал всю дорогу до дома, думал. Обычно хотя бы парой слов с водителем, Карпычем, перемолвится. А тут все молчком. Много было непривычного, странного с точки зрения опытного криминалиста во всей этой истории. Он вспоминал разговоры с Егором Патрикеевым, недавнюю беседу с питерцами, и тревога все глубже проникала в сердце.

Когда приехал домой, сделал то, что советовал сделать Свиридову: выпил стакан водки, не чувствуя вкуса, похлебал отличные щи, приготовленные женой из свежих овощей, так же машинально поковырял вилкой «цеппелины» — картофельные котлеты, фаршированные жареными грибами, принял душ и молча улегся в кабинете. Знал, что будет вставать ночью, — курить он давно бросил, — будет пить холодную чайную заварку, слоняться по кабинету и думать, пытаясь соединить все так причудливо проявившиеся ниточки, ведущие в Париж. И беспокоить жену и дочь не хотелось. Во-первых, потому что он их сильно любил. И во-вторых, тоже поэтому.

Проснулся генерал рано. Обычно жена по субботам готовила сырники со сметаной — и не вредно, а то вон, пузень растет, и полезно. Но встал рано, жена сладко спала. Из комнаты дочери тоже никаких звуков не доносилось. К жене заглянул, а к дочери, с тех пор как стала студенткой, совсем взрослой, не заходил без стука. A чего стучать девочке в семь утра в субботу? Конечно спит.

Кардашов прошел на кухню, настрогал на сковородку вареной колбасы, оставшейся от «цеппелинов» густой картофельной массы, обжарил на подсолнечном масле и залил двумя яйцами. Получившаяся субстанция стала упрямо приставать к горячему дну сковороды, приходилось ее все время помешивать деревянной лопаточкой.

Он машинально съел завтрак, заметив, однако, что получилось довольно вкусно. Так же на «автомате» оделся, сунул в сумку спортивный костюм. Машина уже ждала у подъезда. Охрана теперь была положена только Генеральному, так что не было угрызений совести. Только водитель страдал от его нового спортивного увлечения. Да и то не очень. Он оставлял машину на охраняемой стоянке и шел в зал, чтобы поболеть за Кардашова.

Расставляя кегли, здороваясь с такими же как он членами клуба «Лайонс-боулинг», генерал успевал еще объяснять водителю, что это за увлечение у него теперь такое:

— И главное, Карпыч, правила не сложные. Даже для такого «тугодума», как я. Игра состоит из 10 фреймов. Фрейм — это одна расстановка кеглей. Можно сбить все кегли одним броском. Это будет называться «страйк». А если вот так, как я сейчас только что сделал — двумя бросками, то второй удар называется «спэа». В последнем фрейме позволяется сделать три удара. Причем если удастся выполнить страйк, кегли расставят еще раз. То есть при удачной игре можно страйкануть всего 12 раз. Это максимальный результат, он стоит 300 очков.

К ним подошел старый приятель Кардашова, доктор искусствоведения профессор Юрий Федорович Милованов-Миловидов. Вчера они встретились с ним в клубе после почти годовой болезни профессора. Когда-то, в середине девяностых, он одно время даже работал начальником Следственного комитета, куда вошли следователи МВД, ФСБ, прокуратуры. Была тогда такая дурацкая идея у тогдашнего президента и его команды — для лучшей управляемости объединить все следственные части. И ни хрена из этого не вышло. А уж полный конфуз получился, когда вскоре выяснилось, что начальник Следственного комитета, ни ноготочком не погрязший в коррупции, тем не менее оказался долларовым миллиардером и боссом крупнейшей организованной преступной группировки по кличке Командир. В общем, сдал Командир тогда Кардашову все свои миллиарды. Тот — государству. И сильно потом об этом жалел. Потому что, по слухам, «семья» на эти деньги, не оприходовав их как положено, просто построила для себя несколько замков по всей Европе. Поговаривали даже, что близкий к «семье» олигарх урвал, как всегда, кусочек от семейного пирога, и замок в Гибралтаре был возведен за 25 миллионов баксов как раз из тех денег. Да и про другого олигарха говорили: его два замка на Лазурном берегу во Франции — тоже куски того пирога. Одно хорошо — уникальная «криминальная коллекция», принадлежавшая Командиру, полностью поступила в музеи страны и была оприходована как положено. За этим Кардашов успел проследить. А вот за деньгами — не успел. И потому ему даже было немного неловко перед Командиром. Он его чрезвычайно высоко ценил за искусствоведческие знания, ему была по-своему близка концепция Командира, расходящаяся, однако, с существующим законодательством и потому практически не реализуемая: уничтожить весь мелкий криминал чисто физически, элементарно «отстреляв» его, как это сделал, по слухам, маршал Г.К. Жуков, когда был командующим округом в Одессе. А олигархов Командир предполагал прищучить так, чтобы они, по его примеру, отдали все, что имели, государству, за что бы получили индульгенцию за прошлые «нарушения» и гарантию полной свободы. Люди они все умные, с голоду не померли бы. Как и сам Командир, превратившийся из долларового миллиардера в скромного пенсионера и консультанта некоего Информационно-аналитического центра при могущественной полугосударственной структуре. При нем осталась небольшая коллекция картин, не имевших, возможно, большой валютной ценности, но представлявших ценность для владельца. Это были работы, подаренные профессору Милованову-Миловидову авторами. И денег, похоже, пенсионеру хватало, чтобы стать членом элитного клуба «Лайонс-боулинг».

Подойдя к Кардашову, Юрий Федорович привычно глянул на экран компьютера, который подсказывает каждому игроку, когда можно сделать следующий удар, сколько фреймов осталось, сколько очков набрано.

— Хорошо идешь, Борис Михалыч, — похвалил он Кардашова.

— Вчера ты меня обошел, сегодня мне отыгрываться, — пошутил тот.

Он враскачку начал разбег, шар, «надетый» на пальцы бросающей правой руки, начал совершать сложное колебательное, маятникоподобное движение. Сделав четыре шага, Борис Михайлович бросил шар весом 16 фунтов (около 4 кг), и тот помчался по дорожке длиной около 20 метров.

Час эксплуатации дорожки стоит немало — 10 долларов. Так что больше часа Кардашов и не играл. Не миллионер. А кроме зарплаты, хотя по нынешним временам и вполне приличной, генерал-полковничьей, у него других поступлений не было. Четыре субботы — 40 долларов в месяц. Больше он не мог себе позволить тратить на новое увлечение. Впрочем, часа ему хватало. Тем более что тратиться на шар, специальные туфли, перчатку, что стоило тоже немалых денег, ему не пришлось. Все это Кардашову на день рождения подарили друзья. Поскольку до болезни, но после выхода в отставку Командир достаточно часто предоставлял генералу весьма важную и конфиденциальную информацию, никогда ничего не прося взамен, как бы из благодарности за давнюю рокировку, и, опять же, учитывая, что, по самым доверительным сведениям, сам Командир ни с какой криминальной структурой не был связан, хотя попытки выйти на него и были отмечены, доверие он у Кардашова вызывал полное.

Рядом с дисплеем, показывающим ход игры данного боулера и время от времени компьютерные мультфильмы, шутливо комментирующие его последний удар, по желанию клиента мог быть включен экран обычного телевизора — чтобы слушать музыку или последние известия.

В какой-то момент игры что-то словно подтолкнуло Кардашова, и он, воспользовавшись пультом и не прерывая игры, включил монитор.

Командир закончил игру и сейчас сидел возле дорожки Кардашова, наблюдая, как мастер, достигший бoльших высот, чем товарищ, за его игрой. В это время в программе новостей произошла какая-то заминка: диктор-ведущая получила свежую информацию, наморщила лобик, нервно пододвинула подготовленный листок с новостями и опустила на него глаза с бегущей строки монитора перед собой, невидимого зрителю, с которого она считывала информацию, делая вид, что знает все наизусть.

— И вот только что мне принесли сообщение. К сожалению, весьма печальное. «В Санкт-Петербурге сегодня в 7 часов 30 минут утра с помощью неустановленного взрывного устройства на Васильевском острове был взорван вместе с машиной и водителем известный спортивный деятель нашего города Свиридов. На место происшествия только что прибыл прокурор города Ермилов, начальник УФСБ по Санкт-Петербypry генерал Никонов и начальник ГУВД генерал Симонов. Возбуждено уголовное дело по факту гибели по статье, предусматривающей уголовное наказание за терроризм. Работает комплексная следственная бригада горпрокуратуры и ФСБ, бригада УГРО города. Я передаю слово нашему корреспонденту Игорю Питоеву, который случайно оказался на месте происшествия. Он связался с нами по телефону».

В кадре показали фотографию симпатичного паренька лет двадцати. За кадром был слышен его взволнованный голос.

— Это вышло совершенно случайно. Я сам живу на Васильевском острове и шел в это время на тренировку — у меня сегодня выходной. И тут прямо недалеко от меня произошел взрыв. Я ничего не понял. Где? Что? Было такое впечатление, что взорвалась машина, стоявшая перед светофором, между четырьмя другими машинами. Взрыв был очень сильный. А потом я сам видел, до того, как машина взорвалась, приоткрылась дверь со стороны водителя, водитель протиснулся в щель и попытался чем-то сбросить с крыши машины какой-то предмет. Но не успел. Раздался выстрел, и он упал. А через мгновение произошел взрыв. Это было всего полчаса назад. И вот я попросил мобильник у одного прохожего, за что ему большое спасибо, и связался со студией. Надеюсь, вот-вот подъедет группа с оператором, и мы сможем перегнать «картинку» в студию. И очень быстро прибыли на место руководители правоохранительных органов города. Даже раньше телевидения. Но позже пожарных. Горящую машину уже затушили. Туда подойти нельзя — милиция остановила движение, развернула машины в объезд, место оцеплено. Подойти нельзя. Но можно разглядеть, что машина сгорела. B ней, по первой информации, обнаружено два сильно обгоревших трупа, рядом — убитый водитель, тоже обгоревший. По номерам машины уже установлено, что она принадлежала известному спортивному деятелю нашего города — Свиридову, в прошлом — полковнику внешней разведки. После выхода на пенсию он возглавлял, точнее, был вице-президентом Международного Фонда «Спартак», и можно, наверное, сказать, что возглавлял питерский филиал Фонда. Извините за сбивчивый рассказ. Но в том месте, где я стою, явственно ощутим запах гари и сладковатый запах сгоревшего человеческого тела. И я волнуюсь. Здесь уже много людей, в основном из соседних домов. В толпе распространяются разные слухи. Кто-то видел что-то и рассказывает. Конечно, следствие еще сделает свои выводы. И будет, наверное, официальное сообщение пресс-бюро горпрокуратуры, пресс-секретаря начальника ГУВД. Но сейчас здесь, в толпе, поговаривают, что это месть спортивному деятелю со стороны питерского криминалитета. Свиридов в последнее время руководил строительством крупнейшего в Европе спортивного комплекса «Спартак» — для представителей разных видов спорта. Стройка уже заканчивалась. Но, видимо, бандиты «наехали» на Свиридова, требуя своего куска в пироге. А он был, так говорят вот здесь в толпе знавшие его спортсмены, человеком честным и неподкупным. Наш канал уже не раз рассказывал о том, что криминалитет во время губернаторства Яковлева начал просто-таки захватывать власть в городе. Как долго мы будем это терпеть?.. Вот, кстати, подъехала телевизионная группа, сейчас подойдет оператор, и мы начнем перегонять «картинку» к вам в студию.

— Спасибо, Павел. В эфире был наш специальный корреспондент, случайно оказавшийся первым из сотрудников телевидения на месте происшествия. Так работает наш канал: самые первые новости можно получить только у нас. Извините, я назвала его Павел. Это был Игорь Питоев, наш собственный корреспондент на месте события, — доложила обаятельно улыбавшаяся ведущая.

Ее лучезарная улыбка плохо корреспондировалась с видом сильно обгоревшего трупа, который появился на экране. Как удалось оператору подойти так близко? Может быть, он воспользовался сильным объективом? Во всяком случае, обгоревшее до неузнаваемости тело заполнило весь экран. Потом камера спанорамировала на скрюченное в позе младенца в утробе матери тело обгоревшего меньше, но тоже значительно, водителя Свиридова. Было видно, что вокруг взорванной машины вице-президента Фонда «Спартак» еще четыре машины, слегка пострадавшие от взрыва; далее вокруг на расстоянии ста метров не было больше ни одной машины.

Сотрудники милиции мягко, но настойчиво оттеснили оператора к обочине, и картинка стала уже не столь впечатляющей.

За кадром Игорь Питоев взволнованным тенорочком продолжал пересказывать слухи, как роившиеся вокруг него, так и возникавшие в качестве телесенсации в его собственной кудрявой голове.

— Есть еще несколько версий. Говорят, что возможен и кавказский, в смысле — чеченский след. Если чеченская торговая мафия диктует свои цены на питерских рынках, почему бы ей не попытаться проникнуть в структуры нового мощного международного спортивного комплекса? Конечно, следствие будет работать по нескольким версиям. Вот сейчас мне привели к камере капитана милиции. Скажите, пожалуйста, ваше мнение? В чем корень преступности в криминальном Петербурге?

— Ну, не знаю. Говорят, причины экономические....

— А кто стоит за убийством Свиридова?

— Не знаю. Это не по моей части. Я вообще-то во вневедомственной охране работаю. Но полагаю, что не обошлось без оргпреступных группировок.

— Мы тоже так считаем. Большое спасибо, товарищ капитан, за честное и мужественное признание. Следствие уже начало работу. На место происшествия прибыли кинологи, эксперты по баллистике, тела убитых погрузили в спецмашины, — там, куда их привезут, с ними будут работать медэксперты. А мы будем делать свою работу здесь.

Кардашов с каменным лицом выключил монитор, пульт управления чуть не выпал из ослабевшей руки.

— Не углядели. Опоздали, — печально заметил он Милованову. — Есть у меня к тебе в связи с этим серьезный разговор, Юрий Федорович.

ГЛАВА 17

ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ В МОНТЕ-КАРЛО

Широко известный в узком кругу парижских антикваров и ювелиров мэтр Жюль Месьер был человек интеллектуально самодостаточный, экономически независимый и большую часть жизни жил так, как жилось: говорил то, что думает, и поступал так, как нравится. В результате однажды он допустил грубую, ничем его не оправдывающую ошибку. Молодая, явно легкомысленная девица принесла в его антикварную лавку на рю Дансе брошь с крупным, в 300 карат бриллиантом, усыпанную к тому же множеством мелких, и попросила принять на комиссию, купить, взять под залог. Ей срочно нужны были деньги. Жюль сверил по каталогам. Брошь нигде не проходила. Запросил данные в Лионе, в штаб-квартире Интерпола, не находится ли брошь в розыске. Нет, брошь была «чистой», как чистой воды были украшавшие ее бриллианты. Он оставил ее на комиссию и через сутки выставил в витрине, дав барышне небольшую (в его понимании, но решавшую какие-то ее срочные проблемы) сумму в франках. Брошь не купили за месяц. Он несколько снизил цену, но, возможно, оттого, что она была несколько старомодной по форме, а камни — достаточно дорогими, она была не по карману истинным ценителям чистых бриллиантов, нувориши же предпочитали пусть и более дорогие, но современные по дизайну вещицы или, если уж антикварные, то истинно музейные украшения. Когда брошь не купили и после скидки, Месьер позвонил по оставленному барышней контактному телефону и предложил забрать вещицу. Причем любезно предупредил, что, входя в ее положение, он не будет требовать залог обратно, но и держать у себя в лавке непокупаемую вещь не видит смысла. Девица тут же явилась и с горстями благодарностей умчалась, прижав к груди сумочку с брошью и посчитав, видимо, что здорово надула старого Жюля — и залог не вернула, и брошь получила в свои руки. И можно будет повторить эту операцию.

Так во всяком случае считал Жюль. Он тоже был счастлив, поскольку, после того как он продал в Амстердам вынутые из броши мелкие бриллианты и вычел из полученной суммы стоимость заменивших их фианитов и алмазных дублетов, в чистом сухом остатке оказалось около 250 тысяч долларов.

Однако счастье его было недолгим.

Через неделю после «воссоединения» с брошью дамочка вернулась в сопровождении молодого человека, представившегося как младший эксперт торгового дома «Диамант», принадлежавшего некоему барону де Понсе.

Молодой человек был холоден, непреклонен и педантичен. С помощью многочисленных фотографий, изображавших эпизоды появления барышни в магазине мэтра Месьера, передачи броши на хранение, вид броши в витрине его лавки, а также ряда справок независимых экспертов он доказал, что, судя по справке, 15 июля брошь насчитывала один бриллиант в 300 каратов и 34 бриллианта в 3 карата каждый, а после того, как брошь побывала в «лавочке» месье Жюля, 34 бриллианта испарились, а вместо них появились фианиты российского производства и алмазные дублеты, сделанные в Амстердаме. Причем молодой человек, вооружившись специальными инструментами, продемонстрировал притихшему мэтру, как были приклеены алмазные коронки к коронкам из дешевого бесцветного синтетического сапфира, которые имели хороший алмазный блеск, включения, общий вид бриллианта, но под микроскопом, которым не была снабжена несчастная обманутая девушка, подделка была хорошо видна.

Чтобы снять последние сомнения в том, что нехитрая афера раскрыта, молодой человек продемонстрировал Месьеру простенькую операцию: он погрузил брошь в йодистый метилен, и разница в показателях преломления коронки и павильона стала очевидна.

— Вам все ясно? — спросил молодой человек.

Жюлю было ясно все. Теперь нужно было или идти с этой сладкой парочкой в полицию, или — платить большой выкуп, далеко превосходящий его «навар».

— Сколько я вам должен за экспертизу? — спросил Месьер, сдерживая эмоции.

— О, экспертизы я делаю бесплатно, — улыбнулся наконец мрачный «юноша».

— Что же вы от меня хотите?

— Вы сейчас подпишете вексель на 500 тысяч долларов. Эти деньги вам якобы дал взаймы торговый дом «Диамант». А на самом деле...

— На самом деле?

— На самом деле мы вам ничего не даем... Но и не берем... Счет, как говорится, ноль-ноль. Никто никому ничего не должен. Но если вы откажетесь выполнять время от времени небольшие поручения нашего босса в рамках вашей профессии и компетенции, то вексель будет представлен к оплате.

— И как долго это будет продолжаться?

— Пятьсот тысяч долларов это хорошие деньги. А за все нужно платить.

— Будь проклят тот день, когда я соблазнился предложением этой девицы и принял брошь на комиссию! — не сдержался Месьер.

— Ах, дорогой мэтр, — философски заметил юноша, — не о чем жалеть. Не приняли бы девушку, пришла бы старая дама-аристократка, была бы не брошь, а кулон, перстень, шкатулка работы Бенвенуто Челлини. Не соблазнились бы идеей заменить камни на имитации, с расчетом на глупость девицы, попались бы на чем-то другом. Неужели вы еще не поняли, что нужны нам? А когда наш босс что-то решает, от него трудно ускользнуть. У него длинные руки....

Так независимый, самодостаточный, привыкший сам принимать решения Жюль Месьер на старости лет стал «шестеркой» в системе барона де Понсе....

Жюль заварил себе кофе-эспрессо в стационарном автомате у себя на кухне, добавил пару таблеток сукразита... Мэтр собирался жить долго и потому следил за фигурой, не ел сладкого и не употреблял сахара. Он с грустью подумал о том, как хороши бы были сейчас к чашке дымящегося ароматного бразильского кофе пара круассанов или бриошей. Посидел несколько минут в кресле, подумал о том, что командировку по линии барона надо бы использовать в интересах своей фирмы: зайти в Ницце в ювелирный торговый дом «Реколет и сын» и передать им на продажу партию изумрудов, полученную недавно по нелегальным каналам из Колумбии. На этом можно неплохо заработать.

Но перед тем, как встать из кресла, Месьер раскрыл красную сафьяновую коробочку и положил на левую ладонь дивную по красоте брошь: в платиновой оправе, в окружении более мелких сапфиров и бриллиантов, радовал душу и глаз сапфир удивительного василькового цвета, как говорят ювелиры, «шелковистого оттенка» массой в 260,37 карата.

Жаль было выпускать из рук такую прелесть, но вариантов не было. Барон де Понсе требовал четкой исполнительности от всех своих «помощников».

...В Ницце мэтра встречали. С саквояжем в руках и плащом на плече он пересек линию, отделяющую зал приема багажа от зала ожидания, и несколько нарочито дружески обнял встречавшего его Шарля Реколета — сына старого приятеля Анри.

— Стоило ли, мэтр, самому везти товар? Я слышал, вы плохо переносите самолет?

— Да, но что не сделаешь для старых друзей. Все-таки сделка сулит нам всем приличную прибыль, и я не хотел рисковать. В полиции у меня свои люди и в Париже и в Ницце, а приказчики, сами знаете, народ ненадежный. Что же касается моих партнеров в Южной Америке, то они не любят утечек информации.

Закончив дела в фирме «Реколет и сын», Месьер отказался от предложения поужинать с семьей Реколет и, сославшись на некие амурные дела, взял напрокат машину и выехал в Монте-Карло.

...В это же время Феликс Анатольевич Зверев покинул номер на третьем этаже небольшого отеля «Пансион Д'Оре», сдал ключ от номера консьержу и вышел на улицу Мансу, что в двух кварталах от знаменитого казино «Монте-Карло». Он прошел эти два квартала пешком, снова и снова удивляясь чистоплотности местных жителей. На мощенной камнем мостовой не было ни соринки.

Но неожиданно Зверев поскользнулся и чуть не упал, лишь старая военная закалка помогла ему сохранить равновесие. Он посмотрел под ноги.

Субстанция, на которой он поскользнулся, была никак не связана с растительным происхождением — никаких арбузных корок и банановой кожуры.

«Самая обычная собачья какашка», — с раздражением отметил про себя полковник, с трудом соскабливая основательно заляпавшую подошву какашку чистым носовым платком. С брезгливостью бросил платок в изящную латунную урну. Подумал: «Все врут. Писали, что собаковладельцы ходят по улицам европейских городов с совком и лопаточкой, собирая испражнения своих любимцев с мостовой. Ничего подобного. Все врут. У них — как и у нас. Еще хорошо, что собачья особь оказалась мелкой породы».

Зверев спустился в нижнюю часть сквера, расположенного у главного входа в казино.

«Хоть тут не обманули», — отметил про себя, увидев известного ему по фотографии российского политика, подвизавшегося уже во втором составе Госдумы и плавно переходящего от поддержки одного теневого лидера к служению другому, более перспективному. Политик был важным звеном цепочки, выстраиваемой Барончиком с целью приближения к одному из наиболее почитаемых «корыт» государственной кормушки.

Тем временем Жюль Месьер остановил машину на въезде в Монте-Карло, чтобы внести пошлину за использование платной дороги. Воспользовавшись минутной остановкой, он достал из саквояжа красную сафьяновую коробочку и попытался ее открыть. Однако у него ничего не вышло.

— Вечно эти предосторожности босса, — ухмыльнулся Месьер, пряча коробочку во внутренний карман куртки. Въехав в Монте-Карло, он сделал небольшой круг по узким улочкам и нашел место для парковки неподалеку от храма Святого Иеронима. Оставив плащ в салоне, поскольку было тепло и солнечно, а с моря время от времени налетал легкий приятный ветерок, мэтр направился в сквер перед казино.

«Клиента» он легко узнал по фотографии, показанной ему в Париже этой красоткой Мадлен. Да-да, той самой «наивной провинциалкой», которая оставляла ему на комиссию брошь с бриллиантами. Эта маленькая стерва, как выяснилось позднее, была секретаршей самого босса и выполняла его самые конфиденциальные поручения.

Контакт с клиентом не предполагал дипломатической беседы. Учитывая, что молодой, не по годам полный господин, по словам Мадлен, преуспевающий русский политик, слабо владел даже русским и уж совсем ничего не соображал на европейских языках, обмениваться паролями было бессмысленно, тем более что Жюль по-русски знал только «спутник», «водка», «икра», «алмаз» и «бриллиант». Месьер, мысленно помолившись Пресвятой Деве Марии, просто сел рядом с русским, минуту полистал «Ле Фигаро» и, бросив просмотренную газету в урну левой рукой, правой незаметно опустил в стоявшую у ног русского раскрытую сумку-пакет завернутую в бумагу коробочку с брошью. И ушел.

Через минуту поднялся и русский. Вытер вспотевший от волнения лоб несвежим носовым платком и направился вниз, к казино. В переулке слева от заведения его ждала машина с водителем. Когда машина русского уже находилась километрах в тридцати от Монте-Карло, стремительно направляясь в сторону Ниццы, Жюль Месьер с чувством выполненного долга (выполнил задание босса, да еще на его командировочные провел свою операцию с изумрудами) зашел в первое же кафе на пути от сквера к своему пансиону.

Хорошенькая официантка, единственная, обслуживающая небольшое, на четыре установленных на тротуаре столика, кафе, попыталась было броситься к редкому в этот час посетителю, чтобы поскорее обслужить его. Ее учили, что посетитель, которому понравится обслуживание, скорее придет сюда в следующий раз, чем если бы ему понравились кофе с круассанами, ибо кофе с круассанами одинаков почти во всех кафе Монте-Карло, а вот подающие заказ девочки — разные. Она рванулась к нему, как к родному. Но на ее пути неожиданно встал владелец кафе Ганс Эрни, дюжий швейцарец, купивший кафе месяца три назад у старенькой мадам Рану. Поговаривали, что Ганс — бывший полицейский из Цюриха. Впрочем, он не приставал к официанткам, так что работать можно было и при нем.

— Я сам обслужу клиента, — заметил Эрни опешившей девушке и, изобразив на каменном плотном лице что-то наподобие улыбки, склонился перед клиентом. — Предпочитаете французский легкий завтрак, месье? Могу подать английский ланч или немецкие сосиски с капустой, — по-французски спросил он.

— Нет-нет, стакан холодной воды и чашку кофе, — ответил мэтр. — И еще — небольшую плитку швейцарского шоколада. О нем мне напомнил ваш французский. В нем есть небольшой швейцарский акцент. Вы оттуда, не правда ли?

— Вы угадали, — сделав вид, что слова посетителя его чрезвычайно обрадовали, ответил толстый швейцарец.

Через пару минут перед Жюлем уже стояли запотевший стакан с «Виши», чашка ароматного дымящегося кофе и плитка шоколада «Сюисс-кола».

Месьер сделал глоток кофе, запил глотком холодной воды и сунул в рот дольку шоколада. Говорят, что шоколад поднимает настроение. Дело в том, что с тех пор как мэтр получил коробочку с брошью для передачи русским, его не покидало чувство тревоги. Почему-то перед глазами все это время стояли лица Мадлен, референта торгового дома «Диамант» с непроницаемым лицом, который провожал его в аэропорту «Орли», водителя, который встречал его в Ницце, отца и сына Реколет. Месьеру сейчас казалось, что на всех этих лицах, когда они были обращены к нему, были жалость и сочувствие. Так смотрят на больного раком, зная, что дни его сочтены, или на приговоренного к смертной казни.

«А, ерунда. Чего мне бояться? — попробовал он успокоить разбушевавшиеся нервы. — Я четко выполнял все поручения босса на протяжении года. И я не представляю никакой опасности. Разве что..., может быть, этот русский?.. Странная какая-то во рту горечь. От швейцарского шоколада или от кофе?..» Он быстро разжевал дольку шоколада. Нет, это был его любимый черный шоколад, но он не горчил. Жюль отхлебнул глоток кофе. Тоже никакой горечи. Но не может же горчить вода? Он отхлебнул глоток воды.

Как ни странно, горчила все-таки вода. Месьер успел еще задуматься над этой странностью. Но додумать свою мысль до конца не успел. Грудь наполнилась чем-то горячим, словно ее изнутри ошпарили кипятком. Сильно сдавило сосуды в голове, он еще смог дотянуться ладонями до висков. Но руки тут же бессильно упали. Изнутри рванула наружу такая страшная боль, что не то что крика, легкого выдоха не последовало из его рта.

Последнее, что Жюль Месьер увидел в этой жизни, был старый белый шпиц, присевший «по большому» прямо перед кафе. Его хозяйка, хрупкая старушка лет семидесяти, благоговейно наблюдала за потугами любимца, даже не пытаясь его уговорить выбрать для этого занятия какое-нибудь другое место.

— Я всегда говорил, что эта французская привычка пить крепкий турецкий кофе с холодной водой до добра не доводит, — нравоучительно заметил Ганс Эрни, подходя к клиенту и собирая на поднос стакан с водой, чашку с недопитым кофе и плитку недоеденного шоколада. — Ему плохо. Звони доктору Рюбеншталю. Может, он успеет помочь этому несчастному. Но, судя по всему, — инфаркт. Ему уже никто не поможет. Он уже на пути туда, — и толстый швейцарец благоговейно показал в сторону бегущих по небу облаков.

Доктор Рюбеншталь однозначно констатировал смерть неизвестного господина от инфаркта. Прибывший на место комиссар полиции занес мнение доктора в протокол. Путем быстро проведенных опросов владельцев соседних магазинов, пансионов, прохожих, он установил, что приезжий — по документам, ювелир из Парижа — остановился в пансионе «Дом Рабель». Однако анализ содержимого саквояжа, остававшегося в номере, ничего не добавил к картине смерти.

В Монте-Карло привыкли к смерти от инфаркта и инсульта. Здесь люди испытывают сильные эмоции. Выигрывают — волнуются, проигрывают — еще больше волнуются. Правда, предъявленная фотография, сделанная, к сожалению, уже с трупа парижского ювелира, не была опознана служителями казино. Но и это не изменило общей картины. Мнение патологоанатома также было однозначным. А нет преступления, нет и интереса полиции. Инфаркт, он и в Монте-Карло инфаркт...

...А в это время Феликс Анатольевич Зверев, ничем не выдав себя, что неожиданная смерть парижского ювелира его сильно смутила, вернулся в «Пансион Д'Оре» и уже из номера связался: во-первых, с Парижем, с Назимовым; во-вторых, с Москвой, где его абонентом был чиновник административного аппарата Совета Федерации; в-третьих, с Ниццей, где говорил короткими странными фразами с неким господином Порту Гамешем, натурализовавшимся лиссабонцем. После чего вызвал к пансиону такси и отправился в Ниццу. Все, что ему нужно было увидеть своими глазами в Монте-Карло, он видел.

Тем временем на набережную в Ницце, с трудом выйдя из машины, отправился на короткую прогулку толстый русский. И его можно было понять: столько просидеть в машине. Хотя в ней и наличествовал кондиционер, прилечь или погулять в салоне было невозможно. А гулять уроженцу российских просторов врачи настоятельно рекомендовали. И еще пройтись по набережной ему посоветовал один очень, очень влиятельный человек в Совете Федерации. Если все будет развиваться так, как считают аналитики из Института актуальных проблем XXI века, то этот молодой господин из Совета Федерации станет через восемь лет новым президентом России. И тот, кто начнет работать на него уже сейчас, как минимум не проиграет.

Отсчитав от кафе «Равенна» двадцать шагов, толстяк сел на скамейку и стал ждать. Ровно в указанное ему в телефонном разговоре накануне неизвестным абонентом время к нему на скамейку подсела дама лет сорока, дорого и со вкусом одетая.

— У вас не найдется закурить? — спросил он на ломаном французском.

С точки зрения этикета, фраза была просто вульгарна. Но не он задавал правила в этой игре.

— О, курите на здоровье, — улыбнулась дама и заметила на ломаном русском: — Минздрав предупреждает, как у вас говорят. — И рассмеялась приятным, низким по тембру смехом.

Толстяк взял протянутую ему нераспечатанную пачку сигарет «Голуаз» в синей обертке.

— Можете оставить у себя. Я бросаю курить, — пошутила дама, загасила только что начатую сигарету, бросила ее в урну и, не оборачиваясь, двинулась по набережной, кокетливо, но без вульгарности покачивая красивыми бедрами.

Толстяк сунул пачку в карман и направился к машине, чтобы отправиться к себе в отель: завтра он вылетал в Москву.

Полковник Зверев с некоторым удивлением рассматривал имевшую только что место сценку. Он хорошо знал эту даму. Маргарита Бетанкур, в прошлом служащая Интерпола, уволенная оттуда «по недоверию», а точнее — по подозрению на работу в пользу некоей криминальной группировки, по данным Зверева, работала на Барончика.

«Нужно будет поручить, чтобы за пареньком проследили в Москве», — отметил про себя полковник. Кто работает на Барончика и с кем сотрудничает Барончик? Это все были далеко не праздные вопросы для системы Исы Назимова. Они не были с Барончиком конкурентами по бизнесу. Они были конкурентами по влиянию на Россию. И конкурентами в борьбе за миллиарды долларов, которые сулил выигрыш в «ЕвроТОТО-2001». И это было серьезно.

ГЛАВА 18

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Все-таки везучий человек — Марчелло. Повезло, когда не только не убили в Африке за годы службы в Иностранном легионе, но даже царапины не было. Один раз пуля пролетела рядом с виском. Но враг промахнулся, потому что сержант Поль успел выстрелить из карабина навскидку и убил его в ту секунду, когда враг нажимал на курок. Вот пуля и изменила траекторию. Как он мог теперь не выполнить поручение сержанта? Тем более что за эти поручения сержант отлично платил. Такие деньги в Риме сегодня далеко не каждый зарабатывает, далеко не каждый. Святая Мадонна, конечно же он счастливый и везучий человек. Да и Мария. Скорее и с ней повезло, чем не повезло. Она отлично готовит. Спагетти и пицца из-под ее маленьких смуглых рук выходят такие, что съешь собственные пальцы. А мясные и томатные соусы к спагетти?.. Конечно, она женщина разговорчивая. И ее кулачки, такие маленькие, когда бьют его по спине, кажутся такими жесткими. Но ведь за дело.... Не нужно так долго засиживаться с друзьями за стаканчиком «кьянти» в заведении старого Джузеппе.

Марчелло подошел к церкви Иль Джезу. Он побаивался иезуитов. Но храм — везде храм. Марчелло истово перекрестился и вошел. В главном нефе было тихо и прохладно. В левом нефе у статуи Мадонны истово коленопреклоненно молила о чем-то Деву Марию старая римлянка. Марчелло заглянул в правый неф. Там было пусто. Подошел к мраморной «Пьете», перекрестился, коснулся большим пальцем правой руки губ и встал на колени. Протянул руку. За холодным серым постаментом нащупал сверток, медленно, хотя в нефе не было слышно шагов верующих, притянул к себе, сунул за пазуху. Встал, огляделся, еще раз перекрестился, глядя на скорбное лицо матери, оплакивающей сына, снятого с креста и вышел из храма.

...Все-таки везучий он, Марчелло. Все было, как рассказал сержант Поль. В дорогой пиццерии (учитывая предстоящий гонорар, Марчелло мог бы и шикануть, но заказал только кофе-капуччино) на Кампо деи Фьори к нему действительно подошла девушка с большим сдвоенным букетом каких-то цветов, Марчелло дал ей несколько купюр, не глядя сунул букет в пластиковый пакет и, не чувствуя вкуса капуччино, выпил его. На дне чашки остался коричнево-белесый осадок. Марчелло еще подумал: «Интересно, как гадают на кофейной гуще, ведь эти коричнево-белые разводы на дне чашки можно трактовать как угодно».

«Впрочем, — подумал он, вставая со стула, — в этом есть своя прелесть. Гадаешь так, как тебе нужно. Эти разводы на дне чашки — они так были похожи на яхту». Яхта — вот о чем мечтал всю жизнь Марчелло. Собственная яхта. Пусть небольшая. Но абсолютно новая. Он поставил бы ее у пирса в Пьяно-ди-Сорренто, под Неаполем, где жили в собственном скромном домике его старики. И время от времени ездил бы на старом фиате в Пьяно-ди-Сорренто, брал с собой Марию, выходил на яхте в Неаполитанский залив и, умело управляя своим кораблем, чувствовал бы себя настоящим капитаном. А главное — таким капитаном его видела бы Мария...

При мысли о жене Марчелло вспомнил о куске пиццы, взятом на Кампо деи Фьори, достал его из пакета и, некрасиво чавкая, роняя крошки на мостовую, быстро съел.

«Лучше! — подумал он. — Гораздо лучше, чем у Марии, зато Марию не сравнишь в постели, да и на внешний вид, ни с этой толстухой официанткой, принесшей капуччино и пиццу, ни с чернявой замухрышкой, которая отдала цветы».

Вспомнив о цветах, Марчелло сунул руку в целлофановый пакет с изображением Клавдии Кардинале, — пакету было лет, наверное, столько же, сколько самой кинодиве, но он был еще цел, хотя ручки и поистрепались, — не выбрасывать же целую вещь только потому, что впереди ждет богатство. С богатством Марчелло все никак не везло. В Иностранном легионе заработал гроши. Только на свадьбу и хватило. А того, что время от времени перепадало от сержанта Поля, хватало только на плату за квартиру и еду. Но вот теперь задание посложнее, теперь он заработает наконец-то на яхту. Или катер. Он еще не решил.

Влажными от волнения пальцами Марчелло нащупал в влажном месиве соцветий твердую ламинированную картонку пропуска. Не раскрывая пакета и не доставая пропуск из него, заглянул в душистое от цветов нутро «Клавдии Кардинале».

«Точно. Моя фотография. И все элементы защиты на пропуске. С ним можно пройти в зону заправки».

Еще несколько сотен шагов, и, свернув налево, Марчелло оказался на пьяцца Фарнезе. Встал у газетного киоска. Неуверенно закурил сигарету без фильтра «Пиппо ди Рома».

— Сигареткой не угостите? — услышал он голос человека, неожиданно материализовавшегося у его правого уха.

Марчелло вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял скромно одетый молодой человек, по виду студент: майка с лицом Джины Ломбарди, восходящей звезды итальянской эстрады, мятые, слегка рваные, как это нынче модно, чуть выше колена джинсы.

— Да, конечно, — и Марчелло протянул смятую пачку сигарет.

— Может быть, хотите купить кассету? Лучшие песни Джины Ломбарди. Отличное качество.

— Пожалуй, одну возьму, — словно бы нехотя ответил Марчелло, протягивая смятую купюру, совсем недавно переданную ему сержантом Полем.

...Дальше все получилось складно, как и обещал сержант.

На территорию аэропорта Марчелло легко прошел по старому удостоверению. Оттуда в район заправки самолетов можно было попасть, только предъявив специальный пропуск с тремя системами защиты.

Теперь у него такой был. И, показав его и для понту покрасовавшись перед охранником в фас и профиль, Марчелло прошел на строго охраняемую территорию, где были расположены ангары. В каждом заправлялся, осматривался, если надо — ремонтировался, всего один воздушный лайнер.

Марчелло легко нашел нужный ангар — № 2354. Зашел в узкий просвет между ангарами, натянул на себя синий комбинезон с тремя желтыми полосками на левой стороне груди, синий полотняный берет, которые достал все из того же вместительного пакета с округлым личиком кинодивы, и вошел в ангар. Борт № 2354 был готов к полету рейсом Рим — Москва авиакомпании «Ал Италия». Один из рабочих спустился по лесенке из кабины, второй, закончив проверять электросистему, вернулся к пульту, чтобы выключить тумблеры. Третий — он был не в синем комбинезоне, а в форме пилота «Ал Италия», — второй пилот, догадался Марчелло, — взял пробу топлива....

Пилот сунул контейнер с пробой в мерцающий разноцветными огнями прибор, смонтированный в обычном кейсе, и, видимо, остался доволен результатами. Не вынимая контейнер из гнезда, пилот тщательно закрыл кейс, кивнул рабочему, давая «добро» на пломбирование заправочных каналов, и, не оглядываясь, направился к выходу из ангара. До вылета самолета оставалось совсем немного времени, а у второго пилота лайнера было еще много дел.

Они почти столкнулись в дверях ангара. Марчелло радостно, как старому знакомому, улыбнулся, поздоровался и даже что-то такое, к месту, как ему казалось, спросил про супругу и детишек, но пилот не обратил на него внимания. Не потому даже, что все рабочие ангара казались ему знакомыми и пустяшная фраза не предполагала ответа, а потому что мысленно был уже в полете. Погода была летная, но над Швейцарией вот уже час высоко над горами гремела гроза.

— Ну что, коллеги, — обратился Марчелло к рабочим, усевшимся за большим длинным столом в комнате отдыха и готовившимся пригубить по стаканчику красного вина, закусив хлебом с сыром, — как и обещал...

— Что ты нам обещал? — не глядя спросил бригадир, могучий мужчина с заросшей густым волосом грудью и плечами, выпиравшими из-под комбинезона, одетого на тело без майки или рубахи.

— Что сразу после просмотра порнофильма «Глубокое горло» с Диной Ламбрези я принесу его вам.

— Кому ты обещал?

— Пино.

— У нас в бригаде нет никакого Пино.

— О, значит, я ошибся. Это разве не ангар 2355?

— Нет, это 2354.

— О, извините, задумался и не дошел немного. Ну, пока...

— Эй, погоди, — остановил его один из рабочих с фигурой, не слабее чем у бригадира, с украшенными наколками плечами и лицом, которое не мог испортить даже пересекавший его от левой брови к подбородку глубокий шрам. — Оставь свой фильм здесь, мы сами отдадим соседям, раз уж ты им обещал. Посмотрим и отдадим. Мы все равно работу уже закончили. А смотреть порнуху лучше, чем играть в это дурацкое лото. Ты сам-то видел?

— А как же?

— Ну и... на самом деле эта Дина Ламбрози так хороша, как пишут в газете «Рома ди Сеси»?

— Даже лучше.

— И что она делает? — заинтересовался один из самых молодых парней в бригаде.

— Ты название слыхал? «Глубокое горло». Сам догадаешься или показать?

Бригада дружно рассмеялась.

— Марко у нас девственник. Не пугай его. Впрочем, ладно, оставь кассету, — милостиво согласился бригадир.

— Только уж вы, ребята, не забудьте отдать соседям. Я обещал.

— Да отдадим, не волнуйся. Зачем она нам навсегда-то? Разве что обучать этому делу Марко, так он и с первого раза научится, — подначивали молодого коллегу рабочие.

Как его научил сержант, Марчелло передал кассету в бумажной обертке и, когда бригадир взял кассету, ловко подхватил освободившуюся газету, в которую она была завернута. Скомкал ее и словно бы машинально, стараясь не насорить, сунул в пакет с личиком киноактрисы. Он был горд: все-таки солдат Иностранного легиона — это совсем не то же самое, что специальный агент, как его называл Поль. Новая профессия требовала не только ловкости и умения точно стрелять, не испытывая при этом угрызений совести, но и способности предусматривать последующие события. Сержант приказал «следов не оставлять», а на кассете могли остаться следы его жирных от пиццы пальцев.

Рабочий со скабрезной татуировкой двинулся к видеомагнитофону, установленному в нише под большим телевизором, при этом он нарочито покачивал плечами, и половые органы — на левом плече мужские, на правом — женские — словно бы заигрывали друг с другом. Он вставил кассету, нажал необходимые клавиши, и на экране появились титры фильма. И тут же за кадром стал явственно слышен крик женщины, испытавшей оргазм, потом ее глубокое носовое дыхание, и звериный крик мужчины, нашедшего свое счастье.

— Это то, что надо в конце рабочего дня, — заржали рабочие.

Марчелло вышел из комнаты. Никто не обернулся, чтобы лишний раз сказать «спасибо» или пожелать счастливого пути. Лица рабочих были прикованы к экрану.

Марчелло постоял, как велел Поль, десять минут в прохладном ангаре.

Когда он заглянул в комнату отдыха, там все спали. Кто-то, опустив голову на скрещенные на столе руки, кто-то склонив небритую щеку к потному плечу, кто-то просто осев в кресле, как шарик с выпущенным из него воздухом, а юный Марко просто свалился со стула и лежал на заплеванном цементном полу, со счастливой улыбкой на губах и рукой, сжимающей причинное место.

Марчелло не удивился, ибо предполагал такое воздействие фильма. Правда, как это произошло, ему было непонятно. Но факт остается фактом — все рабочие были живы. И все спали мертвым сном. Марчелло подумал мгновение и все же решил перестраховаться. Он вынул кассету из видеомагнитофона, вновь обернул ее в ошметки газеты и сунул в пластиковый пакет. Громко кашлянул. Рабочие крепко спали. Он налил в бумажный стакан красного вина и выпил, двигая кадыком в такт глоткам. Напряжение спало. Он выполнил первую часть задания.

Выйдя из комнаты отдыха рабочих, Марчелло положил пакет на цементный пол, достал из него пластиковую бутылочку, потряс ею возле уха. Порошок зашуршал в бутылке, доказывая свое присутствие.

«Это хорошо», — глубокомысленно заметил себе Марчелло и, подкатив лестницу, взобрался к топливному баку. Открыв тяжелый колпачок, он всыпал в бак половину содержимого бутылки. Потом повторил операцию со вторым баком. Взглянул на часы: нужно было торопиться.

Когда он вышел с территории аэропорта, то нашел старый, проржавевший контейнер для мусора на обочине пыльной дороги, бросил туда и кассету, и пустую пластиковую бутылочку, затем поджег пачку сигарет и кинул сверху. Как ни странно, пламя сразу же полыхнуло вверх. Зато сгорели и пачка, и бутылка, и кассета в мгновение ока, не успев привлечь внимания дежуривших в аэропорту пожарных.

Когда Марчелло уже сел в автобус, направлявшийся в город, из комнаты отдыха вышел бригадир. Ни он, ни его коллеги не помнили ничего из того, что произошло с ними несколько минут назад — ни Марчелло, ни кассеты, ни порно-дивы Ламбрози с ее «глубоким горлом». Ничего...

Теперь и Верду и Марчелло оставалось только ждать, как развернутся события. Развертываться же они должны были по сценарию сержанта.

Так и бывает, когда у фильма один сценарист. Здесь же случилась накладка. В хорошо продуманный план Поля вмешался случай в лице бывшего спецназовца внутренних войск, перешедшего после расформирования отряда в Отдел специальных операций Генпрокуратуры России и получившего там сразу же не только чин юриста первого класса, соответствующий армейскому званию капитана, но и пароль Князь.

Юрий Князев с юных лет имел склонность к изучению иностранных языков. До военного училища окончил английскую спецшколу, причем второй язык — французский знал не хуже, чем первый. Хотя на военной службе язык ему и не пригодился ни разу, он упрямо «сохранял» два полученных языка, читал книги, вел мысленные диалоги. А когда судьба свела его в ОСО с другим таким же бывшим спецназовцем, получившим кодовое имя Бич, уговорил его с нуля начать изучение французского и итальянского. За полтора года службы они основательно понаторели в разговорном. И хотя писали еще с ошибками, способности к языкам позволили обоим молодым офицерам с честью выполнить задания в Турции, Египте, Израиле. Правда, там акцент был простителен. Но и в Италии, оказавшись с конкретным заданием в Риме, Князь мог выдавать себя за француза и говорить по-итальянски с легким акцентом.

...Человек, за которым он следил вот уже месяц, разговоры которого прослушивал и в номерах гостиниц, где он останавливался, в комнате пансиона в Париже и Лионе (там Князь выдавал себя за итальянца, с легким акцентом говорившего по-французски, слава Богу, документы позволяли любую легенду), и здесь, на узких улицах, древних площадях и в холодных нефах старинных соборов Рима. Поздно вечером он с помощью компактной аппаратуры, закамуфлированной видео— и фотокамерами, суммировал записи, анализировал их для досье и последующего анализа в ОСО вместе с полковником Егором Патрикеевым, сжимал информацию до цифрового «выброса» так, что мог бы при встрече с другим агентом передать весь «банк данных» в течение мгновения на расстояние 20-30 метров на принимающее устройство курьера. Однако в функции Князя входило не только собирать досье на Поля Верду, но и принимать решения по предотвращению тех или иных акций, порученных сержанту боссом.

Похоже, такой момент наступил. Переведя «банк данных» в «информационный выстрел», Князь заложил аудиодискету в фотоаппарат и, ровно в 16 часов по римскому времени проходя мимо пожилого господина, читавшего книгу Марчелло Буччи на каменной скамейке возле фонтана Триволи, направил фотокамеру вначале на фонтан, а затем, незаметно опустив объектив, на стоявший возле читающего римского интеллигента транзисторный приемник. Нажав на кнопку передачи информации, Князь был уверен, что аппаратура не подведет и весь «банк» в течение считанных долей секунды перейдет к курьеру.

Далее он мог не волноваться о собранной информации. У него еще оставалось время для того, чтобы попытаться изменить саму ситуацию, о которой он собирал информационные данные.

К сожалению, все его попытки выйти на администрацию аэропорта и уговорить отложить рейс 2354 Рим — Москва, которым улетала на родину и команда «Спартак», ничем не закончились. Князь не мог привести нужные убедительные аргументы. Он попробовал выйти на начальника службы римских карабинеров — контакт с ним ему дал Егор Патрикеев на крайний случай. Но сеньора Дино Массури не оказалось в Риме, а его заместители были «не в курсе» договоренностей службы карабинеров и ОСО Генпрокуратуры России о взаимной поддержке специальных операций. На территорию ангаров Князя просто не пропустили.

До вылета оставалось совсем немного времени. Команда «Спартак» уже прибыла на регистрацию. Лицо Романцева выглядело усталым, но довольным. Среди футболистов Князь узнал президента Клуба «Спартак», который поддерживал все спартаковские команды, не только футбольную, и Фонд которого помогал ветеранам, строил спортивные площадки для юных спартаковцев, — академика Петра Зрелова. Как всегда элегантно-небрежно одетый, в слегка мятых светлых фланелевых брюках и белой тенниске (все его небрежно-спортивные одеяния стоили, тем не менее, приличных денег, ибо академик, являвшийся одновременно президентом крупного и раскрученного холдинга «Диалог», был не бедным человеком и мог одеваться в лучшей спортивной фирме Италии «Мазаччо ди Корнезе»), Петр Зрелов был откровенно доволен игрой, — не только счетом, но и мужеством и мастерством спартаковцев, сражавшихся при явной недоброжелательности боковых судей, до конца.

— Петр Семенович? — сделав обрадованное выражение лица, бросился к нему Князь.

Тот не успел ответить, что «не имеет чести знать», как Князь уже тряс хрупкую руку загорелого академика и, приблизившись как бы для дружеского объятия, успел шепнуть на ухо:

— Я от Патрикеева.

К чести Зрелова, он мгновенно (вот что значит математик и электронщик по профессии) просчитал ситуацию и радостно закричал в ответ:

— Привет, дружище! Какими судьбами?

Князь отвел Зрелова в сторону и сообщил:

— Отговорите Романцева лететь этим рейсом.

— Это еще почему?

— Есть основания полагать, что самолет заминирован или в топливо добавлен специальный конденсат, забивающий фильтры. Самолет может не долететь до Москвы.

— Но если даже это удастся сделать, что же остальные пассажиры?

— Естественно, мы не должны допустить, чтобы самолет вообще поднялся в воздух. И если Романцев, с его известностью в Италии, заявит о своих подозрениях, вылет будет отложен, самолет проверен и...

— Я понял. Это трудно. Олег Иванович не простой человек.

— Был бы простым, его команда не стала бы европейским лидером...

— Это так.... Но не знаю даже, как к нему подступиться с этим.

— Время идет. Причем стремительно. Началась регистрация. Нужно, чтобы вы убедили Олега Ивановича, а он — администрацию аэропорта. Необходимо проверить и самолет, и прежде всего — топливо....

Тем временем в сценарий вмешался еще один «сценарист» по имени Иса Назимов. Получив от агентов достоверную информацию о том, что люди Барончика подготовили взрыв самолета «Ал Италия» с командой «Спартак» на борту, он отдал жесткую команду помешать этому.

Через пятнадцать минут после получения команды полковник в отставке Феликс Анатольевич Зверев, утром прилетевший в Рим, уже знал, что ему следует делать. Нужно было во что бы то ни стало спасти спартаковцев. Сам он всю жизнь болел за ЦСКА и не стал бы переживать, если бы команда конкурентов навсегда выбыла из борьбы. В то же время в глубине души он оставался русским человеком и конечно же болел за «Спартак» во время его международных матчей. Тут же вопрос стоял и вовсе круто: победа в «ЕвроТОТО».... А когда к этой интриге добавлялись крупные гонорары от Исы за действия, направленные в защиту и на пользу спартаковцам, которые и должны были выиграть «матч века», то сомнения улетали куда-то на третий план.

В отличие от другого русского офицера, который в это время также пытался спасти «Спартак», но при этом думал еще и о двух сотнях жизней остальных пассажиров лайнера, полковник Зверев давно отбросил все нравственные химеры и для него существовало только задание.

— Если нужно, чтобы лайнер со спартаковцами остался цел, а погиб другой и иного выхода нет, значит, «Карфаген должен быть разрушен»....

В военной академии у полковника были только пятерки по истории. Как и в институте, где из них делали будущих разведчиков, атташе и военных переводчиков.

— Ну и кому это теперь надо? — грустно спросил сам себя полковник, имея в виду оставшиеся глубоко в памяти латинские изречения и отрывочные исторические знания....

Когда спартаковцы еще застегивали молнии на своих спортивных сумках, готовясь спуститься к автобусу и направиться в аэропорт, когда бригадир запечатал крышки топливных баков самолета рейса 2354 и дал команду водителю автотягача тащить лайнер из ангара, полковник уже пятнадцать минут как находился в аэропорту и активно действовал. Люди в форме военной полиции появились в двух ангарах — 2345 и 2354 одновременно. По трафаретам в мгновение ока были сменены реквизиты на крыльях, фюзеляже, бортах. После чего самолет с номером 2345 отправился в ангар 2354, а его собрат с номером 2354 — в ангар 2345. Впрочем, к тому времени, когда лайнеры поменялись ангарами, номера на их поверхностях уже соответствовали номерам ангаров и номерам рейсов, которыми они вылетали из Рима.

— Менять топливо уже некогда, — заметил сквозь сжатые губы полковник Зверев. — «Карфаген должен быть разрушен».

Когда в результате активных возражений академика Зрелова и «коча» русских Романцева рейс все же отложили, вскрыли пломбы топливных баков и еще раз (второй пилот клялся, что сделал пробы очень тщательно в день рейса) проверили топливо, оказалось, что оно полностью соответствует нормам.

Романцев был настолько сердит на Зрелова, что попросил стюардессу предоставить ему место как можно дальше от президента Клуба «Спартак». Сказать, что Зрелов был несколько смущен таким оборотом событий, значит не сказать ничего. Но он не мог выразить свое возмущение ложным сигналом, так как посланца полковника Патрикеева в момент посадки в самолет уже не было рядом.

— Ничего, в Москве я все выскажу Егору. И ему придется очень трудно, когда он попытается помирить меня с Романцевым.

Впрочем, забегая вперед, отметим, что трудности эти оказались не столь большими, как это предполагал Петр Зрелов.

А все потому, что в драматургию вмешалась «третья сила» в лице полковника Зверева.

В самолете, которым вылетала из Рима спартаковская команда, топливо действительно было отличным.

Чего не скажешь про борт 2345, который вылетал рейсом 2354, имея в топливных баках конденсат «кристаллоид 216» — новейшее достижение одной из лабораторий Барончика в окрестностях Парижа. После 15 минут полета это вещество, вступив в реакцию с керосином, кристаллизовалось и еще через пять минут полета намертво забивало разбухшими гранулами фильтры турбин. У самолета просто не было шансов долететь до земли даже на бреющем полете. После нескольких попыток «чихнуть» мотор взрывался.

Когда оба рейса уже были объявлены — один на Москву, второй — на юг, в Каир, — в пансионате, где Поль уже упаковывал немногочисленные вещи в кожаный кофр, произошел еще один незначительный инцидент, который, правда, не мог оказать влияние на ход событий этой истории, но который, однако, был крупной трагедией. Для одного конкретного человека. Для бармена Пьетро, который был на все руки мастер. Он не очень хорошо видел и слышал, и потому особенно дорожил своим местом. Поскольку пансион был небольшой, Пьетро успевал вносить и выносить вещи постояльцев, смешивать коктейли или быстро приготовить кофе и подать их в номер, а если постояльцы просили привести девочку или мальчика, бармен не чурался и такой работы, тем более что имел свой процент и от клиента, и от малолетних проституток и проститутов, толпившихся на крохотной площади имени князя Куртини в квартале от пансионата.

Клиент уже готовился к отъезду. Его номер находился на шестом этаже. Конечно, для прислуги такие пансионаты очень неудобны. В шестиэтажном отеле всего 12 комнат — по две на этаже. И лифта нет. Так что набегаешься. Хорошо еще, что вещей у господина с шестого этажа, кажется, не было. Он, впрочем, и не заказывал носильщика, возможно, надеясь сам спуститься с шестого этажа со своим нетяжелым кожаным кофром. И, возможно, поэтому, забыв обычную предосторожность, говорил в эти минуты по сотовому телефону спутниковой связи со своим патроном в Париже о таких вещах, о которых никогда не стал бы говорить, даже на сотую долю вероятности предполагая, что его может услышать кто-то посторонний.

— Да, патрон, да. Хм.... Извините, но самолет все-таки взлетит.

Видимо, абонент высказал достаточно жесткое несогласие с такой версией.

— Вы не поняли, патрон, — ухмыльнулся грубым загорелым лицом постоялец пансиона. — Самолет взлетит, но через пятнадцать минут полета он будет вынужден сделать непредвиденную посадку.... Нет-нет, обижаете, босс, он совершит посадку в виде отдельных фрагментов металла и пассажиров. Да-да, проблема будет решена окончательно. У вас больше не будет трудностей с этим «Спартаком». Да, уверен, что самолет взорвется на высоте около 7 тысяч метров, не набрав даже потолка. Да, ха-ха. Сержант Поль знает, что делает.

Окончив разговор, постоялец воткнул антенну в корпус аппарата, сунул его машинально во внутренний карман куртки и обернулся на шорох возле двери.

Там стоял с белым лицом бармен-стюарт этого зачуханного пансиона, такой же зачуханный, как и провонявший чужим потом, бедностью и скукой номер. На лице паренька был ужас, очки с сильными диоптриями запотели от страха.

— Я хотел отнести, если позволите, ваш чемодан вниз, — пролепетал он, кивнув на небольшой кожаный кофр.

— Не беспокойся, сынок. Я сам в силах отнести его, — ответил сержант по-итальянски. — А скажи-ка мне, дружище, знаешь ли ты французский, — спросил он, вплотную подходя к трясущемуся от страха юноше.

Тот яростно покачал головой.

— А ведь свой вопрос я задал именно на этом языке. Впрочем, это пустяк, уже не имеющий значения. Слово «Спартак» одинаково звучит и по-итальянски и по-французски. Я очень сожалею, малыш. Ты не сделал мне ничего плохого, кроме того кофе, который подал сегодня утром...

Поль грустно усмехнулся.

— Ты прав, за это не убивают. Просто жизнь, старина, такая сволочная штука, что даже в мирное время — если ты не убьешь, то убьют тебя.

Взяв юношу за обшлага его форменной гостиничной куртки, Верду подвел, точнее подтащил его к окну и, держа паренька левой рукой за воротник, правой распахнул створки. Выглянул наружу. Внизу был хозяйственный двор, покрытый булыжником. Недавно помытый, он сверху выглядел вполне пристойно. Даже странно для итальянцев, не отличавшихся, с точки зрения Поля, особой чистоплотностью.

Приподняв тщедушное тело юноши левой рукой, он ударил правой его в лицо, затем ухватил за ремень брюк, чуть приподнял и без особых усилий выбросил вниз, как выбросил бы ненужный манекен...

Прислушался: тупой стук головы о камень успокоил сержанта. Он выглянул, но так быстро, чтобы другие любопытные все же не засекли его.

И, судя по неловкой позе, подогнутой правой ноге и вытянутой вперед левой руке, а также по большой луже бордовой жидкости, образовавшейся вокруг головы несчастного, Верду понял, что эпизод завершен.

После этого он закрыл окно и локтем ударил в большое стекло так, что оно выпало крупными и мелкими осколками наружу.

Если учесть, что пока он вел паренька к окну, держа левой рукой за ворот, правой крепко сжал запястье юноши, вспрыснув прямо в вену конденсат алкоголя и депрессанта, любая судмедэкспертиза констатирует: юноша был пьян и, судя по анализу крови, находился в состоянии сильной депрессии.

«Наверняка полиция в ходе расследования обнаружит, что у него были крупные неприятности. У таких заморышей и неудачников всегда одни неприятности», — лениво подумал сержант, как обычно оставшись довольным собой и проделанной работой.

Спустя некоторое время, когда Поль уже садился в поезд Рим — Милан — Лион, судмедэксперт, осматривавший труп самоубийцы, обнаружил в его глазу стеклышко.

«Наверное, оконное стекло», — подумал он, складывая осколки в прозрачный полиэтиленовый пакетик.

Он мог ошибиться, поскольку во время падения очки паренька отнесло порывом ветра, и они упали в мусорный бак, стоявший в метре от места его падения.

Уже потом, в морге, патологоанатом вынет мелкие стекла из глаза юноши и обнаружит, что они — от стекол очков. Начнут искать очки. Найдут их, к счастью, в мусорном баке, но со сломанными стеклами. Возникнет версия, что юноша вначале, чтобы сломить его сопротивление, получил сильный удар в лицо, причем не кулаком, а основанием ладони, типичный удар спецназовца или солдата Иностранного легиона, совершаемый не в состоянии аффекта, а умышленно — на поражение. Тогда засомневавшись в действительном опьянении (тем более что соседи и владельцы пансиона подтвердят — юноша не пил) и состоянии депрессии, патологоанатом еще раз осмотрит тело и найдет две крохотные ранки на запястье, сделает биохимический анализ крови, взятой из ранок, и убедится, что концентрация препаратов в этом месте особенно сильна. Версия убийства станет для следователя отдела убийств римской полиции достаточно вероятной. Специалисты-эксперты сумеют доказать, что, судя по месту падения, выпасть он мог только из номера с шестого этажа. Выяснить, кто в тот день находился в номере, не составит труда. Как и выяснить, куда и когда постоялец направился из Рима.

...Поль смотрел в окно. Он не ждал, что ему будет виден взрыв над Римом, когда самолет, уносящий победителей матча на Кубок «ЕвроТОТО» в Москву, развалится на куски в небе.

Он ждал сообщений радио. Обычно папарацци успевают передать свежую информацию о такого рода событиях прямо в эфир через считанные минуты после происшествия.

Верду не ошибся и на этот раз.

— Экстренное сообщение! В небе над Римом только что произошло крушение самолета авиакомпании «Ал Италия». Подробности через несколько минут!..

Подробности Поля не интересовали. Он запер дверь купе, набрал номер босса и довольным голосом сообщил:

— "Спартака" больше нет. Нет и проблем.

Однако у самого Верду проблемы только начинались. В дверь купе постучали...

ГЛАВА 1

СЛЕДЫ ВЕДУТ В АНДОРРУ

Координационное совещание прокуроров субъектов Федерации закончилось в 14:00. Прокурорские генералы, переговариваясь по теме дня — «Усиление борьбы с организованной экономической преступностью», кто на лифте, кто пешком двинулись в столовую. Все были в синей форме с зеленым кантом и синими погонами, в глазах рябило от звезд. Трехзвездный генерал — госсоветник юстиции I класса Борис Михайлович Кардашов подошел к двухзвездному питерскому горпрокурору Ивану Петровичу Ермилову, взял за плотный локоть, чуть попридержал.

— Нет, нет, Петрович, и не закуривай. Вредно перед едой.

— Так там очередь выстроится, пока рассосется, можно перекурить.

— Я тебе другое предлагаю: зайдем ко мне в кабинет, выпьем крепкого чайку с бутербродами, Мариночка уже приготовила, поговорим. А там и супцу можно не торопясь похлебать. Сейчас самое тихое время — ни Генеральный не вызовет, ни звонков тебе от «смежников». Все знают, что у нас координационное совещание.

На круглом «гостевом» столе действительно уже стояла большая тарелка, точнее даже блюдо с бутербродами — с сыром, колбасой, ветчиной, красной рыбой, и дымились стаканы в подстаканниках с крепким ароматным чаем.

— Как это вы так точно рассчитали? — удивился Ермилов.

— Как-никак, по следствию работаем, — рассмеялась очаровательная Марина. — Свои источники везде....

Ермилов устало вытянул ноги, потер жесткой рукой щеки, глаза.

— Извиняй, в вагоне выспаться не сумел. Все эту историю в уме проигрывал.

— Я тебя для того и позвал, чтобы о ней поговорить. Полагаю, к вечеру, ко времени отъезда на Московский вокзал, а может еще и на вокзале, к тебе стеклась вся или почти вся информация по происшествию. У нас с тобой есть свободных полчаса. Потом, скорее всего, меня Генеральный вызовет, — он под свой контроль взял и взрыв на Васильевском острове, и кражу на Подворье Ильинского монастыря. Буду докладывать.

— Что за кража?

— Похитили редкую работу мастера эпохи позднего итальянского Возрождения Джакомо Маренизи «Сусанна и старцы». Стоимость ориентировочно около 500 тысяч долларов.

— Бывали кражи и покрупнее.

— Но это — редкая ситуация, украдена вещь из помещения, принадлежащего Русской православной церкви. А Президент, сам знаешь, с РПЦ старается дружить. Кроме того, во время похищения убиты два человека — послушник и семинарист или слушатель духовной академии, пока точно не знаю. Патриарх сам звонил в аппарат Президента. Хозяин взял на контроль. И значит — Генеральный тоже.

— А почему Генеральный так внимателен к василеостровскому взрыву? Вроде бы разборки между олигархами. А олигархов никто не любит — ни мы в Генпрокуратуре, ни Президент, ни народ.

— Дело, чтоб ты знал, тоже на контроле у Президента и соответственно у Генерального. И дело вовсе не в олигархах. Суть вопроса в том, что спортивно-оздоровительный корпус в Парголово начал строиться давно, когда Президент еще был заместителем мэра Санкт-Петербурга....

— Ну, это я, как-никак, знаю....

— Так вот, став Президентом, он взял строительство комплекса под свой личный контроль...

— Этого я не знал. Вроде у него и без того делов хватает....

— А ты там, у себя в «северной столице», многого не знаешь. Открываю тебе секрет государственной важности. Но дома, в Питере, никому ни слова. Ему еще через четыре года на второй срок баллотироваться, и терять голоса питерцев, страстных болельщиков «Зенита», ему ни к чему....

— Неужто он болельщик «Спартака»?

— Вот что значит бывший следователь по особо важным делам. Расколол ситуацию. Так и есть. Словом, Генеральный с нас с тобой не слезет, пока не раскрутим это дело.

— Раскрутить будет не просто, — задумался Ермилов, машинально, не чувствуя вкуса, прихлебывая горячий чай.

— Да ты ешь, ешь, знаю я тебя, ты, как у тебя на контроле сложное дело, так начинаешь курить не переставая, а есть забываешь. Ешь, нам с тобой еще работать и работать, здоровенькими надобно оставаться.

— Это навряд ли получится, — печально улыбнулся Ермилов, прислушиваясь, как его язва реагирует на копченую колбасу и красную рыбу.

— Итак?

— Итак, рассказываю, как говорится, подробности. Рано утром Свиридов выехал из дома на Васильевском острове, в 7:30 утра. Точнее в 7:25. Потому что не успел он проехать три квартала, как все и произошло. Время взрыва установлено точно по свидетельствам очевидцев, по замершей стрелке часов на руке — 7:30. Машина остановилась перед светофором.

— Он был в машине один?

— Ну, водитель, конечно....

— Само собой. Охранник?

— Да, последнее время, когда стали возникать угрозы по телефону и письменно, он усилил охрану: один впереди, рядом с водителем, и два сзади — с двух сторон прикрывая Свиридова.

— По линии МВД, ФСБ не было идеи дать ему дополнительную охрану? Все же и телефонные угрозы, слава Богу, нынче фиксируются, а уж письменные — есть основания для возбуждения уголовного дела.

— Основания были, заявления Свиридова не было. Уперся.

— Почему?

— Полагал, что сам разберется. Он, ты знаешь, мужик был самоуверенный.

— Ну, охрану и без возбуждения уголовного дела могли бы усилить. Да я понимаю, все мы задним умом сильны. А по закону, ты прав, не придерешься. Только вот Свиридова больше нет. Извини. Продолжай.

— Когда машина встала на перекрестке перед светофором, далее я излагаю версию, по кирпичику сложенную из множества показаний, подтвержденных самыми первыми выводами экспертов, к машине, лавируя между автомобилями, ждущими зеленый свет, подошел некий человек в черной кожаной куртке, такой же кепке, черных брюках-джинсах и черно-белых кроссовках. Воротник куртки был поднят, кепка надвинута на лоб, черты лица никто не рассмотрел, фоторобота не получилось, клоки светлых волос, в двух местах выбивавшихся из-под кепки, могли бы быть частями парика, специально одетого для антуража и отвлечения.

— Он вызвал у кого-либо подозрение?

— Нет. В руках он держал стопку газет «Черный кот».

— Что за газета такая?

— Это новая детективная газета, в ней публикуются все «короли» жанра — и московские и питерские. Распространяется с октября 2000 года по всей территории нашей страны тиражом около миллиона экземпляров.

— Этот канал изучили?

— Досконально. При условии предоплаты, часть тиража может выкупить в агентстве «Черного кота» на Невском любой гражданин без предъявления документов. Плати, бери и распространяй. Условие издателей газеты одно: продавать каждый экземпляр не дороже 30 рублей.

— Газету?! Такая дорогая?

— А ты почитай, не оторвешься. Да и «толстушка» она, фактически, покупаешь за четвертной целую книжку.

— По сколько продают?

— Покупная цена для распространителей — червонец. Все, что сверху, — твой навар.

— Слушай, может, ну ее на фиг, прокуратуру эту: неблагодарная, малооплачиваемая работа, все тебе мозги полощут, от прессы до близких родственников, рабочий день ненормирован. А тут — погулял по Питеру и ненароком сгреб дневной заработок министра. Значит, — уже серьезно спросил Кардашов, — эта линия бесперспективна?

— Увы.

— Дальше?

— На человека в черной кожаной экипировке никто внимания не обратил. Вспомнили о нем позднее. А так он подошел к машине Свиридова. Правой рукой помахал перед сидевшим на переднем сиденье охранником экземпляром газеты «Черный кот». Охранника газета не заинтересовала по той простой причине, что в соответствии с его профессией его дело — не на уличных продавцов глаза пялить, а об охране «клиента» думать.

— Плохо он думал, как оказалось.

— Нечего возразить. Но и ситуация нештатная. А охранник — обычный бывший офицер, умеющий стрелять, боксировать, прикрыть телом.

— Последнее ему, кажется, тоже не удалось.

— И тут нечего возразить.

— Но о мертвых, как говорили древние, либо хорошо, либо ничего. Дальше?

— Правой рукой он, значит, газеткой перед стеклами помахивал, а левой, как показали потом свидетели — водители машин, стоявших перед светофором в том же ряду и чуть позади, поставил что-то на крышу машины Свиридова.

— Это была мина?

— Да, мина с присоской. Как потом показали наши эксперты по баллистике, эквивалент 200 граммов тротила.

— Серьезно.

— Но охранник, сидевший справа от Свиридова на заднем сиденье, засек нештатное движение левой руки гражданина в кожаной кепке, и, поскольку еще не дали зеленый, когда мужик с газетами ушел в сторону, — охраннику не было видно, куда тот ушел, — он, открыл дверь, выскочил наружу, увидел посторонний предмет на крыше машины, как раз над головой Свиридова, и попытался этот предмет оттуда сбросить. Но у него ничего не получилось.

— Сильная присоска?

— Куда сильнее. Здоровый мужик, спортсмен, находчивый, с накачанными мышцами, двумя руками сдвинуть ее не смог.

— Это его показания?

— Да. Он остался жив, но сильно, очень сильно поранен. Левую руку и левую ногу почти полностью оторвало, селезенку тоже ампутировали.

— А что с машиной, которую оставил гражданин? Я так понял из сообщения прессы, что «продавец» вышел из машины, притормозившей перед красным светом на перекрестке?

— Он в нее не вернулся. И другим автомобилям пришлось непросто, — она создала пробку. Вообще события развивались очень быстро. Киллер в доли секунды устанавливает мину на крыше машины Свиридова и, обогнув ее сзади, не попав на глаза другим водителям, то есть не засветившись лицом, уходит на мостовую, теряется в толпе.

— Так, зажегся красный, что дальше?

— Дальше начинается фантасмагория. Оказывается, что машины впереди «тачки» Свиридова, слева, справа и сзади оставлены водителями. Они, пока горел красный, оставили машины и незаметно ушли.

— Но это же секунды....

— Да.

— Но такого не бывает. Значит......

— Мы тоже об этом подумали. Обследовали всю территорию вокруг, проверили систему включения-выключения светофора. Нашли на балконе одного из домов, стоящих на углу, где произошло несчастье, кадмиевую лазерную «пушку», луч которой был направлен точно в пульт ручного переключения светофора.

— Не понял.

— Переключение автоматическое, недоступное постороннему влиянию. Но есть и пульт ручного переключения. На случай, если регулировщик из ГИБДД сочтет возможным или необходимым вручную регулировать движение в нештатной ситуации: пульт закрыт. И на него воздействовала «пушка», застопорив на нужное для преступления время, «красный». Просто заблокировала переключение, пока не было совершено преступление.

— Квартиру, с балкона которого прошел сигнал блокировки, проверили?

— Естественно. Владельцы однозначно были на даче, пенсионеры.

— Дальше?

— В 7:32 машину, в которой сидели Свиридов, два его охранника...

— А третий?

— Он выскочил из машины, я говорил, пытался рукой сбросить мину, потом рванул из салона монтировку, пробовал сбить ею, ничего не получилось, да в него еще и был произведен выстрел из СВД — снайперской винтовки Драгунова, — это потом и по гильзе на крыше соседнего дома, и по пулькам, которые выковыряли из сгоревшего остова машины, определили. В это время дали зеленый свет, все машины из первого и четвертого рядов рванули вперед, машины слева, справа, сзади и спереди машины Свиридова, оставленные без водителей, перекрыли свиридовской машине варианты. И тут ее рвануло. Из машины не выйти, кто не был уничтожен взрывом, тот сгорел заживо.

— Взрыв направленный?

— Фактически да. Свиридова на заднем сиденье размазало на молекулы. Сидевших рядом разорвало на крупные куски. Водитель, смертельно раненный, сгорел, а охранник, который выскакивал из салона и пытался сбить мину, как я докладывал, потерял руку и ногу, но остался жив. Такая вот арифметика, Борис Михалыч.

— Так. С этим понятно. Чай еще будешь? Мариночка, — Кардашов нажал на письменном столе кнопку связи с секретарем, — сваргань нам, пожалуйста, еще по стаканчику, с лимоном.

Помолчали, поговорили о каких-то пустяках.

— Как дочь? — спросил питерский прокурор.

— Все бы хорошо, одно плохо — рано или поздно приходится отдавать свою любимую доченьку какому-то постороннему мужику.

— Был бы человек хороший.

— А какой бы хороший ни был, все равно — чужой. Жалко.

— А ты прими зятя к себе, вот и будет дочь на глазах.

— Она свободы хочет. Скопили мы с женой денег, купим им однокомнатный кооператив. Только вот на кооператив скопили, а на мебель нет. Пустовато у них на первых порах будет.

— Что, вопрос решенный?

— Ты насчет замужества дочери?

— Да вопросы кадровых перестановок последнего времени обсуждать неохота.

— Решенный: парень неплохой. А все равно отдавать жалко.

Марина внесла два стакана горячего чая с лимоном. Вышла.

— Что с киллером-взрывником? Знал, что он камикадзе?

— Не все просто. Догадывался, что его могут уничтожить. Но надеялся, что уйдет. Получит крупную сумму за акцию, и растворится, как говорится, в бескрайних просторах Санкт-Петербурга. Город у нас старый, столько в «бандитском Петербурге» закрытых «малин»....

— Ты рассказывай все, что знаешь....

— Киллер с крыши, который стрелял в охранника Свиридова, прицельно бил и по киллеру. Есть такие показания, причем многократно проверенные разными экспертизами. Был прицельный огонь на поражение. Но киллер-взрывник был в бронежилете. Получил легкое ранение руки, прошел перекресток, сел в машину, припаркованную впереди перекрестка метрах в двадцати, вписался в левый ряд и уехал. Пока объявили операцию «перехват», его и след простыл.

— Машину?..

— Машину, конечно, нашли — в трех кварталах. Взяли все следки, какие могли, запаховые пробы, «пальчики». Но «пальчики» надо сравнить с другими, а нам не с чем. Запаховые пробы храним, но они пока ничего не дали. Собачки-то сразу след взяли, довели через сквозной двор до параллельной улицы, там и потеряли. Там его другая машина ждала. Нет следа, Борис Михалыч, нет.

— В таких случаях, сам знаешь, группировка, организовавшая акцию, обязательно не только постарается киллера-шестерку убрать, но и территорию зачистить. Была зачистка?

— Была. В суматохе, неизбежной в такой ситуации, как бы милиция хорошо ни действовала, люфт для чистильщика всегда есть. Опять же собрали наши следователи весь полезный материал — со слов многочисленных зевак, свидетелей, жильцов соседнего дома. Вот что вышло: есть основания полагать, что работала бригада чистильщиков: под видом милиционера один чистильщик попытался собрать пульки и исчезнуть. И то и другое ему удалось. Он же проверил, все ли пассажиры погибли. Охранника Свиридова, с оторванными рукой и ногой, посчитал не жильцом, тело его осмотрел, но физического воздействия оказать не пытался. Хорошо, на месте оказался настоящий врач, наложил жгуты из поясных ремней, и, хотя противошоковых препаратов у него с собой не было, он фактически спас охранника с травматической ампутацией от смерти: оттащил в сторону, прыснул в рот сосудорасширяющее средство — сам оказался сердечным больным — «Изокет аэрозоль», предотвратил сердечный спазм. А тут и «скорая» подошла, раненого увезли. Кстати......

— Ну, что кстати? Договаривай.

— Есть показания, что «скорых» было две. Первая увезла раненого и, как нам известно, доставила его на операционный стол, парня спасли, хотя и останется глубоким инвалидом. Но была и вторая.

— Что значит «вторая»? Четыре однозначных трупа — это не на «скорой» увозить, на «труповозке». Может, не разобрались?

— Не может. Проверили: по вызову пришла одна «законная» машина.

— А вторая?

— На второй прибыли врач и два санитара, в повязках на лицах, осмотрели место происшествия, трупы, машину, было такое впечатление, что прибыли за раненным.

— Интересно. Что-то уж больно крупномасштабная операция получается. О чем это говорит?

— О том, что организация, стремившаяся устранить Свиридова, хотела действовать наверняка.

— Все равно, очень уж масштабно.... Это говорит о том, что и организация сама масштабная. Привыкли все операции с размахом проводить, с максимальной зачисткой, так что обычных рэкетиров тут, как сам понимаешь, искать не стоит. Нужно искать организацию.... По ней есть зацепки?

— Как ни странно, есть. Я ведь в том же направлении думал. В Парголово, в офисе Свиридова, в то же утро был убит охранник, вскрыта решетка на первом этаже, на окне кабинета Свиридова, и вынесены малый сейф с документами и компьютер.

— Компьютер-то зачем?

— В компьютере было кое-что, более ценное, чем содержимое сейфа, если речь идет о крупной организации.

— Что же это?

— База данных на все спортивные команды «Спартака», на Клуб «Спартак», на Международный Фонд «Спартак», адреса, телефоны, в том числе мобильные, всех игроков, тренеров, их родственников, данные медицинских карт всех спортсменов и — вот тут, возможно, зарыта собака — все данные о готовящихся трансферах. А это очень, очень закрытая в спортивном мире информация, с указанием сумм.

— Кого же это все может заинтересовать?

— Прежде всего, клуб, а скорее, как ты говоришь, организацию, которая заинтересована в проигрыше футбольного «Спартака». Мы проанализировали ситуацию с другими спартаковскими командами — хоккейной, баскетбольной, волейбольной, ватерпольной, гандбольной, входящими в Клуб. Нигде нет выхода на такие большие деньги, как в «ЕвроТОТО». А в этом турнире принимает участие московский футбольный Клуб «Спартак». Ставки там чрезвычайно высоки....

— Я знаю. Мы тут с Егором Патрикеевым уже просчитывали всякие криминальные варианты, которые возникают в связи с этим турниром. Похоже, в ближайшие месяцы прибавится работы и у МВД, и у ФСБ, и у нас.

— Это в том случае, если «Спартак» не проиграет в ближайших матчах. Там ведь, насколько я помню, олимпийская система с выбыванием, встречи — по жребию. Фальсификация при жребии невозможна, но можно подкупить судей, создать ситуацию на матче, когда результаты будут аннулированы, или, как в данном случае, лишить команду комфортного места для тренировок и полноценной релаксации. К этому добавь базу данных, похищенную в Парголово. Можно заранее узнать, кого из зарубежных классных футболистов «Спартак» намерен заполучить в ближайшее время, и подгадать так, что спартаковцы, в расчете на «молодую кровь», уже отдадут кого-то из своих классных игроков, например, как поговаривают, Тихонова, а взамен не смогут получить того, на кого рассчитывали. Например, если бы успели «перехватить» Маркао, возможно, матчи последних двух месяцев складывались бы иначе.

— Согласен. Что же касается организации, то есть следочки...

— Нy так не томи душу, выкладывай.

— Случилась вещь, крайне редкая в таких ситуациях: мы вышли на след киллера, который работал по целям с крыши. Он заблаговременно, за двое суток до акции, снял квартиру на верхнем этаже здания возле перекрестка. Отработал — хотя и не совсем удачно, «снял» первым же выстрелом охранника, помешал ему сбросить мину, но не сумел достать пулей киллера-взрывника. После акции зачистил место, но бросил там снайперскую винтовку Драгунова....

— А что зачистил-то?

— "Пальчики" убрал спецсоставом, даже запахи перекрыл спецспреем.

— Профессионал?

— Уверен. Именно поэтому и согласился сотрудничать.

— Не понял?

— Мы вышли на него по логике: рассудили, что мог быть такой вариант, когда киллер сбрасывает оружие, но уходит не через подъезд и двор, что все опасно, ибо есть возможность идентифицировать человека, стрелявшего минуту назад, в толпе других людей — имеется такая аппаратура. Он не стал рисковать и нырнул в квартиру. Хотел отсидеться всего-то пару часов. Полагал, что за это время мы не выйдем на квартиру, снятую совсем недавно. А у нас компьютерщики тоже не ленивые, просчитали варианты и вышли. Угро и группа быстрого реагирования СОБРа взяли тепленького, даже не отстреливался. И сумели мои ребята поймать «момент истины» — раскололся, паршивец, дал признательные показания, — благо приперли вещдоками и блиц-пробами на его глазах. У нас сейчас идентификационные пробы запахов делают на глазах изумленных преступников. Доказали. И вышли. На кого бы ты подумал?

— Даже гадать не буду.

— На Славу Меншикова, по кликухе Меньшой, одного из королей питерского блатного дна.

— Как Станиславский говорил: не верю.

— И я бы не поверил. Взяли Славика, отправили в СИЗО. Но не учли длинные руки истинных заказчиков преступления и посадили в общую камеру. Прикинули, что вора в законе никто там не тронет. А он ночью «повесился».

— Не сам, конечно.

— Не сам. А и не докажешь.

— И что же, потеряли следки?

— Повезло. Чистильщики от заказчиков оказались менее расторопны, чем мы. Славик повесился ночью, а утром к нему домой звонок, к его сожительнице Анне Ивановне Замышонок: дескать, уважаемая Анна Ивановна, на ваш валютный счет пришла платежка на 50 тысяч американских долларов, дескать, от кого, за что — не наше дело, но поскольку вы лично просили сразу вам сообщить о факте перевода на ваш счет, то мы и сообщаем, поскольку вы теперь у нас клиентка из самых престижных. Mы бы вам советовали перевести эти деньги на новый цифровой счет, на него больше процентов идет, и налоговая инспекция не вмешивается.

— А вы догадались там в квартире, где жила «машка» Меньшого оставить не просто группу, а и включающую женщину?

— Да, слава Богу, у нас в прокуратуре женщин и умных и пригожих хватает.

— Что же дальше?

— А дальше — наша сотрудница тут же отправилась с любовницей Меньшикова и по горячим следам выяснила, от кого платежка.

— От кого же?

— Так сразу и не ответишь. Проследили мы, воспользовавшись помощью наших зарубежных коллег, — пришлось, минуя Интерпол, выйти на прямую на полицию Чехии, Лихтенштейна, Андорры и Парижа, — проследили деньги через все промежуточные стадии и офшорные банки.

— И кто в сухом остатке?

— Вы сильно удивитесь. Парижская фирма «Диамант». Крупнейший в Европе картель по производству и продаже драгкамней и драгоценностей. Глава фирмы...

— Барон де Понсе.... Знаю. Хорошо сработали.

— Кто, мы?

— Вы, конечно. А вот Барончик как раз ошибся. Ну, да это не первая его ошибка в этой операции. Пока счет — в нашу пользу. Хотя потери велики и непоправимы. Ну что ж, теперь все стало значительно яснее. Спасибо, Петрович. На войне как на войне. И следующий выстрел за нами.

ГЛАВА 2

УБИЙСТВО В «СУЛТАН-САРАЕ»

...В дверь купе постучали.

Поль мгновенно выхватил из кармана куртки прибор «сквозного видения», позволявший определить сквозь предметное пространство примерное количество людей. Получив этот прибор, закамуфлированный под портсигар с зажигалкой, Верду сам проверил его: сквозь двери комнаты или лифта точно определял, сколько за ней людей — 1, 2, 3, 4...

Сейчас за дверью было от 3 до 5 человек. Значит — это не проводник.

Сунув «портсигар» в карман, сержант одним движением руки открыл бутылку минеральной воды, наклонил перстень к горлышку и нажатием кнопки сбросил в воду крохотную дозу яда, действующего мгновенно. Подумав, открыл и вторую бутылку итальянской минералки, всыпал туда такую же дозу и тщательно закрыл пробку. Он не первый год был на нелегальной работе в системе Барончика, и у него давно развилась звериная чуткость на опасность. В Африке было иначе — там он слышал, чувствовал врага и стрелял на опережение. В каменных джунглях европейских городов, где приходилось выполнять самые деликатные поручения, выработалась иная реакция: ощущение близкой опасности и быстрое принятие решения. И решением было, как правило, в отличие от военных условий Центральной Африки, не бросаться в погоню, подобно ягуару, а приготовиться к неожиданному прыжку, подобно тигру.

Поль выждал мгновение, небрежно растянул галстук, зевнул и медленно открыл дверь.

Как он и предполагал, это были полицейские. Двое в форме и один в штатском. То, что один в штатском, это плохо. Это уже не перестраховочная проверка документов. Это не ошибка. Пришли за ним.

«Где прокол? — мучительно думал Поль. — С самолетом все должно пройти гладко. Следов нет. С гостиничным кельнером? Ну, возможно, и наследил».

— Извините, сеньор, в поезде произошла кража. Надеюсь, вы будете столь любезны, что дадите нам возможность проверить ваши документы и вещи.

— Разумеется, — ответил Верду и подумал, что при кражах такие повальные «шмоны» не устраивают, да и по осторожным взглядам карабинеров он понял, что относятся они к нему совсем не как к пассажиру, вещи которого проверяют наравне со всеми.

— Ваши документы, пожалуйста. И еще раз извините за беспокойство.

Итальянец в штатском, плотный лысоватый шатен, уверенно державшийся мужчина лет 45, был безукоризненно вежлив. Но Поль заметил: пока он рассматривал документы пассажира отдельного купе, оба карабинера не спускали рук с кобур. Верду еще усмехнулся: «Карабинеры, где же ваши карабины». Но, хотя они и были насторожены, страха в их черных как маслины глазах не было, и, похоже, с оружием они обращаться умели.

— Вы Поль Маше, коммивояжер из Парижа?

— Да, в документах сказано, что я Поль Маше, а в специальной водительской карте, что я коммивояжер; судя по месту выдачи документов, можно предположить, что из Парижа. Что еще вы хотели бы знать? В конце концов, не нужно быть ни Эркюлем Пуаро, ни комиссаром Мегрэ, чтобы прийти к этим выводам.

— Более того, — ухмыльнулся полицейский в штатском, — не нужно быть инспектором Дерриком, чтобы догадаться, что в Риме вы останавливались в пансионе сеньора Луиджи Орсини...

— Это имеет какое-то отношение к краже в поезде?

— Это имеет отношение к последствиям вашего пребывания в пансионе.

— У сеньора Орсини остались ко мне претензии?

— Вы будете удивлены, но да.

— Неужели имущественные? — усмехнулся сержант. — Я оставил хорошие чаевые.

— О да. Вполне достаточные, чтобы оплатить установку нового стекла в вашем номере.

— Когда я уезжал, стекло было цело, и это мог бы подтвердить коридорный.

— Это не смог подтвердить пансионный бармен, выполнявший и обязанности коридорного, и носильщика, юный Пьетро.

— Почему же он отказался сказать правду?

— Он вообще не смог сказать ни слова. Мертвые не умеют говорить.

— Сожалею, но что случилось с юношей?

— Вам ли не знать, сеньор?! Не берусь судить, что произошло в номере. О мертвых, как говорили древние римляне, аут бене, аут нихил — либо хорошо, либо ничего. Может быть, он запросил слишком большие чаевые, или отказал вам в сексуальных домогательствах, или украл у вас какую вещицу, а вы человек, судя по всему, самолюбивый, могли и превысить нормы наказания за мелкую провинность.... Но факт остается фактом. Пьетро мертв.

— Боже мой, но при чем тут я?

— Он, судя по данным экспертизы, был буквально выброшен из окна. И, как утверждают специалисты по баллистике, этот «выстрел» был произведен кем-то посторонним. По словам медэксперта, смерть наступила в то время, когда вы еще находились в отеле.

— Ну, бросьте, нет еще такой судмедэкспертизы, которая с точностью до минуты определила бы смерть. Я мог покинуть номер, а он, скажем, неосторожно повернулся в узком пространстве и просто выпал из окна.

— Эксперты утверждают, что его выбросили. И у меня как у следователя нет оснований им не верить.

— А, так вы — следователь, и вас интересует не кража несессера в поезде, а смерть Пьетро?

— Я думаю, теперь всякие «легенды» уже излишни. В ваших интересах, если наш разговор будет открытым и искренним.

— Итак, после моего отъезда из окна моего номера выпал бармен и носильщик нашего маленького пансиона по имени Пьетро?

— Вы правильно реконструируете события, за одним исключением, — я настаиваю, что он выпал тогда, когда вы еще находились в номере. И выпал не без вашей помощи.

— Аргументы?

— В глазу покойного судмедэксперт обнаружил мелкие осколки стекла....

— Что неудивительно, если учесть, что он, возможно, почувствовал себя дурно: вещи я снес вниз сам, он остался убирать номер, нагнулся, собирая белье, потерял сознание, мало ли что с сосудами бывает, — неловко повернулся и, сбив оконную раму, разбив стекло, выпал во двор.... Возможно?

— Это было бы возможно, если бы эксперты не утверждали, что осколки в глазу юноши — не от оконного стекла, а от стекла его очков.

— Трудно приготовить яичницу, не разбив яйца, — хмыкнул Верду, — извините за шутливое cpавнение, но упасть с такой высоты и не разбить очки невозможно.

— Эксперты утверждают, что юноша умер не от падения.

— А, так я и предполагал: какие-то затруднения с сосудами.

— У него действительно возникли затруднения с сосудами, выражаясь вашим языком. Но по другому сценарию. Он, должно быть, что-то увидел или услышал, чего ему видеть и слышать не полагалось. Вы в моих глазах, сеньор Маше, представляетесь достаточно таинственным господином. Мы сделали экспресс-запрос в Интерпол, послали факсом ваши «пальчики». И оказалось, что у вас такой послужной список...... Словом, моя версия имеет право на жизнь. Скорее всего, потому, что юноша стал свидетелем в драме, где он не был запланирован драматургом, он был приговорен. И вы его ударили основанием правой ладони в нос...

— С чего, черт возьми, вы все это решили?! Скажете, и на носу остались мои отпечатки?

— Скажу. Не отпечатки рисунка кожи на ваших пальцах, — такие отпечатки мы легко нашли в номере и в ванной комнате. А на носу юноши остался отпечаток... вашего фирменного удара. Как нам сообщили из штаб-квартиры Интерпола в Лионе, у вас, когда вы в юности были известным марсельским хулиганом, и потом, когда служили в Иностранном легионе в Центральной Африке, был фирменный удар: не кулаком, не ребром ладони по шее, а основанием ладони по носу. Руки у вас всегда были накачанные. И после такого удара хрящи носа буквально вдавливались в носоглотку, перебивая кровеносные сосуды, перекрывая дыхательное горло....

— Какие-то сказки вы тут рассказываете, — с кривой улыбкой пробормотал Поль, в то же время хладнокровно рассуждая про себя: «Они уже с полчаса ведут беседу в купе, до ближайшей станции еще часа полтора. Жара. Если они захотят пить, дело сделано, если нет, то через час будет тоннель, свет гаснет на несколько мгновений, пока врубят аварийное освещение, с тремя он легко справится, справлялся и с большим количеством противников».

— Вот копия справки, представленной судмедэкспертом. Вот подтверждение патологоанатома.

— Никогда не предполагал, что медлительные в деле итальянцы умеют так быстро работать.

— Это медлительность пантеры перед броском, — довольно ухмыльнулся следователь. — Вы, французы, всегда нас недооценивали.

— Похоже на то, — сделав вид, что смущен и приперт к стенке, согласился Поль.

— За что вы его убили?

— Я его не убивал.

— Мы за короткий промежуток времени успели собрать достаточно много свидетельских показаний и вещдоков. Сопротивляться бессмысленно. А сотрудничество со следствием зачтется.

— Я готов сотрудничать со следствием. Более того, даже хотел бы предложить вам выпить глоток-другой минеральной воды. Не кривитесь, вода местная, итальянская.

— Это вы, французы, терпеть не можете ничего иностранного. Мы люди более широких убеждений, — самодовольно улыбнулся следователь и уже собрался было налить себе в чистый (чистоту он проверил и визуально и белоснежным носовым платком) стакан воды из открытой бутылки, но, беспокойно глянув в лицо Поля, попытавшись прочесть его тайные мысли, в последний момент передумал, отставил начатую бутылку в сторону, еще раз подозрительно посмотрел на сержанта и, открыв лежащим на столике ключом пробку, налил себе пузырящейся прозрачной минералки из второй бутылки.

Беспокойство при этом с лица не сошло, он скользнул глазами по лицам карабинеров, увидел страстное желание присоединиться к нему и приказал:

— Оденьте на подозреваемого наручники и присоединяйтесь. Субъект он опасный. И, хотя инкриминируемое ему преступление еще не доказано, и преступником его признает лишь римский суд, но, судя по тому досье, что прислало на него Бюро из Лиона, личность он весьма и весьма искушенная.

Карабинеры завели руки Верду за спину и надели наручники. После чего спокойно уселись напротив, вытянули усталые ноги и с удовольствием сделали пару больших глотков не успевшей еще остыть воды.

— Пейте и вы, — милостиво согласился следователь.

— Ну уж нет, после всего сказанного... я действительно начинаю думать, что мои соотечественники правы, предпочитая, по крайней мере, свои вина и свою минеральную воду. Кстати, вы хоть раз в жизни пробовали «Виши»?

— "Виши"? — следователь на мгновение задумался, было такое впечатление, что простой вопрос поставил его в тупик, как если бы Поль попросил его назвать годы жизни королевы Марго или точный адрес винного погребка мадам Рошаль на рю де Маркизетт.

Яд уже начал действовать. Глаза всех трех итальянцев подернулись некоей мечтательной дымкой и закатились, движение крови по артериям и венам становилось все медленнее и медленнее. Проникнув в кровь, препарат настолько быстро замедлил ее движение по сосудам, сделал ее столь вязкой и густой, что сердце уже не справлялось с перекачкой этого густого сиропа, кислород вместе со свежей кровью уже не поступал в нужном количестве в мозг, сознание становилось пульсирующим, пока не пропало совсем. А с ним и жизнь.

— Одно хорошо, смерть была безболезненной, — усмехнулся сержант.

Однако надо было действовать. Препарат, к сожалению, имел один недостаток: хоть и был без вкуса и запаха, действовал быстро и незаметно, но следы его достаточно долго оставались в организме.

Надо было уходить.

Вывернув гибкое еще тело так, что кисти рук снова оказались на коленях, а не на пояснице, Поль нашел ключи от наручников на поясе одного из карабинеров. Несколько мгновений виртуозной работы, и наручники расстались с усталыми запястьями.

— Ишь ты... Через Интерпол они все узнали. И как быстро! Недаром босс говорит: «Кто владеет информацией, владеет всем».

Сержант открыл окно. До тоннеля оставалось еще минут пятнадцать ходу. Поезд войдет в тоннель без него. Его задача: подняться на гору, сквозь которую прорезан тоннель, выйти на автомобильную дорогу, захватить машину и уйти. В конце концов, преодолеть итало-французскую границу не представляло труда. Даже при том, что итальянцы могли выставить специально для него кордон. Он оставит машину километров за пять. И уйдет через горы. Слава Богу, выносливость есть. Через три-четыре часа он уже будет там, на родине.

Верду усадил мертвых «поудобнее». Сам не знал, почему это сделал. Тот факт, что после его ухода их найдут и объявят тревогу, ничего не меняло в его сценарии. Может быть, потому он это сделал, что всегда работал один, без чистильщика, и привык «зачищать» место акции даже внешне.

— Чтоб все было аккуратно, — сказал сам себе Поль. И добавил: — Это ж надо, как они меня быстро вычислили! Сплошная кибернетика, черт бы ее побрал! Похоже, таким, как я, на смену идет новое поколение.

ГЛАВА 3

ЛАЗЕР ПРОТИВ ЛАЗАРЯ

Кофе, несмотря на опущенные в него три кусочка сахара, явно горчил.

— Уж не отравить ли вы меня решили, Лазарь Моисеевич? — кокетливо рассмеялась, обнажив белоснежные зубы и сделав вид, что набрасывает на обнаженные плечи (а на самом деле еще более их раскрывая) черно-красную шаль, спросила Наталья Ивановна Романченко.

— До смерти — никогда, — отшутился невысокого роста, стройный, как испанский идальго, черноволосый господин лет сорока.

Впрочем, и его невысокий рост, и подчеркнутая смокингом стройная фигура не были заметны на первый взгляд, поскольку заместитель директора Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Лазарь Моисеевич Каменецкий, как и его визави, дама в вечернем платье с ниткой фальшивого, но очень хорошего жемчуга на полной белой шее, сидели друг против друга в глубоких старинных креслах.

— Это как это, как это? — сделала вид, что заинтересовалась, директор Музея изобразительного искусства Республики Карелия Наталья Ивановна Романченко.

— Я имею в виду, что... ну, предположим, был бы я этаким искусителем, дамским соблазнителем, мог бы добавить вам снотворного и, так сказать, покуситься на девичью честь.

— Полноте, друг мой, о чем вы? Я уж пять лет замужем...

— За знаменитым драматургом и историком, который, кажется, немного меньше вас ростом.

— Вы правы. Он примерно вашего роста. Так же умен, обаятелен, талантлив.

— Ах, льстите, ах, льстите, Натали...

— Никогда — это мое кредо. Никогда не говорю мужчинам неправды.... Лучше горькую правду, чем сладкую ложь.

— А как же так? Вы в Петрозаводске, он — в Москве....

— Прекрасно уживаемся. Когда у двух доминирующих в стае особей нет совместного ведения хозяйства, это, не поверите, необычайно укрепляет семью. Да и частенько удается приехать в Москву. А муж часто бывает в Карелии. Он обожает нашу древнюю живопись.

Прием по поводу презентации новой книги доктора искусствоведения Егора Патрикеева «От Рублева до Врубеля. От Дюрера до Дали», посвященной истории русской и западноевропейской живописи разных эпох, закончился довольно поздно. Был понедельник. В музее — выходной. Для посетителей. А так музей и в свои выходные работал — проводились экспертизы, стучали на машинках и всматривались в экраны компьютеров (в зависимости от информационной продвинутости) научные сотрудники, устраивались презентации.

Когда гости разошлись, заместитель директора Музея имени Пушкина и директор Карельского музея остались в большом кабинете, заставленном старинной мебелью, стеллажами с уникальными альбомами, вдвоем.

Каменецкому всегда нравилась эта роскошная, рослая, красивая, скрыто эротичная женщина. И потому, что ему вообще нравились такие женщины, и потому, что она в самом деле была чудо как хороша в свои тридцать пять.

И он ей нравился. И потому, что она любила мужчин чуть ниже себя ростом, натянутых как струна, нервных и страстных. И потому, что новый заместитель директора был окружен славой одного из лучших в мире знатоков искусства Северного Возрождения, романтической популярностью у московских любительниц и профессионалок от искусства.

— Почему вашего мужа не было на сегодняшней презентации, Натали?

— Дело в том, что у них с Егором Федоровичем давняя взаимная неприязнь.

— Что так? Не в вас ли источник вражды двух выдающихся людей?

— Увы...! Я здесь ни при чем.

— Почему «увы»? Вы поклонница Патрикеева?

— Нет, для меня он слишком высок — метр восемьдесят.

— Ха-ха, у вас отличный вкус...

— Дело в том, что, если Эрик, кроме драматургии, занимается еще и историей России, то и Патрикеев, кроме того, что доктор искусствоведения и генерал от прокуратуры, тоже занимается историей России, и частенько их интересы к той или иной эпохе совпадают. И тогда... Не было случая, чтобы совпали их оценки тех или иных исторических деятелей, чтобы корреспондировались их взгляды на развитие исторических событий. Они корректно раскланиваются при встрече, но даже руки друг другу не подают.

— Какое счастье, что существует плюрализм мнений! В результате выигрывает третий, то есть я. Наконец-то мы вдвоем, вечер, тишина....

— Увы, он ждет в машине, припаркованной напротив музея....

— Так там парковка запрещена!

— Он у меня достаточно богатый человек.

— Это не в укор мне, «бедному»?

— Ах, мой друг, неужели вы думаете, что, оставшись наедине с мужчиной, я заранее не поинтересовалась, сколько он зарабатывает за год?

— И сколько же я «зарабатываю»? — рассмеялся Каменецкий.

— Книгами — немного, в музее — копейки. Но вы считаетесь одним из ведущих московских экспертов. И в этом качестве ваш годовой заработок оценивается специалистами в 60 тысяч долларов.

— Надеюсь, специалисты эти — не из налоговой инспекции?

— Нет, это мои друзья. В свое время они оценивали наши иконы, когда мы готовили первую выставку «Живопись Карелии» в Финляндии.

— Ну, коли разговор вошел в профессиональное русло, вернемся в нашим «баранам».

— Скорее, к «золотым тельцам», к денежным эквивалентам двух выдающихся творений человеческих рук, которыми мы решили наконец обменяться.

— Ну, вы понимаете, Натали, что даже при наличии официальных оценок экспертов, говорить о каком-то равенстве, паритете очень сложно.

— Слава Богу, Лазарь Моисеевич, «живые» деньги в нашем договоре и не фигурируют. Нам важно договориться, что сумма страховки будет равной.

— Я уверен, что с этими работами ничего не случится. Их повезут под надежной охраной в специальных автомобилях до вокзалов, там их, опять же под надежной охраной, в отдельных купе, привезут на поездах — одну в Москву, другую в Петрозаводск. Там работы встретят, опять же с вооруженной охраной, и в специальных машинах отвезут в музеи: шансов у похитителей в дороге практически нет.

— Но и во время экспонирования, — мы договорились, что не будем экономить на охранных системах: металлическая плюс лазерная решетка, постоянные охранники круглые сутки, система в нашем музее обновлена — прямая связь с местным отделением милиции, которое в двух кварталах от музея. Кстати, и само Министерство внутренних дел в двух кварталах. Да я сама буду спать на рогожке возле картины, если понадобится!

— Ну, вас-то от поклонников никакая охрана ни спасет!

— Как и вас никакие лазеры не удержат.

— Лазер Лазарю глаз не выклюет, — рассмеялся Каменецкий.

Он взял в левую руку один слайд со стола, в правую — второй, словно бы, все еще не решаясь сделать выбор, всмотрелся в них, пользуясь удачно падающим светом старинного светильника.

Один слайд был сделан с иконы «Чудо Георгия о змие» ХVI века из Петрозаводского музея изобразительных искусств, второй — с картины Лукаса Кранаха Старшего из коллекции Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве.

Каменецкий вставил слайды в два аппарата и воспроизвел цветные изображения уникальных работ на двух висевших на книжном стеллаже экранах.

Святой Георгий в темных одеждах, золоченой кольчуге, с развевающимся красным плащом сидел на белоснежном коне. Конь поднял копыто, готовясь опустить его на пасть поверженного змия. Но в этом уже не было необходимости, — копье Святого Георгия пронзило горло змия. Святой был написан на ярко-желтом фоне, что считалось приемом уникальным, почти не встречавшимся в мировой иконографии.

— Большая работа, 215 на 103, — задумчиво заметил Каменецкий.

— И ваша работа — примерно такого же размера. Я вообще считаю, что для Выставки одной картины нужно брать большие работы. Плюс какие-то икебаны. фон.... Экспозиция займет часть зала, так чтобы было удобно продумать движение посетителей к работе и от нее. У нас в музее анфилада залов позволяет сделать такой интерьер.

— А у нас это совпадет с экспозицией деревянной скульптуры, большая икона Святого Георгия окажется в центре и не будет иметь цветовых конкурентов.

— "Чудо Георгия о змие" конкурентов не боится, — с гордостью заметила Наталья Романченко.

— Откуда она?

— Из часовни в селе Коккосерви Пудожского района.

— В этом районе я бывал — на Колгострове, лет пятнадцать назад, молод был, романтичен. Мы там с одной девушкой жили на острове рядом с Ильинским погостом и знаменитым монастырем. А икону эту видел у вас в музее мельком.

— Хороша?

— Хороша. Ее Юрий Жариков реставрировал?

— Да. Наша экспедиция вывезла икону в середине 60-х годов. А реставрировали ее уже в Государственном русском музее Жариков, Перцев и Ярыгин.

— Имена... для тех, кто понимает.

— С определенной долей допуска можно предположить, что автор иконы, выдающийся мастер «северного письма», жил в одно время с гением Северного Возрождения Лукасом Кранахом Старшим.

— Икона датируется началом ХVI века, а картина Кранаха «Венера и амур» более точно — 1509 годом. Но в общем — допущение в пределах правил.

— Наша икона уникальна и по колориту, и по размерам, и по композиции.

— А наш Кранах — это первое из известных нам в немецкой живописи изображение обнаженной женской натуры. И в творчестве Кранаха — это первая Венера.

— Красивая фигура...

— Чем-то вашу напоминает! — не удержался от комплимента Каменецкий.

— Нy, вы меня еще обнаженной не видели,... — кокетливо улыбнулась Наталья Ивановна.

— Ловлю на слове «еще». Домыслил, — рассмеялся Каменецкий.

— У вас с Кранахом вкусы общие — любите рослых женщин?

— "Венера" Кранаха не просто рослая, какая грудь, плечи, лоно....

— Ну-ну, мы отвлеклись немного.

— Если вам угодно вести профессиональный разговор, не сбиваясь на светскую беседу, вот вам вопрос: что общего у Кранаха и мастера «Чуда Георгия о змие»?

— Кроме эпохи?

— Кроме.

— Теряюсь в догадках. Нам ведь о карельском иконописце ничего не известно. Доказали, что «школа» местная, что картина не привезена ни из Москвы, ни из Ярославля, ни с Соловков, своя. И все.

— А змий?

— Что, змий?

— Змий у них — общий.

— Не поняла....

— Шучу, конечно. Но вот такая любопытная общая деталь: на иконе вашего мастера один из персонажей — змий, а Лукас Кранах как раз в год написания этой картины, — он служил тогда у курфюрста Саксонского в Виттенберге, — получил как придворный живописец дворянское достоинство и личный герб....

— Неужели змия?!

— Да, крылатого змия в короне. Так что он мог бы изобразить свой дворянский герб где-нибудь внизу картины. И тогда мы вообще с вами менялись бы на время своими змеюками. И был бы на картине изображен Амур, поражающий стрелами змия... Вещь, впрочем, совершенно невозможная по канонам европейской живописи того времени. Впрочем, герб Кранаха изображался начиная с 1509 года на всех его картинах.

— А на этой не вижу....

— Вы кто по образованию? — поинтересовался Каменецкий.

— Филолог.

— У вас другое зрение. Видите, как бы случайно прилепился к влажному красочному покрову листочек бумаги?

— Как настоящий...

— Этот прием иллюзорного правдоподобия, как и вообще композицию с обнаженной женской фигурой на темном фоне, Кранах заимствовал у Дюре. Но я сейчас не о том. На листочке — инициалы "L" и "C", дата и герб Кранаха с крошечным змием. Так что — меняемся нашими «гадами».

— Нам осталось оговорить сумму взаимной страховки, время экспонирования, вставить цифры в текст договора и подписать его, — подытожила Романченко.

— Я полагаю, месяц достаточно. Учитывая, что у вас в это время много туристов, надеюсь, вам удастся окупить расходы?

— Придется, иначе с меня наш президент штаны снимет.

— Это было бы интересное развитие событий. Но не буду углубляться в тему, боясь показаться назойливым до поры до времени.

— А сумма страховки, исходя из изученных мной прецедентов, один миллион?

— Кранах стоит значительно больше...

— Святой Георгий — вообще бесценное сокровище нашего народа. Мы же говорим об отвлеченных суммах. В европейской практике — сумма реальная.

— Ну что ж... Жаль расставаться с обнаженной Венерой. Но у меня есть шанс получить через месяц две.

— Если с Кранахом хоть что-то случится, в страховку включаю себя!

— Тогда вы станете самой дорогой женщиной в мире!

— Мне нравится этот титул. Но не такой ценой.

И они поставили свои подписи на договоре...

Выставка одной картины в Петрозаводске стала событием года. Питерцы, которые могли бы, коли так заинтересовались работой Кранаха, посмотреть ее и в Москве, валом валили из Санкт-Петербурга. «Карел-тур» организовал на этот месяц два специальных тура — на теплоходе, с заходом в Кижи и на Валаам, и осмотром Выставки одной картины в музее Петрозаводска, и железнодорожный — поездом до Петрозаводска, в день приезда — осмотр музея, поклон Кранаху Старшему и неделя пребывания на скалистом берегу лесного озера в Косаме.

Официально билет на выставку стоил два доллара, то есть около 60 рублей. Но в кассе билеты были проданы на месяц вперед. Однако у памятника С.М. Кирову их можно было купить за 10 долларов, то есть уже за 300 рублей. При этом гостям из других городов и сел торговцы билетами бесплатно устраивали шоу — водили гостя вокруг памятника Кирову до тех пор, пока изумленному путешественнику не являлся возбужденный фаллос вождя. Рука пламенного большевика, показывающая перстом в богатые ценными рудами земли Карелии, при определенном ракурсе являла публике вид интимного органа.

Убедившись в постоянной революционной готовности вождя, гости столицы Карелии шли в стоявший тут же на площади музей и, пройдя медленной очередью по залам, застывали на несколько секунд перед Выставкой одной картины. Работа Кранаха Старшего была отделена от остальной части экспозиции толстыми стальными решетками и множеством датчиков, пульсирующих красными и синими огоньками.

Многие устало вздыхали перед картиной, не в силах освободиться от таинственной магнетической очаровательности нагой богини. И, постояв столько, сколько позволяла охрана, двигались дальше, скользя взглядом по картинам Маковского, Куинджи, Айвазовского и Брюллова.

Но картины были — либо репликами, либо копиями, либо эскизами и этюдами кисти самих знаменитых русских художников. И не могли идти в сравнение с работой Лукаса Кранаха Старшего.

При всей целомудренности облика обнаженной Венеры, в самой живописи Кранаха, в его манере, в томительном — вдруг — проявлении нагого золотистого женского тела из темноты фона была такая эротичность, что даже картины местных художников — страстного, размашистого Михаила Юфы, тонкой, стремительно-сексуальной Тамары Юфы, строго-бесстыдного Юрия Черныха, сексуально-неопределенного Георгия Стройка, хулигански размытой манеры Алексея Авдышева — казались написанными людьми без пола.

В первый же день работы музей посетило около тысячи человек. Для небольшого (размещенного в старом двухэтажном доме, некогда принадлежавшем мужской гимназии, потом Дворцу пионеров) провинциального музея это был невиданный рекорд. Полагали, что вся интеллигенция столицы Карелии уже «отметилась»: четыре театра, симфонический оркестр, радио и телевидение, четыре газеты, два университета и два института, музыкальное училище и филиал питерской консерватории.

Однако на следующий день, вдохновленные своей профессурой, пошли студенты. Хотя цены кусались.

Студенты шли два дня.

На третий день пошли школьники, хотя сэкономленными на мороженом деньгами тут было не обойтись. Билеты в кассе кончились.

Самое интересное случилось потом: пошли безработные рабочие закрытых предприятий, школьные учителя и врачи. Романченко была в шоке.

— Откуда у них деньги? — удивилась она, выдавая очередную партию билетов подпольным торговцам, которые тут же убегали к памятнику Кирова, где билеты шли как семечки — по 15 и даже 20 долларов. Но брали pyблями. Рублями сдавали и дежурившему для порядка у памятника старшему лейтенанту милиции. В город пришел праздник.

Праздник продолжался ровно неделю.

В понедельник музей был выходной.

В это день «на халяву» посмотреть «голую Венеру» пришло все местное начальство во главе с мэром города. Невысокого росточка, крепкий, в сопровождении четырех охранников мэр медленно прошелся по залам и, остановившись перед «Венерой и амуром» Лукаса Кранаха, веско заметил:

— Что время с людями делает! Помельчали бабы, помельчали.

И уехал на дачу.

После него пошли чиновники помельче.

Президент Республики Карелия все это время заседал в Совете Федерации и картину не видел. Вернулся во вторник и, будучи человеком внутренне воспитанным и демократичным, приехав на площадь Кирова, встал в общую очередь. Весть о том, что сам Катанандов стоит в очереди, быстро облетела алчущих прикоснуться к прекрасному, и очередь из вежливости пошла быстрее. Так что президент не успел даже замерзнуть. Но имидж его в народе сильно подрос.

А в среду утром, когда Наталья Романченко, как всегда, первой пришла в музей, по-хозяйски прошлась по залам, выглянула в окно, одобрительно отметила вновь выстроившуюся змейкой к музыкально-драматическому театру очередь, и прошла в последний зал, ее ждало очень сильное разочарование. С трудом его можно было сравнить с тем разочарованием, которое она испытала в юности, когда молодой красивый лейтенант, уехав к месту назначения, так больше и не появился, и не написал с места дислокации своей части. Его звали Витя.

Знаменитой картины великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего «Венера и Амур» не было!

На месте были толстые решетки, по словам инженеров с Онежского тракторного завода, не поддающиеся распилу.

На месте были датчики, установленные охранной фирмой «Ребус», которые гарантировали, что лазерная система защиты не может быть отключена «по определению». На месте был даже вооруженный автоматическим оружием и рацией охранник фирмы «Ребус». Ребус, однако, заключался в том, что охранник сладко спал, положив русую кудрявую голову на колено деревянной русалки работы местного скульптора Геннадия Лакинена, у входа в зал.

Все картины в зале были на своих местах.

Кроме заключенной за тюремную решетку работы Кранаха.

Вначале раздался безумный крик Натальи Романченко, а уже потом — дикий вой включенной ею сирены тревоги.

Однако объявленная через пять минут министром внутренних дел республики Александром Истоминым операция «перехват» ничего не дала. Истомин был настоящим профессионалом, к тому же человеком, как и многие другие министры, честолюбивым и гордым. Он просто не мог допустить, чтобы в республике, где он родился, вырос и дорос до министра, могло случиться такое ЧП.

Самолеты из Петрозаводска давно не летали из-за дороговизны билетов. Но на всякий случай военная тревога была объявлена на военном аэродроме «Бесовец». Хотя и военные самолеты из-за отсутствия керосина давно не летали. Были перекрыты: выход из Онежской губы в Онежское озеро, все шоссейные дороги из Петрозаводска на север к Мурманску, на юг — к Ленинграду-Петербургу, на восток — к Архангельску и на запад — к финской границе.

Граница была перекрыта наглухо. Мышь не проскочит.

Проверялись даже поезда, уже ушедшие от станции Петрозаводск на север и юг, и автотранспорт на дорогах соседних областей. Командир вертолетного полка, мобилизовав все резервы горючего, поднял свои «стрекозы» в воздух для барражирования над шоссейными дорогам, идущими от столицы Карелии к финской границе.

Александр Истомин и новый энергичный прокурор Карелии Владимир Рогов вышли каждый по своим каналам на соответствующие структуры соседней дружественной страны.

Особенно тщательно обыскивали иномарки на дорогах и внешне интеллигентных людей — в поездах, машинах, на границе. Шмонали большие чемоданы, а в особых случаях делали и личный досмотр.

А в это время картина Лукаса Кранаха уже подъезжала к городу Москве, тщательно свернутая трубочкой, упакованная в старую клеенку и сунутая вместе со спиннингом в рваный парусиновой чехол. Она лежала на самой верхней, третьей, полке общего вагона поезда Мурманск — Москва, за спиной небритого, плохо одетого гражданина, сильно пахнущего фальшивой водкой и луком.

Однако гражданин, пахнущий плохой водкой и луком, лишь делал вид, что спит.

А перед глазами у него проносилась минувшая ночь.

Он довольно усмехался небритым подбородком и заросшими седым жестким волосом щеками, и видел все в подробностях...

Как он приехал в Петрозаводск в двухместном «СВ» фирменного поезда «Карелия», как вышел на привокзальную площадь, легко нашел такси, без звука выложил просимые 50 рублей за то, что наглый водитель провез его три квартала до местной гостиницы «Северная», получил ключи от заказанного заранее номера, предъявил фальшивый, но очень хорошей работы паспорт на имя Валерия Анатольевича Тольского, предупредил, что, когда завтра приедет супруга — Анна Митрофановна Цунская, ей нужно без споров отдать ключ, если мужа не будет в номере. Этот хорошо одетый и прямо держащийся господин лет 50 легко поднял чемодан желтой свиной кожи и поднялся к себе в номер....

Спящий или делающий вид, что спит, небритый господин в поезде Мурманск — Москва как бы видел себя со стороны.

Вот он поднялся в номер, разделся, принял душ, побрился, натер докрасна сильное лицо французским одеколоном, сдернул покрывало с одной из постелей, вторая предназначалась мифической Анне Цунской, и, натянув нежную, ласковую байковую пижаму, нырнул под одеяло.

Он всегда плохо спал в поездах...

Будильник он не включал. Всегда пользовался внутренними часами.

В 19:00 господин Тольский проснулся, снова принял душ, на этот раз холодный, докрасна отдраил себя жестким гостиничным полотенцем и спустился в ресторан.

Перед операциями он всегда плотно ел.

Из отеля он вышел в той одежде, в которой приехал — короткой черной кожаной куртке «Хьюго Босс», черных джинсах, мокасинах на толстой подошве и в черном берете, скрывавшем его седые виски.

Выйдя из отеля, он свернул налево, прошел по бывшей улице Энгельса и, уже пройдя по ней, задумался: а может, названия и не меняли с тех пор, как лет двадцать назад он был здесь, тогда еще с совсем мирной задачей: друзья вытащили на рыбалку, говорили, на Онеге чудо: сиг идет....

Улица имени Карла Маркса, однако, оказалась переименованной в дореволюционную Мариинскую. По ней господин Тольский и дошел до площади Кирова. Площадь, правда, тоже стала называться иначе — Театральной (на нее выходили четыре театра), но памятник Кирову с вытянутой вниз рукой стоял на месте, как и двадцать лет назад.

На ceвepe рано темнеет. В восемь вечера идентифицировать себя на местности можно было только благодаря фонарям, расточительно украшавшим Театральную площадь.

Площадь в этот час была пуста: публика уже заполнила залы трех театров. Четвертый — Финский — давно был на ремонте. Жилых домов на самой площади не было. В Музее, работавшем до 19:00, погас свет. Светилось только окошко на втором этаже, в зале, где демонстрировалась картина Лукаса Кранаха. Но как раз она-то и интересовала гостя карельской столицы.

За Кранаха ему обещали 50 тысяч долларов. Но в Москве. А до Белокаменной еще добраться нужно.

Как, впрочем, и до картины.

Господин Тольский сделал небольшой полукруг по площади, от музыкально-драматического театра вернулся на угол площади и втекающей в нее улицы Куйбышева. Тот факт, что ни Киров, ни Куйбышев никогда, в отличие от него, не бывали в Карелии, для него лично ничего не менял.

Гость Карелии вошел в квартал муниципальных домов со стороны улицы Куйбышева, прошел вдоль углового дома, сориентировался по просвету между домами и понял, что он уже во дворе музея.

Окна на втором этаже все так же гостеприимно и тепло светились. Снизу был даже виден фрагмент люстры. Охраны во дворе не было. Господин Тольский выждал — не проявится ли она. Нет, не проявилась. Слава Богу, не было и собак, которые могли бы поднять шум, почуяв чужого. Ближайшие жилые дома находились метрах в 50 от музея. Он подошел к пожарной лестнице, подпрыгнул и ухватился за нижнее звено. Подтянулся на руках, порадовавшись, что все еще в хорошей форме. Поднялся на крышу. Спуститься с крыши к чердачному окну, выходившему во двор, было уже труднее. Но он справился и с этим.

На чердаке, куда он попал, осторожно отключив сигнализацию, вынув стекла и соскользнув в пахнущую опилками, гипсом, мышами и старой ветошью нутро, господин Тольский расстегнул куртку, достал фонарик, вставил его тонкую рукоятку в рот, а освободившимися руками легко справился с сигнализацией на двери, ведущей с чердака на второй этаж музея.

После чего опять же без особого труда перекусил мощными ножницами (они были укреплены у него на спине и еле умещались в пространстве между шеей и воротником и полами куртки) стальные решетки. Отсутствие замков не смутило его. Администрация явно перестраховалась и заварила решетку, отделявшую чердак от второго этажа. Замок можно открыть подобрав ключи или отмычкой, тут же был расчет на то, что вор, даже обманув все охранные датчики, столкнется с непреодолимой преградой — заваренной решеткой, упадет перед ней на колени и разрыдается, тут его и возьмут.

Господин Тольский усмехнулся, сунул ножницы в специальные петли в куртке и спустился, преодолев три пролета лестницы, на второй этаж музея.

Прислушался.

Гулко пробили старинные часы на первом этаже, как раз под ним, возле основания парадной лестницы. Он глянул на светящийся циферблат своих — было ровно 19:30. Самое время.

Бесшумно ступая, гость прошел по залу современных карельских художников. Перед одной картиной работы Владимира Иваненко невольно остановился. Даже дрожь пробрала. На него с большого портрета смотрело до боли знакомое лицо полковника Егора Патрикеева из Генеральной прокуратуры. Судьба их пока не сводила, слава Богу, но господин Тольский знал полковника как начальника Отдела специальных операций, который занимался расследованием преступлений, связанных с кражей произведений искусств и драгоценностей.

Поежившись, он прочитал бирочку под картиной: «Портрет историка». В центре композиции сидел в кресле мужик в годах с короткой седой бородкой, листал толстую книгу, за ним стоял мраморный бюст какого-то древнеримского философа, должно быть, или историка. Во взгляде Егора Патрикеева явно читался вопрос. Словно он спрашивал: «И на хрена ты сюда приперся, Паша? Все-то я про тебя знаю, и то, что с драгоценностей ты перешел на картины, что „взял“ уже три провинциальных музея — это точно, следки оставил, а подозреваю, что и еще пять — почерк твой. Мы с тобой, Паша, еще не знакомы. Но непременно познакомимся, и я тебе обещаю, Паша, что у тебя будет немало лет, чтобы вспоминать приятственность этого знакомства. Опомнись, Паша, быстро уходи отсюда. Даже если ты украдешь картину, я все равно найду вас — и ее и тебя».

Господин Тольский поежился, с трудом оторвал глаза от портрета и на цыпочках бесшумно прошел в зал карельской современной скульптуры. Там, прислонившись головой к хвосту деревянной бабы работы местного скульптора Гены Ланкинена, дремал красивый русый мужик лет тридцати.

«Извини, брат», — мысленно сказал Паша и, отвернувшись в сторону, чтобы не дышать, брызнул в лицо парню аэрозоль. Средство странно повлияло на спящего: он вдруг открыл глаза, вместо того чтобы тут же начать спать еще крепче, удивленно уставился на него, открыл еще и рот, долго собирался, наконец громко чихнул, но тут же снова закрыл глаза и погрузился в глубокий сладкий сон.

Паша-Тольский прошел в торец последнего зала.

Увидев решетку, попробовал «взять» ее своими могучими ножницами, но это оказалось совершенно невозможно. По определению. С таким же успехом можно было попробовать из рогатки сбить реактивный самолет.

С уважением постучал по легированной стали: умеют у нас делать, когда хотят.

Достав из кармана куртки небольшой приборчик размером с электробритву, приставил его к электронным датчикам, и веселые огоньки погасли.

Включив другой такой же по размеру приборчик, но с темным экранчиком, Паша направил его на картину.

Тут же стали видны вертикальные красные полосы.

Лазерные лучи делали бессмысленной любую попытку подобраться к картине. Казалось бы, поскольку невозможно преодолеть решетки, во второй линии защиты не было смысла. Но он-то знал, что смысл есть.

— Против лома нет приема? — спросил господин Тольский у печального Амура, готовившегося выстрелить в него из лука.

Решетка его не смущала. Как, впрочем, и вертикальные лазерные лучи — хуже было бы, если бы лучи были горизонтальные. Тогда уж и неизвестно, что бы пришлось придумывать. А так...

Паша повесил на шнурке на грудь прибор, делавший лазерные лучи видимыми человеческим глазом и достал из внутренностей все той же вместительной кожаной куртки «Хьюго Босс» — странное сооружение на длинных, метра полтора, ручках. Ручки были складные, и в походном положении из-под куртки не выглядывали.

«Хорошо, что бронированное стекло не поставили. Тогда бы потруднее было. А так — ловкость рук, и никакого мошенничества».

Он разложил ручки странного сооружения, похожего на ножницы для резания веток на деревьях. Но не таких, как в России, а таких, как в странах более жаркого климата. Впервые он увидел, как такими ножницами срезают ветви пальм в Турции. Это даже не ножницы, а нож с пилообразным лезвием, приводимый в движение, однако, не одной pyкой, а двумя, как у ножниц.

Паша просунул ножницы между стальными решетками, осторожно, стараясь не дышать, подвел нож к верхнему краю картины, кажется, ему удавалось совершать нужные по амплитуде движения, не касаясь красных линий лазерного луча, ошибись он на сантиметр, и такая тут круговерть начнется, — лишь бы ноги унести. Не до Венеры будет.

Он провел ножом-пилой сверху донизу. Потом такую же линию разреза сделал справа. Картина теперь держалась только на верхнем и нижнем поле.

Срезать их было чрезвычайно трудно, учитывая вертикальные полосы лазерного луча. Приходилось идти пунктиром, разрезая пространство, оказавшееся между лучами. Одно утешение, что лучи лазера были очень тонки. Руки налились свинцом. Просто удержать на расстоянии нож с рукоятками было нелегко, а тут еще и резать нужно.

«С пальмовыми ветками-то турок в „Султан-сарае“ справлялся куда сноровистее», — усмехнулся про себя господин Тольский.

Наконец эта часть работы была закончена. Он сложил ножницы, убрал их в петлю на внутренней части куртки. Отдышался. Достал из паза в подкладке «Хьюго Босса» перископный крючок. Вытянул его, получилась стальная пика длиной около двух метров с крючком-захватом на конце. После трех резких движений верхняя часть холста отошла от подрамника и, придерживаемая его двухметровым сооружением, медленно, как юбка с приготовившейся к любви женщины, сползла к подножию картины. Операцию пришлось повторить, только еще более осторожно, чтобы оторвать полотно от нижней части подрамника.

Теперь оставалось самое сложное. Нужно было вытянуть бессильно сложившийся грудой у подножия рамы холст между красными вертикалями лазерного луча. Понимая, что неизбежно при этом поранит полотно, он скрутил его на расстоянии в емкую кучку и, все-таки не задев красные лучи, вытянул комок полотна на свободное место между рамой и стальной решеткой. Вытянуть же холст сквозь стальную решетку было делом двух-трех минут. Паша очень старался действовать аккуратно, пытаясь нанести минимальные повреждения ценному полотну.

Расправил холст. Вблизи рослая дородная Венера казалась не менее привлекательной, чем на расстоянии полутора метров, и еще более нагой, поскольку наслаждаться ее теплым, золотистым телом теперь можно было без решеток. Однако взгляд Амура вблизи показался Паше еще более подозрительным. Он подмигнул Амуру, и между ними, казалось, установился нейтралитет.

Зная немецкий, он легко перевел надпись на верхней части холста, у самого среза:

Всеми силами гони соблазны Купидона,

Чтобы твоей слепой душой не овладела Венера.

Господин Тольский усмехнулся: в картине, аккуратно собранной в трубку, у Купидона не было возможности сразить его стрелой. Что же касается соблазнов, то для него был один большой соблазн — заработать за сутки 50 тысяч долларов.

Покидая гостеприимный музей, господин Тольский как добропорядочный гражданин снова включил отключенную на время операции систему охраны.

...Теперь он лежал и дремал на второй полке общего вагона поезда Мурманск — Мocквa, почему-то будучи полностью уверен, что операция «Венера с Амуром» закончилась благополучно. Оставалось передать «спиннинг» прямо на площади трех вокзалов курьеру и ждать гонорара. Если только не попробовать сыграть свою игру. Ну, да до Москвы еще пять часов езды. Он успеет обо всем подумать.

ГЛАВА 4

УБИЙСТВО В «СУЛТАН-САРАЕ». ПРОДОЛЖЕНИЕ

— Нам на смену идет другое поколение. Не знаю, порадует вас это или огорчит. Я знаю, что в этом зале сидят выдающиеся сыщики, талантливые следователи прокуратуры. И конечно же все вы знакомы с новейшими достижениями криминалистики, умело пользуетесь при раскрытии преступлений данными баллистической, судебно-медицинской, генетической и других эспертиз. Но я имею в виду другое...

Инспектор германского отделения Интерпола, или точнее Центрального бюро Интерпола по Германии — Гюнтер Гроссе, высокий, статный блондин с ровным косым пробором в золотистых волосах, поймав восхищенные взгляды дам-криминалисток в зале, инстинктивно развернул мощные плечи, одернул серый с красной искоркой пиджак и продолжил:

— Я имею в виду достижения электроники.

Следующие полчаса он демонстрировал присутствующим в вильнюсском отеле «Драугисте» (название отеля в переводе — «Дружба» — как нельзя лучше соответствовало настроению, царящему на международном совещании работников правоохранительных органов Центральной и Восточной Европы) новейшее оборудование для прослушивания, подглядывания, проверки документов, определения запаховой идентификации и т.д.

Каждый прибор демонстрировался двумя дюжими сотрудниками, причем один каждый раз был интерполовец, второй — сотрудник полиции или прокуратуры одной из стран региона. Каждый прибор после демонстрации тут же, в зале, на глазах публики и генерального инспектора наглухо закрывался в массивном сейфе, а сам инспектор, повернувшись спиной к публике, устанавливал шифры, после чего те же сотрудники увозили установленный на колесах сейф в подсобное помещение, охраняемое взводом вильнюсской полиции.

Предосторожности не были излишни. Криминальный мир Европы проявлял к совещанию повышенный интерес. Службы безопасности страны зафиксировали, в основном благодаря внедренным в уголовные круги своим агентам, проникновение в Литву «посланцев» оргпреступных группировок России, Украины, Белоруссии, стран Балтии, Средней Азии, Кавказа и Закавказья, а также Польши, Румынии и Болгарии. Предполагалось, что список стран неполный. Об истинном же количестве заброшенных в Литву «засланных казачков» можно было только догадываться.

Охотились не за аппаратурой подслушивания и подглядывания.

Главный приз для оргпреступной группировки, которая сумела бы проникнуть достаточно далеко, был ноутбук доктора Гюнтера Гросса, содержащий информационное досье на все правоохранительные органы Европы, полицию и милицию, органы государственной безопасности, структуры налоговой полиции и главное — досье и формы контактов с системами агентов, внедренных в криминальные сферы всех стран Европы.

Бандиты континента охотились за базой данных стукачей, чтобы уничтожить эту заразу в своей среде.

Но не меньших денег стоило и досье на действующих и находящихся в резерве офицеров правоохранительных органов европейских стран.

Сам кейс с ноутбуком стоил всего 3250 баксов, и его можно было купить в любом специализированном магазине Вильнюса.

Содержимое же ноутбука оценивалось знатоками в 500 миллионов долларов. Как произошла утечка информации (из Франкфурта или непосредственно из штаб-квартиры Интерпола в Лионе) о том, что генеральные инспектора по уставу организации возят повсюду с собой информационное досье на сотрудников правоохранительных органов и скрытую агентуру стран, подписавших договоры с Интерполом о сотрудничестве, — до сих пор неизвестно. Но факт остается фактом. Информация распространилась по континенту в течение суток, и в Вильнюс ринулись десятки искателей приключений, надеявшихся заработать свои 500 миллионов, завладев базой и продав ее той или иной мафиозной структуре.

Генеральные инспектора обязаны были возить, естественно, в сопровождении надежной охраны, такие чемоданчики повсюду, как президенты великих держав свои ядерные чемоданчики.

В любой момент мог возникнуть прецедент, случай, ситуация, когда от генерального инспектора могла потребоваться информация для принятия срочного решения. И он мог, находясь в любом уголке мира, тотчас выйти на связь с нужным человеком, получить необходимую информацию, дать нужные поручения.

Интерпол работал как часы. Сбоев у него не бывало.

О том, что у генерального инспектора был с собой и второй ноутбук, в Вильнюсе знали всего трое. Конечно, если не считать самого Гюнтера Гроссе и его ближайших сотрудников. В нем хранилось информационное досье на 367 тысяч наиболее опасных преступников, орудующих в странах Европы и объединенных в организованные преступные группировки. Там были отдельные досье на этнические группировки — афганскую и чеченскую, азербайджанскую и еврейскую, польскую и грузинскую. Там же были досье на банды, состоящие только из женщин, только из глухонемых, только из «голубых». Там было самое большое в мире досье на организованную цыганскую мафию, опутавшую своими шупальцами не только Европу, но и Азию, и Южную Америку. Там были наборы полной информации о «послах» мафии в правоохранительных органах — агентах, внедренных в эти органы оргпреступными группировками. Там были и особо ценные досье — на людей в правительственных кругах стран Европы, купленных криминалитетом.

Это досье оценивалось в 750 миллионов долларов США.

И тут была одна деликатная деталь. Если информацией из первого ноутбука Интерпол, как правило, делился по запросам правоохранительных органов Европы, предоставляя персональные сведения или используя их, получив поручение от полиции той или иной страны, то базой данных второго ноутбука Интерпол не делился ни с кем. Ее словно бы и не существовало. Потому что слишком велика была цена сведений о коррупционерах в высших эшелонах власти.

Тремя людьми, которые знали о наличии второго кейса с ноутбуком, содержащим сверхсекретное досье на европейскую мафию и ее секретных агентов, были:

1) выпускница Вильнюсской консерватории Рената Мелькайте, 27 лет;

2) глава картеля в Париже Иса Назимов, 47 лет;

3) известный автогонщик Юри Сюленис, литовец, вернувшийся из России после создания независимого литовского государства, не знавший литовского, но в силу своих спортивных талантов, мужского обаяния и умения заводить нужные знакомства уже получивший паспорт гражданина Литвы.

Юри Сюленис по кличке Князь (кличку он получил еще в России и не собирался от нее отказываться; под этой кличкой, кстати, его знали еще по России некоторые литовские авторитеты, что в значительной степени позволило ему сразу после переезда завести нужные знакомства в полиции и банковских кругах) обладал удивительными способностями к языкам. Свободно владея немецким и английским, он прилично, хотя и с акцентом, говорил по-французски. И уже через три месяца после переезда на историческую родину стал неплохо изъясняться на родном языке, хотя произношение еще было твердым. Но вот что значит, родной язык! Юри пришелся по душе многим. Мужчины считали за честь выпить с недавним победителем ралли Вильнюс — Тарту кружку пива, а девушки... Нужно было совсем ничего не понимать в мужчинах, чтобы не заметить его волевое, скуластое лицо, каштановые волосы, горящие карие глаза, заглядывающие в самую глубину девичьей души, и главное — его атлетической фигуры.

Рената заметила.

Не могла не заметить.

В кафе «Чюрленис», где на стенах висели репродукции картин великого литовца и по вечерам Рената Мелькайте играла опусы Чюрлениса, Юрий появился дня за три до описываемых событий.

Выпил пару кружек темного пива, — больше себе не позволял, несмотря на уговоры приятелей, — автогонщик должен быть всегда в форме. Но не ушел, когда друзья стали звать его посетить еще какой-то рыбный ресторанчик и отведать жареной форели. Все ушли, а он остался и весь вечер слушал Чюрлениса, Баха, Моцарта, Листа, Шопена, Шуберта — в исполнении Ренаты.

Когда около десяти вечера в кафе забрела девушка, торговавшая розами на длинных ножках, каждая ценой в доллар-полтора в пересчете с лит, он купил весь букет, долларов на двести, и преподнес Ренате после окончания ее выступления.

Как-то так естественно вышло, что по окончании выступления она присела за его столик поблагодарить за чудесные цветы. Он заказал бутылку отличного «Мозельского». Потом вторую...

Как Рената оказалась в объятиях Князя в собственной постели, она не помнила, зато на всю оставшуюся жизнь запомнила, что это значит — раствориться в сильном мужском теле. Ни до Князя, ни после него у нее не было и не будет такого мужчины. Сказать, что это было всепоглощающее счастье, значит все-таки ничего не сказать.

Утром Юрий лежал обнаженный в постели, поставив бокал с «Бордо» на обнаженную волосатую грудь, а обнаженная Рената играла ему на скрипке все, что он заказывал. У него был неплохой вкус. А Рената была в ударе. Дивная ночь, дивный вечер, дивное утро.

К сожалению, когда прошли утро и день, должна была, как в сказке, закончиться и их любовь.

— Извини, милый, ты можешь остаться здесь, а можешь прийти поздно вечером, мне же нужно на службу.

— Какую службу? — удивился Князь. — Ты начинаешь играть в «Чюрленисе» в девять, а сейчас только четыре.

— А ты знаешь, сколько платит владелец кафе за три часа вечерней работы выпускнице Вильнюсской консерватории?

— Долларов сто, я полагаю, — ответил Князь, прихлебывая «Бордо».

— А десять не хочешь? Двадцать дней в месяц. Выходит 200 долларов. Не такие уж большие деньги. А мне еще старикам помогать приходится.

— Ты еще где-то подрабатываешь? — равнодушно спросил Князь.

— А тебя это не удивляет?

— В России, откуда я приехал, все работают на двух-трех работах. Это считается нормальным. Ты преподаешь?

— За это тоже мало платят. Нет, я работаю уборщицей.

— Уборщицей?! — удивился Князь. — Где же такое «золотое» место, где уборщицам платят больше, чем скрипачкам?

— Во многих ресторанах, кафе, барах платят больше. Кстати, я бы могла без отрыва от производства, как в старину говорили, убирать в кафе «Чюрленис». Но тогда трудно унять в груди чувство унижения. Это невыносимо — играть Баха, Листа, а потом, сняв вечернее платье, натягивать на себя джинсовый комбинезон и убирать объедки и окурки. Я работаю в отеле.

— Психологически я тебя понимаю. И все же... Ты убираешь большое помещение, устаешь физически и потом — три часа играть...

— Физически трудно. А психологически — легче. Я словно выпрямляюсь в течение дня. Кстати, мои старики проработали всю жизнь на заводе, и я бы, скорее всего, туда пошла, если бы не открывшиеся в детстве способности. Можно сколько угодно ругать советские времена, но способная девочка из бедной рабочей семьи смогла окончить музыкальное училище и консерваторию... Ну да ладно. Раз свобода и независимость, то в этом тоже есть своя прелесть. Денег только нет.

— И ты, отработав в отеле...

— И я, отработав в отеле в хирургических перчатках, не замарав, но натрудив руки, принимаю там же, в отеле, душ, переодеваюсь и еду в своей машине, купленной на таким образом честно заработанные деньги, в кафе «Чюрленис», там ужинаю и три часа играю. Репертуар у меня классический. «Мурку» или «Лесоповал» не заказывают, так что у меня каждый вечер — концерт. Это хорошо, потому что с концертами по Европе мне ездить никто не предлагает.

— Нужен блат, случай?

— Да... Но, честно говоря, я знаю свое место. Для концертной деятельности и талант нужен побольше, и кураж. А куража у меня уже не осталось. Слишком долго ждала я своей судьбы. И концерта в зале Консерватории, и тебя...

— Обо мне мы еще поговорим. А пока... Я обязательно постараюсь что-либо для тебя сделать. Хорошо? Ты идешь в отель, и мы встречаемся в кафе в десять вечера.

— Почему не в девять?

— У меня есть еще кое-какие обязательства.

— Ах, не говори мне об обязательствах! Если бы не они, вся моя жизнь могла бы сложиться иначе, — отмахнулась Рената.

— Ты о чем?

— Как-нибудь в другой раз. А может — и никогда. У каждого из нас могут быть свои тайны?

— Могут, конечно, — ответил, усмехнувшись, Князь и, забрав из тонких ладоней Ренаты скрипку, сильно прижал ее стройное, прохладное тело к себе. — У каждого могут быть свои тайны. Но не возбраняется иметь и хотя бы одну общую.

...Через час Рената уехала в отель «Драугисте» дежурить в качестве уборщицы в конференц-зале во время большой конференции, а Юрий, сев в скоростной красный «ягуар», умчался по своим делам.

...Зал отеля «Драугисте» был переполнен. Соблюдалась строжайшая секретность. Секьюрити работали в режиме повышенной бдительности.

— Итак, господа, — закончил свое выступление в первой части повестки дня генеральный инспектор по региону Гюнтер Грассе, — тот, кто владеет информацией, владеет всем. Сегодня, благодаря реализованной программе «Система», каждый сотрудник правоохранительной структуры любой из стран континента, подписавшей договор с Интерполом, может в считанные доли секунды найти коллегу на расстоянии сотен километров и, напрямую связавшись с ним, попросить помощи. Можно выйти на штаб-квартиру Интерпола в Лионе и запросить нужную информацию или оперативно направить по факсу поручение о задержании или прослушивании, отслеживании преступника, совершившего преступление в вашей стране и оказавшегося по данным агентуры в другой. Мы опутали весь криминальный мир Европы своей сетью — мышь не проскочит! — весело рассмеялся инспектор. — И помните: мы — единая семья, и каждый из нас всегда готов прийти на помощь друг другу. Пройдет немного времени, и такая база данных, — инспектор отключил экран ноутбука, на котором демонстрировал с кафедры залу вбрасываемую на дисплей информацию, — которая сейчас умещается в этом маленьком кейсе, будет у каждого полицейского, занимающегося борьбой с оргпреступными группировками.

Инспектор закрыл кейс с мини-компьютером, установил шифр, пристегнул ручку одного кейса наручниками к своей руке, второго — к скобе на кафедре.

— А сейчас — обеденный перерыв на час. Приятного всем аппетита!

Провожаемый слушателями, задававшими на ходу вопросы, Гюнтер Грассе покинул зал конференции. Вслед за ним через две двери в передней и задней части зала рассосались и слушатели. Хотя в ресторане уже были накрыты столики и мест должно было хватить на всех, следовало поспешить, чтобы выбрать места поудобнее и оказаться в компании старых друзей.

Зал опустел в течение пяти-шести минут.

В углу зала, возле кафедры, остался дежурить один охранник.

Прошло еще минут пять.

В конференц-зал вошла высокая стройная девушка в джинсовом комбинезоне, синей джинсовой косынке, с большим пластмассовым ведром и маленьким пылесосом. Под правой рукой у нее была зажата швабра, а на левом плече висел хобот пылесоса.

Охранник, дремавший возле кафедры, поднял на нее усталые глаза. Уборщица как уборщица. По правилам отеля, на верхнем карманчике комбинезона у нее была закреплена карта-пропуск. Охранник автоматически взглянул на пропуск — фотография соответствовала личности. Значит все в пределах правил. И парень задремал дальше. Время от времени он открывал глаза и наблюдал за девушкой. Она аккуратно, быстро и четко прошлась мокрой шваброй по крашеному полу. Поставила швабру возле кафедры, прислонив ее к доске, на которой инспектор писал мелом схемы взаимодействия, и, включив в розетку возле доски пылесос, стала собирать пыль с кафедры. Под гул пылесоса охранник опять задремал.

Зафиксировав момент, когда он закрыл глаза, девушка приставила крохотный, не больше спичечного коробка, приборчик с магнитом к механизму шифров кейса, лежавшего на кафедре. В крохотном окошке прибора через долю секунды появились цифры: «3456».

Девушка оглянулась на охранника. Он дремал.

Набрав полученную комбинацию, она придержала крышку кейса, попытавшуюся стремительно открыться. В результате девушка не дала ей встать перпендикулярно, что вызвало бы громкий щелчок. Быстро вынув из кейса небольшой по величине ноутбук, она заменила его толстой книгой популярного писателя Эдуардаса Просецкиса «Как стать счастливым на своей даче» и медленно, стараясь избежать громкого щелчка, опустила крышку. Замок сработал.

Охранник пошевелился и открыл глаза. Первое ощущение, он не дремал, а следил за ней сквозь прищуренные веки. В глазах его была настороженность. Но это был просто годами выработанный прием демонстрации своей профессиональной готовности. Однако глаза он не закрывал, а следил за уборщицей равнодушным, но настороженным взглядом.

Вынутый из кейса ноутбук стоимостью около миллиарда долларов спокойно лежал на кафедре. И взять его на глазах охранника представлялось вещью совершенно невозможной. Рассчитав, что за бордюром кафедры охранник, сидящий метрах в трех на стуле, не видит вынутого из кейса ноутбука, девушка стала стремительно стирать записи мелом на доске, как бы нечаянно при этом уронив швабру, приставленную за минуту до этого к доске. Швабра грохнулась прямо на охранника, и он невольно отвернул голову, уходя от столкновения.

Сокрушенно и недовольно покачав головой, парень нагнулся почти автоматически, чтобы поднять упавший рядом с ним предмет.

Этих секунд Ренате (а кому же еще?) оказалось достаточно, чтобы схватить ноутбук и сунуть его в большое пластиковое ведро, наполненное мыльным раствором.

Когда охранник поднял голову и протянул симпатичной уборщице упавшую швабру, операция «Ноутбук» была завершена.

Рената успела выйти из зала заседаний отеля «Драугисте», когда Гюнтер Грассе, благодушно настроенный после обеда, уже шел по крытым мягкими коврами коридорам в сторону конференц-зала, окруженный коллегами из разных стран.

Отключив наручники, он «припарковал» кейс с мини-компьютером, содержащим базу данных правоохранительных структур, снова к круглой стальной скобе на кафедре. Его глаза на минуту задержались на другом наручнике, который в его отсутствие держал «на привязи» второй мини-компьютер, содержащий базу данных на криминальный мир Европы. Первый неофициально считался наиболее ценным, потому по инструкции все интерполовцы на выезде держали его при себе.

«Хотя, черт побери, — подумал Гюнтер, — если разобраться, вторая база данных имеет куда большую ценность. Ведь в ней все тайные агенты мафии. Если бы одна оргпреступная группировка, — думал комиссар Грассе, — вдруг вступила в непримиримую войну с другой, то за этот кейс с ноутбуком, хранящим уникальную информацию, не моргнув, отдала бы целое состояние. Слава Богу, что здесь она недоступна мафии».

— Итак, господа, продолжим тему, — громко обратился он к собравшимся коллегам. — Во второй части лекции я хотел бы остановиться на проблеме «чистые руки» — проблеме, связанной с коррупцией в правоохранительных органах...

Тем временем Рената переоделась в тесном закутке, где хранились уборочные средства и техника. Потом бережно достала из пластикового ведра ноутбук, протерла его сухой тряпкой, завернула в белую бумагу и прикрыла огромной обложкой фундаментального исследования Людмилы Конюховой «Мой дачный участок», сунула получившийся в результате «объект» в открытый пластиковый пакет и направилась к выходу из отеля.

На выходе всех входящих и выходящих проверяли, заставляя пройти сквозь поставленные на день конференции ворота, привезенные таможенниками из аэропорта. К слову, местные авторитеты, знавшие о конференции, предлагали свои «ворота», — у каждого сейчас стоят такие в загородных домах, но вильнюсская полиция, организатор международной конференции, от услуг потенциальных клиентов отказалась. Поскольку приборчик, данный ей курьером, Рената предусмотрительно оставила в своей каморке (кончится конференция, пройдет ажиотаж, и она спокойно вынесет его, — он тоже стоил больших денег), то фонили в воротах только ключи от квартиры. Она показала их симпатичному полицейскому, улыбнулась чуть устало и спустилась по крутой лестнице на мостовую.

Времени до начала ее выступления оставалось совсем немного. Дома Рената сунула ноутбук в старый желтый портфель из искусственной кожи, приняла душ, выпила холодный кофе с молоком из кружки с изображением синагоги, которую презентовал ей какой-то знакомый антисемит, и, заперев дверь на оба внушительных замка, умчалась по пахнувшей кислой капустой и котами лестнице, оставляя за собой облачко душистой женственности и аромат хороших французских духов.

Как только она села в машину и исчезла за углом дома, в подъезд зашел высокий мужчина лет 30-40. Его мощные плечи, обтянутые тонкой тканью светлой нарядной куртки, играючи приняли на себя весьма сильный удар подпружиненной двери подъезда, да так, что она застонала.

Неизвестный поднялся на нужный ему этаж на лифте. Подойдя к двери Ренаты, он открыл ключом один замок, потом, после небольшой заминки, и второй. В квартире неизвестный визитер не стал зажигать свет, а достал из кармана куртки фонарик с тонкой рукояткой, сунул его в рот, а руки использовал для быстрого и бесшумного обыска: кухня, прихожая, спальня, комод, тумбочка под телевизором. Со второго захода он обнаружил под ворохом постельного белья в шкафу желтый портфель из искусственной кожи и выложил из него на тахту ноутбук. Затем включил компьютер, дождался загрузки системы, вставил в щель «вертушки» извлеченный из кармана лазерный диск и запустил программу быстрого копирования жесткого диска. Через пару минут неизвестный визитер вынул заполненный информацией диск из ноутбука, бережно уложил его в пластиковый футляр с замшевым конвертом внутри, не торопясь, вернул на место компьютер и портфель и покинул пустую квартиру.

...За столиком кафе «Чюрленис» Князь появился ровно в 9:30 вечера. И не один. По договоренности с владельцем кафе, с которым его вчера познакомила Рената, он пришел со своими друзьями из Москвы — знаменитой русской певицей Надеждой Красной и ее мужем, тоже известным пианистом и импресарио Вадимом Федорцевым.

Когда Надежда пела «Аве Мария», зал кафе, в котором не смолкал тихий гомон даже во время выступлений самых знаменитых музыкантов, замер. В такой же мертвой тишине были прослушаны и песни Шуберта в исполнении русской певицы. Естественно, что эта тишина по окончании каждого номера взрывалась бурей аплодисментов. Тихие, малотемпераментные литовцы неожиданно устроили заезжей московской гостье такие овации, что в кафе вскоре стали появляться случайные прохожие и жители соседних домов, заинтересовавшиеся необычным шумом. К концу выступления певицы зал был полон настолько, что невозможно было поднести бокал вина к губам — локти сидящих были плотно прижаты к телу....

...Князь был доволен: ему удалось уговорить Вадима Федорцева организовать турне Ренаты с концертом из произведений литовских композиторов по странам СНГ и «ближнего зарубежья».

На этот раз Князь, проводив Ренату, с грустью сообщил ей, что не сможет остаться: через час — его поезд на Варшаву, где его ждут неотложные дела. Но такой вариант расставания устраивал и Ренату. Парень ей очень понравился, но сегодня у нее уже была запланирована куда более важная встреча, которая сулила ей долгожданную свободу.

...Лет пять назад Рената поддалась искушению, прочитав в газете «Жмогус и Юра» объявление о том, что молодые и привлекательные внешне дамы приглашаются для работы в женских симфонических оркестрах и симфоджазах в странах Европы. Обязательные условия: консерватория или музыкальное училище, опыт работы в оркестре, возраст до 23 лет и отличная фигура. Ничто в тексте не насторожило Ренату, и она встретилась со старым элегантным литовцем, покинувшим родину аж в 1944 году совсем еще молодым и сделавшим, по его словам, прекрасную карьеру импресарио. Он демонстрировал какие-то документы, он был готов подписать с Ренатой контракт на любой срок на очень выгодных условиях, он предлагал телефоны и факсы конторы в Париже, если у нее остались хоть какие-то сомнения.

И Рената согласилась.

Через неделю она уже была в Париже, успела сыграть с оркестром, состоявшим из девушек самых разных национальностей, один концерт и... вместе с товарками оказалась в закрытом борделе для французских криминальных авторитетов. Искать правду было негде. И не у кого.

Кошмар длился целый год. Еще счастье, что им разрешалось пользоваться контрацептивами, и она, слава Богу, не заразилась какой-нибудь гадостью. Физическую грязь от прикосновений всей этой швали все-таки можно было отмыть к утру, а вот грязь с души не соскабливалась и копилась, копилась.... Рената была совсем на грани самоубийства, когда случайно ей удалось бежать во время одного из «субботников»: весь бордель регулярно вывозили в Фонтенбло для обслуживания пикника русских мафиози. Там Рената обратила внимание на интересного мужчину лет 45 восточной внешности, к которому, как она поняла, все относились с особым подобострастием.

Рената даже станцевала с ним два танца. Однако пока шел ужин и участники пикника беседовали между собой, никаких сексуальных домогательств со стороны хозяев «вечеринки», слава Богу, не было, и, воспользовавшись темнотой и небрежностью охраны, Рената сбежала.

Без документов, без денег, со слабым знанием французского, в вечернем платье и туфлях на высоких каблуках, она, конечно, имела мало шансов для решения своей наболевшей проблемы.

Ее поймали. И, как ни странно, привели к тому важному и красивому восточному мужчине. Глотая слезы и кровь (отловившие ее в трех километрах от пикника охранники сгоряча помяли девушку), она рассказала свою историю.

И этот странный человек неожиданно пожалел Ренату.

Это было непонятно, так как оказалось, что он был могущественным русским мафиози, и «живой товар» являлся частью его огромного и весьма разветвленного бизнеса. То есть именно «в рамках» этого бизнеса Ренату обманом заманили в Париж, сунули в бордель и нещадно трахали целый год!

И тем не менее он ее пожалел. И отпустил! Но с условием: она подпишет вексель на сто тысяч долларов. Ясно было, что как бы ни сложилась ее дальнейшая судьба, такие деньги Ренате никогда не выплатить.

Но новый хозяин и не надеялся, как оказалось, на возврат.

— Этот вексель, — сказал он, пряча его в бумажник, — будет уничтожен на ваших глазах в тот день, когда вы выполните какое-нибудь очень сложное и ответственное мое задание. Договорились? Взамен — свобода с этой минуты, деньги на дорогу до Вильнюса и никаких взаимных претензий.

Конечно же она согласилась!

А сегодняшнее задание как раз и было таким сложным и ответственным. Сегодня к Ренате придет посланец от Хозяина, получит ноутбук и на ее глазах порвет вексель.

...Он пришел, как и обещал, ровно в час ночи. Это был ничем неприметный, невысокого роста человечек с серенькой внешностью и красноватым насморочным носиком. Но, слава Богу, ей и не предстояло делить с ним ложе. Человечек получил старый желтый портфель искусственной кожи, а Рената — вексель. Внимательно прочитав его и убедившись, что тот самый, она с наслаждением порвала бумажку и сожгла обрывки в пепельнице.

— Теперь я свободна? — не столько спрашивая, сколько утвердительно спросила Рената. — Иса Назимов будет доволен?

— И то и другое, — кивнул насморочный посланец могущественного русского мафиози и трижды выстрелил ей в сердце из «беретты» с глушителем.

Одно хорошо: умерла Рената мгновенно и с улыбкой.

ГЛАВА 5

ДЕРЗКАЯ КРАЖА В ИЛЬИНСКОМ ПОДВОРЬЕ

На закуску были отменные соленые рыжики и волнушки, нежная жирная селедочка с горячей картошкой, прозрачные ломтики розовой семги и палтусовый балычок, черная зернистая икра оставляла во рту приятное солоноватое послевкусие.

— Все свое, — довольно улыбался произведенным на гостя эффектом настоятель подворья Ильинского монастыря в Москве владыка Мануил, в миру Федор Игнатьевич Легостаев. — И грибочки из монастыря присылают, и селедочку. Посол знаменитый, соловецкий, — старинный рецепт.

Гость — генеральный директор холдинга «Фторос» Петр Иванович Забеин, выкушав большую рюмку водки и заев ее сочным соленым груздочком, аппетитно похрумкал кружочком репчатого лука и спросил:

— Ну хорошо, и в грибы, и в селедку, и в балычок поверю — все северное. А вот что икра черная у вас водится......

— Красная — своя, — улыбнулся в бороду владыка, — а черная — по бартеру с Софьино-Корницким женским монастырем.

— Дружите домами?

— А как же! Что нам, монахам, остается, как не дружить. Любовь нам дозволена к Богу, к людям, к каждому человеку, но — духовная, не плотская.

— Плотская — грех?

— Грех.

— А чревоугодие — разве не грех? — подмигнул Забеин.

— Так это как посмотреть, — не растерялся настоятель. — Посты все соблюдаем. А между постами все больше рыбное да овощное, — опять же постное употребляем. Господь не запретил.

На горячее подали суп по-монастырски и дивную отварную форель.

Забеину и возразить было нечего: действительно все постное, а пост неделю как кончился. Лепота! Вкусно, красиво и не грешно.

Этот просвещенный предприниматель, с которым владыка познакомился случайно на какой-то презентации, напросился в гости три дня назад, подарил две иконки, достаточно старые, намоленные, хорошо отреставрированные, но недорогие. Эксперты, приглашенные Мануилом на следующий день, оценили каждую в 3000 рублей. Однако гендиректор позвонил на следующий день после визита и вызвался внести уже пять тысяч долларов на реставрацию колокольни Ильинского монастыря.

Это уже был дар заметный. И владыка пригласил дарителя с ним отобедать....

После обеда выпили по рюмочке хорошего коньяка.

— Дар от армянских братьев по вере, — пояснил настоятель.

Потом пили чай с вареньем, печеньем, душистыми пряниками.

Владыку на подворье любили. Как заметил гендиректор, ловко сновавшая по трапезной послушница так и норовила подвинуть к владыке кусок послаще да посочнее. Вот и блюдце с пряниками выбрала, где каждый был краше другого.

— Да вы угощайтесь, угощайтесь, — благостно кивал разомлевший Мануил. — За дар ваш — спасибо. «Спаси Бог», — так у нас говорят. Одна буква в благодарственном изречении потерялась, и вроде как слова светские, а в них смысл глубокий, божеский. Господь всегда найдет, как отметить мирянина, совершившего богоугодный поступок.

Поднялись из-за стола, прошли в большой, как конференц-зал, кабинет владыки. Однако митрополит в нем не задержался и пригласил в третьи покои, как и трапезная, соединенные дверью с кабинетом. Здесь вдоль стен стояли диваны и кресла, а на стенах в великом множестве висели картины.

— Какое богатство! — поразился гость.

— В разные годы приобретали, — довольно улыбнулся Мануил. — Тогда это недорого было. Собралась своего рода маленькая «Третьяковка».

Как заправский экскурсовод он давал пояснения:

— Это — реплика известной картины Савицкого «Встреча иконы». Предполагается, — поправился владыка, — что авторская реплика. Но возможно, работа кисти кого-то из его учеников. Год 1879-й. По манере письма — Савицкий, а подписи нет. А вот это — подлинный Суриков, атрибутированный портрет стрелецкой дочери, эскиз к картине «Утро стрелецкой казни». А вот этот небольшой холст принадлежит кисти Поленова. «Дворик Зачатьевского монастыря». Чудная вещь! Из любимых мной. Это — эскиз Васнецова к пьесе Шпажинского «Чародейка», был такой драматург в конце девятнадцатого века, — его уж кроме театроведов и не помнит никто. А это Левитан...

— Иудей? — сделал вид, что удивился, предприниматель.

— А для Господа нашего, как сказано в Писании, нет ни эллина, ни иудея. Россию любил, во славу России трудился. Ему и происхождение его простится, — наставительно заметил владыка. — Хотя иудино семя и много вреда Руси принесло, но... Да и картина дорогая, — добавил он рассудительно.

— А это что же такое? — сделал еще более удивленное лицо Забеин. — Почище картины жидовской: обнаженная, так сказать, дама в подворье русского православного монастыря?

Однако и тут не удалось гостю смутить митрополита.

— В самом обнаженном виде женщины греха нет, грех в умысле художника. Тут же не греховность, а назидательность имеет место. Мы эту картину приобрели лет пять назад на аукционе «Ренессанс» в Бирюлеве. Показали видным искусствоведам из Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Сам заместитель директора Каменецкий смотрел. Приезжал и доктор искусствоведения Патрикеев Егор Федорович.

В эту минуту владыка смотрел на картину и не обратил внимания, что при произнесении имени Патрикеева гость слегка вздрогнул, перепугался, что выдал себя, и на лице его отразилось смятение. Но ничего этого митрополит Мануил не видел, ибо любовался дивной фигурой Сусанны, спускающейся для омовения в отделанный мрамором водоем.

— Каменецкий, — продолжил владыка, — специалист по творчеству Рембрандта ван Рейна, который тоже написал картину на этот сюжет — «Сусанна и старцы». Он и назвал имя художника, автора нашей композиции — это итальянский мастер ХVII века Джакомо Маренизи. Второго ряда, как говорят искусствоведы, мастер. Но тоже вошел в анналы.

— И сколько же стоит картина? — наконец решился поинтересоваться гость.

— Она бесценна, — лаконично ответил митрополит.

— Однако ж, ваше преосвященство, каждая натуральная вещь имеет свою цену, — не согласился Забеин.

— Каменецкий предположил, что она на хорошем аукционе в Европе — в Париже или Лондоне — могла бы пойти тысяч за 800.

— Рублей?

— Долларов конечно. А вот Патрикеев сказал, что, например, на аукционе «Дом Друо» она пошла бы при хорошем раскладе и за миллион долларов. Поскольку это единственное изображение обнаженной женской натуры у Mаренизи, и во-вторых, исходя из того, что работ этого мастера сохранилось по неизвестным причинам всего 5-6, причем большинство — в крупных музеях: в Лувре, в мюнхенской «Пинакотеке», в Музее изобразительных искусств Будапешта и в Лондоне в Картинной галерее. Еще две, и то предположительно, в частных коллекциях в США.

— Дивная вещь! — заметил гость, подходя совсем близко к картине.

— Кто-то из художников призывал, — усмехнулся владыка, — «не нюхайте мои холсты». Он имел в виду, что картина создается мастером с расчетом, что ее будут рассматривать на некоем расстоянии.

— Я хотел рассмотреть подпись.

— Подпись подлинная, атрибутирована профессором Патрикеевым, о чем есть соответствующий документ, да и роспись на обратной стороне холста.

— Чудная, чудная вещь! — восторгался гость. — Впрочем, мне давно пора. Не откажитесь выпить, как говорят на Руси, со мной «на посошок», ваше преосвященство? — попросил он.

— Ну что ж, Господом не возбраняется, — нехотя согласился митрополит.

Они возвратились в пустую трапезную. Все закуски, посуда были убраны. На длинном столе стояли лишь бутылка коньяка, блюдце с тонко нарезанным крупным лимоном, коробка шоколадных конфет «Вишня в коньяке» да два стакана дымящегося чая в подстаканниках изумительной работы — золото, серебро, чернь...

— Стало быть, это традиция, — обрадовался гость, — я угадал?

— На Руси много хороших традиций, — отговорился Мануил.

— А здесь, я вижу, только иконы, — кивнул на стены гендиректор холдинга.

— А как же! Молитвой трапеза начинается, молитвой и заканчивается, с благодарностью к Создателю за посланный нам хлеб, — пояснил митрополит.

— И «Святой Георгий» хорош, — снова обратил внимание владыки на стену гость, — шестнадцатый век! Где реставрировали? Не в Русском ли музее в Питере?

— Нет, у нас в монастыре своя иконописная школа, они и «лечат» старые иконы.

При этом Мануил вновь остановил свой взгляд на «Святом Георгии», вспоминая, как эта икона попала на подворье.

Гость же воспользовался длинной паузой и, придвинувшись к владыке, незаметно уронил из левой руки крохотное зернышко в его рюмку. Зернышко мгновенно растворилось в алкоголе, не оставив осадка.

Выпили, как положено, крякнули, закусили лимончиком.

Но дожевать дольку митрополит не успел. Глаза его затуманились, он с удивлением посмотрел на расплывающуюся перед глазами круглую физиономию гостя и, свесив породистое бородатое лицо на рясу, крепко заснул, аппетитно всхрапывая при этом.

Гендиректор, однако, совсем не удивился столь негостеприимному поведению хозяина. Он быстро встал, стараясь ступать бесшумно, прошел через кабинет в картинную галерею, придвинул к картине Джакомо Маренизи стул, небрежно бросил на парчовую обивку свой носовой платок, и, пользуясь тем, что картина была не очень и висела достаточно низко, аккуратно вырезал холст из рамы, воспользовавшись длинной перископной бритвой, выскакивающей из пластмассовой рукоятки на нужное расстояние. Затем он скатал картину в трубку, поставил стул на место и сунул платок в карман. Вынув из внутреннего кармана черного пиджака тщательно сложенную белую ткань, гость завернул в нее трубку и закрепил края скотчем. Потом спокойно вернулся в трапезную, положил сверток на стулья, стоявшие вдоль стола, и прикрыл скатертью, спускавшейся по краям стола почти до сиденья стульев. И лишь после этого подбежал к двери, ведущей в коридор, с криком:

— Помогите, помогите, владыке плохо!

Собрались монахи, послушники, примчался секретарь владыки, вокруг начали суетиться какие-то женщины, все кричали и делали множество бесполезных движений.

— Нужно вызвать «неотложку»! — воскликнул гость и достал из внутреннего кармана мобильный телефон: — Алло, это «скорая помощь»?.. Срочно приезжайте в Ильинское подворье!.. Купавный переулок, дом 5 дробь 7. Вас встретят.... Не знаю, скорее всего сосудистый спазм.

Он обернулся к монахам:

— Владыка страдал сердечными болезнями, гипертонией?

— Бог избавил, — ответили все разом.

Гендиректор фамильярно пощупал пульс у митрополита.

— Пульс есть, но редкий и слабый, — сказал он в трубку и оглянулся на присутствующих: — Сейчас приедут.

И действительно, «скорая» приехала на диво быстро. В трапезную вбежали молодой врач и три санитара с капельницей, аппаратом для измерения давления и прочими кардиологическими прибамбасами. Измерили давление.

— 185 на 110. Высоковато! Пульс еще хуже — 46. Давайте капельницу, — командовал врач.

На освобожденный от остатков пиршества стол уложили носилки, на них с трудом, воспользовавшись помощью монахов и послушников, водрузили грузное тело владыки. Поставили капельницу.

— Давайте быстренько, машина у подъезда, в «Склифосовского» мы уже звонили, там ждут, — поторопил врач.

И все толпой ринулись вниз. В суматохе никто и не заметил, как гость владыки сунул под простыню, под бок митрополиту сверток с картиной.

Так общей группой и промчались мимо двух постов охраны, где зорко осматривали всех выходивших шестеро дюжих молодцов из закончивших семинарию и определенных на подворье молодых жителей Заонежья.

— Я поеду с ними! — решил гость, влезая в машину вслед за носилками.

— Ну, тогда и я, — заявил секретарь владыки, тщедушный мужчина лет 45 с седенькой жидкой бороденкой.

— Это вы зря, — сказал ему уже в машине один из дюжих санитаров и, коротко размахнувшись, ударил секретаря по шее ребром ладони.

До Института имени Склифосовского добрались без приключений. Там подъехали прямо к шестому подъезду, передали носилки с владыкой под капельницей спустившимся из отделения реанимации санитарам, расписались в каком-то дурацком журнале и резво убрались с территории института.

Проехав несколько кварталов, свернули в небольшой переулок и, припарковав машину у районной судмедэкспертизы, сбросили халаты. Что же касается гендиректора холдинга, то он отклеил усы и короткую седую бородку, сунул их в карман и пощупал пульс секретаря владыки.

— Будет жить, — довольно заметил лжедиректор, взял сверток с картиной и протянул «врачу» с «санитарами» пачку купюр. — Тысяча баксов, как и договаривались, Пахом, — сказал он, глядя в лицо «доктору» честными глазами. — Клянусь мамой, это десять процентов от моей прибыли!

— Все путем, братан! — ухмыльнулся тот. — Будь! Если еще понадобимся, так мы можем и под «пожарных», и под «ментов» закосить. И даже за меньшие бабки: работы-то на полчаса!

...Когда сотрудники районной судмедэкспертизы обнаружили возле своего парадного крыльца бесхозную «скорую помощь», к ним никакого отношения не имеющую, и позвонили в милицию, оказалось, что машину разыскивают уже два часа. Когда же милиционеры и сотрудники Первой Градской больницы прибыли на место, они с удивлением обнаружили в салоне худенького, лядащего мужичка в рясе, с жиденькой бородкой, подающего слабые признаки жизни. И на этой же машине его доставили в находившийся неподалеку Институт имени Склифосовского.

Владыка и его секретарь встревожились происшедшим уже в палате.

А организатор всей заварушки в это время ехал на своем автомобиле «вольво», припаркованном, как ни странно, в том же переулке, где нашли машину «скорой помощи», в сторону «Шереметьево-2», — до начала регистрации пассажиров и багажа на рейс до Парижа оставалось меньше часа.

На таможне подозрительный служака заставил-таки развернуть сверток с картиной. Но поскольку ориентировка на нее придет из Генпрокуратуры и милиции лишь через три часа, а справки из Министерства культуры у выезжающего господина были в полном порядке, то и оснований чинить ему какие-то препятствия не было.

С картиной за весь полет лжедиректор расстался всего на пять минут, когда выходил в середине рейса в туалет.

Но лучше бы он потерпел до Парижа! Да разве угадаешь все наперед? В аэропорту «Де Голль» Забеин сел в ожидавшую машину. Водитель знал, куда его отвезти.

И к роскошному зданию офиса всемирно известного торгового дома «Диамант» машина подошла ровно в 16:00.

В это же время к офису подъехала на новой модели «рено» секретарь президента торгового дома «Диамант» красотка Мадлен. В руках ее был спиннинг в парусиновом футляре, что явно бросилось бы в глаза любому, кто наблюдал бы за домом.

Любому, кроме некоего господина спортивного телосложения, уже час наблюдающего за подъездом из окна находившегося напротив «Диаманта» отеля «Мазарини». Номер господин снял еще утром.

Убедившись, что Мадлен вошла в подъезд и не обращая внимания на лжедиректора холдинга «Фторос», не существовавшего ни в одном списке российских предприятий, он перевел бинокль на окна кабинета барона де Понсе, которые, учитывая приятный солнечный день, были свободны от роскошных парчовых штор.

Так что приехавший на «ситроене» лжедиректор спортивного господина не интересовал. У каждого — своя работа.

Однако Петр Иванович Забеин, известный в криминальных кругах России как Петька Штемп, весьма заинтересовал другого господина спортивного телосложения, сидевшего в машине «мерседес», припарковавшейся у главного входа отеля «Мазарини» в ту же минуту, когда у входа в «Диамант» остановился «рено» с Мадлен.

— Ну вот и все: первая часть операций закончена, — заметил господин в «мерседесе», когда Штемп вошел в дверь «Диаманта».

Точно такими же словами подытожил свой рабочий день и господин, снявший номер в отеле «Мазарини».

Когда же его взгляд опустился ниже, на мостовую, он настроил бинокль и внимательно всмотрелся в людей в припаркованных машинах. Это была профессиональная привычка. Внимание его привлек лишь водитель «мерседеса». Он покрутил настройку и не удержался от восклицания:

— И Бич здесь?! Значит, снова работаем вместе. Отлично!

Человек на пятом этаже отеля «Мазарини», только что названный Бичом, тоже заметил блеск окуляров бинокля в окне отеля, но не сказал ничего. И это тоже было профессиональной привычкой.

ГЛАВА 6

УБИЙСТВО В «СУЛТАН-САРАЕ». ПРОДОЛЖЕНИЕ

День выдался непростой.

Во-первых, неприятные известия из Хайфы: Шypa Магазинер, пока еще в узком кругу израильских ювелиров, проговорилась о том, кто дал ей деньги для открытия магазина в центре Хайфы, и главное, откуда этот человек взял первоначальный капитал. Шура слишком много знала о его первых месяцах пребывания в Бельгии. Нужно было ее срочно убрать, пока она не сказала больше, чем надо, пока не прозвучало его имя. С этим забот не будет, главное, чтобы следы не вели в Париж.

Барон де Понсе, известный в среде «русской мафии» за рубежом как Барончик, полировал холеные ногти длинной золотой пилочкой, украшенной россыпью бриллиантов.

Во-вторых, эта сволочь, заместитель премьера России, отказался принять брошь с драгоценными камнями для жены.

«В подарок, в подарок», — заверял его по спутниковому телефону барон.

«Я дешевые подарки не принимаю», — холодно заметил вице-премьер.

Барончик передернул покатыми плечиками.

«И это он называет „дешевым подарком“?! Целое состояние! Дивная работа! Удивительной чистоты камень. И сколько крови на нем?.. Сколько было забот с переправкой броши!.. Теперь надо начинать сначала. Интересно, сколько же он хочет за контроль над алмазодобывающей промышленностью Архангельска, за монопольное право на покупку некондиционных сырых алмазов? Понятно, что одной брошью не откупиться. Но надо знать хотя бы порядок цифр!.. Эти русские (Барончик незаметно для себя в последние годы стал дистанцироваться от исторической по рождению родины) совсем обнаглели! Ну, да ничего, — откроем для него золотую дисконтную карту в Париже у Ротшильдов, положим на счет для начала миллионов 5 долларов. А там посмотрим. Главное — он же, сволочь, ничего за эти деньги и подарки существенного не делает. Одна-две подписи в год и все!..»

Все убытки Барончика в торговле с Россией, связанные с гигантскими взятками, с лихвой покроет выигрыш в «ЕвроТОТО». Но его еще надо заполучить. «Спартак» начал круг уверенно. Похоже, все гадалки и предсказатели, все хитроумные ТЗ и расшифровки компьютерных прогнозов реализовывались на деле — на футбольных полях Европы, в блестящей игре «Спартака».

Этот придурок Верду не справился (кажется, впрочем, впервые) с такой простой задачей: физически уничтожить команду. Как получилось, что над Средиземным морем взорвался самолет с богатыми арабами, а борт с командой «Спартак» благополучно долетел до Москвы? Можно было бы, конечно, разобраться. Но сейчас опаснее потерять темп.

Барончик сбросил с себя голубой махровый халат и, виляя женоподобным задом, прошел в огромную ванную комнату, пощупал мизинцем воду в джакузи — к температуре придраться было нельзя, — лег и шумно выдохнул несвежий воздух изо рта.

«Но и все плохо не бывает, — рассудительно заметил он своему отражению в зеркальном потолке. Двести миллионов долларов Барончик потерял при перевозке из Якутии. Зато груз из Архангельска на скромном СРТ-3200, ушедшем ловить треску в Атлантику и завернувшем на подзаправку в Амстердам, удалось без проблем переправить на 300 миллионов баксов сырых алмазов. — Учитывая, что брошь этот русский придурок вернул, вообще сплошной плюс. А минус — придется ему послать что-то подороже, миллиона на два. Может, яйцо Фаберже? Или бриллиантовый комплект для жены? Или построить вице-премьеру дворец на Клязьме? Не понять этих русских: уже ртом и жопой нахватали всего — домов, денег, драгоценностей, а все мало. И ведь под Богом ходят... В любой момент... Вот что нужно сделать: купить ему, сучаре, дворец в Ницце! Не потому ли он и встречу со своим посланцем назначил в Ницце, что он там не просто отдыхал, а присматривал место? И теперь эта молодая сволочь ждет моего предложения. Сам не говорит, ждет, когда я догадаюсь».

Барончик вытянул белую ногу из мыльной пены, полюбовался ею. Он себе всегда нравился — и физически и интеллектуально. Гордился собой, любовался собой и при этом оставался хотя и вялым, но гетеросексуалом.

Мальчики у Барончика вызывали омерзение, во всяком случае, чужие анусы его не привлекали. Что же касается самой мысли, что кто-то может войти в его холеное, любимое тело, вызывала ужас. Нет-нет, ласки женщин ему были приятны, но не более того. Оргазма он не ощущал. Ну и ладно. Не сильно его данный факт беспокоил. Главное — это деньги и власть. А для наслаждения — картины с обнаженными женскими фигурами. Женщина на картине прекрасна — у нее нет неприятного запаха, она не говорит глупостей и, что важнее, не просит денег. То есть поначалу хорошая картина с обнаженной натурой стоит гораздо больше самой дорогой кокотки, в тысячи раз... Но зато потом — полная покорность и подчиненность ему, ее хозяину.

Барончик прикрыл веки: перед его взором предстала прелестная пухленькая фигурка обнаженной Сусанны, к ее полным грудям тянулись старческие руки одетых в восточные одеяния старейшин, на головах стариков были диковинные тюрбаны древних иудеев, на самой Сусанне было лишь бриллиантовое колье. Барончик внимательно с помощью лупы рассмотрел это колье: отличная работа, хорошие камни, потянет на 800-900 тысяч долларов...

Вдруг он ощутил странное беспокойство: он забыл, были ли какие-то драгоценности на Венере, похищенной в Петрозаводске? Барончик быстро встал, едва не поскользнувшись на гладком мраморном дне джакузи, накинул на покрытое мыльной пеной тело халат и прошел в кабинет.

Огромный холст был уже снова натянут на подрамник. В результате оперативной реставрации следов его варварской выемки из рамы в Музее изобразительных искусств столицы Карелии почти не было.

Какое счастье, что когда-то это дивное творение Лукаса Кранаха было переведено с деревянной доски на холст — такую «деревяшку» было бы невозможно вывезти. Вещь, конечно, подлинная, — вот и печать Минкультуры на оборотной стороне полотна, и клеймо мастера — монограмма, личный знак — дракон и дата — 1509 г.

Барончик всмотрелся в полотно, отойдя от него на несколько шагов, благо кабинет позволял.

«У Амура простенькие бусики. А вот у Венеры — хорошего качества жемчуг. Правда, чуть потускневший. Впрочем, скорее потускнели краски, а не сам жемчуг. Дивная вещь! И больших денег стоит!..»

Он был удовлетворен так, словно вместе с двумя новыми «ню» в его личной и тайной, на треть состоявшей из ворованных картин, коллекции появились и новые драгоценности. В действительности, если бы мог, Барончик снял бы с шеи Сусанны роскошный бриллиантовый кулон, а с шеи Венеры сорвал бы жемчужное ожерелье...

Не переодеваясь, он сел в кресло за рабочим столом. Что еще? Из срочного? Конечно, «Спартак». Строительство спортивно-оздоровительного комплекса «Спартак» в Парголово, кажется, удастся отложить. Смерть Свиридова, разбирательство, похищение большой партии строительных материалов, организованное его людьми прямо со стройки, вывод в котлован проходящих в стороне грунтовых вод, следствие по фактам якобы имевших место хищений, начатое не без финансовой поддержки с его стороны, отказ тормозов у «лендровера» Петра Зрелова, излишне активного и инициативного президента Клуба «Спартак», и, наконец, пусть неудавшееся, покушение на команду, но не без психологических последствий, — все это должно повлиять, как минимум, на настроение в команде.

Теперь пора начинать влиять и на игру спартаковцев. В результате целого комплекса мер удалось выдавить из команды Тихонова. Заменивший его Романцев, по дважды проверенной и оплаченной информации, собирается взять двух новых игроков из турецкого «Галатасарая». Молодые, неженатые, талантливые... И трансфер, кажется, оплачен и консенсус достигнут. Парни в отличной форме и хоть завтра готовы выступить, после пары тренировок, за «Спартак».

Завтра... Что у «Спартака» завтра? «Боруссия»? Непростая команда. И если Романцев накануне игры, оставшись без Тихонова, не получит турецкого полузащитника и рослого центрального защитника из «Галатасарая», вряд ли «Спартаку» удастся двинуться дальше.

Барончик набрал номер спутникового телефона.

— Поль? Ты где?.. Уже в Швейцарии? Все спокойно?.. Учти, итальянские карабинеры только с виду такие неторопливые: «красная карточка» на тебя уже пошла в Интерпол... Нет, к сожалению, пока у меня нет возможности проверить это. С документами, деньгами все нормально?.. С получением денег по счету в банке «Сюисс-централь» проблем не было?.. У тебя в Турции свои люди есть? Оружием, взрывчаткой обеспечат?.. Это точно: за деньги и на необитаемом острове можно ствол заполучить и граммов триста пластита в придачу. Может, и хватит. Цель?.. Центральный защитник «Галатасарая» Раши Бакир и его напарник, полузащитник Ахмед Забар-оглы.... Нет, не на время. Навсегда.... Если не сможешь, хотя бы одного на время, второго навсегда.... Что значит, сомневаюсь в тебе?.. А разве после провала в Риме у меня нет оснований?.. Вот я и говорю: если сможешь! Главное на данном этапе: исключить из игр полузащитника Забара. Через две недели встреча в Мюнхене. «Спартак» должен проиграть!

Закончив разговор, Барончик устало откинулся в кресле и только тут почувствовал неприятную сухость и скованность кожи. За столько лет жизни на западе он так и не научился этой дурацкой привычке европейцев — вместо душа и полотенца пользоваться после пенной ванны махровым халатом. Кожа ссохлась и неприятно зудела. Не к добру....

«Не к добру», — подумал Иса Назимов, перелистывая аналитические справки и оперативные информационные сообщения от своих людей из России. Старых олигархов вытесняют, на смену им приходят новые, а опыт показывает: на завязывание контактов требуется куда больше денег, чем на их поддержание. И в правительстве чехарда.

От своей разведки в России Иса знал, что на двух заместителей премьера уже вышли два авторитета «русской мафии» за рубежом. Одного «пac» Гюнтер Шломм, из «русских немцев», вернувшихся на историческую родину, он возглавлял могущественную криминальную группировку, базирующуюся в Мюнхене. Второй «вице», похоже, уже куплен Барончиком.

Брать, что осталось, Назимов не привык, да и не вечны эти вице-премьеры. Тут нужно тоньше, тоньше. А не проще ли скупить второй слой русского чиновничества? Мало ли, что там, наверху подписано: если на втором эшелоне все проплачено, то эта бумага дальше не пойдет, а пойдет бумага, нужная другому.

«Если бы знали миллионы честных, простых обывателей, от каких неожиданных рокировок зависит их материальное положение и социальная защищенность, они бы давно перестали митинговать и бастовать, устраивать голодовки и писать страстные призывы в газеты. От мелких чиновников, на которых они выпускают пар, ничего не зависит. Самые же крупные давно куплены, и от них по большому счету тоже уже ничто не зависит. А вот второй эшелон — это сила! На него и будем делать ставку. На министров и их замов, начальников главков и управлений, заместителей глав Госдумы и Совета Федерации. А премьер и вице-премьеры давно стали заложниками ранее достигнутых договоренностей».

Иса включил ноутбук, прошелся по записям срочных дел.

«Этому дала, этому дала, этому дала, — усмехаясь, повторял он, по мере появления и пропадания с дисплея строчек, свидетельствующих о выполнении им самим установленного плана на этот день. — Ренату жаль. Красивая была девушка. И волевая. Вырвалась. Новую жизнь начала. Но другого выхода не было. Слишком важен был добытый ею банк данных Интерпола, чтобы оставлять следы и свидетелей вильнюсской операции».

Назимов вставил в ноутбук, работавший как консоль с выходом на большую базу данных его системы, лазерный диск, и на экране стала появляться страница за страницей докладная главы Центрального бюро Интерпола во Франции на имя руководителя штаб-квартиры Интерпола в Лионе.

Слава Богу, ничего нового по его системе в докладе не было. А вот Барончик где-то засветился. На него из России в Лион пришла ориентировка. Подозревается в организации хищения из российских музеев уникальных произведений искусства, в организации краж из квартир владельцев личных коллекций и даже в заказе на убийство коллекционеров. Это уже серьезно.

В течение 15 минут Иса просмотрел значительную часть важнейших документов Интерпола.

«Спартаковская» тема в документах не проходила. Значит, «ЕвроТОТО» оставалась полем битвы двух гигантов — его и Барончика. Интерпол в нее не вмешивался. Либо не было информации, либо — желания.

Но вот интересная «утечка» из структуры Барончика. Докладная записка по электронной почте из Нанси в Лион. Докладывает агент Швронек. Есть серьезные основания полагать, что по заказу Барончика готовится убийство двух игроков турецкой команды «Галатасарай». Источник — ближайшее окружение Барончика. Достоверность информации — 50 на 50. Судя по отсутствию резолюции инспектора Интерпола по региону и следов каких бы то ни было мер пресечения готовящегося преступления, интерполовцы оставили это письмо без реакции.

А с другой стороны, сколько ложных доносов, сколько докладов о готовящихся преступлениях: против видных политиков, промышленников, старших офицеров правоохранительных органов, судов и прокуратуры?.. А тут какие-то футболисты! Должно быть, посчитали информацию «шумовой», не заслуживающей внимания. Подумали, возможно: Барончик и так под колпаком Интерпола — по торговле сырыми алмазами и бриллиантами, по хищениям картин и драгоценностей, по серии убийств в России и Израиле... Зачем ему два турецких футболиста?

Если не знать сценария, действия персонажей покажутся лишенными логики.

А вот если сценарий не только внимательно прочитан тобой, но ты еще и один из его соавторов, тогда выстраивается очень интересная игра.

«Следующий шаг мой», — подумал Иса и набрал на аппарате спутниковой связи, защищенном от прослушивания, номер мобильного телефона киллера системы. Его задача: опередить киллера Барончика и предотвратить убийство или иную нейтрализацию двух турецких футболистов.

Увы, человек Назимова опоздал.

События на фешенебельном пятизвездочном курорте в Кеммере, на средиземноморском побережье Турции, развивались столь стремительно, что даже опоздание на полчаса грозило потерей игры.

Когда Рено Шарден, свободный или, как его называл Иса, «мобильный» киллер, и он же чистильщик, прибыл рейсом Белград — Анталия в Турцию, в купленной в аэропорту местной газете на первой полосе в глаза бросился текст: «Полузащитник „Галатасарая“ Ахмед Забар-оглы через два дня после свадьбы, во время свадебного путешествия, в роскошном номере пятизвездочного отеля „Султан-сарай“ на берегу Средиземного моря в порыве ревности жестоко убил свою жену Фатиму...». Тут же были помещены фотографии. Окровавленное обнаженное тело девушки и испуганное лицо Ахмеда. Почему-то на фотографии одна щека у него была намылена, другая — чисто выбрита. Впрочем, далее из текста статьи становилось понятным, почему так выглядел убийца.

"...Это кровавое злодеяние произошло вчера утром. Но администрация отеля, рискуя привлечь внимание прессы, сколько могла, скрывала факт yбийства. В полицию позвонили лишь днем. Полиция, в свою очередь, боясь нежелательной реакции спортивных болельщиков, скрывала факт преступления в «Султан-сарае» до вечера. Вот почему, уважаемые читатели, мы сообщаем подробности лишь в утреннем выпуске нашей газеты!

Итак, по порядку. Вчера утром, около 9 часов, из номера 456 на четвертом этаже фешенебельного отеля, работающего в режиме «все включено» (кстати, двухнедельный отдых в отеле стоит около полутора тысяч на человека), раздался истошный крик. Кричал мужчина. Когда в номер вбежала горничная Хева Сариева, она увидела жуткую картину: на огромной супружеской постели лежала обнаженная окровавленная девушка. Между грудей у нее торчал нож. Рядом бился в истерике ее муж, известный футболист Ахмед Забар-оглы. Тут же была оповещена администрация. Номер опечатали. Самого футболиста перевели в медчасть отеля для оказания психологической помощи, где он и находился до приезда полиции из Анталии.

Вот что удалось выяснить инспектору криминальной полиции Мустафе Муртазу: проведенный осмотр помещения, первоначальный допрос подозреваемого, оперативно произведенная экспертиза позволяют предположить, что Ахмед Забар-оглы утром брился в ванной комнате. Его юная жена нежилась в постели. Почему-то входная дверь в номер оказалась открытой. По словам самого Ахмеда, он увидел, как из номера выбежал неизвестный мужчина. Сам Забар-оглы вошел из ванной комнаты в спальню, когда услышал сдавленный крик жены. Мужчину он догнать не успел, в том числе и потому, что в ту минуту был обнажен. Господин Забар-оглы бросился на помощь к жене. В ее груди торчал нож. Предположительно, неизвестный, воспользовавшись тем, что супруги оставили дверь открытой — горничная собиралась принести свежие простыни для ванной комнаты, — ворвался в номер, зажал рот женщины рукой и, приставив к ее горлу нож, изнасиловал несчастную, после чего, скрывая следы преступления, убил ее этим же ножом.

На ее предсмертный крик, не добрив щеки, и выбежал из ванной комнаты Ахмед Забар-оглы.

Однако, по мнению инспектора Мустафы Муртаза, дело обстояло совершенно иначе.

Скорее всего, считает инспектор, молодые поссорились, и в порыве гнева муж убил жену. Турецкие бoлeльщики знают страстный нрав Ахмеда — не раз его дисквалифицировали за грубость не только в отношении футболистов команды-соперника, но и в адрес судей, и даже болельщиков других команд. Это был действительно талантливый игрок, но, увы, чрезмерная уверенность в себе, нежелание обуздать свой неукротимый нрав привели к трагедии. Во время ссоры Ахмед и нанес молодой жене смертельный удар.

Эта версия подтверждается, во-первых, тем, что нож, обнаруженный в теле жены футболиста, принадлежал самому Ахмеду. Во-вторых, следов спермы другого мужчины в лоне убитой женщины патологоанатомом обнаружено не было. В то же время, как показала экспертиза, у молодой женщины был половой контакт с собственным мужем, причем за 15-20 минут до смерти.

В эту версию плохо укладывается тот факт, что горничная застала Ахмеда возле тела жены горько рыдающим, с одной выбритой щекой. Однако инспектор полагает, что все это — часть задуманного плана Забар-оглы, приревновавшего жену накануне вечером к некоему туристу из России, с которым она, пока муж пил чай на веранде у моря с друзьями, осмелилась протанцевать два танца.

Следствие продолжается...".

Рено Шарден, как и его товарищ по Иностранному легиону Поль Верду, в это время также направлявшийся в Анталию (они давно не виделись и не знали, что работают на конкурирующие криминальные кланы), был человек сдержанный.

Он и виду не подал, что несколько обескуражен этой информацией.

Еще бы! Не успел он приступить к выполнению операции «Султан-сарай», как один из его подопечных объектов уже выбыл из игры. В прямом и переносном смысле. Ахмеду грозит длительное следствие, суд и, возможно, строгое наказание, если удастся доказать его вину. В любом случае через две недели Забар-оглы не выйдет на футбольное поле в Германии и не будет защищать в «ЕвроTOТО» цвета московского «Спартака».

Рене отошел в самый дальний уголок аэровокзала Анталии, связался по спутниковой связи с Назимовым и доложил ситуацию.

— Оставь этот сюжет, — приказал Иса. — Им займутся другие: тут нужны не силовые методы, деньги. Все внимание на Раши Бакире...

То же самое утро, которое оказалось столь трагическим для полузащитника «Галатасарая» Ахмеда Забар-оглы, для рослого красавца, его коллеги по команде, защитника Раши Бакира началось весьма приятно.

Он рано встал, поцеловал спящую жену и на лифте спустился к открытому бассейну. Он будет теперь плавать взад-вперед, взад-вперед, пока за ним не придет жена, и они не пойдут к морю занимать шезлонги в наиболее живописных местах морского побережья. У отеля «Султан-сарай» была огромная территория, поросшая деревьями и кустарниками, с зелеными газонами, теннисными кортами, бассейнами, барами, ресторанами, кафе, морскими пристанями с катерами, скуттерами, водными лыжами... Мест хватало всем. Но были места наиболее укромные и приятные, их надо было занимать рано утром. Раши плавал и ждал жену. Мысленно он был одновременно и в постели с любимой, и в Москве — «Спартак» заплатил за трансфер «Галатасараю» 3 миллиона долларов. И так не бедный человек, молодой Раши стал еще богаче. Он плавал и думал о том, как в это время жена встает, моется, собирает сумку для пляжа; вот она спускается на лифте вниз, идет к бассейну; вот сейчас она у края бассейна поднимет руку, и Раши увидит ее и закончит утренний заплыв. И они поедут на пляж...

ГЛАВА 7

СМЕРТЬ ШУРЫ МАГАЗИНЕР

Огромный бронированный «линкольн» с двумя «лендроверами» охраны спереди и сзади бесшумно преодолел широкий тоннель под Шельдой (французы называют эту реку, рассекающую Антверпен, Эско), выехал на набережную и вместе с потоком машин влился в площадь Меир, скорее похожую на длинную и широкую улицу.

А вот свернуть с площади в одну из узких улиц, ведущих к собору Нотр-Дан-де-Анверс (по-фламандски звучит еще более красиво — Онзе-Диве-Враукерк) на таких могучих машинах не представлялось возможным. Пассажиру пришлось выйти из «линкольна» и в сопровождении пешей охраны направиться к собору Антверпенской Богоматери. Впереди на расстоянии нескольких шагов двигались два бойца, оглядывая окна и крыши домов, позади также двое осматривали идущие вдоль улочки дома, а по бокам, впритирку к каменным локтям старинных зданий, шли еще двое бодигардов.

Барон де Понсе привык ходить с охраной и не обращал на своих бойцов никакого внимания.

Внутри гигантский собор был величествен и пуст. Невозможно представить себе, что можно наполнить людьми его огромное семинефное чрево. Декор внутри собора был настолько аскетичен, что Барончик, несмотря на кажущуюся уверенность в себе, нервно повернул перстень на руке камнем внутрь и запахнул легкий плащ, чтобы не бросался в глаза большой крест, усыпанный бриллиантами и рубинами.

В глубине одного из нефов барон де Понсе свернул к капелле и подошел к мраморному саркофагу епископа Амброзио.

Даже спутниковой связи он не мог доверить разговор, который ему предстоял. Страшную тайну, родившуюся здесь, в Антверпене, много лет назад, барон должен был похоронить без следа, так, чтобы и могилки над ней не осталось.

Барончик опустился на колени, болезненно поморщившись, когда коснулся холодных мраморных ступеней перед саркофагом.

"Интересная штука — жизнь, — подумал Барончик. По его приказам за последние два десятка лет убито столько людей, что, наверное, можно было бы наполнить их трупами этот огромный собор. И все ему сходило с рук: «шестерки» уничтожались, следы заметались, документы были безмолвны, свидетелей не оставалось. Доказать связь могущественного владельца холдинга «Диамант» с убитыми в Якутии и Архангельской области старателями, добывавшими сырые алмазы, с летчиками и шоферами, разбившимися в своих самолетах и автомобилях, с взорванными в Москве, Питере, Париже или Риме предпринимателями, с отравленными в Иерусалиме и Амстердаме ювелирами было практически невозможно.

Но была в биографии барона де Понсе одна уязвимая точка.

Когда он бежал с сырыми алмазами и бриллиантами дяди жены из Израиля в Голландию, здесь, в Бельгии, в Антверпене, ему пришлось убить самому. Владелец ювелирного магазина, находившегося тогда в десяти минутах ходьбы от Меира, на углу Рубенсстраат, со смешным именем Моня Магазинер, выходец из Одессы, знавший, как оказалось, не только дядю жены Барончика, но и — вот память! — все крупные вещи из лавки в Иерусалиме, когда Барончик принес ему вывезенные из Земли обетованной сокровища, узнал их и решил согласовать покупку со своим другом в Хайфе.

Эта предосторожность стоила ювелиру жизни.

Они тогда находились в лавке на углу Рубенсстраат одни. Жена Мони, Шура, была на рынке, дети — в школе, прислуга отбирала мидии в рыбных рядах, а старый отец Мони спал на втором этаже так крепко, что от его храпа дрожали крупные капли богемского хрусталя в люстре, украшавшей магазин на первом этаже.

Рыжий Яша, которого Моня Магазинер принял за Розенфельда (такова была фамилия дяди жены Барончика), был, во-первых, человеком не сентиментальным, а во-вторых, в его жилах не было ни капли еврейской крови. У него не было предубеждений против Мони. Но допустить звонок в Хайфу он не мог. И серебряный семисвечник, стоявший на витрине с золотыми изделиями фирмы, опустился на затылок Мони Магазинера как раз в тот момент, когда в далекой Хайфе сняли трубку телефона.

Тогда Барончику удалось скрыться. Он поменял фамилию, паспорт, выехал в Париж, там выгодно продал вывезенные из Израиля драгоценности и положил начало своей империи «Диамант».

Но в основе богатства барона де Понсе, как и большинства крупных состояний, было преступление.

На бриллиантах холдинга «Диамант» была кровь.

...Рядом с Барончиком, тяжело пыхтя, опустился на колени старик: толстый, обрюзгший, но в отличном костюме и прекрасных кожаных туфлях ручной испанской работы. Барончик знал толк в обуви. Не поднимая головы, видя лишь эти серые брюки и коричневые кожаные мокасины, он спросил:

— Это серьезно?

— Дa, мэтр. Шура Магазинер в приватном разговоре с ребе Хайфы Бен-Ицхаком сказала, что обладает тайной, которой бы хотела поделиться с полицией, но не уверена: не принесет ли эта тайна вреда ее семье, если выйдет наружу.

— Принесет, обязательно принесет! — горячо прошептал Барончик. — Ребе еще с кем-нибудь об этом говорил?

— Нет. Но он советовался, нельзя ли передать такого рода информацию полиции так, чтобы это осталось тайной.

— С кем?

— С Беней Шварцманом.

— Он мой человек.

— Поэтому я здесь.

— Что может знать эта старая дура?

— Она не так глупа. Мне кажется, она не зря обратилась к ребе, полагая, что он знаком со Шварцманом и, возможно, Шварцман найдет путь дать знать тебе, что Шура Магазинер обладает информацией.

— Это я вычислил. Я спросил: что она может знать?

— Точно — кто же скажет. Мое мнение тебя интересует?

— Ты — опытный человек. Скажи.

— Думаю, в тот день, когда погиб ее муж, она немного раньше обычного вернулась с рынка и могла видеть, как убийца выходил из лавки.

— Так, что он ее не видел? Это возможно?

— Вспомни расположение магазина на углу Рубенсстраат: убийца мог выйти из лавки и уйти в одну сторону, она могла подходить к лавке по другой улице, на углу, когда убийца сворачивал, она могла его одно мгновение, но видеть...

— Для суда малоубедительно. Одно мгновение... Могла видеть... Могла узнать, могла не узнать... Единственный свидетель...

— Все так. Но если она заявит в полицию, полиция будет вынуждена начать расследование. Давности лет для убийств с целью завладения собственностью для израильского судопроизводства нет...

— Ничего не доказать...

— Но если бы удалось посеять даже сомнения... Суд может запретить вести дела израильским фирмам с человеком, который подозревается в убийстве с целью наживы или сокрытия преступления.

— Большие убытки, большие убытки...

— Сочувствую...

— Не надо. Что Шварцман?

— Он будет в этой ситуации бессилен.

— Что же делать?

— Мне кажется, выход только один.

— Не могу понять, чего добивается эта женщина...

— В ее ювелирном магазине в Хайфе дела идут не так хорошо, как ей бы хотелось. Дети получились безынициативные, надо растить внуков, нужны деньги. Она, возможно, подумала, что «слив информацию», доведет ее до заинтересованного лица, и это лицо ей хорошо заплатит.

— Дура!

— Самой собой разумеется...

— Никогда нельзя платить шантажистам. Сегодня даешь сотню, завтра тысячу, послезавтра миллион...

— Это так. И все же...

— Что и кому она еще говорила?

— Она говорила Ицику Рубинштейну, что деньги на открытие магазина в Хайфе ей дал ты.

— В этом нет криминала.

— Но Ицик удивился. У тебя нет репутации мецената. У тебя репутация делового человека. Шура — глупая женщина, какой деловой человек даст деньги на новый магазин в Хайфе, когда она пустила по ветру магазин покойного мужа здесь, в Антверпене. Логично?

— Логично. Что еще?

— А во-вторых, то, что было «во-первых». Она говорила, ребе, что видела убийцу мужа.

— Эти разные сведения могут встретиться? Если да, то плохо.

— Ты уже принял решение?

— Да.

— И что мне делать?

— Ты не глупый человек, Бенцион. Я тебе ничего не говорю, ты сам догадался, что надо делать. Прощай. Гонорар тебе переведут на Кипр. Со своими людьми рассчитаешься сам. Не провожай меня.

...На улице Сейкерей, обогнув статую работы Константина Менье, кортеж машин припарковался на набережной, и Барончик в сопровождении охраны направился в знаменитый рыбный ресторанчик «У Боринажа», где заказал устрицы, суп из ракушек и моллюсков и жареную рыбу с подливой из шампиньонов под майонезом, пил местное сухое белое охлажденное вино и думал.

...Уже в Париже, через сутки, он прочитал в «Ле Фигаро»: «Сегодня утром в израильском городе Хайфе выстрелом в голову убита 65-летняя Шура Магазинер, которая владела ювелирным магазином в самом центре города. Два года назад она эмигрировала в Израиль из Бельгии...».

Барончик нажал кнопку прямой связи со своим финансовым директором Мариной.

Через пару минут в кабинет без стука вошла высокая женщина с огромными карими выразительными глазами, прекрасными каштановыми волосами и строгим, но чуть курносым носиком. Она была чудо как хороша.

«Честное слово, женился бы, если бы она уже не была моей женой», — усмехнулся Барончик.

С Мариной он познакомился пять лет назад в Штутгарте. С двумя высшими образованиями — химико-технологическим и строгановским, со свободным владением двумя языками (немецким и французским), она так и сидела бы в Москве на «приличной», по московским понятиям, зарплате в СП «Рубин», занимавшимся торговлей драгоценными камнями, если бы не шанс. Шансом ей представился глава фирмы Гюнтер Рудель. Она вышла за него замуж, переехала в Штутгарт, и тут ее увидел и влюбился сам «Бapончик».

Разница в масштабах дела между Гюнтером Руделем и бароном де Понсе была такая же, как между владельцем киоска с бижутерией в городе Крыжополе и владельцем фешенебельного магазина драгоценностей на Курфюрстердамм.

Марина не была влюблена в Гюнтера, но барон де Понсе нравился ей еще меньше. Возможно, она так бы и отказала барону, если бы... барон не терпел сопротивления. Он разорил Гюнтера, доведя его до самоубийства, скупил векселя семьи и поставил Марину перед фактом.

Она стала его женой.

Но с первой брачной ночи как у них ничего не получилось, так и не получалось.

Марина была (или считала себя таковой) фригидной, у барона же была психогенная импотенция. С точки зрения соматической медицины, он был вполне здоров. А вот со стороны психики были проблемы. Чтобы сделать его полноценным мужчиной, требовались очень, очень большие ухищрения опытнейших жриц любви. Тогда у него еще кое-что получалось. Но о том, чтобы доставить ответное наслаждение женщине, и говорить не приходилось.

Исполнять, будучи законной женой, роль куртизанки Марина категорически отказалась.

Ночами она рыдала, уткнувшись в подушку, от отсутствия элементарного бабьего счастья. Ей часто снился сон, в котором ею ласково, сладко и сильно овладевал черноглазый, чернобровый, лысоватый мужчина с широкими плечами, мощной мускулистой, покрытой густым черным волосом грудью. Волосы росли у него и на плечах, на спине, ноги же были лишены волос, сухие и сильные, они обвивали ноги Марины, руки его сильно стискивали ее большие груди, и он входил в нее со страстным стоном.

Потом был восторг, наслаждение, крик и пробуждение — она опять одна, это был только сон.

В конце концов между нею и мужем сложился некий паритет. Она начала погружаться с головой в его дела, стала незаменима в вопросах финансов и технологий, но, разумеется, все криминальные стороны бизнеса барона оставались вне ее компетенции. Марина руководила фирмами, фабриками огранки, заводами по производству стразов и ионитов по российским образцам, выращиванию искусственных драгоценных камней и т.д., то есть контролировала весь легальный бизнес «Диаманта», связанный с торговлей драгоценностями.

А для странных эротических причуд мужа подбирала на каждую неделю новую пару «массажисток». Потом меняла их, чтобы не успел привыкнуть.

Приглашенная из России подруга, которой она доверяла, вела их дом, выполняя роль своего рода министра двора и контролируя все хозяйственные и бытовые вопросы, которые возникали в многочисленных дворцах, шале, домах приемов, загородных коттеджах и парках в Ницце, на Кипре, в Кеммере, под Москвой и Санкт-Петербургом, даже в Карелии и Финляндии...

— Ты, как всегда, прелестна, — кисло заметил Барончик, любуясь свежим, красивым лицом жены и ее изысканной, женственной фигурой.

— Спасибо. Какие будут указания?

— Если бы ты не была так холодна...

— Я имею дело с камнями, а в России говорят: «с кем поведешься, от того и наберешься».

— Ты — самый дорогой и прекрасный бриллиант в моей коллекции!

— Ну-ну, не увлекайся. Мы давно обо всем договорились, — прервала его сентиментальные размышления Марина. — Итак?

— Итак. Первое: нужно передать 20 миллионов швейцарских франков некоему высокому чину в России. Как это лучше сделать?

— Ну, не везти же в кейсе. Сейчас так никто не делает. По швейцарским законам подкуп иностранного должностного лица не считается преступлением. Надо только указать, кого и на сколько «подкупил» и номера счетов, на которые перевел деньги.

— Но я не подкупаю его! Это, так сказать, процесс прикармливания.

— Можешь мне не рассказывать. Единственное безнравственное деяние, не преследуемое в мире капитала по закону — дача взятки, давно уже не кажется мне чудовищным злодеянием. С Россией, увы, сегодня иначе нельзя вести дела. Итак, кому и когда?

— Вот текст. Когда переведешь, запутай там трансферы по офшорам...

— Не учи ученого. К чему такая скрытность? Еще скажи, «бумажку уничтожить».

— И скажу.

— Сжечь в пепельнице?

— Лучше бы. В наших с тобой общих интересах, чтобы никто, ты слышишь, никто и никогда не узнал о наших контактах с этим человеком. Он очень перспективен.

— Тогда ты прав, его надо «подкармливать», как карпа в пруду. Когда он дойдет до кондиции?

— Лет через восемь, может быть, семь. Думаю, к следующим президентским выборам в России.

— Восемь лет? По 20 миллионов в год?! Это нам дорого обойдется. Вся наша фирма будет работать себе в убыток.

— Пусть тебя это не тревожит. У меня есть и иные источники дохода, о которых тебе лучше не знать.

— Имей в виду, — рассмеялась Марина, — в случае раздела имущества по суду тебе придется назвать эти источники...

— Очень надеюсь, что до этого не дойдет. Я по своей воле никогда с тобой не расстанусь. А тебе смысла нет, — я ведь ничем не ограничиваю твою свободу. Но, ты уж извини, разведка докладывает, что жена Юпитера действительно выше подозрений.

— Значит, все-таки следишь... Мерзавец! Но у меня действительно никого нет.

— Я очень, очень рад...

— Работа с дорогими камнями дает гораздо больше радости, чем неуклюжие и эгоистичные мужчины.

— Я очень, очень рад...

— Что еще?

— Переведи 300 тысяч на Кипр, в банк Георгиадиса, через офшор на цифровой счет 567348923, на предъявителя.

— А это за что? Тоже подкармливаешь?

— Нет. Это скромный знак благодарности старому другу за услугу.

— Хорошо. Это все? Когда тебе доложить итоги работы гранильных фабрик и заводов по обогащению приискового золота за квартал?

— Завтра, завтра! Сегодня у меня печальное настроение. Воспоминания замучили...

Марина вышла. Он проводил ее печальным взглядом: такая красавица, по закону — жена, в любой момент мог бы овладеть ею, а ничего не получится!.. Просто же гладить это роскошное тело — унизительно.

Барончик отхлебнул клюквенного морса из хрустального бокала и снова углубился в чтение «Ле Фигаро».

"Жизнь Шуры Магазинер, — писал корреспондент газеты в Израиле Арон Горинье, — сложилась так, как сложилась жизнь многих других выходцев из небольших городков Белоруссии. Они в свое время выехали из СССР по израильской визе, в Вене задержались, и им удалось выехать в Бельгию по запросу, присланному дальними родственниками из Антверпена. Там тогда еще юная Шура Кан вышла замуж за троюродного брата Моню Магазинера. Он был много старше ее, но зато уже владел ювелирным магазинчиком на улице Пеликан, где расположены десятки магазинов и лавочек, торгующих ювелирными изделиями. И лавка Магазинера была не из худших.

Затем, разбогатев, Магазинеры купили дом на углу площади Меир и улицы Рубенсстраат. И дела пошли еще лучше. Однако 20 лет назад случилось несчастье: неизвестный грабитель ворвался в лавку, когда там находился старый Моня, и зверски убил его. Грабителя и убийцу тогда так и не нашли..."

«Хм, „тогда“, — криво улыбнулся Барончик. — Можно подумать, что когда-нибудь найдут».

"...После гибели мужа, — писал далее корреспондент, — Шура Магазинер решила переехать в Израиль, где оказалось довольно много ее родственников, причем среди преуспевающих ювелиров.

Ювелирный дом, которым владела Шура Магазинер в центре Хайфы, назывался «Золотой путь». Увы, этот путь оказался тупиковым для Шуры. Расследование убийства осложняется тем, что полиция не располагает никакими данными, свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами с места преступления, разоблачающими неизвестного убийцу...".

Барончик удовлетворенно улыбнулся и сделал еще глоток клюквенного морса.

"...Преступление было совершено среди бела дня, когда улица, где находился магазин «Золотой путь», была заполнена людьми, но никто не обратил внимания на гибель женщины, никто не видел убийцу! Известно только, что на нее напали, как и на ее мужа когда-то в Антверпене, когда в доме, кроме хозяйки, никого не было, дети были на работе, а двоюродная племянница, которая вела у семьи Магазинер все хозяйство, приготовив обед, пошла в школу за внуками Шуры.

Это была большая дружная семья, жившая вместе — сама Шypa, ee дочь с мужем и сыном и ее сын с женой и дочерью, — в большем трехэтажном доме в центре Хайфы, где весь первый этаж занимал огромный магазин «Золотой путь».

Соседи и родственники отмечают, что в адрес жертвы никогда не поступало никаких угроз. Несмотря на убийство, никто не пытался вскрыть сейф с особо дорогими ювелирными изделиями, ничего не похищено из витрин. По крайней мере, на первый взгляд. Более подробная ревизия товара на витринах позволит уточнить эти сведения.

У полиции — две версии. Первая — арабская. После обострения израильско-палестинского конфликта легко предположить, что некий арабский экстремист воспользовался тем, что в лавке осталась одна старая женщина, и в назидание всем евреям Хайфы зверски убил ее. Вторая версия полиции кажется более предпочтительной: это результат обострения профессионального, а не этнического или религиозного конфликта. Между торговцами ювелирными изделиями Израиля и Бельгии существует тесная связь, немало торговцев алмазами и бриллиантами совершают регулярные рейсы между Антверпеном и Тель-Авивом. Не исключено, что имеет место и криминальный бизнес: контрабанда сырыми алмазами из России в Израиль, оттуда в Антверпен — на гранильные фабрики и в виде бриллиантов — обратно в Тель-Авив и Хайфу...

По мнению видного израильского криминалиста, начальника отдела криминальной полиции Хайфы Рафаила Шварцмана, скорее всего, имела место разборка между бельгийской и еврейской «бриллиантовыми» мафиями. Причем и в Израиле и в Бельгии обе группировки принято называть «русской мафией...».

В небольшой парижской еврейской газетке с оптимистическим названием «Шолом вам» барон де Понсе отыскал заметку, обведенную красным карандашом: «В Хайфе на 72 году жизни скоропостижно скончался от сердечного приступа один из виднейших израильских талмудистов Ицик Рубинштейн. Парижские евреи скорбят вместе с братьями в Хайфе...».

— Ну, вот и все. А разговоров-то...

Барончик почувствовал вдруг страшный приступ «жрачки». Так он называл редкое в последние годы появление аппетита.

Он позвонил. По открытой связи откликнулась Мадлен.

— Да, патрон?

— Закажи роскошный, подчеркиваю, роскошный ужин в ресторане «Редон» на Елисейских полях. Всякие там изыски. Вина чтоб хорошие, ну и все то, что захочешь, если согласишься со мной сегодня пообедать.

— Без глупостей, патрон?

— Ах, как ты мне надоела, Мадлен, со своими эротическими притязаниями!

— Нахал, — хмыкнула Мадлен и, прервав связь с боссом, позвонила в ресторан на Елисейских, чтобы обсудить с Шарлем Девиньи меню обеда.

Барончик тщательно запер ящик письменного стола, выключил компьютер, ноутбук, связь с секретарями и охраной и, тяжело для такого субтильного человечка поднявшись из кресла, на ходу стягивая с себя одежду, направился в спальню, смежную с кабинетом комнату, отделенную, впрочем, столь мощной стальной звуконепроницаемой дверью, что спальня и кабинет действительно были как бы разными мирами.

Плотно заперев за своей голой задницей дверь, он огляделся.

На стене висели роскошные работы Буше, Фрагонара, Лепелетье, обнаженные дамочки в роскошных интерьерах.

А в простенках между окнами висели новые приобретения: большая роскошная картина «Сусанна и старцы» Джакомо Маренизи, малоизвестного, но гениального итальянского мастера ХVII века, и совсем уж большая — почти два метра на полтора — картина Лукаса Кранаха Старшего — «Венера и Амур».

На постели же лежали две юные блондинки, один к одному похожие на обнаженных дамочек Буше.

Однако ни картины, ни «живая натура» не вдохновили Барончика на мужские действия. Девицам пришлось помучиться минут пятнадцать, — чего они только не делали, чтобы заставить вялый зеб Барончика хотя бы вежливо привстать! Далее в ход пошли, меняя друг друга, алые губки, и наконец-то Барончик, сумел расслабиться...

Юные блондинки ушли, накинув на себя халатики, через потайную дверцу в свою комнату, он же принял душ — ванная комната находилась также рядом, и в нее можно было попасть из кабинета (перестраивали особняк «Диамант» по эскизам, редактировавшимся самим бароном де Понсе). Оставшись после джакузи один в спальне, он накинул на плечи шелковый стеганый халат, выпил рюмку старого хорошего арманьяка и позвонил Мадлен.

— Мсье Шарль де Барсу уже пришел?

— Да, мэтр.

— Пусть войдет. Из приемной, через коридор, сразу в спальню.

— Хорошо, мэтр, — не удивилась очередной причуде патрона Мадлен.

Шарль де Барсу был одним из ведущих парижских знатоков в области европейской живописи.

Через минуту в спальню вошел сухонький, ростом метр пятьдесят, элегантно одетый господин в очках с очень сильными диоптриями и с лупой в руке.

— Я готов, барон.

Барончик подвел его вначале к полотну Лукаса Кранаха, потом к работе Маренизи. Эксперт долго «нюхал» холсты, рассматривал под лупой кракелюры и наконец изрек, торжествующе глядя на Барончика.

— Поздравляю вас, барон! Отличные, просто-таки отличные копии!..

ГЛАВА 8

УБИЙСТВО В «СУЛТАН-САРАЕ». ПРОДОЛЖЕНИЕ

— Поздравляю вас, барон, отличные, просто-таки отличные копии! — седой как лунь старый лорд Мэйлсон, сидя после завтрака в кресле возле бассейна, еще раз бросил взгляд на стоящие перед ним на белопластиковом столике терракотовые светильники. — Если бы я не был профессионалом, мог бы поверить, что эти вещицы действительно подняты из глубин Средиземного моря у берегов Кеммера. Турки научились так старить глину, так точно передавать орнамент, что и более искушенный ценитель эллинских древностей мог попасть под обаяние этих вещиц. Так вы говорите, продавец выдавал себя за участника подводной экспедиции под моим руководством? Смешно!

Лорд Мэйлсон и барон Ритенау рассмеялись.

— Однако запросил он за обе вещи по десять долларов за штуку. Итого двадцать: за такую легенду не жаль заплатить, — Ганс фон Ратена был рад, что ему удалось заманить в отель «Султан-сарай» своего старого приятеля по «Лайонс клаб Интернэйшэнл» под предлогом идентификации древностей.

Надежда турецкой сборной по футболу, центральный защитник «Галатасарая», недавно купленный московским «Спартаком» за 3 миллиона долларов, рослый и спокойный Раши Бакир равнодушно скользнул взглядом по двум элегантным старичкам, с улыбкой рассматривающим терракотовые светильники.

«Старые придурки, — подумал он. — Что-то толкуют о древностях». Точно такую же плошку с мордой старца с большими ушами и открытым ртом, в который вставляется тонкая свечка, он купил на рынке в Стамбуле за один доллар. И то считал, что слишком дорого.

Раши уже начал волноваться. Он проплыл несколько километров в голубой воде бассейна, ему хотелось есть, он замерз, и вообще, если честно, успел соскучиться по жене. Конечно, в какой-то степени это был брак по расчету. Его устроила мать Раши, Фатима Бакир, дама почтенная, но нетерпеливая, и дядя, эфенди Азис Бакир, известный врач-гинеколог.

— Сколько можно бегать за мячом, без семьи, без своего дома? — визгливо спрашивала мать, когда в редкие перерывы между матчами и сборами он навещал ее в их просторном особняке на окраине Стамбула. — И потом, я видела один матч. Это просто ужас! Вы так бьете друг друга в самые интимные места... Я хотела бы все-таки иметь от тебя внука. Если ты будешь тянуть с женитьбой, я никогда не увижу своего внука.

Что касается дяди, то он гарантировал: невеста будет девицей.

Таким образом, мать искала ему родителей будущей жены из своей среды с расчетом, чтобы они были все-таки чуть богаче и знатнее, чем ее муж, старый Баби Бакир, видный стамбульский нотариус. В конце концов, их сын — не только умница и красавец, но и уже достаточно богат, чтобы выбрать невесту из лучшей стамбульской семьи.

Дядя тоже искал невесту для племянника среди своих богатых и знатных пациенток.

Выбор и дяди и матери пал на одну и ту же девушку.

У Нафиги были маленькие черные усики, полные высокие груди, теплый бархатистый живот, могучие бедра при тонкой талии, чудный голос, превосходный дом в Стамбуле и загородный дом под Аланией в качестве приданого. Кроме того, она оказалась достаточно активной, чтобы разбудить дремлющие под воздействием больших тренировочных нагрузок страсти будущего мужа...

«Во имя Аллаха, где эта негодяйка?» — ласково подумал о молодой жене Раши Бакир и вдруг почувствовал, как две теплые ладошки, пахнущие лавандой, закрыли его глаза.

— Нафига, разве можно быть такой копушей? — возмутился Раши. — Места на пляже, во всяком случае лучшие места, давно заняты.

— Ничего страшного, значит займем худшие. Как говорил пророк, не место красит человека...

— Пророк ничего подобного не говорил, — возмутился Раши.

— Значит, это говорю тебе я, далеко не последняя женщина в этой стране.

— А кто ты такая, собственно?

— А я жена знаменитого футболиста «Галатасарая», непревзойденного центрального защитника, которого не может пройти ни один самый отчаянный нападающий мира, Раши Бакира, вот кто я есть, а ты кто такой?

— А я всего лишь муж этой удивительной женщины, супруги несравненного Раши Бакира.

Смеясь и шутливо переругиваясь, они прошли между банановыми пальмами к морю, выбрали на зеленой лужайке газона два шезлонга на колесах, и Раши откатил их туда, куда указала Нафига — в сторону от основной массы отдыхающих отеля «Султан-сарай», между кустами, дающими достаточно плотную тень и в то же время радующими глаз крупными сиреневыми цветами.

Они бросили на шезлонги цветные махровые полотенца с символикой «Галатасарая» и отправились завтракать.

Омлет, сыр, брынза, масло, крохотные сосиски, помидоры, огурцы, жареные баклажаны, огромная тарелка хрустящих тостов, мед в крохотных керамических блюдцах, две чашки чая «Липтон» и две чашки кофе, и гора крохотных круассанов — вот и весь их скромный завтрак.

— Ну, ладно, — смеялся Раши, — я скоро начну тренироваться и сгоню вес, а тебе грозит стать самой полной женщиной Турции, если ты будешь поедать столько тостов с медом и такие горы круассанов с кофе и молоком.

— Я стану самой изысканной женщиной Турции, ибо, о глупый мужчина, слава Аллаху, в этой благословенной стране в основном обитают мужчины, познавшие великую истину — любимого тела должно быть много! А теперь к морю? — таинственно улыбнулась Нафига.

— Вот уж нет! Там слишком много народу, давай лучше поднимемся в номер, — предложил Раши.

— И, как вчера, выйдем из него только к обеду? — рассмеялась Нафига. — А у меня еще и загара совсем нет, чем я буду хвастаться перед подругами?

— Перед подругами? — ревниво нахмурился Раши.

— Ты же знаешь, любимый, что никто кроме тебя никогда не увидит границы загорелого и незагорелого тела. Из лиц мужского пола, я имею в виду.

— Значит, к морю, — сказал Раши и положил сильную руку на крутое бедро жены.

«Лишь бы она не полнела в талии», — мечтательно подумал он.

Мимо них, призывно покачивая мощными бедрами — такими же крупными, как у Нафиги, но, может быть, более упругими и спортивными, — прошла высокая брюнетка, бросив на Раши томный взгляд.

Он вспомнил ее. Вчера в банном комплексе она буквально преследовала его: в турецкой бане, когда ее массировали два молодых аланца, она яростно кричала от удовольствия, демонстративно легла на горячий подиум совершенно голой, и, когда по ее спине аланцы водили полотняным мешком, наполненным воздухом и намыленным до туманного состояния, она, прикрыв лоб рукой, все смотрела и смотрела на него и на то, как он намыливает нежные груди своей Нафиги в одном из отделений турецкой бани. Нафига, скрытая мраморным углом кабины, не видела этого, ему же некуда было деть глаза, они каждый раз упирались в голое тело этой иностранки.

Потом, когда они с Нафигой заглянули в сауну, женщина снова была там и снова совершенно голая. Она сидела, нагло раскорячив ноги, и, казалось, буквально гипнотизировала своим разверзшимся чревом.

Раши тут же развернулся и под предлогом, что в сауне слишком жарко, увлек Нафигу на разложенные в виде кушеток шезлонги.

— Все немки шлюхи, — как оказалось, не подумал, а сказал вслух Раши.

— Ты не прав. Среди них попадаются очень милые, — лениво возразила Нафига.

...Когда он открыл глаза, уже лежа в шезлонге на берегу моря, то вновь увидел ту же картину. Эта немка буквально преследовала его. И — надо же! — поставила шезлонг так, что ему опять некуда было деть глаза от эротического ракурса.

— Пойду, поплаваю, — заметил Раши и, пружинисто встав на ноги, чуть покачивая мощным торсом, направился к морю.

Он не видел, как немка натянула на руки желтые перепончатые перчатки, на лицо — маску с трубкой и, сотрясая набережную колыханием мощных персей, направилась вслед за ним, ориентируясь на желтые, в черную полоску плавки Раши.

Одновременно от кафе, стоявшего на сваях на самом пляже и поившего гостей «Султан-сарая» разнообразными напитками, с трудом поднялся из белого пластмассового кресла грузный «новый русский» с золотой цепью толщиной в палец на черной от загара груди и, с трудом переставляя согнутые в коленях ноги по крупному песку, согнув руки так, словно они еще лежали на письменном столе, у компьютера, на рулевом колесе или просто на толстом животе, направился к дощатому настилу, с которого можно было нырнуть в прозрачную воду Средиземного моря.

На нем были точно такие же, как у Раши, «пчелиные» — желтые с черным в полосочку — плавки.

В воду они вошли с разных мостков, но почти одновременно.

За Раши плыла страстная немка с неопределенными (для него) целями, а за «новым русским», чье огромное и невыразительное лицо было скрыто маской и дыхательной трубкой, плыли тоже в масках и с трубками два рослых телохранителя.

Неожиданно Раши, проплыв половину расстояния, отделявшего один пирс от другого, повернул к берегу и вскоре, выбравшись на пляж, блаженно растянулся на песке. Он считал, что крупный песок отлично массирует кожу, своего рода — множественное одновременное иглоукалывание.

Вдруг с моря раздался истошный крик.

Если бы телохранители наблюдали во время заплыва своего патрона непосредственно за ним, они бы увидели, как немка, на которой были только тонкие черные трусики, почти не прикрывавшие ее потаенные места, вдруг сделала резкий рывок под их хозяина и ухватила его двумя руками за причинное место. После чего резко взяла направо и, проплыв под водой метров десять, вынырнула и затерялась между голов других резвящихся в тихом море гостей отеля.

И только тогда раздался истошный рев «нового русского».

Первое прикосновение к гениталиям чьих-то рук он воспринял как шутку или игривое кокетство. Человек он богатый и уже тут, в «Султан-сарае», успел уконтрапупить нескольких, как он говорил, «телок», и самодовольно предположил, что это одна из них заигрывает, рассчитывая на хороший гонорар. Но когда через несколько секунд толстяк ощутил вначале в месте прикосновения, а затем во всем теле страшные, пожирающие плоть зуд и боль, он закричал.

Не просчитав ситуацию (они все-таки были качками, а не профессионалами), охранники нервно содрали со своих голов маски, оглядели пространство вокруг и не заметили ничего подозрительного. Один из них ухватил патрона под мышки и, сопровождаемый его истошными криками, потащил к берегу. Второй вначале нырнул, увидел уходящий в глубину хвост какой-то рыбины, потом — всполошно уплывающих в разные стороны крупных медуз, ухватил одну из них, чтобы проверить, не она ли ожгла патрона, и убедился, что нет. Преследовать же попавшую под подозрение рыбину было уже поздно, и бодигард присоединился к коллеге. Вдвоем они быстро доставили хозяина на берег, уложили на бетонное покрытие набережной и стали суматошно массировать его дряблое тело в районе сердца, делать искусственное дыхание, при этом его заплывшие тугим жиром руки никак не хотели заворачиваться за голову. На их крики сбежался народ. Прибежал врач, которому всего-то нужно было преодолеть метров 50 от «рецепции».

Но врач лишь констатировал смерть. Причины же смерти он не рискнул назвать. Как всегда предположил:

— Вероятно, сердце.

Рассказ качков о том, что босс кричал как ошпаренный и что его, скорее всего, ужалила ядовитая рыба, эскулап отверг. Таких рыб в море возле пятизвездочного отеля «Султан-сарай» не водилось, а если бы и водились, то владельцы отеля, заботясь о своих постояльцах, давно их повыловили бы.

Впрочем, судьба несчастного «нового русского» мало кого, кроме его охранников, волновала в это прелестное утро.

Толстяка унесли. Отдыхающие расползлись по своим шезлонгам и, поскольку время шло, а все было «включено», принялись снова жадно поглощать пиво, кока-колу, воду, принялись за оранжад, виски, коньяк, кофе, чай, вино и прочие «инклюзивы».

Лишь после этого на берег выползла совершенно обескураженная немка. Ее недавно еще крутые и упругие груди вяло висели на животе. Она была сильно взволнована.

«Средство, кажется, действительно оказалось действенным, — заметила она себе мысленно. — Но я, увы, промахнулась».

А Раши вернулся к Нафиге. Утро было таким солнечным, ясным, красивым и безмятежным, что не хотелось портить его огорчениями в связи со странной гибелью незнакомого русского.

Тем более что этот русский ему сразу не понравился. Нельзя мужчине так запускать себя — просто какая-то гора сала. Неудивительно, что сердце не выдержало, тем более что пьян он был круглые сутки.

Единственный человек, который правильно «прочитал» ситуацию, был рослый мускулистый француз. Лицо его украшал (именно украшал, а не обезображивал) шрам от левого глаза к уголку левой губы. Еще два-три шрама можно было обнаружить, если присмотреться, у него на груди и животе, левую ногу от колена до щиколотки также прорезал белый шрам, какой остается от скользящего ножевого удара.

Он заметил сходство плавок «нового русского» и турецкого футболиста, не поленился, встал, когда русского вытащили на берег, просунул руку сквозь частокол загорелых ног и пощупал пульс. Это был, бесспорно, пульс трупа. Потом француз встал и внимательно смотрел, какие манипуляции с телом умершего производил турецкий врач. Особое внимание он обратил на цвет белков глаз, когда врач поднял веки.

Белки были неприятно желтого цвета. Он знал, что ко времени вскрытия цвет белков глаз станет прежним. А из крови совершенно исчезнет яд, каким-то образом занесенный в безобразное тело этого толстяка. И то, что яд предназначался турецкому футболисту, Рене Шардену, киллеру Исы Назимова, было совершенно ясно.

Когда он отходил от толпы, окружившей распростертое на бетоне набережной тело «нового русского», его глаза встретились с глазами полногрудой загорелой немки. И они сразу поняли, что знают друг про друга все. Или почти все.

Немка знала, что, не выполнив задания, она не может остаться в живых: Барончик страсть как не любил неудачников в своей Системе. И она решила ускорить события.

У Рене Шардена была своя программа. И программы двух киллеров явно не стыковались. В такой ситуации выиграть может лишь один.

Рене Шарден решил, что это будет он.

Повесив на плечо сумку с купальными принадлежностями, полотенцем, флаконом крема для загара и черными очками от солнца, он двинулся за гологрудой немкой так, что она не могла не почувствовать этого нарочитого преследования. Рене явно обострял ситуацию, вынуждая противника нервничать и ошибаться.

В лифт, на котором можно было попасть от бассейна на свой этаж гостиничного комплекса, они вошли друг за другом.

В кабине были и другие люди, но, обведя взглядами публику, оба опытных киллера поняли: они без сопровождения и без чистильщиков. В их ремесле такое бывает достаточно часто. Надеяться оба могли только на себя. Рене, не вынимая руку из кармана шорт и повернувшись так, чтобы между ним и пультом определения этажей никого не было, нажал невидимую кнопку на небольшом, величиной с коробок спичек, приборе в кармане шорт.

Лифт остановился. Однако это не вызвало никакой паники. Люди стояли, ожидая, что он двинется дальше. Такое иногда бывало.

Лифт дернулся, поднялся еще на этаж, но двери не раскрылись, он снова застрял.

Немка все сильнее нервничала. Сначала она стала что-то неразборчиво кричать в мегафон, пытаясь вызвать дежурного. Но она кричала по-немецки, ей же что-то спокойно отвечали по-турецки. В кабине лифта кроме немки и Рене оказались только турки — из постояльцев отеля. Они с удивлением и откровенным осуждением смотрели на немку, которая одну за другой нажимала все кнопки на пульте. Лифт дергался. Но с места не трогался. Наконец немка добилась того, что лифт вдруг нервно вздрогнул и быстро ринулся вниз. Флегматичные турчанки с маленькими детьми прореагировали на это по-разному: мамы тяжело и осуждающе вздохнули, дети же радостно завизжали.

Внизу лифт снова остановился. Немка пыталась руками раздвинуть стальные двери. Она кричала что-то неразборчивое, скребла ногтями по стальной обшивке, царапала перстнями с драгоценными камнями по стали так, что на поверхности оставались глубокие впaдины и царапины.

Как бы пытаясь помочь ей, высокий француз тоже приложил ладони к дверям и сделал попытку раздвинуть их. При этом невольно задел руку немки своим перстнем. Впрочем, этого никто, кроме самого француза, и не заметил, он же, заметив, тут же повернул перстень камнем внутрь, правда, перед этим тщательно вытерев его о светлые шорты.

На внешней стороне безымянного пальца немки появилась крохотная капелька крови, такая крохотная, что ее не заметила и сама женщина.

Наконец за дверью послышалась спокойная турецкая речь, потом немецкая — переводчица из «рецепции» перевела взволнованной гостье отеля, что ничего страшного не случилось и сейчас дверь откроют.

И действительно, после недолгого скрежета монтер стальной монтировкой раздвинул дверцы, потом двое рабочих растянули их в стороны и держали, пока все застрявшие в кабине пассажиры не покинули лифт. При этом им пришлось выбираться из неудобного положения — лифт застрял на метр ниже пола «рецепции», находившейся на первом этаже.

Потрясенная немка, как только ее вытянули два спокойных турка на мраморный пол первого этажа отеля, встала на четвереньки, потом с трудом — на ноги и вдруг, быстро-быстро семеня ногами, бросилась по направлению к выходу.

Однако пробежав метров пять, вдруг рухнула на мраморный пол, громко ударившись головой о белые мраморные плитки.

К ней бросились служащие «рецепции», переводчики, гиды. Дама, когда над ней наклонилась переводчица и что-то спросила по-немецки, от звуков родной речи пришла в себя, оттолкнула протянутые к ней руки, встала на четвереньки, сделала в таком положении несколько шагов в сторону выхода из отеля. Потом с трудом, пошатываясь, встала на ноги и выскочила на аллею, ведшую от входа в отель на стоянку автомобилей. Однако и там она не остановилась, как можно было предположить, а, мелко перебирая ногами, шатаясь из стороны в сторону, направилась левой извилистой аллеей между фонтанчиками и мелкими водоемами, создававшими неповторимый уют «Султан-сарая», куда-то налево, налево. Словно в ее мышечном или мыслительном аппарате произошел некий сбой. Пока наконец не оказалась у бассейна аквапарка. Здесь как раз начался перерыв, и десятки мальчишек и девчушек, детей отдыхающих в отеле клиентов, покинули гигантские съезды и надувные игрушки, кафе-мороженое и павильон соков. Было тихо и пусто. Дама подошла, глядя на воду невидящими глазами, к самой кромке бассейна, хотела сделать еще шаг, но нога не поднялась, а сама она уже наклонилась вперед и упала лицом вниз в бассейн, по ровной воде которого еще плавали мелкие надувные игрушки, забытые детьми. Из находившегося за зеленой изгородью небольшого зоопарка, основными обитателями которого были индюки, гуси, иранские куры, голуби, попугаи и прочая пернатая и вечно гомонящая живность, сквозь ветви кустарника на плавающее в воде аквапарка тело уныло смотрел единственный представитель крупного животного мира — старый ишак. Ишак так и не понял, почему эта дама плавает на поверхности водоема, не делая никаких движений. Обычно тут так много шума и возни.

— Иа-иа-иа? — удивленно спросил он уборщика зоопарка, такого же, как он, старого и такого же глупого. Тот подошел к живой изгороди вслед за ишаком и всмотрелся в поверхность водоема.

Через несколько минут здесь были представитель администрации, врач, медсестра и два охранника. Но они уже были не в силах что-либо изменить. Вскоре появился директор отеля. Ему даже в голову не пришло беспокоить владельца «Султан-сарая» в далеком Стамбуле. Эта проблема была в его компетенции. Директор протянул появившемуся через десять минут полицейскому конверт, в котором была небольшая, но пристойная сумма в турецкой валюте, к сожалению, из личных денег директора. И полицейский, согласившись с диагнозом врача — смерть от инфаркта, составил протокол и ушел. Дальше перед директором стояли неприятные хлопоты по контактам с родственниками погибшей от сердечной болезни, отправка тела за счет отеля в Германию и прочее и прочее.

Знаменитый пятизвездочный отель берег свою репутацию.

Рене Шарден, стоя на лоджии своего номера, с которого хорошо просматривались и море и двор аквапарка, находившийся в глубине двора отеля, опустил бинокль. Этот внешне обычный оптический прибор позволял доводить укрупнение объекта до значительных пределов. Он и прочитал даже диагноз, установленный гостиничным доктором: «инфаркт миокарда».

А направленный микрофон позволил Рене услышать разговор врача и администратора из «рецепции».

— Что вы хотите? Эта дама с самого начала отдыха у нас была излишне экзальтирована: без удержу посещала сауну, жарилась на солнце без бюстгальтера, — нельзя так обращаться со своим здоровьем в ее возрасте...

— Да и последний случай: на пару минут заклинило дверь в лифте, так она чуть не пробила стальную обшивку своими перстнями, всю исцарапала, можно и сейчас увидеть. А потом побежала. Видимо, психика ни к черту...

— В Центральной Европе женщины вообще с ума посходили...

— Вообще, мне кажется, у нас в мусульманском мире женщины ведут себя строже, без бюстгальтеров не мотаются и живут в результате долго.

— Может, прямой связи тут и нет... Но, конечно, нельзя так себя запускать.

...Рене удовлетворенно втянул «перископ» направленного микрофона, убрал оптику в футляры, а футляры в сейф, за который платил администрации отеля 10 долларов в сутки, взял пакет с пляжными принадлежностями и направился к лифту.

На этот раз с лифтом никаких приключений не произошло.

Прежде чем улечься в своем шезлонге (махровое турецкое полотенце надежно блокировало попытки занять его место), он поднялся в кафе-ротонду на самом берегу моря, налил сам в высокий стакан минеральной воды со льдом и хотел было этим ограничиться, но в последнее мгновение передумал и заказал чашку двойного кофе-эспрессо. Когда он шел, лавируя между шезлонгами клиентов отеля, в свой угол парка и руки у него были заняты, к нему пристроился и пошел рядом в ногу молодой белобрысый парень — высокий, тощий, с прыщавой наглой физиономией.

— Вы говорите по-французски? — спросил он.

— Разумеется, — ответил Рене.

— Вы богатый человек?

— Не бедный, но вас это мало должно касаться.

— Как сказать. Если вы не бедный человек, вас не затруднит дать мне некую сумму денег, не очень большую, в долг без отдачи?

— Не понял? — внимательно всмотрелся Рене в прыщавую физиономию.

— Дело в том, что мне по фигу, чем вам так насолила та немочка. Может, она бывшая ваша любовница и сильно надоела... Поверю. Бабенка действительно надоедливая...

— Вы о чем, мой юный друг?

— О тот же, о чем и вы сейчас думаете...

— О чем же?

— Я был с вами в лифте.

— Со мной многие бывают в лифте, тут нет состава преступления.

— Зато он есть в ваших действиях. Я все видел.

— Что «все»?

— Как бабенка, увидев вас в лифте, перепугалась. Как она стала скрести дверь лифтовой кабины, как вы чем-то таким поерзали в кармане, и лифт вдруг встал, как она еще больше перепугалась, как вы, будто бы помогая, успокаивая ее, коснулись перстнем ее руки и на тыльной стороне ее ладони появилась крохотная царапина, как бабенка потом бежала, падала, словно убегала от преследователя, и наконец упала мертвой в бассейн аквапарка.

У Рене были заняты обе руки, а то он в сердцах мог бы и врезать по наглой роже.

— Если вы имеете в виду эту несчастную немку, то она умерла от инфаркта: перегрелась, наверное, переволновалась. Остальное — ваши смешные фантазии, — холодно ответил он шантажисту.

— Вот почему я прошу всего 500 долларов, — не смутился тот. — Можно тысячу немецких марок. Турецкая валюта меня не интересует. Здесь и так все оплачено. А дома деньги мне пригодятся.

— Инцидент исчерпан, диагноз поставлен, полиция ушла, — лениво перечислял Рене. — Вряд ли родственники дамы будут требовать возбудить уголовное дело.

— Ну, хорошо, 300 долларов.

— И куда вы пойдете с этими фантазиями?

— Я пришел к вам.

— Значит, идти в другие места и вовсе нет смысла?

— Хорошо. Сто долларов.

— Я не ношу с собой деньги, вы сами напомнили — здесь ведь все оплачено. «Олл инклюзив». Я готов вам помочь материально. Но не потому, что вы поделились со мной некоей особо интересной информацией, а просто так, потому что вы мне понравились.

— Вообще-то я традиционной ориентации...

— Я не это имел в виду, — Рене с отвращением отвел взгляд от прыщавой розовой мордашки своего соотечественника.

— Вы меня не поняли. За сто долларов я готов...

— Спасибо, не надо. Вы здесь один отдыхаете? — спросил Рене.

— Один. Скукота. Снял бы девочку, но родители, купившие мне эту путевку, нарочно не дали мне ни сантима карманных денег. Вот и приходится, обитая в номере пятизвездочного отеля, подрабатывать.

— Не могу сказать, что способы зарабатывания денег, которые вы выбираете, самые удачные.

— А, — беззаботно рассмеялся прыщавый отрок, — что умею. Выбор-то небольшой.

— Хорошо. Приходите сюда, на набережную. Вечером — часов в десять, когда стемнеет. Выпьем по рюмке коньяка...

— Турецкий коньяк — ужасная вещь...

— Ну, по чашке чаю, кофе, по стаканчику вина...

— А вино мне нравится, особенно сухое красное.

— Вот и отлично. Я принесу ваши деньги.

...За час до ужина, перед самым закрытием бюро «Отдых на воде», располагавшегося здесь же, на пляже отеля, Рене взял до утра за отдельную плату комплект аквалангиста, сложил его в большую черную сумку и оставил рядом с шезлонгом на набережной, в самом ее конце, где уже начиналась ограда отеля, отделявшая благоустроенную часть кеммерского побережья от дикой и скалистой.

Плотно поужинав, в черной рубашке и черных шортах Рене спустился на набережную, прошел влево до конца, где почти у самой ограды стоял его шезлонг, и стал ждать; через несколько минут появился его находчивый соотечественник. К этому времени Рене уже знал, что Поль Леклерк действительно занимает один двухместный номер, за телефонные звонки расплачивается картой и не замечен в единственном в отеле ночном платном баре. Запросив информационное бюро, сотрудничавшее с их системой в Париже, Рене выяснил, что Поль — отпрыск небогатой, но вполне обеспеченной семьи торговца мебелью, студент «Эколь нормаль», в учебе достиг малого, талантами не отличается, был застигнут отцом за занятиями сексом с лицами обоих полов, за что был нещадно бит, полицией привлекался по мелочам, постоянного криминального досье на него нет.

«Никому ненужный придурок, — рассудил Рене. — Никто о нем и не пожалеет».

Обычно в кафе, ресторанах и барах наливают бокалы, рюмки, стаканы и, даже если тебе нужно шесть порций спиртного, тебе не дадут в руки бутылку. Это — если в режиме «олл инклюзив». За дополнительную плату любой бармен выдаст тебе хоть канистру. Рене легко получил бутылку сухого местного красного вина, взял два пустых бокала. Установил перед шезлонгами пластмассовый столик, поставил бутылку и бокалы. После чего в левый бокал сбросил из перстня с черным агатом крошечную крупинку белого вещества, практически не видимого в темноте на дне бокала.

— Принесли деньги? — спросил, материализуясь из темноты, прыщавый соотечественник.

— Разумеется. Это не та сумма, из-за которой французы так далеко от родины должны ссориться между собой.

— Мне нравится сам ход ваших рассуждений, — важно заметил парень и довольно рассмеялся.

— Глоток вина?

— А вы меня не отравите? — дурашливо расхохотался парень.

— Если даже и отравлю, вы об этом так и не узнаете, — отшутился Рене.

Он медленно разлил густое красное, почти не видимое в опустившейся на набережную темноте вино.

— Будьте здоровы, — произнес тост парень.

— И вам желаю крепкого здоровья, — ответил Рене, делая глубокий глоток.

— Однако полагаю, — продолжил он, по мере того как вино перетекало из стакана в глотку юного француза, — что оно вам уже и не очень понадобится.

Рене поставил бокал на столик и правой рукой пощупал пульс шантажиста: разумеется, пульса уже не было.

— Я тебе говорил, паренек, что ты выбрал не самое удачное ремесло. Шантажировать вообще нехорошо. А Рене Шардена — еще и смертельно опасно.

Он вынул из ослабевшей руки парня бокал, поставил его на столик и осторожно уложил упавшую вниз руку юного парижанина ему на колени.

— Жил ты плохо, судя по информации из Парижа, а умер красиво, радуйся хотя бы этому.

Шарден легко поднялся и взял оба бокала. Он знал, что яд растворяется без остатка, а бокалы через минуту попадут в руки веселой посудомойки — русской курносой девочки из Подмосковья, подрабатывающей здесь на будущий учебный год на факультете журналистики МГУ, и еще через минуту они будут девственно чисты. Никаких следов. Единственным следом в короткой истории о попытке шантажа профессионального киллера Рене Шардена останется тело прыщавого парижанина.

Он отнес бокалы в кафе, пошутил с русской, улыбнулся коротконогой барменше, виртуозно смешивавшей напитки, красиво подбрасывая в воздух шейкер, и вернулся к своему шезлонгу. Удобно устроился в нем и дал себе приказ — поспать минут шестьдесят.

Когда Рене проснулся, основная масса клиентов отеля схлынула с набережной на танцевальную площадку, находившуюся метров на двадцать ближе к отелю. Рене огляделся. На шезлонгах, установленных под тентами и прямо на бетонной набережной, не оставалось никого. Он вынул из сумки акваланг, костюм, ласты, натянул все на себя, проверил шланги и вентили, достал черный пластиковый мешок на молнии, упаковал в него еще достаточно гибкое тело парня, спустился на крупную гальку пляжа, держа мешок на плече, повернулся к морю спиной и вошел в воду. Проплыв метров сто, он нырнул — глубина была метров пять, вполне достаточная. Уже на дне Шарден привязал, сняв с себя акваланг, тяжелые кислородные баллоны к мешку с парнем, примагнитил радиоуправляемую мину к баллону и, уложив это причудливое сооружение на песчаное дно, легко вынырнул. Потом, вспомнив, что не снял ласты и костюм, акробатически вывернулся, стянул костюм, ласты, вновь нырнул, подсвечивая вставленным в рот фонариком, к счастью, сразу нашел груду из мешка и снаряжения на дне, сунул ласты и комок костюма с трубкой в пластиковый мешок, полагая, что теперь уже теснота не будет излишне дискомфортной для почившего в бозе парижского студента-неудачника, и всплыл. Второй нырок уже был для него достаточно утомителен. Все-таки, что ни говори, возраст за сорок. Еще хорош в деле, но для подводного плавания нужны постоянные тренировки.

На берег Рене вышел, пошатываясь от усталости.

Растерся полотенцем с изображением желтого полумесяца на красно-синем фоне, оделся, выпил большую рюмку предусмотрительно взятого в кафе на набережной коньяка.

«Коньяк турки действительно делают плохой», — подумал он.

Не возвращаясь в свой номер, Шарден перелез через ограду территории «Султан-сарая», осторожно пробрался по каменистому берегу на дорогу, поймал машину (благо, что и документы, и деньги у него были с собой) и через час был в аэропорту Анталии. До регистрации пассажиров и багажа на рейс Анталия — Варшава оставалось всего полчаса. Рене любил, когда его операции проходили так гладко.

Уже в салоне лайнера он еще раз прошелся воспоминаниями по времени, проведенному в кеммерском пятизвездочном отеле «Султан-сарай». Все сходилось. Взрыв на глубине пяти метров никто не видел и не слышал.

Тело соотечественника, разорванное в клочья, за ночь доедят рыбы. За акваланг, учитывая, что нарушил правило — акваланги выдаются только до 20 часов вечера, Рене заплатил гарантийную сумму полной стоимости всей аппаратуры, так что со стариком Кули в расчете. Что касается прыщавого студента из «Эколь нормаль», то Франция ничего не потеряла, а рыбы Средиземного моря что-то приобрели. С немецкой потаскушкой тоже все прошло гладко. Следов контакта никаких. И, стало быть, приказ Исы Назимова — "прикрыть двух турецких футболистов, купленных «Спартаком», Шардену удалось выполнить.

За Ахмеда Забар-оглы он тоже был спокоен. Во-первых, Рене хорошо заплатил местной полиции, и футболиста тут же выпустили под залог. Во-вторых, еще бoльшую сумму Шарден дал за то, чтобы они вообще прекратили следствие в этом направлении. Следователь, страстный болельщик «Галатасарая», охотно согласился с таким положением. Тем более что к вечеру было найдено тело убийцы жены Ахмеда на берегу моря, в километре от отеля. Он был убит двумя выстрелами — в сердце и в голову. Следствие выдвинуло единственно возможную в такой ситуации версию: «враги» турецкого футбола, скорее всего, израильтяне, сборной которой предстояло в ближайшее время играть со сборной Турции, попытались вывести из игры лучшего турецкого полузащитника. Что-то у них не получилось. И, заметая следы, они убрали и киллера. «Пальчики» убитого на морском побережье неизвестного, к счастью, обнаружили в номере футболиста.

«Это была технически сложная процедура», — довольно улыбнулся Рене.

В жизни киллеры следов на месте преступления не оставляют. Но современные технологии позволяют оставить их там, где их не было. Как, впрочем, и частицы спермы. Так что дело закрыто. И напрасно Иса сказал, что этим сюжетом займутся другие. Рене сам привык доводить свои дела до логического конца. У этой истории конец был логичным.

В Варшаве будет совсем другая операция. Не легче и не труднее.

Необычным в практике профессионального киллера и чистильщика Рене Шардена было лишь то, что все задания последних месяцев так или иначе были связаны с футболом...

ГЛАВА 9

«КРОВАВАЯ БАНЯ» В ГДАНЬСКЕ

— Улица Длуга, двадцать восемь, — приказал Рене водителю такси.

— Дом Фарберов? — уточнил водитель.

— А хрен его знает, чей дом! — честно ответил Шарден. — У меня там в отеле заказан номер.

— Вы хорошо говорите по-польски. Но одеты для нашего балтийского климата слишком легко.

— Вы правы, подбросьте меня к какому-нибудь приличному магазину. Я куплю себе что-нибудь из теплых вещей.

В частном магазинчике на Мариацкой Шарден купил пуловер, короткий плащ и берет.

— Вот теперь вы действительно похожи на француза! — восхитился водитель.

— А почему вы решили, что я француз?

— А в аэропорту, когда носильщик нанимал меня, он спросил: «Отвезешь в центр Гданьска одного француза?» Я ответил: «Без проблем».

— Понятно.

— Надолго к нам?

— Нет, думаю, за день управлюсь.

— Не на матч случайно? У нас сегодня матч на Кубок «ЕвроТОТО» между гданьской командой «Атлетична» и московским «Спартаком».

— Нет, не на матч, дела.

— Понятно. Дела так дела. А матч обещает быть интересным. Как думаете, кто выиграет?

— Я ничего по этому поводу не думаю. Мне все равно. Я спортом не интересуюсь.

— Ваше право. Может, желаете экскурсию по музеям?

— И к музеям равнодушен.

— Тогда, может, ресторанчик со стриптизом на Выбжеже?

— Пропускаю и это предложение. Хотя... — Рене взглянул на часы. — От улицы Длуга до улицы Торуньской далеко?

— Да у нас все близко.

— Тогда на улицу Длуга, 28.

— Это известное место. Дом Фарберов — знаменитый архитектурный памятник. Но теперь действительно там небольшой элитный отель. У вас номер на каком этаже?

— Какая вам разница?

— Я имел в виду, что, если на третьем, оттуда вид лучше.

Рене не ответил. Возле отеля он расплатился со словоохотливым водителем и, прихватив сумку с купленными в магазине пожитками, двинулся к шикарному ампирному подъезду.

Через сорок минут, приняв душ и побрившись, Шарден уже был на Торуньской. Было раннее утро, и Национальный музей был еще закрыт. Рене отыскал неподалеку рыбный ресторанчик и с удовольствием наелся своего любимого угря — вначале в копченом, а затем и в отварном виде с овощами и специями.

В назначенное время у входа в неоткрытый еще музей он встретил полковника Зверева. Догнав медленно идущего Зверева, Шарден поравнялся с ним и попросил прикурить. Полковник долго чиркал старой бензиновой зажигалкой и за это время передал киллеру задание:

— Сегодня матч. Важный. «Спартак» должен выиграть. Ты уже понял, что мы работаем на него?

— Понял. Хотя и не ясно, почему. «Спартак» — так «Спартак».

— Наши конкуренты попытаются сделать все, чтобы москвичи проиграли. Твоя задача — им помешать.

— Знать бы еще, кто цель...

— У тебя, как всегда, цель совершенно конкретная....

Они медленно шли вдоль комплекса зданий францисканского монастыря начала ХVI века, в котором с 1972 года размещался Национальный музей.

— Кстати, здесь, в музее, ценнейшая вещь выставлена, — кивнул на здание Зверев, — готический триптих Ганса Мемлинга «Страшный суд».

— Имеете в виду, что надо бы посмотреть? — удивленно посмотрел на него Шарден.

— Нет. У тебя будет свой «страшный суд».

— То есть?

— Барончик уже прислал в Гданьск своего киллера.

— Он — моя цель?

— Да. Охраной матча займутся другие люди. Твоя задача — обезвредить киллера.

— Откуда он будет стрелять, известно?

— Известно. Почему ты решил, что он будет стрелять.

— Догадался. Значит, попытка сорвать матч, убив кого-то из спартаковцев?

— Да.

— Повторяю, полковник: место?

— С крыши правительственной трибуны.

— Непростая задача обезвредить стрелка в таком узкоконкретном месте, — покачал головой Рене. — С противоположной стороны стадиона есть высокое здание?

— Есть, но пусть тебя это не волнует, — жестко сказал полковник. — Мы не можем рисковать. Приказ: киллера Барончика убрать до матча! Они не успеют перестроиться: дублера у него нет.

— Почему, если на кон поставлены такие деньги? — насторожился Шарден.

— Потому что этот киллер никогда не ошибается, — хмыкнул Зверев.

— Я его знаю?

— А, догадался! Это Жан Ланжер, вы служили с ним в Центральной Африке. Крепкий малый. Жаль, что он по другую сторону.

— Я его застал в легионе уже в конце своей службы, — пожал плечами Рене. — Почти не помню. Высокий, рыжий?

— Нет, коренастый, сейчас отяжелел, даже можно сказать — толстяк. Рост всего-то 170 см.

— Шрам под левым глазом? — уточнил Шарден.

— Точно.

— Вспомнил. Место?

— У Ланжера есть одна странная привычка, — медленно процедил Зверев, — перед акцией он всегда ходит в сауну.

— Известно, куда он намерен пойти здесь?

— Известно. Лучшая сауна с лучшим пивом, раками, девочками — в спорткомплексе на Вестерплятте.

— Это далеко?

— За городом, на полуострове. Машина с документами на твое имя стоит в конце улицы — видишь, сизая «полония»?

— Вижу.

— Вот ключи. Права и снаряжение в бардачке.

— Что за снаряжение?

— Сам увидишь.

— Уточняю: временное устранение или ликвидация? — прищурился Шарден.

— Увы, ликвидация, — развел руками полковник. — Он слишком глубоко вляпался в систему Барончика.

— Да ладно, я его совсем не помню. Один вопрос: в сауне могут быть в это время и другие люди — посетители, обслуга, а мне надо уйти. Всякое может быть. Мои права?

— Это лучшее место для такого противника. Так что огонь на поражение. О количестве жертв можешь не волноваться. Сколько надо, столько и будет.

— Это все, что я хотел узнать, — кивнул Рене, и они расстались.

Машину для дела он все же угнал в Старом городе. Выбрал такую, которая явно простояла у дома несколько дней, и ею не пользовались, — значит есть шанс, что не хватятся и сегодня. Шарден припарковал ее в десяти метрах от входа в спортивно-оздоровительный комплекс. Вошел, заплатил за бассейн, сауну и массаж, прошел в раздевалку. К счастью, в раздевалке была всего пара каких-то толстых самодовольных придурков. Рене натянул на голову выданную в кассе фетрово-суконную шляпу и вошел в парную. Там вообще был всего один человек — коренастый, плотный, со шрамами на левой руке, правой ноге, животе и, что самое главное, — на левой щеке.

Несмотря на годы, прошедшие с того дня, когда Рене впервые увидел этого парня в легионе, он сразу узнал его. Небольшой, но очень надежный в стрельбе по неподвижной цели с расстояния двух-трех метров пистолет (итальянскую «беретту» 1986 года выпуска) Шарден держал в красно-белой жесткой рукавице для самомассажа. Не снимая рукавицы, он трижды выстрелил в киллера Барончика. Учитывая, что сам этот киллер никогда еще не промахивался, это было самое надежное средство «профилактики». Теперь же можно было быть уверенным, что выстрел в спартаковца не состоится. Три дырки — под левым соском, в районе поджелудочной железы и между бровями — давали такую уверенность. А глушитель давал основания предполагать, что выстрелы из сауны в раздевалке не были слышны.

Рене постоял еще некоторое время, словно раздумывая, рисковать или не рисковать. Кровь Ланжера, толчками вытекавшая из его грузного тела, залила вначале верхнюю, затем вторую и первую полки сауны и начала подбираться уже не алым, а бордовым ручейком к босым ногам Рене.

Вид приближающегося зловещего ручейка заставил его скорее принять решение.

В раздевалке два толстых придурка по-прежнему пили пиво, заедая его плотными, янтарно-желтыми ломтями вяленого леща.

Навскидку выстрелив в одного, а затем во второго, Шарден убедился, что контрольные выстрелы не понадобятся. Быстро оделся и вышел в холл. И опять повезло, — Рене не любил лишних трупов, — там была только кассирша, носатая плюгавая старая полька лет шестидесяти. Он наклонился к круглому отверстию в кассе и, неожиданно вытянув снизу руку, выстрелил кассирше, как и бывшему легионеру, точно меж бровей.

На улице он не встретил никого. Вскочил в машину, доехал до Старого города, припарковался у пивной и зашел внутрь. Выпив прямо у стойки кружку темного пива, отметив, что польский портер ничуть не хуже английского, но сильно уступает французскому «Бордо», Шарден, так ни с кем не перемолвившись словом, вышел и быстро двинулся в сторону центра.

...Матч он смотрел уже в номере отеля.

Обе команды вышли на поле, думая прежде всего об обороне, и в этом компоненте игры преуспели. В первом тайме ни той ни другой команде не удавался быстрый переход от обороны к атаке. Во многом из-за того, что соперники проходили середину поля за счет длинных передач, которые часто не находили адресата. Поляки лишили москвичей одного из их главных козырей — фланговых проходов с последующими навесами. Поэтому до перерыва кроме удара головой Ширко подопечным Романцева ничего не удалось. Игра была нервной, что неудивительно: несмотря на разницу в классе («Спартак» был на голову выше соперника), тот факт, что на кон было поставлено очень многое — выход в следующий тур розыгрыша главного приза «ЕвроТОТО», и каждая победа, кроме всего прочего, приносила команде приличные деньги, — шансы соперников почти уравнивались.

«В другой ситуации при такой игре, — подумал Рене, — самая логичная концовка матча — ничья. Но здесь ничьей не будет. Как не будет и сюрпризов».

Первый гол соорудили на пару Титов и Ширко, использовав домашнюю заготовку действий в стандартном положении. Ширко пробил штрафной, а Егор Титов, ворвавшись в штрафную, пробил головой в землю на уровне ворот, — мяч отскочил, ударился в штангу, и Егор добил его с лету.

Вратарь был бессилен.

Поведя в счете, «Спартак», как всегда в такой ситуации, резко взвинтил темп своих атак.

Однако спустя минут десять матч выровнялся, поляки на какое-то время завладели инициативой и дважды угрожали воротам Филимонова после стандартов. Например, после подачи углового Ежи Полянским.

Потом «Спартак» вновь, словно по команде, взвинтил темп, и даже присутствие травмированного центрального защитника гданьской команды Мирослава Вальчевского не спасло команду от второго гола.

Заряженный на борьбу с первых секунд матча, Робсон получил выверенный пас от Писарева и точно пробил в правый верхний угол ворот.

Но на 70-й минуте матча ситуация изменилась. Хорошо защищавшиеся спартаковцы засуетились в своей штрафной площадке. Выступавший на позиции «либеро» Мор вначале удачно подстраховал Филимонова, а потом раздался свисток судьи и, судя по жестикуляции, тот назначил одиннадцатиметровый за игру Мора рукой. Хотя и Рене и миллионы болельщиков, смотревших матч по телевидению, готовы были поклясться, что мяч ударился в ключицу Мора и отскочил прямо в ноги Лацеку Кураню, который благополучно промазал по воротам.

Но свисток уже был. А с судьей не спорят.

«А судья-то купленный!» — с удивлением отметил Рене. То, что матчи в «ЕвроТОТО» продаются и покупаются, он конечно же знал, уже два года работая на Ису Назимова, но что для страховки будет куплен судья в матче, в котором уже была запланирована другая интрига, — Шарден не предполагал.

На этот раз Лацек Куронь сыграл точно: сделав вид, что будет бить в верхний правый угол, пробил в нижний левый. И Филимонов, в последнюю секунду разгадавший «обманку», чуть-чуть не дотянулся до мяча.

После гола поляки заиграли сильнее, несколько их размашистых и красивых атак просто обязаны были закончиться взятием спартаковских ворот. Но в первом случае вместо выстрела из «пушки» получился выстрел из «пугача»: мяч срезался у польского нападающего. Во втором же Филимонов, раздосадованный пропущенным голом, взял мяч из разряда неберущихся, совершив акробатический прыжок и вынув мяч почти из «девятки».

Теперь уже нервы заиграли у поляков — время шло, а они ничего не могли предложить в ответ на надежно игравшую оборону воспитанников Романцева. Попытка же сыграть с красно-белыми в «открытый» футбол оказалась профанацией: такие вещи со «Спартаком» не проходят.

Русские играли красиво и уверенно. Не совершая даже маленьких ошибок, словно понимая, что судья в поле и даже боковые не на их стороне. У судей же больше не возникало спорных ситуаций, которые можно было бы трактовать в пользу противника.

И тогда случилось невиданное.

Когда до конца матча оставалось около десяти минут и всем было ясно, что при счете 2:1 «Спартак» ни за что не упустит победу, выводящую его в следующий этап розыгрыша «ЕвроТОТО», спартаковские фанаты, сидевшие кучно на восточной трибуне, вдруг устроили дикий дебош — стали ломать пластмассовые сиденья, бросать их в болельщиков гданьской команды, прорвали цепь польской полиции, ввязались в драку, тем более бессмысленную, что кроме нескольких сотен полицейских им противостояли тысячи болельщиков команды Гданьска. В ход пошли пустые бутылки из-под пива (в России уже давно во время матчей пиво продавалось только в пластиковых бутылках), несколько разбитых в кровь голов польских болельщиков, несколько расквашенных носов полицейских обострили ситуацию. Брошенная на поле одним из спартаковских болельщиков бутылка — именно им, а не поляком (этот момент был тщательно укрупнен телевизионным оператором) — попала в голову одному из боковых судей, он картинно упал, и его унесли на носилках с поля.

К присутствующим на стадионе обратился комиссар матча, француз Жорж де Распер, предупредивший, что, если побоище не закончится, матч будет перенесен на следующий день, а счет сегодняшней игры на минуту драки аннулирован. И хотя счет был в пользу команды «Спартак», он снова станет ничейным, ибо именно спартаковские болельщики развязали драку. Кроме того, команда «Спартак», косвенно несущая ответственность за своих болельщиков, заплатит 50 тысяч долларов штрафа.

Все просьбы игроков «Спартака», самого Романцева через любезно предоставленный микрофон не дали результата: небольшая группа болельщиков в красно-белых шарфах продолжала мужественно противостоять в драке десяткам полицейских, сотне подоспевших на стадион польских солдат и тысячам гданьских болельщиков.

Свисток судьи, его поднятые вверх руки оповестили всех, что матч прерван за шесть минут до его официального окончания.

Со стадиона гданьские болельщики возвращались довольные. У них оставалась надежда на победу завтра. Спартаковцы уходили, стиснув зубы. Они понимали, что у них украли честно завоеванную победу. Судьи мысленно подсчитывали, на сколько увеличились их счета в швейцарских банках.

К Романцеву прорвался корреспондент ОРТ:

— Что будет завтра?

— О том, что будет завтра, я буду думать завтра, — отрезал раздосадованный тренер. — А сегодня я хочу понять, что же произошло сегодня! Извините, я очень устал.

И не выпуская сигареты из прокуренных пальцев, Романцев ушел в раздевалку.

Рене Шарден задумчиво допил остатки пива, накинул, не застегивая плащ, натянул черный берет, на всякий случай захватил грим — парик и накладные усы, если придется уходить от преследования, и вышел из отеля. Ничего подозрительно не обнаружив, он прошел квартал по старинной части города, поймал такси и проехал несколько кварталов, наблюдая, нет ли слежки. И только после этого, выйдя из машины и, словно для того, чтобы прикурить сигарету, скрываясь от ветра, зашел за не работавший в это время табачный киоск и по спутниковому телефону связался с Назимовым. Иса откликнулся сразу. Этот номер был его личным, и звонили по нему, минуя секретарей и руководителей служб, лишь тогда, когда решение должен был принять лично он, когда спланированная операция, не важно, связанная с торговлей оружием, нефтью, наркотиками, живым товаром или с «ЕвроТОТО», почему-то срывалась.

Доложив о сложившейся нештатной ситуации, Рене обратился в слух.

— Думаю, весь их скромный арсенал исчерпан, — спокойно заговорил Назимов. — Еще раз отменить матч они не рискнут. Что же касается судей и комиссара, то Романцев обжалует их решение, и на завтра будет другая судейская бригада и другой комиссар. Насколько я знаю, решения об этом уже приняты. И слишком рискованно откровенно подыгрывать полякам в следующем матче.

— А что случилось с московскими болельщиками? Это же явно было не в их интересах, — недоумевал Шарден. — Словно с цепи сорвались.

— Тут явно было применено какое-то средство манипулирования массовым сознанием. Если бы это оказалось электромагнитное излучение, то тогда «взорвалась» бы вся западная трибуна. Тут же явно было целевое воздействие на группу компактно сидевших людей. Будем этим заниматься. Похоже, Барончик вводит в игру новые технологии. Во всяком случае, завтра он не решится повторить эксперимент. Международное судейское жюри не пойдет на поводу, сколько бы он ни сорил деньгами.

— Значит?

— Значит, как это тебе ни покажется странным, думаю, он попробует использовать вариант, который развалился из-за выстрелов в сауне.

— Моя задача?

— Уничтожить снайпера.

— Но где мне его искать?

— Этого я, к сожалению, не знаю.

На следующий день Рене Шарден вышел из отеля за два часа до начала матча. Весь вечер предыдущего дня он посвятил рекогносцировке, облазил, открыв отмычкой вход на трибуны, все укромные места, откуда удобнее всего совершить один-два прицельных выстрела. «Винтарь» будет, скорее всего, с глушителем, а значит, даже если это ас, все равно будет два выстрела: пристрелочный и на поражение. Вопрос был только в одном: на поражение игрока с целью срыва матча или мяча — с целью внесения дезорганизации в игру. А если игрока, то чьей команды? Для Барончика все равно, кого убивать, — в любом случае матч окажется сорванным. Даже лучше, если будет устранен поляк — подозрение падет на московскую мафию, заинтересованную, с точки зрения поляков, в устранении местного футболиста и выигрыше матча любой ценой.

Наконец Шарден нашел такое место. Это была вышка для стационарной телекамеры Гданьского телевидения. Вышки и помосты, на которых в дни матчей и трансляции иных спортивных соревнований европейского масштаба устанавливались телекамеры крупных зарубежных телестудий, были в отличном состоянии. Эта же, должно быть из-за отсутствия инвестиций, влачила жалкое существование. Одна из ее опор прогнулась, и телеоператор должен был обладать недюжинной смелостью, чтобы решиться работать на таком ненадежном помосте. Над вышкой был натянут парусиновый тент, прикрывавший оператора от непогоды. Отличное место для снайпера.

Если учесть, что вышка стоит в углу стадиона, в той части, где нет трибун и за кромкой зеленого поля сыреет кирпичом зимний зал для тренировок спортсменов, а от него — спуск к реке, а за рекой, шириной метра три, при наличии горбатого чугунного декоративного мостика, выстроились уже жилые кварталы, — лучшего места для ухода снайпера и не придумаешь.

Точный бесшумный выстрел, быстрый спуск (винтовку он конечно же бросит, скорее всего, это будет снайперская винтовка Драганова — она сегодня лучшая в мире), паника на поле, волнение от непонятности ситуации на трибунах. Полиция сконцентрирована на восточной и западной трибунах и частично на южной, за воротами «Спартака». Куцая северная трибуна тоже не представляла опасности. Киллер спускается незаметно, одетый в скромный спортивный костюм и кожаную куртку с беретом — обычная одежда горожан, переходит через мостик и скрывается в глубине жилого квартала. А там его уже ждет машина. Или чистильщик, которому приказано убрать снайпера. И все.

Билет на северную трибуну Шарден купил без проблем. Даже не пришлось переплачивать. Она не пользовалась успехом у болельщиков.

Рене рассчитал, что, пока «Спартаком» не будет забит первый гол и судьба матча не окажется под угрозой, снайпер Барончика вряд ли пустит в ход оружие. Но винтовку он спрячет на вышке заранее. Если опередить его и забрать винтовку, стрелок будет искать другой выход и, нервничая, будет особенно опасен. Значит, на вышку нужно подниматься сразу после первого гола спартаковцев.

События, между тем, развивались по бешеному сценарию. Раздосадованные вчерашним инцидентом, спартаковцы сами настояли, чтобы их соотечественники, в порядке исключения, вообще не были допущены на матч.

Обескураженные спартаковские тиффози не возражали. Часть из них находилась в местном военном госпитале, часть в полиции, те же, кто избежал и серьезных травм, и жарких объятий гданьских полицейских, не могли ответить на вопросы Романцева и офицера безопасности, приданного команде после ряда странных инцидентов во время матчей в «ЕвроТОТО», что, собственно, случилось.

— Все было путем, Олег Иваныч, Богом клянусь! — оправдывался «старшина» бело-красных болельщиков, полковник запаса Иван Караваев. — Провели перед матчем встречу, договорились, что «нарушать» не будем. Не дураки же, понимали, что нам любое лыко в строку поставят. Что мы, враги своей команде?

— Так что же случилось? — гнул свое офицер безопасности.

— Сами не поймем. Сидели тихо. «Спартачок» выигрывал. Выпили максимум по маленькой бутылочке местного пивка на брата. И вдруг — не помню даже, кто первый начал, — словно что случилось с нами, — потянуло в драку, какой-то внезапный приступ раздражительности, гнева, злости, — не припомню такого с нами на стадионе. Мы не ангелы, конечно, но чтоб так подговнять любимой команде, — исключено! Что-то было. А

что — не пойму.

Врач команды сделал экспресс-анализы крови у нескольких болельщиков, остававшихся вне больничных коек и полицейских участков.

Было выявлено явное превышение нормы по билирубину и холестерину. Что не есть преступление. Выборочная кардиограмма показала: у четырех из обследованных накануне было явно предынфарктное состояние. И что интересно, даже на следующее утро зрачки у всех обследованных были сильно увеличены. В общем, ситуация была ясной и в то же время совершенно непонятной.

Романцев сидел насупившись, нервно курил и с одинаковой опаской поглядывал и на судей (их заменили на другую бригаду из соседней Чехии), и на стадион, где среди сине-голубых цветов гданьской команды лишь в двух-трех местах мелькнули красно-белые шарфы — это были стихийные болельщики, не охваченные организацией «старшины».

Уже на пятой минуте дважды мог отличиться Ширко. Оба раза он стремительно врывался на половину поля противника, великолепно обводил их защитников и... бил то выше, то мимо ворот — справа. Впритирку к штанге, почти... Но «почти» в створ ворот — не считается.

Великолепный дальний удар Парфенова отлично парировал вратарь поляков.

Трибуны неистовствовали.

Судьи были предельно корректны.

Рене, натянув на кожаную куртку нарукавник с надписью по-польски «администрация», купленную накануне матча за сто злотых у служащего стадиона, сидел на деревянной скамейке у тренировочного зала и видел, как развивались события на поле. Одновременно он успевал отслеживать ситуацию вокруг. Снайпер пока не появлялся.

Казалось, гданьской команде удалось выдержать бешеный натиск москвичей и перевести игру в спокойное русло: вязкая игра, сдерживание в мощных построениях защиты нападающих красно-белых были в их пользу.

Зрители настороженно притихли. То, что спартаковцам не удается забить, — это было хорошо, но ничья ведь не устраивала ни одну команду.

Когда же за снос Робсона судья Ирки Валер назначил одиннадцатиметровый в ворота гданьской команды, стадион и вовсе замер.

Но ситуация была предельно ясна: прорыв Робсона пытался остановить защитник поляков Владек Базиновский, но не успел к мячу и в прыжке откровенно зацепил темнокожего спартаковца. И Егор Титов хладнокровно пробил с «точки».

Рене боковым зрением засек, что из здания спортзала вышел невысокий, худощавый человек с нарукавной надписью «телевидение Гданьска» и медленно направился к вышке. На плече у него была небольшая переносная телекамера.

Однако едва поляки начали с центра поля, как ситуация чуть было не повернулась, давая хозяевам возможность отыграться.

Рене, уже привставший на сырой деревянной скамейке, тут же сел, заметив, что «телевизионщик» тоже остановился.

Чешский арбитр заметил нарушение правил на линии штрафной площадки москвичей. И, что самое обидное, он был прав: нарушение имело место. Ладислав Мякота, исполнитель стандартов в гданьской команде, нанес мощный удар по воротам «Спартака», но мяч, задев чью-то ногу, угодил в перекладину.

«Телевизионщик» направился семенящей походкой к вышке и, бережно придерживая камеру одной рукой, а другой хватаясь за поручень лестницы, быстро взобрался на вышку.

Ждать больше было нельзя. И Рене нырнул в подъезд спортивного комплекса. Минута-другая, и он, вскрыв кусачками проводку, закрученную в петлях дверей, ведущих на чердак, был уже у слухового окна.

Поле отсюда было видно плохо, зато «телевизионщик» был как на ладони. Достав из стружек, скопившихся в углу чердака, небольшой спортивный чемоданчик, Рене в считанные секунды собрал снайперскую винтовку, находившуюся на вооружении французского спецназа. В стрельбе на дальнее расстояние она явно уступала российской винтовке Драгунова. Но на такую короткую дистанцию — Шардена отделяло от снайпера Барончика метров 20 — Рене был уверен, что не промахнется.

Оптика позволяла даже рассмотреть лицо киллера на вышке. Оно было спокойно и сосредоточенно.

«Профи, — подумал Рене. — И скорее всего, — из легиона». Но лицо незнакомо. Пожалуй, он был помоложе Рене Шардена, могли и не встречаться.

Однако по законам жанра Шардену нужно было следить не за изменениями в лице киллера, а за движением пальца его правой руки. Пока палец не лег на курок, можно было расслабиться. Рене пару раз прицелился, выбрал нужное положение тела, рук и стал ждать.

Ждал и киллер на вышке.

Наконец, когда Ладислав Мякота вывел Базиновского на ударную позицию и тот пробил мимо вратаря, палец бывшего легионера потянулся в курку.

Но еще через минуту ситуация опять поменялась: теперь уже Робсон пробил по воротам, в свободное от вратаря место, и защитник поляков выбил мяч из пустых ворот.

Еще через минуту угрожающая ситуация опять сложилась у ворот гданьской команды. Парфенов, подхватив мяч в центре поля, на скорости ушел от Базиновского, обвел Мякоту и с острого угла точно поразил ворота поляков.

Судья уверенно показал на центр поля, дав понять, что во взятии ворот не было никаких нарушений.

И в этот момент палец киллера уверенно скользнул на курок и начал медленное движение.

Дольше ждать было нельзя. И Рене Шарден спустил курок своей надежной СВС-98. Его выстрел, смикшированный глушителем, был совсем не слышен в гуле трибун, не согласных с решением арбитра.

Что же касается киллера на вышке, то он выпал из пределов видимости Рене. Надо полагать, он был мертв.

Шарден редко промахивался. Тем более — с такого близкого расстояния. И тем более когда твой выстрел стоит 50 тысяч долларов.

Он протер винтовку, разобрал, снова протер, сложил в чемоданчик, и, чтобы не рисковать, не стал жадничать и спрятал чемоданчик в ворохе белых стружек.

Когда Шарден выходил из здания спорткомплекса, на него никто не обратил внимания. Он спокойно прошел к реке, дал дежурившему здесь на всякий случай старичку сто злотых, перешел мостик, нырнул в узкий проход между домами и через минуту был на нужной улице, где вчера оставил автомобиль. Рене сел за руль и, стараясь ехать медленнее, чтобы не нарваться за пустяковое нарушение правил в незнакомом городе на местную полицию, добрался до того места, которое вчера приметил для парковки машины. Протерев руль и ручки машины, он быстрой походкой направился в отель. Вошел в номер, скинул куртку и включил телевизор.

Он успел вовремя: «Спартак» выиграл со счетом 3:1.

«И никаких вариантов», — удовлетворенно подумал Рене.

Он набрал номер на спутниковом телефоне. Иса был на месте.

— Все в порядке, — доложил он.

— Я уже знаю. Молодец!

— Но было непросто....

— Было бы просто, поехал бы не ты, а кто-нибудь подешевле. Из «шестерок», которых потом не находят. А ты — ударник вечного типа.

— Дай-то Бог. Что дальше?

— Вылетай в Стамбул. Акклиматизируйся. Вредно для сосудов: с юга на север, с севера на юг. Попривыкни. Присмотрись. Через пять дней — игра с «Галатасараем». И хотя турки расстались незадолго до матча с двумя ведущими игроками (кто же знал, что жребий турнира сведет их вскоре со «Спартаком»), но они еще достаточно сильны. И, кстати, купили двух парней — центрального защитника и полузащитника у английского «Холдиса». Так что матч будет трудным. Но верю, что «Спартак» его выиграет. Если ему не будут мешать. Ты веришь в судьбу?

— Да.

— А в предсказания гадалок?

— Меньше.

— А в прогнозы современных компьютеров?

— Еще меньше...

— И все-таки «Спартак» победит. Если ты не подкачаешь...

ГЛАВА 10

КТО ИГРАЕТ ПРОТИВ «СПАРТАКА»?

Борис Михайлович Кардашов, заместитель Генерального прокурора России по следственным делам, чувствовал себя с утра неважно. Время осеннее — то ли простуда, то ли ОРЗ, а может быть, и грипп надвигался. И хотя Кардашов выкроил время и зашел в медпункт Генпрокуратуры, благо, что тот находился на одном этаже с его кабинетом, и сделал прививку против гриппа у внимательной и обаятельной Нины Ивановны, и измерил давление у красавицы доктора Камиллы Султановны, вполне соответствующей своему имени (сколько очаровательных Камилл из южноамериканских сериалов просмотрели за последние годы наши российские женщины!), но легче не стало. Давление было по-прежнему высоковато — 170 на 100, температура нормальная, но слегка знобило. Может, как раз от прививки. Кардашов хотел было позвонить Камилле, спросить, отчего знобит и голова болит — от прививки или от забот, но тут как раз в кабинет, настойчиво постучав, без вызова вошел полковник Патрикеев. С Егором у Кардашова давно установились дружеские отношения. Без дела он беспокоить не будет.

В последнее время функции отдела Патрикеева постоянно расширялись и теперь охватывали все преступления, совершаемые за рубежом так называемой русской мафией. И хотя профилирующими для Отдела преступлениями оставались те, что были связаны с хищением и нелегальным вывозом из России ее национального достояния, в компетенцию Егора Патрикеева теперь входили и другие преступления, совершаемые на территории России или против интересов России «русской мафией». Егор был озабочен больше, чем обычно.

— Садись, рассказывай. Кофе, чай?

— Чаю, и погорячее.

— Не простыл?

— Знобит что-то.

— Вот и меня тоже. Давай почаевничаем. Осень. Грачи улетели.

— Если бы осенью из Европы все наши «грачи» улетали в далекие южные страны, мне было бы легче жить. А так — как будто шизофреники какие, у которых осенью обострение депрессии и агрессивности, — словно с цепи сорвались. Кражи произведений искусства из провинциальных музеев и государственных коллекций...

— Ну, тут у тебя, кажется, есть успехи, — те работы, что были украдены в Вологде, Петрозаводске, Самаре и в Ильинском подворье в Москве, задержаны на таможне, как было с вологодской и самарской картинами (там, кажется, была картина Кустодиева «В бане» и этюд обнаженной натурщицы Брюллова). Удачная подмена копиями ценнейших картин, уже подготовленных к вывозу за границу...

— Более того, мы не просто заменили оригиналы копиями, предоставленными нам Сергеем Серенко, исполняющим обязанности ректора Института имени Сурикова, но и вышли с доказательной базой на организатора похищений.

— Так это ж хорошо! Чего тогда голову повесил?

— Все хорошо не бывает, как говорил наш общий друг, Юрий Федорович Милованов.

— Что беспокоит?

— Странности вокруг игры «Спартака» в матчах на Кубок «ЕвроТОТО».

— Давай подробности. Пей чай, лимончику положи пару кусочков — он и при простуде, и при усталости полезен. Витамин "С", это понимать надо.

— Подробности такие. С твоей санкции я устроил на постоянную работу при «Спартаке» моего сотрудника. Под видом охранника, традиционно выезжающего со всеми командами, участвующими в Кубке, я внедрил офицера безопасности Василия Глущенко.

— Знаю, толковый паренек...

— Уже и не паренек. За то время, что он служит у нас, получил два высших образования — экономическое и юридическое, к слову, прекрасно разбирается в футболе, спортсмен — мастер спорта по дзюдо...

— И женат на очаровательной молодой даме, откуда-то из Саратова, которая работает на телепрограмме «Дата».

— А ты откуда знаешь?

— У меня своя разведка. Смеюсь. Просто они меня приглашали на эфир в связи со столетием со дня смерти выдающегося юриста Юрия Александровича Рогозина. Ну, разговорились, так я кое-что и выпытал у нее.

— Конечно, грех было так часто посылать в зарубежные командировки молодожена, но я Василию, учитывая его многогранные таланты, поручил курировать «Спартак» во время игр за Кубок. И он пока что неплохо справляется. А что уж обо мне как вредоносном начальнике думает его милая жена, вывожу за скобки.

— Итак?

— Опять странная серия.

— Почему опять?

— Ну, была вот странная серия хищений картин, рисунков, скульптур из России по заказу из-за рубежа, и все — «ню», обнаженная женская натура. Разобрались: заказы шли от Барончика. А когда знаешь, кто против тебя, работать легче.

— Ты, насколько я помню, внедрил в организацию Барончика своих людей?

— Еще нет. Но они уже в Европе и работают. Дело времени.

— И что же за странная серия тебя волнует теперь?

— Серия приступов бешенства и вандализма среди спартаковских болельщиков.

— Увы, это общая тенденция. Болельщики становятся профессионалами, организуются, ожесточаются. Тут уже не спорт, а образ жизни, как психиатры говорят, — фрустрирующее поведение, попытка уйти в иную, криминальную, хулиганскую сферу жизнедеятельности от неустроенности в обычной жизни. В новой России у молодежи много проблем: и с устройством на работу, и с поступлением в вузы, и страх перед армией, а в результате после демобилизации — повышенная немотивированная жестокость...

— Объективные моменты есть. Но я всегда учитывал и субъективный фактор. У спартаковских болельщиков вполне нормальный вождь, если можно так сказать, — старшина. Полковник запаса. Сильный, волевой человек и страстный поклонник «Спартака».

— Наш человек?

— Нет. Его выбрали в «старшины» сами болельщики. Но он разумный человек.

— Управляемый?

— Не кем-то, а самим собой.

— Нo и он не может ничего сделать, когда начинаются приступы бешенства у сотен спартаковских тиффози?

— Мы тут провели что-то вроде консилиума: собрали специалистов — психологов, химиков, психиатров, философов, — пригласили главного специалиста Управления "Ч" ФСБ, эксперта ФАПСИ. Общее мнение: в нескольких матчах на первенство России, в двух матчах на Кубок «ЕвроТОТО» на спартаковских болельщиков было оказано стороннее воздействие.

— Это проявлялось в приступах немотивированной жестокости в отношении стражей правопорядка и болельщиков другой команды?

— Да.

— Но ведь страсти и так накаляются на всех матчах. А драки имели место и ранее.

— Но, как правило, инициаторами драк были болельщики побежденной команды. В данном же случае мы имеем вариант нелогичного поведения: прекрасно понимая, что в результате развязанной ими драки может пострадать любимая команда, а результаты матча будут аннулированы, на «Спартак» наложен крупный штраф и будет назначена переигровка, — болельщики «Спартака» в концовках матчей, которые явно выигрывались красно-белыми, устраивали потасовки, одна из которых — а именно в Гданьске, — привела к аннулированию победного для москвичей счета и переигровке, которую, слава Богу, «Спартак» выиграл.

— Резюме?

— Мы долгое время не могли найти консенсуса, пока к нам на рабочую встречу не пришел эксперт ФАПСИ. Он уверенно предполагает, что в одежду болельщиков в момент прохода на стадион вживлялись микрочипы, через которые во время матча, в случае необходимости, можно было оказать провоцирующее психологическое воздействие.

— 300 болельщиков, 300 микрочипов — слишком дорогое удовольствие.

— В этом мире есть люди, для которых несколько десятков, даже сотен тысяч долларов — не такие уж большие деньги. Ставка делается явно на то, чтобы вывести «Спартак» из игр на Кубок «ЕвроТОТО». Если там в этом Кубке победитель получит двести миллионов долларов и он не заинтересован в победе москвичей, что ему стоит потратить сегодня сотни тысяч, чтобы завтра получить миллионы?

— Не понимаю... Технологию пока не понимаю.

— Мы опросили сотни болельщиков, служащих стадионов, сотрудников правоохранительных органов. Во всех случаях, когда спартаковские болельщики особенно бушевали — на матчах внутри страны и за рубежом, по распоряжению комиссаров матчей, начальников местной полиции, директоров стадионов — проводился их личный досмотр при входе на стадион. По каждому конкретному случаю сейчас ведутся предварительные расследования.

— Уголовные дела пока не возбуждали?

— Нет. Только оперативно-розыскные мероприятия, беседы, опросы.

— А в чемпионате страны не было случаев отмены результатов матча?

— Нет. Не исключаю, что таким образом либо очищался эксперимент, либо заранее формировался отрицательный имидж спартаковских болельщиков. И в Гданьске это сработало. Если бы не блистательная игра команды Романцева во втором матче... Могли быть неприятности. В любом случае — это настораживающий прецедент.

— Занимайтесь этим сюжетом и далее, — резюмировал беседу Кардашов. — Что еще?

— Есть еще один неприятный прецедент. Попытка углубить неприязнь между спартаковскими болельщиками и милицией, спровоцировать драки между ними на играх «Спартака» в будущем. У бело-красных большие обиды на «ментов». Но мы расследовали уголовное дело, возбужденное по факту убийства пятерых болельщиков «Спартака» в Зарайске, во время матча «Спартак» — «Вымпел-Зарайск», и пришли к весьма неожиданным выводам. И они лишь еще раз подтвердили нашу догадку: против «Спартака» играет некий весьма богатый и влиятельный господин. И живет он...

— В Париже, а кликуха у него — Барончик?..

ГЛАВА 11

ОПЕРАЦИЯ «ОМОН»

Матч «Вымпел-Зарайск» — «Спартак» был самым обычным в чемпионате. «Спартак», как всегда, возглавлял турнирную таблицу, «Зарайск» ее замыкал, занимая то предпоследнее, то последнее место. Встреча практически ничего не решала.

Но тренеры — Романцев и Севрюков — поставили перед командами чисто спортивные задачи.

Олег Иванович настраивал свою команду на то, чтобы еще раз перед матчем на Кубок «ЕвроТОТО» с серьезным противником, которого выведет на «Спартак» неумолимый жребий, проверить связки, особенно с новыми игроками — португальцем Маркао и двумя турками, и, кроме того, как всегда, сыграть красиво. На сетования кое-кого из игроков, что, дескать, стоит ли сильно надрываться в матче, который ничего не решает, де еще и не будет показан по телевидению, Романцев упрямо твердил:

— Нужно уважать зрителя. Пусть на стадионе будет всего тысяча человек, но пусть у этой тысячи на всю оставшуюся жизнь будет память о блестящей игре «Спартака». И даже если учесть, что из этой тысячи девятьсот болеют за свой «Зарайск», — сыграем для наших ста болельщиков. Мы всегда у них в долгу.

На игру настраивались серьезно. Игроки «Спартака» вышли на поле в хорошем тонусе, с желанием и победить, и показать хорошую игру.

Спортсмены «Зарайска-Вымпела» шли с небольшим «мандражем», не веря в свою победу, но по ходу матча обрели некоторую уверенность в себе, понимая, что терять нечего, и сыграли, может быть, лучшую свою игру в чемпионате — блеснули и в защите и в нападении.

Счет матча — 3:2 — говорил о бескомпромиссном поединке.

Довольны были и болельщики.

Спартаковские возвращались с матча на железнодорожный вокзал, чтобы сесть в поезд Зарайск — Москва, пешком, небольшой толпой человек в 150-170.

В трех кварталах от стадиона на улице Красногвардейской — угол улицы Олега Кошевого перед толпой болельщиков вдруг остановился автобус, из него выскочили человек 25 омоновцев — в камуфляже, масках, шлемах, бронежилетах и, приказав толпе остановиться, развернуться и изменить маршрут, не ожидая выполнения приказа, начали «демократизаторами» избивать ближайших к ним болельщиков.

Повинуясь приказу «старшины» — «В драку с ментами не ввязываться», толпа, которая могла бы в силу численного преимущества просто смять два десятка омоновцев, развернулась и бегом направилась к углу Красногвардейской и проспекта Ленина, надеясь, что омоновцы от них отстанут. Омоновцы действительно еще какое-то время преследовали бело-красных фанатов, потом отстали, вернулись в автобус, и машина резко ушла по улице Олега Кошевого в сторону микрорайона «Октябрьский», где, как известно, была база ОМОНа.

Когда же толпа спартаковских болельщиков достигла угла проспекта Ленина, «старшина», почувствовав, что преследование прекратилось, приказал остановиться.

Позади, метрах в пятидесяти, неподвижно лежали пять тел.

Спартаковские «тиффози» вернулись назад. Их товарищи не подавали признаков жизни. Все пятеро были убиты.

«Старшине» удалось сдержать первую реакцию товарищей — пойти, даже с риском для жизни, «громить ментов». Неподалеку находилось здание городской прокуратуры, рабочий день уже кончился, но как всегда на месте был дежурный прокурор. «Старшина» представился, продемонстрировал тела убитых — их спартаковские болельщики на руках пронесли по улице Приволжской к зданию Зарайской горпрокуратуры. Попросил срочно связаться в Москве со старшим советником юстиции в Генпрокуратуре полковником Егором Федоровичем Патрикеевым. Болельщики отправились в Москву. «Старшина» остался до выяснения инцидента. Дежурный прокурор, связавшись с Москвой и переговорив минут десять с Патрикеевым, дал указания передать тела в морг судмедэкспертизы для последующего их освидетельствования. Егор Патрикеев выехал в Зарайск.

Первые же оперативно-следственные действия на следующий день показали:

— Милиция к инциденту не имела никакого отношения.

— ОМОН вообще в этот вечер не выезжал со своей базы.

— Сo складов ОМОНа в деревне Старбеево неделю назад было украдено 25 комплектов снаряжения, об этом факте начальник склада своему начальству не сообщил, и теперь он привлечен к ответственности по подозрению в соучастии и в хищении.

Энергичные действия прокуратуры, МВД, ФСБ по городу Зарайску позволили достаточно быстро, в течение трех дней, выстроить картину происшедшего.

Комплекты снаряжения ОМОНа были специально похищены со склада для проведения акции против «Спартака». Поскольку спортивной логики в акции не было, стали искать заказчика. Через агентуру УВД, ФСБ и прокуратуры вышли на уголовников, сотрудничающих с «органами», а через них — на троих из тех, что участвовали в акции.

Интересные к тому времени сведения предоставила и судмедэкспертиза: все убитые имели следы от «дeмoкpaтизaтopoв» в области ребер и почек. Причем, как утверждали эксперты, эти удары наносились по телам потерпевших в тот момент, когда их руки были подняты. Возникла логичная версия: при криках «омоновцев», требовавших повернуть от центра в обход к вокзалу, при криках «Милиция!» эти пятеро болельщиков, повинуясь еще и приказу «старшины» не вступать в драки с «ментами», подняли руки, показывая, что оружия у них нет, а есть готовность подчиниться требованиям стражей порядка. Ударами «демократизаторов» «омоновцы» повергли свои жертвы на землю и далее, как считают судмедэксперты, забили их ногами.

Задержанные уголовники дали признательные показания, подтвердив, что им была выдана форма ОМОНа и дана установка на убийство пятерых москвичей.

Вскоре все 25 «омоновцев» были задержаны, им было предъявлено обвинение, предусматривающее уголовное наказание по статье об умышленном убийстве.

Дав признательные показания, члены оргпреступной группировки, совершившей это убийство, долгое время не выдавали своего пахана.

Когда же следователем прокуратуры был предъявлен каждому в отдельности фоторобот пахана, а затем, через сутки, и сведения о нем, накопленные в правоохранительных органах, со всеми мельчайшими подробностями, признательные показания посыпались одно за другим.

Еще через сутки был задержан признанный судом особо опасным преступником, бежавший из заключения в колонии строгого режима в Мордовии и находившийся на нелегальном положении уже около полугода — Вениамин Костырев по кличке Рыжий Веня, вор в законе, один из авторитетов зарайского преступного мира.

Он был препровожден в СИЗО, но, в связи с тем что в момент ареста Рыжий Веня был в состоянии наркотического опьянения, допросить его было решено за следующий день. Однако когда полковник Патрикеев вызвал подозреваемого в прокуратуру, оказалось, что Вениамин Костырев ночью покончил жизнь самоубийством, повесившись на фрамуге окна камеры, использовав в качестве петли жгут из спортивных штанов.

По мнению экспертизы, однако, человек, находившийся в состоянии сильного наркотического опьянения, не мог бы без посторонней помощи разорвать спортивные китайские брюки из черного, плотного искусственного материала и сделать петлю.

Конечно же ему помогли.

И опять пошли допросы тех, кто был в камере, контролеров СИЗО, членов банды, сидевших в других камерах или вообще в другом изоляторе.

Егору Патрикееву было совершенно ясно: фанатов «Спартака» хотят сознательно поссорить с милицией, посеять в их сердца вечную вражду по отношению к человеку в милицейской, омоновской форме, и ясно было, кто проплатил эту акцию.

Но неясно было, как и неясен был механизм взаимоотношений между зарайским блатным миром и элитным миром парижского торгового дома «Диамант».

Помог случай. Или — предусмотрительность полковника Патрикеева.

Он приказал оставить наряд милиции у таежной заимки, в которой арестовали Рыжего Веню, не только после этого ареста, но и после гибели Вениамина Костырева в камере СИЗО.

Интуиция подсказала, что у истории может быть продолжение. И точно: в механизмах любого вида бывают нестыковки, накладки, повреждения. Заказ Вениамином Костыревым был выполнен. Какая-то предоплата наверняка была, но следов ее в Зарайске и на заимке не нашли. Значит, в адрес исполнителя будет направлена остальная сумма. Тот факт, что преступление было оперативно, по горячим следам расследовано правоохранительными органами Зарайска, видимо, не мог быть спрогнозирован заказчиками убийства пятерых футбольных фанатов. И, когда автоматически сработали все защитные механизмы, когда был убит в камере руководитель банды и все концы, казалось, ушли в воду, тут и сработал несовершенный механизм всякого сложно придуманного, с чередой посредников, преступления.

На заимку прибыл курьер с 50 тысячами долларов для Вени Рыжего.

Он был задержан, ему были объяснены все последствия отказа сотрудничать со следствием, и этот человек, прибывший в Зарайск из Москвы, дал признательные показания: кто, когда, при каких обстоятельствах передал ему деньги для Вени Рыжего. В тот же день этот посредник был задержан и в свою очередь дал признательные показания. Следы опять вели в Париж.

Непосредственным заказчиком и этого преступления оказался барон де Понсе.

Папка с надписью Барончик в сейфе Егора Патрикеева толстела.

ГЛАВА 12

ОПЕРАЦИЯ «БАНК ДАННЫХ»

— Поздравляю вас, барон, отличные, прямо-таки превосходные копии! — эксперт торгового аукциона «Дом Друо» Шарль де Барсу просто лучился от удовольствия. Приятно богатому клиенту сделать приятное: подтвердить, что он приобрел превосходные копии известных картин. Одного не мог понять старый виконт де Барсу, почему клиент после его слов побледнел (казалось, белокожий и рыжеволосый барон де Понсе просто физически не может стать еще белее лицом, однако ж такую метаморфозу он только что блистательно продемонстрировал) и, зашатавшись, рухнул в высокое вольтеровское кресло, обитое серебристой парчой с вышитыми по серебряному фону золотыми лилиями.

— Благодарю вас, виконт. Вы свободны, — через минуту выдавил де Понсе из своих полных, искусанных в кровь губ. — Гонорар вам передаст Мадлен. Если будут какие-то проблемы, звоните, Марина уполномочена решать все вопросы, связанные с покупкой, атрибуцией, оценкой новых поступлений.

Пожав плечами, сухонький виконт направился к выходу. Обычно после консультаций они сидели с бароном минут десять-пятнадцать за рюмкой доброго арманьяка. Понятно, что человек он занятой. Но, с другой стороны, такие копии удается приобрести не каждый день. И кракелюры хороши. Полотно искусственно состарено. Просто превосходно! Особенно холст Лукаса Кранаха. Что же касается работы Маренизи, то здесь самое трудное было не увлечься маньеризмом автора, его размашистыми пастозными мазками, не привычными в творчестве мастеров позднего Возрождения. Все элегантно, скромно, точно.

Кроме Мадлен, передавшей конверт с гонораром, в холле его ждала и Марина — жена барона. Она еще раз извинилась за мужа и любезно пригласила «заходить запросто, на чашку чаю»...

Когда Марина вошла в кабинет, Барончик уже пришел в себя.

— Насколько я поняла, ты купил эти работы как подлинники?

— У меня даже на йоту сомнений не было, даже на йоту!..

— У тебя есть какие-то объяснения?

— О Господи, какие тут могут быть объяснения, не будь идиоткой! Меня надули, подставили, «кинули», обманули, обмишурили...

— Не нервничай, давай разберемся. Ты абсолютно уверен, что картины там, где их взяли, были подлинными?

— Абсолютно! Я оплатил поездку в Москву и Петрозаводск весьма дорогостоящего эксперта, Анри Монара. Там вещи были подлинные.

— Кто же мог их подменить? Продавцы?

— Исключено. Люди, которые похитили картины, мне преданы, а главное, они прекрасно знают, что, если обманут меня, до утра не доживут.

— Тогда где же произведена замена?

— В пути. Точно — в пути!

— Но это невозможно, — покачала головой Марина. — Как можно забрать у курьера или исполнителя заказа подлинник и на его место подсунуть копию так, чтобы он этого не заметил?

— Э, матушка, ты не знаешь Егора Патрикеева! Нашему вору все впору. Недаром про него говорят, что он мог бы статую микельанджеловского Давида заменить копией, и никто во Флоренции этого бы не заметил. Это очень серьезный противник! К сожалению, свой талант и искусствоведческие знания он отдал служению российской прокуратуре. А пошел бы в наш мир, миллиардером долларовым был бы давно. Жаль... Это он. Больше некому.

— Почему ты так уверен? Мало ли талантливых людей?

— Конкуренты — «подпольные» коллекционеры — исключены. В нашем мире не принято воровать друг у друга. Наш мир тесен, все друг о друге знают. Риск велик. Месть страшна.

— А что, Патрикеев не боится мести с твоей стороны?

— Может, и боится в глубине души, но виду не покажет. Он ведь не для себя действует, для страны, бессребреник хренов! А там другая логика. Нам с тобой, вольным предпринимателям без родины, этого не понять...

— Ну почему же без родины?

— А по кочану, Маришенька! Ну какие же мы с тобой русские?

— Я — однозначно русская, да и в тебе есть русская кровь.

— Да я не о количестве лейкоцитов и эритроцитов, — черт бы их побрал! — свидетельствующих о принадлежности к тому или иному народу. Мы с тобой — люди мира, личности с планетарным менталитетом. Мы о своей собственной выгоде, о своих удовольствиях, о своих прибылях печемся. А этот придурок Патрикеев за Россию, видишь ли, болеет! Я одно время думал — прикидывается, потом смотрю — нет, искренне верит!

— Купить его пробовал?

— А то нет, деточка! — всплеснул жирными руками Барончик. — Да первое, что я делаю, когда мне человек мешает, это пытаюсь его купить.

— А второе?

— А второе — то, что ты подумала.

Марина молча встала, взяла в баре два больших бокала, налила в них по «чуть-чуть» хорошего арманьяка, протянула один бокал мужу и холодно, рассудительно взглянула на него.

— Расслабься. Давай все взвесим. Насчет того, кто что думает. Есть такой забавный анекдот — Мадлен утром, рассказала: «Когда мужчина задерживается до утра, мать думает, что он в больнице, жена — что у любовницы. Так выпьем за то, чтобы версия матери всегда побеждала. Матери всегда правы».

— И это рассказывает жена мужу...

— А, брось! Какие мы с тобой муж и жена, давно уже просто партнеры, уважающие друг друга.

— Дa, — согласился вдруг Барончик. — Как ни странно, я уже привык верить тебе и доверять твоим советам. Итак?

— Если не прошел первый вариант ослабления позиции противника, попробуй второй, — сказала Марина.

— Это опасно. Я не рассматриваю сейчас моральный аспект. Хотя за годы противостояния даже привык к Егору и по-своему его уважаю.

— Ой, ой, сопли и вопли! — поморщилась жена. — Никогда не поверю, что твое уважение и любовь к далекому профессору Патрикееву из Генпрокуратуры сильнее твоей любви к «ню» и бриллиантам! Кстати, может быть, картины подменили пo приказу кого-то из твоих конкурентов в этой области? Из мести?

— Нет. У меня с конкурентами полный «консенсус».

— А российские партнеры не могли затаить злобу?

— Они куплены с корнями и потрохами, компромата на них — вагон и маленькая тележка. Никогда!

— Скажи, пожалуйста, — продолжала допытываться Марина, — а есть у тебя кто-то, такой же как Патрикеев, непокупаемый противник?

Барон де Понсе на минуту задумался, чуть-чуть поболтал арманьяк в бокале, погрел рукой стекло, подождал, пока тепло его руки через стекло бокала согреет арманьяк, и сделал глоток, чувствуя небом и языком аромат старого напитка.

— Есть, — наконец выдавил он.

— И кто же это, если не секрет?

— Какие от тебя секреты?! Это некий Иса Назимов.

— Работает в нашей сфере?

— Нет, никаких точек соприкосновения в бизнесе, мы с ним не конкуренты

— В чем же он враг?

— В «ЕвроТОТО». Я никогда тебе об этой части своей жизни не говорил. Скажу и сейчас максимально сжато: это часть моего бизнеса, и это — моя страсть, такая же как «ню», как бриллианты. Я ставлю на футбольный тотализатор, в котором играют только миллионеры, огромные суммы, но выигрываю еще большие.

Барончик вдруг задумался.

— Пока выигрываю, — наконец выдавил он. — Возможно, наши интересы с Назимовым столкнулись на этом поле так сильно, что он... Нет, все равно, он мог бы убить моих агентов, устранить моих исполнителей, помешать реализации моего плана, связанного с «ЕвроТОТО». Но он не стал бы мстить мне таким сложным и витиеватым путем. Он проще, чем ты думаешь.

— Достаточно распространенное заблуждение, считать других людей значительно проще себя, — презрительно скривила губы Марина. — Боюсь, ты его недооцениваешь.

— Я его, может быть, даже переоцениваю. Но точно знаю: у него просто мозгов не хватило бы, чтобы подменить картины.

— А у Патрикеева хватило бы?

— Да.

— Значит, нет сомнениям. Выбирай второй способ.

— Мариночка, ты что это такая жестокая?

— Он угрожает нашему семейному материальному благополучию, — спокойно сказала она. — Значит, он мой враг. Извини, но жизнь с тобой не делает женщину мягче и сентиментальнее. Хотя, наверное, я и до нашей встречи была достаточно строгая баба.

— Значит, вперед?

— Без сомнений, друг мой. Действуй! Ибо стоящий на месте всегда проигрывает идущему.

— Я должен уже бежать... Время идет. Мне надо его остановить!

Барон де Понсе поднялся, словно прямо сейчас готов был взять низкий старт в погоне за убегающим от него Егором Патрикеевым. Но Марина его остановила.

— Прости, мой друг. А в этом твоем «ЕвроТОТО» полковник Патрикеев тебе кто — враг или друг? Не исключаешь возможности, что его такой стремительный накат на тебя объясняется не только стремлением в соответствии с его служебным статусом удержать в России раритеты, но и желанием остановить тебя в твоем движении к победе в тотализаторе?

— А это мысль! — загорелся Барончик. — Надо будет, кстати, узнать, за кого болеет Патрикеев.

— Какое это имеет значение?

— Большое. Тогда к его квасному патриотизму прибавляется еще и личная страсть. Не верю я, знаешь ли, в активность людей, не зараженных личной выгодой, страстью и увлечением. А пока ты занимаешься этой спортивной драматургией, я займусь анализом ситуации на алмазном рынке. Пора вытеснять и Оппенгеймеров, и неповоротливых якутов из этого бизнеса. Мне нужно для закупки сырых алмазов в Архангельске 400 миллионов долларов.

— Большая сумма.

— Она окупится. У меня уже есть договоренность на их обработку в Голландии, да и наши фабрики не загружены. И медлить нельзя. В этом деле время решает если не все, то многое!

— В нашем — тоже.

— Неси бумаги на подпись, продай наши векселя по ювелирке, возьми кредит в «Лионском кредите» — пусть банк оправдывает название. Действуй!

— И ты тоже не жди, когда тебя Назимов и Патрикеев обойдут на вираже.

— А я виражей не делаю, — самодовольно ухмыльнулся Барончик. — Я — по прямой. Пусть попробуют догнать.

Марина вышла из кабинета, потрепав белой красивой рукой покрытую рыжими волосками руку мужа. Ни его ни ее такие прикосновения не волновали. Они действительно давно были просто партнерами.

После ухода жены барон де Понсе еще минут пятнадцать обследовал мощной лупой и огромное полотно Лукаса Кранаха Старшего, и меньшее, но в силу более размашистого письма менее удобное для анализа полотно Маренизи.

— Копия, копия... Просто не верится! Что же, он заранее заказал эти копии? Тогда, значит, он с большим запасом узнал о моих планах?.. И тогда вопрос: кто стучит в моем стане? Или?.. У него есть некий источник хороших копий картин западноевропейских мастеров, откуда он сравнительно быстро может заполучить нужную копию? Таких мест в России раз два и обчелся. Это, если судить по уровню работы, могут быть две академии художеств — в Санкт-Петербурге и в Москве. Так старить картины при копировании могут, кажется, только ученики Сергея Сиренко и Сергея Гавриляченко в Москве, профессоров из Суриковского. И, может быть, еще Каверзнев. И все — друзья Патрикеева. Но стрелять будут в Патрикеева.

Потом, закончив все срочные дела, лежа в джакузи, когда две самые дорогие девочки по вызову мыли и ласкали его холеное тело, и потом, когда, тщательно вытерев его после ванны, покрывали это тело бесчисленными нежными поцелуями (это была та форма секса, которую в последние годы единственно признавал Барончик — никаких страстных усилий, никакой напрасной траты энергии), он все продолжал думать о провалах последнего времени.

У него создалось впечатление, что полковник Егор Патрикеев узнает о его замыслах раньше, чем эти замыслы окончательно созревают в его рыжей умной голове. В результате его киллеры промахиваются, его чистильщики оставляют следы, его эмиссары возвращаются ни с чем, его курьеры арестовываются, его картины подменяются копиями.

Прислушиваясь к своим ощущениям, когда купленные девушки позволяли себе слишком откровенные и интимные ласки, и думая, запретить им это или позволить продолжать дальше, Барончик наконец пришел к подозрению, вылившемуся в конкретную вербальную форму.

— У него есть база данных на мою сеть киллеров и чистильщиков! Вот в чем проблема. Как он ее получил — второй вопрос. Возможно, это результат его сотрудничества с Интерполом, хотя Центральное бюро Интерпола в Лионе крайне неохотно делится с российскими коллегами базами данных на европейские оргпреступные группировки. Значит — договорились?..

Он лениво взмахнул рукой, и стоявшая возле джакузи обнаженная юная негритянка тут же протянула ему на подносе хрустальный бокал с морсом комнатной температуры. Барон де Понсе сделал глоток и подумал: «Значит, нужно выкрасть базу данных у них. У Егора — крайне трудноисполнимая задача. Из Центрального бюро Интерпола в Лионе — еще труднее».

Он повернулся, лег на живот, теперь струи воды нежно касались его интимных мест, разгоряченных прикосновениями девиц, а девицы перешли на ублажение освободившихся частей тела.

А почему вообще ему в голову пришла мысль о похищении базы данных? Да потому что, по слухам в криминальном мире, уникальную базу похитили люди Исы Назимова у кого-то из интерполовцев, причем вне штаб-квартиры Интерпола в Лионе, надежно охраняемой. И будто бы в этой базе есть все данные на киллеров и чистильщиков «русской мафии». А к «русской мафии» интерполовцы относят и структуру Исы, и систему Барончика. Значит, сегодня Иса владеет информацией о нем, Барончике. Исключено, чтобы он делился ею с Егором Патрикеевым. Но... но, если захватить эту базу, он, Барончик, получит всю сеть Назимова, тогда как сегодня Иса имеет сеть Барончика.

— Вот откуда все провалы! — торжествующе заключил барон, и вот почему он дал приказ начать операцию «Сан-Тропез». Поначалу Барончик придумал операцию по похищению банка данных Исы в Сан-Тропезе, чтобы знать, каковы планы конкурента в связи с продолжавшимся турниром «ЕвроТОТО».

Однако гениальный человек гениален во всем! Если Полю и Жоржу удастся похитить этот банк, он, Барончик будет владеть интерполовской информацией обо всех конкурирующих криминальных группировках, выходцах из России в Европе.

— А кто владеет информацией, владеет миром! — заключил Барончик.

Но, поскольку сказал он об этом по-русски, ни обе французские девочки по вызову, ни нагая глупая негритянка ничего не поняли.

Впрочем, в их задачу и не входило подслушивать слова барона де Понсе и передавать их конкуренту. Негритянка постоянно докладывала Исе о том, кто ходит к барону, а девочки по вызову — каждый день разные — позволяли корректировать получаемую информацию.

Так что о визите маркиза Шарля де Барсу Иса узнал на второй день. Как и о причине визита. Что же касается плана барона по овладению его базой данных в Сан-Тропезе, то тут Иса Назимов совершил серьезную ошибку. Зная о готовящейся акции из пяти разных, не связанных межу собой источников, он не предупредил Рамона Салми.

И это стоило Рамону жизни.

А с другой стороны, кто мог предположить, что барон, во-первых, так хорошо информирован о частностях и, во-вторых, что он будет так спешить.

ГЛАВА 13

ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ

Из Зарайска Егор Патрикеев сразу выехал в Прикамск. Хотелось выбраться в Москву хотя бы на два дня: в среду в ЦДРИ праздновался 60-летний юбилей его друга, писателя Валерия Поволяева, а в четверг в Центральном доме художника на Крымском валу открывалась новая выставка его друзей — профессоров Суриковского института Каверзнева, Сиренко и Гавриляченко — «Паломником по Руси». Егор любил пейзажи с храмами, интерьеры церквей и монастырей, чудные натюрморты, портреты священников Русской православной церкви кисти этих мастеров, давно дружил с ними и, будь хоть какая-то возможность, конечно же прервал бы командировку.

Но работа прежде всего.

Уже в Москве позвонили из Прикамска и сообщили: готовится крупная операция по задержанию посредников в торговле сырыми алмазами. Будто бы была утечка информации из криминального мира, ведь у каждого грамотного опера-сыскаря (а в последние годы и у сотрудников создаваемых в прокурорском корпусе отделов специальных операций) есть своя агентура. Иногда это были начавшие по разным причинам сотрудничать с правоохранительными органами бывшие и даже действующие уголовники, иногда — «засланные казачки», внедренные в организованные преступные группировки офицеры.

Егор предпочитал работать с офицерами. В последнее время в peзультате непродуманного сокращения ВДВ, ВВ, Спецназа «на свободе с чистой совестью» и без перспективы по работе и жилью оказалось несколько сотен крепких, грамотных, преданных Отечеству молодых мужиков. Из них Патрикеев по согласованию с Кардашовым, который курировал это направление, и создавал группы физической защиты, отряды внедрения и прочие структуры, которые позволяли ему все более надежно перекрывать криминальные каналы утечки из России сырых алмазов, бриллиантов, картин, иных раритетов.

В Прикамске «настучал» бывший зэк, для виду якобы сотрудничавший с бывшими товарищами по зоне, на деле же, по словам горпрокурора Петра Самсонова, надежно снабжавший ОСО Прикамской горпрокуратуры нужными сведениями.

Уездного значения городок Прикамск в последние годы оказался на перекрестке дорог. Из Средней Азии через него в Москву шел афганский героин, из Архангельска — через Вологду с заходом в Прикамск (с целью выхода на более безопасную железнодорожную ветку) шли похищенные на местных кимберлитовых трубках сырые алмазы, здесь они смешивались с идущими из-за Урала алмазами Якутии, и отсюда партии переправлялись в Москву, где либо оседали в столичном криминальном мире и далее их пути терялись, либо Москва тоже выступала как перевалочная база, и из столицы камни шли контрабандно по железной дороге в Польшу, откуда их следы прослеживались до Амстердама и Парижа, Тель-Авива и Дамаска.

«Слив» информации выглядел поэтому убедительно.

Бригада следователей с приданной ей группой физической защиты из ОСБ Прикамской облпрокуратуры готовилась выехать на угол улицы имени Антонины Костыревой и проспекта Ленина, где по данным источника предполагалась передача партии на сумму около миллиона долларов. Место было выбрано довольно удачно. С одной стороны по улице Костыревой шли ветхие деревянные дома, в лабиринте которых легко было раствориться и в прямом смысле слова огородами, огородами уйти на параллельную улицу Маши Порываевой. С другой стороны, вдоль проспекта Ленина (он в этой части города практически заканчивался тупиком — складами Авиамоторного завода) тянулись корпуса оборонного НИИ. Людей в час "Х" здесь было крайне мало, значит — мало и свидетелей передачи. Час "X" был якобы назначен на 14:30. Место было словно специально предназначено для засады: три дома, собственно и составлявшие угол улицы Антонины Костыревой и проспекта Ленина, были старыми двухэтажными купеческими домами начала XX века, предназначенными на снос. На заборе даже висела большая доска, информировавшая граждан о скором строительстве на этом месте торгово-офисного здания холдинга «Диалог».

В то время, когда со двора горпрокуратуры выезжали две машины с сотрудниками ОСО, следователями и экспертами, информацию о готовящемся событии, представлявшем интерес уже для УФСБ, слил в это уважаемое учреждение местный краевед Мстислав Добровольский. Когда-то, еще в советские времена, он вел самопальные раскопки на лесной заимке с целью найти закопанный здесь Колчаком клад — золотой запас России. Был в связи с этим приглашен для беседы в местное отделение КГБ, где первые же, весьма доброжелательные вопросы сотрудника произвели на краеведа столь устрашающее впечатление, что он рассказал все: и про место предполагаемого клада, и про двух друзей, супругов Синицыных, которые тайком читают Солженицына, и про учителя средней школы № 3, тоже своего приятеля и даже свояка, который, будучи в Москве в летние школьные каникулы, ходил с детьми смотреть фильм Тарковского «Зеркало» в Дом культуры имени 26 бакинских комиссаров.

Все эти его добровольные показания никаких последствий, слава Богу, не имели. Но готовность товарища сотрудничать с органами была справедливо отмечена. Добровольский с охотой подписал все нужные бумаги. Но, к сожалению, информация, время от времени передаваемая им теперь уже в УФСБ, все эти годы получала одну оценку: «Практической ценности не имеет». Да и трудно было бы ожидать чего-то иного: весь город давно знал, что Мстислав Добровольский «стучит».

И вот впервые его информация получила резолюцию «В разработку».

Краевед утверждал, что якобы случайно в городской бане, в парилке, когда там находились два незнакомых ему человека и он сам, он услышал обрывки странного разговора.

"— Значит, радиоактивный цезий?

— Да. И три прибора ночного видения.

— Годится. Это можно хорошо продать. Где?

— На углу Костыревской и Вождя.

— Время?

— К данному часу прибавь три...".

По расчетам Добровольского выходило, что 14:30.

Бригада УФСБ почти одновременно с машинами горпрокуратуры выехала на место захвата «торговцев смертью». «Слив» краеведа удивления не вызвал, как и в горпрокуратуре, но по другой уже причине: из НИИ на проспекте Ленина и с трех оборонных заводов постоянно что-то похищалось и «ходило в продаже». Так что и место возле НИИ казалось логичным.

За час до этого в городское отделение внутренних дел пришел с повинной организатор липового тотализатора у городского вокзала Иван Рябоконь. Свидетелей его мошеннических действий никогда не находилось, и местная милиция даже свыклась с мыслью о том, что Рябоконь, известный городской придурок и бездельник, так и будет «держать» свой «лохотрон» у вокзала. Тем более что, по слухам, Ваня зарабатывал на обмане граждан от 10 до 20 рублей в день и не представлял собой угрозы для экономического благосостояния края. Но раз стал давать признательные показания, спустить дело на тормозах уже было нельзя. Пришлось, как говорится, принять. И тут выяснилось, что Ваня, мол, входил со своим «лохотроном» в организованную преступную группировку, руководимую неким Котом!

Ни про эту группировку, ни про мифического Кота в местной милиции слыхом не слыхивали. Но мало ли что, раз в год и беременная коза стреляет, как говорит владелец привокзального газетного киоска единственный еврей в городе Абрам Исаич Кац.

Словом, сдал Ваня информацию на Кота: якобы банда в 14:30 на углу улиц Костыревой и имени вождя мирового пролетариата будет проводить «стрелку» с бандой зарайского авторитета Сизого. И будет стрельба.

Местной милиции страсть как не хотелось влезать в эту разборку. Но раз был «сигнал», не прореагировать они не имели права, тем более звонок коллегам в Зарайск дал неожиданную информацию: там действительно есть авторитет по кличке Сизый, и объявлен он во всероссийский розыск, и что в Прикамск выезжает начальник уголовного розыска Зарайска майор милиции Крылов. Такие вот пироги вышли.

Но ждать Крылова было не с руки: поезд из Зарайска, которым кстати прибыл в Прикамск полковник Патрикеев, был в 8 утра. Следующий же ожидается лишь в 16:00. И, учитывая фактическую самостоятельность железнодорожного ведомства от государства, повлиять на ситуацию не было никакой возможности. То есть ускорить процесс при всем желании — ну никак.

Скрепя сердце решили Сизого брать сами. Кота опера почему-то не сильно боялись. Вo-первых, свой, прикамский. Во-вторых, если про него до последнего времени ничего не было слышно, так и тут, может, он не сильно проявит свои бандитские замашки. В общем, решили выехать на место, присмотреться, а там уж и действовать.

На место прокурорские машины и автомобили ФСБ прибыли почти одновременно и остановились метрах в пятидесяти друг от друга, словно выжидая. Каждая группа считала, что ей противостоит одна из сторон — участниц «стрелки», и ждала вторую.

Вот почему, когда прибыли две милицейские группы на обычных машинах без пугающей ментовской атрибутики в виде сирен, мигалки и грозных окриков (приказ был «действовать аккуратно»), то счет уже пошел на секунды. Как ни странно, первыми не выдержали нервы у прибывших последними милиционеров, — кто-то из них с громким криком: «Все на землю! Лежать! Руки за голову!» — выскочил из подержанной «тойоты» и выстрелил в воздух.

Сотрудники ФСБ, не привыкшие к такому хамскому обхождению и не видя на таком расстоянии лиц, тут же открыли огонь на поражение. Слава Богу, физически пострадали только четыре колеса «тойоты», багажник и лобовое стекло. Ну и некоторое эмоциональное поражениe ощутили милиционеры, по которым вдруг стали так активно стрелять. Они уже готовились открыть ответный огонь. Ситуация была прочитана ими так: «свой» Кот в них не стреляет (за Кота они приняли командовавшего прокурорской группой полковника Патрикеева), а вот приезжий Сизый, за которого они держали неузнанных на таком расстоянии своих «соседей» фээсбэшников, сволочь такая, — ему терять нечего, он в розыске — ведет огонь, не думая о потерях.

Трудно сказать, чем бы кончилась эта хорошо продуманная мизансцена, если бы Патрикеев не прочитал всю драматургию с начала и до конца, не положил «ПМ» на капот «Жигуля», не поднял высоко вверх удостоверение Генеральной прокуратуры России и не закричал зычным голосом:

— Я полковник Генеральной прокуратуры России. Немедленно прекратить стрельбу! Имеет место недоразумение.

И, уверенно держа удостоверение на вытянутой вверх руке, он вышел из-за машины на легко простреливаемое пространство.

И тут раздался выстрел.

Каждый из участников этой сцены готов был поклясться не только в том, что сам он не стрелял, но и в том, что не стреляли из его группы. И это было правдой. Стреляли с крыши склада, метров со 150-ти, явно из снайперской винтовки Драганова. Стреляли не пугая — на поражение!

И более того, цель при стрельбе была поражена. Первые две пули впились в асфальт у ног Патрикеева, а третья вошла в грудь как раз под левым соском. Два офицера ОСО Прикамской горпрокуратуры мгновенно оттащили отяжелевшее тело московского полковника за машину. Он не дышал...

ГЛАВА 14

ОПЕРАЦИЯ «БАНК ДАННЫХ». ПРОДОЛЖЕНИЕ

— До последнего времени считалось, что сходные по манере письма и композиции картины Франсуа Буше «Туалет Венеры» и «Венера, купающая Купидона» были созданы с самого начала как пара: один размер, необычайно схожие, как я говорил, композиции. Есть в архивных документах и сведения о том, что, когда в 1751 году был завершен ремонт северного крыла Версаля, маркиза де Помпадур с согласия Людовика ХV заказала Франсуа Буше две картины с обнаженными женскими фигурами, — давал скрипучим голосом пояснения Шарль де Барсу.

— Где они сейчас? — спросил барон де Понсе.

— "Туалет Венеры" в нью-йоркском музее «Метрополитен», а «Венера, купающая Купидона» — в Национальной галерее Вашингтона.

— Значит, во Франции и даже вообще в Европе этой дивной серии Буше нет, — задумчиво, не столько старому маркизу-эксперту, сколько самому себе пробормотал Барончик.

— Вы абсолютно правы, барон. Более того, оговорившись и назвав парные картины частью серии, вы опять оказались правы. Ибо у меня есть все основания полагать, что задумана была именно серия картин примерно одного формата и близких по композиции, где в центре — прелестная обнаженная дама, и в каждой картине свой аксессуар или дополнительные фигуры. Это амурчики, путти во всех случаях, кроме того, на картине Вашингтонского музея это еще и Купидон, а на полотне в «Метрополитен» это большой белый голубь на первом плане и часть композиции, собирающая свет и привлекающая внимание зрителя, — роскошные жемчуга, которым играют и левый амурчик и правый. Что же касается...

— Как вы сказали, серия? — перебил вдруг маркиза Барончик.

— Это вы сказали... — удивился тот.

— Неважно! Значит, существует серия из четырех картин, одна из которых перед нами, а вторая вообще неизвестна?

— Пока неизвестна.

— Крайне любопытно. Итак, что вы думаете, маркиз, об этой работе?

— Вначале два слова о серии, если позволите. Мои архивные изыскания позволяют предположить, что одновременно с упомянутыми мной выше картинами мастера, маркиза де Помпадур в то же время заказала еще две картины этой серии для ванной комнаты замка Бельвью под Парижем, где, кстати, достоверно известно, работал над заказами маркизы сам Франсуа Буше...

— И где же они?

— Обе исчезли во время Великой Французской революции. Считались долгое время без вести, так сказать, пропавшими, утраченными для нашей культуры. И вот такой приятный сюрприз: вы приглашаете меня на экспертизу нового приобретения, и я вижу «Венеру с ожерельем» — из этой знаменитой серии выдающегося мастера. Где, если не секрет, вам удалось ее приобрести?

— Секрет.

— Понимаю, понимаю... А за сколько?

— Это не имеет значения.

— Хотя бы из какой страны, так сказать?

— Неважно. Это — Буше?

— Без сомнений. Более того, я же говорю: эта картина из серии Франсуа Буше, считавшаяся безвозвратно утраченной.

— Отлично, отлично! Составьте все экспертные документы, укажите, что картина приобретена у коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным.

— Где?

— Ну, скажем, раз уж это нужно, в Киеве, на Украине. И заверьте все справки в соответствующих инстанциях, приложив слайды. Слайды и гонорар получите у Мадлен. Благодарю и всего наилучшего.

— Барон, если вам удастся приобрести в этом Киеве еще и четвертую работу Буше из цикла, судя по мемуарам, — это «Венера перед зеркалом», — умоляю для экспертизы пригласить только меня!

— Я свою команду не меняю, — улыбнулся Барончик.

Маркиз ушел. Барончик еще минут пять постоял перед картиной, полюбовался через сильную лупу бриллиантовым ожерельем. Такое же ожерелье с крупным бриллиантом в центре и множеством очень хороших камней в букете (хризолиты, тигровый глаз, изумруды, рубины) он заказал лучшему мастеру его фабрики в Антверпене. Одно ожерелье, по словам Маргариты де Бетанкур, уже дошло до адресата в России. Это ожерелье стоило раз в 20 дороже того, которое он переправил своему «патрону» ранее. От броши тот отказался. Что ж, он диктует моду на рынке, ему и заказы делать. Это ожерелье «вице» согласился взять, как бы сразу оговорив цену своего участия в бизнесе Барончика — 10 миллионов долларов за крупную операцию. В среднем это выходило около 100 миллионов в год. Терпимо, если учесть, что контрагент брался не только обеспечивать поставки, но и прикрывать операции сверху.

Барончик навел крупную сильную лупу на большой бриллиант в центре букета на белоснежной шее Венеры.

Отличный камень! Такие все чаще встречаются в архангельской кимберлитовой трубке. Правда, до Москвы они не доходят, идут в виде сырых алмазов на его мастерские в Европе, и уже в виде прелестно ограненных бриллиантов появляются на мировом рынке. Сколько бы Оппенгеймеры ни бесновались, им не помешать Барончику в дальнейшей экспансии на рынке алмазов. Тем более теперь, когда с ним работают первые лица в России. А что касается Егора Патрикеева, то полковник, похоже, надолго вышел из игры. Остается, правда, еще напористый Тимур Маев. Но и к нему подберем подход.

Барончик прошелся кошачьей походкой по кабинету. Отхлебнул глоток «Виши» из хрустального бокала, остановился вдали от картины.

А копия отличная! Просто-таки великолепная копия. Настоящий мужчина должен извлекать прибыль даже из проигранных ситуаций. Егор Патрикеев подсунул ему копии вместо подлинников? Что ж, теперь Барончик подсунет вместо подлинника копию их министру культуры — этому самоуверенному театроведу. Его эксперты не решатся оспаривать мнение маркиза де Барсу. Конечно, месть не крупная, но принесет несколько сотен тысяч долларов. Могла бы принести и больше, да копия дорогая. А и мастера сотворившие того стоят! Ладно, будем считать счет с Патрикеевым по «нулям». У него свои эксперты и художники, у меня — свои, у него своя команда агентов, внедренных повсюду, у меня — своя. И прав маркиз: если есть возможность дать заработать своим — нужно это делать. Своя ноша, как говорят в России, не тянет. Своя команда ближе к телу...

— Хочешь неплохо заработать? — спросил барон в трубку спутниковой связи.

— Никогда не прочь, — раздался в ответ молодой голос.

— Я знаю, что твоя область — всякая там «кибенематика». И в случае с графиней и ее базой данных ты сработал блестяще. Здесь же нужно в сжатые сроки взломать компьютерную базу и скачать ее на дискету.

— Стоимость диска?

— 500 тысяч тебя устроит?

— Франков?

— Нет, долларов.

— Ради такой суммы я рискну взять отпуск у себя в институте и выехать в срочную творческую командировку. Куда?

— На юг, к солнышку, к ласковому Средиземному морю. Короче, в Сан-Тропез.

— Кто обеспечивает силовую поддержку и вообще делает всю черную работу?

— Дорогой Жорж, когда я нагружал тебя лишними функциями? Конечно, вся «чернуха» будет сделана к твоему приезду. За нее отвечает сержант Верду. Диск передашь Маргарите в Ницце. Если возникнут вопросы финансового или технического обеспечения — связь, машины, техника и т.д., все к нашему русскому, полковнику Зайцеву: он еще из старого КГБ, и французский у него приличный, поймете друг друга. Его номера...

— Я знаю. Думаю, технически я достаточно вооружен. А машины, вертолет, самолет не понадобятся, я думаю. Сан-Тропез — городок маленький, там тесно....

Сан-Тропез — городок маленький, тут все друг друга знают. Если говорить не о сотнях туристов из разных стран, которые все лето пасутся на набережных, пляжах, узких улочках древнего городка на Лазурном берегу Франции, и даже не о «новых русских», скупивших ряд старых вилл и построивших десятки новых и приезжающих сюда на неделю другую, чтобы «оттянуться», а о тех, кто живет здесь постоянно.

С точки зрения Рамона Салми, рослого пятидесятилетнего финна, владевшего виллой на самом берегу, но чуть в стороне от шумных городских пляжей, у Сан-Тропеза было два недостатка: шумные и вульгарные русские и медузы. Причем распределялись они так, что отравляли и воздух (русские взяли за моду жарить вонючие шашлыки прямо на берегу моря) и море.

Море отравляли медузы.

Как правило, Рамон купался не в море, а в большом бассейне, наполненном чистой, отфильтрованной морской водой. Но в тот день случилась какая-то неполадка, и фильтр забило водорослями, а тело требовало ежедневной порции плавания в морской воде. Что в человеке сильнее привычки? Только упрямство. Что, по сути дела, тоже есть привычка.

В какой-то степени упрямство Рамона было связано с его профессией. Он был электронщиком, информационным аналитиком, работа эта требовала четкости и пунктуальности, сосредоточенности и чистоты. Все эти качества в Рамоне имели не только профессиональное происхождение, но и национальные истоки. Он был медлителен, хладнокровен, всегда спокоен и сосредоточен. Если при этом, по мнению жены и друзей, он и не отличался тонким чувством юмора, столь ценимого во Франции, то не страшно. Юмором сполна обладала его жена Мари-Аннет. Как и темпераментом, которого у нее было тоже на двоих, зато Рамон за двоих умел зарабатывать деньги.

Платили ему хорошо. Он был руководителем СИФ — Справочно-информационного фонда с компьютерной базой данных — могущественной империи Исы Назимова.

Еще дед Рамона, степенный Юри Салми, владелец большого хозяйства в местечке Куусковари на юге Финляндии, с юных лет приучал внука к главной мудрости финского крестьянина: когда везешь товар на рынок, не укладывай все яйца в одну корзину.

Компьютерные базы данных империи Исы Назимова находились в трех разных местах.

Все сведения по торговле алюминием, нефтью, глиноземом, фосфатами, оружием и комплектующими находились в Брюсселе. Там же были данные о всех людях в промышленности, правительстве, Госдуме, Совете Федерации, правоохранительных органах России, которые могли либо содействовать, либо мешать бизнесу Исы.

Пользуясь сложной системой шифров, блокаторов, декодеров и контрольных проверок, Назимов в Париже мог получить с этой базы данных любую интересующую его информацию. Систематизацией, добычей, анализом информации по этому кругу проблем занимался Орест Яковлевич Парфенов, в прошлом ответственный чиновник Госплана СССР, затем Администрации Президента России, — человек с фантастическими связями на своей исторической родине. По его словам, у него все схвачено, а если не схвачено, то куплено. Постоянно Парфенов сидел в Брюсселе, выезжая время от времени «по делам бизнеса» в Россию. У него сохранялся дипломатический паспорт, и официально он оставался советником Российско-бельгийской компании «Дефакто», пользующейся большим покровительством Администрации Президента России.

Вторая «корзина с яйцами» находилась в Стамбуле. Иса считал, что деньги не пахнут. И кроме легального бизнеса занимался нелегальным, связанным с торговлей «живым товаром» и наркотиками. Перевалочная база и того и другого была в Стамбуле. Здесь же бывший гражданин СССР Али Насрепов держал большой магазин по торговле коврами. В подвале магазина и находилась вторая база данных, хранившая множество сведений о маршрутах наркоты из «золотого треугольника». В базе данных Али были и сложные рокировки по торговле «живым товаром» — маршруты «женских ансамблей песни и танца» из республик бывшего СССР через Белград на Ниш и далее в Стамбул, через Украину, в Крым, в Аджарию и далее в Стамбул. Там были контракты на миллионы долларов с борделями Амстердама, Кельна, Марселя, Загреба, Каира, Багдада... И не было случая, чтобы маршруты менялись, чтобы контракты срывались, чтобы «птички» выпархивали из клеток. За этим следили другие люди. Али же отвечал за обновление информации.

Одна из самых секретных баз данных была в Сан-Тропезе у Рамона Салми. Здесь, в подвалах его виллы, хранилась вся информация о киллерах и чистильщиках империи Назимова за последние пять лет.

И если бы скромно одетому молодому человеку в двухместном купе поезда Париж — Ницца удалось выполнить поставленное перед ним задание и завладеть этой информацией, конкурирующая империя Барончика получала бы весь банк данных на людей, представляющих для барона де Понсе серьезную опасность.

— Если ты знаешь в лицо человека, готовящегося тебя убить, можно попытаться его опередить, — говаривал полковник Зайцев, руководивший у барона службой разведки и контрразведки.

...В купе он вошел неожиданно. Спросил с легким, трудно идентифицируемым акцентом:

— Это пятое купе? Как вижу, мое девятое место свободно, значит, я попал туда, куда надо. Кондиционер, кажется, работает? На улице жара, несмотря на вечернее время.

Услышав пароль, юноша в студенческой легкомысленной майке отложил в сторону томик Монтеня и вежливо ответил:

— Двухместное купе вообще спасение от плохой погоды.

— Я — Зайцев.

— Это я понял. Я — Жорж.

— Иного ответа от вас я и не ожидал, — кивнул полковник. — Слушайте внимательно: все предварительные действия — на мне. Моя задача: создать для вас условия, чтобы вы смогли перегнать информацию с мини-компьютера Рамона на свой.

— А не проще унести его базу?

— Тогда Иса сменит все коды и шифры, и наши парни будут до второго пришествия биться над расшифровкой персональных досье.

— Но если он даже не сменит шифры и коды, что даст моя перегонка информации? Где коды и шифры? Их тоже нужно будет скопировать, чтобы наши парни над ними покумекали?

— Увы, нет. Дело в том, что второй чемоданчик с декодером хранится в подвалах виллы объекта, а их можно взорвать только водородной бомбой. Первый же кейс с базой данных Рамон носит с собой под надежной охраной. Задача: взять этот кейс, перегнать информацию и вывезти в Париж. Остальное — не наша с вами задача, над содержимым будут биться лучшие умы Европы.

— Значит, вы готовите плацдарм, и я, как Наполеон, в белых перчатках появлюсь на поле битвы? Мне нравится такой вариант, — ухмыльнулся Жорж.

— Сильно-то не воображайте, юноша, — обиделся Зайцев. — Даже после моей зачистки территории могут быть неожиданные «вводные».

— Например?

— Например, выстрел оставшегося в живых охранника. Но не наложите заранее в штаны от страха, свою работу я знаю, и работать в Сан-Тропезе вместе со мной будут профи. План мой таков...

В ту ночь, за которой последовало неприятное утро с известием о поломке фильтров бассейна, над виллой Рамона появился бесшумный мотодельтаплан. Пилот стартовал с крыши высотной гостиницы «Эль Примо» на окраине города так, чтобы дельтаплан по прямой прошел над виллой Рамона Салми, развернулся и приземлился на поле для гольфа, где пилота уже ждала команда зачистки с механиками, готовыми разобрать дельтаплан, и автомобилем для его вывозки, не говоря уж о рабочих, обязанных привести поле для гольфа в первозданное состояние.

Дельтапланерист завис над стоявшей на территории огороженной и хорошо охраняемой виллы открытой к нему ротондой, в глубине которой находилась ванна-джакузи с постоянно подогреваемой днем и ночью морской водой. Точно по приборам определив свое местонахождение, пилот стал спускать в ротонду на длинной бечевке небольшой предмет, похожий на обломок белого мрамора. Он дождался, когда этот предмет опустится к подножию коринфской мраморной колонны, одной из шести, составлявших ротонду, после чего поджег остававшийся у него в руке конец бечевы из тонкого искусственного волокна. Огонь, достигнув мраморной колонны и уничтожив спустившую предмет бечеву, сам по себе погас. Убедившись по приборам, что контакт предмета с колонной состоялся, пилот спланировал полет к морю, где сбросил некую закрытую емкость со специальным порошком, привлекавшим медуз. После чего сделал плавный поворот и ушел к берегу в сторону поля для гольфа. Над ним он выключил мотор и изящно спланировал на зеленое поле, — в темноте и это можно было сделать, лишь пользуясь системой приборов наведения.

Рамон проснулся рано. Левая его рука обнимала жену, правая же покоилась на постели, а к ее запястью был прикован кейс с базой данных.

— Извини, дорогая, у каждой профессии свои издержки.

— Не волнуйся, милый, поза наездника мне еще не успела надоесть. И вообще, если бы за верховую езду платили так много, как нам с тобой, то, право, можно было бы заниматься ею до скончания века!

Рамон поцеловал свою никогда не унывающую Мари-Аннет и прошел в ванную комнату. Закончив туалетные процедуры, он на минуту задумался: выпить ли чашку кофе, или вначале поплавать в море? Бассейн, это было видно из длинной лоджии, опоясывавшей виллу, был еще пуст.

Утро дышало свежестью, солнышко грело еще не горячо, а ласково и нежно, море было голубым и тихим, как Мари-Анн после часа любви.

И Рамон выбрал море.

Пройдя из холла на первом этаже сквозь широкие стеклянные двери, он вышел на мощенный мраморными плитами дворик, откуда мраморные дорожки вели к ротонде с джакузи, к теннисному корту, к садику с пальмами и выращиваемыми Мари-Анн огромными кустами роз, к гаражу и — к морю. Постепенно мраморные плиты уступили место ладно пригнанным деревянным мосткам, Рамон сбросил на них голубой махровый халат и, уже не всматриваясь в голубой покров моря, нырнул.

Когда же он вынырнул, то еле перевел дух. Все тело буквально горело. Он опустил лицо в воду. Вода кишела медузами разного цвета и размера, они энергично перемещались в воде, время от времени продолжая касаться его тела своими неприятными прозрачными телами.

Море у Сан-Тропеза всегда кишело медузами. Но никогда, за все пять лет жизни здесь, на Лазурном берегу Франции, Рамону Салми не приходилось видеть их так много и в одном месте.

Мари-Анн, которая была помешана на сексе и отличалась к тому же французским чувством юмора, предположила бы, что в море у подножия их виллы началась какая-то конференция медуз всего Средиземного моря по обмену сексуальным опытом. Медузы действительно сталкивались, то ли обнимаясь и обмениваясь при этом нежными поцелуями, то ли отталкиваясь и матерно бранясь, они то сходились, то расходились и вели себя столь нервозно, что объяснения их поведению в четком математическом мозгу Рамона не находилось.

С отвращением расталкивая скопище морских тварей, Рамон доплыл до берега.

Когда же он вышел на мраморный пол дворика виллы, то попал в поле зрения наблюдавшего за ним с крыши отеля «Эль Примо» на окраине Сан-Тропеза человека, вооруженного сильнейшей оптикой.

Салми накинул на плечи халат, — не для того, чтобы согреться, — вода была теплой с раннего утра, а чтобы стереть с кожи склизкие следы от «поцелуев» средиземноморских медуз.

Пройдя несколько метров, он снова сбросил халат на идеально чистые плиты дворика и по белым мраморным ступеням спустился в джакузи. Вода была такой, какую любил Рамон, — в меру теплой, в меру игривой. Он опустился под воду так, что наружу выглядывала только его белокурая голова.

И мысли были приятные: о том, как он сейчас расслабится в джакузи, потом окунется в «финскую прорубь» — находившуюся тут же неподалеку мраморную ванну с ледяной водой, напоминающую ему покрытую корочкой льда прорубь у себя дома в Юкка-озере — и, взбодрившись, вернется в спальню, чтобы доставить максимум удовольствий своей прекрасной «наезднице» Мари-Анн.

Рамон чуть было не сунул руку, к которой наручниками был прикован кейс с базой данных, в теплую воду джакузи. Хотя что ему сделается: компьютер упакован так, что на него не может воздействовать ни температура, ни взрывная волна, ни давление.

Об этом знал и человек, наблюдавший за Рамоном в окуляры сверхмощного бинокля с крыши «Эль Примо». И все же он постарался произвести направленный взрыв так, чтобы, уничтожив Рамона, сохранить кейс.

По его мнению, время операции «банк данных» пришло. Он тихо спросил в усик рации у себя на щеке:

— У вас все готово? Машина? Люди? Блокировка телефонной связи?

— Да, шеф.

— Начали!

Направленный взрыв как спички сломал мощные мраморные коринфские колонны, и они рухнули в стороны, как у табуретки с разъехавшимися ножками. Верхняя часть ротонды упала вниз, плотно присосавшись к мраморному бордюру джакузи.

Рамон чуть было не задохнулся, уйдя под воду, оглушенный взрывом. Первая реакция была профессиональной — он потянул к себе руку с прикованным к ней кейсом. Однако рука на удивление легко скользнула под воду, не встретив сопротивления цепочки.

Он понял, что рухнувшая верхняя антаблементная часть ротонды разбила цепь, и драгоценный кейс оказался по ту сторону развалин. Он же со стальным ободком на запястье и куском цепи — по эту.

Если бы Рамон знал, что происходило в эту минуту с его кейсом...

Когда раздался взрыв, разваливший мраморную ротонду над джакузи, одновременно с ним начался пожар в стоявших отдельно от основного здания хозяйственных постройках виллы. Учитывая, что основным строительным материалом этих построек было сухое дерево, вспыхнули они хорошо, слаженно. Тут же пожар начался и в гараже, через который можно было попасть во внутренние покои виллы. Причем дым оттуда повалил особенно густой и черный. Правда, вскоре горение там прекратилось, но пока пожар пировал в передней части гаража, черный столб дыма успел подняться метров на десять над виллой.

Видимо, в результате пожара отключилась и телефонная связь. А почему не работали сотовые и даже спутниковые телефоны, потом никто не мог объяснить.

Но, слава Богу, минут через семь подъехала пожарная машина, из нее выскочили бравые молодцы и в считанные минуты погасили огонь и в подсобных помещениях, и в гараже.

В суматохе и панике, естественно образовавшихся в вилле среди ее обитателей, ни Мари-Анн, ни кто-либо из прислуги не обратили внимания на следующий нештатный момент: когда пожарная машина с ревом засигналила перед въездом в виллу, охранники быстро открыли ворота, и машина, стремительно въехав на территорию виллы, совершила, казалось бы, не совсем логичный рейд — обогнув здание и притормозив у джакузи, и лишь потом остановилась и направила рукава с брандспойтами, полившими пену в чрево виллы. Перед входом в гараж из машины вместе с пожарниками выскочил одетый в такую же оранжевую форму-комбинезон и бейсболку юноша. Из-под бейсболки выглядывали достаточно пышные волосы. Взгляд его был сосредоточен, а руки проворны. Он юркнул к ротонде, легко нашел среди мраморных обломков припорошенный пылью кейс, схватил его и нырнул в черное нутро гаража.

В эти минуты всем обитателям роскошной виллы на берегу моря в Сан-Тропезе было несладко.

Однако вряд ли их переживания можно сравнить с муками, которые переживал Рамон Салми.

Рухнувшая кровля намертво закупорила джакузи, однако не раздавила Рамона, — его спас высокий мраморный бордюр вокруг ванны. Проблема же состояла в том, что воздуха в этом пространстве между водой и рухнувшей кровлей оставалось всего ничего. И через какое-то время Рамон начал задыхаться. Узкое пространство между кровлей и горячей водой быстро наполнялось паром, обжигавшим легкие. Стараясь не впадать в панику, мощный финн попытался плечами приподнять мраморную кровлю и обломки колонн. Однако этот подвиг Геракла оказался ему не под силу, дышать становилось нечем. Взгляд Рамона обратился к закрытому стеклом круглому отверстию почти вровень с полом дворика, носившему скорее всего декоративные функции. Из последних сил он, ломая пальцы, продавил стекло наружу, ожидая, что сквозь него сейчас хлынет теплый воздух Лазурного берега. Черт бы его побрал, почему никогда ранее ему не приходило в голову спросить знающих людей, на хрена в джакузи эти стеклянные иллюминаторы...

Отсутствие любопытства и стечение обстоятельств привели к страшной смерти Рамона Салми.

Выбив стекло, сильно поранив осколками запястье, он, тем не менее, не получил вожделенного доступа к воздуху.

Взрыв перебил систему водоснабжения, и в небольшое пространство, отделявшее крышу ротонды от поверхности и так уже горячей воды, хлынул кипяток из прорванной трубы.

Крики сварившегося заживо в джакузи Рамона Салми потонули в шуме работавшей пожарной машины, сполошных воплей пожарных и визга перепуганной прислуги дамского пола.

Тем временем Жорж, хакер и гениальный компьютерщик системы Барончика, поставивший недавно жирную запятую в истории с базой данных старухи-гадалки русского происхождения, теперь рисовал очередной знак препинания в биографии финского авантюриста Рамона Салми и вообще во всей истории погони Барончика за неслыханными богатствами, которые сулил выигрыш в «ЕвроТОТО».

Никем не замеченный (а если бы и заметили — костюм пожарного превращал его в человека вне всяких подозрений), Жорж проник, пользуясь универсальной отмычкой, в святая святых виллы — в кабинет Рамона.

Найдя нужное место на огромном рабочем столе, он вставил в широкий паз штекер кейса и, используя ряд своих «ноу-хау», приборов электронного взлома, сумел найти решение, позволившее открыть кейс.

Работавший от автономного источника питания, компьютер тут же выдал вопрос: «Введите пароль».

Его Жорж, естественно, не знал. Однако несколько минут манипуляций заставили компьютер изменить строгое отношение к хакеру и дать вопрос-предложение: «Введите программу».

Жорж ввел программу: «Перезапись всей информации». После чего вставил в CD-rom свой диск и попытался перевести компьютер на слив информации. Но с первой попытки у него ничего не получилось.

Время шло. Крики и шум за окнами прекратились. Гарь, так сильно бившая в нос первые минуты пребывания в вилле, стала рассасываться.

В кабинет заглянул один из пожарных:

— Вы скоро? Пора заканчивать. Сообщили, что сюда едут настоящие пожарные и полиция. Пора смываться.

— Посторожи меня еще минуту. Я попробую один вариант. Ну пойми, не могу я сейчас уйти, вся операция насмарку!

— Жду две минуты. Команда больше не сможет удержать ситуацию. Что делать, если сюда прибудут полиция и пожарные Сан-Тропеза?

— Вести огонь на поражение!

— Ты с ума сошел? Приказ был — тихо и незаметно.

— Сам знаю! Но не могу ничего придумать. Не отвлекай! Еще минуту...

Жорж сделал последнюю попытку запустить компьютер на выдачу информации. Должно быть, системы защиты были продуманы не меньшими гениями, чем он. Казалось, еще мгновение, и придется сдаться. Шла перманентная блокировка всех его команд.

И все-таки Жорж взломал его!

На дисплее появилась надпись: «Повторите команду о перезаписи всей информации».

Жорж повторил. Сброс информации, как и было задумано при экстренной ситуации, прошел буквально за считанные доли секунды.

Эта информация накапливалась в системе Исы Назимова годами. Барончик же получил ее за один день.

Правда, операция «банк данных» обошлась ему в целом в 500 тысяч долларов. Но стоила информация гораздо, гораздо дороже! Она была просто бесценна.

— Уходим, нельзя больше ждать! — заорал «пожарник», врываясь в кабинет

— Я готов, — удовлетворенно откинулся Жорж на спинку черного эргономического кресла. — Операция «банк данных» завершена.

Дешифровка «банка» — задача и его и других специалистов, но этим они займутся позднее. Пока же сделано главное: база данных у них...

ГЛАВА 15

ПОДВОДЯ ИТОГИ

— Хорошо бы поговорить, — устало сказал Патрикеев.

— Какие проблемы? Приезжай, — ответил Кардашов.

— Вроде как полковники генерал-полковникам не советуют, но...

— Тебя что-то смущает?

— Да.

— Деликатная тема?

— Да.

— Хорошо. Твои предложения?

— Предлагаю вместе поужинать, часиков в восемь?

— Дела закончу. А что не дома?

— Береженого — Бог бережет.

— Понял тебя. Где?

— Помнишь, где Кожину вручали орден «За заслуги в науке»?

— Да.

— Постарайся, чтобы в пути остаться без опеки.

Закончив дела, связанные прежде всего со следственным управлением, Кардашов спустился во дворик Генеральной прокуратуры. Раздвинулись чугунные резные ворота, машина осторожно объехала очередную выгородку строителей, ремонтирующих канализационное чрево Большой Дмитровки, и, слегка нарушая правила, резко свернула в Глинищевский переулок, что позволяло самым коротким путем выйти на Тверскую и взять курс к Московской патриархии. Именно там месяц назад, в ресторане большого и уютного административного комплекса, руководимого Багратом Николаевичем Арутюновым, Кардашов вместе с Егором присутствовал на награждении друга.

Баграт — высокий казачий красавец-полковник — ему понравился. С Егором, оказалось, они давние друзья — когда-то вместе работали за рубежом. Расспрашивать Кардашов не стал, но у него сложилось впечатление, что в то время оба работали в Париже. О подробностях у профессионалов интересоваться было не принято. Что же касается кухни, то она в ресторанах Московской патриархии была просто превосходна.

На вахте, при въезде на территорию, принадлежащую уже Русской Православной церкви, водитель высунулся в окошко и сказал:

— К Арутюнову.

Этого было достаточно. Арутюнова здесь уважали.

Кабинетик выбрали самый маленький, элитный, на двоих.

— К чему такие предосторожности? — спросил Кардашов.

— Помнишь, у тебя в кабинете «жучок» нашли? — сказал Патрикеев.

— Помню, конечно.

— Сколько я тебя уговаривал проверить кабинет нашей электроникой, а ты все не верил, говорил: «Чужие здесь не ходят»...

— Да, так ведь прав был: «свои» же и поставили. Но тех, кто поставил, мы с помощью твоих ребят вычислили. Сейчас-то чисто?

— Есть у меня косвенные данные: какая-то информация по ведущимся в настоящее время оперативно-следственным действиям утекает за «бугор».

— Дела конкретные? — насторожился Кардашов.

— Куда уж конкретнее, — кивнул Патрикеев. — У меня человек внедрен в окружение Барончика, так он передает: все подробности по алмазно-бриллиантовым делам, в которых так или иначе замешан Барончик, становятся тому известны через день-два.

— У Тимура Маева смотрел?

— Там все чисто. Ежедневно по нескольку раз проверяют на безопасность. В самом Тимуре я как в себе уверен. Людей его тоже несколько раз шерстили. Да, и есть одна деликатность...

— Говори, говори, что уж теперь! — подбодрил генерал замявшегося почему-то Егора.

— За рубеж утекают такие подробности, которые члены бригады Маева просто не знают, — выложил тот.

— У себя все проверил?

— С себя и начал....

— Значит, считаешь, — опять у меня? — прищурился Кардашов.

— Не считаю, предполагаю, — деликатно поправился Патрикеев.

— Но почему?

— Их не волнуют частности, им важно знать нашу стратегию, чтобы успеть что-то поменять на шахматной доске. А о стратегии говорим обычно в твоем кабинете: и я, и Тимур Маев, и Кожемяко, и другие начальники отделов, и старшие следователи по особо важным делам....

— Вот черт! Неприятно... Слушай, а давай выпьем водочки! Здесь, помнится, хорошая водка была.

— И не только водка. Давай-ка возьмем соленых грибочков, капустки квашеной, сельдь здесь изумительная, а к ней картошечки горячей, — подхватил гурман Егор.

— Все, не продолжай дальше, — отмахнулся от него Кардашов. — Выпьем и съедим то, что перечислил, иначе будет голодный обморок. А ведь в три часа обедал.

— Ну, после нашей столовки сразу можно начинать ужинать.

Расторопные молодцы принесли заказ, заботливо разложили гостям в тарелки и селедочку, и дышащую парком картошку, и ароматную квашеную капусту, и слезящиеся соленые грибочки.

— Давай по порядку, — предложил Кардашов, когда выпили по первой.

— Во-первых, по, скажем так, устойчивой преступной группе под руководством криминального господина по кличке Барончик, — неспешно начал Патрикеев. — К сожалению, то, о чем я тебе докладывал еще три месяца назад, оказалось подтвержденным агентурными сведениями: брошь и перстень, похищенные в Калининграде и Санкт-Петербурге, картины Франсуа Буше, Фрагонара, Кустодиева, похищенные в музеях ряда приволжских городов, потеряны для нас. Похоже, безвозвратно. Они, по данным моих агентов, находятся в тайной личной коллекции барона де Понсе. По закону мы их никак не можем потребовать обратно, ибо не можем официально доказать, что вещи у него. Это наши предположения.

— Ты же говоришь, агенты...

— Агенты видели работы в особняке Барончика. Но агентов-то мы раскрывать пока не можем. Нам нужно заманить барона де Понсе в Россию, показать, как много мы о нем знаем, и предложить сотрудничество: он сдает все похищенные на своей исторической родине раритеты, прекращает вести в России криминальный бизнес, связанный прежде всего со скупкой сырых алмазов, а мы прекращаем против него уголовное преследование.

— Не слишком ли жирно будет этому мерзавцу?

— Ты сам законник, Борис Михалыч, — пожал плечами Патрикеев. — Знаешь: по закону мы ему пока ничего предъявить не можем. А с агентурными данными, подозрениями и предположениями на наше требование об экстрадиции барона в Москву на Интерпол нечего и пытаться выйти. Как тебе грибочки?

— Отменные. Ты абсолютно уверен, что за всеми похищениями раритетов в последние годы стоит именно Барончик? Как ты на него вышел?

— Я уже докладывал тебе: барона де Понсе сгубило наличие двух страстей. Одна — к драгоценным камням, привела его к криминальной торговле сырыми алмазами, тут у нас наработки хорошие. Он от нас никуда бы не ушел все равно. Но процесс ускорило то, что одновременно у него страсть к коллекционированию картин, рисунков, гравюр с изображением обнаженных женщин. Такие совпадения бывают крайне редко.

— А почему ты предположил, что и за «спартаковскими» проблемами последнего времени тоже стоит он?

— Да потому, что ни один, даже самый богатый человек, не рискнет последними накоплениями. А мне стало известно, что барон приобрел совершенно законно на международных аукционах ряд редчайших и очень дорогих ювелирных изделий, плюс к тому — целый ряд картин европейских мастеров от ХVI до XIX века с изображением обнаженных женщин. Значит, рассуждал я, он надеялся на очень крупный прирост капитала, причем в короткий промежуток времени. Игра в рулетку, извините, такой гарантии не дает, а вот участие в «ЕвроТОТО»...

— Но это ведь тоже лотерея, и значит...

— Лотерея. Но, увы, ничего это не значит. Этот вопрос вне нашей юрисдикции, хотя специальную аналитическую записку я в штаб-квартиру Интерпола направил. В руководстве, к которому относятся и два интересующих нас лица — барон де Понсе и Иса Назимов, оба наши бывшие соотечественники, коррупция достигла пика. Обманывают друг друга, что неизбежно для их круга, когда речь идет об очень крупных деньгах.

— A Иса Назимов?

— О нем чуть позже. Сейчас я хотел бы отметить, что, по данным моей агентуры, барон де Понсе поставил на какую-то европейскую команду, то ли «Барсу», то ли «Реал», и, будучи почему-то уверен в победе этой команды в турнире, предполагал заработать на выигрыше порядка миллиарда долларов.

— Такой порядок цифр?! — изумился Кардашов.

— Да. А при этакой надежде потратить несколько десятков миллионов на покупку новых вещиц на аукционах или того меньше — несколько сотен тысяч долларов заплатить российскому криминалитету за похищение раритетов в России, пусть даже с кровавыми следами, — вещь, я бы сказал, для этого мира естественная.

— Значит, и коллекционер Шаповалов убит по заказу Барончика?

— Без сомнений! Михаил Васильевич Аверьянов грамотно расследовал дело. Ему повезло и с бригадой. Врач-патологоанатом служил когда-то в нашем контингенте войск в Африке и был знаком, скажем так, с составом «аптечки» французских спецназовцев, которые там тоже время от времени проявлялись. В результате было доказано, что коллекционер умер не своей смертью и что инсульт был вызван введением ему специального средства в кровь — с помощью микроукола или вместе с алкоголем.

— А что за история с сатанистами, с отрезанной головой?

— Те, кто работал на Барончика в этой бригаде, немного опоздали. Наши эксперты уже установили причины смерти. Но «шестерки» барона, для того чтобы пустить следствие по ложному следу, отрезали в морге и выкрали голову коллекционера. Нет головы — нет оснований подозревать кого бы то ни было в убийстве Шаповалова. Ибо следы яда можно было найти, и то в результате сложнейшего анализа лишь в мозгу. А чтоб еще больше запутать следственную группу Мосгорпрокуратуры, выкрали голову коллекционера и оставили такие красноречивые следы, что никаких вроде бы сомнений — действовали сатанисты.

— В общем, сами перемудрили?

— Выходит так. И тут надо отдать должное Аверьянову: все сам раскопал. Я ему ну самую чуточку помог, и то по своей части.

— Насколько я понимаю, именно с «дела об убийстве коллекционера» ты и взял в детальную разработку барона де Понсе? — сказал Кардашов.

— Да, — кивнул Патрикеев. — Поскольку в этом деле явно сошлись два заказа: на обнаженную натурщицу — рисунок Уильяма Хогарта, и на роскошную брошь.

— А что со второй брошью? Ты и в самом деле нашел ее?

— Это было делом техники.

— И где же она?

— По закону перешла после окончания расследования дела во владение государства, поскольку наследников у Шаповалова не нашлось. Ныне она экспонируется в Питере в Музее дворянского быта. Это как бы моя дружеская услуга музею, и так пострадавшему от барона. По моим данным, именно по его заказу из музея еще в прошлом году была похищена одна старинная драгоценность. Доказать не могу, но если бы мне дали ордер на обыск в особняке барона в Париже, точно там бы нашел.

— Ишь, размечтался, — хмыкнул генерал. — Не в моей это власти. Супчику тут можно заказать? А то не буду же я дома второй раз обедать. Устал: приеду и спать завалюсь. Правда, перед этим пару часиков поработаю.

— Супы тут мировые: монастырская уха прелестная, борщи хороши, щи с кашей...

— Закажи мне монастырской ухи.

— И себе возьму. Рыбку тут употребляют свежую, а как варить ее, — знают старинные рецепты. Повар у них потрясающий — Агапов Николай Аркадьевич.

— Кстати о поварах: расскажи-ка мне теперь, что за варево готовит нам Иса Назимов?

— Его бизнес — вне моей компетенции, — развел руками Егор. — Если хотите подробностей, нужно запросить аналитическую справку в Управлении по надзору за pаcследованием экономических преступлений. Тут Кожеватову и суток не хватит, чтобы все про Ису Назимова рассказать.

— А если коротко?

— Коротко — бывший наш соотечественник.

— Чечен, чеченская мафия?

— Если бы было так просто. В нем самом и чеченская, и украинская, и казахская, и русская кровь. От контактов по оружию с чеченскими боевиками уклоняется, хотя поставки его осуществлял и в Африку и в Азию. Балансирует на грани законного бизнеса и криминала, как, впрочем, и Барончик. В последние годы криминал ведь засасывает — все больше черных способов ведения бизнеса. В пределах интересов Назимова — оружие с постсоветского пространства в горячие точки, алюминий, стальной прокат, чугун из России в Европу и нефть из России в Европу, в основном в законных рамках. Есть основания полагать, что частично занимается и наркотой и «живым товаром». То есть начинал с криминала, потом отмылся, стал уважаемым членом общества, получил французское гражданство, обрел солидную недвижимость, легальный бизнес — и все же не удержался, в погоне за сверхприбылями потянулся к грязным деньгам. На сегодня барон де Понсе и Иса Назимов в числе 3-5 самых богатых людей «русской мафии» за рубежом.

— А кто кроме них?

— Вы их и сами знаете.

— Ах, вот так даже? И они как-то связаны?

— Без контактов сегодня самым «богатеньким Буратино» не станешь.

— Они сотрудничают?

— Как змея и черепаха, переправляясь через реку. Змея знает, что если ужалит черепаху, вместе пойдут ко дну, но менталитет такой: жалит, и оба гибнут.

— Ну, как я понимаю, у них эта приятная процедура еще впереди?

— К сожалению. Но главное, обе преступные группировки — и Исы Назимова и барона де Понсе — у нас сейчас в разработке. Подключили и людей из ФСБ, Таможенного комитета, МВД — очень выборочно и с очень большой осторожностью. Мои агенты, внедренные в окружение Исы и Барончика, докладывают, что у обоих главарей есть свои люди в высших эшелонах власти — мало что в прокуратуре, МВД и ФСБ, но и в Администрации Президента, в правительстве. Так что «бдим», как говорится, чтоб утечек информации не было.

— Уха мировецкая!.. — крякнул Кардашов. — А что в Риме? Закончили твои ребята совместную проверку с римскими карабинерами инцидента с попыткой взорвать самолет с командой «Спартак»?

— Да. Однозначно. В самолет, на котором должен был лететь чемпион России, точнее — в топливные баки, был засыпан кристаллин. Особое вещество, способное, растворившись в керосине, через десять минут полета выпасть в осадок, который забивает фильтры.

— Но спартаковцы долетели благополучно.

— И это еще одна загадка. Мой сотрудник, узнав о готовящемся преступлении, пытался задержать вылет. Но самолет действительно благополучно взлетел и приземлился в Москве. Взорвался другой самолет.

— Твоя версия?

— Иса Назимов, противостоящий Барончику в играх «ЕвроТОТО», просто держал ситуацию под контролем. Как ни странно, в этом узком вопросе, в благополучии команды «Спартак» и всего клуба «Спартак», — мы с ним в одном лагере. Средства, однако, у нас разные. Его люди, как нам с тобой теперь, после получения базы данных, достоверно известно, не без оснований претендующие на победу в Кубке «ЕвроТОТО», чтобы вывести спартаковцев из-под удара террориста, подставили других людей. И они, увы, погибли.

— Поставь и это в счет Исе, хотя интересы наши в данном эпизоде и совпали.

— Кстати, придется поставить в счет и смерть второго пилота самолета, на котором должен был лететь «Спартак». Его перед вылетом отравили, яд был подсыпан в традиционную чашку кофе, которую пилот выпивал в кафе римского аэропорта. Одновременно на его счет неизвестный перевел 50 тысяч долларов. Таким образом, подозрение пало бы на него. Ну, мы вместе с римскими карабинерами, в частности с давно контактирующим с нами Луиджи Траскини, доказали его невиновность. Бедному малому это не поможет, но скажется на пенсии, которую будут выплачивать родным. В этом отравленного второго пилота уравняли в правах с погибшим экипажем.

— Как идет расследование убийства Свиридова? Мне докладывает Ермилов, но меня интересует не уголовная сторона дела, а международная. Какие ниточки тянутся от клуба «Спартак» в Париж?

— Мы тут долго с Петром Семеновичем Зреловым над этим делом кумекали. Все говорит о том, что не только футбольный Клуб «Спартак», но и весь Клуб «Спартак», объединяющий представителей разных видов спорта, оказался в центре внимания зарубежной «русской мафии». Предпринимаются попытки заморозить строительство крупных спортивных объектов клуба, сфальсифицировать против них дело по линии налоговой полиции, скомпрометировать ряд тренеров, менеджеров, самих спортсменов.

— Общий накат?

— Никаких сомнений. Была даже попытка угроз самому академику Зрелову.

— Звонили по телефону?

— Нет, спустили воду из запруды и залили строящийся им теннисный городок в Подмосковье. А потом уже позвонили и предложили не помогать «Спартаку», тогда и неприятностей поубавится. А у «Спартака» нет ведь государственной поддержки. Есть свои заработки, свои поступления. Ну и помощь клуба болельщиков. Нужно оплатить крупный трансфер за двух турецких футболистов. Вовремя не заплатишь, трансфер сорвется да еще и нарвешься на штрафные санкции.

— По взрывам в Парголово и на Васильевском в Питере тоже зарубежные связи отследил?

— Дa, серьезный компромат на барона де Понсе, — нахмурился Патрикеев. — Там ведь проблема с выходом на Интерпол с требованием экстрадиции гражданина, подозреваемого в совершении особо опасных преступлений: наша аргументация должна совпадать с законами страны, из которой мы просим этапировать подозреваемого. По экономическим преступлениям — еще можно поспорить, по всем заказным убийствам и кражам, которые были инициированы Барончиком, — соберем нужную корзину. Будет сидеть Барончик в Бутырках, будет...

— Скажи, пожалуйста, а как твоим ребятам удалось заменить картину Кранаха и Маренизи? — поинтересовался Кардашов.

— Пусть это останется секретом фирмы, — улыбнулся довольный Егор.

— Не возражаю. Но где ты сумел так быстро раздобыть столь качественные копии для замены?

— Я, между прочим, шести Генеральным прокурорам десять лет докладные записки пишу. Тут недавно с Юрием Ивановичем Скуратовым встречался — на юбилее нашего общего друга, писателя Валерия Поволяева, напомнил ему о том, что он несколько моих докладных и аналитических записок под сукно положил...

— А он что?

— Он говорит: «Эх, дорогой мой, если бы это были мои главные упущения. За многое себя виню, а главное за то, что в кадровых вопросах был слишком доверчив».

— Это он прав. А что за докладные? Почему не знаю?

— Ну не смешно ли: в Генеральной прокуратуре десять лет работает профессиональный искусствовед, если без ложной скромности, эксперт с европейским именем, доктор искусствоведения, член Союза художников и прочая. В рамках компетенции Отдела мне предоставлена полная возможность для самореализации, для использования профессиональных знаний. А как только предложу что-то вне рамок, тут же ответ в мягкой форме, но по сути: «Не ваше собачье дело, господин профессор». Я предлагал: договорюсь с Юрием Матвеевичем Симакиным, поставим во всех холлах и коридорах и старого, а теперь уже и нового зданий Генпрокуратуры кронштейны, повесим картины. Откуда картины — безвозмездно, на временное хранение их дадут, учитывая, что охраняемое здание, ряд музеев и уж точно академии художеств. Это и новые самостоятельные работы студентов, и учебные копии работ выдающихся мастеров прошлых эпох. Я даже договорился с исполняющим обязанности ректора Суриковского института моим старым товарищем Сергеем Сиренко сделать что-то вроде филиала Эрмитажа и Музея изобразительных искусств имени Пушкина. В одном холле копии с картин мастеров итальянского Возрождения, в другом — Северного Возрождения, в третьем — русского реализма, «передвижников», в четвертом — импрессионистов... Но мы — контора неповоротливая. Пока решали, у Сергея уже первые копии в их институтском музее появились. Так что когда мне срочно понадобились копии с конкретных картин, оставалось только подделать подпись и состарить холсты.

— Ордена, однако, за это не жди.

— Я уж привык, что в прокуратуре не за это дают ордена.

— Не ворчи. А что с банком данных Интерпола?

— Нехорошо, конечно. Но копия у нас есть. Однако поскольку сняли мы копию базы данных не с интерполовского экземпляра дискеты, а с экземпляра Исы Назимова, я надеюсь, ты не будешь требовать от меня невозможного — сдать дискету в Лион?

— Нет, не буду. Что по убийству девушки в Вильнюсе?

— Литовская полиция дело закрыла. Посчитали, что убийство из ревности. Однако ни ствола, ни подозреваемого. В общем, против Исы — только наши наработки.

— Досье у обоих пухленькое?

— Как эти пирожки. Кстати, рекомендую. Только здесь такие готовят. Как — неизвестно. Но с грибами, капустой, мясом, брусникой — тают во рту.

— По рецептам расстегаев?

— Нет, тут что-то совершенно беспрецедентное. Но, поскольку мы с вами вряд ли возьмемся за этот промысел, даже если попрут из прокуратуры, так и не будем себе морочить голову с рецептами — ешь да знай, похваливай. На второе рекомендую рыбу: судака под сметанным соусом. Пальчики оближешь!

— Кстати, раз уж зашла речь о церковных рецептах, — вспомнил генерал, — я так понял из твоей докладной, что удалось проследить картину, похищенную в Ильинском подворье, вплоть до Парижа, чуть ли не до особняка барона?

— Обижаете, Борис Михалыч, не чуть ли, а именно — до особняка.

— А почему ее не стали подменять?

— Во-первых, копии нужной не было, во-вторых, нельзя слишком эксплуатировать один прием, могли вспугнуть барона, он бы со всей коллекцией и сгинул куда-нибудь в Бруней, с которым у нас нет договора об экстрадиции.

— Ну, сейчас наш Президент с брунейским коллегой побратался, рубашку в подарок получил шелковую, вышитую, может, и договорятся.

— Это шуточки. А договора нет, рубаха тут не поможет.

— Я понимаю. Жаль, однако, если картину потеряем безвозвратно.

— Все возьмем. Верю я в это почему-то.

— Теперь о «Спартаке», той части операции, которая в твоей международной компетенции. Что там случилось в Турции? — напомнил Кардашов.

— Была попытка скомпрометировать одного и убить другого турецкого футболиста, уже купленных «Спартаком», — сказал Патрикеев. — Все те же пакости Барончика.

— Тоже занес в досье?

— Да, и еще убийство одной дамы, державшей ювелирную лавочку в Хайфе.

— А это какое отношение имеет к «Спартаку»? Или Романцев купил еще и кого-то из израильских футболистов?

— Нет. Но дамочку убили по заказу Барончика. У меня есть пакет документов, полученных в ответ на мой запрос от полиции города Хайфа.

— Да... Чтоб запрос сформулировать, нужно было хорошо владеть материалом.

— Тут ocoбого ума не надо. С тех пор как мне разрешили внедрять своих людей в криминальные сообщества других стран, стало куда как легче работать. Денег дают на это мизеp, а мы с ребятами между прочим миллионы долларов в Россию возвращаем.

— Когда на пенсию, в отставку выйдешь, тебе это зачтется.

— Ага, знаю: дадут железные часы с надписью «От Генерального прокурора».

— Так не за часы же работаем?

— Это точно.

— А что произошло в Гданьске?

— И про это уже знаете?.. — усмехнулся Патрикеев. — Что произошло... Очередная попытка выбить «Спартак» из игр за Кубок «ЕвроТОТО». Там непростая история. С одной стороны, там точно работали киллеры и чистильщики как Барончика, так и Исы. Оставалось их столкнуть лбами. Что и получилось. «Спартак» в конечном счете выиграл. Но противостоять напору Барончика, даже при косвенной поддержке бригады Исы, становится все труднее. Чем ближе финальная игра и, следовательно, огромный выигрыш или проигрыш того, кто уже поставил свои деньги на какую-то конкретную команду, кровью пахнет вокруг футбола все сильнее. Вы чай черный или зеленый предпочитаете?

— Давай-ка зеленого попробую. Закажи. И брусничного варенья...

— Тут меня другая проблема больше волнует. У Барончика появилось какое-то новое «оружие»: были доказаны попытки воздействия на поведение болельщиков на матчах в Гданьске в рамках Кубка «ЕвроТОТО» и в матче в Зарайске — на предпоследнем этапе внутрироссийского чемпионата. Есть человеческие жертвы. Думаю, надо подключать специалиста.

— Подключай, кто тебе мешает, ты же главный координатор всей операции.

— И еще неприятное известие, — продолжад Егор. — От моего агента во Франции пришло сообщение, что людьми барона де Понсе в Сан-Тропезе похищена база данных Исы Назимова.

— А что тут такого уж неприятного? Ты сам говорил, что пытаешься их столкнуть...

— Пытаюсь. Но у меня люди внедрены в обе системы. И я боюсь, что, похитив базу данных Исы, Барончик получит ключ и к моему человеку.

— Это предположение или уверенность?

— Предположение. Как вам зеленый чай?

— Приятно, но непривычно. Я привык по-русски: крепкий, густой, терпкий.

— Можно еще и черного байхового заказать...

— Не надо, лучше скажи-ка мне, что это за история с ЛОЦем?

— То есть?

— Мне доложили, что ты чуть ли не весь день пробыл в ЛОЦе — нашем лечебно-профилактическом центре, — прищурился Кардашов.

— Что ж мне уж и поболеть нельзя? — пошутил Патрикеев.

— Но говорят, что ты туда поехал прямо утром, прибыв из Прикамска, и был не у кардиолога или терапевта, а у хирурга.

— Не сам ли Геннадий Иваныч и доложил?

— Обязан думать о лучших людях прокуратуры.

— Ну а сами вы как думаете, Борис Михалыч, если вам прямо в грудь с расстояния сто пятьдесят метров бабахают из снайперской винтовки Драганова две порции свинца, мало не покажется?

— Не покажется.

— Вот и мне не показалось, бронежилет у меня был Командир — очень надежный и комфортный, внешне совсем не заметен для киллера. Но больно было....

— Матюгался?

— Не без этого. Но тихо, во-первых, чтобы не посрамить Генеральную прокуратуру перед областной и городской структурами, а во-вторых, чтобы киллер не услышал. Мертвые не матерятся.

— Как там следствие?

— Идет своим ходом, и такого бардака я давно не видел. Но бардак этот, я уверен, был хорошо спланирован тем же Барончиком. Причем мерзавец хитер: придумал и слил каждой из правоохранительных структур свою дозированную информацию. И все купились. Даже учел недоверие ФСБ к милиции... Убедил его человек местных фээсбэшников, что у кого-то из сотрудников милиции родственник связан с бандой торговцев героином, те, не скоординировав операцию, не предупредив, рванули на «стрелку» и попали под огонь милиционеров, ну а те — под огонь «соседей». Слава Богу, жертв и разрушений нет.

— Ну, это у нас всегда так. Официально. А на деле?

— На деле есть жертва. Но, к чести наших коллег, стреляли они все хреново и друг в друга не попали. Что же касается киллера, которого засекли по блеску оптики и свидетели и наши ребята, хотя и поздно, то он успел выстрелить в меня и в одного сотрудника милиции. Для правдоподобия, должно быть. Как пишут журналисты, сейчас врачи борются за его жизнь.

— Скажи, пожалуйста, а вот Иса... Он не пытался выйти на контакты с тобой? Ведь, как ни странно, на каком-то этапе наши интересы совпадают...

— Пока нет. Но хочу надеяться, что попытается.

— Значит, ты готов к такому развитию событий?

— Более того. Это может показаться смешным, но Барончик словно бы подталкивает нас к сотрудничеству. Там, в Прикамске, мы с моими ребятами и экспертами горпрокуратуры нашли несколько «следков», явно на блюдечке с голубой каемочкой преподнесенных нам организаторами «стрелки». Но мы на ту «куклу» не купились. А вот утечку информации я организую, чтобы Иса знал: и тут Барончик его подставил.

— А не приходила тебе в голову мысль, что и тебя Барончик не хотел убивать? Не мог же его киллер, классный профи, не прочитать на тебе пуленепробиваемый жилет...

— Я думал об этом. И честно говоря, вся эта игра даже доставляла бы мне интеллектуальное удовольствие, если бы при этом не гибли люди.

— К сожалению, такая у нас с тобой работа, что профессиональное удовлетворение соседствует с ощущением боли и горечи в связи с гибелью ни в чем не повинных людей. Однако достанем мы Барончика.

— А куда он денется, земля-то круглая.

ГЛАВА 16

ГРОМ И МОЛНИЯ НАД ТРИБУНАМИ «ПАРКЕН-ТЮРЕКА»

Иса Назимов был взбешен.

Смерть одного из лучших его сотрудников Рамона Салми выбила из колеи всегда сдержанного и рассудительного Ису. Первая реакция была — месть.

То, что за взрывом, пожаром и гибелью Рамона в Сан-Тропезе стояли люди Барончика, у Исы сомнений не было. Первая же аналитическая справка, переданная закрытым от хищения информации факсом из Ниццы в Париж, показала: пожар был организован, ротонда рухнула, погребя под мраморными обломками Рамона, в результате направленного взрыва, эксперты определили тип взрывчатки и даже предположили способ ее закладки. Все говорило о присутствии людей Барончика, да и не было в европейских криминальных или околокриминальных кругах человека, способного бросить вызов всесильному Исе Назимову.

Были и более серьезные, чем гибель Рамона, основания для быстрой мести. Эксперт по баллистике и расследованию преступлений, связанных с взрывами, из полиции Ниццы за специальный гонорар дал посланцу Исы копию своей экспертизы. Он был убежден, что кейс с ценнейшими досье, который людям Назимова разрешили изъять с места гибели Рамона лишь после обследования места происшествия, не мог лежать в таком положении, в каком лежал. Куски мрамора, упавшие с такой высоты и в таком объеме, могли, не повредив кейса, сделанного из особых сортов стали, разбить цепь, соединявшую ручку кейса с рукой Рамона. Но после этого по законам физики кейс должен был, по мнению эксперта, оказаться в другом положении. Тогда как все свидетели происшествия дружно показали после взрыва — к месту крушения ротонды никто не подходил.

Вызывала подозрение и команда пожарных, которая буквально промелькнула по территории виллы сразу после взрыва и пожара. Правда, первые очаги возгорания эти пожарные погасили, но затем слишком быстро уехали, не дождавшись вторую машину из Сан-Тропеза и окончательного тушения очагов возгорания. А когда вскоре стало известно, что из Сан-Тропеза на виллу Рамона Салми была направлена только одна машина, так как вторая в это время гасила загоревшуюся яхту на пирсе в самом городе, то все стало на свои места.

Иса как тигр метался по огромному кабинету, пытаясь хоть как-то смягчить гнев. Он снял с настенного ковра два старинных дуэльных пистолета, зарядил их и выстрелил из обоих стволов по мишени, прикрепленной к гасившей выстрелы створке двери.

Если бы только неприятности всегда ограничивались одной темой.

Иса гордился собой: его бизнес, вся его жизнь, как подводная лодка, — торпеда поразит один отсек, но всю лодку потопить невозможно, остальные отсеки будут функционировать.

Он устало опустился в черное кресло с высокой спинкой, откинул голову, прикрыл глаза. Потом встряхнулся и снова перечитал докладную Ореста Яковлевича. Не доверять его источникам в России не следовало. Нужно было не нервничать, а принимать срочные меры.

Орест докладывал: все деньги, вбуханные в Минэнерго за последние три года, казалось, ушли в песок. Если раньше министерство позволяло трем компаниям, которые «курировал» из Парижа Иса, получать льготные квоты на нефть и экспортировать порядка 40% от добычи нефти при норме 30%, то теперь, если верить утечке информации из аппарата вице-премьера, курирующего эту отрасль, халява кончалась. Убытки просто невозможно измерить. Правда, это были не чистые убытки, а так называемая «потерянная прибыль», но от этого легче не становилось. Да и дворцы и виллы, построенные в Сан-Тропезе для российских чиновников, обратно не заберешь. А шантажировать этих продажных чинуш глупо, — они и сами бы рады, но... В России Указом Президента вводится прозрачный биржевой механизм распределения дополнительных экспортных квот.

Конечно, контроль Исы с нефтяных компаний России не снят. Но... Теперь при аукционной системе квоту получит та компания, которая больше других заплатит за нее в бюджет. А Назимов уже привык платить не в бюджет, а в карман министров и вице-премьеров. Это было дешевле и, как ни странно, надежнее. Русские коррумпированные чиновники были достаточно надежными партнерами и честно отрабатывали свои деньги. «Хотя, конечно, уважения они не вызывали», — ухмыльнулся Иca, вспомнив, как все эти чиновники от малого до великого радовались халявным золотым зажигалкам и паркеровским ручкам, которые Марго всегда раскладывала на столах во время переговоров, давая понять, что они теперь принадлежат одной из «высоких договаривающихся сторон».

Он снова встал, походил по кабинету, не садясь в кресло, поиграл клавишами мини-компьютера, на дисплее ноутбука появились данные на предстоящую встречу «Спартака» с «Галатасараем».

То, что удалось сохранить для москвичей двух турецких мастеров, это хорошо. «Спартак» усилится, а «Галатасарай» ослабнет. Правда, у турок взамен своих спортсменов появились очень сильные румыны — Хаджи и Попеску. Да и о голкипере Тафарелле нельзя забывать, — он побеждал со сборной Бразилии на чемпионате мира. Правда, это было в 1994 году, но бразилец и сегодня, по отзывам экспертов, хорош.

— Нужно усилить охрану и в аэропорту «Ататюрк», и на стадионе «Пакен-Тюрек», — дал Назимов команду Оресту Яковлевичу по электронной связи. — Профинансируйте, пожалуйста, турецкую полицию дополнительно. Ну, и проследите, чтобы русские послали с самолетом, который повезет «Спартак» в Стамбул, группу офицеров безопасности.

Он тщательно разжевал несколько орешков фундука, изюминку, дольку кураги, запил глотком «Мукузани» голландского разлива, пробормотал:

— Этот Барончик совсем обнаглел... До чего дошел: целый самолет хотел угробить в Риме!

Тот факт, что, спасая команду, на которую он поставил в «ЕвроТОТО», люди самого Исы тоже взорвали самолет с пассажирами, как-то выпал из его внимания.

Назимов поиграл клавишами ноутбука, вызвал на экран фрагменты интервью Романцева и турецкого «коча» Терима, отобранные его аналитиками в базу данных.

"В день матча «Галатасарая» со «Спартаком» жизнь во всей Турции остановится, — прочитал он высказывание Фаттаха Терима на пресс-конференции. — Победить «Спартак» будет очень непросто, так как несколько ключевых игроков «Галатасарая», включая полузащитника Окана Буруга, получили небольшие травмы, а юный Хавбек Эмре дисквалифицирован. Я уж не говорю о том, что незадолго до того, как причудливый жребий «ЕвроТОТО» свел нас с москвичами, о чем мы заранее, естественно, никак не могли знать, и на очень выгодных условиях продали «Спартаку» двух восходящих звезд турецкого футбола. Без Раши Бакира и Ахмеда Забар-оглы нам будет трудно победить «Спартак».

«А что думают о предстоящем матче спартаковцы, — подумал Иса, — готовы ли они к победе? А то стараешься, стараешься, снимаешь искусственные преграды на их пути, а без их игры, что толку в моих усилиях». Он вызвал на экран высказывания спартаковцев перед матчем:

Дмитрий Парфенов, защитник: «У нас нет выбора, Кубок „ЕвроТОТО“ построен так, что нужно выигрывать в каждой игре. Значит, мы победим».

Юрий Ковтун защитник: «Главное, сохранить к этому времени физические кондиции, все-таки сезон в основном позади, позади тяжелые игры во внутреннем чемпионате. Но мы — профи. Хотя с южными командами типа Греции или Турции играть нам всегда трудно».

Дмитрий Ананко, защитник: «В этом турнире играть интересно со всеми командами».

Максим Калиниченко, полузащитник: «Нам вполне по силам победить „Галатасарай“. Мы покажем хороший футбол».

Виктор Булатов, полузащитник: «Если удастся сохранить высокий эмоциональный настрой и хорошую физическую форму, то у нас вообще неплохие шансы и в дальнейшем».

Андрей Штолцерс, полузащитник: «Перспективы „Спартака“ мне кажутся неплохими. А что касается противников, то „Спартаку“ все равно, кого обыгрывать».

Александр Ширко, нападающий: «Задачи перед „Спартаком“ всегда стоят максимально высокие. Если нам и впредь будет сопутствовать везение, мы сможем пройти достаточно далеко. Да и выиграть Кубок, почему бы нет? Но в этом турнире слишком многое зависит от жеребьевки. Можно сразу напороться на максимально трудного классного соперника, а можно уйти далеко, побеждая сравнительно слабых. Хотя, как всегда в такого рода кубках, где выигрыш чрезвычайно высок, слабаков не бывает. Но как ни странно, — с турецкими командами нам всегда играется трудно. Мы рассчитываем на победу, но если она придет, достанется она очень дорогой ценой».

Николай Писарев, нападающий: "В будущее всегда смотрю с надеждой, оптимизмом и верой в успех. А что касается соперника. Если бы меня спросили в самом начале розыгрыша Кубка, с кем меньше всего я хотел бы встретиться в борьбе за него, назвал бы «Галатасарай»....

Назимов еще раз просмотрел высказывания спартаковцев. В них был оптимизм, уверенность в успехе. Успокоился и сам Иса. Но все же вывел на дисплей досье на турецкого «коча». Опуская шумовую информацию о детстве, юности, обратил внимание: 11 лет Фаттах Терим отыграл за стамбульский клуб на позициях форварда и полузащитника. Став тренером, установил строгую дисциплину, основанную на безоговорочном подчинении игроков тренеру. Фанаты прозвали тренера «императором», спортсмены зовут «начальником», что в лексиконе человека с русским менталитетом звучит немного по-"зонному". Сам тренер любит повторять: «никто не должен забывать, кто здесь босс». В то же время, когда у команды были проблемы с финансированием, Терим платил футболистам зарплату из собственного кармана.

Назимов «прогнал» на дисплее несколько страниц и выбрал еще одну: «Галатасарай» завоевал в 2000 году свой четвертый титул чемпиона станы. А президент клуба Фарук Сурен начал переговоры с «кочем» о продлении контракта. Сурен предлагает еще больше денег и власти, но Терим пока не соглашается. Главная мечта его жизни — выиграть Кубок «ЕвроТОТО» — и престиж и большие деньги".

Иса «пролистал» несколько страниц на сайте «Галатасарай»: «В связи с матчем „Спартак“ — „Галатасарай“ известный террорист, лидер Курдской рабочей партии Абдулла Оджалан, приговоренный к смертной казни, попросил установить в его камере телевизор. Как оказалось, он с детства страстный поклонник „Галатасарая“. Репортажи обо всех предыдущих встречах клуба в матчах на Кубок „ЕвроТОТО“ „смертник“ слышал по радио, а главный матч, как он считает, — со „Спартаком“, мечтал увидеть своими глазами...».

Высказывания турецких игроков, опубликованные в местных газетах, на экране ноутбука Исы появлялась фотография футболиста и интервью с ним:

«Мы хотим доставить радость своему народу», — заявил защитник Хакан Унсал.

«Предстоящая встреча будет в моей карьере самой важной, — заметил журналистам 35-летний Георге Хаджи. — В нынешнем году я намерен покинуть большой футбол, и встреча со „Спартаком“ для меня единственный шанс выиграть и финал кубка за „ЕвроТОТО“. Я сделаю для победы все».

«Я мечтаю о победе, для меня на поле — противник, но не враг. И даже наша победа не стоит двух человеческих жизней», — заявил полузащитник Ахмед Забар-оглы.

«Что за черт?! Какие еще жизни? Что случилось в Стамбуле?» — напрягся Иса и, играя клавишами, заставил базу данных о «Спартаке» выдать нужную информацию по ключевому слову. Компьютер услужливо нашел заметку, опубликованную в стамбульской газете: «Матч „Галатасарая“ и московского „Спартака“ еще далеко впереди, а в Стамбуле уже первые жертвы столкновения спортивных страстей. Двое фанатов „Спартака“ приехали в Турцию с большим запасом, чтобы отдохнуть и поразвлечься. Судя по наличию у них крупных сумм валюты, это были не организованные фаны, а так называемые „новые русские“. Развлечение не состоится. Матч начнется через два дня, а болельщики уже отправились домой в Россию в цинковых гробах. На одной из шумных улиц Стамбула они повздорили с болельщиками „Галатасарая“ относительно исхода матча со „Спартаком“ и в завязавшейся драке получили по нескольку ударов ножом каждый. Комментаторы обращают внимание, что болельщики были достаточно солидными по возрасту и не входили ни в организованные группы фанов „Спартака“, ни в хулиганствующие группы его поклонников».

«Интересно, — подумал Назимов, — что предпримет российская сторона в ответ? Похоже, обстановка вокруг матчей „Спартака“ на Кубок „ЕвроТОТО“ все более обостряется...».

— Обстановка вокруг матчей «Спартака» на Кубок «ЕвроТОТО» все более обостряется, — начал свое выступление на коротком тематическом совещании руководителей правоохранительных органов России заместитель Генерального прокурора Борис Михайлович Кардашов. — На ситуацию обратили внимание вначале Президент страны, а затем, по его поручению, секретарь Совета безопасности. Генеральная прокуратура в целом выполняет функции координирующего органа, будет, по поручению Совбеза, выполнять функцию и в данном случае. Какие меры предприняты по линии ФСБ?

— Прежде всего, в самолете Москва — Стамбул полетят наши сотрудники. Будет группа работать и во время матча, — доложил заместитель.

— По линии МВД?

— Проведена работа с болельщиками, которые полетят самолетом в Стамбул. Вроде бы достигнута договоренность.

— Вроде бы? Или достигнута?

— Думаю, все-таки достигнута. Ребята и сами понимают, что судьи часто подыгрывают нашим соперникам. Так что надо перестраховаться и не давать никаких оснований...

— Вы сами-то за кого болеете?

— За «Динамо» конечно. Но это не имеет никакого значения. Речь идет о престиже страны, разве ж мы не понимаем?

— А за кого болеют в ФСБ? — поинтересовался Кардашов.

— За всех не поручусь, — откликнулся представитель «дружественной структуры». — Я лично — за ЦСКА. Ho согласен с генералом — речь о престиже. Обеспечим все, как положено.

— Ну, нам в Генпрокуратуре легче — мы в основном за «Спартак» и болеем, — кивнул Кардашов. — Я вот на что хотел бы обратить внимание: уже две смерти есть. Нельзя допустить, чтобы ситуация обострилась до крайности. Поработайте с агентурой, используйте «агентов влияния», нужно задать более спокойный тон атмосфере перед матчем. Уверен, что наша команда без приключений приземлится в стамбульском аэропорту «Ататюрк». Кстати, это произойдет уже через полчаса. И дальше вся наша работа — в самом Стамбуле. Кстати, кстати... Вот еще о чем хотел сказать. По-моему, впервые у нашего МВД и их турецких коллег такая форма взаимодействия в ходе матча.

— Точно так. 50 наших сотрудников и 50 сотрудников в штатском турецкой полиции будут в этот вечер на стадионе. В целом же на охрану игроков и болельщиков выделено около 2000 человек. Это беспрецедентный случай. Кроме того, будут представители Интерпола.

— Сколько народу ожидается на матче?

— Полное число назвать затрудняюсь. Все билеты проданы. Знаю, что на стадионе будут присутствовать все 200 членов парламента и 12 министров. Вообще, не понимаю я этого, Борис Михалыч. Ну, в общем-то, обычный матч. Что они так нервничают? — удивился милицейский генерал.

— Вопрос национального престижа, — пояснил снисходительно молодой генерал из ФСБ, — вся Турция уверена, что победа над «Спартаком» позволит изменить имидж Турции в глазах остальной Европы, которая сейчас считает эту страну «страной землетрясений, террора и жестокости».

— Разве Турция не азиатская страна? — удивился милицейский генерал.

— Как и мы — и азиатская и европейская, — все так же иронично улыбаясь, пояснил генерал из ФСБ.

— Борис Михайлович, включите телевизор, там в новостях такое... — громко театральным шепотом прострекотала Ира, заглянув в кабинет шефа.

— Что-то случилось? — спросил настороженно секретаря Кардашов.

— Случилось.

Генерал включил пультом экран. И в ту же минуту застрекотали, зазвенели, замяукали «мобильники» в карманах присутствовавших на совещании начальников. Так что последующая информация шла сразу и из СМИ, и из всех правоохранительных структур — сюда, в кабинет заместителя Генпрокурора.

На экране вначале ярко осветился огнями аэродром «Ататюрк» в Стамбуле. Декорированный воздушными шарами, желто-красными и — в честь «Спартака» — бело-красными флажками. Встретить спартаковцев пришло немало болельщиков «Галатасарая», задолго до времени прибытия самолета из Москвы выкрикивавших призывы спартаковцам не напрягаться на матче и не пытаться выиграть у более сильного, чем он, клуба.

Однако самолет не прибыл в указанное время. И диктор за кадром пояснила, что случилось небывалое: самолет с командой «Спартака» похищен, захвачен террористами.

— Ну, тут нам телевизор не поможет, давайте докладывайте каждый, что от своих помощников услышал, — сурово призвал Кардашов.

— Мне доложили, самолет, как ни странно, действительно захвачен террористом, — растерянно пробормотал «фээсбэшник».

— А что же ваши люди на борту? — раздраженно спросил Кардашов.

— Мне доложили такую ситуацию: террорист, угрожая предметом, похожим на пистолет, заставил стюардессу войти с ним вместе в кабину пилотов.

— Я спросил: что делали ваши люди?

— Отвечаю: действовали по инструкции, чтобы не открывать стрельбу в салоне самолета, что грозило на высоте 10 тысяч метров разгерметизацией. Они заблокировали кабину пилота и были готовы провести захват и разоружение террориста, если бы он вышел в салон.

— А он? — поднял брови Кардашов.

— А он пока не выходит.

— Чего он добивается?

— Похож на камикадзе: утверждает, что весь обвязан взрывчаткой и взорвет самолет, если не выполнят его требования...

— Черт бы побрал наших профессионалов! Все работали в особом режиме, а на борт режимного самолета пробрался террорист со взрывчаткой и пистолетом. Как это могло произойти?

— Я так думаю, что пистолет — муляж, взрывчатка — фикция.

— А если нет? Представляете, что будет, если этот псих взорвет самолет с лучшей российской командой? И, кстати, с еще многими людьми...

— Разрешите, Борис Михайлович, — вмешался генерал-пограничник. — Это исключено. Голову даю на отсечение, он блефует.

— И, тем не менее, крохотный шанс, что не блефует, есть! Рисковать людьми нам с вами никто не позволит.

В эту минуту раздался телефонный звонок, — верещал тонко и страстно белый аппарат с гербом — старая, традиционная АТС-1.

— Да, да, я тоже так думаю... Нет, разногласий нет. Здесь у меня представители всех силовых ведомств... Да, с министром иностранных дел я свяжусь тотчас же... Решение одно: сажать самолет там, где требует террорист.

Кардашов положил трубку.

— Секретарь Совбеза. С Президентом он только что говорил. Разговор мой все слышали. Есть возражения?

— Нет, — хором ответили генералы.

— Значит, решено. А где он просит посадить самолет?

— В Израиле.

— О, час от часу не легче! Подарок сионистам, — поворчал представитель МВД.

— Старыми представлениями живете, генерал, — поправил его Кардашов. — У нас с Израилем есть, слава Богу, договор об экстрадиции. Полиция у них профессиональная, полагаю, нашим людям в командировку в Тель-Авив лететь нет нужды. Там и сами справятся. Сейчас я с министром иностранных дел свяжусь.

Он набрал номер из четырех цифр на телефоне АТС-1.

— Дa, вы в курсе, надо полагать?.. Единственная просьба, в ходе переговоров достигнуть консенсуса по главному вопросу: чтобы самолет немедленно выпустили на Стамбул. Иначе ребята не успеют выспаться к матчу. А потом все остальные вопросы — об экстрадиции и прочее.... Это мы через час обсудим.... Да, я дам поручение нашему международно-правовому управлению заняться решением вопросов, они выйдут на ваших людей. Главное — при переговорах на государственном уровне добиться, чтобы спартаковцев сразу же после снятия с борта этого придурка выпустили в Турцию, — он помолчал. — Есть основания считать, это секретарь Совбеза мне сказал, что случайное совпадение: просто псих, угрожая муляжом, — тут вы были правы, генерал, когда утверждали, что взрывчатку невозможно было пронести на борт, — потребовал посадить самолет в Тель-Авиве и дать ему возможность сделать заявление перед телекамерами.

— И что, посадят и дадут?

— И посадят. И дадут. И с камерой проблем не будет, — устало улыбнулся Кардашов. — Самолет уже «ведут» израильские истребители к аэропорту «Бен-Гурион», через пятнадцать минут посадка. Все нормально. С террористом поддерживается связь. Но он все же потенциально опасен, он в кабине пилотов. Не стоит рисковать, пусть ваши люди ждут его в салоне, — сказал он фээсбэшному генералу, — и героически захватят его, когда самолет приземлится в аэропорту «Бен-Гурион». А там им, в случае если впятером не сладят, помогут местные спецназовцы. Все, друзья мои, инцидент исчерпан. Хотя, конечно, мы не будем расходиться, пока операция не будет завершена и самолет не возьмет курс на Стамбул.

— Там рядом, — уточнил смущенный генерал из ФСБ.

— Значит, недолго ждать, — снова улыбнулся Кардашов, — заказывайте, кому чай, кому кофе. Можно и чего покрепче. Все хорошо кончилось. Хотя случайностью я бы этот инцидент не назвал. Ну, да разберемся...

Первыми встретили в аэропорту «Бен-Гурион» незадачливого террориста израильские спецназовцы. И действительно, как и предсказал Кардашов, вместо камер телевидения быстро предоставили ему камеру одной из тюрем Тель-Авива.

Первыми сотрудников ФСБ, сопровождавших команду «Спартак», встретил заместитель начальника управления "Т" генерал Семенов, который спокойно выслушал их версию захвата самолета, — как они держали ситуацию под контролем, как заблокировали все выходы из кабины пилота, как проверили на наличие оружия всех пассажиров с целью исключить присутствие в салоне сообщников террориста, как едва не возникло недоразумение с охраной министра финансов одной из Северокавказских республик, которые попытались воспользоваться разрешенным для проноса на борт оружием. Выслушав доклад прямо в самолете, генерал без слов предложил команде «защиты» переночевать в Тель-Авиве, если удастся поспать, так как к утру у него на столе должен быть подробнейший отчет об инциденте. Со «Спартаком» в Стамбул полетит другая команда прикрытия.

Первым, кто встретил самих ошалевших от приключений спартаковцев, был Андрей Тихонов. Незадолго до этого один из лучших полузащитников России принял приглашение клуба «Маккаби». Узнав из сообщений телевидения Израиля об инциденте с российским самолетом, Тихонов примчался в аэропорт «Бен-Гурион», нагруженный на всякий случай сумками с бутербродами, — вдруг на самолете из-за изменения маршрута запасы кончились, а ребятам нужно подкрепиться перед тяжелым матчем с упертыми турками.

— Ну как ты тут, старина? — интересовались красно-белые соратники.

— А что? Страна, как пел Владимир Высоцкий, наполовину состоит из наших людей, по-русски говорят многие, языкового барьера нет. Шучу конечно. Русский в «Маккаби» знает всего один парнишка. Так что изъясняемся больше жестами, зато на стадионе болельщики так часто матерятся по-русски, что чувствую себя как дома.

— Команда нравится?

— Здесь, в Израиле, она одна из самых популярных и титулованных. И не бедна: годовой бюджет 8 миллионов долларов, задержек с зарплатой и премиальными нет. Хотя, конечно, до «Спартака» ей далеко. Да вы ешьте, ешьте, ребята, тут рыба очень вкусная...

Вылетели из «Бен-Гуриона» поздно вечером и рано утром были в аэропорту «Ататюрк». Фактически лету совсем немного. Так что можно сказать, все события уложились в одну ночь. Хотя, конечно, не выспались и на утреннюю тренировку вышли вялые. А игра должна была потребовать всех сил и недюжинной выносливости, учитывая вязкую оборону турок.

Эта ночь оказалась нелегкой и еще для многих людей в России, которых поднимали с постели срочные телефонные звонки.

Дело в том, что на первом же допросе, который вели израильские офицеры спецслужбы, занимающейся борьбой с терроризмом и потому питающие мало симпатий к террористам, какой бы национальности они ни были и чей бы самолет ни угоняли, выяснилось, что не такой уж он и сумасшедший. Под некоторым давлением израильских офицеров парень показал, что «угон» ему был «заказан». И очень большие деньги — миллион долларов — уже переведены на имя его старшего сына Рашида в один из банков на острове Кипр. Так что семья его обеспечена на долгие годы, никто не пострадал, и значит срок ему будет минимальным, а стало быть, не пошли бы все эти офицеры в форме и штатском (по договоренности на самом верху в допросе участвовал и подполковник Сергей Иванович Милокостов из отдела Патрикеева) в некую далекую гавань. Про место приписки в этом дальнем плавании задержанный повторил на русском, чеченском и лакском языках.

В течение следующего получаса удалось установить имя и адрес человека, который вел переговоры с террористом и заказал ему угон. Еще через полчаса этого человека задержали в Москве. Затем задержали в Моздоке человека, который оказал своему московскому земляку посреднические услуги. Чуть позже в Махачкале арестовали человека, который, когда к нему приезжал родственник из Моздока, просил его подобрать «хорошего, бедного, многосемейного человека для дорогой работы». А еще через полчаса и этот задержанный дал признательные показания, и цепочка продолжилась, упершись в азербайджанца Али Алиева, специально приезжавшего в Махачкалу, чтобы сделать такой «заказ». Поднятый среди ночи Кардашов созвонился с Генеральным прокурором Республики Азербайджан, тот быстро врубился в ситуацию, и вскоре группа быстрого реагирования МВД Азербайджана нагрянула на роскошную виллу в окрестностях Баку, где обитал крупный нефтеторговец Алишер Хажиев, который был столь угнетен появлением людей в масках, что тут же сдал следующее звено в цепи — известного в городе ювелира Моше Друяна, имевшего хороший бизнес в Израиле, Голландии и Франции.

И тот, когда через выбитые стекла в спальню, где он ласкал свою полногрудую красавицу жену Джейран, ворвались люди в камуфляже и черных масках, раскололся еще до того, как в спальню — уже через дверь — вошел старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре республики Эмиль Файзиев.

Обоим уважаемым людям — нефтепромышленнику и ювелиру — была обещана свобода в обмен на чистосердечное признание в том, что они передавали «заказ» в закрытом, запечатанном письме, не зная его содержания, — такую версию предложило следствие, исходя из главного постулата задания: «любой ценой выйти на главного заказчика».

И вся пирамида «заказа» благополучно развалилась.

Через час после того, как Кардашов и Патрикеев вновь встретились в большом сумрачном кабинете на Большой Дмитровке, они уже знали, что ниточка опять ведет в Париж. Заказ был от Барончика.

Еще через полчаса все подробности происшествия с самолетом, на котором летели в Стамбул спартаковцы, знал и президент клуба «Спартак» академик Петр Семенович Зрелов.

Телефонный звонок поднял его уже под утро. И хотя звонил аппарат сотовой связи тихо, деликатно, чутко спавшая в соседней спальне жена Татьяна услышала, заглянула к мужу.

— Что-нибудь случилось?

— Уже нет, — ответил Петр Семенович, потирая усталые глаза....

— Вчера поздно вечером вернулся с завода комплектующих, входящего в холдинг «Диалог» в Новосибирске, — сказал Егор. — Какие-то странные наезды со стороны местной мафии, все словно по команде с цепи сорвались: угрозы, шантаж, явный подкуп государственных чиновников в ряде городов Сибири, где работают заводы «Диалога»... А тут еще эта история со «Спартаком». Словно кто-то за веревочки дергает.

— Эпизод, по твоему мнению, случайный? — спросил Зрелов. — Или...

— Или.

— Кукловод тот же? А то и у меня странные сложности в деле начались.

— У тебя странные сложности, а у меня гематома на груди и ключице величиной с чайную чашку, — усмехнулся Егор.

— Стреляли?

— Стреляли.

— С целью поражения или хотели попугать?

— Пугают нас, Петя, пугают. И самое смешное, знаешь, мне иногда кажется, что он нас пугает, а сам при этом боится. Нас-то с тобой, старых спецназовцев, не так легко пугнуть. А он слабачок, этот Барончик, сильный противник, не спорю, но слабачок...

— Думаю и Романцева они не сильно напугали.

— Уверен в выигрыше?

— Уверен. Игра завтра. А сегодня я вылетаю в Стамбул. От моего присутствия команде сил не прибавится, но все-таки, твои люди там будут?

— Усиленная команда.

— Коли усиленная, тогда уж точно наши победят...

Конечно, раз в год и «Спартак» проигрывает. Но это в чемпионате. А в кубковом матче такой роскоши себе позволить спартаковцы не могли.

Даже несмотря на то, что через полчаса после начала утренней тренировки над стадионом пронесся грозовой вал, пришлось ретироваться в раздевалки и через большие стеклянные окна наблюдать, как над полем и трибунами столичного стадиона бушевала гроза, сверкали молнии, лил дождь с небывало крупными, по словам их нового товарища по команде Раши Бакира, каплями.

Кстати, турецкие игроки были на удивление спокойны перед матчем с их недавно родной командой. И на вопросы товарищей, массажистов, менеджеров команды отвечали:

— Мы профессионалы. Если бы играли за «Галатасарай», выкладывались бы, будем играть за «Спартак» — тоже выложимся.

— А болельщики поймут? — спрашивали их.

— Болельщики будут болеть за «Галатасарай». Но если «Спартак» в честной борьбе победит, нас не осудят.

— Даже если кто-нибудь из вас забьет решающий мяч, или, наоборот, парирует важнейший удар своих бывших одноклубников?

Почесав в затылках, оба молодых турка ответили:

— Лучше, конечно, не надо, чтоб решающий... Но все равно мы будем играть на победу, и, если победим, нас поймут.

Что касается болельщиков, то с ними Романцев провел еще в самолете специальную беседу. «Старшина» заверил, что инцидентов не будет.

Но на всякий случай при входе на стадион, у тех проходов, где на свои трибуны со специальными, заранее заказанными по телефону билетами проходили спартаковские фаны, рядом с турецкими служителями, переодетыми сотрудниками стамбульской полиции, стояли и сотрудники отдела Егора Патрикеева, и их коллеги из ФСБ. Нельзя было допустить, чтобы к одежде спартаковских фанов эмиссары Барончика опять, как в Гданьске, прикрепили микрочипы, с тем чтобы затем с помощью дистанционно созданных негативно воздействующих на психику биополей вновь взорвать боевой дух красно-белых тиффози.

Турки шли на стадион как на праздник. Ничто не могло, казалось, поколебать их веру в победу «Галатасарая».

Романцев был, как всегда, сосредоточен. Он думал только об игре. Патрикееву же и Зрелову нужно было подумать и об околофутбольных баталиях. Благодаря знакомству с видным турецким сенатором, Егор организовал встречу с комиссаром матча итальянцев Витторио Пазарини и, заручившись обещанием хранить молчание о полученной информации, рассказал о той войне, которая ведется против «Спартака» президентом клуба «ЕвроТОТО» бароном де Понсе. Пазарини сделал вид, что крайне удивлен, и обещал, что в матчах, на которых он будет комиссаром клуба, ничего противозаконного не произойдет, и, в свою очередь, переговорил с судьей матча, чехом Зденеком Мадржичкой и боковыми судьями — венгром Ласло Мадьяром и словаком Мирославом Валеком.

В целом команды вышли в сильнейших составах. Стадион «Паркен-Тюрек» взорвался аплодисментами, когда диктор объявил в составе «Галатасарая» новичков — Хаджи и Попеску. Турки явно декларировали свою открытость европейскому футболу и приветствовали румын даже громче, чем турок. Но и спартаковцам досталось немало одобрительных выкриков, — пока они не победили «Галатасарай», их здесь готовы были полюбить все.

— Что-то будет, когда победит «Спартак», — задумчиво заметил Зрелов сидящему рядом на трибуне для VIP-гостей Патрикееву.

— Что будет, что будет...! Как говорил классик, завидовать будут!

Однако завидовать пришлось Патрикееву и Зрелову: на первых же минутах матча Хаджи, получив отличный пас из глубины поля, дриблингом обвел Щеголева, сделал обманное движение, показывая, что будет бить в ближний от Филимонова угол ворот, а сам несильно пробил наискосок в дальний. И мяч, словно посмеиваясь над упавшим в броске Филимоновым, медленно вкатился в створ ворот.

Трибуны взорвались криками, аплодисментами, барабанным боем, трещотками, трубами, петардами. Казалось, ликованию стадиона не будет конца.

У сенатора, сидевшего рядом с Патрикеевым, был с собой небольшой цветной телевизор, работавший от аккумуляторов с очень хорошей антенной, дававшей отличное изображение. Время от времени, когда в игре были естественные перерывы (ауты, оказание помощи травмированным и т.д.) или перерывы, связанные с остановками игры судьей, предупреждавшим о необходимости соблюдения корректности, Егор посматривал на экран телевизора.

После первого же гола, когда еще не стихли восторженные вопли трибун, комментатор турецкого телевидения взял несколько интервью у знаменитостей, которых он застал на матче.

— Ничего удивительного, — заметил известный прозаик Азис Ачхун, — просто наши продемонстрировали мастерство. Мы показали всему миру, что умеем играть в эту игру. Все в нашей команде действовали с первой же минуты очень организованно. Они поняли, что при правильной постановке игры и должной самоотдаче могут победить даже «Спартак», находящийся сейчас, по мнению обозревателей, на пике своего успеха.

— Я очень доволен началом матча, — признался известный промышленник Ярем Фаттах, — обычно «Спартак» с первых минут матча включает такие обороты, какие другим соперникам не под силу. Но сегодня нашим парням удалось с первых минут выровнять скорости и удачно сыграть на контратаке.

— Кто вам кажется наиболее опасным в «Спартаке»?

— Конечно, Егор Титов. Сегодня это игрок мирового класса.

— А кому будет сопутствовать удача в «Галатасарае»?

— Хаджи. И он это уже доказал.

— Ваш прогноз? Каким будет счет?

— Как это ни покажется странным, «Спартак» сегодня одна из лучших европейских команд, но счет будет 3:2. В нашу пользу.

— Будешь держать пари? — спросил Егор Патрикеев Петра Зрелова.

— Какое может быть пари? — удивился президент клуба «Спартак».

— Естественно, не на то, кто выиграет. Победит «Спартак». А счет?

— 2:1.

— А я считаю, 3:2.

— На что пари?

— Обед в ресторане «На Красной площади». Там повар-кудесник — Филин Александр Николаевич— то ли из нашего посольства в Париже, то ли из французского в Москве, но лосось под сметанно-грибным соусом готовит божественно. Если ты проиграешь, ведешь меня в этот ресторан, если я, то подарю тебе тот подсвечник из карельского капа, который так тебе нравится.

— Идет. Но обращаю твое внимание на такой очевидный факт: турки уже забили нам, и спартаковцам остается забить всего два гола, чтобы сделать счет комфортным для меня.

— Вряд ли они будут стараться для пари президента клуба. А вот для престижа постараются. Так что турки забьют еще один мяч, но наши ответят тремя.

— Назовешь, кто забьет?

— Рискну. Очередность не берусь предсказывать, но это будут два бразильца и Егор Титов.

— А турки, которые одели красно-белые майки? Их роль?

— Один из них спасет ворота «Спартака» от неминуемого гола, а второй будет соавтором гола Егора Титова.

— Если бы ты оказался прав, я просто начал бы тебя побаиваться. Но ты конечно же ошибаешься. Откуда такая точность и уверенность? Ты, как будто бы не футбольный специалист, а к бриллиантам и сырым алмазам спортивные прогнозы имеют весьма отдаленное отношение.

— Просто я привык осваивать те специальности, которые необходимы для работы. Борис Михалыч поручил мне «курирование» и этой неожиданно возникшей проблемы — игры на Кубок «ЕвроТОТО». Я, естественно, интересуюсь исключительно криминальными аспектами этого футбольного турнира. Но как человек добросовестный, за последнее время перечитал так много футбольной литературы, сведений о командах, спортивных прогнозов, что, зная спортивный потенциал команд, физические кондиции, волевые установки и мотивации игроков (в том числе и материальные), могу с большой долей вероятности предсказать и счет между теми или иными командами. Сегодня «Спартак» сильнее в соотношении 3:2. Что будет завтра — скажу завтра. А сегодня вот так: 3:2. А не 2:1.

В какой-то степени правоту Егора подтвердили турки буквально через минуту после этого шутливого спора старых приятелей.

Атака спартаковцев захлебнулась, вратарь турецкой команды выбил мяч далеко на половину противника, причем словно короткий пас, и буквально положил его на ногу полузащитника «Галатасарая», который как будто видел спиной и без обработки мяча сделал пас направо. Мяч принял головой новое приобретение турок, немец Ринтхофен и, подыграв себе на правую ногу, сделал точный пас на Хаджи, который практически тоже без обработки пробил в верхний угол ворот, защищаемых Филимоновым. При этом было видно, что Раши Бакир явно не сумел справиться с рослым немцем и проиграл ему сражение в воздухе.

После второго гола трибуны не могли успокоиться минуты три.

Даже если бы телевидение не передало картинку гола в далекую Москву, кажется, шум трибун стадиона в Турции был бы все равно слышен от Бирюлева до Строгино...

— Половина твоего прогноза уже сбылась, — мрачно заметил Петр Зрелов. — Пора бы уже реализоваться второй части.

— Можешь не сомневаться, — заверил Патрикеев, хотя в душе его на мгновение поселилось отчаяние. Отыграть два мяча и забить победный при такой напористой игре турок и столь активной поддержке трибун будет не просто.

Первый тайм, скорее всего, так и закончился бы со столь заметным преимуществом турецкой команды, если бы не быстрая, страстная атака, начатая новобранцами «Спартака». После захлебнувшейся пассивной атаки турок на 43-й минуте матча, которую они, победно заканчивая первый тайм, провели явно формально, чтобы оттянуть контратаку русских на последней минуте, защитник Раши Бакир сделал филигранный пас Ахмеду Забар-оглы. Тот принял мяч, спокойно его обработал, но, вместо того чтобы сделать пас вперед, увидев, что защита «Галатасарая» быстро оттянулась на свою половину поля, вдруг сделал резкий рывок, обвел нескольких своих бывших товарищей по команде, ворвался в штрафную площадку и...

Как увидел и прочитал ситуацию Мор, непонятно, но как только мяч попал в ноги Ахмеду (и тренировались-то всего считанные дни вместе), он сделал резкий рывок в сторону ворот, благополучно избежал офсайда, принял головой мяч, посланный в казалось заранее абсолютно точно намеченное место, мягко навесил его, и Мору оставалось лишь подправить его в свободный от вратаря угол ворот.

— Между прочим, кухня в ресторане «На Красной площади», конечно, отличная, но и цены там кусаются... — проворчал Петр Зрелов.

— Не жмись, академик, выигрыш «Спартака» стоит какой-то там рыбы в сметанном соусе! — хохотнул Патрикеев.

На перерыв команды ушли со счетом 2:1 в пользу «Галатасарая». В перерыве тренер турок сделал несколько замен, оставив, однако, Хаджи на острие атаки. Игра началась в медленном темпе, турки действовали крайне осторожно, стараясь не получить даже легкой травмы и не нарываться на «горчичники». Они явно были уверены, что доведут матч до победы, а в предстоящих встречах на первенство «ЕвроТОТО» им понадобятся все игроки. Знали бы, чем кончится матч, может, и рискнули бы, да от судьбы не уйдешь.

На 60-й минуте судьба предстала уже в виде невозмутимой шоколадной физиономии Маркао.

Филимонов далеко выбросил мяч, положив его буквально на ногу Тчуйсе, тот сделал короткий пас Баранову, Баранов обманул защитника турок и пробил в направлении ворот с расчетом, что к мячу первым пробьется Ширкo. Однако у мяча первым оказался турок, правда «свой», Ахмед Забар-оглы. Он и сделал точный пас ворвавшемуся в штрафную Маркао. Бразилец мог бы обработать мяч и пробить в свободный от вратаря угол, а мог бы попытаться пробить головой в верхний угол ворот. Этот второй вариант выбрал и вратарь «Галатасарая», приготовившись сделать прыжок. Но Маркао пробил головой в землю, мяч ударился о травяное покрытие стадиона в нескольких сантиметрах от линии ворот, дезориентировав и защиту и вратаря, после чего изменил траекторию и отскочил вверх в незакрытый вратарем угол. Счет сравнялся.

Трудно было, находясь в Стамбуле, сказать, какой крик радости раздался на огромном пространстве России, но то, что над стадионом турецкого города повисла тяжелая, душная тишина, могли бы подтвердить и Петр Зрелов и Егор Патрикеев.

После этого началось что-то невообразимое: забыв обо всех установках своих тренеров, игроки обеих команд сражались яростно, целеустремленно, понимая, что от самого дурацкого, случайно закатившегося в их ворота мяча зависит во многом судьба команды и их личная судьба.

— Как будто Царьград штурмуют, — заметил Петр Зрелов, когда очередная атака «Спартака» захлебнулась в самоотверженной защите турок.

— Ничего, такие атаки не приводят к успеху, — спокойно заметил Егор. — Обе команды сильны стандартами. Кто первый реализует стандарт, тот и победит.

Увы, первой судьба улыбнулась «Галатасараю». Хаджи сбили в штрафной площадке «Спартака». И специалист по стандартам, немецкий волонтер Ринтхофен, выполнил стандартное положение, точно пробив в правый верхний угол ворот в обвод стенки. Ослепленный внезапно выглянувшим из-за облаков солнцем, Филимонов не видел ни того, как Ринтхофен начал движение к мячу (тогда можно было бы предугадать, куда будет бить немец), ни начала движения мяча в створ ворот (он был закрыт стенкой), ни того, куда хотя бы приблизительно летит мяч. Вратарь чувствовал, что немец попадает в створ ворот, но мяча не видел. В отчаянии он совершил бросок фактически с закрытыми глазами, закричал что-то не очень литературное и упал, больно ударившись головой о штангу и с удивлением чувствуя, что в руках он сжимает мяч...

— За этот бросок Россия простит ему даже тот дурацкий пропущенный мяч в матче с киевлянами, — чуть ли не со слезами умиления пробормотал Петр Зрелов. — Черт с тобой, полковник, если твой прогноз реализуется, готовь твою новую книгу «От иконы до картины» для презентации в ресторане «На Красной площади».

Атака на 89-й минуте матча началась, как это часто бывает, с ошибки. Ошибся вратарь турок: слишком близко от своих ворот выбил мяч. Ошибся защитник, промахнувшийся по мячу (все-таки недавно прошедший ливень не способствовал точности игры в этом матче, но, с другой стороны, мяч был мокрым для обеих команд). Ошибся и полузащитник, бросившийся к мячу, но перекрытый мощным плечом нового спартаковца Ахмеда Забар-оглы, зато не ошибся вырвавшийся из глубины обороны на половину турок шустрый Парфенов, сделавший в ту же секунду, как он овладел мячом, точную передачу набравшему скорость Егору Титову.

У Титова был выбор: можно было сделать навес над вратарской площадкой в расчете на точный удар Мора, и уже набегал справа Маркао, которому можно было дать короткий пас щечкой бутсы. Но Егор сам метров с двадцати пяти сильно и точно пробил в створ ворот и при этом ухитрился в замахе обмануть голкипера турок, уложить его на землю и засадить мяч в правый верхний угол.

— Это победа! — восторженно закричал Петр Зрелов.

— Это победа, — устало согласился с ним Егор Патрикеев.

— Это победа! — прокричал в ухо прикуривавшему новую сигарету от старой Олегу Романцеву стиснувший его в объятиях верный Гершкович. И в ту минуту, когда судья матча выбросил руки вверх, показывая окончание матча, когда прозвучал его свисток, над полем стадиона прогремел гром, сверкнула молния. Но этим все и закончилось.

ГЛАВА 17

ХОРОШО СТРЕЛЯЕТ ТОТ, КТО ПОПАДАЕТ

— Докладывайте по очереди! Меня волнует, как отразятся реформы в «Росвооружении» на нашем бизнесе. Герр Розенталь?

— Когда-то на нашей с вами, месье Назимофф, исторической родине в «Литературной газете» был сформулирован философский смысл жизни: «Давайте встречать проблемы по мере их появления». Так вот, пока что для паники нет оснований. Реорганизация реорганизацией, а, так сказать, кооперация кооперацией.

— А точнее?

— Точнее: получена большая партия суперточного пулемета «Печенег». И уже переправлена, — опережаю ваш вопрос, — заказчикам в Африку. Наша прибыль, — чистая, разумеется, без учета «конвертов», розданных в России, — около пятисот тысяч долларов.

— Не так уж и много, — хмыкнул Иса.

— Дорого платим, а повышать цену, оговоренную с заказчиками, себе дороже — потеряем репутацию. Получены также приборы «Кредо-1M» и «Фара-1».

— Что за приборы? Сколько в партии? Какая прогнозируемая прибыль?

— Обнаруживают человека в 2-8 метрах, технику за 4,5-20 километров. Партия небольшая, извините, так получилось: возникли трудности с отгрузкой всей партии. Получили всего 50 штук.

— Три отдайте в «хозяйство» полковника Зверева.

— Но это очень дорогие приборы!

— Скупой платит дважды. А я дважды не повторяю. Я сказал — Звереву!

— Понял, передадим.

— Что еще?

— Заказанный Ираком, Ираном и палестинским движением «Аль-Раббах» комплекс связи «Акведук». Партия небольшая, но комплексы очень дорогие, если удастся их благополучно переправить клиентам, заработаем только на них пару миллионов. И еще сюрприз....

— Что еще за сюрприз? — нахмурился Назимов. — Я с годами все настороженнее отношусь к сюрпризам. Приятные бывают редко, неприятные — гораздо чаще.

— Прошу спуститься в тир, — поджал тонкие губы Розенталь.

Все участники совещания руководителей направлений в офисе Исы Назимова послушно направились к дверям лифта, находившимся прямо в огромном зале заседаний. Спустились с пятнадцатого этажа в подвал, прошли, переговариваясь об общих проблемах, в тир, и там Михаил Розенталь продемонстрировал присутствующим автомат «Абакан».

— Получили большую партию, она уже отправлена заказчикам во все сотрудничающие с нами регионы. Попробуйте сами.

Иса уверенно взял в руки автомат новой модели. Прицелился по мишени и дал несколько коротких очередей.

— Не пойму, в чем фокус, но стрелять — одно удовольствие.

— Вначале посмотрите на результат, — подсказал Розенталь.

Иса нажал кнопку приближения мишеней, и они быстро, в течение нескольких секунд, оказались перед присутствующими.

— Все в десятку, — восхищенно ахнули подхалимствующие руководители направлений. — Ну, вы и стрелок, босс...

— Я так понял: суперточность стрельбы? — спросил Иса Розенталя.

— Точно так, босс, а еще что вас поразило?

— Почти не ощущалось отдачи.

— Закажем еще?

— А есть запросы?

— Более, чем можем обеспечить.

— Тогда конечно же закажем. Мистер Биккерли, что удалось заполучить у американской армии?

— Генералы, босс, везде одинаковы, если им заплатить. Они готовы продать оружие с очень хорошей скидкой, делающей наш бизнес сверхвыгодным. Правда, в данном случае США потерпели, как это лучше сказать, большие убытки. Но с другой стороны, это ведь не просто убытки, а недополученная прибыль. Мне как гражданину США как бы и не зазорно......

— Ладно вам, Биккерли, кичиться своим патриотизмом. Вы зарабатываете в моем бизнесе больше, чем президент какой-нибудь вашей американской компании. Итог?

— За этот квартал удалось, купив виллу в Майами генеральному менеджеру компании «Ситинг-ЮС-арми»... Не буду называть фамилии, получил с очень большой скидкой новейшие портативные приборы для обнаружения одиночных вражеских бойцов — типа акустических, тепловых и объемных датчиков.

— Они лучше русских?

— Мы знаем, мсье Назимофф, вашу слабость к России...

— Бизнес есть бизнес. Никаких слабостей. Итак?

— Фифти-фифти. На войне, пожалуй, эффективнее американские приборы, в нелегальной работе — российские.

— Тем не менее, два-три прибора из каждого наименования — полковнику Звереву, — распорядился Иса. — Для специальных операций. Все, господа, этот вопрос не обсуждается. Что еще по США?

— До вчерашнего дня мы с прибылью торговали американской винтовкой «СM-16».

— И что же произошло теперь? — спросил Иса, давая знак подчиненным, что пора вернуться в зал заседаний, и направился к лифту.

— У нас есть хороший выход напрямую на арсенал Пикатини в штате Нью-Джерси. По данным, полученным из весьма компетентного источника, там закончена модель нового экспериментального устройства, представляющего собой соединение двух разновидностей оружия: ствол для ближнего боя предназначен для ведения огня патронами калибра 5,56 мм, и подствольный гранатомет для стрельбы 20-миллиметровыми гранатами шрапнельного действия.

— Дальность? — спросил Иса, входя в зал заседаний.

— Примерно километр.

— Что еще?

— К этому оружию крепятся специальные сенсорные датчики-целеуказатели, реагирующие на слабые источники света и тепла.

— Хорошо. Договаривайтесь. Варианты: покупайте в арсенале Пикатини все чертежи, документацию и начинайте производство на наших заводах в Таиланде; либо, если договоритесь, за ценой не стойте, начало производства всегда убыточно, покупайте сразу большую партию, не демонстрируя при покупке наши знания о возможностях оружия.

— Но я не сказал о недостатках этого чудо-оружия.

— Если будете тянуть кота за хвост, в следующий раз оштрафую. Говорите.

— У этой винтовки есть действительно ряд преимуществ: она очень удобна при стрельбе из-за стен зданий, окопов и прочих убежищ...

— Извините, босс, может быть, закупим партию для Чечни?

— Нет. Я уже сказал, в Чечню оружие продавать не будем. То, что вывозят из Чечни, покупайте. А туда — нет!

— Но почему, босс? Что за сентиментальность?

— Я не хочу, чтобы война там продолжалась, и точка, — отрезал Назимов.

— Но деньги же не пахнут....

— Еще как пахнут, пан Завадовский, еще как пахнут! Я сказал. Так какие недостатки у винтовки, сработанной умельцами в Пикатини?

— Прежде всего вес: восемь с половиной килограммов.

— А винтовка «M-I6», если память не изменяет, весит не более четырех?

— Да, но этого мало, есть еще одна заковыка. Стоимость: 10-12 тысяч баксов.

— А «M-16» мы брали по 586 за штуку?

— Так точно. Плюс к тому или, напротив, минус — все-таки весьма сложная технология. Не уверен, что сборщики комплектующих в Таиланде справятся.

— Тогда все проверьте, проведите нужный мониторинг. Не скрывайте от клиентов недостатки, но и показывайте преимущества. Если определите рынок, выходите на американцев, контакты на высшем уровне я возьму на себя. Еще вопросы?

— Я слышал, что такие винтовки, «стреляющие из-за угла», делают уже и во Франции и в Австралии.

— Ну и что? У кого-нибудь из вас есть выход на производителей или оптовых продавцов? Тот факт, что наш офис находится во Франции, не облегчает, а напротив — осложняет закупки в этой стране. Как говорится, не груби, где живешь... Что еще?

— Тут говорили о возможной закупке в России автомата «Абакан». А вот мои источники информации сообщают, что в России делают более эффективный автомат «Никонов-АН-99». Может, поспешили мы с «Абаканом»?

— Нет. Речь идет о разных названиях одного оружия. Увольте свои источники информации — в трех соснах заблудились.

— Вы сказали, босс, что оружие, вывозимое из Чечни, мы будем продолжать покупать?

— Да.

— Традиционное? А то у меня есть предложение от русских армейцев на партии «РГД-5», тротиловые шашки...

— Тротил брать не будем. Ясно, что на него идут скрытые запросы от террористов.

— Мы не слишком стали, как бы это поделикатнее, «правее Папы», босс?

— Нет! Да, мы несколько меняем бизнес. Я ухожу из бизнеса с «живым товаром», с наркотиками. Не волнуйтесь, я знаю, что на этот поезд трудно вскочить, но еще труднее с него соскочить на скорости. Я заплатил большую неустойку в связи с выходом из бизнеса. Но это мое решение. Прошу его уважать...

— Хоть намеком, босс, поясните, что происходит? — шепотом спросил сидевший по правую руку от Исы Розенталь.

— Никаких секретов и намеков. У меня растет сын. Уже студент. В Кембридже. Изучает живопись прерафаэлитов.

— Это еще что такое?

— А вам не нужно знать, что такое прерафаэлиты, вам нужно знать, что у моего сына отец — видный французский бизнесмен, занимающийся легальным бизнесом... Да-да, я понимаю, кое-какие нарушения закона неизбежны. Но никаких бардаков, никаких наркотиков. С этим — все!

— А «ЕвроТОТО»? Вы остаетесь вице-президентом клуба? Там ведь тоже без взяток и даже, извините, кровушки, не обойтись?

— Остаюсь, теперь более, чем когда-либо. Вчера в Стамбуле московский «Спартак», на который я поставил крупную сумму, блестяще выиграл у турок. Да, футбол — чистая игра. Но вокруг футбола много грязи. И разгребать ее будем мы с полковником Зверевым. Ваше дело — легальный бизнес.

Иса помолчал, обвел черными непроницаемыми глазами соратников и добавил после паузы:

— Ну, или почти легальный...

ГЛАВА 1

ВСТРЕЧА В ТРАФАЛЬГАР-СКВЕРЕ

Ранней осенью немногочисленные, но высокие и старые деревья в Трафальгар-сквере еще не успели потерять остатки своего желто-зеленого оперения, хотя и тени не давали. Впрочем, стояла обычная лондонская погода, когда ни солнца, ни тени сквозь легкий туман разглядеть все равно было невозможно.

На длинной мраморной скамейке, прямо перед цветником, спиной к балюстраде, представлявшей собой своего рода высокий бастион на пути к Национальной галерее Лондона, в одно и то же время оказались юноша и девушка.

Они были одеты, как все студенты: в серо-асфальтные джинсы, серо-бежевые ботинки на толстой подошве, а поверх маек, учитывая уже прохладную погоду, на них были свободные рубахи из толстой материи с теплой байковой изнанкой.

Оба жевали длинные сандвичи, только, если присмотреться, он предпочитал в качестве начинки белое мясо курицы с листиками салата, политыми сладкой горчицей, она же — ломтики сыра, копченой колбасы, свежего огурца, сдобренные майонезом.

В правой руке у каждого были длинные сандвичи, в левой — маленькие бутылочки с минеральной водой, так что страницы книг, которые они читали, им приходилось переворачивать носами.

Но так как у каждого на носу — у него на крупном носу с горбинкой, у нее на рыжем с конопушками — были очки, то очки сваливались, и приходилось идти на немалые ухищрения и странные телодвижения, чтобы не позволить им упасть на страницы книги.

Столь энергичное подергивание не могло пройти незамеченным как для других посетителей Трафальгар-сквера, старательно избегавших скамейки, на которой сидела молодая парочка, так и для них самих.

Наконец, после очередной конвульсии девушки, когда она поймала очки уже на лету, юноша повернул к ней свой чеканный профиль и с улыбкой спросил:

— Простите, миледи, у вас что, пляска Святого Витта?

— Думаю, у вашего тремора в сочетании с рассеянным склерозом то же происхождение, — отпарировала она.

Оба рассмеялись, и оба в ту же минуту заметили, что визави совсем не плох, даже хорош. После чего обратили внимание на книги, которые были у каждого из них.

— О, вы читаете «Жизнь Бенвенуто Челлини»? Интерес к искусству эпохи итальянского Возрождения профессиональный?

— Да. Я заканчиваю колледж в Кембридже. Моя специальность, вообще-то, Сандро Боттичелли. Ищу у Джордже Вазари, у Челлини упоминания об этом дивном художнике. А вы?

— А я закончил Сорбонну, но по Раннему Возрождению. И тоже увлекался творчеством Боттичелли, но потом увлекся английскими прерафаэлитами, и вот я здесь, в Англии, в Оксфорде. Пишу диссертацию на магистра истории искусств о творчестве Эдварда Берн-Джонса, на манеру которого несравненный Боттичелли конечно же оказал большое влияние.

— Поразительно! — воскликнула она. — Мой отец обожает серию этого мастера — «Пигмалион и Образ». У него в коллекции есть реплика картины из этой серии — «Постигшая душа».

— Это просто замечательно! — изумился юноша. — Он собирает картины этого мастера?

— Нет, он... — девушка вдруг стушевалась. — Вы только не смейтесь и не подумайте плохо... Он вообще-то серьезный человек, предприниматель, знаток в ювелирном деле, у него множество фабрик, магазинов, рудников... Но его хобби — картины с обнаженной женской натурой.

— А, простите, ваша мать...

— Он оставил семью, потом так больше и не женился... Много работал. Стал очень богатым и... Разыскал меня, дал возможность получить хорошее образование... Он меня просто обожает!

— А ваша мать?

— Она умерла от рака десять лет назад, — погрустнела девушка. — Я воспитывалась у тетки, жили скромно. От тоски и нужды я начала усиленно заниматься языками, историей искусства. Книги по искусству я читала на английском, французском, немецком. А когда окончила школу, отец забрал меня к себе в Париж.

— То-то я чувствую легкий акцент, — не нашелся, что сказать юноша в возникшей неловкой ситуации.

— Французский?

— Нет, русский....

— Вы такой знаток акцентов?

— Дело в том, что я тоже частично русский, — уже более уверенно проговорил на русском языке смуглый красавец. — У меня мать русская, а в отце столько национальностей намешано — и чеченская, и казахская, и русская... У вас матушка, как я понял, русская, а отец?

— В нем тоже много всего. Но он каким-то образом во Франции восстановил свое французское имя.

— Это еще как?

— Когда-то бравый офицер наполеоновской армии попал в плен в России, влюбился в дочь русского помещика, а поскольку был благородного происхождения, то папенька девицы сей брак благословил, в итоге спустя почти два с половиной века на свет и появился мой батюшка, по происхождению — барон де Понсе...

— Мне кажется, я где-то слышал эту фамилию.

— Неудивительно: у нас только в Париже и огромный офис, и ювелирные магазины. Но не подумайте, что я кичусь всем этим. Отец платит за мое образование, а на книги я зарабатываю сама — переводами.

— Что? Прижимист?

— Скуповат, как и многие очень богатые люди. Но если бы я попросила, он, конечно, мог бы присылать мне хоть тысячу фунтов стерлингов еженедельно. Но, во-первых, я терпеть не могу просить. Во-вторых, как бы это сказать...

— Не хотите ему быть слишком обязанной?

— Вы неглупый человек... Или это Сорбонна дает такое хорошее философское образование?

— Нет, просто у меня аналогичная история. Отец давно уехал из России и натурализовался в Париже, а потом спустя годы разыскал меня. Мать умерла рано, были и детдома, и детские колонии. Но я взялся за ум, в колонии окончил школу, поступил при диком конкурсе на искусствоведческое отделение истфака МГУ, подрабатывал рисованием портретов пастелью на Арбате, собирался, ни перед кем не унижаясь, получить высшее образование. Но была у меня почти недостижимая мечта.

— Какая же? Побывать в Лондоне?

— Нет, шире: побывать во всех крупнейших музеях Европы, увидеть картины любимых художников, которые я знал только по репродукциям, часто весьма низкого качества. Вот на это при моей специальности мне надеяться не приходилось. И тут известие из Инюрколлегии: меня разыскивает папенька, в котором проснулась совесть.

— Вы его не уважаете?

— Я его уважаю за его дела — он очень, очень крупный предприниматель, — серьезно сказал юноша.

— Сфера приложения его капиталов, если не секрет? — продолжала допытываться заинтересовавшаяся судьбой нового знакомого молодая «графиня».

— Какие секреты... Просто я о нем не так много знаю. Кажется, торговля нефтью, стальным прокатом, алюминием... Еще что-то. Офис у него огромный. У него вначале была мечта, что я закончу «Эколь Нормаль», стану экономистом и со временем «приму» у него его империю. Других-то детей у него так и не появилось в его странствиях.

— Как и у моего батюшки....

— Но, как видите, ничего из этого не вышло. Я, как и вы, достаточно самостоятелен. Благодарен ему за все, что он для меня сделал, но, как бы это сказать, без раболепства. Если встанет вопрос: жить так, как хочется мне или как ему, ответ будет однозначный.

— А вы мне нравитесь, — призналась девушка.

— А уж как вы-то мне нравитесь! — рассмеялся юноша.

— Позвольте представиться: Жанна...

— Вы только не смейтесь, но я — Жан. То есть по-русски Иван, а здесь — Жан.

— И нечего примазываться, здесь вы — Джон.

— Но могу я просить вас звать меня Жаном?

— Можете, Жан...

— Жан Назимофф.

— Жанна де Понсе.

— Очень приятно. Не согласились бы вы отметить со мной это чрезвычайно приятное совпадение в одном небольшом и недорогом ресторанчике неподалеку отсюда?

— Но — через два часа....

— Почему?

— У меня есть правило, когда я приезжаю из своего университетского городка в Лондон, я каждый раз захожу в Галерею и целенаправленно иду к одной картине. Рассматриваю ее, думаю над ней, разговариваю с ней и, не обращая внимания на другие полотна, возвращаюсь домой. Это мои «выставки одной картины». Мне бы не хотелось даже ради такого приятного знакомства нарушать сложившуюся традицию. Англия вообще, как вы, наверное, заметили, вся соткана из традиций.

— Если я присоединюсь к вам сегодня, это не покажется нарушением традиций?

— Отнюдь, мой старший коллега. Вам сколько?

— Двадцать семь...

— А мне двадцать два. Папа говорит, что пять лет — хорошая разница в возрасте.

— Мне уже начинает нравиться ваш папа. А если ваш старший товарищ наберется нахальства и попросит разрешения быть вашим попутчиком во время всех ваших вылазок?

— Честно говоря, не вижу никаких причин для отказа.

— Что у нас сегодня?

— У нас сегодня картина Сандро Боттичелли «Венера и Марс».

— Ну что ж... Боттичелли, как мне кажется, оказал на моих «прерафаэлите» наиболее сильное влияние. Так что для меня это продолжение занятий..

— Рабочий визит? — рассмеялась девушка.

— Это как судьба распорядится, — вдруг серьезно ответил юноша.

Билеты в музей каждый покупал отдельно, по студенческой традиции. Правда, у студентов была профессиональная скидка.

У картины минуту постояли молча. Каждый уважал чувства другого.

— Эту работу купили по инициативе тогдашнего директора Галереи в 1874 году — из собрания Фредерика Бартона, — нарушил наконец молчание Жан.

— Но Боттичелли и ранее был в Галерее: «Поклонение волхвов» и «Портрет молодого человека», — заметила Жанна. — У отца в коллекции есть копия этой картины, написанная современным мастером. Очень, ну просто очень похожая! И знаете какая между копией и подлинником существенная разница?

— Венера спит, а Марс бодрствует?

— Нет, как и здесь, спит Марс, а Венера смотрит на него влюбленными глазами. Но... Здесь на Венере скрадывающий фигуру голубой хитон, а на копии Венера абсолютно обнажена!

— Ну, это уже хулиганство!

— Я тоже так считаю, пыталась даже спорить с отцом. Но у него на все один ответ: вот умру, ты станешь единственной наследницей, все будет твое, тогда сможешь приказать художнику «одеть» Венеру... Но вообще я не ханжа, и страсть отца к картинам с обнаженной натурой не порицаю. Обнаженное тело — это прекрасно! Мне кажется, вы, Жан, немного похожи на Марса с картины Боттичелли: такая же грива черных волос, нос с горбинкой...

— А вы, Жанна, — на Венеру: такая же одухотворенность в огромных глазах, золотистые волосы...

— Это потому, что папа рыжий.

— Я не о том. Венера на картине в голубом хитоне... Может быть, действительно, без него она еще прекраснее?

Они посмотрели друг на друга, их руки встретились, и дальше они шли по Национальной Галерее мимо картин Перуджино, Рембрандта, Тициана, Веронезе, Рафаэля, — не видя картин и думая о своем.

С этого дня они встречались еженедельно.

Потом сняли однокомнатную квартирку на улице Пэл-Мэлл, рядом с особняком Ангерстейна, в котором в 1824 году открылась впервые для публики Национальная Галерея живописи, впоследствии переехавшая на Трафальгар-сквер. Ванная в квартирке была сидячей, вместо кухни — ниша, зато была огромная трехспальная кровать. Но третий им был не нужен. Им вообще никто не был нужен. Каждое утро они отправлялись поездом в свои университетские городки, сдавали зачеты, встречались с профессорами, работали на компьютерах, писали свои новые работы.

Потом встречались в Лондоне и шли на свою «выставку одной картины» в Галерею. В понедельник это был «Портрет дамы в желтом» Бальдовинетти, во вторник — «Семья Дария перед Александром Македонским» работы несравненного венецианца Паоло Веронезе, в среду — полотно Тициана «Явление Христа Марии Магдалине», в четверг — холст Пьеро ди Козимо «Смерть Прокриды»... Привычки и традиции Жана стали привычками и традициями Жанны и наоборот. Если им не хватало денег, они их зарабатывали — Жанна водила экскурсии по Галерее для русских туристов, Жан, сидя на скамейке в Трафальгар-сквере, рисовал портреты желающих.

Они были счастливы, потому что были влюблены.

И дела им не было до грязного бизнеса их батюшек, до кровавых преступлений, совершаемых по их приказам, и даже до их вонючих денег.

Однако раз в месяц они писали отцам письма.

И раз в неделю в Париж из Лондона шли два подробных отчета о том, как живут Жан и Жанна. Два отчета, составленных профессионалами.

ГЛАВА 2

ВСТРЕЧА «НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ»

Водитель припарковался возле Госдумы, благо пропуска Егора это позволяли, и остался мерзнуть и скучать в машине.

Егор Патрикеев вышел на звонкую мостовую, поежился.

Долгое время стоявшая в Москве теплая сырая погода сменилась холодной и ветреной. Он поднял воротник плаща, надвинул шляпу на брови, спустился в подземный переход и, поднявшись наверх у гостиницы «Москва», направился к часовне, перегораживающей вход на Красную площадь. До церкви, где он был прихожанином, — в Троице-Лыково было далеко, а на душе кошки скребли, хотелось помолиться. Не за себя, за ребят, у которых завтра очередной ответственный матч за Кубок «ЕвроТОТО». Футбол — штука мистическая. Никогда не знаешь, что поможет команде больше — накачка тренера, психологический настрой большинства игроков, а что помешает — травмы, физические кондиции или какие-то странные случайности: приметы, обереги. Доктор, профессор, академик, Егор давно уже пришел к Богу и умом и сердцем, и, если появлялось непреодолимое желание пойти в храм, помолиться во благо тому или иному человеку, делу, он себя не сдерживал. Кто знает, что окажется последней каплей на весах в игре «Спартака» с очередным непростым противником. Если учесть необъективное, часто заранее купленное судейство, высокий класс соперников, усталость от затянувшегося сезона, многочисленные травмы, ухо Тихонова в «Маккаби», приход новых игроков, с которыми еще сыграться надо, которым, при всем их высоком классе, еще надо передать спартаковский дух, — то, может быть, как раз молитва седого полковника со шрамом над левым глазом и будет последней точкой в Кубке. В любом случае удача «Спартаку» не помешает.

Проходя мимо гостиницы «Москва», Егор вспомнил ее времен своей юности: и кафе, и коктейль-бары, и легкомысленные компании.... Кто где из тех компаний? Знал полковник, что Владька Петров работает в Министерстве культуры, ведает там клубами и самодеятельностью, Витька Аврутов — в Киеве, снимает там какие-то учебные фильмы для промышленности, а Валерка Яковлев умер. Вот и его поколение, родившееся перед самой войной в 1941-м, начинает уходить. Патрикеев остановился, взглянул на застекленный балкон. Когда-то стекол не было, и там чудно можно было посидеть с девушкой за чашкой кофе или коктейлем, любуясь панорамой Москвы. Однажды Егор купил в этом кафе огромный ананас — большую по тому времени диковинку, принес домой и спрятал в шкаф. Холодильников и телевизоров тогда не было. То есть конечно же они были, но у них в семье не было. Дождался, когда родители были вечером заняты по работе, пригласил девушку, которая в то время казалась самой красивой, достал ананас, с трудом разрезал его... А он скис!

Всему свое время. Как там древние говорили: «есть время собирать камни, и есть время их разбрасывать...»

Сейчас, кажется, наступило время собирать камни: из множества фрагментов выстраивать мозаику очередной подлянки зарубежной «русской мафии». Каждое из правоохранительных учреждений так или иначе занимается делами «русской мафии», и даже в самой Генпрокуратуре каждое управление в той или иной степени касается криминальных дел зарубежных русских преступных группировок. Но ему, в силу специфики поставленных перед отделом задач, чаще приходится всматриваться в эти паутины в целом, наблюдая, как линия, связанная с криминальными закупками в России нефти соприкасается с линией контрабандного вывоза из России антиквариата, как вырванные за взятки квоты на торговлю оружием переплетаются с уступленными за бесценок, но при большой, опять же взятке, месторождениями сырых алмазов. Когда же возникает вопрос том, что нужно наконец-то вернуть в родное Отечество огромные суммы или бесценные сокровища, вспоминают про отдел полковника Патрикеева и напоминают:

— Мы создали для вас все условия, дали вам права и средства на содержание агентуры за рубежом, на внедрение ваших людей в криминальные мафиозные группировки. Вам дано право, как американской службе маршалов, осуществлять экстрадицию граждан, совершивших уголовное преступление против России и задержанных по нашей ориентировке в Интерполе полицией зарубежных стран, а то и группами ваших же сотрудников. А вы...

Как будто его возможности могут сравниться с возможностями этой самой «русской мафии», щупальца которой он отрубает, как Георгий Победоносец головы у дракона, уже который год.

Егор снял шапку, вошел в часовню, помолился. И ему показалось, что молитва дошла до Господа.

В ресторане «На Красной площади» его встретил элегантный мэтр с лицом, как минимум, полковника и глазами доктора наук. Они узнали друг друга и приветливо раскланялись.

— А Петр Семенович еще не приходил, — радостно проинформировала хорошенькая официантка. — Что-нибудь закажете на «поджидалки»?

— Чаю зеленого несладкого стаканчик.

Пока пил чай, Егор взвешивал, расставлял фигуры на шахматных досках, прикидывал варианты. Что-то сходилось, что-то нет. Главным, что не сходилось, было следующее.

Легальная, но, нет сомнений, по сути своей криминальная система Исы Назимова объективно работает на него, Егора. Точнее — на «Спартак». Вычислить мотивацию — не проблема. Тоже мне, бином Ньютона! Сегодня Иса играет против Барончика в «ЕвроТОТО». И потому он с нами. Завтра он окажется в этом же турнире на стороне какой-то другой команды и будет так же яростно играть против «Спартака». Но завтра будет завтра. А пока целесообразно максимально использовать стремление Исы помешать Барончику в его пакостях против спартаковцев. И набирать досье на него. Достаточно подробное, чтобы, если Назимов попытается сыграть против, поприжать его. Он с каждым годом все более легализируется, как, впрочем, и Барончик. Через несколько лет их вообще по закону «прищучить» будет почти невозможно. У них лучшие консультанты, юристы, знающие все тонкости международного права. Это первое. Второе: все ниточки к Барончику и Исе сегодня — это ниточки, связанные с «шестерками». Шестерки всегда умирают первыми. Сколько раз, еще занимаясь внутрироссийскими бандитскими разборками, Егор убеждался: поймал «шестерку», исполнителя, киллера — значит, в лучшем случае поймал карася, который, может, выведет, а может, и не выведет на щуку. Иногда просто не успеет.

У Патрикеева была налажена слежка за несколькими «шестерками» и Барончика и Исы. И что же? За последние несколько дней они все погибли. Не помогло и то, что были «под колпаком». Что это может значить?

Его человек, внедренный в самое ближнее окружение Исы, докладывал: выкрадена база данных империи Назимова, и он уничтожает «шестерок», заметая следы. А вот сегодня утром такое же известие кружным путем из Парижа через Хельсинки и Питер пришло из окружения Барончика.

Скорее всего, прошла война «мафий» на уровне шестерок.

Что тут хорошего, что плохого для нас? Хорошо, что уничтожены люди, по которым и так плакал смертный приговор. Плохо, что теперь появятся новые. Сегодня у Егора есть досье на обе кримсистемы, и он как ловкий кукловод дергал за ниточки, сводя и разводя две конкурирующие структуры «русской мафии» за рубежом. Но новый «набор» может оказаться вне пределов его досягаемости. Вывод: нужно убрать людей, занимавших позиции не «шестерок», а «валетов», и на их места ввести Барончику и Назимову своих людей, заблаговременно внедренных в их окружение. Если у Барончика не станет Поля и Рене у Исы, их места должны занять Князь и Бич — люди Патрикеева. Он должен по-прежнему быть в курсе всех планов. А то досье, что он с таким трудом получил в Вильнюсе, дублировавшее банк данных Интерпола, уже, увы, устарело. Ситуация меняется так быстро, что электроника не успевает...

Видимо, размышления отражались на его лице, потому что Егор вдруг услышал у самого уха голос Петра Зрелова:

— Ну как, убедил?

Они рассмеялись. Обнялись. Сели. Сделали заказ: немного водки, немного грибочков на закуску и семгу отварную под сметанно-грибным соусом.

— Вижу, что тебя что-то беспокоит. Что? — спросил Зрелов, намазывая масло на ломтик черного хлеба.

— Волнует то, что вокруг турнира и так уже добрый десяток трупов.

— Могло быть и больше. Это большая удача, что удалось предотвратить теракт в Риме, остановить бойню в Гданьске, предусмотреть все меры безопасности в Стамбуле. Так что жертв могло быть и больше.

— Тот, кто все время оборачивается назад, рискует сломать себе шею. Удачи вообще легко забываются. Помнится только то, что беспокоит и настораживает. Понимаешь, если в Риме было несколько моделей предотвращения теракта, и по ним одновременно работали и люди Исы и мои, то вот инцидент в Петрозаводске меня всерьез напугал. Похоже, что Барончик совсем сошел с ума и готов ради выигрыша в «ЕвроТОТО» чуть ли не третью мировую войну развязать.

— А что случилось в Петрозаводске? Я ведь только сегодня утром прилетел из Новосибирска, устал зверски и, честно говоря, отсыпался у себя, а потом в Москву на джипе добирался.

— Да об этом вчера все телеканалы только и рассказывали. Что у вас там, в Новосибирске, телевизоров нет? — удивился Патрикеев.

— Телевизоры есть, но времени их смотреть не было: до вечера заседал, а потом уехали на лесную заимку, банька, застоль, то да се... — отмахнулся Зрелов. — Так что произошло?

— На новом стадионе в Петрозаводске «Спартак» проводил тренировочный матч. Играли с молодежной сборной. Выбрали Петрозаводск, потому что климат похож на английский: сыро, туман, поле вязкое, и противника выбрали настырного. У спартаковцев следующий матч в Кубке «ЕвроTOTО» с «Манчестер юнайтед».

— Мудро.

— Ага... Куда мудрей! Матч начался. Мои сотрудники, хотя и встреча «своих» на стадионе столицы Карелии, все же на матче присутствовали и даже по моей неофициальной просьбе местные прокуратура, МВД, ФСБ обеспечили режим безопасности такой, как если бы в Петрозаводск приехал петь на стадионе сам Майкл Джексон. И вот матч идет... А тем временем, как выяснило следствие, с заброшенного и не охраняемого в силу этого военного аэродрома в окрестностях Петрозаводска поднялся учебный самолет с грузом напалма на борту. Самолет достиг города, летчик запрограммировал автопилоту полет и приземление на аэродроме. Первоначальная экспертиза свидетельствует, что, судя по траектории снижения самолета, он точнехонько врезался бы в боевые порядки «Спартака»... Самое главное, полет этот «камикадзе» рассчитал точно, а вот свою судьбу — весьма приблизительно. Летчик, когда самолет уже начал снижаться и готовился пикировать на стадион, выпрыгнул с парашютом. Но не рассчитал, неудачно приземлился на территорию военного госпиталя. Там люди бывалые, на всякий случай задержали парня «для оказания экстренной медицинской помощи». Так что он уже дает показания. Наверняка хотя и хорошо подготовленная, но «шестерка». Ну, назовет он заказчика, так только того, кто ему непосредственно заказ передал. До боссов в Париже так и не дотянемся опять...

— Погоди, погоди, ты-то все знаешь, а я пока не понял: что со «Спартаком»?

— Если бы что было, я бы с этого и начал. То есть идея была ясная: угробить цвет команды. Но у меня с новыми технологиями в отделе сейчас совсем хорошо. Полное финансирование, все новинки, начальство не скупится. Прошли времена, когда деньги на сверхнакрученные туалеты для дач нашим генералам находились, а на наши акции технику выдавали устаревшую.

— Ну, короче, Склифосовский...

— Если короче, там был мой сотрудник. И при нем, как у всех моих на матчах «Спартака», был ноутбук с «наворотами». Парень мой просчитал ситуацию, обстановкой-то он владел, и понял, что это не случайная авария с управлением, а явный теракт и значит — в самолете работает автопилот с конкретной установкой. Он и дал электронным кишочкам самолета другую.

— То есть, в считанные минуты перепрограммировал полет? Ну, даже у нас этого еще нет... — удивился Зрелов.

— А на безопасность скупиться не надо. Знаешь такую поговорку: «всe лучшее — детям». Так и у нас. При новом Президенте перестали стесняться того, что на безопасность нужно тратить большие деньги. Потому что скупой, как известно, дважды платит. Словом, рухнул самолет в воду...

— В какую воду?

— Так там, у самого стадиона, река Лососинка протекает. Раньше та чаша, в которой стадион был устроен, была руслом полноводной реки. Сейчас река поуже и пожиже, но как раз хватило, чтобы самолет в нее рухнул, не задев стоявших на пригорке многоэтажных домов, и тем более промахнувшись мимо стадиона. Кстати, стадион там тоже «Спартак» называется. Хорошо упал.

— В смысле?

— Много «кишочек» электронных для следствия осталось неповрежденными, не сгоревшими, поскольку взрыва практически не было. А было полное крушение...

— Полное крушение планов Барончика?

— Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь, друже. Он мужик хитрожопый: извернется, а напакостит.

— Ты проверял, нельзя на него поднажать по официальным каналам?

— Нет, чисто работает. А подозрения к делу не подошьешь.

— А припугнуть, что ли, по криминальным?

— Он очень богатенький, этот Барончик. У него, как обернешься, — все куплены. Если бы ты знал, какие меры предосторожности я принимаю во избежание утечек информации! — посетовал Патрикеев.

— Даже у вас?! — не поверил Зрелов.

— И в МВД, и в ФСБ, и у нас, не говоря уж об Администрации Президента, Госдуме, министерствах, связанных с ним бизнесом... Доверяю только своим. Вот и со «Спартаком» сейчас постоянно ездит мой сотрудник, капитан Василий Глущенко. Он и атлет, в случае чего, и стреляет, как Рембо, но и умница, компьютерщик навороченный. Так что я уже ему в охрану двух своих парней придал. Такая вот цепочка: он охраняет «Спартак», а они — его. Такое время, компьютерное, тут ножом и пистолетом всего не добьешься.

— И это ты говоришь президенту компьютерного холдинга «Диалог»?!.

Посмеялись.

— Да, в Петрозаводске этот приезд «Спартака» надолго запомнят.

— Так хорошо играли?

— Нет, просто после падения самолета в речку много рыбы оглушенной всплыло. Так окрестные жители с корзинами и ведрами ходили, сачками вылавливали. В Петрозаводске зарплату нерегулярно платят. Хорошо, хоть так Москва периферии помогла. Кстати о помощи: ты вышел на фанов спартаковских? Провел встречу с их «старшиной»?

— Да, обговорили, как избежать повторения ситуации в Гданьске. Думаю, спартаковские болельщики теперь пособраннее будут, поответственнее. Раньше они в лучшем случае были персонажами мелких криминальных драм — драки с фанами других команд, сопротивление милиции, задержания, акты вандализма. А тут вдруг оказались втянуты в крупное международное преступление, стали если не героями, то персонажами такого крутого триллера, какого и по телевизору не видели.

Принесли лососину в сметанном соусе. Грех было не выпить под нее, закусив соленым грибочком. Что друзья и сделали.

— Скажи, пожалуйста, если угодно, как официальное лицо официальному лицу, как полковник Генпрокуратуры президенту Клуба «Спартак», что там в Питере? Есть продвижение? — спросил Зрелов.

— Должен тебя огорчить, — покачал головой Егор. — Неприязнь Барончика к футбольному «Спартаку» распространилась на весь клуб «Спартак». Тут и естественное раздражение: команда упрямо, несмотря ни на какие провокации, несмотря на гигантские деньги, уже потраченные на борьбу с ней Барончиком, продолжает побеждать в Кубке. Но есть тут, думаю, и расчет: создавая помехи твоему клубу, пытаясь заморозить строительство крупных спортивных сооружений клуба, начатое тобой, сфальсифицировать уголовные дела против строителей, используя для этого коррумпированных сотрудников правоохранительных органов, Барончик добивается, ты уж извини, не твоей головной боли. Метит-то в конечном счете он все равно в футбольный «Спартак». То есть, стреляя в академика Зрелова, он метит в «коча» Романцева. Кстати, что нового насчет угроз лично тебе?

— Было два странных звонка по сотовому. И не засечешь, кто и откуда. Это сразу после того, как пытались затопить мою стройку теннисного корта.

— Банька, в которой ты меня парил, уцелела?

— Да все уцелело! Конечно, убытки, потерянные нервные клетки. Но все восстановил.

— Тебе ведь звонили с предложением прекратить какую бы то ни было поддержку «Спартаку»?

— Было и это. Так смешно: у «Спартака» столько болельщиков, разве ж всех запугаешь? Отстали.

— Сами бы не отстали. Я поручил Одинцовской райпрокуратуре возбудить уголовное дело по факту угроз, и они обычным путем вышли на заказчика и исполнителей. А дальше дело уже мои парни раскручивали. Виктора Егоровича Потапова ты у меня встречал, высокий такой, белобрысый, майор. Все мечтал подполковника получить. Проследил всю цепочку от Одинцова до Парижа — и получил искомый чин. Награда нашла героя. И тебе спокойнее.

— Дорого нам эта операция дается, — покрутил головой Зрелов, — у меня потерянные нервные клетки, у тебя незажившая, так полагаю, гематома на ребрах от выстрелов снайпера в Прикамске. Хорошо еще, что у тебя бронежилет Командир был.

— А у тебя нервы — как стальной комок... И все-таки, пусть гематомы будут у Исы, а кошмары снятся впечатлительному Барончику. Так будет справедливее.

— Но выпьем мы не за это. А за победу «Спартака» в Кубке «ЕвроТОТО», — Зрелов оглянулся. — Официант, можно вас на минуточку? Вот, будете свидетелем: мы пьем за победу «Спартака» в Кубке «ЕвроТОТО»! Подтвердите потом, что мы предсказали ему победу.

— "Спартак" — чемпион. Это ясно, — согласился невозмутимый кельнер. — Но свидетелем не буду. Они долго не живут...

ГЛАВА 3

ОХОТНИК ЗА «НОЧНЫМИ БАБОЧКАМИ»

Когда впервые в окрестностях спартаковской базы в Тарасовке нашли труп молодой женщины, дело было возбуждено райпрокуратурой. Женщина была изнасилована, по мнению судмедэксперта, несколькими мужчинами, после чего ей было нанесено двадцать восемь колото-резаных ран острыми предметами — ножами или заточками. Исследовав место вокруг оврага, в котором был обнаружен труп молодой женщины, следственная группа однозначно пришла к выводу, что изнасилование и убийство произошли не здесь.

Возможно, весь ход дальнейшего расследования, а в какой-то степени и этого сюжета пошел бы по иному пути, если бы не журналисты.

Молодой следователь райпрокуратуры не смог избежать соблазна славой, когда корреспонденты известных центральных газет стали осаждать его с просьбами об интервью. И хотя он знал о рекомендации нового Генерального: быть крайне деликатными с интервью о не законченных расследованиях, желание мелькнуть на телеэкранах пересилило осторожность.

— Преступление, по всей видимости, совершено группой молодых людей, — стараясь повернуться к камерам в фас, а не в профиль, поскольку, по мнению жены, профиль у него был слабоват, рассказывал молодой следователь; при этом ко всем четырем камерам четырех каналов сразу фасом повернуться не удавалось, следователь явно нервничал. — Тот факт, что женщина была перед смертью неоднократно изнасилована, причем есть предположение, что каждый из насильников сделал это по меньшей мере дважды, говорит о том, что это молодые, спортивные ребята.

— А тот факт, что неподалеку находится спортивная база...

— Этот факт еще ни о чем не говорит. — Важно прервал следователь. — Есть такое в юриспруденции, как вы, вероятно, знаете, понятие презумпции невиновности. Так что мы ничего не утверждаем. Пока. Но будем изучать все версии.

— В том числе и версию криминального «субботника»? — спросил иронично, потирая короткую щетинку, популярный криминальный обозреватель НТВ.

— В том числе и эту версию. Хотя, честно говоря, я сомневаюсь в ней.

— Почему?

— Дело в том, что мой опыт (при этом молодой следователь внутренне напрягся, прикидывая, не переборщил ли) говорит: множественные ножевые ранения бывают на теле жертвы, во-первых, если убийство совершила банда молодых отморозков — нужно заставить каждого участвовать в преступлении, чтобы повязать банду кровью, во-вторых, если убийство coвершено в состоянии аффекта. Здесь же что-то другое. Анализ спермы свидетельствует, что насильники и, скорее всего, они же убийцы, — это взрослые мужчины. Ну и, — тут следователь иронично усмехнулся, — о каком аффекте можно говорить, если эти подонки ее вначале изнасиловали, причем неоднократно, было время подумать.

— Вы не исключаете, что это могли сделать мужчины, долгое время находившиеся вдали от женщины, не имевшие возможность поддерживать постоянные половые контакты с лицами противоположного пола? — холодея от столь крутого своего вопроса спросила юная журналистка с третьего канала.

— Допускаю. И, возможно, первое же подозрение пало бы на спортсменов соседней спартаковской базы или на солдат подразделения стройбата, расквартированного в лесу в пяти километрах от места убийства.

— Что же мешает сделать такое предположение?

— Алиби, мой друг, алиби! — рассмеялся молодой следователь с чуть скошенным подбородком и острым носиком. — Стройбат был расформирован месяц назад, военнослужащие уволены в запас, ушли в отставку, переведены в другие места службы. А спартаковцы в это время были на матче в Эдинбурге. Полное алиби...

...Вечером жена и теща долго хвалили молодого следователя райпрокуратуры за его выступление по телевидению. До позднего вечера не смолкали телефонные звонки. Позвонили даже первый муж тещи из Сыктывкара и школьная учительница следователя из деревни Сысоевка.

Все сошлись во мнении, что выступал он по телевизору не хуже Жириновского. Это был большой комплимент в их кругу.

— Пинкертон ты мой дорогой, — шептала в эту ночь жена, обнимая его за тощую шею.

«Пинкертон хренов», — подумал Патрикеев, отмечая во время показа сюжета из Тарасовки, прошедшего по всем каналам, как много лишнего сказал районный следователь.

«О, Пинкертон! Все расставил по полочкам. Учтем», — сказал сам себе Саша Хумек, отвечавший за систему охраны в фирме «Ночные бабочки».

У фирмы в последнее время появились проблемы. Девчонки все чаще болели. Конечно, если пользоваться презервативами, можно общаться и с заболевшими девочками. Но не все клиенты любили «резинку». И тогда... Хорошо, если предъявляли материальный счет за схваченный «ночной насморк», пару раз подхватившие во время «субботников» триппер менты или бандиты пытались поставить хозяина на «перо», требуя такие «отступные», что бизнес начал хиреть на глазах. Добровольно из фирмы заболевшие девчонки уходить в так и не ставшую им родной ночную Москву не хотели. Деться им действительно было некуда, — приехавшие из небольших городков России и Украины, Молдавии и Белоруссии, они угробили в фирме «Ночные бабочки» молодость, красоту и здоровье и тоже требовали «сатисфакции».

— Легче убить, чем прокормить, — жаловался владелец фирмы Иван Митрофанович Коромыслов своему начальнику охраны.

— Так о чем разговор? — спросил Саша. — Сколько прокормить, а сколько убить? Калькуляция какая будет?

Договорились быстро. Поскольку дело становилось на поток, то девчонок, у которых обнаруживался туберкулез или гонорея, вначале выставляли на субботники к бандам молодых, начинающих, которые и не сообразят, где, что, когда... Ментам такую подлянку подкидывать — себе дороже. А в сложившуюся банду подкинуть триппер — себя под нож подставить. Так что с молодых и счета нет, и гонорар напоследок кое-какой.

После «субботника» тех, кто по данным Саши «списывался», он забирал сам на своем старом «жигуле», а остальные уезжали на хату на микроавтобусе «мерседес». Приговоренную Саша сажал в свою видавшую виды тачку и уговаривал ее обслужить одного очень выгодного «сазана» — богатого человека — в Подмосковье.

Под Тарасовкой у Саши жила тетка, к которой он по осени частенько ездил за картошкой и кабачками. Кабачки у нее урождались чудовищно большие, только на машине и вывезешь. И хотя зарабатывал Саша неплохо, от халявных овощей отказаться не мог.

Совмещая приятное с полезным, Саша увозил девок в лесок неподалеку, под предлогом любовного томления раздевал даму и получал на халяву то, за что другие платили. После чего хладнокровно убивал, стараясь варьировать количество нанесенных колото-резаных ран.

И возвращался домой, очень собой довольный. Поскольку кроме денег от хозяина он получал еще и кое-какие золотые украшения с убитых «бабочек». Подаренные сварливой жене Насте, они сильно смягчали ее злостный характер.

И все бы хорошо, и бизнес этот мог бы продолжаться далее, если бы не тот факт, что первое же описанное в газетах и показанное по телевидению его преступление не попало на глаза некоему господину. Имея в своем распоряжении достаточно много денег и кое-какой штат, этот господин значительно быстрее райпрокуратуры вышел на след Саши Хумека, разыскал его и поставил перед выбором. То есть, как Саша понял, как раз выбора-то у него и не было.

Теперь Саша должен был продолжать свой душегубский промысел, но, во-первых, увеличить число жертв, во-вторых, точно следить за расписанием игр и тренировок «Спартака», чтобы, не дай Бог, очередное поруганное тело «ночной бабочки» не оказалось в овраге под Тарасовкой в то время, когда команда «Спартак» находилась на выезде.

Потом Саша получил от своего нового работодателя, платившего, кстати, регулярно и в валюте, еще и «пальчики».

Сотрудник работодателя на протяжении нескольких дней повсюду преследовал спартаковскую команду, вымаливая у игроков автографы, — у раздевалки, у выхода со стадиона, у автобуса при погрузке в Тарасовке, во время поездок домой к семьям. При этом, как потом рассказали сами спартаковцы, вспомнившие странного болельщика, — каждый раз для автографа протягивал им какую-то грязную, или промасленную бумажку.

При наличии «пальчиков», полученных на автографах, сделать их копии не представляло труда в раскрученных лабораториях, к которым имел доступ новый работодатель Саши Хумека.

Теперь на теле жертв, на ручках ножей и заточек стали появляться характерные следы пальцев, которые, в свою очередь, накапливались в досье молодого следователя райпрокуратуры.

А когда убийства с изнасилованием стали с точностью хронометра совпадать с временем пребывания спартаковцев на своей базе, ему хватило ума попытаться сравнить «пальчики». Правда, чуть не вышел скандал, — Романцев категорически отказался от этой унизительной процедуры накануне важного матча. Но облпрокурор дал санкцию. Пришлось согласиться.

Когда же «пальчики» совпали с отпечатками шести спартаковцев, речь пошла уже о санкции на арест.

Романцев позвонил Петру Зрелову, тот Егору Патрикееву, тот — Генеральному прокурору, и инцидент временно был исчерпан, — спартаковцам была изменена мера пресечения под подписку о невыезде.

Но о какой «подписке о невыезде» можно было говорить в ситуации, когда «Спартак» как танк шел к победе в розыгрыше Кубка «ЕвроТОТО».

Егор добился, чтобы расследование дела о серийных убийствах в районе села Тарасовка было поручено старшему следователю по особо важным делам при прокуроре города Москвы Михаилу Васильевичу Аверьянову.

Тот привез в Тарасовку одного из лучших судмедэкспертов России Пал Палыча — сразу, как получил дело, — на свежий труп. И снова были аккуратные «пальчики», совпавшие с «пальчиками» пяти спартаковцев. Но поколдовав в своей походной лаборатории, Пал Палыч сразу высказал версию:

«Пальчики»-то — накладные. Был у меня похожий случай в Кинешме. Был ограблен ювелирный магазин. На сейфе — «пальчики» завотделением магазина. И на ключе от сейфа, и на коробочках, которые были грабителем выброшены тут же, а их содержимое украдено. Технологию свою открывать не буду, только научился я отличать «теплые пальчики» от «холодных». Например, если человека убили, а потом его указательным пальчиком на курок нажали, — то определю я сей факт. И тут то же, — конечно, в cтационарной лаборатории будет более уверенный ответ, но и сейчас могу сказать.

— А что по ножевым ранениям? — спросил Аверьянов, осторожно поворачивая труп девушки так, чтобы Пал Палычу были видны следы от ножа на спине, животе, предплечьях, ногах...

— Удары наносились с разных мест, как будто убийц было много или как если бы убийца ходил вокруг тела и наносил удары ножом в разные места. К этой второй версии я и склонен отнести эти колото-резаные раны. Под разными углами ножевое полотно входило в ткани, но характерная черта есть у каждого удара ножом. Эту женщину убивал один человек. Скорее всего, мужчина, человек достаточной физической силы, полагаю, что полный, роста не выше метр семьдесят пять. Живот ему мешал и короткие руки. Ну, и что еще, — конечно, это не удары в состоянии аффекта и не «показательные» удары, когда человек колет жертву по принуждению, как бывает при «круговых поруках». Это, я бы сказал, «деловые» удары. Продуманные.

— Михаил Васильевич, — встрял в разговор приданный бригаде Аверьянова Митя Колычев, следователь из Перми. — Я обследовал все вокруг на десятки метров. Никаких следов того, что убийство было совершено здесь. Есть, сказал бы так, следы попытки инсценирования места преступления, что, как я понимаю, корреспондируется с предположениями Пал Палыча...

— А попроще, Митя, можешь?

— Могу, Михаил Васильевич. — Тело привезли сюда уже мертвым, не было следов борьбы, изнасилования, топотания массы насильников вокруг... Так, декоративно разбросанные листья, ветки, обрывки пачек сигарет.

— А ты как, Пал Палыч, считаешь?

— Обследование места, земли, травы, на которых лежало тело молодой женщины, свидетельствует о том, что она была убита здесь. Но, возможно, уже была в невменяемом состоянии. Может быть, снотворное. Об этом скажу позже, после лабораторных анализов. Хотя нет, погоди, — едва заметная странгуляционная борозда есть. У барышни явно со щитовидкой нелады, шея в толстых складках. В одной из них — след проволочки, тонкой, стальной. Лицо от природы припухлое. Не думаю, что он ее задушил, но как бы придушил, чтобы картину смазать.

— Он, а не они?

— Не вижу следов нескольких убийц, как и Митя не нашел следов нескольких насильников.

— А если, как и в прошлые разы, стационарная экспертиза покажет, что в ней сперма от нескольких мужчин?

— И о чем это говорит? Типичная разборка после бандитского «субботника».

— А при чем тут тогда спартаковцы?

— В том-то и дело, что совершенно ни при чем. Я уж не говорю о том, что этим красавцам, вполне обеспеченным материально, нет нужды, даже если у них нет жен или приятельниц, пользоваться услугами дешевых проституток.

— А ты полагаешь, что она была дешевой?

— Я насмотрелся за последние годы на трупы «ночных бабочек». По лицу, фигуре, запаху духов, остаткам одежды безошибочно до доллара могу назвать цену.

— Михаил Васильевич, а что, если исследовать в лаборатории окурки и взять запаховые пробы с пустых пачек сигарет, разбросанных вокруг тела? — спросил задумчиво стажер Костя Вилков. — Вдруг да это следы убийцы. Ведь какой он ни умный, а где-то да ошибется. Опять же «пальчики».

— "Пальчики" могут опять оказаться спартаковские, — рассудительно возразил Аверьянов. — Не фокус под видом сбора фанатских сувениров найти или выменять, купить...

— Да вы что, спортсмены ж не курят. Как курить, если дыхалки должно на весь матч хватить? Они же профи, — обиженно возразил Костя.

Аверьянов смущенно откашлялся.

— Шустр ты больно.

— Разве ж это плохо? Так как?

— Собирай весь мусор вокруг, и потом — Пал Палычу.

На обрывках сигаретных пачек «Мальборо» нашлись вполне годные для идентификации «пальчики». Грязный комочек, оказавшийся скомканным носовым платком, дал базу для попытки генетической экспертизы.

Да и запах владельца сохранил. А уж окурки сигарет оказались просто находкой, — тут и характерный прикус, — у курившего была небольшая щербинка на переднем зубе, и микрочастицы слюны.

— Ну все, Михаил Васильевич, — заявил назавтра Пал Палыч, — спешил как мог, сам спартаковский болельщик, — все тут, в справке.

Прочитав справку, Михаил Васильевич Аверьянов вызвал к себе Митю Колычева:

— Твое мнение?

— Перебрал по вашей догадке всех начальников службы охраны всех крупных агентств «ночных бабочек». Если никого из них не выберем, перейду на мелкие.

— По внешнему виду, по образу жизни, по мелочам, кто больше всего подходит?

— Александр Хумек. Агентство так и называется «Ночные бабочки».

— Основания?

— Ну, во-первых, он внешне подходит под «портрет» Пал Палыча.

— Уже хорошо.

— Во-вторых, курит «Мальборо».

— Ну, у нас курят «Мальборо» миллионы. Хотя Минздрав и предупреждает.

— Я за ним понаблюдал, — он мусолит фильтр так же, как наш убийца.

— Это уже что-то.

— В-третьих...

В эту минуту в кабинет ворвался стажер Костя Вилков и торжествующе провозгласил:

— В-третьих, товарищи старшие товарищи, единственный из всех подозреваемых, имеющий дом или дачу поблизости, — это Александр Хумек из агентства специфических услуг «Ночные бабочки». У него тетка живет в деревне рядом со спартаковской базой. И у него кроме джипа «лендровер» есть еще и старый «москвичок». И опережая ваш вопрос, Михаил Bacильевич, я снял слепки с его машины, — она стоит возле дома тетки, и отдал только что Пал Палычу в лабораторию. Там у него такими экспертизами занимается, между прочим, столь прелестная молодая особа, что...

— Погоди ты про особу, эх, молодость, везде ему на первое особу подавай!

Аверьянов набрал номер лаборатории:

— Это Аверьянов. Можете что-нибудь сказать по сданному вам только что слепку? Понимаю, что только что сдали. Понимаю, что слепок некачественный, — тут Михаил Васильевич свирепо посмотрел на стажера. — Но дело, можно сказать, государственной важности. Да... Совпадает? Большое спасибо.

Аверьянов вытер потный лоб, устало обвел подчиненных глазами, в глубине которых читалось торжество.

— Ну, все. Ты, Митя, — к прокурору города за ордерами — на арест, обыск. Ты, Костя, — в лабораторию, не выходи от них, пока не дадут бумагу. Нам не словами, экспертизами надо этого шустрого Сашу Хумека поскорее поприжать.

— А чего теперь уж спешить? Дело ясное, — радостно рассмеялся Костя.

— Дело ясное, что дело темное, — остановил его радость Аверьянов.

— А надо поскорее позвонить, чтобы отменили санкцию? Чтобы спартаковцы могли выехать на матч?

— И это. И еще одно. Ну, возьмем мы сегодня Сашу Хумека? Это не фокус. Нам надо взять, кто эту операцию придумал, организовал. И выяснить у него, зачем это ему было нужно.

— Неужели такая хитроумная операция, четыре убитые проститутки — и все ради того, чтобы помешать спартаковцам выиграть Кубок?

— Скорее всего, в данном случае просто совпадение нескольких интересов. Экспертиза показала, что все девушки были больны: туберкулез, сифилис, гонорея... Возможно, фирма и так постаралась бы от них избавиться. Я даже допускаю, что первый случай — чистое совпадение, что убитая оказалась в окрестностях спартаковской спортивной базы. А потом некто, кто был заинтересован в компрометации «Спартака», в создании ситуации, когда он не смог бы выехать на матч и ему автоматически было бы защитано поражение, рассчитал, что может использовать этого упыря в своих целях.

— Михаил Васильевич, а они успеют?

— Кто они?

— Спартаковцы? Матч-то завтра.

— Мы главное успели. А теперь все пойдет быстро. Вылетят в срок. Билеты есть. Физические кондиции отличные. Психологически, конечно, это не могло не сказаться на команде, но...

— Но теперь они даже злее будут, — подытожил Костя Вилков.

— А ты еще здесь? — деланно удивился Аверьянов. — Марш в лабораторию. И помни, от твоей скорости зависит спортивный престиж России. Одна нога здесь, другая там.

Костя, вдвойне счастливый от того, что «Спартак» вне подозрений и что сейчас будет повод переговорить с новой лаборанткой, умчался.

— А ты, Митя, — заметил сурово Аверьянов Колычеву, — бросай курить. Видишь, как легко найти курящего преступника.

ГЛАВА 4

В ПОРЯДКЕ НАДЗОРА

— Ты бросай курить, Михал Николаич, — усмехнулся Кардашов, слушая кашель начальника одного из управлений ФСБ Кожеватова. — Знаешь сам, как легко найти преступника по окурку.

— Так то преступника, — наконец прокашлялся Кожеватов. — Это, во-первых, а во-вторых, мы давненько не встречались, я за это время курить бросить раза три пытался. И с третьей попытки удалось.

— А чего кашляешь?

— Так какого-то можжевелового духа ты там на камни подбросил, — нюхать его приятственно, а горло дерет.

— Да, парок у нас тут знатный. А ты не хотел в наш пансионат «Истра» ехать.

— Так не ради пару, поверил, что АТС-1 прослушивается, у нас тоже есть основания этот факт иметь в виду. Хотя ребята из ФАПСИ все проверяли по несколько раз — линии, колодцы... Может, все-таки жучков понаставили?

— У нас теперь есть новая аппаратура, — каждый день с утра все кабинеты, где обсуждаются оперативные вопросы, проверяем на прослушку. Нет, полагаю, все-таки международный криминал заплатил большие деньги, допускаю даже, что ради такого дела скооперировались и нашли возможность прослушивать АТС-1.

— Ну, мы-то тоже, как сам понимаешь, не лаптем щи хлебаем, — тоже исключаем «жучков» и «клопов» в своих кабинетах.

— А предателей? Исключаешь?

— От этого ни мы, ни вы не застрахованы. Ты давай к делу, не первый год знаем друг друга, доверяем.

— Добро. Тогда слушай меня внимательно.

— А может, в джакузи перейдем, тут уж больно парок крепкий?

— Зато здесь уж точно гарантия, что «жучка» нет. Итак, несколько лет назад, задолго до всей этой криминальной истории вокруг «Спартака», когда и речи не было, что когда-нибудь он начнет выступать в коммерческом турнире «ЕвроТОТО» и даже будет реально угрожать лучшим клубам Европы, случилась со «Спартаком» странная история.

Собственно, «Спартак» в этой истории был как бы с боку припеку. Он хорошо играл во внутреннем первенстве и наверняка выигрывал чемпионат России. И вдруг на рынки многих городов страны выбросили большие партии различных спортивных изделий — клюшек, вообще хоккейного обмундирования, баскетбольных мячей и кроссовок, футбольных мячей, бутсов, спортивной формы и прочее с эмблематикой «Спартака».

— Да сейчас многие команды, чтобы поддержать клуб материально, занимаются коммерцией.

— Да, и в самом факте не было ничего криминального. Но проверила эту продукцию вначале торговая инспекция, — оказалось очень далеко от ГОСТА, крайне низкое качество. Это в одной партии, в одном городе. Проверили уже с приглашением сотрудников милиции, с санкции прокуратуры все склады и торговые точки фирм, торгующих этим снаряжением. Все подтвердилось — продукция идет из одного источника, не соответствует ГОСТам. Проверили документы — дела ведет некий холдинг «Спартак». И даже среди учредителей — президент клуба «Спартак» П. Зрелов и «коч» «Спартака» футбольного О. Романцев. Но тут уж прокуратура повнимательнее вгрызлась в это дело — все подделка.

— Товар поддельный?

— И товар и документы. Подключили налоговую инспекцию, оказалось, и по их части преступлений вагон и маленькая тележка. Подключили Таможенный комитет, чтоб узнать, откуда ноги растут.

— И откуда ж они росли?

— Ноги были в одной соседней азиатской стране, там была создана целая сеть предприятий, производящих спортивное снаряжение, оборудование, одежду с эмблематикой «Спартака», как правило, нелегально или за взятки на таможне это все переправлялось в Россию и здесь продавалось с нарушением правил торговли.

— То есть?

— То есть налогов не платили, деньги конвертировали, перебрасывали в офшорные зоны, и там прибыль фирм оседала в банках. Всей операцией руководила прокуратура, но мы давали, естественно, поручения и МВД, налоговой инспекции и полиции, и вам. Все с нашими поручениями справлялись, что особенно приятно, учитывая, что в ходе расследования были вскрыты факты взяточничества, халатности, разгильдяйства в их конторе.

— А мы там в каком качестве задействованы?

— Во всех делах фальшивой фирмы «Спартак» участвовали и иностранцы, граждане некоей азиатской страны организовали производство и поставки в Россию низкокачественной продукции, а граждане двух европейских стран помогали в конвертации и переброске денег через отделения их банков в России в банки офшорных зон.

— Кто у нас этим делом занимался?

— Подполковник Феклистов Иван Сидорович.

— Так, помню. За срыв сроков выполнения вашего поручения ему было поставлено на вид. Помню, помню... Странная была история. В остальном очень квалифицированный специалист. Причем старательный, даже угодливый, не только в срок задание выполнит, но и спешит отчитаться как можно скорее. Карьерист. Но я-то считаю, что в хорошем плане все офицеры должны быть карьеристами. Ну, да я не о том. Помню. Да... А тут — задержки сроков. Это направление я тогда не курировал, но курирование кадрами было за мной. И помню, я даже вызывал его. Есть у меня такое правило — наказывают сотрудника или поощряют, я люблю с ним лично встретиться и пояснить — за что, чтоб не было обид, недоговоренности.

— И как же он тебе объяснил свою нерасторопность?

— Вначале пытался свалить все на объективные обстоятельства. А потом вдруг спрашивает: «А вы-то сами, товарищ генерал, за какую команду болеете?»

— А ты что ответил?

— Правду, естественно: как болел за «Динамо», так и болею.

— А он?

— Он и говорит: «Вот видите, вы, как и я, за „Динамо“ болеете, что ж мы с вами будем нашим постоянным соперникам подыгрывать?» Я ему говорю: «Ты соображаешь, что говоришь? Где суп, а где мухи? Одно дело, за кого болеть, другое — служба, да и мы ж с тобой, когда спартаковцы за сборную страны играют, тоже за них болеем. Как ты мог? Так ты, значит, потому и волынил с этим делом, что спартаковцам хотел насолить?»

— Повинился?

— Какое там. Упрямо так на своем стоял. Говорит: «Еще неизвестно, может, на этой низкопробной продукции и Клуб „Спартак“ наживался».

— Ну, это-то полная ерунда. Мы все проверили. Вообще «Спартак» — ни Клуб, ни команды, ни одна из коммерческих структур, официально сотрудничающих с Фондом «Спартак», не имели никакого отношения к этой банальной уголовщине.

— Так и я ему сказал. Ну, выволочку как дисциплинированный офицер принял, но в убеждении остался прежнем. Однако за волокиту получил замечание, а за дурость мышления у нас сразу не наказывают.

— А жаль... Это мы оба по преступникам знаем, — если не наказали за первое преступление, он обязательно на второе пойдет. Главное, как мы говорим, не суровость наказания, а его неотвратимость.

— Что на Феклистова имеешь?

— Имею, друже, имею. На этот раз дело, пожалуй, более серьезное и наказывать его придется суровее. Хотя, опять же, допускаю, и на этот раз им руководила не корысть или преступный умысел, а все та же глупость болельщика... Опять твой Феклистов попытался насолить «Спартаку».

— Давай подробности.

— Ты знаешь, что в ряде случаев мы даем поручения ФСБ, особенно если дела как-то связаны с иностранными фирмами, гражданами других стран.

Вот две недели назад, после матча «Спартака» на первенство России, после выхода со стадиона группа молодых людей, одетая в одежду со спартаковской эмблематикой, устроила драку с болельщиками команды противника. В ходе драки ряд молодых людей получили гематомы, перебитые носы, даже колото-резаные раны, не представляющие угрозы для жизни. И в суматохе был тяжело ранен сотрудник одной из зарубежных фирм, гражданин этой страны. Через два часа в больнице он от полученного ножевого ранения скончался.

— Случайность?

— Думаю, закономерность. Точнее, запланированная случайность. Слишком много странностей: опрошенные сотрудниками милиции (им мы тоже, возбудив уголовное дело, дали поручение по оперативно-розыскным мероприятиям) спартаковские болельщики предъявленных им молодых людей не знали. «Старшина» спартаковских фанов, который вообще лично и внешне знает почти всех своих подопечных, — тоже показал: «Они не наши».

— Интересно. Чьи же?

— А ты слушай. Еще одна деталь — обычно у спартаковских фанов эмблематика их — шапочки, шарфы, уж извини, давно приобретенные, старенькие и не всегда чистые.

— Что еще не имеет криминального оттенка.

— А вот тут ты не прав. В данном случае эта маленькая деталь вызвала естественный вопрос: почему у всех фанов в этот день все было старое, ношеное, грязненькое, а у тех, что инициировали драку и вначале частично, а потом, после быстрого опроса в отделении милиции и «поимки момента истины» дали признательные показания, все — oдeжoнкa, шарфы, шапочки, знамена были словно только что в магазине куплены. Тебе это ни о чем не говорит?

— Я бы задумался.

— Вот и наши коллеги в милиции задумались и попытались раскрутить это дело с пойманной точки. И точно — оказались парнишки не из фанов «Спартака».

— Значит, просто кто-то вновь пытался бросить тень на команду?

— Если бы одну тень. Выяснилось: их просто нанял некий мужик, дав задаток по полсотни долларов и пообещав дать еще столько же по окончании драки.

— Нашли мужика?

— Смеешься? Пока парнишек раскрутили, рванули к тому углу, где он обещал расплатиться, — а там уж давно пусто. Да я вообще сильно сомневаюсь, что он собирался отдавать должок.

— Да, типичная туфта. Но неужели заказ сделал представитель или болельщик другой команды?

— А вот тут второй интересный эпизод. Стали со слов парней создавать фоторобот. Получился вполне даже симпатичный человек лет пятидесяти, с седой бородой и в усах, в очках в крупной оправе, когда берет снимал, выяснилось, что у него курчавая седая шевелюра. Говорит с чуть заметной шепелявостью. Часто употребляет слово-паразит «скыть», то есть «так сказать».

— Ну и что эти все подробности дали?

— Нулевой результат.

— Почему?

— Потому что фоторобот, и «скыть», и шепелявость — все совпало с одним из администраторов команды «Спартак».

— Но зачем «Спартаку» было организовывать эту драку?

— Конечно, не за чем. Он этого, естественно, и не делал. Да ты и сам догадался: парик, имитация речи, накладные усы и борода...

— Как выяснили?

— Элементарно. Устроили, во-первых, очную ставку ребятишек-буянов и спартаковского администратора. Все подробности они за ним признали, но вот в целом как-то неуверенно шли на опознание. Мы ведь им привели и посадили (милиция на этом этапе дело вела, но присутствовал наш сотрудник) шестерых усатых, бородатых, пышношевелюрных, в беретах и дубленках. Как ты думаешь, на кого в первую очередь они показали и на кого в последнюю?

— Я думаю, на реального администратора показали в последнюю.

— Точно. Потому что все люди в париках и накладных усах-бороде чуть-чуть похожи друг на друга. А потом, когда, как говорится, победой «Спартака» закончилось и это состязание, один парнишка припомнил, что заметил странность в усах и бороде заказчика. Этот парнишка в драмкружке участвует при клубе «Машиностроитель», так он увидел характерную границу между накладными волосами и кожей, со сцены она не видна, а вблизи-то актеры ее замечают. Так что сняли мы обвинение со спартаковского администратора.

— А наш-то Феклистов при чем?

— А при том, что, как я уже говорил, в драке был ранен и умер в больнице гражданин иностранного государства. Дали мы поручение ФСБ. Там его списали на подполковника Феклистова. И такая вот странность: твой карьерист Феклистов, которому уже во сне виделась третья, полковничья звезда, стал дело тянуть, мытарить. Милиция со своей стороны, я так считаю, наше поручение выполнила. Все парни единогласно показали: драку по заказу устроили, но убивать никого не убивали, не полные же придурки. Когда им предъявили фотографию иностранца, ни один не вспомнил его.

— Ну, тут им большой веры нет...

— Не скажи. Обычные пацаны. Раскололись быстро, перепугались до смерти. И потом — мы к расследованию дела подключили нашего следователя, ты его знаешь, Михаила Васильевича Аверьянова из Мосгорпрокуратуры. У него бригада хорошая. А криминалист — просто классный. Пал Палыч зовут. И этот Пал Палыч, исследуя в лаборатории одежду иностранца, нашел следы крови, ему не принадлежащей.

— Так может...

— Не может, генерал. Конечно же Аверьянов распорядился сверить кровь всех пацанов-драчунов с полученной пробой. Ничего похожего.

— Мог ли сам заказчик нанести смертельное ранение в суматохе драки?

— Теоретически. Но никто его там близко не видел. Да и ни к чему ему было лишний раз светиться. Думаю, тут другое: кроме группы пацанов, был нанят и профессиональный киллер, который должен был убить кого-то из возвращавшихся с матча. Расчет был на громкий скандал вокруг «Спартака». Если заказчика могли бы в драке опознать пацаны, то киллера среди дравшихся мог никто из них и не заметить.

— Других участников драки — тех, кто пострадал от нанятых пацанов, — спросили?

— Конечно, я ж говорил — милиция сработала просто здорово, — нашли следок. Представь, как это было трудно. Адресов никто ведь на месте драки не оставил. Но нашли. Никто не заметил момент ранения иностранца. Даже те, кто, как говорили, когда им фотографию иностранца представили, были с ним в толпе рядом. Это понятно как раз, профессионал, в толпе заточкой снизу вверх, — никто не видел. Пока раненый опустился на землю, киллер уже смылся...

— А Феклистов?

— А Феклистову передали выделенное в отдельное производство дело об умышленном убийстве иностранного гражданина.

— Кстати, удалось ли выйти на след фальшивого спартаковского администратора?

— Удалось. Это уже Аверьянов с бригадой работал на основе данных, которые собрали во время оперативно-разыскных мероприятий ребята из милиции. Осмотрели они... десятки трупов, найденных в эти дни — тут и утопленники в Москва-реке, в прудах, и «подснежники», те бомжи, что вечером легли, а утром не проснулись, и умершие от огнестрельных ножевых ранений, «неочевидные убийства», и суициды. И...

— Нашли?

— Конечно. «Шестерки» умирают первыми. Нашли со странгуляционной бороздой на шее, якобы повесившимся в подъезде. Никто труп в доме, где его нашли, не опознал. По «пальчикам», слава Богу, через наше информационное управление выяснили — наш клиент: проходил пять лет назад за соучастие в убийстве. Вел машину, на которой ехали грабители и убийцы, так что срок получил небольшой, выпустили его за две недели до смерти.

— Интересно.

— А знаешь, что еще интереснее? То что оказался он бритым, лысым и ну никак внешне не похожим на того злополучного администратора. Однако когда лицо трупа загримировали и привели пацанов-драчунов на опознание, все дружно узнали в нем администратора «Спартака». Такие вот дела.

— Так, казалось бы, по вашей линии, по линии милиции все оперативно сработано. Что поручили Феклистову?

— Сняв версии, о которых я говорил, дали ему в производство дело об убийстве иностранного гражданина. Ты помнишь, я говорил — милиция сработала за сутки, мои ребята из горпрокуратуры — раскрутили за двое. И вот уже прошло две недели, никаких подвижек. Я хотел было поручить нашему Управлению по надзору за следствием и дознанием в ФСБ взять дело в порядке надзора, посмотреть — чего канитель разводится? Но глянул — имя знакомое. Феклистов. Думаю, поговорю с тобой без утечки. Может, кто его в ФСБ, из динамовских болельщиков, еще поддерживает?

— Да ты что? Исключено! А что не стал шуметь по этому делу, — спасибо. Мы и сами разберемся. Есть у нас своя, так сказать, контрразведка.

— Только не тяни с этим. Во-первых, и так вообще дел много, во-вторых — вокруг «Спартака», чем ближе он к реальной победе в Кубке «ЕвроТОТО», где ставки в миллионы долларов и где достаточно влиятельные люди, заинтересованные в проигрыше «Спартака», готовы на любое преступление, тем более внимательными нужно быть нам, — и в милиции, и в ФСБ, и в прокуратуре. Речь-то идет о престиже России. И кто там за кого болеет, не так важно. Все мы за Россию болеем. Вышел вперед «Спартак», надо ему помогать, а не мешать. За Феклистовым проследи, он может большой вред принести при такой жизненной философии.

— Завтра же запрошу его личное дело.

— Он ведь, насколько я знаю, потомственный чекист... Может, нужно и в прошлое заглянуть...

ГЛАВА 5

СЛЕДЫ КРОВИ ИЩИ НА НАРАХ

— Здравия желаю, товарищ генерал, разрешите?

— Входи, входи, Федор Павлович, садись, разговор будет короткий, но важный. Ты Феклистова Ивана Сидоровича знаешь?

— Конечно. Вместе «Вышку» кончали, потом в одном управлении лет десять отработали, его потом перевели, и меня. Он по-прежнему на следствии, а меня вы рекомендовали в Управление внутренней контрразведки.

— Что о нем можешь сказать?

— Ну, потомственный чекист...

— Это я и сам знаю. Вообще, личное дело мне не пересказывай, свое мнение выкладывай.

— Старателен, дисциплинирован, не пьет, не курит, женат всю жизнь на одной, ничего порочащего не замечено, к партиям и политическим движениям отношения не имеет, но известно, что сочувствует левым, ну, так это большинство наших...

— Ты подумай не о том, что у него со всеми общего, а что выделяет.

— Выделяет... Скрытен. Советоваться с кем-то или делиться не привык. Единственный человек, которого он уважает абсолютно, — его отец.

— Он разве жив?

— Жив. Он двадцатого, кажется, года рождения, значит, восемьдесят должно было исполниться.

— Где живет?

— Постоянно — на даче, в поселке старых большевиков «Микитки», это, кажется, по Ярославской дороге, часа два на машине, у меня там приятель живет, внук старого большевика.

— Так вроде бы по времени рождения Сидор Иванович Феклистов старым-то большевиком быть не должен... Может, тоже сын или внук?

— Нет. Он из крестьян Курской губернии, предки его политикой не занимались. А просто Иван Сидорович в 1945-1952 годах активно разоблачал «врагов народа», за что и получил «за выездом» дачку в кооперативе садовом «Микитки», — посадил, видимо, какого-то старого большевика, из тех, что не посадили в 30-е. И — в качестве поощрения получил дачу. Такое бывало.

— Понятно. Вот, значит, какое тебе будет задание. Весьма, как сам понимаешь, конфиденциальное. Берешь Феклистова в разработку. Собираешь на него самое подробное досье.

— На что обратить особое внимание?

— Он сейчас ведет следствие по одному делу об убийстве в драке иностранного гражданина. Да что-то у него не ладится. Поначалу пытался обвинить в убийстве спартаковских болельщиков. При этом проявил непрофессионализм. Потом, когда было доказано прокуратурой, что спартаковские фаны вообще к драке не имели отношения, попытался свалить вину за убийство на хулиганов, к «Спартаку» не имевших отношения. Ведет следственные действия с явными, подчеркиваю, с точки зрения прокуратуры, нарушениями. Сроки затягивает. Сейчас у него другая версия, будто покойный иностранец имел с Клубом «Спартак» какой-то совместный бизнес по компьютеризации спартаковских игровых команд, что якобы Клуб «Спартак» и фирма, в которой работал труп, тьфу ты, покойный, чего-то там в их бизнесе не поделили. Я, конечно, прокуратуру уважаю, может, и в самом деле есть кончик ниточки: потянешь, и очередное гнездо коррупции раскроешь... А может, друг мой, прокурорский генерал прав — дело тут нечисто.

— Ваши версии?

— Версии, ты сам мне будешь предлагать... Хотя, конечно, есть и у меня две... Первая — элементарная, вульгарная взятка.

— От кого?

— От оппонентов «Спартака» в играх...

— Так он у нас бессменный чемпион. За ним «Локо» идет... Им, если поднатужиться, и так можно выиграть у спартачков чемпионат, им не везет просто...

— Я не про этих оппонентов. А про тех, кто «Спартаку» противостоит в Кубке «ЕвроТОТО».

— Это уже серьезное подозрение. Это значит не взятка, а измена Родине.

— Ну, с формулировочками ты не спеши. Проверь, взвесь, только очень аккуратно...

— А вторая версия, товарищ генерал?

— Да и вторая тоже пока неубедительная... Ну, скажем, не мог ли Феклистов сознательно в ходе оперативно-следственных действий чинить козни «Спартаку», исходя из того, что просто не любит эту команду?

— Исключено. У Феклистова просто так ничего не происходит.

— Значит, первая версия?

— Нет, может быть и вторая. Только не мог он, скажем, болея за «Динамо», вести следствие в ущерб «Спартаку», вопреки экспертизам и логике следствия. Он достаточно целеустремленный, карьерный человек, понимает, чем рискует. Значит, если рискует, у него какие-то очень веские основания.

— Какие тут могут быть веские основания?

— Сейчас скажу. Как-то, еще когда мы вместе учились и зашел у нас разговор о футболе, он крайне негативно высказался и о спартаковцах-игроках, и о тренерах, и особенно — о начальнике команды Старостине, не помню уж, каком, их ведь много братьев.

— Четыре. Николай Старостин был начальником команды «Спартак», а Андрей, кажется, руководил Федерацией футбола, и остальные братья — тоже классные мастера. Я всегда болел за «Динамо», но Старостиных уважал, не поверю, что все динамовские болельщики должны не любить «Спартак».

— Нелюбовь разная бывает, товарищ генерал. У него что-то личное было в этом. Потом, спустя время, он как-то проговорился, что отец его участвовал в следственных действиях по делу братьев Старостиных, — это было, кажется, в 1942 году.

— Ну, он тогда совсем молодым был...

— И тем не менее. Может быть, участвовал в аресте, в дознании... Короче говоря, отца Феклистова в 1955-м за использование недозволенных методов следствия репрессировали...

— Это у него и в личном деле есть, помню. Но в свое время в КГБ сочли возможность дать сыну чекиста стать чекистом. У нас в 50-е годы много чекистов незаслуженно репрессировали. И не всех после реабилитировали. Но это уже политика... Ну, что ж... Тут есть с чем работать.

— Сроки?

— Самые сжатые. Не нравится мне эта история. Она может бросить тень на современных чекистов. А этого допустить нельзя. Действуй. Да, кстати, мой приятель, прокурорский генерал, советовал в ходе нашего внутреннего расследования встретиться с академиком Петром Семеновичем Зреловым — это президент Клуба «Спартак». Он не только футболом занимается, но и другими видами спорта, ветеранов поддерживает. Он что-то да подскажет. Может быть, след из дня сегодняшнего действительно ведет в 50-е....

Оказалось, что след вел в 40-е годы. Подполковник Ильин встретился с президентом холдинга «Диалог», занимающегося компьютерами, академиком Зреловым в его просторном кабинете, окна которого выходили на изумительной красоты собор...

Угощая крепким кофе, заваренным симпатичной секретаршей Раисой Ивановной, Зрелов в самом начале разговора с гордостью показал на храм.

— Фактически всю реставрацию на деньги холдинга «Диалог» провели. Мы вообще много благотворительной деятельностью занимаемся, — хорошие книги по русской истории, русскому искусству издаем, вернее, содействуем изданию. У государства до этого руки не доходят. Или взять спорт. Избрали меня президентом Клуба, конечно, пошла активная поддержка спорта, особенно игровых видов. Я, между прочим, и сам в молодости играл — и в баскет, и в хоккей, и в футбол. Ветеранам помогаем. Со многими из них я поддерживаю личную дружбу — со Старшиновым, Майоровым... Изумительные люди — интеллигентные, порядочные, надежные в дружбе...

— Вот как раз насчет порядочности я хотел вас расспросить...

— Да, мне Борис Михалыч Кардашов вкратце ситуацию обрисовал. Готов поделиться своими знаниями и размышлениями.

— Скажите, пожалуйста, правда, что в «деле братьев Старостиных» была одна непривычная для дел тех лет деталь...

— Какая же?

— Никто друг друга не закладывал. А Николай даже всю вину на себя брал...

— Так там смешные обвинения были — в пропаганде нравов буржуазного спорта. Команда «Спартак» все-таки хоть редко, но в матчах с иностранными командами участвовала. Ну и «пришили». На самом деле всем и тогда и сейчас ясно -тут чистое столкновение спортивных интересов...

— Не может быть!.. Неужели тогда соперничество «Спартака» и «Динамо» зашло так далеко, что динамовские болельщики, мои тогдашние коллеги, сшили белыми нитками «дело братьев Старостиных», чтобы ослабить «Спартак»?

— Болельщик болельщику рознь. Если страстный болельщик, сам в юности, кстати, хавбек, — это сам Лаврентий Палыч Берия, то все может быть.

— Значит, оттуда ниточка... Я, конечно, слышал, но не верил.

— Поднимите дело по реабилитации, это в Генпрокуратуре, посмотрите надзорное производство, да вы же из КГБ?

— Из ФСБ...

— Ну, извините, я в том смысле, что вы же там и само дело поднять можете... Вам сразу станет видно. Про ваш интерес к этому делу не спрашиваю. Меня Кардашов заверил, что это расследование в интересах истины и «Спартака». Так что готов всемерно помочь.

— Значит, Берия?

— Да, он ведь был почетным председателем общества «Динамо». А «Спартак» все чаще у «Динамо» выигрывал. Унижения Лаврентий Палыч потерпеть не мог.

— Кого еще тогда арестовали?

— Я уж всех и не знаю. Да вы с Галиной Федоровной Весновской, начальником Управления по реабилитации жертв политических репрессий в Генпрокуратуре поговорите, обаятельнейшая женщина, к тому же красавица.

— Прокурор — красавица?

— А что? Работа у них строгая. Но женщины в прокуратуре очень милые и обаятельные. А Весновская к тому же двухзвездный генерал и само обаяние.

Петр Семенович Зрелов оказался прав. Галина Федоровна приняла очень приветливо, улыбалась хотя и устало, но кокетливо, была и мила и внимательна.

К сожалению, в папке надзорного производства оказалось всего несколько страниц.

В папке каждого фигуранта «дела братьев Старостиных» было одно и то же: «Заключение в отношении такого-то, такого-то года рождения, тренера, спортсмена, массажиста и т.д. Арестован в таком-то месяце 1942 года как участник преступной группы, действовавшей...» и так далее.

Приговорен... И далее разные сроки заключения в лагере.

А в конце везде одна фраза: «Доказательств совершения инкриминируемых ему преступлений в деле не имеется».

В некоторых случаях была такая красноречивая запись: «Основанием к осуждению являлись агентурные данные. Обвинение не предъявлялось, свидетели не допрошены, сам он на единственном допросе категорически отрицал какую бы то ни было преступную деятельность».

Или еще короче: «Арестован... Осужден...» Никаких доказательств «вины» в «деле» нет.

— Ну, как вам? — спросила, печально улыбаясь, Весновская.

— Ужас! Я, естественно, знал о нарушениях социалистической законности в те годы... Но специально историей не занимался. Кошмар, стыдно за моих старших товарищей. С другой стороны, не знаю, кого больше судить: тех, кто отдавал приказы, или тех, кто их выполнял... Меня в этом деле интересует одна судьба, один, возможно, эпизод...

— Мне Михал Борисыч Кардашов звонил. Я готова вам всячески помочь. Только вы и сами видите — надзорное производство скупо на информацию для историка. Это вам придется у себя «дело братьев Старостиных» поднимать.

«Дело» состояло из внушительного количества томов.

Ильин удивился: обвинения составили несколько томов, а реабилитация выражена одной фразой: «Никаких доказательств вины в деле нет»...

Арестованы были братья Николай, Андрей, Александр и Петр. Кроме них мужья сестер — Петр Попов и Павел Тикстон, близкие друзья, спартаковцы Евгений Архангельский и Станислав Леут. Александра Старостина привезли на Лубянку чуть позднее остальных, — он служил в армии в чине майора, потребовалось время на «доставку».

Ильин листал и листал пыльные тома, состоявшие из порыжелых от времени листков низкокачественной бумаги, на которой бледным шрифтом (почему-то, как правило, на фиолетовой машинной ленте) были отпечатаны документы доставки, дознания, следствия, осуждения...

Вчитался наугад в одну из страниц допроса:

"— Старостин Николай Петрович?

— Да.

— Вы знаете, почему здесь находитесь?

— Не знаю.

— Как вы думаете об этом?

— Не могу себе представить.

— И все-таки?

— Не знаю.

— И все-таки?

— Я не могу понять главное — причину ареста. Считаю, тут какое-то недоразумение.

— Разве вы не знаете, что сюда по недоразумению никто не попадает?

— Но ведь бывают же исключения?

— Вы путаете: для врагов народа бывают не исключения, а исключительная мера..."

Ильин искал в материалах «дела» фамилию Феклистова. Встретил начальника следственного отдела полковника Есаулова, следователей, их имена фиксировались в протоколах допросов. Имя Сидора Ивановича Феклистова пока в «деле» не встречалось. Чаще всего встречалось имя следователя Россыпинского... Ильин наморщил лоб... Кается, после смерти Сталина, когда был репрессирован Феклистов, был и приговорен к «высшей мере» за фабрикацию ложных политических дел следователь Россыпинский. Но почему-то в архиве дела об осуждении следователей он не нашел. И, решив заняться поиском его позднее, углубился опять в изучение «дела братьев Старостиных».

На всякий случай поднял материалы тюремной больницы на Лубянке. Встретил там имя Николая Старостина. Диагноз — фурункулез, нарушения вестибулярного аппарата, недосыпание. Бессонница? Вспомнил рассказы старых чекистов, что в 20-50-е годы была такая практика: не давать спать заключенным, чтобы начинали «сотрудничать со следствием». Так что, скорее всего, жаловался тюремному лекарю Николай Старостин не на бессонницу, а как раз наоборот — на изматывающую практику допросов и содержания в камере, когда следователи и контролеры просто не давали спать.

В допросах, желтых страницах их протоколов все чаще мелькают требования следователей: «Подпишите добровольное признание».

Следователь: «Не упорствуйте». Старостин: «Упорство в игре — фамильная черта футболистов Старостиных».

Старостиных обвиняют еще и в «связях» с арестованным секретарем ЦК комсомола Косаревым, уже расстрелянным к тому времени...

Следователь: «Какие задания вы получали от врага народа Косарева?»

Старостин: «Обыгрывать басков, выиграть первенство Союза, побеждать на международных соревнованиях».

Следователь: «Не прикидывайтесь простачком, речь идет о политических заданиях. Разве не давал он вам задание с братьями осуществить теракт против членов Политбюро и лично товарища Сталина во время парада на Красной площади в 1937 году?»

— Бред какой-то, — вытер пот со лба Ильин. — Ну и хренотой занимались наши старшие товарищи!

Следователи менялись, фамилия Феклистова не появлялась. Со страниц допросов нельзя было понять, применяли ли против Николая Старостина недозволенные методы следствия...

Далее в «деле» возник какой-то вагон с мануфактурой, который якобы братья Старостины похитили во время эвакуации первых месяцев войны. На протяжении целого тома было видно, как им пытались привязать обвинение в мародерстве, что в условиях военного времени вело однозначно к расстрелу. Логикой следствия все это объяснить было невозможно.

— Неужели их специально топили по приказу Берии, — подумал Ильин...

Он листал допросы штатных сотрудников городского совета общества «Спартак». Видно было, что все на допросах дрожали от страха. Но обвинений против своего бывшего руководителя не поддержали. А «шили» Старостину во втором томе «дела» уже пропаганду буржуазного спорта. Не расстрельная статья, но под лагерь вполне годилась.

Два года, судя по документам, просидел Николай Старостин во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке. Было видно из материалов «дела», что обвинение рассыпается. Но и признать его невиновным НКВД не могло.

Среди следователей, ведших допросы Старостина, наиболее свирепым выглядел начальник управления генерал-лейтенант Федоров, самым вежливым — Есаулов. Фамилии Феклистова по-прежнему не было.

Проанализировав все тома «дела», Ильин пришел к следующим выводам: к Александру и Николаю «недозволенных методов следствия» не применялось. Андрея особенно мучили бессонницей, круче, чем Николая, у него перед отправкой в лагерь зафиксированы серьезные нарушения вестибулярного аппарата, отмечено, что он «не мог самостоятельно передвигаться».

И только когда Ильин добрался до тома следствия по делу Петра Старостина, он встретил фамилию и Сидора Ивановича Феклистова. Проверил, обобщая итог своих изысканий, справку врача перед отправкой в лагерь, — «затрудненное дыхание, гематомы на ребрах, на спине как результат падения с нар...»

Это уже была ниточка. И он отправился в дачный поселок старых большевиков «Микитки», где по причудливой параболе судьбы на разных концах дачного кооператива жили два человека, связанные одной судьбой, — бывший сотрудник Московского городского совета спортивного общества «Спартак» Владимир Михайлович Реутов и бывший сотрудник НКВД СССР-МВД СССР-КГБ СССР Сидор Иванович Феклистов.

Первый визит — к Реутову.

— Владимир Михайлович, помните время следствия по делу Петра Старостина? Вы были арестованы на три месяца позднее и на три месяца раньше его были направлены в лагерь. Никаких следов оговора с вашей стороны Старостина я в материалах дела не встретил, так что воспоминание для вас, может быть, не такое уж неприятное...

— Неприятнее некуда, — печально затряс головой старый грузный человек в клетчатой серо-черной толстой ковбойке, сидевший напротив Ильина в инвалидном кресле. — Мне во время следствия повредили позвоночник. Я тогда отмучился болями и вроде ожил. Но на лесоповале застудил его и далее мытарился по санчастям разных лагпунктов, пока не попал в инвалидный барак, откуда меня и реабилитировали уже на носилках.

— А с Петром Старостиным удавалось увидеться?

— В лагерях не встречались. А во внутренней тюрьме на Лубянке... Там, знаете ли, молодой человек, в коридоре случайно нельзя встретиться, за этим контролеры внимательно следили. В одной камере «подельников» не держали. Были два перекрестных допроса, две очные ставки. Виделись.

— Как он выглядел?

— Плохо. Под глазами синяки, лицо отекшее, и все время задыхался. Наверное, легкие отбили. Я потом в Москве с ним встречался, чудный, светлый был человек. На такого руку поднять — надо быть последней сволочью. Вы уж извините, что я так про вашу организацию.

— Я уже из другой организации. Но вы про Петра...

— А что Петр? У него после возвращения в Москву тоже прошлое боком вышло, — у него туберкулезными кавернами были поражены оба легких. Конечно — следы побоев.

— Вас при нем или его при вас когда-нибудь били?

— Нет, этого не было. Может, перестраховывались — без свидетелей. Но его точно били, про себя я уже говорил.

— Как думаете, его один раз били?

— Нет, все следствие. С первых же допросов. Это я точно знаю. Я на пересылке был с одним спартаковским болельщиком, который тоже по какому-то пустяку на лесоповал ехал, так он с Петром в одной камере сидел первый месяц на Лубянке. Говорил, — после первых же допросов Петра в камеру волокли и бросали на пол, как куль. Сволочь большая у него следователь был.

— Фамилию следователя не помните?

— Как не помнить? Один раз, когда он нам очную ставку делал, он приказал Петра увести в камеру и, как мы остались вдвоем, набросился на меня. Ударил по лицу, а когда я, ослабленный заточением, упал, прыгнул мне на спину, сапожками хромовыми... Может, он, паскуда, и довел меня в итоге до инвалидной коляски. Помню его фамилию — Феклистов. Рослый такой мужчина, в теле, и ужасной свирепости, — брови кустистые нахмурит и в крик...

Сидор Иванович Феклистов (о чем, как оказалось, Реутов, одна из его жертв, даже не подозревал, а Ильин ему об этом говорить почему-то не стал) проживал в сорока минутах ходьбы от домика Реутова, на другом конце разросшегося дачно-кооперативного поселка старых большевиков «Микитки». И был он уже не такой рослый и бровастый, как запомнился одной из его жертв, а стар, немощен, сед как лунь. Единственное, что у него сохранилось от молодых лет, когда ему поручили — юному лейтенанту, дело врага народа Петра Старостина, — так это свирепость.

— Дa, я вел дело Петра Старостина, — охотно согласился на беседу с молодым «товарищем из органов». А что к этому делу возвращаться? Дело было нами расследовано, вина их, в том числе Петра, доказана. В материалах дела, если вы его читали, есть и признательные показания братьев Старостиных. В чем вопрос?

— Вы по-прежнему убеждены, что они были врагами народа?

— Конечно. По нынешним временам, конечно, и куда более вредоносные враги народа свободно расхаживают не только по улицам, но и по Кремлю. А по тому времени — кто враг, должен был отсидеть. И точка.

— Скажите, пожалуйста, применяли ли вы к Петру Старостину или кому-либо другому из своих «подопечных» незаконные методы следствия?

— Незаконные — нет. Как нам разрешили еще в 30-годы, — меня, между прочим, тогда еще и в органах не было, я в 1941 году туда был призван...

— В армии не служили, на фронте не были?

— Я был нужнее на своем участке борьбы...

— Извините, я вас перебил...

— А вы все, молодые, нетерпеливые, все торопитесь. Так и к концу жизни придете раньше срока. Я вот не спешил, вот и дожил до восьмидесяти...

— Ну как же не спешили? Я читал материалы «дела» Петра Старостина. Очень даже вы спешили поскорее «дело» закончить и отчитаться.

— А потому как дело было во время войны, особо дисциплина была строгая. А я всегда был дисциплинированным человеком. Так вот, если думаете, что своими вопросами можете меня, старика, сбить с мысли, то ошибаетесь. Я вам начал докладывать о том, что в конце тридцатых товарищ Ежов, а затем негласно и товарищ Берия очень даже поощряли применение к особо упорствующим заключенным методы силового воздействия.

— То есть вы били Петра Старостина?

— Бил. И об этом честно докладывал на комиссии, потом на следствии, когда меня незаконно обвинили и направили в лагерь. Я применял меры! Я не просто бил заключенных, как бьют хулиганы для собственного удовольствия. Вам, молодым, это не понять. Время было такое. Я применял меры. И добивался продвижения следствия. Ведь были же признательные показания во всех делах, которые я расследовал. Как же можно меня в чем-то обвинять...

Старший Феклистов распетушился, раскраснелся. Ильин побоялся, что у 80-летнего ветерана НКВД поднимется давление, схватит сердце. Но нет, старичок шевелил седыми, уже изрядно поредевшими бровями, по-прежнему, как и в 1942 году стоявшими кустом, и возмущался:

— Нам приказывали, мы выполняли!

— Внутренне сопротивляясь приказу?

— Конечно нет! Я никогда, даже внутренне, не сопротивлялся приказам и не был против линии партии или указаний руководства органов.

— Скажите, и вашему сыну вы завещали эти принципы?

— Конечно. С детских лет я внушал ему это. Слава Богу, он в меня. Так что есть еще в Советском Союзе...

— Советского Союза, к сожалению, больше нет, — заметил Ильин.

Но Феклистов его уже не слышал:

— ...настоящие молодые люди, которые...

Тут он потерял все-таки мысль и с удивлением уставился на Ильина, словно вспоминая, кто это такой сидит перед ним и чего ему надо.

— А, вы про братьев Старостиных спрашивали? — вдруг снова поймал он нить разговора.

— Да... Вы ведь вели следствие по «делу» Петра, — напомнил Ильин.

— Да помню я, помню, о чем мы с вами говорили, — раздраженно прошамкал Сидор Иванович. Да... Это были злостные враги народа. И вот представьте себе: я, честный солдат партии, верный соратник Дзержинского...

— Ну. Это уже перебор, Сидор Иваныч, во времена Феликса Эдмундовича вы под стол, извиняюсь, пешком ходили...

— Я имею в виду, верный последователь... И вот пострадал, фактически по их вине.

— Свою вину не признаете?

— Нет, конечно! Более того, Старостиных я так и не простил. Они как были враги, так и остались. И вообще весь «Спартак» — враг. И Романцев враг. Тихонов...

— Тихонов уже в Израиле...

— А, вот видите, оказался скрытым евреем! И все они такие, только и смотрят, как бы своей стране навредить.

— Да чем же? Они выигрывают международные матчи, приносят славу нашей стране. Я лично за «Динамо» болею. Но в международных матчах, как и многие мои коллеги, — и за «Спартак» тоже. Это ж престиж нашей Родины.

— Враги, все враги, и «Спартак» — главный враг. Я так и сына с детства воспитал, никогда не верь человеку, если он болеет за «Спартак».

Все было ясно. На том и расстались.

На следующее утро Ильин вызвал к себе в отдел подполковника Ивана Сидоровича Феклистова. И откровенно, на правах старого сокурсника с ним поговорил. Феклистов отделался выговором за волокиту. Дело об убийстве иностранного гражданина после матча с участием московского «Спартака» было закончено в течение недели, материалами следствия было доказано, что убийство совершил некий профессиональный киллер, который в тот же вечер в свою очередь был убит. Используя наработки Мосгорпрокуратуры, это удалось установить, сравнив анализы крови трупа с составом крови с одежды убитого, хранящейся в прокуратуре. Дело закрыли.

ГЛАВА 6

«КАК СЛЫШИТЕ, ПРИЕМ! ПРОВЕРКА СВЯЗИ...»

Чем ближе становился финал Кубка «ЕвроТОТО», тем жестче отдавали приказы два главных соперника — Иса Назимов и барон де Понсе.

— Мне мало того досье на людей Исы, которое вы мне добыли, мне нужна информация о том, что предпринимают российские силовики против меня? Речь сегодня идет не о традиционном моем бизнесе, речь о Кубке. Я должен знать все! — визгливо выкрикивал Барончик в лицо полковнику Зайцеву.

— Барончик просто обнаглел. Он не остановится ни перед чем, чтобы только помешать «Спартаку» пробиться в финал. Ваша задача — знать все, что делается в стане барона де Понсе. Но этого мало. Вы должны знать обо всех контроперациях полковника Патрикеева и старшего советника юстиции Тимура Маева. Мы в остальное время — непримиримые враги. Но тут наши интересы сходятся, используйте это. Вы должны знать о принимаемых решениях в прокуратуре в день принятия решения, — тихо, но жестко выговаривал Иса Назимов полковнику Звереву.

— В экстремальной ситуации человек проявляет себя либо героем, либо дерьмом, — заметил полковник Егор Патрикеев своему младшему коллеге, старшему советнику юстиции Тимуру Маеву. — Будь готов к тому, что чем ближе финал Кубка «ЕвроТОТО», тем больше дерьма полезет и из Барончика и из Исы. Но на данном этапе, по причудливой параболе судьбы, вор в законе в российские времена и легальный крупный французский предприниматель, сегодня Иса Назимов наш союзник. Используй это.

— Разработать план дезинформации?

— И это тоже. Но главное — обеспечь ситуацию, при которой была бы исключена утечка информации из всех структур, как-то связанных с безопасностью «Спартака»...

— Егор Федорович?

— Я.

— Самохин Родион Яковлевич, мы с вами знакомы, нас Александр Алексеевич Симонов познакомил на освящении храма Христа Спасителя.

— Помню. Чем могу помочь?

— Да ничем, собственно. Никаких просьб. Я предполагаю, что к вам знакомые все больше с просьбочками обращаются — посодействовать в изменении меры пресечения друзьям и родственникам, на худой конец, взять дело на контроль в Генпрокуратуру, затребовать в порядке надзора, в крайнем разе, посоветовать хорошего адвоката, знающего входы и выходы.

— Вы неплохо разбираетесь в специфике моей работы.

— Так вот, Егор Федорович, мне от вас ничего не нужно.

— Рад слышать. Тогда желаю здравствовать.

— Э нет, уважаемый профессор. Мне ничего не нужно. Но, полагаю, вам будет кое-что нужно от меня.

— Странно вопрос ставите, любезнейший. Мне от вас тоже ничего не нужно.

— Верно, вопрос поставил некорректно. Скажу прямо: есть у меня для вас подарок. От которого вы никак отказаться не сможете. Одновременно имеющий конкретную высокую цену и бесценный. Но подарок совершенно бескорыстный.

— Конкретизируйте.

— Мы тогда, в храме, говорили с вами в паузе между церковными процедурами, о русской иконописи, об иконах, посвященных Святому Георгию Победоносцу, припоминаете?

— Помню. И что же?

— Да вот попала в мою коллекцию одна иконка — «Георгий» в окладе. Век семнадцатый. Впечатление богатое. Но по деньгам не очень ценная. Я-то по глупости своей купил, не столько ради живописи, сколько ради оклада, — золото и бриллианты. А показал специалисту, говорит, позолота и стразы...

— Вполне возможная вещь.

— Но живопись, эксперт утверждает, очень хорошая. Строгановская школа.

— А!.. Люблю иконы этой школы.

— Boт я и подумал: подарю-ка я эту вещицу профессору Патрикееву, заметьте, не полковнику, а профессору, без всякой задней мысли.

— Да у меня дома большая коллекция «Георгиев».

— А вы на работе поставьте, иконка небольшая, на книжной полке умещается. А вы мне говорили, что даже в коллекции иконы лучше не на стенку вешать, а ставить. Так положено.

— Говорил, говорил... Соблазнительно. Не люблю, честно говоря, так просто подарки принимать.

— А вы отдаритесь. Я вам иконку, вы мне — вашу новую книгу «От иконы до картины», с автографом.

— И вам действительно ничего от меня по службе не нужно?

— Истинный крест! Обязуюсь никогда в жизни ни с какими просьбами по линии прокуратуры не обращаться.

— Ладно. Считайте, что договорились. Приезжайте ко мне на работу, на Большую Дмитровку, 15-а, из проходной позвоните, я выйду, обменяемся...

— Можно ли завтра с утра?

— Только до 9:45. А то у меня в десять координационное совещание.

— Буду.

Егор узнал этого важного амбициозного господина, с которым познакомился с полгода назад в храме Христа Спасителя. Поулыбались вежливо, обменялись подарками, упакованными в пакеты, и господин важно направился к своему «лендроверу».

После совещания Егор внимательно осмотрел икону. Действительно, очень качественная (слово это не любил, но изредка употреблял) позолота, отличные стразы. Если бы не был сам специалистом, по первому взгляду голландской огранки бриллианты. «Строгановская школа», самое начало XVIII века. Георгий великолепно написан. Все бы хорошо, но...

Вспомнил Егор хитрованское выражение лица дарителя, и засомневался. Позвонил Митрофанову в Управление новых технологий. Попросил проверить иконку.

После совещания Митрофанов и заявился на чашку чаю с кейсом. То есть отдельно, кейс конечно же отдельно. Попили чаю, сел Митрофанов за чайный гостевой столик, разложил инструменты, снял оклад.

— Ничего. Все чисто.

— Аппаратура ничего не показывает? Может, за стразами есть «клопик»?

— Приборы молчат. А стразы снимать — тут работы на день.

— Перестрахуемся. Иконка мне нравится. Да и человека проявить нужно: мало ли судьба с ним сведет или нужно будет «слив информации» организовать — вот и канал.

Через день Митрофанов принес икону обратно.

— Ты был прав, Егор Федорович. Вот за этим большим стразом внизу — тончайшая амальгама, а под ней плоский «клопик» нового поколения. Спасибо показал. Возьмем на вооружение знание о существовании таких совершенно плоских «жучков». Я его оставлю у себя?

— Конечно, икону только верни.

— Бери, носи на здоровье, теперь она безопасная.

Судя по сведениям, которые приходили из Парижа от сотрудников, внедренных в группировки «русской мафии», утечки информации из Москвы, однако, продолжались.

Встречу с полковником ФСБ, отвечающим за безопасность информационного поля всей операции, Тимур Маев назначил в Лефортово. Им освободили камеру. Камеру проверили аппаратурой на предмет отключения постоянно действовавшей прослушки. Сели на опущенный «самолет» — нары, в дневное время принайтованные к стене. Посмотрели друг другу в глаза. Было доверие.

— Иван Николаевич, то, о чем мы с вами говорили три дня назад, по нашим данным, стало известно в Париже в тот же день.

— Не может быть. Мы встречались в месте, проверенном на предмет прослушки.

— Значит, дело в нас самих. Не помните, как мы были одеты?

— Помню. Оба в мундирах.

— У меня предложение. Разберем-ка пуговицы на наших мундирах.

— Это еще зачем? Да и как обратно к машине идти без пуговиц?

— Ничего страшного, в рубахах дойдем, не замерзнем, зато вопрос снимем.

— Может, вернемся на работу, отдадим мундиры, раз есть сомнение, в лабораторию.

— Не стоит. Лишняя утечка. Я и ножи перочинные захватил. Начнем.

У полковника ФСБ плоский «клоп» прятался под третьей по счету разбора пуговице мундира. У Тимура Маева такой же нашелся в маленькой пуговице на рукаве.

Было проведено расследование: оказалось, что хозяйственникам ФСБ и Генпрокуратуры вместо Тверской фабрики свои услуги на более льготных условиях предложила фабрика индпошива «Фасон» из Павловской Слободы. Проверили такую инициативную фабрику, оказалось, в пуговицы мундиров старших офицеров, имевших отношение к расследованию преступлений «русской мафии» за рубежом, впаивались «клопы» нового поколения. В пуговицы мундиров и шинелей. На фабрике изъяли пять «клопов». И после проверки всех мундиров и шинелей, пошитых в Павловской Слободе, выявили еще два десятка. Пуговицами занимались на фабрике пять человек. Того, кто вживлял «клопов», выявили сразу. Но цепочка оказалась недлинной, — он указал на заказчика в Москве, а тот, видно, вовремя предупрежденный, пропал. Дело пока что закрыли, но бдительность усилили.

Генпрокуратура дала поручение ФАПСИ: проверить все каналы АТС-1, на которую падало основное подозрение Патрикеева. После двух недель кропотливого труда нашли три «подключки» — в «колодце связи» во дворе дома, где размешался музей любимого народом художника Шилова.

В подвале Дома Пашкова — на территории Российской государственной библиотеки. Дом был «долгостроем ремонта», и в подвале никто давно не появлялся. От бомжей подвал был надежно изолирован сваренными металлическими дверями. Но подвал снаружи вдруг «зафонил» на новой аппаратуре, и было решено двери «разварить». И не зря. Там была самая большая «подключка» к кабелям АТС-1.

— Егор Федорович, хотите порадую? — спросил Тимур Маев по телефону.

— Давай, а то день какой-то нескладный, больше пока что неприятностей.

— Помните, вы жаловались, что новое здание Генпрокуратуры никак не сдадут, вы не можете все свои службы в одном месте собрать?

— Было дело. Там, говорят, «колодец связи» наши специалисты никак не принимали.

— Точно. И правильно делали. Обнаружили наши «соседи», «фапсишники», в нашем колодце элегантную «подключку»: теперь скоро все съедемся. Может, даже на одном этаже будем сидеть, чаи распивать.

— Чаи распивать пока что некогда. Ты вот что, возьми на заметку: кто-то скупает в Москве пейджеры, сломанные сотовые. В том числе сломанные и краденые. Свяжись с ФСБ, поработай в «связке».

Через неделю Тимур доложил:

— Интересная картина выявилась. Нагрянули мы в центральное бюро этой фирмы. Нашли легко — по объявлениям в газетах. Разговорили сотрудников, перекрыли связь. Послали наших людей во все районные бюро, адреса которых были в компьютере центрального бюро фирмы.

— И что? Пo какой больше линии — по нашей или ФСБ?

— А всем интересно. Под эгидой фонда «Азия — Европа» Техническое бюро информатизации занималось тем, что, во-первых, привлекало классных специалистов из «оборонки» -инженеров, техников, научных сотрудников. Первый слой — элементарный — действительно за очень хорошую зарплату ремонтировали и обновляли пейджеры и сотовые, спутниковые «трубки». Но размах какой!..

— Какой?

— Две с половиной тысячи сотрудников с высшим техническим образованием.

— Что по нашей части?

— Шел целенаправленный сбор информации — снятие ее с пейджеров, прослушка сотовых. «Фапсишники» среди многих других ключевых слов, на которые срабатывала запись, нашли и такие: «Спартак», «Романцев», «футбол», «Зрелов» и, извиняюсь, «Патрикеев»...

— А чего извиняться? Я готов к этому. Хорошо, что осиное гнездо прикрыли. А следочки от основателя фирмы куда ведут?

— Следочки потеряны, увы.

— Почему?

— Видимо, если бы глава фирмы дал признательные показания, а он бы их точно дал, мы и вышли бы на зарубежные источники. Но умер босс.

— Когда?

— За минуту до того, как ребята из ФСБ проникли в центральную контору.

— Совпадение?

— Не верю я в такие совпадения. Потому сразу же вызвал экспертов. И не только медиков. Констатировали инфаркт миокарда. Секретарь сказала, что, когда снизу позвонили охранники и сообщили, что в контору идут фээсбэшники, он схватил свой красный сотовый, позвонил, сказал одну фразу и умер.

— Что за фраза?

— Суть не во фразе. А в том, что он сразу умер. Мы тщательно обследовали эту красную трубку. Секретарша утверждает, он по этому сотовому никогда не говорил. Он у него лежал на столе, и им было запрещено кому-либо пользоваться. На вопрос секретаря, зачем тогда эта трубка, босс якобы отвечал, что для связи с начальством.

— Модель устранения?

— Точно. Он мог позвонить по этой трубке один раз — в случае крайней опасности. И позвонил. Произнеся одну фразу, он своим дыханием спровоцировал выброс невидимого, без вкуса и запаха, газа. Следов никаких.

— Почему тогда полагаешь, что был газ?

— Во-первых, механики нашли крохотное гнездо, как полагают химики и биологи, для зернышка, которое при дыхании могло среагировать газом. Во-вторых, очень сложный многоходовой биологический анализ и трубки и крови босса показал наличие и в ней и в нем мельчайших частиц некоего препарата, когда-то разработанного...

— Для спецвойск Франции? Его использовали и в Иностранном легионе?

— Да, как вы догадались?

— Работа такая. Значит, смерть. И следы потеряны?

— Зато перекрыли канал утечки информации по «теме» за рубеж. А уж ФСБ довольно — выше крыши.

— Чему так радуются?

— Выяснилось, что, во-первых, при приеме на работу наших ИТРовцев очень основательно расспрашивали о прежнем месте службы якобы для выяснения пределов компетентности. Во-вторых, каждую неделю для новых сотрудников, а таковыми были все, — устраивались семинары, которые проводили специалисты из Франции и США под эгидой программы фонда «Европа — Азия» в поддержку компьютеризации научных сотрудников и ИТР России.

— Так дело-то вроде бы хорошее...

— Но семинары были построены так, чтобы выкачать максимум информации о ведущихся, проводившихся ранее научно-технических разработках. Плюс к тому формулировались задачи, при решении которых, народ-то был талантливый, рождалось немало «ноу-хау». Все результаты опросов, контрольных семинаров оставались в фирме. Так что, с точки зрения ФСБ, — удача.

— Ладно. Эта удача — сегодня уже вчерашний день. Теперь твоей группе такая будет задача: в Москве, думаю шире — в России, есть еще немало не вскрытых нами нелегалов Исы Назимова и Барончика.

— А наша агентура разве не всех выявила?

— Не всех. А тех, что выявила, возьмешь в особо тщательную разработку.

— В чем проблема?

— В том, что люди Исы начнут устранять людей Барончика и наоборот.

ГЛАВА 7

СПРУТ УХОДИТ ОТ ПОГОНИ

Получив приказ от полковника Зайцева, сержант Поль Верду прежде всего «перелистал» страницы своего досье киллеров и чистильщиков, данные на которых оказались в распоряжении противника, на своем ноутбуке. Еще раз всмотрелся в знакомые лица, перечитал сведения о профессиональных достоинствах каждого.

На видеокартах многих из них уже стояла отметка — "Х", что значило, что в ходе акции данный исполнитель уничтожен.

— Конечно, боссу виднее, но в этой борьбе против «Спартака» мы уже потеряли большую часть нашей агентуры и исполнителей, теперь я сам буду вынужден уничтожить остальных.

Большинство из «шестерок» Поль сам брал на работу, знал ранее — по службе в Иностранном легионе, по работе в криминальных группировках Марселя и Лиона. Перейдя на службу в систему Барончика, Поль взял с собой многих из тех, с кем вместе ходил в бой или «на дело».

Теперь он своими руками должен всех уничтожить.

Впрочем... Пусть уничтожат друг друга. А он уж займется оставшимися.

Что у нас в ближайших планах? Матч «Спартака» с «Манчестер юнайтед».

Матч должен был состояться вчера. Но вчера... Его агент Клод угнал самолет со спартаковскими болельщиками, направлявшийся из Москвы в Манчестер. Заставил пилотов посадить лайнер далеко на севере Великобритании, под Эдинбургом. Во время штурма самолета полицией чистильщик Поля убил Клода. Так что утечки информации не будет. Теперь нужно устранить чистильщика. И сделать это аккуратно. Ему только что сообщили, что Международное бюро по контролю за играми Кубка «ЕвроТОТО» приняло беспрецедентное решение: перенести матч «Спартак» — Манчестер" на стадион Эдинбурга. Болельщики «Спартака» уже там, из Манчестера направлен специальный самолет с числом болельщиков, не превышающим количество спартаковских фанов. Чувствуется чье-то вмешательство. Похоже, играть начинают нефтедоллары Исы Назимова. Ну, да мы еще посмотрим...

Поль набрал на клавиатуре ноутбука знак ликвидации сотрудника — "Х" и поставил его на карту и киллера Клода, и чистильщика Жанны.

Впрочем, Жанна была еще жива. Но срок ее жизни был напрямую связан с временем окончания матча по футболу на Кубок «ЕвроТОТО».

Жанну он завербовал год назад. Красавица, умница, ей бы еще работать и работать. Поймали ее на пустяке. Ее муж, Борис Никулин, в прошлом офицер КГБ, а ныне преуспевающий технолог, врезался на своей машине в навороченный шестисотый «мерседес». Никулина поставили на счетчик, денег таких у преуспевающего технолога не было. Часы тикали. Поль в это время был в Москве — проверял свою агентуру, кое-что чистил. Случайно узнал об инциденте. Ему собрали сведения о паре. Он встретился с Жанной и спросил ее:

— Вы очень любите своего мужа?

— Дa, — спокойно сказала Жанна. — Иначе на хрена бы я с ним стала жить?

Поль немного удивился логике русских женщин и разъяснил Жанне, что Бориса утром убьют. И не помогут даже связи в правоохранительных органах.

— Выход? — трезво спросила Жанна, презрительно глядя на Поля и попыхивая сигаретой.

— Вы будете иногда выполнять мои задания.

— Я согласна.

— Вот вам 50 тысяч долларов. Это в счет ремонта «мерса» и как бы ваш задаток. За каждое выполненное поручение будете получать столько же.

— Круто. За что же так хорошо платят? Предупреждаю, я Борису никогда не изменяла.

— И не придется, — усмехнувшись и вновь подивившись психологии русских женщин, заверил Поль. — Столько платят за убийство.

— Ну, это проще, — Жанна загасила в пепельнице сигарету. — Только я не умею владеть ножом и пистолетом, так сказать, не рыцарь я плаща и кинжала.

— И не надо, — успокоил Поль. — Вы будете работать с помощью своей красоты, обаяния и... ловкости рук... Вы, я слышал, прекрасная хозяйка — кулинарка, швея, вышивальщица. Словом, руки у вас ловкие.

— Надеюсь, — хладнокровно усмехнулась Жанна.

— И характер крепкий.

— Вы полагаете? Я с этим согласна. Только Борису не говорите об этом...

Жанна уже в Эдинбурге. Ее задача — сегодня утром встретиться с чистильщиком, убившим киллера после посадки самолета со спартаковскими фанами, а днем, перед матчем, — на приеме, устроенном мэрией Эдинбурга, поменять бокалы. Либо нападающему «Спартака» Егору Титову, либо новому полузащитнику турку Ахмеду Забар-оглы. По мнению босса, они в данном конкретном матче представляли наибольшую опасность для «Манчестер юнайтед».

...Без багажа, лишь с кейсом в руке и дамской сумкой на плече, Жанна вышла из вагона поезда на центральном вокзале Уэйверли-стейшн. Жанна была дама образованная и знала, что вокзал назван в честь одного из героев Вальтера Скотта. Поднявшись по одноименной лестнице, вышла на главную улицу города — Принсес-стрит и сразу оказалась в центре столицы Шотландии.

Город был удивительно хорош. Он лежал на холмистых грядах, тянулся почти параллельно друг другу. Чepeз долины были переброшены красивые улицы-виадуки.

Прямая как стрела Принсес-стрит делила город на две части. К югу улица Принцев нависала над Старым городом, сползающим с гребня скалистой гряды. Над ним высился строгий Эдинбургский замок.

К северу шли новые кварталы.

Однако ни прекрасная архитектура Принсес-стрит, ни фешенебельные магазины, ни роскошные рестораны не волновали Жанну, работа есть работа. А работа ее ждала в примыкавшем к центральной улице Восточном саду.

Там, у памятника Вальтеру Скотту — затейливого архитектурного сооружения в готическом стиле, под которым помещена статуя писателя, y нее было назначено свидание.

Во-первых, чисто деловое. Во-вторых, с женщиной. Борис мог спать спокойно.

Потому что чистильщиком, убравшим в сутолоке взятия полицией самолета уже не нужного «террориста», была женщина.

Они с интересом взглянули друг на друга. Жанна была брюнеткой с прекрасной фигурой, про которую можно было сказать: чем ее больше, тем лучше.

Ее визави была типичной англичанкой — белокурой, костистой, с выцветшими глазами и чуть выступающими вперед зубами.

Так что взгляд Жанны был с сожалением, взгляд ее собеседницы — с легкой завистью. Впрочем, собеседницей англичанку можно было назвать с большой долей условности. Они успели обменяться всего несколькими фразами.

— Босс доволен работой, — сказала Жанна. При этом из уверенной фразы можно было сделать заключение, что с боссом она чуть ли не на короткой ноге, тогда как она имела контакты только с Полем, и то в основном не прямые, по телефону или через электронную почту.

Рукой в перчатке она передала англичанке толстенькую пачку фунтов стерлингов. Та сняла перчатку с одной руки, перелистнула корешки купюр в пачке.

— Странно, что-то слишком много.

— За хорошую работу в приличных домах и платят хорошо.

— Вы не англичанка? У вас какой-то твердый акцент.

— Пусть вас не волнует эта частность. Долго беседовать нам не придется. Кстати, у вас помада на нижней губе каким-то бугром... Не простуда?

— Где? — удивилась англичанка и пальцем руки, свободной от перчатки, провела несколько раз по губе, растирая помаду.

— Теперь хорошо? — спросила англичанка, и вдруг глаза ее стали еще бесцветнее, потом закатились и закрылись, она конвульсивно дернула жилистой шеей и свесила голову к подбородку.

— Теперь совсем хорошо, — хладнокровно заметила Жанна, щупая пальцами шею покойной. Сомнений не оставалось. И это задание выполнено.

Рукой в перчатке она взяла пачку поддельных фунтов, бросила их в стоявшую рядом со скамейкой урну, предварительно облив бензином из старой, вышедшей из моды зажигалки, а потом, не гася ее, и саму зажигалку бросила в урну. Оглянулась. В этот час в Восточном саду Эдинбурга не было ни души. Ждать, когда пачка прогорит до конца, не было смысла, главное — времени. Ей пора было на встречу со спартаковцами в мэрию.

Впрочем, когда она сделала один звонок по сотовому, пришла «вводная», — встречу назначили в старинном здании Эдинбургского университета, — приглашены представители спортивной, научной, культурной общественности. Оказалось, что это была инициатива президента Клуба поклонников московского «Спартака» академика Петра Зрелова, почетного доктора Эдинбургского университета.

Но Жанну было трудно вывести из себя. Из Восточного сада — другое дело. Выйдя снова — но уже в другом месте — на Принсес-стрит, она взяла машину и быстро доехала до пересечения Южного моста и Чаймберс-стрит, где малопривлекательные дома второй половины XIX века уступают место монументальному, занимающему целый квартал старому главному зданию университета.

— У нас его называют «Старый Колледж», — пояснила какая-то старая элегантная дама, заметив, что Жанна любуется старинным зданием.

— Не знаете, случайно, где здесь будет проходить встреча с русскими футболистами?

— О, про футбол нужно спросить моего мужа, он страстный болельщик.

— А где ваш муж?

— Дома, естественно, у телевизора. Сегодня ведь матч...

Вот уж действительно, «лучшие гиды — англичане». Или точнее — шотландцы.

Ладно, сами справимся.

Логично решив ориентироваться на фасад, а главный — Южный фасад был обращен к Южному мосту, Жанна вошла в просторный внутренний двор, поднялась по лестнице на террасу, опоясывающую здание на уровне первого этажа, храбро распахнула двери и оказалась в огромном холле, уже наполненном народом. Предъявив пригласительный билет, она быстро сориентировалась в заполненном нарядно одетыми и оживленно беседующими людьми помещении. Видимо, немного она все же опоздала. Встреча должна быть короткой. Прямо отсюда футболисты под охраной отправятся на стадион. Так что времени у нее было совсем немного. Егора Титова она легко узнала, — муж Борис был поклонником таланта этого мастера, и хотя болел за «Динамо» (все-таки бывший офицер КГБ, по традиции), но Титова выделял из всех. Она машинально взяла со стола бокал с каким-то напитком, а сама все пробиралась и пробиралась в толпе к Титову.

Кейс она сдала при входе, сумочка же не мешала движению. Когда до группы российских футболистов оставалось всего несколько шагов, она коснулась рукой в перчатке краев бокала.

Оставалось выполнить запланированную и отрепетированную операцию. Но тут она заметила, что в ее бокале какой-то светлый напиток, а в бокале Егора — темный. Фокус не срабатывал. Нужно было переориентироваться. Она лихорадочно стала осматривать группу спортсменов, пытаясь узнать «вторую кандидатуру на вынос» — Ахмеда Забар-оглы.

Его не было...

И только обернувшись, она вдруг увидела его совсем рядом, чуть сзади и слева. Удача сама шла в руки.

Более того, в бокале Ахмеда был напиток того же цвета, что и в ее бокале.

Жанна сделала шаг в сторону, подвернула ногу и наверняка упала бы, если бы ловкий турок не подхватил ее. Причем, скорее всего, как опытный спортсмен сделал это инстинктивно, машинально. Но ему пришлось не только поддержать чуть было не рухнувшую на него незнакомую даму, эффектную брюнетку в его вкусе, но и удержать ее бокал. При этом он, отмечая очаровательную фигуру дамы, не заметил, как они обменялись в этом случайном объятии бокалами.

— С вами все в порядке? — спросил он на плохом английском.

— Все о'кей, — заверила его Жанна на чуть более хорошем английском, — и весело отхлебнула глоток из бокала.

— За моего спасителя?

— За красоту, которая вдохновляет на подвиги, — ответил Ахмед.

...Плохо ему стало уже в автобусе.

Ребята попытались шутить на тему «несвежей водки», но спиртного на приеме не пил никто. Романцев остановил автобус-"мерседес" и вызвал из следовавшего позади второго автобуса доктора команды. Но доктор уже мог лишь констатировать смерть.

— По первому взгляду — инфаркт миокарда. Но я же всех осматривал, всем кардиограммы, анализы крови делал. Все парни были в отличной форме. Ничего не понимаю.

Однако место и время встречи отменить было уже нельзя. Вызванная по рации машина «скорой помощи» повезла тело молодого турка в местный госпиталь, а новенький «мерседес»-автобус помчал команду «Спартак» на стадион, — к победе или поражению. Ничьей быть не могло. Настроение в команде было отвратительное.

— Вместо Ахмеда будет играть Булатов, — решил Романцев.

Нужно было менять комбинации, наигранные с Ахмедом Забар-оглы.

Раши Бакир плакал, закрыв лицо руками.

— И все-таки мы выиграем! — упрямо сказал Романцев в раздевалке. — Помните, что говорил Андрей Петрович Старостин?

— Все проиграно кроме чести...

— Спартак умирает, но не сдается...

До начала матча оставалось десять минут.

В это время Жанна Мамедова, уверенная в том, что самое трудное уже позади, ехала в такси по Принсес-стрит в сторону вокзала Уэйверли-стейшн.

Поль ехал за нею следом на такси.

Рене ждал ее на вокзале.

Поль должен был зачистить территорию после акции.

Рене считал своим долгом уничтожить еще одного киллера из системы Барончика. К тому времени благодаря двум попавшим в его руки досье он располагал исчерпывающей информацией обо всех агентах Поля.

Как, впрочем, и Поль имел досье на всех агентов Рене, то есть Исы. Что же касается Жанны, то она и знать не знала обо всех переживаниях руководителей спецслужб двух русских мафиози. Ей было обещано, что акция в Эдинбурге, в случае успеха, будет последней. Ни к ней, ни к ее любимому Борису никаких претензий не будет.

Из Эдинбурга поезд вышел по расписанию. Жанна стояла в коридоре вагона, любовалась окрестностями шотландской столицы.

Когда поезд нырнул в тоннель, Жанна зашла в купе.

В ту же секунду в коридоре раздались два выстрела.

Когда поезд вышел из тоннеля, кондуктор с удивлением обнаружил в разных концах вагона двух молодых людей. Оба стреляли в Жанну. Один по заданию Поля, другой — по приказу Рене. И благополучно убили друг друга.

Жанна об этом так и не узнала. Трупы вынесли на следующей станции, — стараясь не привлекать внимания пассажиров. Судя по документам, оба оказались русскими. Инцидент посчитали разборкой между двумя кланами «русской мафии». Что, как ни странно, оказалось недалеко от истины. В отличие от утверждения одного из шотландских полицейских, расследовавших инцидент:

— Это такое правило у русских. Называется «русская рулетка». Кому повезет.

А повезло Жанне. Она так и читала всю дорогу до Лондона книгу Егора Патрикеева «От иконы до картины» и думала о том, что вот в Соловках устроили аэродром. И можно будет наконец-то слетать туда с Боряшкой, посмотреть знаменитый монастырь, об иконах которого так заманчиво писал незнакомый ей автор — Егор Патрикеев. Дело в том, что Жанна не переносила качки и потому морем ранее в Соловки попасть не могла.

А летать самолетом ей даже нравилось. Но приказ был ехать поездом. А не выполнить приказ Поля она не могла. Она его страшно боялась.

И не напрасно. Узнав о неудаче его чистильщика, Поль решил сам устранить Жанну, но его отвлекли другие дела. А там уж стало и не до нее. Так что поездка на Соловки с мужем становилась вполне реальной.

О неудаче в поезде Поль узнал в самолете, летевшем из Эдинбурга в Лондон. Там же он узнал о смерти чистильщика по кличке Мари. Настоящее ее имя было Линда Хермсдорф. Ему не было ее жаль, хотя она была хорошим работником. Жанна выполнила свое задание. Это было нормально. Ненормально было то, что сама Жанна ускользнула.

Поль был взбешен. Одна надежда — Романцев не успеет перестроить командные связи и задания игрокам на игру в результате гибели Ахмеда Забар-оглы и выиграть у сильной команды «Манчестер юнайтед» ему будет очень и очень трудно. Но даже если «Спартак» опять выиграет, остаются еще три матча до финала. Поль должен, срочно высвободив руки, — уничтожить старых киллеров и чистильщиков, чтобы по ним враги не вышли на него и босса, и набрать новых.

— Спокойно, спокойно, старина, — уговаривал он сам себя. — Бой еще не проигран. Нужно просто набрать новую команду и ускорить темп.

— Вы, наверное, футболист? — спросила сидевшая рядом пожилая леди.

— Почему вы так решили? — грубовато ответил Поль.

— Вы сами с собой разговариваете вслух и говорите о каком-то темпе, о команде...

— Извините, да, я тренер.

— Тогда почему вы летите не из Лондона в Эдинбург, а из Эдинбурга в Лондон? Ведь футбольный матч «Спартак» — «Манчестер юнайтед» — так кажется, привлекает внимание всей Европы.

— О, я не футбольный тренер. Я тренирую... э... — юных волейболистов.

— Неудивительно, у вас такой рост. Вы, наверное, были в юности хорошим, как это говорится, забивалой?

— О, да! С этим проблем не было.

— Но если вы волейболист, вас, наверное, не заинтересует, что только что «Спартак» забил нашим первый гол? — Дама сняла с ушей наушники и радостно улыбнулась: — Знаете, у моего мужа теперь неделю будет отвратительное настроение, и он, скорее всего, уедет ловить форель, так что я болею за «Спартак».

— А я за «Манчестер юнайтед», — криво улыбнулся Поль. — Но думаю, что еще не все потеряно...

Конечно, матч еще продолжался, а Поль привык встречать трудности по мере их появления. «Спартак» мог подождать. Ждать не мог Жорж. По сотовому Поль принял приказ. «Без звукового сигнала пойдет информация на пейджер. Читай, принимай меры».

Он включил пейджер. Пошла строка: «Скотланд ярд» получил информацию из ФБР, а те со спутника — они сумели прочитать номер у машины, стоявшей в Сан-Тропезе неподалеку от виллы. На след Жоржа уже вышла французская жандармерия. Прими меры". Вот Жорж ждать не мог.

С борта самолета Поль распорядился послать Жоржу золотую зажигалку в подарок: зажигалка распыляла яд при зажигании. Токсин был из арсенала ЦРУ и имел инкубационный период 8-12 часов. Это в случае, если Жорж выкурит одну сигарету.

Прилетев в Лондон, Верду позвонил по спутниковому телефону чистильщику в Марсель. Спросил, как здоровье Жоржа.

— Лучше, чем когда-нибудь, Жорж два дня назад наконец-то бросил курить.

Но нет худа без добра, раньше, чем Поль успел придумать, как ликвидировать слишком много знавшего «хакера» Жоржа, раньше, чем, благодаря помощи ФБР и Интерпола на него вышли французские жандармы, на Жоржа, похоже, вышли люди Рене.

Когда Поль вернулся в Лондон, ему доложили, что при неясных обстоятельствах убиты 16 его агентов. В том числе и Жорж.

Это было хорошо. И это было плохо. Плохо, что убрал его людей кто-то другой. Значит могут выйти и на него. Сезон охоты открыт. Скорее всего, и дан приказ очистить поле к финальному матчу. Ну, что ж... Он тоже готов к драке.

— Как идет работа по устранению тех парней, кто у нас в досье по структуре Исы Назимова? — спросил его на следующий день полковник Зайцев.

— Уничтожено восемь человек, — ответил Поль.

— А наши потери шестнадцать? — проявил информированность полковник.

— На этой неделе закончим, — заверил Поль.

— Пора заканчивать с группировкой сержанта Поля, — пробасил в трубку спутникового телефона полковник Зверев.

— Пока идем с опережением, — заверил его Рене.

— Будь сам поосторожнее. Война выходит на улицы. Возьми спецмашину.

Совет пришелся вовремя. В тот же день автомобиль Рене «Chevrolet Suburban» был обстрелян на Елисейских полях из пистолетов чуть ли не в упор. Но кузов бронелимузина выдержал. Однако спустя два часа, когда он направлялся на свою базу в Фонтенбло, лимузин вновь обстреляли, уже из автоматов АК. Обычные бронеавтомобили при степени защиты В-6, «пакетные джипы» типа «КИА» или «Хонда» не потянули бы из-за слабой мускулатуры. «Chevrolet Suburban» выдержал АК, но не выдержал гранатомета, из которого по нему выстрелили в упор в Венсенском лесу.

Умирая, он с грустью подумал, что сам же воспротивился из-за дороговизны оснастить автомобиль бронезащитой степени В-7...

Узнав о смерти Рене, полковник Зверев был взбешен. Рене был отличным начальником силовой структуры и хорошим организатором, а при необходимости, и профессиональным исполнителем акции. Зверев знал, по чьему приказу был убит Рене. Да Поль и без того был приговорен. Речь шла о времени.

— Нужно срочно встретиться, — позвонил Зверев по прямому спутниковому телефону сержанту Полю.

— Нельзя ли завтра? — лениво протянул Поль, узнав голос Зверева.

— Время не ждет.

— У вас не ждет. У меня ждет. Я смотрю матч из Эдинбурга. Там «Спартаку» в ответ на мяч Маркао на пятой минуте встречи англичане ответили двумя мячами. Вы не смотрите трансляцию матча?

— Нет! Нет времени.

— Напрасно. Прекрасный матч. Кажется, спартаковцам игру не спасти. Англичане в ударе. На шестнадцатой минуте отличный гол метров с двадцати в ворота Филимонова забил Тедди Шерингхэм, а во втором тайме на шестой минуте двенадцатиметровый забил Эрик Невланд. Конечно, пенальти был спорный... Но... Комиссар матча пока протеста не подал. Спартаковцы, конечно, протестуют. Только кого это волнует. В следующий тур Кубка выходит «Манчестер юнайтед».

— Я вижу, у вас отличное настроение?

— Еще бы.

— Тем более стоит встретиться. Может быть, я вам его еще улучшу...

— Считайте, что заинтриговали. Где и когда?

— Немедленно, пока матч не закончился, это очень важно. В районе «Дефанс» одна из штаб-квартир «ЕвроТОТО», знаете офис на двенадцатом этаже?

— Конечно. Не там ли мы встречались с вами год назад, когда мой босс стал президентом Клуба «ЕвроТОТО», а ваш — первым вице-президентом?

— Это там. Поспешите.

Встретились в холле. По просьбе Зверева, охрану оставили в холле, поднялись этажом выше, на 13-й этаж.

— Цифра не смущает? — спросил Зверев.

— Нет, я не суеверен.

— А между прочим, полузащитник «Спартака» турок Ахмед Забар-оглы умер в день своего рождения в далеком от Стамбула Эдинбурге. Причем перед матчем спортсменов консультировал известный астролог Сергей Гаврилович Шувалов и сказал, что сегодняшний день крайне неблагоприятен для двух русских футболистов — Ахмеда Забар-оглы и Егора Титова. Один из них уже мертв. Ну, да не будем о грустном, — быстро говорил Зверев, подводя массивного Поля к двери балкона.

— Не боитесь высоты? Я хотел бы поговорить конфиденциально. А стены везде в «клопах»...

Поль окинул крепкую, но на голову его ниже, фигуру Зверева и уверенно шагнул на балкон, опоясывающий высотное здание на уровне 13-го этажа.

— Сюда обычно вход закрыт, — в то же время задумавшись, заметил Поль.

— Для нас с вами, настоящих профессионалов, все двери открыты.

— Курите?

— Бросил.

— Глоток виски?

— С кем угодно, кроме вас. Отравите еще.

— Ну, это вы зря. Отравления по вашей части.

— Льстите. Так о чем вы хотели со мной поговорить?

— Это вы со мной хотели поговорить.

— Ах да, месье Поль. Вы любите рыбу?

— Вы предлагаете мне поужинать в рыбном ресторанчике на втором этаже?

— Избави Бог. Никогда не решусь с вами ужинать. Либо мороженое взорвется, либо рыба будет отравлена мышьяком. Шучу. Вы знаете такую рыбку — мечехвост?

— А почему я должен быть с нею знаком?

— Не знаете. У нее замечательная иммунная система. Кстати, самки гораздо крупнее самцов и сами их «трахают».

— Извините, полковник, но я придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации, так что без намеков, — все более наглел, чувствуя скорую победу, сержант Поль.

— Да я не о том. Если бы я даже был «голубым», выбрал бы себе «дамочку» постройнее и более безопасную. Я о другом. Провели как-то ученые тест, в капельку крови меченосца опустили другие клетки. Так вот, — все погибли.

— Не пойму, к чему вы все эти рыбные подробности рассказываете.

— А к тому, что наша система сильнее вашей. И если любую клетку вашей системы опустить в капельку крови человека нашей системы, она погибнет. Понятно? Мы в любом случае выиграем. Неужели вы действительно думаете, что слабый и изнеженный, трусливый и закомплексованный Барончик сможет совладать с беспощадным Исой Назимовым?

— А Барончику и не нужно быть таким же крутым, как Иса. Для крутизны у него есть я.

— Были вы. Но вас, извините, месье Поль, больше нет.

Сказав это, Зверев чуть подтолкнул Поля. Заранее подпиленная решетка вместе с фрагментом ограды балюстрады рухнула с высоты 13-го этажа вниз, на каменную мостовую. Вслед за нею и грузное тело Поля отправилось вниз. Он упал неудачно — на две оставленные детишками доски на колесиках. Как это у них называется, отставший от современных развлечений тинэйджеров Зверев не знал, но видел, как тело Поля упало на две такие доски и покатилось вниз по крутому спуску «Дефанса».

«Что ни делается, все к лучшему. Удачно, что тело найдут в стороне», — подумал полковник.

Он набрал номер телефона своего координатора в офисе Исы Назимова.

— Какой счет в Эдинбурге?

— Только что Алекс Нотман чуть было не забил Филимонову третий мяч.

— Ну и? «Чуть было» не считается.

— А как бывает в футболе, — невозмутимо продолжал координатор программ, — если ты не забиваешь, забивают тебе. Снесли Егора Титова в штрафной площади «Манчестер юнайтед». Причем настолько красноречивое нарушение: Дэвид Мэй хватал Егора за рубашку, а Ронни Ионсен бил в падении по ногам, что судья, похоже, ничего не смог сделать.

— И?

— А что "и"? Когда Егор Титов промахивался с пенальти? Счет уже 2:1.

— Ну, значит, еще поиграем. Мне тут не до телевизора. Я перезвоню, узнаю счет позже.

Внизу ждала своя охрана, но там же была и охрана Поля. Конечно, он сейчас даст своим команду «огонь на поражение». Но те тоже профессионалы, так что лучше не рисковать.

— Клод? Это я. Как ведет себя «команда» Поля?

— Нормально. Сидят в креслах в холле и держат нас на мушке. А мы — их.

— Я уйду другим путем. Обо мне не беспокойся, отвлеките как-нибудь команду сержанта и уничтожьте их. После чего уходите по второму варианту — не на машинах, а вниз, к железнодорожным путям, и на дрезине. Ясно?

— Жаль машины.

— Другие купим, а жизнь одна. В машинах, как я учил, ничего личного?

— Как можно. Все взято в центре города перед операцией. «Пальчиков» нет.

— Ну, тогда «фойер»!

Пока отвлеченная Клодом, заявившим, что переговоры закончены и пора встречать своих «старших» у лифтов, охрана Поля направлялась через холл к лифтовым дверям, охрана Зверева, поймав момент, когда между ними и командой Поля не оказалось посторонних людей, открыла пальбу. После нескольких секунд шквального огня в живых в команде Поля не осталось никого.

А Зверев тем временем раскрыл кейс, протерев его на всякий случай замшей, вынул из него размером с кейс вялую подушку, нажал на вентиль экстренной подачи сжатого воздуха и бросил вниз с балкона.

Падая с высоты 13-го этажа, брошенная им подушка с каждой секундой полета увеличивалась в размерах так быстро, что когда она упала на мостовую, превратилась в огромную, 10 на 10 метров воздушную подушку.

«Не по возрасту мне эти игры», — печально подумал Зверев, прыгая с высоты 13-го этажа.

Как ни странно, лететь было не страшно и даже приятно. В Париже вот уже несколько дней держалась прелестная осенняя погода, не было ветра, а дождь если и шел, то под утро. «То есть время для полета выбрано как нельзя удачно», — пошутил Зверев, иронизируя над собой. Впрочем, времени для шуток и самоиронии было немного. Главное — какой счет в Эдинбурге.

— Конечно, Рей Ван Дер Гоу и Ник Гулкин — отличные игроки... Но вряд ли они закроют брешь в обороне «Манчестер юнайтед», которая образовалась после ухода в 1999 году великого вратаря Питера Шмейхеля. Он, может быть, и взял бы мяч, пробитый с 11-метровой отметки Егором Титовым. Да... Непросто сегодня спартаковцам... Один из лучших кубковых футбольных коллективов Европы! 10 раз они выигрывали Кубок Англии, выигрывали Кубок чемпионов в 1968 и 1999 годах, Кубок Кубков в 1991 году. Настоящая кубковая команда. Выиграть, пусть и не на своем поле в Манчестере, но у себя в Англии, при счете 2:1 в свою пользу они вряд ли кому-нибудь дадут.

Он поджег шнур подушки, и она выгорела в течение минуты, почти без пламени. Приборную часть, с баллончиком со сжатым воздухом, он сунул в карман куртки еще теплую.

— Вряд ли кому-нибудь дадут, — повторил он, оглядываясь. — Кроме «Спартака».

Со стороны главного входа в здание послышались сирены полицейских машин.

«Пора уходить», — подумал он, спускаясь с крутой насыпи к железной дороге, проходившей у подножия холма Дефанс, на котором раскинулся «город будущего» — комплекс красавцев зданий современной архитектуры.

Человек с дрезиной уже ждал его.

«Ускользнул», — подумал Зверев, направляясь от железной дороги к месту, где его ждала машина с водителем и охранником.

К сожалению, какие-то вещи приходится делать самому. Никому не передашь. Поль, собственно, ни к кому, кроме него, и не пошел бы навстречу.

Ах, как он был самоуверен. Действительно, весы качались. Какой счет в Эдинбурге?

Он достал из салонного бара бутылку коньяка, налил в серебряный стаканчик, выпил, не почувствовав от усталости и волнений последних минут ни вкуса, ни запаха, но приятная теплота сразу же разлилась по жилочкам.

Почему-то возникло ощущение, что все будет хорошо. Он включил радиоприемник, настроил его на спортивную программу, работавшую в режиме «нон стоп». Не может быть, чтобы этот канал французского радио манкировал столь важным матчем на Кубок «ЕвроТОТО».

Тем временем Романцев ломал голову, как взломать мощную оборону «Манчестер юнайтед». Ему вспомнился рассказ Н.П. Старостина про матч «Спартака» с тбилисским «Динамо». Нужно, чтобы Егор Титов, как спартаковский бомбардир тех лет Глазков, не оттягивался в оборону даже в самые критические минуты, а оставался на острие атаки, в центре поля.

Романцев заявил замену. Причем судья как нарочно долго «не видел» его просьбы о замене. Наконец замену разрешили. Вместо Баранова на поле вышел немного травмированный Парфенов, которого Романцев хотел пожалеть в этом матче, но матч шел к концу, а мы проигрывали со счетом 1:2. Парфенов передал пожелание Романцева Титову.

Начался очередной «навал» «Манчестер юнайтед». Джон Куртис точно отдал мяч Терри Куку, тот Джонатану Гринингу, вся команда рванулась к воротам «Спартака» в яростном стремлении увеличить счет и тем гарантировать выход в следующий круг Кубка «ЕвроТОТО».

Однако атака захлебнулась, провалившись в цепкий защитный мешок спартаковцев. Щеголев каким-то чудом забрал мяч в подкате у Грининга, не дал его отобрать набежавшему Терри Куку и ловко переправил его Парфенову, а тот сделал изумительный по красоте дальний пас через свою половину поля Егору Титову. Тот словно ждал эту передачу, мгновенно обработал мяч и рванулся к воротам «Манчестер юнайтед». Он не стал ждать, когда подоспеет подмога. Дорога к воротам на мгновение оказалась открытой. Он сделал рывок, преследуемый по пятам провалившейся защитой, нанес удар издалека, почти без обработки и без остановки, с ходу, из штрафной площади, и, говоря словами того же Николая Старостина, «мяч, словно крупная щука, забился в сетке у дальней штанги ворот».

— Счет в Эдинбурге на эту минуту в матче на Кубок «ЕвроТОТО» между московским «Спартаком» и английской командой «Манчестер юнайтед», сравнялся. 2:2.

Полковник Зверев чуть было не поцеловал радио, вмонтированное в спинку переднего кресла.

Тем временем англичане, вместо того чтобы разобраться в ситуации, со свойственным им нетерпением и уверенностью в победе сразу кинулись отыгрываться.

Редко бывает, чтобы такая классная команда попалась дважды в одном матче на один и тот же трюк.

И снова эпизод повторился с точностью до копии. Филимонов взял трудный мяч, пробитый Оле Гуннаром Сольскяйером в правый нижний угол ворот, руками выбросил мяч Парфенову, тот, развернувшись на 180 градусов, переправил почти без обработки мяч по огромной параболе застывшему в центре поля Егору Титову, тот вновь набрал скорость, ринулся в штрафную площадку, его хватали за футболку, за трусы, бросались в ноги, метя в травмированную щиколотку. Но остановить Егора в этом матче было просто невозможно. Счет стал 3:2. А до конца игры — три минуты 45 секунд. «Спартак», поймав свою игру, матч англичанам уже не отдал. В Англии был траур. В России был всенародный праздник.

А в Париже «фифти-фифти». Иса ликовал. Барончик неистовствовал. И полковник Зверев почему-то вспомнил, как на рыбном рынке в «чреве Парижа» сбежал из корзины рыбника огромный спрут — вначале он вытянул из корзины одно щупальце, потом второе, потом как студень перевалился из корзины наружу и свалился вниз. Его потом так и не нашли...

Пока что счет устраивал Зверева. «Спартак» выиграл. И он не проиграл.

ГЛАВА 8

ПАРИЖСКИЕ РОКИРОВКИ

Барон де Понсе был жестоким человеком со множеством слабостей. Но жесток он был по отношении к другим. Себе же он оставлял приятные слабости. Одной из таких слабостей были ювелирные изделия фирмы Фаберже. То есть он вообще любил драгоценности, драгоценные камни хорошей огранки, живопись, особенно «обнаженную натуру» европейских мастеров. Но все это было страстью. Яйца Фаберже были слабостью.

В ту минуту, когда ему позвонил полковник Зайцев, он как раз рассматривал такое яйцо. Оно было создано выходцем из Петрозаводска, петербургским мастером Михаилом Перхиным из мастерской Фаберже, в 1900 году.

— Прекрасная работа по золоту... Изумительные эмали — прозрачная зелено-фиолетовая, опаловая белая и светло-серая, непрозрачная сиреневая... Крупные чистой воды бриллианты... Рубины... Отличный жемчуг... И часы в центре яйца ходят до сих пор с точностью современных швейцарских, — перечислял сам себе достоинства яйца барон де Понсе. — Вот эти два бриллианта особенно звучны по цвету — в основании подставки яйца-часов в резной золоченой крышке.

— Прелестно, прелестно, — барон погладил кончиком мизинца красный хохол у кукушки, выскакивающей из навершия яйца в момент боя часов. Впрочем, это только так называются эти яйца: «пасхальные яйца с Кукушкой», а на самом деле наверху-то — обыкновенный петух. Правда, с рубиновым гребнем. Красота...

— Разрешите? — спросил с порога полковник Зверев. Он как всегда был элегантно одет, чисто выбрит, благоухал отличным мужским одеколоном и был точен, как эти самые часы.

— Садитесь, не глядя на своего начальника силовой структуры, бросил барон. — Вы знаете, эту вещицу я приобрел через год после того, как появился в Париже. Спустил на нее все, что заработал за год. Это сейчас я могу себе позволять такие шалости каждую неделю... Приятно, знаете, сознавать, что когда-то эти часы держал в руках государь Николай II, затем его супруга — императрица Александра Федоровна, которой царь подарил вещицу на Пасху 1900 года. А потом... В 1927 году большевики стали за бесценок распродавать национальное достояние. Яйцо купил Эмануэль Сноумэн. Потом оно находилось анонимно в некоей частной коллекции в США и анонимно же было продано на аукционе «Кристи» в Женеве в 1973 году супругам Бернард С. Соломон — из Лос-Анджелеса. 11 июня 1985 года на аукционе «Сотбис» в Нью-Йорке под номером 478 она вновь была выставлена на торги. Ее приобрел Малькольм Форбс, один из крупнейших знатоков изделий фирмы Фаберже. Если бы вы знали, полковник, сколько он запросил за нее с меня. Журнал «Форбс» потом два года выходил на бумаге, купленной мной в России. Так что яичко дорого мне стоило.

Полковник Зайцев нарочито зевнул.

— Ах да, я забыл, что вы солдат и все эти, как вы говорите, «бижутерии» вас мало волнуют.

— У каждого своя профессия, — примирительно заметил полковник.

— Вернемся к вашей, — уже строго даже угрожающе взглянул своими рысьими глазами Барончик в серые, невозмутимые глаза своего начальника силового ведомства. — Что с агентурой?

— Фифти-фифти. Мы уничтожили всю агентуру Зверева. Зверев устроил охоту на клиентуру полковника Зайцева. Все как у людей: перебили друг друга. Ну, своих исполнителей мы и так предполагали убрать и набрать новых. Жаль только...

— Что?

— На войне как на войне. Погиб сержант Поль. Но зато и у Зверева убит его руководитель группы ликвидаторов некто Рене. Мы квиты.

— Теперь выиграет тот, кто скорее создаст новую силовую структуру на основе строжайшей секретности: набирайте людей из среды «новых русских» из криминальных группировок здесь, в Западной Европе. И не нужно все брать на себя. Подберите на место Поля человека такого же ypoвня, масштаба. Есть кто-нибудь на примете?

— Есть. Я к нему уже три месяца присматриваюсь. Вам пока и не говорю о нем.

— Что так?

— Проверял.

— И как?

— Чист. Для нас. Для правоохранительных органов России представляет интерес.

— Ну, мы можем его использовать в Европе, найдем других для командировок в Россию. Что на него у российской прокуратуры?

— Он в прошлом офицер спецназа внутренних войск. Был командиром взвода разведки в Афганистане, был в командировке в Чечне. Часть сократили. А он ничего кроме войны не знает. Сунулся в бизнес — прогорел — на него счетчик открыли. Он и угрохал человек пять из банды, которые ему угрожали. Ушел на нелегальное положение.

— Точно? Не подстава патрикеевская?

— Нашел даже общих знакомых по ГРУ и ФСБ. Уже там, в России, мои люди перепроверили.

— Посылал кого?

— Нет, зачем, мои люди — на ваши, конечно, деньги — работают во многих госструктурах современной России. С Орестом Яковлевичем все суммы мы согласовываем.

— Да нет, я не о том. Я вам обоим доверяю. Иначе было бы невозможно работать. Я о том, насколько он потянет координационную работу, которой занимался Поль. Это первое.

— Потянет.

— Второе. Я хочу, чтобы, в отличие от Поля, он не мотался по Европе, а руководил своими людьми отсюда, из нашего офиса. И, таким образом, возглавил бы и личную охрану моего офиса, дома, семьи. Чем ближе финал Кубка «ЕвроТОТО» и вожделенный миллиард долларов победителю, тем опаснее становится даже пребывание в Париже.

— Я думаю, он сумеет. Все, кто его знал, давали разноречивые, но высокие характеристики.

— В чем разноречивость?

— Одни отмечали его личную смелость, способность выйти победителем из любой нештатной боевой ситуации, другие говорили об его умении сплачивать коллектив — не важно, что это, — рота разведки, оргпреступная группировка или группа единомышленников по бизнесу. Третьи отмечали его компьютерную «продвинутость». Так что — кандидатура отличная. Ее нам сам Бог послал...

— Или полковник Патрикеев...

— Да что вы, ей-богу, барон, жупел из этого Патрикеева делаете? Что он пока что противопоставил нам?

— Не знаю. Это и плохо. Ладно, когда покажешь этого своего протеже?

— А он внизу, в холле.

— Зови.

Через три минуты, — ровно столько нужно было подняться на трех лифтах — из холла на первый этаж, на другом лифте — на второй и на третьем — на третий (система безопасности исключала лестницы и скоростные прямые лифты), в кабинете появился крепко сложенный, крутоплечий, высокий (с точки зрения барона — у которого было 165 см, 185 гостя было много) человек с чисто выбритым лицом, кустистыми бровями и уже заметной лысиной. Он пожал нежную розовую ручку барона своей волосатой лапищей осторожно, чтоб не раздавить, но не подобострастно.

— Представьтесь.

— Князев Юрий Федорович, подполковник запаса. Да теперь уже в отставке, я так полагаю.

— Что умеете делать?

— Все, за что хорошо платят.

— Вы человек жадный?

— Нет, но самолюбивый: cвoй труд и свое время ценю дорого. Не будет работы — одна плата, а за работу нужно платить. И хорошо, если хотите, чтобы она выполнялась так, чтобы ее не пришлось бы проверять...

— Князев... Не из князей, не дворянин.

— Дворянин, но не из князей. Такие фамилии в России часто давали... холопам. Князев, Графов... А то вот в последнее время в Дворянское собрание в России потянулись господа с фамилиями Шувалов, Шереметев с просьбой выяснить их графские корни и дать соответствующие документы. В 100 случаях сто оказывались потомками холопов графов Шуваловых и Шереметевых. Вот и мой прапрадед был холопом князя... А вот по материнской линии — из бедного служилого дворянства, потомственный офицер в нескольких поколениях.

— А как насчет присяги, верности родине? Вы ведь понимаете, куда на службу поступаете?

— Понимаю. Что ж делать, если я родине оказался не нужен? У меня свое самолюбие. И потом, если бы вы воевали с Россией, я бы к вам не пришел. А у вас, я так понял, обычный, как бы это деликатнее сказать, криминальный бизнес.

— Э, нет, мой дорогой. У меня самый обычный бизнес. Но вести его сегодня, особенно с Россией, приходится криминальными методами.

— В этом я уже успел убедиться.

— Я хочу поставить точки над "и". Вы готовы по моему приказу...

— Я готов по вашему приказу сделать все, что угодно, в рамках моей компетенции. А в нее, как я понял, не будет входить нанесение вреда России или тем более моим родным, близким, друзьям.

— Кстати, насчет друзей. Здесь, в Европе, их у вас много?

— Мне намекал полковник, что неплохо бы создать бригаду из бывших русских. Это возможно. У меня есть каналы и связи.

— Сколько времени вам потребуется? Я спешу.

— Зависит от установки: если нужно совершить акцию, я готов при четком ТЗ провести ее хоть через час; если речь идет о создании сети, бригады, то — неделя.

— Можно ускорить?

— Можно. Уточните задание.

— Вы становитесь с этой минуты начальником Управления внешних сношений международного картеля «Диамант». Вам выправят документы, оформят французское гражданство — все это для меня не проблема и пойдет параллельно с началом вашей работы. Квартира ваша — в этом здании на первом этаже. Здесь же кабинет. Вообще, весь первый этаж будут занимать ваши люди. Мой деловой офис находится в районе Дефанса. А здесь — мой личный офис. Второй этаж — мои референты, помощники. Третий и четвертый — моя квартира. Ваши люди будут все это охранять круглые сутки.

— Такую бригаду я соберу только в Париже в течение дня. По телефону.

— Вы за них ручаетесь?

— Да. Я в Париже уже три месяца. Эти месяцы я не ходил по музеям, а собирал бригаду. Как чувствовал, что буду востребован.

— Хорошо, вас проводят на первый этаж. Обживайтесь. Одна из ваших главных задач — охрана еще и подвала.

— Могу узнать, что там?

— Уникальная коллекция живописи и драгоценностей. Моя личная коллекция. А бриллианты и сырые алмазы, предназначенные для торговли, хранятся в подвалах делового офиса в Дефансе. О них пусть у вас голова не болит. А здесь — вы хозяин.

— Вторая моя ипостась?

— Силовая структура. Разведка и контрразведка. Мой советник-полковник введет вас во все тонкости и подробности. У нас мощная компьютерная база данных — на конкурентов в бизнесе, на личных врагов, на киллеров, на правоохранительные органы России и всей Европы. Но в последнее время возникли некоторые проблемы. Полковник Зайцев вас введет в подробности. Мне говорили, вы бог в компьютерном деле? Редко сочетание физической готовности и компьютерной продвинутости...

— Жизнь научила. Что еще за мной?

— Создадите на пустом месте, так, чтобы людей не знали даже мы с полковником Зайцевым, группы ликвидации и зачистки. Хотел бы обойтись без подробностей.

— И не нужно: задача ясна.

— С вами приятно иметь дело. Семья?

— Есть любимая женщина в Москве.

— Не жена?

— Любовница. Но до нее, надеюсь, если что, не доберутся ни менты, ни прокуратура, ни ФСБ, ни вы с полковником Зайцевым. Придет время, вывезу ее сюда. Пока пусть побудет в тени.

— Понимаю. Родители?

— Умерли.

— Дети?

— Пока нет. Но надеюсь.

— Значит, вас и ущипнуть не за что?

— А я не барышня, меня не надо щипать. Мне нужно верить. Я так понял, что выбора особого у вас сейчас нет.

— Да, остается платить вам так много, чтобы у вас не возникло желания перейти в другую команду.

— Меня нельзя перекупить, потому что я не продаюсь. Я — не продаюсь. А мой труд, конечно, купить можно. И вы правы, чем меньше вы будете на мне и моей системе экономить, тем лучше для вас.

— У вас есть какие-то приемлемые для обеих сторон цифры? Их порядок.

— Вообще приличная фирма платит своей охране, точнее — тратит на охрану и безопасность порядка 10% своей прибыли.

— Но это миллионы долларов.

— Я ведь не имел в виду, что эти миллионы вы будете платить мне в виде зарплаты или гонораров за удачные акции. Я имел в виду, что вы не должны морщиться, когда ваш советник полковник Зайцев принесет финансовые ведомости, или как это называется в вашем холдинге, расходов на безопасность. Вы хотите жить? Да! Вы хотите сохранить свою уникальную коллекцию? Да! Вы хотите убрать с пути конкурентов и врагов? Да! Вы хотите это сделать, не затратив на все ни су?

— Нет...

— Нет предмета спора...

— Вы интересный человек.

— Я хотел вам понравиться. Если мне это удалось, я выполнил поставленную на это утро задачу. Вы ведь мой работодатель. Важно было понять, чего вы хотите, и показать вам, что я вам подойду. Я человек системный. Так же системно буду подходить и к вашим заданиям.

— Ответьте еще на один, последний вопрос. Как человек я лично вам симпатичен?

— Нет.

— Если бы соврали, мы бы, увы, расстались. Вы мне подходите. Приступайте. Докладывать мне не нужно — для этого есть полковник Зайцев. Но я должен иметь возможность связаться с вами в любое время дня и ночи.

— Вы будете иметь такую возможность.

— И уж совсем последнее. Чтоб снять недомолвки. У вас будет доступ повсюду в здании. Но заранее предупреждаю — к сейфам с информационными и электронными досье по делам холдинга «Диамант» и к сейфам с картинами и драгоценностями у вас доступа не будет. В помещения, где они находятся — да, но не к самим сейфам...

— Я уже сказал, что вы мне не очень нравитесь. Могли бы последнего предупреждения и не делать. Это все я и так просчитал. Но служить буду.

— Только это мне и нужно от вас. Хотя... Надеюсь, со временем мы все же подружимся. Я не люблю врунов, лжецов, хитрецов. Но я люблю, чтобы меня любили. В конце концов, за те деньги, что я плачу, меня бы можно было и любить.

— Знаете правило русского офицера? Деньги отдельно, а любовь — отдельно.

В тот же день Иса Назимов по представлению полковника Зверева взял на место Рене Шардена нового начальника силовой службы — бывшего русского спецназовца по кличке Бич, — за него поручилось сообщество воров в законе, прислав «маляву» из России...

ГЛАВА 9

ВСТРЕЧА В ТРАФАЛЬГАР-СКВЕРЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Жанна и Жан сняли квартирку в центре города, недорогую, — за тысячу фунтов стерлингов в месяц им предоставили целый этаж старинного, но отреставрированного, после евроремонта дома, — с обстановкой в стиле Королевы Елизаветы. Им доставляло массу удовольствия болтаться по магазинам и покупать всякие мелочи для своего нового жилья. Каждое утро они отправлялись на занятия в свои колледжи. Потом встречались в Дононе, шли в Картинную галерею, часами простаивая перед любимыми картинами. В понедельник это была картина Джованни Беллини «Мадонна в лугах», во вторник — «Соломенная шляпка» Рубенса, в среду — полотно Дирка Боутса «Положение во гроб». Однажды они пришли к неглупой мысли: если их родители миллиардеры, то какого черта притворяться бедными студентами? И они перестали подрабатывать — она экскурсиями по Тауэру, он рисованием тупых рож туристов в Трафальгар-сквере.

— В конце концов, мы с тобой труженики? Так? Мы учимся, значит трудимся. И ничего нет зазорного в том, что мы с удовольствием тратим деньги наших отцов, тем более что, как выяснилось, у наших папаш большие долги перед нами. Они бросили малышек на произвол судьбы и лишь со временем вспомнили о них и фактически — откупились, направив учиться в Лондон.

И они искренно радовались жизни. До той минуты, когда Жанна однажды в ночном ресторане не почувствовала себя плохо. Врач не стал скрывать от юной красивой пары ожидающую их радость.

— Мадам, вы беременны. УЗИ показало, что будет двойня: мальчик и девочка.

Вечером Жан отлучился на полчаса «по делам». Вернулся с огромным букетом роз и сказал Жанне:

— Жанна де Понсе, хотите ли ВЫ стать моей женой?

— Да, Жан Назимофф. Честно говоря, с нашей первой встречи я только об этом и мечтала.

Запись их разговора в ту же ночь была передана в Париж...

ГЛАВА 10

ДУЭЛЬ НА МУШКЕТОНАХ И ВОЗДУШНЫХ ШАРАХ

— На этом позвольте, уважаемые коллеги, закончить наше совещание. Вы знаете, как я не люблю всякие заседания. Мне более импонирует современная форма общения через компьютер, Интернет — если речь идет о контактах с зарубежными контрагентами и клиентами. К тому же я не оратор и не люблю всякие там устные резюме босса. Но сегодняшнее совещание было необходимым. Мне важно было взглянуть на вас. Такие — с очной явкой — совещания мы не проводили больше года. Я рад, вижу это по глазам, что большинство из вас одобрило мое решение ограничить наш бизнес легальными формами. Мы уже свернули бизнес на «девочках», свертывай дела по торговле наркотиками.

— Жаль, босс, отставлять рынок, связи... Если вовремя всем платить, риск не так уж велик.

— Я не из-за риска свертываю наркобизнес, месье Живейру. Считайте это старческим чудачеством. Впрочем, от вас, моих ближайших соратников, у меня нет секретов. У меня вырос сын. Сейчас он учится в элитном учебном заведении в Англии. Я его мало видел. Не занимался его воспитанием. И думал, что смогу вполне комфортно существовать, просто зная, что есть на земле мое продолжение. Даже не особенно стремился к частым встречам. Я обеспечил его материально до конца его дней и полагал, что для душевного комфорта этого достаточно. Оказалось, нет. Мне вдруг стало чрезвычайно важным, чтобы он меня уважал.

— Он действительно не знает, чем занимался последние двадцать лет его отец? Мистер Назимофф, в это трудно поверить...

— Мистер Джейрстаун, человек, который раскроет глаза моему сыну, не проживет и суток. Думаю, это понимают все носители информации.

— Вы — босс, ваше слово закон. И все же жаль. Можно ведь заниматься грязным бизнесом и заработанные на нем деньги тратить на благотворительные нужды — строить, ну, я не знаю, церкви, мечети, синагоги... Я согласен с господином Розенивейгом, деньги не пахнут.

— Еще как пахнут: деньги пахнут нефтью, ружейным маслом, потом проституток, крэком... Впрочем, господа, вопрос решен. Мы отказываемся от нелегального бизнеса. А в остальном, право же, друзья мои, мы как были с вами мерзавцами, так и останемся ими. Потому что нефтью мы торгуем той, которую не добываем, более того, платим подонкам, российским чиновникам взятки, покупаем за гроши, продаем с наваром, а на эти барыши содержим в России фонды по поддержке юных дарований... Как это нам с вами замолить перед нашими богами — Христом, Магометом, Иеговой, Буддой? Но легальный бизнес, даже с помощью взяток, в нашем мире считается пристойным. Только и всего. Я хочу со временем, когда мой внук...

— Какой внук, месье Назимофф?

— Вы правы, Анри, его еще нет. Но похоже, скоро будет. И я хочу, чтобы он мог своим сверстникам, уважение которых детям и подросткам важнее всех ценностей мира, просто сказать: мой дед — бизнесмен... Кстати, дорогой Анри, я только за последние месяцы вложил в культуру и искусство, музеи и библиотеки Франции суммы, превышающие все дотации Французской республики. Подумайте, не пора ли мне быть избранным, ну, не во Французскую академию, конечно, но в какую-нибудь общественную академию, стать, скажем, почетным доктором «Эколь Нормаль» или Сорбонны... И сыну и будущему внуку это будет приятно. Итак, дорогие мои, вопрос исчерпан. Благодарю.

Члены Правления международного холдинга «НазОЙЛ», стараясь бесшумно двигать креслами, встали из-за стола. Все знали, что босс не любит бытовые шумы.

— Начальника департамента безопасности прошу остаться.

Все вышли. Зверев остался на своем месте — по левую руку от президента.

— Ну, что новенького, полковник?

— С чего начать?

— С самого тревожного.

— Самым тревожным я еще утром посчитал бы сообщение моего человека из Москвы. В НИИ новых химтехнологий создан грибок, способный в один день уничтожить все наши плантации в Средней Азии — конопли и на Украине — мака. Но после ваших слов, похоже, придется считать это направление не первоочередным.

— Да. Все плантации, товар, склады проданы, курьеры, поставщики, химики и лаборанты переданы новым владельцам «дела». Так что про наркотики забудьте, теперь это не наша проблема.

— Тогда следующая по тревожности весть: очередная пакость структуры Барончика.

— Против «Спартака»?

— Да.

— Я думал, вы всех его людей уже уничтожили. У вас же было досье на них.

— Мы их и уничтожили, но затеянная ими ранее пакость сработала только сейчас.

— Поясни.

— Через посредников была скуплена большая партия героина. На фабрике спортивного инвентаря в Нанси была выпущена партия спортивных мячей, футбольных, я имею в виду. В мячи заложили пакетики с героином. Но пластик, которым сейчас покрывают вместо кожи футбольные мячи, пропитали таким сильным средством, что начисто отбивало нюх у полицейских собак.

— Смысл?

— Беспроигрышная лотерея, Барончик тоже время от времени поставляет в Россию героин, в основном — в виде оплаты за сырые алмазы. Ну и расчет был такой: либо «Спартак» — им в Эдинбурге после матча подменили все запасные и тренировочные мячи, — залетает в таможне — в Шенноне или Шереметьеве, либо, если не удастся навредить «Спартаку», то в Москве, в Тарасовке, внедренный на спортбазу рабочий снова подменит мячи. И таким образом Барончик провозит хорошую партию контрабанды.

— Это серьезно. Всю команду могли задержать в Англии или арестовать за контрабанду в России.

— Исключено. Ситуация была под контролем. Мы дали утечку через нашу московскую агентуру в ФСБ. Груз конфискован таможней, агент барона в Тарасовке арестован.

— Учтите, барон крайне мстителен. Наверняка у него есть свои люди и выйдут по цепочке на агента, на вас...

— Я не трусливого десятка, босс.

Это хорошо. Потому что я намерен послать вас в Россию.

— Ну что ж, официально я в отставке, доживаю свои годы на чекистскую пенсию из России в своем домике в Крыму. По моим данным, никто мной все это время не интересовался. Кроме французского, у меня сохранилось и российское гражданство. Плюс к тому — старые связи... И друзья. Буду даже рад снова повидать Москву. Моя задача?

— Учитывая, что основная сеть киллеров и чистильщиков, как наша, так барона де Понсе, уничтожена, а офицер, сменивший Поля, мне нужен в ваше отсутствие здесь... Понятно, что его мы послать не можем, — слишком он там наследил. Но и случайного человека я не могу послать в Москву обеспечивать безопасность «Спартака» от интриг Барончика.

— Я думаю, русские спецслужбы сами способны обеспечить безопасность «Спартака».

— По правилам логики — да. Но Барончик будет действовать в нештатных ситуациях нетрадиционно, а спецслужбы все-таки ограничены в выборе приемов борьбы. Вы меня понимаете? Наймете завтра же — вы вылетаете сегодня — в Москве из бывших спецназовцев группу людей, очень хорошо им заплатите и поставите перед ними вполне патриотическую, но, как бы вне закона стоящую, — задачу: вести огонь на поражение против любой силовой попытки воздействовать на матч в Москве между «Спартаком» и аглийским «Арсеналом». Мне понравилось, как ваши люди сработали в матче «Спартак» — «Реал» и «Спартак» — «Манчестер юнайтед». Поднапрягитесь — осталось всего два матча. Но мне почему-то кажется, что решающий — этот...

— Мадлен? Попросите ко мне зайти полковника Зайцева.

Барончик был взбешен. В первую минуту, когда он прочитал запись разговора его дочери со своим любовником, он хотел отдать приказ убить этого юного негодяя. Но потом сдержался и понял, что тут — его давняя ненависть к отцу юноши — Исе Назимову, а к самому молодому искусствоведу, которого он никогда не видел, у него нет личной ненависти. Потом он еще раз перечитал запись разговора, уже в текстовом варианте. Конечно, нужно будет устроить взбучку людям Зайцева, да и самому старому полковнику за то, что не сообщили вовремя.

Но потом он понял, что и первая его реакция была бы такой же. Вначале гнев, стремление уничтожить того, кто, как говорится, покусился... А потом он все равно пришел бы к тому же выводу:

— Если дочь его полюбила, если так распорядилась судьба, чтобы его маленькая Жанна ухитрилась встретить и полюбить из нескольких миллиардов живущих на земле людей именно сына Исы Назимова, — значит судьбе и противиться нечего.

Окончательно его добила вдруг пришедшая в голову мысль.

Сам он никого и никогда не любил!.. Жанна родилась после соития в первую брачную ночь с некрасивой и нелюбимой им девицей из еврейской семьи. Он женился сугубо по расчету, чтобы выехать в Израиль, где вовсе не собирался задерживаться, — путь его лежал в Мекку ювелиров и коллекционеров — в Бельгию, Голландию, Францию. Но он выпил тогда, за дверями спальни ждали настороженные и что-то подозревающие родственники, назревал грандиозный скандал. И он совершил то, что от него ждали.

Через пять минут после того, как они с молодой женой вошли в спальню, невеста вынесла родственникам белую простынь с капельками крови.

Скандала удалось тогда избежать. Но он всем им жестоко отомстил за то отвращение, которое пережил в первую брачную ночь. Он украл драгоценности дяди жены, вывез их в Голландию и... И в итоге на той коллекции бриллиантов, которую он повез в Амстердам, создал свое богатство, свою бриллиантовую империю — холдинг «Диамант». И когда спустя 15 лет ему сообщили, что жена умерла от рака, а его дочь, родившаяся в результате единственного кратковременного соития, бедствует, и попросили хотя бы прислать денег для получения ею высшего образования, он не сразу решился ее признать. Он послал туда своих людей. Они собрали обширнейшее досье на девушку. Фотографии, кино-, видеозаписи свидетельствовали, что она к четырнадцати годам стала просто красавицей, соединив жгучие и крупные черты матери с мелкими и нежными чертами его, Барончика, а к кротости матери добавила от отца способности к наукам и языкам.

Так и не встретившись с нею, он послал денег, и она окончила гимназию в Германии, поступила в элитный колледж в Англии, к 18 годам она владела в совершенстве английским, немецким, французским, уже стала забывать иврит и русский. Но когда они встретились с отцом, они говорили на всех пяти языках. И дочь совершенно очаровала отца. С тех пор, как бы ни был занят глава холдинга «Диамант» барон де Понсе, он находил еженедельно время, чтобы выслушать доклад разведки об успехах и времяпрепровождении его дочери.

Так он узнал, что его дочь вначале влюбилась, а потом лишилась девственности, после чего ее возлюбленный попросил ее руки. Все бы хорошо, мальчик из очень богатой и влиятельной семьи, у них общие интересы и они обожают друг друга.

Все бы хорошо, если бы парень не оказался сыном Исы Назимова.

— Я никогда никого не любил, — подумал с горькой улыбкой на красивых сочных губах барон де Понсе. — А ведь, должно быть, это замечательное чувство, так почему я должен лишать счастья единственную дочь, с годами все больше становящуюся похожей на меня. С Исой, я думаю, мы договоримся. В конце концов, может быть непримиримое, даже смертельное соперничество в бизнесе, в рамках Кубка «ЕвроТОТО»... Но дети есть дети...

— Что из срочного, полковник? — спросил барон де Понсе вошедшего в кабинет низенького, плотного, лысого начальника силового ведомства. Не поднимая глаз на Зайцева, Барончик что-то читал на дисплее ноутбука. У полковника сложилось впечатление, что вопрос чисто процедурный.

— Знаете, в раннем рассказе нашей соотечественницы Виктории Токаревой в самом начале есть такая фраза: «Кто такой зануда? Это человек, который на вопрос, как дела или что новенького, начинает в действительности подробно рассказывать о своих делах и делиться новостями». Я не зануда, босс. Я могу сразу выслушать ваше новое поручение.

— А что это за дурацкая история с мячами, нашпигованными наркотиками? Чья идея? Ваша? Или Эдгара Перрюшо? Кстати, Эдгару я уже сделал выволочку. Хотя он и постарался сделать все так, чтобы подозрение пало на структуру Исы Назимова, риск был слишком велик. Я не хочу, чтобы в высшем свете столицы Франции имя барона де Понсе хоть как-то связывали с грязным бизнесом. У меня дочь растет. Кстати, скоро выходит замуж. Хотя что это я вам говорю, вы об этом в Париже узнали первым. Ну, и что будем делать?

— Когда кто-то из руководителей моего уважаемого ведомства спросил Сталина: «У Рокоссовского появилась любовница-актриса. Что будем делать?» Он ответил: «Завидовать будэм...»

— Что-то вы сегодня все цитатами говорите. Настроение элегическое. Буду вынужден его заземлить. Ладно, с дочерью я разберусь. Скорее всего, дам разрешение на брак, судя по вашим докладным и записям ее разговоров с женихом, они действительно любят друг друга. А вы любили когда-нибудь, полковник?

— Почему такой вопрос?

— Больно уж у вас не романтическая внешность.

— Обижаете, босс. Я, как и все нормальные люди, влюбился, женился, и мы с Марфой Петровной прожили душа в душу 35 лет.

— Соскучились, наверное? Вы ведь уже год не были в России?

— Да, конечно.

— Все документы в порядке? Связи там сохранились?

— Разумеется. А в чем дело?

— Мне понравился ваш протеже, этот бывший русский спецназовец. Я внимательно изучил все документы, которые вы мне представили. Российские источники полностью подтверждают его показания. Действительно, был сокращен в войсках, сидел без работы, пошел в банду, попал под «колпак» Генпрокуратуры, не было выхода, бежал в Тбилиси, когда еще не установили визовый режим, оттуда в Турцию и в Париж, здесь был одно время задействован структурами «Тайваня», потом на него вышли вы. Кстати, случайно вышли? Не было впечатления «подставы»?

— Нет. Я старый волк, меня не проведешь.

— Старость — понятие относительное. Совсем старый волк теряет нюх, его-то как раз и можно провести. Так что опыт опыту рознь. Готовы поехать на родину?

— Без сантиментов, работа есть работа.

— Иного ответа я и не ждал. Первое задание по времени, — обеспечить охрану моего представителя — месье Поль Бальцер должен провести в Москве, Архангельске и Екатеринбурге переговоры о закупке большой партии камней, переговоры совершенно легальные. Но... Он должен дать, как это у нас на родине говорится, «в лапу», надо его прикрыть на случай провокации с якобы «взяткой». Это через ФСБ проследите. Ну, и вообще, личную безопасность обеспечите. Следующая, по времени, но не по важности задача — попытаетесь лично провести какое-то упреждающее мероприятие по «Спартаку».

— Что именно?

— Ну, не знаю, — может быть, убить кого-то из спортсменов накануне матча, насколько я знаю, у них с защитой проблемы, Ананко сильно травмирован. Может быть вывести из строя «либеро», тогда «Арсеналу» будет полегче. Нельзя оставлять все на волю случая и играть тревогу перед финальным матчем за Кубок «ЕвроТОТО». Не забывайте, вы тоже получаете процент от выигрыша. А это — миллиард долларов. При всем моем богатстве я не могу рисковать такой возможностью еще более поправить мои дела. В конце концов, если бы был один... А у меня, возможно, скоро появится внук.

— И внучка...

— Что вы имеете в виду?

— Мне только что передали из Лондона: Жанна была у врача, УЗИ показало, что у нее будет двойня. Мальчик и девочка.

— Это не у нее будет двойня. Это у меня будет двойня. Вам понятно? Мы должны выиграть этот миллиард. Сорите деньгами, предлагайте взятки игрокам и судьям, учредите премии по 50 тысяч долларов игрокам «Арсенала» за каждый забитый мяч, думайте, полковник, думайте...

— А кто, как говорится, «в лавке» останется?

— Мне, я уже говорил, нравится ваш протеже. В Россию ему возвращаться нельзя. Он и останется на хозяйстве. Введите его в курс дела. Он уже набрал группу охраны, группу киллеров и чистильщиков?

— Да, работает энергично. Но...

— А, ничего тут без вас не произойдет. Сейчас главные действия пьесы проходят в России, в Москве, а не в Париже. Значит, там ваше место, там.

— Как с деньгами? Везти отсюда, брать кредитные карточки или?

— Или. В НИИ исследования недр набралась порядочная сумма денег. По документам они не проходят. Это та «наличка», которая обычно используется нами для взяток. Получите их у директора НИИ Петра Немоляева. Вы не знакомы. По паролю. Там два миллиона долларов. Вам на первое время хватит. А

сделаете дело, отдыхайте, друзей повидайте, жену, детей.

— Прям как в сказке про «Золушку». Дом приберешь, обед приготовишь, белье постираешь — и спи, отдыхай; крупу просеешь, постели выбьешь, полы помоешь — и спи, отдыхай... Ладно, я все понял, босс, такая служба.

Это так казалось барону в Париже — «спи, отдыхай». В Москве Зайцева ждали неприятные известия.

Институт исследования недр последние десять лет влачил жалкое сосуществование с рядом коммерческих структур. Почти все склады, ангары для техники, лаборатории были сданы субподрядчикам. В лабораториях по-прежнему работали ученые, но выполняли они не фундаментальные работы, а заказы коммерческих фирм. Брались за все: делали лаки, тормозную жидкость, абразивные камни. В одной из лабораторий группа молодых аспирантов, озверев от отсутствия финансирования и крохотных стипендий, на свой страх и риск начала изготавливать слабый наркотик. Естественно, их вскоре накрыли. Естественно, потому что кто же без «крыши» будет в современной России делать промышленные партии наркоты? Лаборатории опечатали, фигуранты дела сидели в «Лефортово», ими занимались вежливые следователи ФСБ.

В ангарах стояли автомобили, контрабандно перегнанные из Германии через Беларусь. Какая-то сволочь настучала, приехали таможенники с группой силовой защиты, вывезли все машины, ангары опечатали, субподрядчиков объявили в международный розыск.

Иссякали ручейки валюты, текшие в закрома... Нет, не института, он по-прежнему платил своим сотрудникам чисто символическую зарплату. В закрома его директора Ашота Тер-Григоряна. Когда-то талантливый выпускник института нефти и газа, по ходу коммерциализации института он так глубоко вляпался в криминальные сети, что выбраться у него не оставалось никакой надежды. И он стал брать еще больше от жизни. То есть брал все, что эта жизнь ему предлагала. Так что предложение Барончика взять на себя закупку на Урале и обработку изумрудов и малахита попало на унавоженную почву. По документам все было оформлено четко и по закону, на деле, в результате двойной бухгалтерии, выкраивали «неучтенные» изумруды, которые и отправлялись нелегальными путями в Париж, где после дополнительной чистовой огранки их стоимость удваивалась. Но и Тер-Григорян не был в убытке, учитывая активную эксплуатацию уральских шахт.

И опять какая-то сволочь позвонила и «настучала», скорее всего, без материальной заинтересованности. Тер-Григорян даже подозревал конкретных людей, которые могли «настучать». Но их было в институте так много, что мстить не было никакого смысла.

Приехала бригада с Маросейки — крепкие интеллигентные ребята из Налоговой полиции, вскрыли сейфы (ключа у директора не оказалось) и нашли партию камней, и два миллиона нигде по бухгалтерским компьютерам не вошедших денег. Взяли из сейфов камни и деньги, с директора — подписку о невыезде.

Полковник Зайцев не стал светиться, не поехал сразу в институт, а сделал прямо из аэропорта несколько контрольных звонков старым друзьям. После чего назначил свидание с Тер-Григоряном по всем законам шпионских фильмов — в Сандунах. Встреча была оформлена как разговор случайных соседей по банной лавке. План возвращения денег и камней был разработан Зайцевым прямо там, в Сандунах.

Оказалось, что группа силовой защиты действительно была с Маросейки, 12, а вот «груз» вывезли в районное отделение налоговой инспекции вместе со всей документацией института, где она и изучалась сотрудниками, тщательно и неторопливо.

В ту же ночь на помещение налоговой инспекции Пресненского района была сделана попытка налета. По периметру здания имели место взрывы мощностью, как определили вскоре примчавшиеся районные фээсбэшники, сто граммов тротилового эквивалента каждый. Здание было потрясено, но не сильно. Чего не скажешь про начальника райотделения подполковника налоговой полиции И.М. Мирошниченко. Ему позвонили ночью, за полчаса до взрыва, и предупредили, что сейчас рванет — это будет предупреждение, но главная бомба мощностью в 2 кг тротилового эквивалента находится внутри...

Подполковник как раз успел подъехать к зданию, когда началась cepия мелких взрывов. Туда же прибыла группа силовой защиты налоговой полиции. Но как защитить здание, никому не было понятно. Пока в сотовом телефоне подполковника (номер которого даже он плохо знал) не раздался мелодичный звонок и не лишенный очарования женский голос не потребовал:

— Вы должны в течение часа выпустить из «Лефортово» Роберта Хаймовича, руководителя лаборатории химической очистки шахтного воздуха, который изобрел новый наркотик, работая в НИИ исследования недр.

Согласовали с СБ. Было принято неординарное решение. Привезли заспанного и вусмерть растерянного Хаймовича. Продолжая вести переговоры с «террористкой», фээсбэшники в это время тщетно пытались выяснить, кто это и откуда звонит. Не теряя времени, тем часом, выработав единый план действий, директор НИИ, сотрудники ФСБ и Налоговой полиции, собравшиеся в темном переулке возле шестиэтажки, обсыпанной вокруг осколками оконных стекол от серии «предупредительных взрывов», вызвали и бригаду МЧС, а также саперов ФСБ.

Конечно, им и в голову не могло прийти, что телефон подполковника ФСБ спутниковой связи, защищенный от прослушивания, не только будет прослушан, но и заземлен совсем не в ФСБ и МЧС. Вместо них, как уже потом выяснилось, приехала бригада в форме МЧС и саперы в форме ФСБ, требовали ключи от здания, от комнат, милиция оцепила все здание, сотрудники ФСБ и Налоговой полиции стояли настороже в указанном им отдалении, а группы «ФСБ» и «МЧС» рванули в слегка дымившийся первый этаж, где находилась контора налоговой инспекции. Через пять минут из подвала вышел один из «фээсбэшников», устало вытер пот и громко сказал:

— Бомба есть. Прошу обеспечить эвакуацию жителей второго этажа.

На вопросы, не нужна ли помощь, ответил отрицательно.

Еще через пятнадцать минут группа «МЧС» вынесла на носилках заботливо укутанную одеялом то ли мину, то ли бомбу. Ее осторожно установили на специальном лафете в машине «МЧС», сотрудники «ФСБ» отстегнули специальные комбинезоны-бронежилеты, устало смахнули пот с напряженных лиц, сели в свою машину и умчались.

Когда начальник отделения налоговой инспекции, сотрудники ФСБ, милиции и наиболее настырные журналисты с НТВ проникли в здание, оказалось, что бомбы на первом этаже действительно нет. Как, впрочем, нет и в сейфах двух миллионов долларов и ящиков с необработанными изумрудами, конфискованными в НИИ исследования недр.

Сейфы зияли открытыми дверцами. Но, к чести «спасателей», ничего, кроме конфискантов из НИИ, они не взяли.

Естественно, что звонки сотрудников ФСБ и налоговиков туда, куда надо, показали, что никаких вызовов и, естественно, выездов из МЧС и ФСБ по Москве и Московской области не было.

Это было серьезное поражение и удар по самолюбию силовиков.

Однако разочарование Тер-Григоряна и полковника Зайцева было еще сильнее. Когда они прибыли на конспиративную квартиру и нанятые за хорошие деньги ветераны спецслужб передали им заказанный конфискант, оказалось, что все стодолларовые бумажки нового образца, все 2 миллиона долларов оказались аккуратно исполненными копиями, сделанными на цветном ксероксе. А «изумруды» — просто чуть отшлифованными осколками зеленого бутылочного стекла.

Тер-Григорян сдуру поехал домой, где ему и сообщили об изменении меры пресечения. Вместо подписки о невыезде — заключение в «Лефортово». Полковник Зайцев был так растерян, что подумал о Тер-Григоряне как носителе информации лишь наутро. Он послал «заказ» на него в «Лефортово». Но было уже поздно. То есть Тер-Григоряна сумели «уронить» об каменный пол так, что он умер от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание. Однако Зайцев не знал, что Тер-Григорян успел в ночь ареста душевно побеседовать со следователями ФСБ и Генеральной прокуратуры.

Первое свое задание опытнейший полковник Зайцев полностью провалил. Он подозревал, кто против него играет, но сделать уже не мог ничего.

— У нас с полковником Патрикеевым, как это делалось в старину, — дуэль на мушкетонах и воздушных шарах. Дуэлянты поднимаются на воздушных шарах как можно выше и стреляют из мушкетонов по оболочке шара противника. Кто окажется достаточно точен, летит дальше, противник же устремляется вниз, к своей гибели. В отличие от обычной дуэли, в этой не бывает раненых. Только убитые.

Полковник Зайцев умел проигрывать. Но теперь выбирать позицию будет он.

Он, однако, не учел, что против него играет не один полковник, а два: Патрикеев и Зверев. У каждого была своя цель, и каждый мог пользоваться лишь своими средствами. Средства Патрикеева ограничивал его величество Закон. Возможности полковника Зверева не ограничивал никто.

На следующее утро, когда видный парижский ювелир и знаток драгоценных и полудрагоценных камней Поль Бальцер вышел из гостиницы «Националь» на угол Манежной площади и Тверской и радостно улыбнулся ясной погоде, раздумывая, ехать ли на заказанной и уже ждавшей его у входа в отель машине-такси на переговоры в Правительство России, или еще несколько минут постоять здесь, на углу, с интересом (он был в Москве впервые) рассматривая панораму Кремля, на глазах толпы иностранных туристов и гостей Москвы, десятков случайных прохожих и четырех охранников частной охранной структуры «Майор-плюс» к французскому минерологу и ювелиру вплотную подошел молодой человек в черной кожаной куртке и черной вязаной шапочке, достал из куртки пистолет системы «беретта» с глушителем и трижды выстрелил в сердце Поля Бальцера. Поль скончался до того, как упал на уже слегка заледенелую мостовую Манежной площади. Однако киллер не стал вдаваться в эти интимные подробности и сделал контрольный выстрел в голову.

Когда минута замешательства прошла и охранники, как в форме, так и в штатском, бросились к убийце и его жертве, оба были неподвижны. Поль неподвижно лежал на мостовой, а киллер неподвижно, словно был в ступоре, стоял над ним. Бить его при народе не стали. Тут же прибывшие на машине трое оперативников в форме и с автоматами Калашникова аккуратно обраслетили киллера и, пригнув его голову в черной вязаной шапочке к кожаной груди, сунули в милицейский джип. Что же касается охранников Поля Бальцера, то им нужно было думать, что делать с трупом и как отчитываться перед полковником Зайцевым, который незаметно, чтобы не привлекать внимания, заранее сел в такси, вызванное для французского ювелира, и терпеливо ждал, когда его клиент налюбуется красотами Москвы.

Передать его душевное состояние, когда к подъезду лучшего отеля Москвы поднесли тело Поля Бальцера с вяло волочившимися по асфальту руками, не взялся бы ни один инженер человеческих душ.

Что же касается милицейской машины с киллером, то она рванула в сторону Лубянки, что никого в тот момент не удивило. У «Метрополя» джип притормозил и передал предъявившему удостоверение подполковника ФСБ человеку в штатском. Тот, приняв ничему не удивлявшегося узника, любезно пригласил его сесть в черную «Волгу» с маячком, где уже сидели на заднем сиденье двое крепких крутоплечих парней.

Машина поехала в сторону Лубянки, словно бы продолжая намеченный маршрут. В салоне с киллера сняли наручники и предложили сигарету.

Он сделал три жадных затяжки — самое неприятное было позади, как вдруг с удивлением заметил напряженные и как-то странно заинтересованные и сочувственные взгляды парней, сидевших слева и справа от него. С этим ощущением удивления он и умер.

Тем временем черная «Волга» с маячком и сиреной, которой, впрочем, она тактично не воспользовалась, поехала не прямо на Лубянку, а пoчeму-то свернула направо, к Старой площади. Сбавив скорость, машина свернула в тихий переулочек, где ее уже ждала приятной светлой расцветки машина «скорой помощи». Труп погрузили как неопознанный, констатировали смерть неизвестного без документов в результате обширного инфаркта и, не торопясь, повезли в морг Института имени Склифосовского. Следующий ход должен был сделать полковник Зайцев. Благо, что «кормились» информацией оба из одного источника — через бывших коллег выходили на банки данных и получали за хорошие деньги исчерпывающую информацию. Для чего и существует клановая солидарность, как не для того, чтобы помогать друг другу.

— Ну, господин хороший, мы едем или как? — спросил, обернувшись к клиенту, полковнику Звереву, водитель такси, стоявшего на Тверской у магазина «Подарки».

Звереву была видна машина, в которой сидел Зайцев, но он не мог видеть, что тот делает. А тот, поняв, что очередной раунд им опять проигран, набрал на сотовом номер телефона и сказал:

— Действуйте по первому варианту.

Эта фраза прозвучала достаточно громко, чтобы ее услышал в наушниках водитель такси полковника Зверева, но недостаточно громко, чтобы ее разобрал сидевший на заднем сиденье клиент.

— Да, да, едем. Давайте пока прямо по Ленинградскому... Я подумаю, куда потом — в Строгино или на Живописную.

Все бы хорошо, пока что счет в поединке с полковником Зайцевым в его пользу, но что-то давило в затылке, в висках, поташнивало.

«Наверное, давление опять поднялось. Хреновая эта работа, — подумал он. — И денег заработал уже достаточно, чтобы удалиться на покой, а он все еще хорохорится... Пожить бы спокойно в купленном на Лазурном берегу домике с садом. А он все мотается, ездит, суетится... Возраст уже такой, что и о душе подумать пора...»

Видимо, эту последнюю фразу он проворчал вслух. Потому что водитель обернулся и переспросил:

— Надумали, куда ехать?

Некстати он обернулся, потому что в это время слева пошел на обгон синий «шевроле», водитель от проскочившей совсем рядом машины немного инстинктивно дернулся, нажал на газ и чуть задел шедший в его ряду черный «мерс», тут же просвистел гибэдэдэшник свою трель.

«Как же они по-прежнему оказываются всегда в нужное время в нужном месте», — подумал Зверев, когда водитель послушно прижался к обочине.

— Ну как, будем платить или будем дискутировать? — спросил мордастый гибэдэдэшник, просовывая свое вместительное лицо в салон.

— Будем платить? — спросил водитель клиента.

— Да-да, конечно.

— А кстати, позвольте ваши документики. Раз уж случай такой представился. У нас идет операция «Чистые документы». Проверяем прописку, регистрацию. Вы ведь гость столицы?

— Какой, к чертям собачьим, гость? — возмутился Зверев. — Я в Москве был прописан, когда вы под стол пешком ходили.

— Оскорбляете при исполнении. Так, и паспорт у вас... Того... Как-то фотография неровно приклеена. Выйдите, пожалуйста, из машины.

Паспорт был в руках сержанта, машина охраны куда-то запропастилась. Зверев, выйдя из машины, лихорадочно озирался, но «своих» не видел. Оставалось подчиниться.

Ну, да ничего. Все обойдется, разберутся. Документы у него чистые. А что касается штрафа, то они даже не представляют, эти мелкие мздоимцы, как штраф ему по силам.

— Поедем в отделение для выяснения, — предложил мордастый сержант, лучезарно улыбаясь.

— Проедем.

— А деньги? — возмущенно спросил водитель. — Мне ж еще с «ними» рассчитываться.

Зверев раскрыл бумажник, с презрением протянул триста рублей.

— Хватит на все?

— С лихвой, — радостно заверил водитель, отдал сто рублей сержанту, махнул рукой на его квитанции и, резво взяв с места, умчался по Ленинградскому шоссе.

Вслед за ним направилась и машина ГИБДД. Только такси свернуло в сторону площади Курчатова налево, а милицейская «канарейка» — подальше направо, в сторону Химок.

Дальше их судьбы разошлись. Водитель такси, не доезжая до площади Курчатова, свернул направо и выехал к метро «Щукинская», где сразу за поворотом его тормознули очередные гибэдэдэшники. Но на этот раз ему предъявили еще меньше претензий. Взяли с него сто рублей, а в ответ вместо квитанции передали пакетик. Отъехав к рынку, водитель притормозил у цветочного киоска, открыл конверт.

Как и было обещано, в нем лежали пять купюр. Только зелененьких. Каждая по сто долларов. Он бережно пересчитал их, помял пальцами, снова сунул в конверт и спрятал его в кармане клетчатой рубахи.

Следующий «заказ» был ехать в Строгино. Не доезжая до моста, он почувствовал легкую дурноту. Губы пересохли, в носу щипало.

— Никак грипп меня достал, — с неудовольствием подумал водитель и потер зашелушившиеся губы пальцами правой руки. Тошнить стало еще сильнее. Яд, которым были пропитаны купюры из конверта, уже начинал действовать, окончательно же он достал его возле моста через канал на въезде в Строгино. Он потерял сознание и, сбивая жестяную ограду перед мостом, рухнул с обрыва вниз — в направлении теннисного закрытого корта у подножия моста и строящегося в нарушение всех законов природоохранной зоны у самой воды роскошного элитного комплекса жилых домов «Алые паруса».

Он был «шестеркой», а «шестерки» умирают первыми. Крепкие парни в форме ГИБДД были устойчивой преступной группировкой, и боссы не собирались их менять после каждого задания. Так что, получив на свои пейджеры очередные «вводные», они направились в другой конец Москвы на задание.

Задание вора в законе Морица (полученное им от полковника Зайцева) было ими почти выполнено.

Почти, потому что группе сотрудников ГИБДД, направлявшейся в сторону Химок, нужно было еще выполнить одну печальную операцию.

На хорошей скорости пройдя Химки, машина со знаками ГИБДД направилась в поселок Старбеево, где, посигналив и почти не снижая скорости, въехала в раскрытые ворота частной фабрики кормов для собак и кошек.

Владелец фабрики Муса Гоциев давно был под «крышей» Морица и беспрекословно выполнял все его задания.

По дороге полковнику Звереву сидевший рядом с водителем гибэдэдэшник, развернувшись, так врезал по шее, что дороги полковник почти не видел. А если бы и видел, это мало что ему бы дало. Еще до удара он понял, что этот раунд останется за полковником Зайцевым.

Его вялое тело вытащили из машины, когда ворота в усадьбу на улице имени Татьяны Мелехиной закрылись. Он упал, мало что соображая, на утрамбованную землю двора. И тут же получил страшной силы удар в основание черепа носком форменного тяжелого ботинка. При переломе основания черепа долго не живут. Полковник Зверев не был исключением.

Тело проволокли в подвал-гараж, где раздели, обувь и одежду сожгли в печи, деньги поделили, документы сохранили для отчета в тайнике в кирпичной кладке. Голое тело перенесли в соседнее помещение, где работали круглые сутки две гигантские мясорубки, перемалывавшие тела бездомных собак и кошек, лабораторных крыс, некондиционное мясо, забракованное на рынках Москвы, и прочую тухлятину. Фарш закатывался в консервные банки на трех автоматах, за которыми работали приезжие из Кишинева. В момент утилизации тела полковника Зверева рабочие обедали в стоявшем во дворе вагончике. И на первое и на второе у них были пельмени. Еще не потерявшее стройности тело 60-летнего, державшего режим офицера пропустили через одну из мясорубок, а полученный фарш, немного отличавшийся цветом от остального, закатали в банки, наклеили наклейки, извещавшие, что это любимая еда ваших барсиков и мурок, и сбросили в проволочный контейнер. Задача этой бригады была выполнена, за что уполномоченный Морицем Муса Гоциев тут же и рассчитался.

Однако всего не предусмотришь. Полковник Зайцев никак не мог предположить, что все его разговоры, команды на пейджеры, даже приказы, отдававшиеся кодами по телефону спутниковой связи, прослушиваются и его бывшими коллегами, и сотрудниками ОСО Генпрокуратуры, работавшими в этой операции в контакте.

В тот же день всю цепочку исполнителей задержали — одну группу за другой. Как ни странно, самые крепкие на вид парни из группировки Морица показания давали как пионеры — с готовностью и даже некоторой спешкой. Вышли и на самого Морица, который давно был под колпаком у Егора Патрикеева, поскольку все драгоценности, получаемые от грабежей и разбойных нападений, переправлял через «окно» на границе на Запад и давно сотрудничал с нелегальным филиалом холдинга «Диамант» в Гамбурге.

На утро в деревню Старбеево прибыла группа Мосгорпрокуратуры. Михаил Васильич Аверьянов, пермский следователь Митя Колычев, стажировавшийся в Москве, и помощник следователя Костя Вилков. Костя и нашел тайник с документами полковника Зверева. А Пал Палыч, класссный эксперт, сделал заборы массы из «созданных» накануне консервов, запросил — умный очень — из поликлиники ФСБ медкарту полковника в отставке Зверева, сравнил ДНК и однозначно доказал, что консервы, закатанные в фирме Мусы, — не что иное, как тело полковника КГБ в отставке, а вовсе не любимый корм для кошек и собак, помогающий им избегать дисбактериоза.

Что же касается полковника Зайцева, то, возможно, он, оставаясь под надежным колпаком российских спецслужб, и остался бы жить, но на завтра был назначен матч «Спартак» — «Арсенал», и Патрикеев не хотел рисковать. Однако Егор опоздал. Когда за полковником Зайцевым, проживавшим в отдельном номере на 10-м этаже «Националя», пришли, он все понял, открыл окно и скользнул в пустоту. Когда собровцы ворвались в номер, они еще успели увидеть его руки, цеплявшиеся за подоконник. И все.

— У него всегда были слабые руки, — сказал полковник ФСБ из-за плеча Егора.

ГЛАВА 11

НАКАНУНЕ

Егор Патрикеев еще раз перечитал копию «Спецсообщения». Он хорошо знал и уважал Александра Эммануиловича, красивого, интеллигентного человека, грамотного юриста, одного из лучших выпускников Свердловского юридического института. Был у них и общий друг — Руслан Маев, отец Тимура Маева, с которым Егору все чаще приходилось сотрудничать в рамках расследования уголовных дел компетенции ОСО. Оснований сомневаться в резолюции Букмана не было. И все же... Как-то уж очень кстати национальная гордость славян проснулась в щупленьком студенте экономического колледжа — как раз накануне архиважного для всего российского футбола матча с английским «Арсеналом».

Конечно, могла быть случайность, мог напасть на первого подвернувшегося человека с «лицом кавказской национальности». Но... Тяжело ранен один из ключевых игроков «Спартака» накануне матча. В связи с травмой Ананко Романцев, как он сказал в одном из интервью, рассматривает возможность использования молодого турецкого волонтера в качестве «либеро» на матче с «Арсеналом». Конечно, у «Спартака» длинная скамейка запасных...

Но, во-первых, Раши уже хорошо зарекомендовал себя в последних матчах «ЕвроТОТО» и, во-вторых, вносить коррективы в план игры, в наигранные связи даже такому тренеру как Романцев будет накануне ответственнейшего матча нелегко.

«Надо будет переговорить с Алхимовым, — следователь молодой, талантливый, но он, как говорится, „не в материале“. Может, появится какая-то зацепка», — подумал Патрикеев. Он уже потянулся рукой к телефонной трубке, хотел позвонить в прокуратуру ЦAO Букману, но вовремя себя остановил.

— Даже если бы удалось сегодня найти ниточку от Кравчени, то куда бы она их привела? К мертвому полковнику Зайцеву, которого сейчас в морге пытаются поприличнее собрать, чтоб не страшно хоронить было. Впрочем, полковника Зверева и в таком виде уже не собрать. В гроб придется банки фарша укладывать... Кошмар какой-то. Ну что бы им, этим обалдевшим от денег олигархам, и у нас в стране, и за рубежом, — не болеть за футбол просто так... как болеют тысячи людей, объединенных академиком Петром Семеновичем Зреловым в Клуб поклонников «Спартака». Или миллионов спартаковских фанов, которые, конечно, «нарушают», но не до такой же степени... Кстати, надо проверить, говорил ли Петр Зрелов со «старшиной» спартаковских фанов о корректности поведения на завтрашнем матче... Да и с генералом Вороновым из московской милиции, который будет обеспечивать порядок во время завтрашнего матча, тоже надо бы еще раз встретиться.

— Привет, Егор Федорович, как настроение?

— Здравствуй, Иван Василич, как раз, не поверишь, о тебе думал, хотел выкроить время, встретиться, обсудить завтрашние меры безопасности.

— Вроде не твой вопрос...

— Так мне Генеральный поручил. Поскольку тут основной наш контрагент — фигурант ряда дел, находящихся у меня в производстве.

— Наш парижский друг, что ли?

— Он самый.

— А я еще думаю, чего это наш министр поручил мне по поводу завтрашнего дня с тобой связаться.

— Вот поэтому. Есть какие-то странности, неожиданности?

— Выше крыши.

— Расскажи. У меня вертушку только сегодня утром проверяли, чисто.

— Во-первых, мы выставили дополнительную охрану на стадионе за двое суток. И правильно сделали, потому что в ночь с 6 на 7 декабря была предпринята попытка заминировать несущие опоры южной трибуны.

— "Минеров" взяли?

— Они сейчас в ФСБ дают показания. Похоже, «чеченский след». Оба «минepa» жители Гудермеса, в Москве зарегистрированы, работали на Измайловском рынке. Орехами торговали.

— Хорошие орешки. Какой заряд?

— Большой.

— Что еще?

— Под утро начальник группы усилил караулы. Задержали еще троих.

— Тоже чеченцы?

— Нет. Наши, москвичи. На трибунах, куда были проданы билеты фанам «Спартака», они установили небольшие пластиковые емкости с таймерами. Эксперты МВД еще дадут свои выводы, но при первом допросе, в момент задержания, они объяснили свои поступки так: болеют за «Локо», и якобы незаслуженно «Спартак» рвется в победители «ЕвроТОТО», на его месте должен быть «Локо». На них в момент задержания были атрибуты болельщиков «Локо». Но я что-то сомневаюсь. Хотя проверить трудно. Организованные болельщики все нам известны, есть в компьютере. А если просто неорганизованные фаны? Но под статью все равно пойдут.

— А что за емкости, ты не сказал.

— Таймеры были установлены на время — 20 минут после начала завтрашнего матча. И должны были сработать распылители. По их словам, они хотели распылить специальную жидкость, которая воздействовала бы на психику людей в радиусе ста метров.

— Откуда такую замечательную жидкость добыли?

— Не говорят.

— Нy, положим, со временем скажут. Только никогда я не поверю, что тут обошлось без нашего парижского друга. Вернее, без его эмиссаров.

— Расскажут, — выйдем на эмиссара.

— Уже не выйдем. Если только на его похороны не соберемся.

— Быстро дела делаются. Новые ориентировки есть?

— Пока нет. Полагаю так: все, что могли до матча, они уже попытались сделать, теперь все внимание на сам матч. Знаешь, я вообще-то за «Динамо» болею, но тут уже дело престижа России. Так что наши будут завтра за «Спартак» против «Арсенала» болеть.

— Вы там меньше болейте, больше присматривайте, чтобы никто матчу не помешал.

— А тут мы ответственность с ФСБ поделим. Снайперы — от них.

— Ну, добро. После матча увидимся, отметим, надеюсь, благополучный исход наших хлопот.

А в это время барон де Понсе рисовал на ноутбуковском дисплее схему своих действий. Нужно было срочно добыть деньги для отдачи залога за сырые алмазы из России. Иначе весь ритм сбивался, весь бизнес летел к черту. Он уже знал про «прокол» с изумрудами, про потерю 2 миллионов. Конечно, это тоже деньги, но ему был нужен миллиард. Как раз та сумма, которую он мог бы получить, если бы в финале «ЕвроТОТО», в который уже вышла «Барселона», ее противник ей бы проиграл. По всем прогнозам это должен быть «Спартак». Если выйдет «Арсенал», «Барса» у него может выиграть 3:1. А вот если «Спартак» — все прогнозы рушатся. Он делал все возможное и невозможное, чтобы «Спартак» не дошел до финала. Но...

Он нарисовал, пользуясь приемами компьютерной графики, на экране рудник, — наверху, слева. Здесь добываются архангельские сырые алмазы. Отсюда они поступают в Вологду, где идет первоначальная шлифовка на подпольных фабриках, принадлежащих, на подставных лиц Барончику. Под видом сырых, уже из Москвы, архангельские алмазы вывозятся в Амстердам. Об этом идет «слив информации» в криминальные круги России и в правительственные сферы. Но в банки, контролируемые высокими госчиновниками и криминальными авторитетами, в залог сдаются искусно сделанные в Роттердаме стразы и фианиты. Под них в банках получается официальный кредит на закупку уральских камней, якутских алмазов. И снова по кругу. В результате продуманного производства ничто не пропадает, все ходит по кругу, — сырые якутские алмазы под видом алмазной крошки для промышленных нужд вывозятся в Турцию. Туда же вывозится контрабандой магаданское золото в песке. Там на фабриках Барончика идет обработка, первоначальная, того и другого. А уже в Брюсселе из всего этого получаются уникальные драгоценные изделия ранга «VIP».

Система запущена, задействована. Ее нельзя остановить! Но где взять деньги — для залога, для отдачи долга Шестакову... Он уже не удовлетворяется брошами с камнями стоимостью по миллиону долларов. Он, восходящая звезда российской политики, который вполне через два путинских срока может стать новым российским президентом, что ему миллион баксов — сволочь, он все подсчитал, и он прав, — мой долг ему равняется миллиарду долларов. Он может подождать, дать мне ряд льгот и кредитов, и я заработаю два миллиарда. Но он не хочет ждать. Сволочь. И кровь из носу нужно, чтобы «Спартак» сегодня проиграл в Москве «Арсеналу».

"Кровь из носу нужно, чтобы «Спартак» сегодня выиграл у «Арсенала», — подумал Иса Назимов. Почему-то ему казалось, что у «Барсы» в Париже через неделю «Спартак» выиграет легко.

Это ощущение удачи, идущей к нему в руки, пришло еще утром, когда позвонил Орест Яковлевич и сообщил, что некий высокий государственный чиновник из России хотел бы с ним встретиться. Он сопровождает Президента России и встретиться может лишь на пять минут в Лувре.

— Давненько не бывал я в Лувре, — усмехнулся Иса и стал собираться на рандеву. Он предполагал, о чем пойдет речь. Если выгорит, — чистая прибыль составит более 20 миллионов долларов. Речь шла о копиях документов на ракету-носитель «Рокот» с разгонным блоком «Бриг-3-Л», способную доставить спутник «Иридиум» и межконтинентальные баллистические ракеты РC-18/55-19. За эти документы французская компания «Ракета-Франс» готова была предоставить ему крайне льготный кредит на закупку у французской армии большой партии французского вооружения, на которое у него уже были очень выгодные покупатели в Африке... То есть, если он выигрывает в «ЕвроТОТО» свой миллиард и так закупит эту партию, и снова хорошо заработает. А если нет, — сделка по «Рокоту» была его единственной надеждой остаться на плаву.

Встреча была мимолетной в зале Камила Коро. Как и было договорено, они словно бы случайно остановились у картины Коро «Воспоминание о Мортефонтене» — прелестный пейзаж, огромное старое дерево на берегу озера или пруда, очаровательная девушка. Уголками глаз Иса заметил, что российский Президент в это время остановился у картины «Святой Себастьян». Должно быть, он и себе кажется своего рода Святым Себастьяном — и левые на него набрасываются, и правые, и из центристов опору никак не создаст, и все корят его «чекистской» биографией. А он, похоже, искренно считает себя мессией, который спасет Россию.

— Хорошо хоть он, кажется, не ворует.

Иса не уважал российских чиновников, которым давал огромные взятки.

Глядя на пейзаж, короткошеий толстенький человечек с сонным лицом важно сказал по-русски:

— Когда видишь такую красоту, понимаешь, что все возможно.

— Но за все надо платить. В том числе и за красоту, — по-русски поддержал беседу со случайным знакомым Иса.

— Весь вопрос в том, сколько, — парировал русский.

— Я слышал, на последнем аукционе «Сотбис» работа Коро была продана всего за 500 тысяч долларов. Мода на него спадает.

Русский усмехнулся. Должно быть, он не рассчитывал на такую сумму и не стал торговаться.

— Что ж... Все имеет свою цену. Вы правы. Полмиллиона — хорошая цена.

И они разошлись в разные стороны. Толстенький русский примкнул к свите российского Президента, а Иса остановился у картины Коро «Женщина с жемчужиной». Прелестная молодая женщина. На безымянном пальце левой руки тонкое колечко с крохотным бриллиантиком. А на лбу повязка с крупной жемчужиной.

— Хороша, не правда ли? — услышал он за спиной приятный женский голос

— Вы о юной француженке или,... — замялся Иса, подбирая нужное французское слово...

— Нет, я о жемчужине. Колечко скромное, камешек в треть карата. А жемчужина хороша. Потянет на 100 тысяч долларов. Если она настоящая, естественно.

— А как думаете, она настоящая?

— Такая крупная? Вряд ли. Девушка слишком скромно одета, это во-первых, и у нее, я бы сказала, зависимое лицо. У богатых людей другие лица.

Иса с интересом обернулся. И в нос ему прорвался легкий приятный запах. Он разбирался в духах. Хотя более всего ценил в женщинах естественный запах чисто вымытой кожи...

— Не пойму, какие духи... Он жадно втянул воздух нервными ноздрями. Прелестные, но незнакомые.

— Я не душусь, — ответила молодая красивая женщина, без тени смущения всматриваясь в его лицо.

— Иса Назимов, позвольте представиться. Как в старину говорили, негоциант.

— Марина де Понсе.

— Баронесса?

— По мужу.

— А муж...

— Соответственно — барон де Понсе, — рассмеялась Марина.

— Я не о том, мы знакомы с вашим мужем.

— Вы тоже ювелир?

— Избави Бог! Я занимаюсь более мужским делом — торговля нефтью, оружием... Странно, что мы с вами никогда не встречались в Париже. Понадобилось мне прийти в Лувр, где я не был лет пятнадцать...

— Судьба... Кстати, интуиция мне подсказывает, что вы так же хорошо говорите по-русски, как и по-французски.

Марина жадно вглядывалась в лицо своего нового знакомого, обволакивая взглядом его крепкие плечи, высокие сильные ноги, жесткое лицо с ласковыми глазами. Именно такой мужчина снился ей все эти годы странного замужества за бароном де Понсе. За всю супружескую жизнь барон лишь однажды отважился на исполнение супружеского долга. И это было так кратковременно и суетливо, что Марина потом час бессильно плакала в роскошной ванне-джакузи.

Иса тоже с интересом скользил глазами по лицу, фигуре дивной женщины, стоявшей перед ним и смотревшей на него без тени смущения.

— Да, мы знакомы с вашим мужем. Он президент Клуба «ЕвроТОТО», а я — вице-президент. Но встречаемся мы с ним лишь раз в год, — Иса усмехнулся. — И то, если приходится делить прибыль.

— Неужели футбол такое прибыльное дело? Я что-то слышала про единственное по-настоящему мужское увлечение мужа, но только так и не поняла, в чем там фокус с этим «ЕвроTOTO».

— Лучше не понимайте и дальше. Женщины, особенно такие, как вы, должны заниматься чистым делом — ювелирным например.

— Я им и занимаюсь.

— Простите за бестактный вопрос. У вас есть дети?

— Общих с мужем нет. Это таким витиеватым способом вы хотели узнать, связывает ли меня с бароном пламенная страсть? Нет, не связывает.

— И если я приглашу вас сегодня пообедать или поужинать...

— Лучше поужинать...

— То вы согласитесь?

— Я уже согласилась.

— Ресторанчик Марлон Дюран на Елисейских полях вам подойдет?

— Это самый дорогой ресторан в Париже. Даже барон никогда не водил меня туда, хотя мы, кажется, не самая бедная семья во Франции.

— Помните, вы сказали о разнице между настоящей и искусственной жемчужиной? Вы — настоящая жемчужина. И вам нужна соответствующая оправа.

— Знаете что, я взрослая независимая женщина. Или почти независимая. Поэтому, если не возражаете, давайте начистоту. Вы мне тоже нравитесь. Но я вовсе не собираюсь считать, что все акценты расставлены и вы можете больше не говорить мне комплиментов. Говорите!

— Буду весь вечер.

— И всю ночь. Я буду с вами. Но я никогда не смогу выйти за вас замуж. Не перебивайте меня. Даже в том случае, или точнее, когда вы сами захотите взять меня в жены.

— Я-то уже созрел, — улыбнулся вдруг беспомощной улыбкой Иса.

— Это, увы, исключено. Я сегодня же стану вашей любовницей, но никогда — женой.

— Но почему?

— Потому что я слишком много знаю про империю барона де Понсе. И он никогда не отпустит меня. Никогда.

— Может быть, вы дадите мне возможность побороться за вас?

— Нет. Я хочу видеть вас живого. Не будем больше об этом. Впрочем...

— Впрочем, не будем загадывать. Возможно, завтра многое изменится. И сила вашего мужа превратится в еще одну его слабость...

— А что случится завтра?

— Завтра матч за Кубок «ЕвроТОТО» в Москве. Встречаются английский «Арсенал» и русский «Спартак»...

ГЛАВА 12

«А ЧТО Я ГОВОРИЛ ПРО СПАРТАКОВСКИЙ ДУХ?»

Восьмое декабря, день исторического матча-полуфинала Кубка «ЕвроТОТО», в Москве между «Спартаком» и «Арсеналом» был обычный для Москвы промозглый день — с ледком, снежком и матерком, — как пошутил кто-то из болельщиков, задолго до начала матча начавших стекаться к стадиону «Лужники».

Представители десятков российских и зарубежных телекомпаний начинали брать интервью в прямом эфире уже на дальних подступах к стадиону.

Брали интервью у фанов «Спартака» из разных группировок болельщиков — «Шайки Флинта», «Гладиаторов», «Сумасшедших мясников», Общенационального фан-клуба «Спартак», Клуба поклонников московского «Спартака».

Генерал-полковник юстиции, что в переводе на прокурорский язык означало Государственный советник юстиции I класса, Борис Михайлович Кардашов на футбол поехать не смог — свалил ранний декабрьский грипп, а может и простуда — просквозило, когда во время ремонта квартиры дочери выносил мусор после рабочих — рулоны старых обоев, шматки известки и прочую строительно-ремонтную дребедень.

Лежа на диване с закутанным шарфом горлом, он слушал откровения одного из фанов по I каналу ОРТ:

— Конечно, «Спартак» выиграет и этот матч, и «ЕвроТОТО». Почему я так уверен? Потому что есть такое понятие: «спартаковский дух». Они умеют собраться в нужный момент и не только выиграть, но и показать красивый футбол. Я вообще-то не фанат, это вы меня так представили. Я просто болельщик «Спартака». Если кто-то выбрал в качестве объекта почитания другую команду, я не собираюсь ему доказывать, что он не прав. Ни словами, ни на кулаках. В драках не участвую. Я никого не трогаю, никто не трогает меня.

Два выпускника Свердловского юридического института Александр Букман, прокурор ЦАО города Москвы, и старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РФ Руслан Маев тоже не попали на стадион по уважительной причине — сын Руслана, тоже прокурорский следователь, Тимур в этот день женился. Сейчас молодые были в загсе, а «старики» ждали их дома. Вскоре подошел третий свердловчанин — старший помощник Генерального прокурора Леонид Трошин с подарками и цветами. С порога спросил:

— Ну как настроение у народа?

— Настроение боевое, — ответил Руслан. — «Спартак» победит. О счете можем поспорить.

— Тихо, мужики, что там Воронов скажет? — прервал диалог Александр Букман.

На экране канала РТР появилось суровое лицо генерала Воронова из московской милиции. Он отвечал на вопрос корреспондентки:

— Хулиганство на трибунах действительно наболевшая проблема, которую решать надо сообща — милиции, самим болельщикам, клубам, руководителям стадионов. Ведь сколько крови уже пролито на стадионах за посление годы. Но я уверен, и фанаты могут быть цивилизованными. У нас есть договоренность насчет сегодняшней игры со всеми клубами фанов, — будут «кричалки», красочные знамена, атрибутика «Спартака», «живая волна», пускаемая по трибуне... Не будет крови и помех игре. Слишком важный матч, нельзя рисковать престижем России.

Егор Патрикеев и Петр Зрелов уютно уселись в кресла ложи VIP. Журналист НТВ проник и сюда, ухитрился взять у них блиц-интервью.

— Петр Семенович, вы президент Клуба почитателей «Спартака». Ваш прогноз?

— Только победа!

— Откуда такая уверенность?

— Есть такое понятие — «спартаковский дух». Если вы не болельщик «Спартака» — в футболе, хоккее, баскетболе, — вам этого не понять. Так уж клуб этот создавался, такие люди были у истоков различных игровых команд, что рыцарский, боевой дух стал традицией.

— Я думал, вы скажете — «гладиаторский». Ведь Спартак был гладиатором.

— В какой-то степени и гладиаторский — ведь спартаковцы никогда даже не рассматривают вариант проигрыша или ничьей, как и в гладиаторских поединках, для них возможен единственный исход — победа.

— Но они не всегда выигрывают.

— Но всегда к этому стремятся.

Те, кто в этот момент смотрел канал НТВ, обратили внимание, что к соседу Зрелова, крутоплечему мужчине с короткой седой бородкой подошел человек в форме полковника милиции, что-то сообщил на ухо.

— Какие-нибудь новые сообщения? — тут же переключился корреспондент. — Если я не ошибаюсь, вы полковник Егор Федорович Патрикеев, начальник Отдела специальных операций Генпрокуратуры. Извините, что отрываю вас, возможно, от дел. Я знаю вас, вы выступали на нашем канале в качестве эксперта по драгоценным камням. Можете что-нибудь сказать о криминальных аспектах матча?

— Почему вы решили, что у этого матча есть криминальные аспекты?

— Нy, Москва слухами полнится. Были слухи, что один из спартаковских игроков находится в больнице в результате нападения маньяка, были попытки дать взятки судьям сегодняшнего матча, они отказались, в результате об этом утром сообщили все зарубежные средства массовой информации. Вокруг матча много недомолвок, информационного шума. А что правда, что нет, — мы не знаем. Вам что-то сообщили важное?

— Можно и так сказать. От НТВ все равно нигде не спрячешься. Мне только что сообщили, что в ряде мест на трибунах обнаружены компактные торсионные генераторы.

— Какая от них опасность, что это такое?

— Такие генераторы создавались в оборонке в 80-е годы, потом от этого проекта отказались. Но каким-то путем, видимо, они попали в руки нечистоплотных людей. А цель... С их помощью, если их одновременно в контрольное время включить, скажем, с помощью спутниковой связи, — в космосе ведь летают и коммерческие спутники, то можно осуществить нейролингвистическое перепрограммирование личности. Происходит унификация психотипа личности. Из сотен спокойно наблюдающих матч фанов можно в считанные минуты создать толпу яростных неуправляемых хулиганов. Матч может быть сорван, даже при благоприятном для «Спартака» счете... Кое-кому очень хочется, чтобы «Спартак» проиграл. Но я согласен с президентом Клуба поклонников «Спартака» Петром Семеновичем Зреловым — есть такое понятие, как «спартаковский дух».

— "Спартак" победит?

— Однозначно. А вот насчет счета, как говорится, можно поспорить.

...Шестой канал в это время пустил в прямой эфир интервью с англичанином русского происхождения:

— Перед тем как отправиться в Россию, большинство болельщиков, моих друзей, решило сперва узнать, какая будет в Москве погода в декабре. Кто в Англии не знает про русскую зиму с ее страшными морозами и снегопадами с лета до весны. Мне удалось вытащить в Москву около трех десятков своих приятелей, причем для этого пришлось принести в наш паб семейные фолианты как доказательство того, что русская зима прекрасна и не всегда ужасна. Но все равно, — посмотрите, как одеты мои парни, они словно собрались на Северный полюс. И ведь оказались правы. Мороза нет, но погода весьма прохладная.

— Вы впервые в Москве?

— К сожалению. Хотел приехать 18 лет назад, во время матча «Спартак» — «Арсенал», но мне как потомку белоэмигранта было отказано, зато я видел русский «Спартак» в Лондоне и был ошеломлен. Мой любимый «Арсенал» тогда ваши спартаковцы просто уничтожили. Кстати, знаете ли вы, что за московский «Спартак» болеют многие русские эмигранты за рубежом, точнее их потомки. Потому что, как говорил мой дед, потомок Рюриковичей, «Спартак» олицетворяет Россию: это атакующая, бесшабашная и не боящаяся пропустить мяч в свои ворота команда.

...Егор Патрикеев, переключая тумблеры маленького телевизора на трибуне «VIP», как раз на этих словах попал на канал.

— Только бы не напророчил земляк, — прошептал он. — Нам недоставало пропустить мяч на первых минутах матча.

...Свое место в специальной ложе занял швейцарский член правления Клуба «ЕвроТОТО» Жиль Лерон.

...Спартаковский автобус прибыл в Лужники вовремя, несмотря на непогоду и гололед. Классный водитель Николай Дорошин доставил спартаковцев более чем за час до начала матча. Не отстал от него и второй водитель — сам Олег Романцев.

«Арсенал» появился в Лужниках минут на 20-30 позднее; темнокожие французы и африканцы поеживались от холода.

...На лужниковском табло в это время прокручивались фрагменты победного для «Спартака» матча с мадридским «Реалом» в предыдущем матче на Кубок «ЕвроТОТО», давшем путевку на этом матч.

На предматчевую разминку высыпали футболисты «Арсенала». Затем со своей судейской бригадой трусцой выбежал итальянец Колонна, — они занялись пробежками вдоль бровки. В 19:28 под рев трибун появился «Спартак».

Восторженным ревом трибуны встретили появление Ананко, чей выход из-за травмы был до последней минуты под вопросом, и Баранова отличившегося в матче с «Реалом». С огорчением фаны не увидели в составе открытие сезона — Калиниченко, но одобрительно посмеивались, когда на поле появился чернокожий дуэт бразильцев — Маркао и Робсон.

Знатоки в бинокли рассматривали лица игроков «Арсенала»: пытались угадать, выпустил ли тренер Арсен Венгер травмированного Виейра... Но на его месте появился аргентинец Вивас. Пару нападающих группы «прорыва» составили Анри и Кану, которые могли бы сделать победителем и команду послабее классом. Вильторд остался в запасе.

Свистом встретили только украинца Лужного в составе «Арсенала».

В это время барон де Понсе застыл у телевизора в роскошном кабинете на 24-м этаже своего официального офиса в районе Дефанса.

Он предполагал смотреть матч из особняка, но дела заставили приехать в офис, здесь была основная его информационная база. Слава Богу, основной вопрос утра он решил вовремя, но времени ехать в особняк на улице Виктора Гюго уже не было, и он включил телевизор в кабинете...

Его новый начальник службы безопасности по кличке Князь приехал в офис вместе с ним и занял привычное место в кабинете на первом этаже. Здесь была его информационная база данных, пульт связи, пульт охранной сигнализации. Сюда стекались сигналы ото всех видов датчиков комплексов безопасности и систем управления, установленных как на внешней территории объекта, так и внутри здания. В его отсутствие кресло у пульта занимал его первый заместитель. Но если в кабинете на улице Виктора Гюго или здесь, в новом микрорайоне Парижа Дефанс, находился босс, у пульта всегда, в любое время суток был он.

Князь пролистал суточные протоколы обо всех отклонениях от нормального алгоритма функционирования действующего оборудования и остался доволен.

На экранах пульта управления один за другим появлялись телеизображения внутренних помещений огромного здания. Первый этаж — кабинеты его заместителей, помещения охраны, хранилище оружия и бронежилетов. Второй этаж — кабинеты руководителей аппарата холдинга «Диамант». С 3-го по 20-й этаж — помещения фабрики огранки драгоценных камней. В подвале находились хранилища — отдельно сейфы с сырыми алмазами, отдельно — с уже ограненными бриллиантами. Отдельно изумруды, отдельно не составлявшие профиля холдинга другие драгоценные камни. И 21-й этаж — кабинет и помещения отдыха босса — зал приемов, спальня, бассейн, джакузи, сауна, тренажерный зал, кинозал, зал для эстрадных представлений, тир, зал боулинга. Впрочем, как правило, все эти помещения пустовали, вне зависимости, находился ли барон в здании «Диаманта» в Дефансе, или в кабинете на Виктора Гюго...

Князь проследил охрану внешнего периметра здания. На ограждении была установлена система сигнализации емкостного типа. Вокруг здания, в небольшом окружавшем многоэтажную стену парке были установлены сейсмические, радиолучевые системы, а с приходом в холдинг Князя — еще и сигнализации с применением оптоволоконного или высокочастотного кабеля.

Когда Князь уговорил барона осмотреть введенные им новые системы безопасности, барон де Понсе был крайне доволен. По натуре он был труслив и мнителен и уделял системе безопасности особое значение.

«Похоже, я не ошибся в выборе заместителя полковника Зайцева. Все-таки новое, компьютерно продвинутое поколение даст сто очков вперед старикам-ветеранам», — подумал тогда барон де Понсе.

Он включил телевизор и жадно смотрел на заснеженное поле стадиона «Лужники», словно пытаясь увидеть сквозь начинавшуюся метель итоговый счет матча на табло.

Князь проверил по экранам, вызывая клавиатурой пульта на дисплее все новые и новые объекты охраны, насколько герметичны двери и окна. Отсюда, с пульта, он мог заблокировать их все или разблокировать в зависимости от ситуации.

...На поле в Лужниках пока разминались «канониры» из Лондона, спартаковцы еще не появились, и барон решил сделать пару деловых звонков, чтобы потом не отвлекаться от матча. Его человек был внедрен в качестве советника Президента Республики Саха. Вчера он сообщил, что Генпрокуратурой вновь возбуждено уголовное дело о неуплате налогов. Барон помнил, как впервые такое же дело было возбуждено в 1966 году. В 1991 году Президент Республики Саха преподнес Президенту России бриллиант в 270 карат. С тех пор АО «Алмазы России-Саха» не передавало в «закрома родины» ничего, хотя объем вложений этого АО в зарубежные фирмы и банки, прежде всего через холдинг «Диамант», составлял свыше одного миллиарда долларов в год. Если опять наезд «мытарей», значит «перестали делиться». И это плохо.

Советник Президента республики Саха-Якутия подтвердил его опасения.

— "Наверху" отказываются от бриллиантов менее 300 карат. А «якуты» жадничают, считают, что, может, и так «рассосется». Мои советы не слушают.

— Ладно, я сам с ними разберусь. А пока пошлю в Москву от себя хорошие камни. А то так из-за нескольких миллионов долларов можно весь плановый миллиард потерять.

Он позвонил в Москву и дал распоряжения.

Следующий звонок был держателю «общака» российской братвы. Канал был защищен от прослушивания по спутниковой связи.

— Получили все от Морица?

— Все есть, кроме самого Морица, его загребли фээсбэшники.

— Он может сдать тебя?

— Еще как может! Эта сука родную мать не пожалеет.

— Тогда так: в крайней ситуации перебрось весь общак нашему «любимцу нации», да, да, кинорежиссеру. Через его фонд можно любые бабки прокручивать. Только не сам, через фонд культурных инвестиций. Они там любую ментярню и самых дотошных прокуроров запутают. Будешь получать бабки у «отца нации» на все дела.

— А мой процент? Ты что, Барончик, держатели катранов, общаков от своего дела кормятся.

— Будешь получать свой процент по-прежнему, зато никаких забот, и нет страха, что весь общак загребут, а тебя братва за глупость «закажет».

Вот уже выбежали на поле спартаковцы, каждый занял свое место на поле, Филимонов в воротах. Итальянец-судья с бритой под «ноль» головой поднес свисток к губам...

Барон де Понсе сделал еще один звонок — заместителю министра иностранных дел.

— Нужно добиться решения МИД и Минобороны о посылке группы российских миротворцев в Сьерра-Леоне.

— Вам-то что за забота, Яков Борисович?

— Там началась война алмазных магнатов. Нам важно послать туда с российскими миротворцами своего человека. И такой человек у меня есть. Это полковник Кесарев Иван Ильич, — мы оплатили ему, как и вам в свое время, учебу. Вам в МГИМО и аспирантуре, ему в училище и академии. Есть, знаете ли, Иван Петрович, время разбрасывать камни, а есть время их собирать. Сейчас мое время собирать камни.

— Драгоценные?

— И драгоценные тоже, все вы, мои протеже, — бриллианты в моей короне.

— Красиво. Только как провести решение через Госдуму?

— А там кто сидит, дорогой вы мой? Там такие же мои протеже, которым я оплатил их выборную кампанию. И поспешите. Алмазный рынок — вещь хрупкая. Я не могу рисковать.

Барон де Понсе с удовольствием вместе с телекамерой прошелся взглядом по «канонирам», приготовившимся к своей первой атаке на защитные редуты «Спартака», француз Арсен Венгер собрал интернациональный ансамбль: пять его соотечественников, игроки из Бразилии, Аргентины, Швеции, Камеруна, Нигерии, Австрии, Голландии, Украины.

Скорее всего, Венгер будет активно подключать в атаку защитников Лужного и Сильвинью и даже столпа обороны Адамса. Он навалится на спартаковцев всей своей мощью и раздавит их.

Его размышления прервал звонок по линии, закрытой от прослушивания, из Москвы. Говорил замминистра иностранных дел, с которым он только что закончил разговор.

— А в случае чего, Яков Борисович, на Шестакова можно выйти?

— Ни в коем случае! Только если будет грозить смерть. Причем не вам, а мне. Забудьте его имя.

Он раздраженно бросил трубку. Вспомнил анекдот: "Человека судят за то, что назвал министра идиотом. Приговор: пятнадцать лет с конфискацией имущества.

— Почему так строго? — спрашивает корреспондент телевидения судью. — Ведь за оскорбление личности полагается не более шести месяцев.

— Но сегодняшний подсудимый осужден за разглашение государственной тайны".

В это время телевизионный комментатор французского канала ТИ-5 возбужденным голосом прокомментировал первые минуты матча:

— Судя по всему, «Арсенал» решил с максимальной пользой провести первые минуты. Мне кажется, они просто сильно замерзли и сейчас своими быстрыми перемещениями по полю Лужников пытаются согреться. Одна стремительная контратака, другая... Идет всего вторая минута.

— Гол нужен, гол, а не стремительные перемещения, — проворчал барон.

И «канониры» словно услышали его призыв. Анри сильно пробил по воротам Филимонова, но промахнулся.

«Счет будет 3:1 или даже 4:1», — почему-то подумал барон де Понсе. Ему вспомнилось предсказание гадалки, этой старой русской дамы, что напророчила счет 3:1 в финальном матче Кубка «ЕвроТОТО». А вслед за лицом убитой гадалки, фото которой было потом опубликовано в «Ле Фигаро» и «Ле Монд», в голову пришел анекдот: "Государственный деятель обращается к гадалке после гадания:

— Сколько я вам должен за ваши предсказания?

— За предсказания будущего — пятьсот, как со всех господ, и плюс миллион за то, что я сохраню в тайне все ваше прошлое".

«Что-то я излишне развеселился», — подумал барон и попытался разобраться в том, что происходило в эту минуту на стадионе «Лужники» в Москве.

В конце второй минуты матча Сильвиньо отобрал мяч у Баранова, Пирес его подхватил, Анри тут же ловко освободился от опекуна и изящно обманул Ананко. Сильвиньо, оказавшийся к тому моменту на позиции центрфорварда, сыграл как опытный бомбардир: выманил на себя Филимонова и четким ударом поразил цель.

— Го-о-о-о-л! — заорал барон.

В кабинет заглянула Мадлен.

— Что-нибудь нужно, патрон?

— Рюмку коньяка и ломтик лимона.

В это время раздался звонок. Звонили опять из Москвы.

— Ну что, Яков Борисович, начинаем? С почином вас.

— Ты о чем? — барон не сразу узнал голос Трефильева из Министерства экономики.

— Пошла наша первая платина...

— Поздравляю. Премия за мной, ты только проследи, чтобы аккуратно все. Чтобы каналы переправки на запад были чистые. Не дай бог, если под колпак попадем. Дело-то масштабное.

— Куда как масштабное! Ну, я только сообщить хотел...

Барон на минуту закрыл глаза.

В 1925 году светило советской науки академик Бочкарев издал труд, в котором доказал, что самородная платина восточнее Урала залегать не может. Когда платина была найдена в начале 30-х годов восточнее Урала, первооткрывателя послали еще дальше на восток. А сведения об открытии остались лишь в засекреченных анналах КГБ. Полковник Зайцев, уйдя в отставку, прихватил с собой ряд сверхсекретных материалов, которые, как тогда казалось, смогут ему помочь преуспеть на коммерческом поприще.

— Вот... И полковника Зайцева уже с нами нет... А дело его живет, — хихикнул Яков Борисович Понсе. Ему хватило ума проверить документы из архива КГБ, послать за Урал экспедицию, которая и нашла большое месторождение платины. Артели, нанятые его людьми, добывали руду, а построенная тем временем в глухой тайге горно-обогатительная фабрика наконец-то дала первую чистую платину.

— С миру по нитке — нищему рубаха, — смиренно прошептал барон. Он был рад.

...Тем временем лондонцы явно облюбовали левый фланг спартаковцев. Там поочередно появлялись Пирес, Силвиньо и Анри.

Пропустив гол, спартаковцы тут же перегруппировались и перекрыли кислород сопернику на флангах. Тчуйсе и Ковтуну удавалось блокировать Пиреса, Юнгберга и Сильвиньо, причем чаще без нарушения правил.

Когда же англичанам удавалось просочиться к штрафной, там их встречал травмированный, но несгибаемый и непробиваемый Ананко.

...В это время на VIP-трибуне Лужников сидевший в углу ложи сотрудник ОСО майор Глушенко подошел сзади к Патрикееву и, поставив ему на колени ноутбук, повернул его так, чтобы текст на экранчике был виден только Егору, нажатием кнопки пустил строчки текста, только что полученного от дежурного прокурора ОСО: «Из Якутска в Москву на имя 4Н отправлен сырой алмаз в 400 карат. Курьер в разработке». «Высвечена связь Морица и Барончика, „общак“ переходит в фонд культурных инвестиций. Мое мнение: нужно подключать налоговую полицию для начала, чтобы не вспугнуть». "Разговор Барончика с МИДом высветил еще его одного «клиента», передал в ФСБ поручение по его разработке, в военную прокуратуру передал данные о полковнике Генштаба МО, также клиенте Барончика. «Из перехваченного разговора Барончика с Екатеринбургом ясно, что пошла первая платина. Передал поручение по расследованию дела в ФСБ».

...Тем временем «Спартак» явно выигрывал сражение в воздухе. При этом похвалы заслуживали и защитники, и нападающие. Пять угловых подали гости, но так ничего и не добились. Если мяч летел на ближнюю штангу, там начеку был Безродный, а если дальше — в дело вступали Ковтун и Ананко. Единственный раз угроза с воздуха прозвучала у ворот Филимонова тогда, когда мяч случайно попал в голову Парфенова, a oт нее отскочил в штангу.

«Спартак» играл красиво. Но ему еще и везло.

...По сотовому позвонил Воронов.

— Егор? Только что обезвредили с минерами ФСБ мину в раздевалке «Спартака». Как пронесли, кто — пока даже не представляю. Но мина обезврежена. Как и договаривались, в перерыве проверим все объекты еще раз.

— Го-о-ол! — закричал рядом со слезами в голосе Зрелов. Патрикеев взглянул на поле, на монитор, нет, показалось Петру.

Дело в том, что Анри, легкий, взрывной, с хорошей стартовой скоростью без труда отрывался от опекунов, постоянно создавая моменты для себя и партнеров. И вот на 9 минуте он ушел от Парфенова, вывел Кану на прямой разговор со спартаковским вратарем. Но Филимонов ситуацию вытащил, переведя мяч на угловой.

В это время по спутниковой трубке на Патрикеева вышел Князь.

— У меня все готово. С электронной точки зрения все продумано. Думаю, получится. Жду только сигнала.

— Жди. Точно скажу — это произойдет не сегодня. Скорее всего — во время финального матча.

...В это время Анри вновь напомнил о себе и нанес хлесткий и неожиданный удар по воротам Филимонова, но, к счастью, мяч пролетел рядом со штангой.

Спартаковцы наращивали силы. На 14-й минуте бразилец спартаковского разлива Робсон был элегантно выведен к воротам, но судьи зафиксировали положение «вне игры».

— А ты говорил, судьи на этот раз не подкуплены, — обиженно повернулся в сторону Егора Петр Зрелов.

— Игровой момент, — успокоил его Патрикеев.

— Да какой игровой, ты смотри: только что Титов оказался впереди всех, и бритому ежу ясно — не было офсайда. Пенальти! А судья...

— Если бы судил бритый еж, было бы пенальти. А судит бритый итальянец Коллина. Он точно неподкупен. Так что смирись.

...В перерыве на VIP-трибуне все шумно обсуждали первый тайм. И первый спартаковский гол. Ковтун дважды в течение нескольких секунд боролся в воздухе с «канонирами», заставил Сильвиньо выбить мяч наобум, тот попал к Маркао, остальное было делом техники.

— Извини, узнаю, какой счет в матче в Москве, — сказал в эту минуту Иса Назимов, снимая со своей волосатой груди нежную, обессилевшую руку Марины.

— А вообще, что происходит? Какой сегодня день, который час, какой год и где мы? — спросила томным голосом Марина. — Ты знаешь, я совершенно, абсолютно счастлива! Если бы было нужно сейчас умереть, я согласилась бы без раздумий, потому что узнала то, что не знала до сих пор.

— Что же это? — спросил Иса, накинув халат и пройдя в угол спальни с сотовым телефоном в руке, чтобы не мешать разговором отдыху Марины.

— Я узнала, что такое оргазм. Это такое... Такое... Словами не объяснишь.

— Мне тоже было очень хорошо с тобой, — ответил Иса, стараясь придать своему резкому голосу бархатные интонации. — Извини, я сейчас вернусь, и мы все повторим. Только задам один вопрос.

— Как в Москве? — спросил он секретаря в трубку.

— Назревает гол в ворота англичан, включите телевизор хотя бы на секунду! — закричал секретарь, дежуривший у телевизора.

Иса включил телевизор и тут же убавил звук, снизив его до шепота.

На большом экране в углу спальни он увидел, как Парфенов в отчаянном прыжке выбил мяч у Юнгберга, переправил мяч Титову, тот бросил его вправо на Тчуйсе, а тот навесил так красиво, что Робсону оставалось лишь пробить. Казалось, что он бил в дальний угол ворот, но мяч явно летел то ли в штангу, то ли вообще мимо ворот. Однако Маркао в высоком прыжке переправил мяч в ворота «Арсенала».

— Счет стал 2:1 в пользу московского «Спартака», — сообщил французский диктор.

— Что-то случилось? — томным голосом спросила Марина.

— Нет. Все хорошо, все идет по плану, дорогая. Тебе не о чем беспокоиться.

— Мне кажется, что с той минуты, как я тебя встретила в зале Коро в Лувре, я вообще ни о чем не беспокоюсь.

— Самое интересное, что я несколько лет не был в Лувре. Судьба.

— А Коро ты любишь?

— Мне кажется, девочка, что я начинаю любить тебя. А это куда важнее Коро....

— Ну, ты понял, «динамовец», что такое истинно спартаковский дух? — гордо спросил подошедшего к Патрикееву генерала Воронова Петр Зрелов.

— Вообще-то игра сделана, но еще не выиграна. Мяч круглый, всякое бывает. Хотя сегодня я конечно же болею за «Спартак».

— Что у тебя?

— Все спокойно, зашел с вами чайку попить. И сказать спасибо от МВД и Минюста за матч, который вы организовали со своим Клубом поклонников «Спартака» в «Бутырках». Конечно, это теперь не наше ведомство, Минюста. Но от многих урок слышал восторги от матча сборной зэков и сборной ветеранов «Спартака». Кстати, счет в «Бутырках» был 4:1.

— Спасибо, что напомнил. А я все думаю, на какой счет с Егором спорить. Буду спорить на 4:1. Ты какой счет предсказываешь, Егор?

— Победный, Петр Семенович, победный! Победу мы точно не упустим.

...В лондонском пабе «Питерс и сын» царило уныние. Жан и Жанна, задержавшиеся в музее и явно видевшие, что к началу матча домой не успевают, забежали в ближайший паб, взяли по кружке портера, орешки, соленую соломку и терпеливо выслушивали нелестные отзывы о спартаковцах, о судье из Италии, о русском климате. Естественно, в пабе все болели за «Арсенал». Но когда счет стал 3:1, а время матча неумолимо заканчивалось, в пабе приуныли самые страстные фаны арсенальцев.

После третьего гола в ворота «канониров» Жан приподнял кружку с портером:

— За нас?

— За нашу победу, — улыбаясь, ответила Жанна.

— И за новое назначение. Мне кажется, что на отделении истории искусств Университета Венеции нам будет обоим хорошо работаться. И пусть у нашего мальчика...

— И у нашей девочки...

— В метрике будет стоять место рождения: Венеция. Тогда они уж точно станут искусствоведами, а не торговцами нефтью.

— Или фабрикантами-бриллиантишками и торговцами драгкамнями...

Вдруг в пабе установилась мертвая тишина, Жан и Жанна взглянули на экран телевизора, подвешенного под потолком в углу пивного зала.

...В это время на стадионе «Лужники» в Москве Тчуйсе, едва перейдя середину поля, выдал длинный точный пас на ход Робсону. Бразилец ловко обошел вратаря справа и с острого угла точно отправил мяч в дальний угол арсенальских ворот.

А вскоре итальянский томас", как окрестили бритоголового итальянского судью Коллину, вскинув руки вверх, дал свисток, возвестивший весь футбольный мир о победе «Спартака» над «Арсеналом».

Оставалось на пути к Кубку «ЕвроТОТО» победить только «Барсу»...

Иса не стал дожидаться конечного результата — его ждала Марина.

А барона де Понсе ждал микроинфаркт, впрочем, оказавшийся банально-легким сердечным спазмом. Утром он уже был здоров и полон новых планов.

ГЛАВА 13

ТАНГО В ПАРИЖЕ

В день матча «Спартак» — «Арсенал» сердечные спазмы, микроинсульты, микроинфаркты, гипертонические кризы посетили не только противников московских спартаковцев, но и его заядлых болельщиков. Говорят же: можно умереть от горя, но можно и от счастья.

Юрий Федорович Милованов-Миловидов, видный эксперт в области драгоценных камней, один из крупнейших в Европе специалистов по бриллиантам, тоже пережил в ночь после матча сердечный спазм.

Сказалась и нелегкая жизнь. Все-таки далеко не каждый может похвастаться столь причудливой биографией: играл за детскую команд «Спартак» в хоккей, служил в спецназе войск ПВО в Заполярье, после контузии, полученной во время десантирования на «свой» Шпицберген для отражения возможной атаки войск НАТО, вышел в запас, окончил истфак МГУ, стал искусствоведом, защитил кандидатскую и докторскую и... в 90-е годы вдруг стал консультировать «новых русских». Потом — откровенных бандитов. Потом подумал: «если ты умный, почему не богатый?» и создал свою криминальную систему, а затем — свою «криминальную коллекцию» — уникальное собрание произведений ювелирного искусства. И собрал он свою коллекцию криминальными же методами. Но, как говорится, сколько бы веревочке ни виться... Старший следователь по особо важным делам полковник Кардашов взял его в разработку и поставил перед фактом — либо Милованов-Миловидов, получивший в криминальных кругах кличку Командир, сдает всю коллекцию стоимостью в пять миллиардов долларов государству, либо... Кардашов ничем уже не сможет помочь симпатичному искусствоведу с криминальным шлейфом.

Разговор этот состоялся у них в Мюнхене, в Мюнхенской «Пинакотеке» — одном из крупнейших европейских музеев, где в тот момент Командир работал в качестве эксперта и готовил похищение из музея двух картин Хальса — по заказу «подпольного» коллекционера из США.

Они договорились. У Командира в Москве была любимая жена Лариса, подрастали дети да тут еще микроинфаркт, который случился там же, в Мюнхене. Словом, Командир снова стал профессором Ю.Ф. Миловановым-Миловидовым. Оставаясь для криминальных кругов по-прежнему весьма «авторитетным» человеком, к мнению которого — и профессиональному и человеческому — прислушивались многие.

И вот что интересно: Кардашов, ставший к тому времени уже заместителем Генерального прокурора по следственным делам, знал о криминальных связях Командира, но, понимая, что это связи не деловые, а дружеские, не «нажимал». «Воры в законе», часто звавшие в 90-е годы Командира на толковища, чтобы рассудил по справедливости, тоже знали, что тот дружит с заместителем Генпрокурора. И тоже никогда не косились на него за это, не лишали своего уважения и доверия и даже никогда не просили использовать его связи в Генпрокуратуре для решения своих, криминальных дел.

Такое вот получилось хрупкое равновесие. Хрупкое потому, что, дружа с бандитами, легко самому подзалететь «под статью», даже не принимая участия в конкретных действиях, — УК вещь растяжимая. А с другой стороны — еще опаснее — никогда не знаешь, за что могут обидеться «братаны». Одна утечка информации — и ты «заказан»...

Командиру удавалось не только балансировать на этой проволоке, но и сохранять душевное равновесие.

Он уже оставил службу, оформил пенсию по инвалидности, а деньги в основном зарабатывал как эксперт по драгоценностям антикварной фирмы «Глобус». Часто выезжал для оценки новых приобретений зарубежных коллекционеров в страны Европы. Иногда пил вино с «авторитетами», иногда — пиво с заместителем Генпрокурора Кардашовым. Писал картины. Статьи и книги по искусству. Сидел на даче перед прудом и просто смотрел на воду. И на душе его было хорошо.

Когда «Спартак» столь блистательно выиграл у «Арсенала», на душе бывшего спартаковского хоккеиста было особенно хорошо.

Но, видно, переволновался во время матча. И в три часа проснулся от того, что нечем было дышать. Пощупал пульс, он был прерывист: тук-тук-тук... тук... тук-тук... тук... тук-тук-тук... тук.

Он встал, пошел на кухню, чтобы накапать себе валокордина, и вдруг потерял сознание. Очнулся, когда в кухне зажегся свет, в дверях стояла встревоженная теща. От ее крика проснулась и жена. Вдвоем они отвели его к дивану, уложили. По словам близких, он был бледен как полотно и мокрый как мышь. Ему же почему-то запомнилось, что сильно стыли ноги и нос. Вызвали «скорую». Оказалось, что подстанция недалеко — на Исаковского, и через 20 минут приехала бригада реанимации. Симпатичный молодой врач, изысканно вежливый и даже немного церемонный, как английский лорд, быстро, но неторопливо взялся за дело, и приступ часа через два был полностью купирован, давление (опустившееся аж до 50) восстановилось. Оказалось, что доктор, Валерий Валентинович Кириллов, страстный поклонник профессора Милованова-Миловидова, давно интересуется бриллиантами исключительно с эстетической точки зрения, и у него дома — все книги его нового пациента по истории древнерусской культуры, по истории французской живописи и по истории ювелирного дела. Даже небольшая книжица о подделках драгоценных камней, выпущенная совместно МВД и Генпрокуратурой с грифом ДСП, у него была.

— Пациент подарил.

Доктор и молодой фельдшер с армянским именем Алексан бережно на носилках спустили профессора со второго этажа, погрузили вместе с женой в реанимационный автомобиль и отвезли в 52-ю больницу. Но вид пьяных сестер (страна праздновала День Конституции), неприветливых врачей, палаты на 8 человек, повсюду валяющихся ваток с капелькой крови — как взяли на анализ, так и бросили, вывел жену профессора из состояния ступора, и она деловито добилась от молодой докторицы разрешения увезти мужа домой. Забрала его «под расписку». Поконсультировавшись на следующий день со своим другом, видным кардиологом профессором Юреневым, Командир выговорил себе право съездить в командировку в Париж и только после этого лечь в Кардиоцентр под присмотр Алексея Павловича Юренева.

Конечно, он устал. Заканчивал книгу «Бриллианты Российской Короны» — о знаменитых драгоценных камнях в истории династии Романовых. Много нервов и сил забрала операция «Изумруды», в которой он принял участие по просьбе Бориса Михайловича Кардашова.

Операция была деликатная. Эмиссар Барончика купил у подпольных дельцов большую партию низкокачественных уральских изумрудов и очень большую партию сырых алмазов у якутских старателей. Купил за наличные, полученные от финансовой махинации с серией банковских переводов с использованием фальшивых авизо. Камни сдал в «Бета-банк» как залог под кредит. Кредит быстро перевел через несколько офшорных зон, по дороге основательно «очистив» деньги в «Лион-кредит».

Когда «Бета-банк» обратился к Командиру как к эксперту с просьбой «рассудить» «по понятиям», он запросил пять процентов от суммы, которую банк намеревался вернуть.

— Это слишком много, — заметил молодой сановный господин с неистребимым днепропетровским акцентом, выделенный банком на переговоры.

— Извините, — Командир встал. — Я никогда не торгуюсь. Вам дорого, ваши проблемы. Да и вообще я сейчас занят.

— Но это слишком дорого... Блефуете, Командир, — улыбался юней.

— Вы когда-нибудь экономикой интересовались?

— Я кандидат экономических наук!

— А, тогда знаете: вещь или услуга стоит столько, сколько она стоит.

— Вы стоите 500 тысяч долларов?

— Да. Более того, — именно столько мне сейчас нужно.

— Господи, в вашем возрасте, зачем вам столько денег? Вы их даже пропить не успеете.

— Я уже год не пью. Здоровье не позволяет. А вот лекарства нынче дороги.

— Да что вы себе клинику хотите купить?

— Клинику не клинику, а вот получу свои полмиллиона, куплю диализ для детской больницы в Москве, это, знаете ли, такая аппаратура, которая позволяет жить пиэлонефритикам. А не куплю, 1 января аппаратуру отключат и 12 детей умрет. Но вас-то это, конечно, не беспокоит?

— А вот представьте себе, не беспокоит.

— Я так и понял. Вы — банк патриотический. Я же вот мечтаю еще купить для Кардиоцентра мониторов и батареек к ним, трубок для коронарографии, а то старикам-пенсионерам там бы и рады помочь, а опять денег нет. Кстати, не знаете, почему у нас в России последние десять лет все денег не хватает?

...В общем, поговорили. Договорились. Командир деньги «выбил» и купил что планировал. Вроде бы святое дело сделал. А все же неприятный осадок от общения с «новыми банкирами» остался.

— Нет, все, завязываю я эти контакты. Буду лучше книги писать, a гонорары в детдома переводить. А тут еще предложение. Уже от другого босса «русской мафии» за рубежом. От Исы Назимова. Тоже проблемы появились, не вписался он, как и Барончик, в «укрепление вертикалей власти» в России. Был у Исы хороший бзнес — один из сотни, наверное, его проектов, приносивший ему приличные дивиденды. Министерство обороны России закупало для нужд Российской армии на Украине, в Белоруссии и в Молдове крупные партии продовольствия. По сильно завышенным ценам. А в качестве платы перебрасывало из своих армейских нефтяно-газовых квот горючее в эти страны. Уже по нормальным, рыночным ценам, разницу Иса делил с двумя очень крупными генералами. Однако ж что-то случилось, — то ли генералы запросили слишком много, то ли вице-премьер Украины, деловая дама, стала откусывать от общего пирога слишком большие куски, но хороший бизнес стал разваливаться. Предложение Исы как раз совпало с тяжкими размышлениями Командира о цене благотворительности.

— Ну заработаю я хорошие деньги, ну потрачу их на благие цели. Благие дела забудутся, а о грязных деньгах долго помнить будут. А самое главное — противно, что все эти «новые» его своим считать будут.

— Нет, со старыми бандитами еще дружить можно. У них хоть какой, но кодекс чести был. А у этих — ничего святого. А деньги... Деньги возьмешь, а некролог испортишь.

Отказался.

Согласился только потому, что Кардашов попросил. И дело с Барончиком довести, и с Исой Назимовым. Нужно было сблизиться с ними и выйти на прямой контакт.

Барончик становился опасен не только в макроэкономическом плане, но и с точки зрения национальной безопасности.

Пока Командир лечил сердце у Татьяны Викторовны Цыбульской в Кардиоцентре, удивляясь, как в одной молодой женщине может так гармонично сочетаться внешняя красота и высокий профессионализм, Иса доказал в Париже, что красота и профессионализм — это просто родные брат и сестра.

В Париже проходили осенние испытания и показ российской военной техники. После реорганизации «Росвооружения», когда Иса потерял контракт на миллионы долларов, ему нужно было искать иные формы участия в мировом рынке оружия.

На окраине Парижа, на огромном испытательном поле шел показ нового изобретения российских оборонщиков — прибора разведки под легкомысленным названием «Пчела». Вертикальный взлет, невозможность определения этого прибора наземными службами, передача информации с летящего прибора в наземные разведслужбы делали «Пчелу» лакомым насекомым для всех, особенно для ряда стран, чье снабжение оружием ограничено рядом международных постановлений. Электронщики Исы придумали, как с земли вмешаться в управление «Пчелой». Посадили ее на поле для гольфа в 50 км от военного полигона. Другие сотрудники «НазОЙЛ» создали систему отвлекающих взрывов и дымовых завес, так что поднятые по тревоге вертолеты французской военной авиации не рискнули сесть на вздыбившееся взрывами и дымовыми шашками поле для гольфа, принадлежавшее частному гольф-клубу. А тем временем «Пчелу» уже вкатили в трейлер, и, прикрытый дымовыми завесами, он с ценнейшим прибором разведки уже ушел на юг, в то время как наземные войска окружали опустевшее поле для гольфа, а вертолеты пытались там сесть.

В ГРУ действия Исы встретили полное невзаимопонимание, разозлились мужики. И, наверное, кранты бы Исе, если бы грушники не были вынуждены согласовывать свои действия с Генпрокуратурой в рамках единой операции.

В Москве знали, что «Пчелу» взял Иса Назимов. Доказать, чтобы потребовать его экстрадиции из Франции в Россию, — не было достаточного пакета аргументов. Знали и то, что «Пчела» все еще у Назимова. Разведка доносила, что он отказался продать прибор и талибам, и Ирану, и чеченцам.

— Нужно поговорить с ним, Командир. Пусть отдаст «Пчелу». Пусть перестанет наконец жировать на российской нефти, пусть уймется. Иначе. Сегодня нет аргументов, завтра нет. А послезавтра...

— Я понял. Попробую.

— Вреда от него много. А плюс один, по нашим данным, он мешает Барончику строить козни против «Спартака». У них там свои счеты, своя мышиная возня. Попробуй тонко во всем разобраться и сыграй на опережение.

— Я попробую, — монотонно отвечал Командир.

Просьба Кардашова ему не сильно нравилась. Но умом он понимал: в Париж, один хрен, лететь придется.

Последний аргумент Кардашова перевесил несколько предыдущих:

— Кстати, в «НазОЙЛ» внедрен твой бывший лейтенант, из твоего отряда, Бич его зовут. Помнишь? Нужно завершать операцию в Париже под названием «Последнее танго». И ему и внедренному к Барончику твоему второму любимому ученику из спецназа войск ПВО в Заполярье Князю.

Командир молчал...

— Кстати, с тобой в Париж поедет бывший лучший медвежатник Батя и бывший лучший карманник Москвы Пижон. Знакомы тебе такие кликухи?

— Знакомы. Работали со мной в 1994 году.

— А кого кроме тебя они послушают?

— Никого.

— Тo-то и оно.

— А зачем они вам нужны в Париже?

— Там у Бича специфическая ситуация сложилась. Князь, кажется, вышел на решение поставленной перед ним задачи. А Бич столкнулся с непреодолимыми препятствиями. Вот Батя и Пижон и помогут тебе.

...Все трое оказались в одном салоне самолета, летевшего из Москвы в Париж. Однако знакомились как случайные пассажиры-соседи.

Представились, чин по чину, своими новыми фамилиями, на которые были выписаны паспорта.

В аэропорту «Генерал де Голль» каждого встречал свой «туристический агент».

Встретились в библиотеке Центра Жоржа Помпиду. Комнату им предоставил тоже ученик Командира, знавший его, правда, только как профессора Милованова-Миловидова, чьи лекции о европейском искусстве ювелирного дела эпохи Просвещения он слушал в Сорбонне.

Перед Пижоном была поставлена задача — «взять» у Исы ключи от кабинета. Дело в том, что Батя специализировался на сейфах старых конструкций немецких и английских фирм, — как раз такие, по данным Бича, и стояли в кабинете Исы в его офисе. Дверь же открывалась ключом-"картой", а этих новомодных «штучек» Батя, проведший последние десять лет в местах, далеких от компьютерных игр, не признавал.

— Значит, так: есть четыре способа взять «ключ»:

1) выбив дверь в спальню, забрать его из пижамы;

2) сделать точную копию, для чего, опять же, вначале похитить «ключ»;

3) проникнуть в помещение через дверь;

4) проникнуть в помещение через форточку.

Бич с удивлением посмотрел на Пижона.

«Ну и напарника мне друзья из уголовного розыска подсунули», — подумал он. Вслух же коротко бросил:

— Все это не годится.

— Можно еще «взять сонник», — предложил Пижон.

— Это еще что такое?

— У нас эта процедура еще называется «доброе утро». Это когда находишь плохо закрытые двери, как правило, с утра, — ведро пошли помойное выносить, собачку на выпис... И снимаешь верхнюю одежду с вешалки — и делаешь ноги.

— С тобой все ясно, — бросил Бич. — Слушай меня внимательно. Сейчас ты поедешь на улицу Риволи и возьмешь в ателье месье Парколя на прокат смокинг.

— Это можно. Никто из «щипачей» не умеет так носить смокинг, как я.

— Потом ты на той же машине, которую я тебе выделю на время «командировки», поедешь на рю Колонель Пино. Там в особняке графа де Фаризи сегодня большой прием по случаю награждения графа и еще пары придурков из «русской мафии» международным орденом Святого Владислава. Там будет и Иca Назимов. Твоя задача — «взять» у него пластиковую карту, которую он всегда носит с собой во внутреннем кармане на этот раз смокинга и которой единственно можно открыть в его отсутствие его кабинет. Все остальное обеспечу я: тебя привезут в офис Исы, я открою тебе по звонку «мобиля» входные двери и двери на лифт, так же сработает охранная система, за пультом которой буду находиться я, когда ты выйдешь из лифта, далее — твоя задача открыть двери в кабинет. После этого в дело вступит Батя.

— Мы везде будем вместе? — кокетливо спросил Пижон.

— Нет, только в офисе «НазОЙЛ», на приеме ты будешь один. Но наш человек тебе покажет Ису.

— "А что потом, а что потом, — ты спрашивала шепотом..."

— А потом Батя выполняет свое задание, и на следующий день вы оба вылетаете домой — на свободу с чистой совестью.

— Значит, успеем посмотреть финальный матч «ЕвроТОТО» — между «Спартаком» и «Барселоной»?

— А что, для тебя это важно?

— Так все ж нормальные «щипачи» болеют за «Спартак».

— Почему?

— Потому что и у них и у нас работа тонкая, филигранная, нервная.

— Посмотрите вы матч.

— А заплатят нам где?

— Это не мой вопрос. Следующее. «Карточкой», которой обзаведется Пижон, вы открываете дверь в кабинет Исы.

— Мы будем там одни?

— Я останусь на пульте внизу. Так надежнее. Справитесь. В кабинете Исы — это относится к Пижону — ничего не трогать. Это ясно?

— Обижаете, начальничек.

— Хорошо. Сейф там старый. Мы пробовали самые сложные компьютерные системы, пытались разгадать шифры. Но когда я принимал пост начальника службы безопасности холдинга «НазОЙЛ», Иса мне объяснил: во всех сейфах его кабинета старые, так называемые шаговые замки. Во Франции специалистов по ним не нашлось. Нашли в России. Вы, Батя, сами-то откуда будете? Пижона, взятого с поличным на краже во время презентации альбома Станислава Подлесских «Эрмитаж» прямо в ГМИ имени Пушкина, выпустили под честное слово полковника Патрикеева прямо из «Бутырок»...

— Не дали досмотреть матч между ветеранами «Спартака» и командой «сидельцев»...

— Зато обещали за сотрудничество с «органами» свободу и даже гонорар.

— А меня из «Матросской тишины» в Генпрокуратуру привезли. Я действительно единственный, наверное, остался специалист по «шаговым» замкам.

— За что сидели? — с интересом спросил Пижон.

— За пустяк. Я действительно по специальности «медвежатник», сейфы брал, работал редко и аккуратно. В основном по старым сейфам, значит — в скромных «конторах» и с небольшим приварком. Поэтому приходилось прирабатывать — открывал сейфы, от которых были потеряны ключи. Это уже официально. Так и познакомился с полковником Патрикеевым. У них в ОСО один старичок ключ потерял. А дубликат оказался потерян еще во времена прокуратуры Союза. Вот когда приспичило, он и стал меня искать. Нашел в «психушке».

— А сидел-то за что? — напористо встрепенулся Пижон.

— Я ж говорю — за пустяк. У меня с юности была мечта стать морским офицером. Синяя форма очень нравилась. Потом, когда стал влюбляться в женщин, всегда находил, выслеживал квартиру морского офицера, «брал» ее, уносил форму, одевал и с коробкой конфет, с шампанским и цветами шел к любимой. Особенно на душе было хорошо, когда брал парадную форму с кортиком. Но, увы, каждый раз потом садился. Менты как-то находили.

— И сейчас нашли?

— Нет, на этот раз мне долго морские офицеры не попадали, так, чтоб удобно было взять «хату». Попал прокурор — у него тоже синяя форма, но без кортика. Я взял его мундир, пока он на работе был. И пошел к очередной женщине с цветами и вином. В форме. Взяли сразу. Оказалось, у меня лицо к форме не подходило. Но поскольку я «за прокуратурой» сидел, они меня и взяли «на понт». Сделаю «ходку» в Париж — и освободят меня из «Матросской тишины». Я не буйный. Просто форма нравится.

— Вы действительно единственный специалист по «шаговым» замкам?

— Дело-то нехитрое. Просто забыли его. Там в чем фокус, — надо быть художником и музыкантом одновременно, чтоб такой замок раскрыть.

— Поясни, — вытянул шею Пижон.

— Механизм такой, строится на совпадении косых надрезов на самом ригеле замка с надрезами на ключе-штыре. И отпирание идет на счет — в зависимости от числа надрезов, тут слышать надо музыку металла.

— Мы с ключа сделали слепок, а открыть не смогли.

— Я ж говорю. Слышать надо. Ухи такие иметь.

— Ладно, «специалисты», рабочая планерка закончена. Вопросы?

— Если ключ есть, вопросов не имею, — сурово выдавил Батя.

— А на приеме во дворце пить-есть можно?

— После того как «возьмешь» «пластик», можешь выпить пару бокалов красного вина и съесть чего-нибудь, что глянется. Но на все тебе — 15 минут. Пока Иса будет на приеме, мы должны снять копии со всех его досье, что хранятся в сейфе. Хватит 15 минут?

— Зa глаза. Минуту на «объятия», во время которых то, что было, как говорится, ваше, станет наше, и 12 минут на выпивон-закусон.

— Но ты понял? 15 минут, ни секундой больше.

— Что я, дешевый фраер? У меня есть уши, я слышу.

— У тебя их не будет, если выйдешь из графика.

Прием начался очень торжественно. Купленные на деньги ордена трубачи из оркестра «Люли Бержер» торжественно протрубили о начале церемонии.

На импровизированную сцену в бальном зале дворца графа де Фаризи на рю Колонель Пино вышел высокий дородный господин с явно азиатскими чертами лица. Весь увешанный, как рождественская елка, орденами и медалями, — казалось, что на нем не смокинг, а рыцарская кольчуга.

— Как может быть орен Святого Владислава, если не было такого святого в русской истории? — с недоумением в голосе старинным московским говорком прошамкал кто-то за спиной Пижона.

— Видите ли, любезный Михал Василич, если при других награждениях принято награжденным давать какие-то суммы денег — нобелевским и иным лауреатам, например, то при награждении орденом Святого Владислава наоборот — принято награжденному предоставлять сумму от 50 до 100 тысяч долларов в распоряжение капитула ордена — на так сказать благотворительные цели.

— И что? Действительно...

— Избави Бог... Это своего рода скрытая взятка. Орден, — за спиной которого стоит весьма солидная группировка «госмафии», получает денежный взнос, за который новому кавалеру предоставляется, как бы это поделикатнее, доступ к телу влиятельных в России персон.

— Но вы-то, друг мой, откуда это знаете?

— Я ведь тоже кавалер ордена.

— Но откуда вы нашли такие безумные деньги?

— Хе-хе, напротив, мне еще и заплатили некоторую сумму в франках. Дело в том, что ордену для антуража нужны реальные, а не мнимые рыцари и аристократы. А я как-никак по материнской линии — из Апраксиных, по отцовской линии аж Скопиных-Шуйских... Ну и, бывая на весьма, должен заметить, вкусных обедах и ужинах ордена во Франции, Италии, Германии — поездка, естественно, за счет ордена, — я надуваю щеки, демонстрируя непоколебимый рыцарский дух. И посвященные в рыцари ордена начинают ощущать себя особами, приближенными к аристократическому миру.

— Ах, друг мой. Стыдно как-то это все... Вот дали вам билет на два лица, пригласили вы меня, тут все прелестно, струнный ансамбль чудно играл Вивальди до начала церемонии, сухое шампанское превосходно, закуски просто изумительные. А если, как Вы говорите, еще и обед будет...

— Будет, будет...

— То с материальной точки зрения нет возражений. Но с духовной, мой друг, с духовной... Стыдно, право...

— Ах, бросьте, голубчик. Кому мы с вами, два осколка русской эмиграции, еще и нужны в этом мире, как не этим выскочкам, нуворишам. Накормят, зиму переживем, и слава Богу...

— А кого сегодня награждают?

— Барона де Понсе и графа де Фаризи.

— Они настоящие — граф и барон?

— Граф точно настоящий, но в долгу как в шелку, у него того гляди опишут этот роскошный особняк.

— Но как же...

—...а вот барон — тот не настоящий. Купил себе право называться бароном де Понсе, хотя его происхождение из этого бедного и захудалого даже в начале XIX века рода весьма проблематично.

— Но тогда...

—... Вот почему барон платит, а граф надувает щеки. Сияние графской короны — подлинное, не позволяет видеть темноту происхождения барона, зато блеск бриллиантов, которыми поторговывает барон де Понсе, не позволяет увидеть унизительную бедность графа...

— Но почему здесь Иса Назимов? Насколько я слышал, президент «НазОЙЛ» человек весьма богатый, но не может же он претендовать на рыцарское звание...

— Может, может... Как для Господа нет эллина и иудея, так для ордена нет ограничений. На обед по случаю его награждения орденом мы с вами придем в следующем месяце. Так и зима пройдет... Да и господину Кербабаеву лишний раз в Париж в командировку приятно слетать.

— А это еще кто?

— А это, как бы обозначить, вице-приор Российского капитула международного ордена Святого Владислава, — Владислав Кербабаев.

— В честь него и орден назван?

— Нет, конечно. Совпадение. Хотя... Святого такого точно не было, а вот Владислав — налицо. Он был помощником одного очень видного советского чиновника, после развала Союза чиновник тот вписался в крутой поворот и снова занял весьма высокое положение — уже в обновленной России. А Владислав Кербабаев, бывший инструктор ЦК комсомола Казахстана, стал вице-приором... международного христианского ордена.

— Он, надеюсь, не мусульманин?

— Хуже, атеист. Но какая разница? Ну да об этом — потом. Сейчас, обратите внимание, Владислав Кербабаев приколет ордена графу и барону, а в это время — не упустите — официанты будут обносить гостей рюмочками со старым «Арманьяком». Не пропустите.

В этот момент к Пижону подошел русоволосый, с плоским невыразительным лицом официант с подносом и, дождавшись, когда тот возьмет рюмку «Арманьяка», шепотком просипел:

— Иса вон тот, высокий, чернявый, у него вместо «бабочки» — золотые шпаги с бриллиантами, видишь?

Пижон согласно кивнул головой.

— И мне позвольте, — между официантом и Пижоном вклинился дородный седой господин, с ухоженной седой бородкой «а-ля Николай II». По голосу Пижон узнал в нем одного из тех, кто только что поведал столь много полезной информации у него за спиной.

В это время Владислав Кербабаев провозгласил тост за новых рыцарей ордена Святого Владислава. Гости расступились, и по странному сценарию этого праздника в центре зала ритмично задергались профессиональные танцовщики из «Мулен де ла галлет» — под мелодию аргентинского танго.

Даже Пижону, который не был самым крупным специалистом по церемониям вручения христианских международных орденов, это показалось перебором. Но толчея, возникшая во время перегруппировки гостей, вынужденных на время разбить сложившиеся беседующие пары и группы и освободить центр зала, была на руку Пижону. Он вплотную приблизился к Исе Назимову, сделав вид, что чертовски рад его видеть, полуобнял его, приветственно кивнул и тут же растворился в толпе гостей, одетых в одинаковые внешне черные смокинги.

Оставив эту причудливую публику веселиться по поводу вручения барону и графу этого мифического ордена, Пижон «как лезвие сквозь вальс» — как «мачо» сквозь танго, выскользнул в фойе. Как только он вышел на крыльцо, у подъезда появилась машина, дверцы ее открылись, — там его уже ждал Батя, одетый в более подходящий погоде костюм — брюки и теплую куртку.

...У здания офиса «НазОЙЛ» вышедших из машины Пижона и Батю встретила охрана. Они уже были предупреждены Бичом и быстро ввели «сладкую парочку» в вестибюль.

Бич вышел из своего кабинета, отделенного от вестибюля прозрачным пуленепробиваемым стеклом, — он мог видеть всех входящих в здание и постоянно контролировал ситуацию.

Один из сопровождавших охранников подошел к лифту, вызвал его и открыл специальным ключом дверь.

— Я снял сигнализацию, работайте, — бросил Бич.

В лифт кроме Пижона и Бати вошел еще молодой человек в очках.

— А этот — зачем? — привередливо спросил Пижон у охранника, дюжего неразговорчивого парня.

— Надо, — скупо ответил тот.

— Раз надо, значит надо, — вяло согласился Пижон. — Лишь бы гонораром не пришлось делиться.

— Не боись, — успокоил охранник. — Все твое — будет с тобой.

Дверь в кабинет Исы Пижон легко открыл пластиком, в кабинете, не тратя времени на рассматривание роскошной мебели и весьма занимательных по сюжету картин на стенах, Батя сразу спросил:

— Какой?

Юноша показал рукой на высокий, выше человеческого роста, зеленый, с латунными прибамбасами сейф.

Батя вставил ключ в украшенное латунью отверстие и, приложив ухо к живому, зеленому, холодному боку сейфа, стал что-то пришепетывать и поворачивать ключ так, как единственно он мог двигаться в этом замочном отверстии. При этом он напевал мелодию «Аргентинского танго», так разительно по исполнению отличаясь при этом от оркестра из «Мулен де ла галлет»...

— Оба-на, — сообщил Батя, вытерев со лба крупные капли пота.

Сейф бесстыдно раскрыл свое чрево.

На полках стояли в пазах лазерные диски и компьютерные дискеты.

Юноша прошелся по номерам, стоявшим под каждым диском или дискетой, сверил номера с приклеенным на внутренней стенке дверцы списком, выбрал два нужных диска, вставил их в ноутбук, принесенный с собой в черном кейсе, и сбросил информации. После чего взял две дискеты под номерами 45 и 78 и повторил операцию по переброске информации в память своего ноутбука. На все про все ушло минут пять.

— Закрывайте, — предложил он Бате.

Почему-то операция закрытия дверцы потребовала даже больших усилий и слухового напряжения от Бати, чем процедура открытия. Он несколько раз делал перерывы, тяжело вздыхал, но снова брался за дело, пока не услышал долгожданного щелчка, возвестившего об окончании операции «Танго в Париже».

— Оба-на, — устало провозгласил Батя.

Вся далеко не святая «троица» вышла из кабинета. При этом юноша, зорко следивший за пластичными движениями Пижона, сказал ему:

— Не надо.

Это когда неуловимым, как ему казалось, движением руки Пижон прибрал, проходя мимо письменного стола, золотую зажигалку. Пижон с удивлением рассмотрел взятую им вещицу, которая оказалась всего-навсего машинкой для очинки карандашей.

— Извини, братан, я думал — зажигалка.

И он брезгливо бросил предмет на зеленое сукно стола, не забыв перед этим протереть вещицу чистым носовым платком.

В вестибюле охранник завел Пижона и Батю в комнату Бича.

— На посошок и за удачу? — предложил Бич, наливая холодную водку во вместительные хрустальные стопки и кивая на тарелку с сандвичами с красной рыбой, солеными огурцами, толстым розовым украинским салом и шпротами.

— Угадал вкус. Уважаю, — устало сказал Батя. Выпил рюмку, но закусить не успел.

— Эх, опоздал чуток. Надо было ране выпить, а до работы я не пью. Вот и спазм какой-то в груди. Он пару раз жадно хватил ртом воздух, прошептал:

— Етить твою... Больно-то как... И медленно осел на пол.

— Отравили, волки позорные? — просипел Пижон, хватая тупой фруктовый короткий нож.

— Молчи, дурак. Сердце прихватило у мужика, — остановил его, не боясь сверкающего лезвия, Бич. Он пощупал пульс, не так, как в России, на запястье, а почему-то на оголившейся лодыжке старого медвежатника.

— Помер. Никто его травить не хотел. С ним мертвым больше мне хлопот, чем с живым. Но не грусти, Пижон, — твой гонорар не уменьшится. И самолет тебя ждет. Если на рейс не опоздаешь, успеешь посмотреть по телеку матч века «Спартак» — «Барселона». Завтра.

— В камере, что ли?

— Полковник Патрикеев слов на ветер не бросает. Сказал, что добьется, чтобы отпустили, значит — отпустят. Дома будешь смотреть. А работай с этой поры аккуратнее, не попадайся. Все ж мы с тобой теперь как-никак коллеги. Попадешься — мне стыдно будет. Ну, мужики, за покойного, по стопарю.

— За тех, кто там, не дай Бог нам, — важно сказал Пижон.

Пижона отвезли в аэропорт «Генерал де Голль» и оставили под присмотром одного из бойцов Бича до посадки в самолет.

А Батю — в Сент-Женевьев дю Буа. На этом кладбище хоронят хороших русских людей, князей и казаков, писателей и артистов. Теперь здесь, на самом его краю, появилась еще одна крохотная надгробная плита: на ней были выбиты крест, что означало, что покойный оправдался перед Богом, колода карт, чтоб мог на том свете сыграть с чертом на бабки и откупиться от ада, и немного денег, — несколько купюр, — для начала игры.

Свою земную игру он закончил. Операция «Танго в Париже» была завершена.

ГЛАВА 14

ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ПАРИЖЕ

А операция «Последнее танго в Париже» только начиналась. В то время, когда Пижон ждал начала регистрации в аэропорту «Генерал де Голль», тело Бати везли в «ситроене-комби» в «Сент-Женевьев дю Буа» для тихого захоронения, а Бич отправлял курьера с информацией о связях Исы и его холдинга с коррумпированным российским чиновничеством, в том числе в Минобороны, в особняке графа де Фаризи на рю Колонель Пино праздник был в разгаре.

Только что, после вальса, гостей обнесли чудными тарталетками с горячим паштетом из жареной семги и жюльенами из шампиньонов. К ним было подано белое сухое вино «Шари-Менжу» 1898 года.

— Ваш значок светится как золотой, ваше сиятельство, — лучезарно улыбнулся барону де Понсе видный французский предприниматель Иса Назимофф...

— Будет иронизировать. Дорог не подарок, а внимание. Я закажу себе точно такой же из чистого золота с настоящими бриллиантами. Кстати, я слышал, что и вы скоро будете награждены орденом Святого Владислава.

— Э-эээ, — сухо рассмеялся Иса. Мне этот значок даром не нужен. Мне нужны те связи в московском правительстве, которые он дает. У меня много деловых интересов замыкается на Москве. Не помешает. За 50 тысяч баксов я куплю не орден, который здесь, в Париже, и нацепить стыдно, а выходы на нужных людей.

— Лишний орден тоже не помешает, — примирительно заметил трусоватый Барончик.

— Лишний он всегда лишний. Я скоро буду иметь честь, ваше сиятельство, пригласить вас на церемонию награждения меня орденом Почетного легиона. Вот этот орден в Париже точно не лишний.

— А, купить все можно.

— Не все, дорогой барон. Нельзя, например, купить поражение «Спартака».

— Опять вы об этом. Но это же игра... Игра, и только.

— Ну что ж. Согласен. Но предупреждаю: я буду играть по-крупному. И значит, ни перед чем не остановлюсь.

Барончик злобно и затравленно взглянул на Ису.

— О чем спорят известные парижские негоцианты? — спросил подошедший к ним Командир. Черный смокинг сидел на его погрузневшей с годами, но все еще стройной и мощной фигуре как влитой, тогда как на Барончике смокинг смотрелся как на располневшем метрдотеле, а на Исе — как костюм опереточного тенора. — Опять о футболе? Кстати, ставлю десять против одного, что «Спартак» завтра переиграет «Барсу».

— И вы туда же... — поскучнел Барончик. — Неужели нельзя о чем-то хорошем. Кстати, Командир, — ничего, если я вас в узком кругу старой «кликухой» обозначу? Мы ведь знаем, кто есть ху в кругу сильных мира.

— Ничего, ничего. Особенно, если команды Командира не забыли как выполняются...

— Э нет, Командир, забудь, — с середины 90-х годов, когда для всех слово твое было закон, много воды в Сене утекло. Сейчас мы все сами по себе.

— Так ли? — усмехнулся Командир. — У меня другие сведения. Ну, да ладно.

— А кстати, у меня вопрос не к Командиру, а к профессору Юрию Федоровичу Милованову-Миловидову. Мне в качестве залога за... Ну, да не важно, за что, принесли чудное яйцо работы, судя по клейму, Михаила Перхина из мастерской Густава Фаберже.

— Поздравляю. Свободно болтающихся по миру яиц Фаберже осталось всего ничего.

— Так вот, сомнения все же есть. А вы по Фаберже — крупнейший эксперт. Может, зайдете завтра? После матча.

— После матча не могу. Давайте во время матча. Вместе посмотрим, поболеем, как говорится. И яички ваши пощупаем...

— У меня одно...

— Это не имеет существенного значения. Кстати, кроме меня в Европе есть еще один крупный специалист по ювелирным изделиям фирмы Фаберже... Это профессор Юрий Федорович Патрикеев. Точнее, сам он себя называет Егором.

— Егор Патрикеев? Надо же, имя и фамилия, как у начальника ОСО Генпрокуратуры. Я от него столько «подлянок» натерпелся...

— Ну, тут обижаться не приходится. Ты воруешь, он ловит. Или, точнее, доказывает, что своровал точно ты. Да, это один и тот же человек. Но Егор не «мент», он и в прокуратуре по специальности работает. Давай познакомлю.

— Сейчас?

— А что тянуть?! Сейчас познакомлю. Завтра вместе с ним приедем к тебе, побазарим, Фаберже твоего потрогаем...

— Ну, даже и не знаю. Во-первых, он... А во-вторых, матч...

— Ай, слушай, что ты такой нерешительный. Пошли знакомиться, — вдруг решил Иса. — Познакомь нас, Командир, мне жена Патрикеева нравится, я ее сейчас на танго приглашу. Кто такая, почему не знаю?

— Она тоже искусствовед. Специалист по древнерусскому искусству, Лариса Ивановна Калинина.

— Красивая женщина. Кстати, Барончик, обрати внимание, какой у нее вкус, — давно я не видел такой изящной композиции из платины и желтых бриллиантов. Колье, перстни, кольца, сережки — очень чистой воды и редкого золотистого цвета бриллианты.

— Бриллианты хорошие, — скупо похвалил Барончик. Но они стоят целое состояние. Она что, богатая женщина?

— А, кто сейчас искусствоведам платит хорошие деньги?

— Значит, полковник взятки берет? — с интересом навострил рыжие ушки Барончик. — Тогда познакомь, могут возникнуть варианты.

— И не надейся, — остановил его рывок Командир, — не берет даже борзыми щенками. Просто он трудяга — книжки пишет, издает их во всем мире, как и я, консультирует, выступает как эксперт. «Законом о прокуратуре» это называется научной и творческой деятельностью. Из осторожности консультирует только госучреждения. Так что за завтрашний визит заплатишь мне. Он денег не возьмет. Сэкономишь.

Командир представил двух парижских предпринимателей России — оного (точнее еще «советского») происхождения.

— И вы здесь, профессор (он в последнюю минуту не решился съерничать и сказать «полковник»), по какому поводу? Неужто тоже претендуете на орден Святого Владислава? — спросил, раскачиваясь с пятки на носок и поигрывая мускулами, Иса Назимов.

— Избави Бог. Просто мы каждый год на неделю прилетаем с женой в Париж. Это наш самый любимый, после Москвы конечно, город. Каждый раз ходим в Лувр, музеи «Д'Оранжери», «Д'Орсе», просто гуляем и традиционно ужинаем на теплоходе, который совершает ежевечерний рейс вокруг острова Сите, это, как правило, перед отъездом — прощаемся с Нотр-Дам де Пари...

— Юрий Федорович Милованов-Миловидов, мой старинный знакомец, не раз консультировавший меня по моим новым приобретениям, сгоряча пообещал мне, что вы вместе с ним окажете мне честь, посетив меня в моей резиденции? Где вам удобнее — в особняке или в офисе в Дефансе?

— Я люблю старинные парижские особняки. Да и ехать в Дефанс лень. Мы там раз побывали, и достаточно. Красиво, но холодно. Я больше люблю старый Париж...

— Отлично. Хотя я просил Юрия Федоровича приехать после или до матча. От него так многое зависит. Но он сказал, что это единственное у вас свободное время.

— Месье Патрикеев, пока вы тут обсуждаете завтрашнюю встречу, не будете ли вы столь любезны, чтобы представить меня вашей очаровательной жене.

Егор Патрикеев изящно выполнил просьбу.

— А теперь не позволите ли вы мне станцевать с ней один танец? Боюсь, судя по позднему времени, это сегодня последнее танго.

Иса нежно и одновременно властно положил свою смуглую руку на талию Ларисы, и они в танце двинулись в сторону центра зала.

ГЛАВА 15

КНЯЗЬ ВЫХОДИТ НА УДАРНУЮ ПОЗИЦИЮ

С утра Иса сидел в офисе и просматривал на экране компьютера дебаты в Интернете по поводу выигрыша «Спартака» у «Арсенала» и шансов спартаковцев в сегодняшнем матче с «Барселоной». Правление Клуба «ЕвроТОТО» приняло решение провести матч на нейтральном поле под Парижем, в местечке Буржиле, где стадион, построенный к будущим Олимпийским играм, вполне соответствовал высоким требованиям турнира. Билеты на матч продавались по баснословным ценам. Ставки в дешевых тотализаторах превысили все рекорды прошлых лет.

Спартаковцы прилетели накануне. Сыграли тренировочный матч во второй половине дня на отличном покрытии стадиона и рано легли спать в расположенной здесь же вполне комфортабельной гостинице. Иса проверил: новый начальник его службы безопасности по кличке Бич отлично справился с задачей обеспечения охраны спартаковцев перед и во время матча, судя по всему, из Москвы со спортсменами приехали и две группы российских специалистов безопасности — одна была нанята Клубом поклонников «Спартака» по распоряжению академика Петра Зрелова, другую выделил ОСО Генпрокуратуры России.

Поэтому с утра Назимов был спокоен. Хотя недаром русские говорят: «у семи нянек дитя без глазу».

Иса любил порядок, тут он был не по-кавказски педантичен. Ему показалось, что настольные золотые часы с бриллиантами, стоящие на высоком старинном сейфе, в котором он держал самые важные документы, в том числе кассеты, дискеты, информационные досье на других носителях, стоят как-то неровно. Горничная не имела права трогать что-либо в кабинете. Смахнула пыль, втянула ее пылесосом, и все. Назимов поправил часы, никаких ощущений грозящей беды у него не было. Так, случайность. Может быть, сам же, когда вчера просматривал свою «ведомость» выплат крупных сумм денег высшим госчиновникам в России с их собственноручными расписками, и сдвинул часы. Не удержался и коснулся пяти крупных бриллиантов, украшающих чей-то герб в основании часов...

Вхождение в Интернет его успокоило:

«Prevo» (Франция): «Спартак» просто взял три очка, обыграв слабую команду. То же самое произойдет в Буржиле. «Барса» обречена...".

«Jois-Cop» (Англия): «Нужно найти мужество и признать — сегодня „Спартак“ сильнее не только „Арсенала“, но и других европейских команд. В Буржиле может получиться просто скучный матч, настолько легко москвичи обыграют испанцев...».

«Willy» (США): «Американская „глубинка“ приветствует победу „Спартака“ над надменными островитянами. Такой же „бой быков“ будет и в Буржиле. Гордые испанцы будут посрамлены стойкими русскими...».

«Пэтруха» (Украина): "Неплохо, если в Европе теперь появится синдром славянских команд. Над стадионом в Буржиле будет громко слышен клич «Гей, славяне!..»

«Vetras» (Латвия): «Был слух, что Евгений Кафельников отказался от участия в выгодном турнире, чтобы принять участие в качестве зрителя в Буржиле на матче „Спартак“ — „Барселона“. Неужели?! Он уже один раз сделал это, приехав в Москву на матч „Спартака“ с „Арсеналом“ и потеряв сотни тысяч долларов премиальных за теннисный турнир. Браво, Женя! Есть еще настоящие патриоты и среди миллионеров...»

Иса откинулся в кресле. Легкая улыбка чуть тронула его тонкие губы.

Черт побери! Может быть, действительно счастье не в деньгах, и все это время он «сражался» с Барончиком за «Спартак» не ради денег, а в память о своей исторической родине? Есть ведь патриоты и среди миллионеров. Не все космополиты. Парень из Латвии прав!

На пульте связи загорелся мигающий зеленый огонек. Иса не любил громких звуков и предпочитал световые сигналы. Он снял трубку.

— Босс, тут вас спрашивают два господина, говорят, заранее не условливались, но почему-то полагают, что вы их примете.

— Кто такие? — приподнял густую бровь Иса.

— Два профессора из Москвы: Патрикеев и Милованов-Миловидов. Говорят, нужно закончить искусствоведческий спор, начавшийся вчера. Обещают, что не надолго. У них билеты в VIP-ложу стадиона «Буржиле».

Назимов задумался.

— Проверь по мониторам — они одни? На улице, вообще снаружи по периметру здания нет ли машин и людей сопровождения? Только не показывай, что проверяешь.

— Само собой... — Бич прошелся по клавиатуре пульта управления охранными и сигнальными системами, подмигнул Егору Патрикееву, на секунду отключил аудиосвязь с кабинетом Исы и прошептал:

— Все нормально, товарищ полковник. Он немного волнуется. Это естественно. Я вам говорил, он давно вычислил, кто «играет» и против Барончика, и против него самого. Считает, что на данном этапе вы — союзники.

Нажатием кнопки он снова включил аудиосвязь с кабинетом Назимова.

— Все нормально, босс, на расстоянии ста метров вокруг нет ни машин, ни людей. Они прибыли на автомобиле «линкольн». В машине остался только водитель.

— Хорошо, пусть войдут.

Гостей Иса вышел встречать в холл...

Им потребовалось полчаса, чтобы понять друг друга.

— Спасибо, что вы, пусть и исходя из коммерческих соображений, все это время помогали «Спартаку», — сказал Патрикеев.

— Точнее, не мешал ему играть, — устало улыбнулся Назимов.

— И на том спасибо. С таким противником, как Барончик, каждый попутчик кстати. Итак, я резюмирую: вы делаете свой бизнес в России — и нефтяной, и алюминиевый, и оружейный абсолютно прозрачным, выходите только на официальные переговоры с госструктурами, и никаких взяток.

— Но в России невозможно без взятки подписать ни один контракт.

— Так было. Но так не будет. Вы умный человек, господин Назимов, попытайтесь вскочить на поезд, уже набравший скорость. Те, кто опоздает, останутся на обочине торговли с Россией.

— А если я все-таки выйду на своих высоких покровителей? Боюсь, тогда вам, полковник, больше не служить в прокуратуре, — мало ли уже случаев было в последнее время, — прищурился Иса. — К тебе, Командир, претензий не имею, — обернулся он к Милованову. — Ты, как всегда, хочешь сделать, как лучше. Ты свою миссию выполнил — нас свел. Дальше мы с вами, полковник, остаемся один на один. Но за вами — Генпрокурор, который может прислушаться к рекомендации из Администрации Президента, а за мной...

— Открою вам маленькую тайну, — мягко перебил его Патрикеев, — Президент уже принял решение назначить новым Генпрокурором России Бориса Михайловича Кардашова.

— Без комментариев.

— И я воздержусь. Отмечу только, что новый Генпрокурор получит все полномочия, делающие его независимым от Администрации Президента и правительства и подотчетным — по вертикали власти — только самому Президенту.

— Это сильно меняет дело, — согласился Иса.

— И последний аргумент. Если вы откажетесь, то завтра списки из вашего сейфа, — Егор кивнул в сторону зеленого сейфа в углу кабинета, — окажутся на столе у Президента.

— Полагаю, они там и так окажутся, — усмехнулся Назимов.

— Но позднее! У вас останется время отмежеваться от этих коррупционеров и выйти из игры, сохранив лицо.

— А если я вас вообще отсюда не выпущу? — Иса нажал кнопку на селекторе: — Бич? Там по-прежнему все спокойно? Нет ни полиции, ни штатских из охраны наших гостей?

— Да.

— Все двери перекрыты, охранная сигнализация включена?

— Дa.

— Поднимись ко мне.

— Слушаюсь.

Через две минуты начальник охраны вошел в кабинет:

— Разрешите, товарищ полковник? — обратился он к Егору.

Иса, начавший что-то подозревать, после слов Патрикеева про зеленый сейф и хранившиеся там списки, все же с изумлением посмотрел на невозмутимое лицо своего начальника службы безопасности.

— Вот так? Неплохо сработано. У вас есть ордер? Разрешение Франции на экстрадицию меня в Россию?

— Избави Бог! При наличии взаимопонимания здесь вы для нас куда полезнее, чем в российской тюрьме.

— Опять же, не будем забывать, что ты болеешь за «Спартак», — рассмеялся Командир. — Так что, считай, я за тебя перед полковником уже замолвил словечко.

— Будем считать, что договорились по всем пунктам? — спросил, улыбаясь, Егор.

— Да. Последний вопрос: мне опять искать нового начальника службы безопасности?

— К сожалению, да. Бича ждет новое задание в Москве. Но если вам пришлись по душе его профессиональные качества, могу прислать кого-то другого из своих офицеров. У меня почти вся «команда» из бывших спецназовцев, так что выбор есть.

— Нет, спасибо. Я попробую все же найти на эту должность человека, более преданного мне, чем вам...

— Ну, коли договорились, то не смеем тебя больше задерживать, — улыбнулся в седую бородку Командир. — Да и нам надо поспешить. Мало что матч обещает быть весьма интересным, так и за нашим общим другом присмотреть не мешает.

— Ах да! Вы же договорились смотреть матч вместе с бароном. Заодно обсуждая достоинства его нового приобретения... Зачем тогда билеты в VIP-ложу, о которой говорил Бич?

— На всякий случай: если быстро договоримся, еще успеем на второй тайм.

Тем временем на зеленое поле стадиона «Буржиле» первыми выбежали испанцы: было впечатление, что они немного нервничали. Слишком яростно согревались, делая короткие пробежки, играя в пас, стреляя по воротам Арнау...

Наконец на поле вышли и спартаковцы. Романцев не стал менять состав: были в основном те же игроки, что выиграли у «Арсенала». Правда, вместо травмированного Ананко вышел Бушманов, а на дорожке стадиона всерьез разминались Сметанин и Штольцер.

По первому впечатлению, спартаковцы спокойно восприняли несколько жесткое покрытие стадиона «Буржиле». Что же касается испанцев, то они явно скучали по мягкому зеленому ковру своего стадиона «Ноу Камп». Европа замерла у своих телевизоров. Право на трансляцию матча купили все европейские и ряд азиатских стран, а также Аргентина, Бразилия, Камерун...

Барончик уютно устроился в мягком кресле, выпил глоток сладкого ликера, запил его глотком тоже сладкого и крепкого бразильского кофе, вытянул ноги. Он был спокоен. Каким бы ни был счет, он все равно если и не выиграет в результате сегодняшнего матча, то и не проиграет. Выигрыш — в случае победы «Барсы» составит миллиард баксов, проигрыш в случае победы спартаковцев — около 300 миллионов. Но все это будет иметь значение через неделю. Потому что, если явно будет побеждать «Спартак», стадион «Буржиле» просто взлетит на воздух, и результат будет аннулирован.

Он не сомневался в Князе, тот зарекомендовал себя отличным профессионалом. Если он сказал, что заложенные его людьми мины сработают в нужное время, значит так оно и будет. Причем команду подаст сам Барончик, не выходя из кабинета своего особняка.

Надежный этот парень, Князь! Когда он в офисе в Дефансе, можно быть уверенным, что в этот выходной день из здания офиса не пропадет ни один документ, ни один самый маленький, в треть карата, бриллиантик.

«Честно говоря, — думал в это время Князь, — особой беды не было бы, если бы я прихватил со складов готовой продукции ограненных бриллиантов миллиардов на пять, сколько полезного можно было бы сделать на вырученные деньги в России. И муки совести не мучили бы: даже если часть бриллиантового бизнеса Барончика легальна, уж на пять-то миллиардов баксов он в России точно наворовал». Но приказ есть приказ. Взять только документы, да и то не взять, а сканировать. Причем не все, а только расписки российских коррупционеров, получавших ежемесячные «стипендии» от Барончика на миллионы долларов.

Князь вышел из своего прозрачного кабинета, предварительно отключив охранную и сигнальную системы в лифте, в дверях и переходах.

Поднялся на 21-й этаж, где находился офис Барончика. Вошел в кабинет, еще раз порадовавшись тому, как хорошо отладил все системы охраны. Двери автоматически раскрывались при его приближении.

В кабинете барона де Понсе пахло сладкими духами и озоном. Несмотря на все уговоры специалистов, барон упрямо приказывал включать ежедневно на 12 часов освежитель воздуха. Ему говорили, что это вредно. Он не верил. Зато поверил тем же специалистам, которые советовали ему повесить над рабочим креслом «люстру Чижевского». С тех пор у него действительно прошла одышка — результат ишемической болезни сердца.

Князь постелил на кресло носовой платок, встал, снял с люстры небольшого «клопика». Вставил его в паз прибора, который принес с собой.

На мини-экране появилась первая цифра. Это был шифр к сейфу.

Кнопкой он стер с экрана первую цифру, и тут же на нем появилась вторая. Это был код входа в компьютерную сеть банка «Сюис-кредит», где хранились деньги не только Барончика, но и всей «русской мафии» во Франции, держателем «общака» которой и был барон де Понсе.

Прибор ККРС-99 был новейшим изобретением наших оборонщиков из МПО «Алмаз», срабатывал на ключевые слова и команды, мог хранить в памяти большой объем информации и выдать на экран именно ту, которая в данный момент требовалась.

Минут пятнадцать ушло у Князя на то, чтобы, пользуясь многофункциональным пультом барона, войти в компьютерную банковскую сеть и перевести все деньги — личные Барончика и «общаковские» — на другой счет, на предъявителя, в другой швейцарский банк. Убедившись, что все его команды прошли, дав дважды подтверждение своим приказам, Князь ввел вирус в систему управления в кабинете Барончика и теперь, если бы даже сам барон или кто-то из преданных ему людей попытался отыграть все назад, ему бы это не удалось. Вирус действовал решительно и стремительно. Через несколько минут были отключены не только компьютеры в офисе в районе Дефанс, но и в кабинете в особняке барона, а также пейджеры и спутниковые сотовые телефоны самого барона и всех его людей, не входящих в команду Князя.

Князь на минуту включил пультом телевизор. Эта система продолжала работать.

Матч на стадионе «Буржиле» начался вяло, словно команды не хотели рисковать — слишком велика была цена победы. И французское телевидение — канал «Спорт-21» использовало для сохранения ритма трансляции несколько включений. Вначале на экране появился Романцев, который, хмуро глядя в камеру, сказал:

— Конечно, мы выиграем, иначе не было смысла лететь сюда.

— Кто сегодня лучший бомбардир турнира «ЕвроТОТО»?

— Конечно, Егор Титов.

— Забьет ли он сегодня?

— Разумеется, такая задача перед ним поставлена.

— A в мире — кто сегодня лучший?

— Возможно, Ривалдо. Но Егор Титов стремительно набирает мастерство.

— Вы верите, что судья из Австрии Плауц будет судить честно?

— Я знаю, что Правление Клуба «ЕвроТОТО» сделало все, чтобы судьи были беспристрастны. На матче присутствует пять международных комиссаров от Правления Клуба.

— Кто забьет первый гол?

— Я не гадалка. Хочу надеяться, что это будет спартаковец.

— Что вы будете делать, если «Спартак» проиграет?

— Это исключено. Команда нацелена на победу, и думать о проигрыше я не хочу.

— А если победите?

— Радоваться будем, что делать...

И снова на мониторе появилось футбольное поле стадиона «Буржиле».

Как раз в это время режиссер трансляции включил камеры, чтобы поймать первую стремительную атаку спартаковцев. Точнее контратаку: Филимонов легко взял несильно пробитый Клюйвертом мяч, тут же руками вбросил его Ковтуну, тот — в одно касание — Безродному, Безродный — Робсону, тот сделал вид, что сейчас пробьет, Райцигер бросился под мяч, но Робсон поверху навесил мяч в центре перед Титовым, и тот сильно пробил метров с пятнадцати. Но Арнау был на месте!

— Начало неплохое, — удовлетворенно заметил Князь и вернулся к своим занятиям.

Стараясь ничего не касаться, не трогать вещи, он обогнул огромный стол с компьютерным пультом управления, подошел к встроенному в стену и закрытому огромной картиной Франсуа Буше «Пастораль» сейфу, легко сдвинул картину в сторону, набрал на пульте сейфа нужную комбинацию, и дверь медленно открылась...

Ничего лишнего не трогая в сейфе, полном бумаг, пластиковых карт, дискет, Князь глазами нашел нужное. Это были шесть страничек, на которых компьютерным текстом были набраны фамилии, имена, цифры и рядом — личные подписи. Это была своего рода «ведомость на зарплату», которой барон чрезвычайно дорожил. Время от времени он посылал весьма дорогие подарки в Москву, Архангельск, Екатеринбург, Питер. Но главные выплаты шли по этой ведомости. Суммы, проставленные напротив фамилий известных в России политических, государственных и общественных деятелей, были астрономические.

Князь достал из кармана куртки еще один приборчик и сканировал все шесть страниц уникального и чрезвычайно дорогого документа.

После чего вернул бумаги на то же место и так же, как они лежали вначале, до его появления. Кто знает, может здесь была пометка барона? До поры до времени он не должен знать, что его секреты уже не секреты.

Собираясь покинуть кабинет, Князь не удержался и снова включил телевизор.

И как раз вовремя. Не пробившись по левому флангу, «Спартак» начал накат по правому. Мяч во время атаки «Барсы» даже не успел дойти до Филимонова. Его удачно, в подкате, перехватил Бушманов, обыграл Герхарда Лопеса, пяткой отдал мяч Парфенову, а тот, отказавшись от сложного прохода, переправил мяч рванувшемуся вперед Тчуйсе. Тчуйса на скорости передал мяч Баранову, Баранов навесил в центр, перед Титовым, и тот мог бы попытаться ударить в падении головой, но в самый последний момент дал точный пас Маркао. И удар Маркао был неотразим. 1:0. Стадион взревел. Князь довольный выключил телевизор и направился к двери.

Но дверь из кабинета барона не открывалась. Какая-то не известная ему система защиты заблокировала вход, видимо, сразу после того, как был открыт сейф. Положение любому показалось бы безвыходным...

Тем временем на стадионе «Буржиле» под Парижем явно назревал второй гол. Спартаковцы то атаковали, то быстро контратаковали. Испанцы, казалось, в состоянии легкой паники только оборонялись, делая редкие попытки прорваться к воротам «Спартака». Но и редкие прорывы заканчивались ничем — либо атака гасла, разбиваясь о цепко играющую сегодня защиту москвичей, либо несильно пробитые мячи легко брались Филимоновым, либо, явно торопясь, хваленые форварды «Барсы» — Герхард Лопес, Ривалдо и Клюйверт били выше или в сторону от ворот. Дело было конечно же не в том, что они вдруг разучились бить в створ ворот. Просто мешали спартаковские защитники.

Иса, включивший после ухода московских гостей большой телевизор на стене кабинета, посочувствовал тренеру испанцев. Камера крупно показала его сосредоточенное лицо. Пресса накануне матча уже писала, что президент «Барсы» Хуан Гаспар рассматривает вопрос об отставке тренера Сьерра Феррера. Вопрос стоял даже на совете директоров «Барсы». При минимальном преимуществе его решено было оставить. Но ясно, что сегодняшний проигрыш наверняка изменит расстановку сил в совете.

«Перебивка» на поле, где борьба в эту минуту шла в центре, — и снова режиссер показа включил камеру, нацеленную на скамейку тренеров, врача и запасных, на этот раз «Спартака». Лицо Романцева было спокойно, но сосредоточено, и он как всегда курил сигареты одну за другой. Конечно, его не снимут в случае проигрыша, но как человек самолюбивый, амбициозный он даже не мог допустить мысли о том, что «Спартак» может проиграть этот важнейший для себя матч.

Гол назревал. Однако вместо мяча в ворота «Барсы» влетел выскочивший из глубины обороны шустрый Парфенов. К сожалению, без мяча. При этом он невольно сильно задел колено Арнау. После недолгого совещания врача и тренера Арнау унесли с поля на носилках, и в ворота «Барсы» встал Дютрюэль. Камера вновь крупно показала лицо Хуана Гаспара. Судя по его выражению, он явно не доверял Дютрюэлю.

Не чувствуя за собой уверенного тыла, каталонцы в приступе отчаяния совершили два набега на ворота «Спартака» и одну за другой упустили две возможности изменить счет. Вначале Коку оказался перед воротами «Спартака», защита провалилась, и Коку сильно пробил, но мимо ворот.

А потом как-то скованно игравший Ривалдо, лучший футболист 1999 года, по опросу экспертов ФИФА, сильно пробил, но в штангу. Удар был такой силы, что, казалось, штанга рухнет. Устояла...

Известно, что в футболе, если ты не забиваешь, забивают тебе. Ковтун отобрал мяч, запутав дриблингом заменившего Овермарса Сабросу, обвел Хави, сделал длинную передачу на левый фланг на Баранова, и тот сильно пробил. Было такое ощущение, что бил по воротам. Так решил и Дютрюэль, сместившийся в направлении удара. Но это оказался пас-навес, да такой точный, что Егору Титову оставалось лишь элегантно носком бутсы подправить движение мяча, и тот плавно опустился в незащищенный вратарем угол ворот — 2:0.

Такой поворот событий вполне устраивал Ису Назимова: оставалось время поразмышлять о ситуации в целом. Из двух вечных российских вопросов «Что делать?» и «Кто виноват?» Иса как человек рациональный выбрал первый....

Князю стало совершенно ясно, что Барончик сознательно не предупредил его об этом фокусе, когда при открытии сейфа автоматически блокируются двери кабинета, а возможно и двери лифтов и вестибюля. Положение было хуже губернаторского. Если бы...

Он позвонил вниз на вахту, где в его отсутствие за пультом системы безопасности и охраны дежурил его человек.

— Паша. Я заперт в кабинете Барончика.

— Не понял, капитан.

— Похоже, тут есть блокировка, которую мы не выяснили. При открытии сейфа блокируется вся система вход-выход. Проверь для начала, можешь ли открыть с пульта входную дверь. Я жду.

— А, я знаю, в чем фокус, капитан. Я заметил, что пару раз в сутки в мое дежурство была блокировка входных дверей, и решил, что неполадки в системе. И отладил. Так что я знаю, как разблокировать входную дверь.

— Ну как, получилось?

— Получилось.

— Теперь попробуй разблокировать лифты и дверь из кабинета.

— Двери лифта открыты. Я пытаюсь разблокировать двери кабинета. Пока не получается. Дверь заперта, и открыть ее можно только прямым выстрелом из танка. И то сомневаюсь. У него тут стали легированной наворочено....

— Значит, не выходит?

— Извини, капитан. Что делать будем? Запросим помощи у полковника?

— Не надо. Позора не оберешься, это во-первых. Скажет, чему вас Командир учил. Кстати, Командир тоже здесь, в Париже, скоро у нас будет. Но не боись, вместе встретим. Я, конечно, такой подлости от барона не ожидал, но подготовился. Жди. Через пять минут буду.

Князь проверил, хорошо ли закреплены приборы в нагрудных карманах. Снял куртку, расстегнул молнию на спине, достал оттуда плоско сложенный парашют-планер, одел его, закрепив все ремни так, чтоб при пикирующе-планирующем полете ничто не отвалилось, открыл большое окно (слава Богу, такой сценарий барон не просчитал, и окно не было заблокировано, а учитывая, что стекла были пуленепробиваемые, открыть его при блокировке не представлялось бы возможным), вскарабкался на узкий стальной подоконник и, сильно оттолкнувшись левой ногой, бросился вниз с 21-го этажа здания холдинга «Диамант» в новом районе Парижа Дефанс...

Тем временем в центре Парижа, в особняке барона де Понсе три приятных во всех отношениях человека вели салонную беседу. Однако счет 2:1 в пользу «Спартака» никак не устраивал барона. Он все чаще невпопад отвечал на вопросы двух корректных московских профессоров: Милованова-Миловидова, известного в криминальных кругах Европы как Командир и Патрикеева, также знакомого всем, кто так или иначе занимался нелегальным бизнесом, связанным с антиквариатом, драгоценностями, камнями, произведениями искусства.

Наконец Командир дотянулся до пульта управления и выключил телевизор.

— Игра сделана, барон. Пора посмотреть правде в глаза.

— Это еще как сказать, — кисло ухмыльнулся тот. — В конце концов, если «Барса» так и не отыграется сегодня, она это сделает через неделю.

— Вы о чем? — удивился Командир.

— Я о том, что мои люди установили на стадионе «Буржиле» бомбу. По моему сигналу она будет приведена в действие. Может быть, жертв будет и не так много... Но матч будет признан недействительным, счет аннулируют. Место и время матча будет перенесено. И неизвестно, кто выиграет в переигровке.

— И тебя никак нельзя уговорить не делать этого?

— Никак. Ты пойми, Командир, выигрыш — миллиард долларов. А я уже сейчас в дефиците. Слишком много провалов в России, в том числе, возможно, и благодаря опеке меня твоим приятелем, полковником Патрикеевым. — Барончик, уже не скрывая недружелюбия, бросил косой взгляд на Егора.

— А мы-то поторговаться пришли. Хотели предложить тебе не мешать «Спартаку» прийти к заслуженной победе...

— А еще, — включился в разговор Патрикеев, — добиться с вами, дорогой барон, такого же паритета, консенсуса, как угодно назовите, какого мы с утра добились в переговорах с Исой Назимовым. Он делает прозрачным бизнес в России, отказывается полностью от криминальных методов, от взяток госчиновникам, платит все налоги и возвращает России все культурные ценности — картины, иконы, драгоценности, редкие книги, которые им были нелегально вывезены с его исторической родины за последние десять лет.

— Если ты согласишься на такие же условия и перестанешь мешать «Спартаку», Россия готова, ну если не простить, то амнистировать тебя по тем преступлениям, совершение которых тебе инкриминирует Генеральная прокуратура.

— Я должен подписать какие-то документы? — усмехнулся Барончик.

— Естественно. Неужели ты решил, что мы тебе поверим на слово?

— Включи телевизор, — попросил Барончик.

Командир включил, и вовремя.

Атака «Барсы» наконец-то оказалась успешной. Ее начал Франс де Бур, отобравший мяч в десятке метров от своей штрафной площадки у стремительно приближавшегося к ней по центру Булатова. Де Бур дал точный пас почти без обработки мяча Пети, сменившему Хави, Пети, пробежав несколько метров, радуя своих поклонников изящными финтами, передал мяч Лопесу, а тот навесил на ворота Филимонова так, что Ривалдо в высоком прыжке лишь подправил мяч в дальний от вратаря угол — 2:1.

— Э нет, все еще может повернуться. Давайте так: я подпишу ваши бумаги, если вы, полковник, лично гарантируете мне...

— Ну о каких гарантиях может идти речь, Яков Борисович? — укоризненно покачал головой Патрикеев. — Я и так нарушаю закон и все инструкции, идя с вами на переговоры. И делаю это, как нетрудно догадаться, не из личной любви к вам, — я человек традиционной ориентации, — а потому что не хочу рисковать спартаковцами. Вы немедленно отмените взрыв управляемой бомбы на стадионе «Буржиле»...

— Но, может быть, этого и не придется делать. «Барса» еще способна выиграть. Все-таки не забывайте, за нее играет Ривалдо, а за «Спартак» какие-то провинциальные бразильцы, имен которых даже в Бразилии никто не знает.

— Зато их хорошо знают в России. А теперь будут знать и в мире. Кроме того, у «Спартака» есть еще и Егор Титов, самый элегантный футболист Европы...

— Тут сила нужна, а не элегантность.

— Ну, коли вы заговорили о силе, дорогой барон, то с позиции силы все козыри у меня на руках, — жестко заговорил Егор. — Если вы не подпишете бумаги и не отмените взрыв, то... Боюсь, у меня для вас плохие новости.

— Послушайте, полковник, никогда не загоняйте человека в угол, — ощерился тут же Барончик. — В углу он опасен вдвойне.

— Это крыса в углу опасна.

— А человек, загнанный в угол, опасен везде.

— Ну что ж, ты сам этого хотел, Барончик, — Командир встал, поиграл скулами.

Барончик съежился в кресле:

— Только без мордобоя, мы же цивилизованные люди, Командир.

— Да, конечно. Но из разных цивилизаций. Нам пришлось действовать по законам твоей цивилизации. Сейчас мы начнем тебе рассказывать неприятные новости, так что если у тебя слабое здоровье, приготовься, накапай себе валокордина на сахарок, прими таблетки.

— А что такое? В чем дело? — всерьез забеспокоился Барончик.

— Во-первых, моя новость: только что произведена одна несложная по технологии банковская операция, и деньги с твоего счета в «Суисс-кредит» в Цюрихе переведены на другой счет, номер которого тебе не известен.

— Ты хочешь сказать... — враз побледнел Барончик.

— Я хочу сказать, — жестко продолжал Миловидов, — что тебе теперь безопаснее всего быть в «Лефортово», а не в Париже. Через пару дней тебя страстно будут разыскивать все криминальные авторитеты России. И, как нетрудно догадаться, не для светской беседы.

— Есть и вторая неприятная новость, — вступил в разговор Патрикеев, потягивая из широкого бокала ароматный старый коньяк. — Списки российских чиновников, которые у вас, барон, так сказать подкармливались, с их собственноручными подписями уже у нас. Копии, конечно...

— Но это невозможно... — прошептал ошеломленный Барончик.

— Париж — город больших возможностей, — успокоил его Командир. — Думай...

Барончик, покопавшись в кармане, нашел нужную таблетку, запил холодной «Виши» прямо из бутылки и попросил, закрыв глаза:

— Включи еще раз телевизор. Матч уже близится к концу. Может, «Барса» забила еще один мяч?

В это время мяч действительно влетел в ворота, причем закрутившись в полете так, что вратарь был бессилен его взять, точно в дальнюю от него «девятку».

Но, увы для барона, это были ворота, которые в этом матче несколько неуверенно и суетливо защищал Дютрюэль.

Французское телевидение тут же повторило голевой момент с помощью рапидной съемки.

Атаку начали от ворот «Спартака»: Филимонов далеко выбросил, прямо в ноги Ковтуна, тот перепасовал в центр Буланову, Буланов, опередив рванувшегося к нему Серхи, переправил мяч Баранову, Баранов тут же навесил его через все поле на Безродного, Безродный головой дал точный пас Маркао, Маркао головой же налево Робсону, Робсон, не дав мячу опуститься на землю, переправил в центр, и набежавший Егор Титов головой сам себе дал пас в ноги и уже снизу пробил в верхний угол ворот.

— Не огорчайся, — заметил, усмехнувшись, Командир. — Такие мячи по определению не берутся, да и вообще, «Спартак» должен был победить. Что он и сделал. Только и всего.

— Я не спрашиваю, как вы перевели деньги «общака», как добыли копию списка, — заговорил севшим голосом Барончик, — я считал, что это даже теоретически невозможно. Допустим, вам это удалось. Но остановить взрыв вы не сможете. И арестовать меня не сможете. Я французский подданный, гражданин Франции. А пока будет идти длинная переписка между вашими «органами», состоится переигровка, потому что я сейчас нажму кнопку, и вы мне, Командир, уже не сможете помешать. И получу свой миллиард, и рассчитаюсь с российским криминалом...

— Сегодня явно не ваш день, Яков Борисович, — сочувственно улыбнулся Патрикеев. — Во-первых...

— Еще минута. Во-первых, сейчас стадион «Буржиле» взлетит на воздух, и вы ничего не докажете...

Рыжие волосы барона де Понсе, уложенные в кокетливые локоны, стали дыбом.

Он выхватил из кармана пиджака пульт управления, не больше школьного пенала, и, забившись в угол за письменным столом, яростно нажал на кнопку.

Судя по телевизионному экрану, четко фиксировавшему все, что в эту минуту происходило в Буржиле, там все было спокойно. У Барончика отвисла челюсть.

— Что такое?! Ничего не понимаю... Князь уверил меня... Князь, будь он проклят!.. Неужели он ваш человек, полковник?!

— Судя по всем вашим предыдущим действиям, направленным против «Спартака», я мог предположить, что вы ни перед чем не остановитесь. И, как видите, перестраховался, — развел руками Патрикеев.

— И еще плохая новость, барон, — встал из кресла Командир. — Матч закончился. Счет 3:1. И изменить тут уже ничего нельзя — ни место встречи, ни время матча, ни его итоги. «Спартак» — победитель турнира на Кубок «ЕвроТОТО»! Ты не получишь свой миллиард, но спешу тебя успокоить, и твой конкурент Иса его не получит. Он сегодня утром подписал документы, свидетельствующие, что весь выигрыш он передает в Фонд Клуба поклонников «Спартака». Сейчас там, в офисе у Назимова, заполняют все нужные бумаги сам Иса и академик Петр Зрелов, президент Клуба.

— Так уж получилось, Яков Борисович, что и у меня есть для вас еще одна плохая новость, — с ледяным спокойствием добавил Патрикеев. — Если бы вы пультик вовремя выбросили, я, может, и передумал бы, и поверил бы в ваше искреннее раскаяние, а вот вы кнопочку нажали и потеряли последнее мое доверие. А новость такая: внизу вас ждет не только ваша команда, набранная из моих офицеров. Вы уж извините, сами набирали, без моей рекомендации, но и комиссар французской полиции.

— Это еще зачем?

— Дело в том, что мы еще месяц назад все документы, свидетельствующие о совершении вами уголовных преступлений, которые являются преступлениями как по законам России, так и по законам Франции, направили вместе с поручением в Интерпол. Интерпол поручил французской полиции вас задержать и экстрадировать в Россию. В моем и моих людей конечно же сопровождении...

Барончик смертельно побледнел. Но все-таки взял себя в руки.

— Я хотел бы, чтобы в мое отсутствие здание офиса, холдинга «Диамант» в Дефансе, мой особняк здесь охранялись особенно тщательно. Здесь ценностей — на миллиарды долларов.

— Мы и сами в этом заинтересованы, — кивнул Патрикеев. — Вам ведь придется вернуть украденное, заплатить налоги, выплатить долги России за все последние десять лет. Думаю, суд вынесет такое решение. А пока конечно же все это ваше имущество будет тщательно охраняться. Часть моих людей, которых вы, возможно, уже знаете, останутся для охраны. А часть составит вам компанию в самолете рейсом Париж — Москва...

...В салоне VIP барон чувствовал себя надежно охраняемым. Слева от него сидел полковник Патрикеев, справа — Князь. Времени для светской беседы без протокола было более чем достаточно.

Завершение операции в Москве шло по сценарию Патрикеева. Командир с его заметной внешностью и несколько спецназовцев в масках встретили борт, окружили человека, в котором по костюму и фигуре можно было узнать Барончика, и, до выхода остальных пассажиров, бегом проводили его к стоящей на аэродроме закрытой машине. Неожиданно на черном колпаке, который был на голове Барончика, Патрикеев увидел красную точку лазерного прицела. Он отдал в ларингофон команду и дал уточнение по направлению. Вдалеке раздался выстрел, и красная точка пропала.

Но тут же над группой людей, бежавших пригнувшись, к зеленой военной машине, появился из-за ангаров вертолет. Патрикеев тут же запросил в ларингофон аэродром и бросил красноречивый взгляд на сотрудника службы безопасности аэропорта «Шереметьево-2». Тот тоже что-то прокричал в микрофон, прижатый к губам. И в тот момент, когда «стрекоза» начала пикировать на группу, по ней был произведен выстрел с земли из «Мухи». Не долетев до группы пассажиров, спустившихся с борта Париж — Москва, вертолет рассыпался на куски прямо в воздухе и рухнул на землю. Группа же быстро погрузилась в машину, та рванула с места, и лишь после этого начался спуск по трапу остальных пассажиров.

А в это время Барончик, которого нежно обнимал за плечи Князь, спустился через аварийный выход из самолета на заботливо поданный трап и сел в черную «Волгу» с затемненными стеклами, подогнанную прямо к хвосту самолета.

Барончика доставили без приключений в «Лефортово». Учитывая особую опасность совершенных и организованных им преступлений, расследовать дело было поручено ФСБ. Тянуть не стали. И первый же допрос состоялся в день приезда.

На каждом допросе, который вел сотрудник ФСБ, присутствовали адвокат барона де Понсе и сотрудник ОСО Генпрокуратуры. Время от времени, пока шло следствие, а шло оно не один месяц, дело в порядке надзора затребовалось Генпрокуратурой. И сотрудники Управления по надзору за следствием и дознанием в органах ФСБ внимательно изучали материалы, чтобы исключить любую случайность, любую возможность давления на следствие, утечки информации или тем более коррупции.

Таково было распоряжение нового Генерального прокурора России Государственного советника юстиции I класса Бориса Михайловича Кардашова. В кругу следователей прокуратуры у него было шутливое прозвище Компьютер за его удивительную память. Кардашов ничего не забывал. И, занятый выше головы другими громкими уголовными делами, все время помнил про дело Барончика. Потому что оно ожидалось стать самым громким.