– Навряд сработает… – ответил слепой дедушка. – К тому же… не добраться до него, до Вещего! Он в горе сидит, и пещеру знойным заклятием запечатал. На порог ступишь – вмиг подрумянишься, ровно каравай в печи…

Забавный нюанс! Траян загородил вход в свою пещеру заклятием типа «Wall of Fire» [35]! Это нам знакомо. Сплошная стена плазмы – метров десять в толщину. Эдакий электрический гриль для незваных гостей. Ловко! Чувствуется рука мастера… Интересно, на что надеется Маринка?

Размышления были довольно грубо прерваны громом копыт и лязганьем стальной чешуи. Судя по мутно-серому щиту с жирным финифтяным пятном в центре, приближался господин Акундин.

– Приветствую вас, о Путник Без Пристанища, – вежливо сказал я.

– Как?! Великий баюн Штефан уже очнулся? – изумился всадник, качая изрубленным шлемом. (Вот сволочь! ударил по голове рукоятью меча и еще издевается.)

– Напрасно ты проснулся, – продребезжал голос из-под дырчатого забрала. – Возлюбленная Морена приказала выколоть тебе глаза. Лучше б ты спал. Со спящими получается быстрее.

Нормально? У меня просто нет слов.

Пока я бледнел и пускал пузыри, Акундин извлек из седельной сумки небольшой охотничий кинжал – корявый и тронутый ржавчиной.

– Будет немножко больно, – предупредил он. Стальной болван замешкался (выпустил поводья, уронил ножны и потерял стремя). Это спасло меня. С холодной ясностью я вдруг осознал, что происходящее – нелепо, несерьезно. Просто игра, мелькание виртуальных образов… А в любой игре главный герой неуязвим – по крайней мере на ранних фазах сюжета. Я настаиваю! Это золотое правило игротехники! Героя нельзя уродовать – как он будет очаровывать принцесс? Героя нельзя ослеплять – как он сможет потом «гневно блистать очами», «проницательно вглядываться», «таить улыбку во взгляде»?

Нечего бояться – напротив, нужно… атаковать! Злое спокойствие нахлынуло на психику. Раскаленный датчик харизмы на виртуальной консоли зазвенел, достигнув отметки +451. Я перевел взгляд на ржавый кинжал и презрительно сощурился:

– Слушай сюда, грязное чудовище без пристанища! Поначалу ты ничего не почувствуешь. Из моих холодных голубых глаз ударят лучи смертоносной радиации, они вонзятся тебе в гипофиз и прожгут две болезненные дырочки. Затем я произнесу краткое заклятие на чуждом языке, и ты удивишься, почему вдруг зазудело твое ожиревшее тело. Под сохнущей кожей заведутся небольшие, но очень прожорливые огненные червячки. Голодные и скользкие… Твоя левая рука внезапно хрустнет, отломится в локте и с неприятным мокрым звуком упадет на землю. Нет, она не останется лежать на месте. Быстро перебирая посиневшими пальцами, она будет бежать за тобой, припадая на подломленный мизинец и обиженно урча. Наконец, настигнув, радостно хлюпнет/высоко подпрыгнет и стиснет тебе горло. Пальцы будут сжиматься медленно. Сначала вылезут твои остекленевшие глаза, а потом…

– Ты поистине великий баюн, – восторженно прошептал седобородый слепец. Он слушал с видимым одобрением и даже изредка побрякивал струнами в такт моим словам.

– Попрошу не перебивать! – сухо сказал я. – Так вот, любезный Акундин! К вечеру твои уши скукожатся, и с тихим потрескиванием отслоится гниющий скальп. Сизый кончик языка высунется, подрагивая, из-под забрала… – Я покосился на остолбеневшего всадника и понял, что переборщил. Несчастный Акундин уронил кинжал и, кажется, медленно вываливался из седла. При этом он взирал на свою левую руку с таким ужасом, словно она уже приготовилась вцепиться ему в горло,

– Все это произойдет, если будешь плохо себя вести, – резюмировал я. – А теперь ступай. Иди и бойся.

– Не забывай: великий вебмастер все видит! – проорал я вослед удаляющемуся рыцарю и замолк, гордо держа голову, торчащую из пивного бочонка. Настоящий волшебник всегда может постоять за себя!

– Вот как надо песни слагать! – назидательно шептал меж тем старец на ухо розовощекому ученику. – Сразу видать вещего баюна: сказано круто, угрозисто, без сладких излишеств… А ты, Славию, растекаешься мыслию по древу. Мечешься, как шизый орел под облакы…

Парень слушал, уязвленно догрызая редьку. Лесная дорога вилась среди холмов, забираясь все выше – впереди громыхали железом всадники, изредка позванивал голос рога… Вдруг процессия остановилась, спереди донеслись крики: рыцари быстро спешивались, забегали оруженосцы.

– Все, кончился шлях! – меланхолически пояснил горбатый возница. – Отсель дорога только к дядьке Траяну, а он гостей-то не любит… Вона – по висячему мостику через пропасть – и прямо к нему в пещеру.

К телеге подлетело нечто суетливое, жужжа, как заведенный немецкий электровеник: барон Кульбитц фон Мракобрун черно-рыжей молнией выпрыгнул из клубов пыли.

– Форвертс! Шнеллер! – заорал, потрясая франкским мечом и разбрызгивая горячую слюну. – Ди боянен! Молшать! Слюшайт команда! Строиться колонна по три!

Слепые баюны неохотно сползли с телеги. Мне показалось, что худощавый Пустолей – мужик с окровавленной тряпкой на лице – едва стоит на ногах: розовощекому коллеге приходилось поддерживать его под локоть.

– Шайсен! Ферботен! Вертгегенштейндлихькайт! – проорал барон и на мгновение затих, моргая в моем направлении бледно-голубыми глазами. Видимо, он осознал, что пленник, посаженный в бочку, не в состоянии передвигаться самостоятельно. Я дружелюбно улыбнулся в ответ: возможно, рыжий германец додумается вытащить меня из проклятой тары. Зря надеялся.

– Айн-цвай, взяли! – взвигнул Кульбитц фон Мракобрун, подталкивая опешивших слепцов к бочонку. Увы – коллегам придется нести меня на руках…

Битый час колонна спешившихся латников, змеисто извиваясь по склону и жарко блестя доспехами, словно драконьей чешуей, взбиралась к вершинам Татраньского хребта. Стонущие от жары баюны несли меня на плечах, как умирающего генерала… бочка содрогалась, жутковато накрениваясь над пропастью. Внизу, в зубчатых теснинах шумно дышали горные потоки, цеплялись за скалы корявые деревца с обломанными ветвями. Еще ниже темной массой двигались буковые леса, нежно зеленели пастбища – отсюда до них не менее 1,5 тыс.м. Пять минут скоростного спуска. Достаточно один раз уронить мою бочку – и ее уж не догнать, нет-нет! Весело покатится, набирая обороты и подпрыгивая на валунах, вниз, в пропасть.

– Шнеллер! Швидче! Бистро! – повизгивал неутомимый барон, прыгая по камням. Вереница латников взобралась на самый хребет: врезало холодным ветром, с обеих сторон открылась гулкая сизо-зеленая пропасть, нервно дрожащая ртутными прожилками горных потоков. Наш караван, видимо, был почти у цели. Золотистый паланкин в голове процессии остановился: Маринка объявила минутный привал перед атакой. Ужас! Уже видна огромная пещера у седой растрескавшейся вершины…

Что-то вроде полуразрушенной крепостной стены отделяло наши боевые порядки от зияющей дырки в горе. Отсюда начиналась суровая иерархия грубых каменных плит, восходящих к холодному порогу пещеры: гранитные ступени высотой в полметра каждая. Несколько человеческих и конских скелетов демонстративно белели в расщелинах между плитами: из трещин торчали обломанные клинки и полусгнившие бунчуки неведомых полководцев.

При всем уважении к господину Траяну не скажу, что вход в его домен выглядел гостеприимно. Даже солнце, как на грех, трусливо спряталось в свинцовую дымку: ветер сделался жестче и теперь совсем неприязненно дергал флажки на копьях и шлемах Маринкиных воинов. Витязи притихли и посуровели: сбились в устойчивый клин, немедля покрывшийся сверху чешуйками разноцветных щитов и выпустивший наружу острия долгих подрагивающих копий.

Ага, теперь я тоже услышал. Гул. Он доносился из недр пещеры.

Потоптавшись у порога, броненосный клин медленно двинулся вперед. Я поморщился. Гул тоже приближался, многоголосо звеня, как шумливая туча гремучей картечи. Застучали, сдвигаясь плотнее, широкие щиты латников в первом ряду – Маринка, как огненная фурия, вылетела из паланкина и заметалась за спинами рыцарей, звонко выкрикивая приказы. «Нефертити в треуголке… Тутанхамон в юбке», – раздраженно подумал я. Внезапно – из пещерной глубины ударило ожившей жгучей темнотой! Волна черных пятен… Нефть? Камни? Летучие мыши? Ж-ж-ж-жаххх! – рокотнуло над головой, словно прошел на бреющем темный инопланетянский назгул… это были…

Пчелы! Густой, горячий рой яростных шершней косым вихрем пронесся над головами – словно накрыло сверху бархатно-черным и яростно-золотым гудением! «Ну вот, началось», – обреченно пробормотал розовощекий парень. «Зачалось», – согласился слепой старикашка, поспешно извлекая из котомки заветные гусли. «Первая фаза битвы: появление слабейшего типа вражеских ВВС, – догадался я. – Панику сеют, перепончатокрылые твари».

Злые пчелы пронеслись мимо и по широкой дуге ушли на разворот. «Карлсоны улетели, но обещали вернуться», – вздохнул я. У меня не было стальных доспехов: оставалось только спрятать голову внутрь бочонка, под крышку с тесным отверстием…

Я не успел этого сделать, потому что заметил старушку. В самом темном углу, в предбаннике пещеры. Рослая сухощавая бабулька сидела… не на камушке. Не на табуреточке. А… на корточках, как молодой кавказец. Из-под короткого бурого подола виднелись костлявые коленки, мускулистые икры и… индейские мокасины. С тихим восхищением я разглядывал это жилистое, энергичное существо: черные с проседью патлы топорщатся, как перья у озлобленного минга. В углу рта закушена… короткая костяная трубка.

– Доброй погоды, деточки, – произнесла старушка металлическим фальцетом. – Куда путь-дорожку держите?

Броненосный клин замедлил движение, разворачиваясь к старушке правым флангом (там были, надо думать, воины с топорами).

– Дальше иттить вам никак нельзя, – продолжала старушка, имитируя на загорелом лице подобие улыбки. – Отсель Траяновой тропе начало. Смертным человечкам не можно вторгатися в польщенные врата Траяна – они запечатаны подземным зноем. Вы сгорите как соломенные куклы!

Старушка улыбалась почти беззлобно. Я бы на месте латников прислушался к ее рекомендациям. Так и есть: передний ряд Маринкиных зомби дрогнул – над частоколом блестящих шлемов скользнул быстрый вихрь ропота: «пламенные врата… подземный зной… верная гибель…»

Но – желтая огненная молния вертлявым демоном скользнула вдоль рядов… и девичий голосок феи Морганы дюжиной сладкопоющих колокольцев прозвенел в прихожей древнего славянского божка Траяна:

– Ты выжила из ума, старуха! – ласково рассмеялся волшебный голос. – Ты забыла нынешний день! Вспомни – и ужаснись!

Даже я помнил число: шестьнадесятый день травокоса…

– Нынче чудный Индрик-день! – колючим серебром прозвенел голос Потравницы. – Единственный, незаконный день лета, когда тень Индрика скользит по нутряному миру и распахивает подземельные врата вселенной! А значит – пламенные сени Траяна тожде незримо разверзаются и беспомощно стоят, холодны и разведены настежь!

Старуха мелко дернула головой: седой волной приподнялись и без того вздыбленные волосы на затылке.

– Сегодня – день открытых дверей! И вот – я пришла в гости! – расхохоталась Потравница. Весело плеснула по ветру золотистым подолом паранджи, словно примеряясь к первым тактам торжествующего фанданго. Но – замерла вдруг… И, обернувшись к войску, добавила негромко и жестко: – А теперь… вперед, мой возлюбленный. Вперед, в пещеру!

Вместо фанданго начался рок-н-ролл. Пестрая стена щитов дернулась в атаку: наперебой затрещали тетивы. Лицо индейской старухи исказилось… и железные колени разогнулись с сухим треском – как гигантская саранча, она сиганула метров на двадцать вверх, под самый потолок пещеры! Раздулось черное облако кожистых крыльев за спиной, блеснула во взгляде желтая ненависть: откуда она выхватила свои арбалеты? – по одному в каждой руке! Фр-р-р… – Жах! Жах! Черные иглы молнией просквозили воздух – я в ужасе содрогнулся: обе стрелы уже торчат из… шеи несчастного Пустолея! Несчастный коллега стоял совсем рядом, а теперь… медленно оседает на каменные плиты.

– Укрыть боянов щитами! – истерически визжит Маринка, и тут же рослый щитоносец заслоняет старого слепца; другой латник подскакивает ко мне, прикрывая бочку щитом. А безумная арбалетчица призрачной тенью мелькает высоко, под самым сводом меж сталактитовых сосулек – смеется, ведьма! Визжит, как индеец!

– Взять, достать ее! – рычит вертлявый демон в желтой парандже: арбалетчики бьют частыми плотными залпами – все мимо! «Эх, сюда бы ручной BFG-девастатор с зарядом ядрено-зеленой плазмы! – подумал я. – Один выстрел – и морщинистую шкурку можно соскабливать с потолка»…

Парни обошлись без плазмы. Чудовищная старуха замешкалась всего на миг – и жестокий залп немедля накрыл ее колючим облаком. Лопнули крылья, тут же расползаясь широкими прорехами, сухое тело мелко задергалось, и – словно тяжелый ворох тряпья обрушился на жадные копья. С лету насаживаясь на три острия, сползла вниз, цепляя по щитам костистыми лапками и… дискретно, клочьями – растаяла без следа. «Вила… настоящая вила!» – возбужденно зашумели панцирники.

Вдруг – удар черного града. Будто мелкие гнилые яблоки застучали по щитам! Это вернулись злые обдолбанные шершни. Щитоносец сбоку завыл, мотая головой, – и поделом. Шлем без личины – признак дурачины. Теперь пчелки облепили физиономию. Цирк! Арбалетчики хватаются за обожженные лица, розовощекий баюн покатился по камням… в воздухе гудит черный снег.

К счастью, Потравница умела сладить с острожалыми инсектами. Всего-то пару раз взмахнула тонкими руками над головой, распыляя невидимый порошок… Похоже на крапивное семя: воняет болотом, падалью и немочью…

Хрустя сапогами по сплошному ковру из пчелиных трупиков, броненосный клин прогремел по подземному коридору еще метров триста и остановился. Почему? Как вам ответить… Мы услышали задорный, слаженный хор старческих голосов – омерзительное гиканье приближалось… Я сразу понял: на смену пчелам приходит более серьезный противник. Так и есть: на виртуальной консоли вспыхнул приветственный транспарант: «Level 2. Welcome to Ladies’ Domain» [36].

Вот как это было. Сразу четыре вилы, подобно небольшим истребителям, держась под потолком и виртуозно огибая скалистые выступы, на крейсерской скорости вылетели из мрака навстречу непрошеным гостям. «Баюны! Укрыть баюнов!» – взревела Маринка голосом разбуженной сирены. Поздно. Мутные тени скользнули так быстро… Две стрелы. Две краткие молнии. И – старый боян уже хрипит, с удивлением глядя на свою окровавленную бороду. Жесткое колючее оперение еще трепещет… Жаль старика. Забавно: летучие вилы в первую очередь гасят именно боянов! Неприятная тенденция.

Маринка словно услышала мои мысли. Покосилась на бочку…

– Любимый Акундин! Последи за Штефаном! – звонко прокричала она, перекрывая суетливое щелканье арбалетов. – Этот человек важнее дюжины всадников! Сохрани его, возлюбленный мой витязь!

Неведомая сила подбрасывает меня – это Акундин взваливает бочку на плечо. А сквозь стоны раненых вновь долетают осколки Маринкиной речи:

– Mein liebe Kulbitz!.. Schnell!.. Ich bitte Sie! diesenjungen Zaubersanger zu schuzten!.. Ich liebe nur Sie, Herr Baron! [37]

Из пыльного облака выстреливает, похрустывая искрами, силуэт рыжего немецкого электровеника: фон Мракобрун подлетает к перепуганному Соловейке (некогда румяная рожа паренька раздулась от пчелиных укусов) и с ходу взваливает юного бояна на плечи, аки мешок с цементом…

– Вперед, к цветочной поляне! Уже близко! – рычит Маринка, будто в бреду. – Главное – добраться до цветущего любекса… Тогда бояны смогут зажечь волшебное солнце! Гибель, гибель Траяну!

Что ж – потери войска феи Морганы невелики: два убитых бояна да несколько раненых арбалетчиков. По «утюгам» в панцирях аэробабки вообще не стреляют. Злобные бабищи действуют, кстати говоря, строго по законам тактической игры «Whorecraft». Я даже улыбнулся: ну конечно! Старушки – это летающие монстры типа «banshee» (сила атаки – 100, защита – 10, стамина – 50, псионический фактор – 250). Осознав это, я ужаснулся. Вспомнил: в играх проклятые банши не только стреляют из арбалетов, но и…

Так и случилось. Следующий налет вражеских вил ознаменовался чудовищными потерями в Маринкином войске. Сразу две эскадрильи с воем накатили на наши боевые порядки – только на этот раз не штурмовики, а скорее… бомбардировщики. Каждая могучая старуха сжимала в объятьях кусок гранитной скалы весом не менее центнера. Хорошо что Акундин успел подхватить бочонок и отпрыгнуть к стене. Восемь тяжких валунов красиво обрушились в месиво пестрых щитов, ломких копий и таких непрочных бронзовых шлемов… Красота. Чудесная графика!

– Вперед! Не разрывать строй! – завизжала Потравница, бесстрашно прыгая через останки возлюбленных витязей. – Я уже чую аромат цветущего любекса! Мы почти у цели!

Разрозненная толпа зачарованных броненосцев, позабыв о раненых, покатилась следом – вниз по коридору. Судорожно икая, сотрясаясь в бочке в такт Акундиновым скачкам, я пытался прикинуть шансы на выживание. До следующего захода вил на бомбометание остается минуты три. Успеем пробежать еще метров двести?

Не успели.

– Стоять! – Это Потравница пламенным пятном пересекла дорогу. – Здесь обрыв!

Мой Акундин едва успел затормозить – зашатался над пропастью… К счастью, не уронил бочку. Вау! Тесный коридор неожиданно распахнулся вширь – стены расступились, и под ногами затуманилась иссиня-черная падь в искристых блестках, гулкая и холодная. Там, метрах в десяти внизу – вода! Подземное озеро с соленой водой?

На виртуальной консоли замигала пламенная надпись: «Stage 3. Welcome to the Shore of Dispair» [38]. Третий уровень… интересно, сколько их всего? Надеюсь, не больше пятидесяти…

– Любеке! Чуете сладостный смрад? – расхохоталась Потравница, огненной ведьмой танцуя у обрыва. – Цветочная поляна недалеко, на другом берегу… Это не важно. Нам потребны не цветы, а запах! Мы чуем его – и бояны могут колдовать! Время зажигать наше солнце!

– Ди Боянен!!! – взвизгнул фон Мракобрун. – Кудесникен! Арбайтен! Слюшай мой команда! Зашигайте зоненбомбен бистро-бистро, йа-йа!

– О великий Штефан, умоляю: скорее, – пробормотал, задыхаясь, рыцарь Акундин, аккуратно опуская бочку на камни возле обрыва. – Запаливайте ваше волшебное светило, добрые баюны, – иначе нам конец!

Что делать? Зажигать солнце? В игре, помнится, надо нажать кнопки Ctrl+М, после чего сверху выдвинется вспомогательная инструментальная консоль с обширным меню магических заклинаний…

– Баюны, проклятые смерды! Колдуйте же быстрее! – зашипела фея Моргана. Я вздрогнул: в ее руке тусклой струйкой стали блеснуло лезвие кинжала. – Колдуйте – или я саморучно рассеку вам глотки!

Я покосился на юного Соловейку – тот, тяжело дыша, повалился задницей на камень и извлек из-за пазухи… гусли! Поспешно закатал рукава грязной сорочки, опустил пухлые ручки на струны, и —

…О ветер-ветрило!

Спеши, господине, насильно веяти…

Удивительно, как быстро отозвалось пещерное эхо на нежный переплеск бояновых струн… Звучки рокотнули тихо, как россыпь бубенцов в дремучей траве – но гул все сильнее, и звон нарастает, и эхо рокочет и стонет в ответ… Я поежился – пронизывающий ветер потянул из черной глубины…

О ветер-ветрило!

Лети, по ковылю вой вражия развей!

Дальше я не расслышал. Ветер ревел в голос, как раненый зверь. Витязи, пригибая головы, вцепились в стены – плащи оглушительно хлопают, и бешеный вихрь срывает перья и бунчуки, мгновенно унося цветные обрывки прочь в темноту… Гаснут факелы, пуская по ветру черные хвосты дыма… мутно-желтое пятно медленно ползет над обрывом – это фея Моргана: медные волосы разметались по золоту вихрящихся одежд…

– Проклятие… холопы… остановить… – долетел слабый звон ее голоса. – Не вихрь, а солнце! Пойте о солнце, полоумные вещуны!

Ветер на мгновение застыл в воздухе – и с легким хлопком растворился в холодных завертях тишины. Витязи едва не попадали с ног: с шумом покатились с обрыва камни.

– Извиняюсь… – сказал Славейко, боязливо вжимая голову в плечи. – Забылся. Не гневайтесь, добрая господарка. Зараз будет вам солнце.

– Тебе стоит поторопиться, дружище, – не выдержал я, высовывая голову из бочки. Слепой боян не мог видеть эти подвижные тени, просквозившие туманистую муть вдали. Опять банши. Сейчас налетят и покоцают… Если юный баюн не успеет соорудить «Fireball» помощнее, можно смело надевать новенький кружевной саван, падать на спину, сучить ножками и кричать: «О-го-го!» [39].

О светлое и тресветлое солнце!

Всем ты тепло и красно сияеши…

Сначала показалось, что Славейко разжег маленькую масляную лампу: пятнышко света, трепетно мигая, прожгло полумрак и повисло в полуметре от каменного пола. На холодные плиты упал, быстро расширяясь, дрожащий круг бледного света – мгновенно высвечивая мелкий рисунок морщин да трещин на каменных плитах. Теплые блики, весело перемигиваясь, заискрились на чешуйках доспехов. Все ярче светлое облачко плазмы – легкие оранжевые волны скользят по Маринкиной парандже, и верхняя часть ее лица под капюшоном желтеет в полумраке, как пергаментная маска. Даже латники, привыкшие к боевой магии, восхищенно перешептываются: от пламенного пятнышка ощутимо жарит огнем, как от печки! Но нет – это не факел в руках молодого бояна; его пальцы по-прежнему тихо скользят по струнам. Блаженно сожмурясь, парень смотрит в сторону…

О светлое и тресветлое солнце!

Протяни лучи свои на полки вражия гады…

Славейкино солнышко было плоское и изжелта-бледное. Неправильной формы – яйцевидный клубок нагретого газа: внутри солнечного пузыря мутно перекатываются, огнисто закипая, какие-то оранжевые, розовые сгустки энергии. И светлеет вокруг: медленно, словно выступая по очереди из мрака, прожелтели граненые основания гигантских базальтовых колонн, упертых в невидимые своды пещеры… Попадая в круг света, ожили и задрожали на стенах серебристые рудные прожилки, засуетились, разбегаясь по щелям, какие-то пауки да мокрицы. Теперь совсем отчетливо виден обрыв: мы стоим, оказывается, на небольшой площадке, нависшей над подземным озером на высоте пятого этажа. Bay! Моя бочка всего в двух шагах от края!

Латники с серыми от каменной пыли лицами, жмурясь, попятились… Огненный клубок шаровой молнии раздулся до размеров детского воздушного пузыря и тихо поплыл вдоль оледенелой каменной стены.

– Быстрее, быстрее, – сладко зашептала Потравница, приближаясь. Протянула тонкую черную руку: огненный шарик мягко скользнул ей в ладонь, как пузырь с теплой водой! Искусственное солнышко словно прилипло к этой ладони – даже изменило цвет: из солнечного золота в платиновую лунь. Жуть… пальцы Потравницы, прилипшие к поверхности шара, насквозь лучатся розовым светом: просвечивает быстрая кровь и хрупкие птичьи кости.

– Хорошо, хорошо! – шепчет Маринка. – Восхитительное, настоящее золотое яблоко богини Идунн… Теперь мне нужно второе. Твоя очередь колдовать, великий Штефан! Запевай свою песню, зажигай еще одно солнце – да погрознее, покрупнее!

Визжащие вилы-босоркани совсем близко. Собираются в стаю, виясь над водой, вспенивая желтые брызги и визжа, словно боевые обезьяны воинственного бога Раджпахмурти перед атакой.

– Братишка… А что нужно делать, чтобы зажечь такое солнышко? – тихо спросил я Славейку. Он сидит рядом – Потравница не услышит…

– Да дурное-то дело нехитрое… – выдохнул Славейко, отдуваясь и отирая пот с горячего лба (я с ужасом заметил, что кожа на его лице облупилась, как от солнечного ожога). – Вдохни побольше запаха и пой про солнце… Оно и возникнет.

– Запаха? – быстро переспросил я.

– Ага… Чуешь? – Слепой парнишка шумно втянул носом воздух и заулыбался. – Это смрад горного любистока, что растет в подземных пещерах Траяна. Мой дед называл его «дохновенной травой». Дед говорил, что только этот запах оживляет вещуньи мечты. Без него – мертвы наши песни.

Славейко говорил еще что-то, но я и так все понял. Уже вдохнул этот восхитительный аромат меда и горячего металла, легкую взвесь серебристой морской соли и сухой горчичной пыли фиванских пирамид, громокипящую смесь пурпурного сока мандрагоры и скользкого пряного имбиря… Так пахнет медвяное млеко вальгальской козы Хейдрун, смешанное со слюной юной красавицы Гуннлед. Я и раньше чуял его, принимая за тяжелый дух гнилого подземного моря. Но теперь – чувствуя, как сухо покалывает в дрожащих ноздрях – вполне узнал его, этот аромат. Любеке. Аленький цветок поэтов и волшебников. Он пахнет внутренностями любимой женщины, вообразил бы Набоков. Имеет вкус казацкого сыра, яванского рома и сожженных писем, утверждал бы Пушкин. Отдает зеленым порохом, сохнущими чернилами и окалиной на каминной кочерге, писал Бунин. Космической пылью пополам с дешевой пудрой танцовщицы Ля Галетт, признавался Лотрек. В нем тягучая сладость масла из раздавленных облепиховых зерен, жидкое золото в глазах молодой легавой суки на низкой стойке. Мерзость тщеславия и горечь ранней паранойи, липкий пот Пегаса и сладкая губная помада его, Пегаса, прародительницы – медузы Горгоны. Аленький любекс, горный сельдерей… Невидимая пыльца вызывает приступ горячего и сладострастного вдохновения. «Обыватель грез» – так называли его друиды в ролевой игре «Betrayal in Kharkov». «Эликсир вдохновения» – неточно определяли некромансеры из игры «Мандат Поднебесья». «Фебова навь» – уточняли средневековые алхимики, соскабливая драгоценные пылинки с усиков редчайшего трехсотлетнего мотылька, пойманного мавританскими пиратами у подножия Геркулесовых столпов.

Я знал о магии любекса из компьютерных игр. Нечего бояться! Сделал вдох и задержал в груди горячо искрящую многоцветную патоку запаха: теперь надо петь, петь о солнце. Как на грех, ничего не помнится… Придется наспех самому сочинять.

Солнышко… э-э… типа… ясное!

Ты типа светишь, но не греешь…

Я пропел это низким голосом и с любопытством огляделся. Никакого эффекта. Попробуем еще:

…Светишь типа светишь,

Но не греешь вообще типа того.

Нет, на поэзию не похоже. Неудивительно, что любекс не срабатывает. Маринка злится, смотрит косо – и вилы приближаются!

Солнце восходит над речкой Хуанхэ,

Китайцы на работу идут…

Глупо, конечно. Эту песенку я слышал в пионерском лагере десять лет назад. Не успел допеть – в ужасе вытаращил глаза, наблюдая, как бледные тени китайцев проступают на фоне каменных стен. Китайцы были трепетные, как отражение в желтой речной воде. Стриженые, в мышастых гимнастерках и с цитатниками в нагрудных карманах. Еще не вполне живые, но, скажем так, стремящиеся к бытию… Тощие фигурки на фоне желтушного троцкистского солнышка…

Нет, не годится, понял я – и китайцы вмиг растворились без следа: восточное солнце болезненно мигнуло и погасло. Снова вдох – ура, вспомнил:

Ночь пройдет, наступит утро ясное!

Знаю: счастье нас с тобой ждет!

Ночь пройдет, пройдет пора ненастная —

Со-олнце взойде-о-от!

Откуда мелькнул в мозгу обрывок детской песенки? Ура! В воздухе радостно нарисовался двухметровый силуэт персонажа в красном хипповском свитере и советских джинсах, и я вздрогнул: Бремлинские музыканты! Так и есть: рядом с трубадуром возникла, вертясь как новогодняя сосулька, юная принцесса в откровенной мини-юбке и с короной на опергидроленном темени.

– Со-о-олнце взойде-о-от! – подхватил веселый трубадур, бренча на акустической гитаре. Солнце, и верно, взошло – оранжевое, словно нарисованное лучезарным маркером. Плоское и вертлявое, не более 20 см в диаметре, светило было наделено голубыми глазами и дегенеративной толстогубой улыбкой.

– Что ты творишь, сумасбродный чародей! – просвистел вдруг озлобленный ведьмин шепот совсем рядом. Я вздрогнул, безвозвратно роняя в небытие анимационное солнышко вместе с трубадуром. Мультпринцесса замешкалась на миг, капризно топнула ножкой – но тоже растворилась в легком взрыве бумажного конфетти.

– Солнце! Мне нужно огненное страшное солнце! – зашипела Потравница. – Быстрее! Вилы совсем близко!

Лопни мой винчестер, она была права! Пронзительный, переливчатый визг хлесткой волной накатил сверху – первый дымящийся валун с размаху обрушился в толпу «утюгов», продавливая в суетливом железном месиве кривую кровавую дорожку… Воздух взорвался обломками железа, кольчужной пылью и бурым крошевом рваной плоти… фантастически злобные спецэффекты в этой игре! Чья-то расплющенная железная перчатка просвистела над ухом… Bay! Вот это я называю эффектом присутствия!

Гвоздевые зрелища начались, когда Маринка все-таки запустила в дело свой Fireball. Плазменный мячик прожег во мраке огнистую кривую и вломился аккурат в середку вражеской эскадрильи: бах! под потолком расцвело слепящее белое облако – на его фоне остро прочернели хрупкие фигурки старушек, их разорванные сухие тельца. На краткий миг пещера озарилась добрым солнечным светом: я увидел дальний берег – какие-то скалы, извилистые тропки и… о, ужас! Темную шевелящуюся массу непонятных существ… Что это? Армия гоблинов?!

Разглядеть не успел: ослепительное облачко растаяло, и над головой вразнобой разлетелись пламенеющие ошметки старушек. Горящая головогрудь со скрюченными руками, вертясь и выпуская во мрак арбалетные стрелы, высоко просвистела и, описав оранжевую дугу подобно чудовищной сигнальной ракете, рухнула в озеро, осветив в точке падения серо-зеленые волны со свинцовыми барашками пены. Почти целиковая старушка, визжа и мотая плоской головой в облаке растрепанных горящих волос, с размаху влепилась в каменную стену чуть повыше наших копий. Тут же часто заегозила, истыканная дюжиной стрел, и принялась таять, тягуче стекая по камням вязкими каплями самораспадающейся пси-материи. Еще одна бабулька – наименее пострадавшая от солнечной атаки – камнем обрушилась вниз и гулко ударилась в скалистый обрыв чуть ниже нашей площадки. Ух ты – молодец! Повисла там, хрипло бормоча, потрескивая дымящимися крыльями и цепляя камни обломанными когтями.