– И что?

– К утру поздоровится… Сроком ходить ему не сметь, а тако все ладно, без гноя.

– Ты мне мозги-то не взмучивай. Отвечай: сможет ли мой любимый боевик Гай принимать участие в операции – или нет. Остальное меня не волнует.

Лито пожал плечами и сказал, что придется, наверное, обойтись без Гая. Чудно: Травень в дозоре. Гай на больничном – и остаемся мы трое против целой вражеской мафии. Плюс еще Метанка. Кстати – где она?

Разумеется, она тут же появилась – стоило мне о ней подумать, как из люка высунулась чья-то белокурая головка. Во взгляде, проникавшем сквозь вконец перепутавшиеся волосы, была явственно обозначена глобальная обида на весь цивилизованный мир и на меня в частности. Демонстративно шмыгая носом, ведьма выбралась наверх и уселась на краю люка, свесив ножки вниз. Солнечный луч, пропихнувшийся сквозь щели в крыше, разогнав танцующую в воздухе пыль, добрался до Метанки, вызолотил колкую прядь тонких волос и улегся на покрасневшей от слез щеке. Ведьма изображала плохое настроение. Тоскливо ей, бедненькой, живется.

– А ты чего вылезла, мать? – спросил я, по-прежнему ощущая себя панком. – Видишь, тут чуваки базарят. Сгоняй лучше за пивком, а? Ужинать пора, а пива нет…

– Сдохни, чмошник [60], – огрызнулась Метанка. – Без тебя тошнит… – Она нагнула голову и принялась ожесточенно выпутывать из шевелюры какие-то стружки – скосив глаза и поминутно сдувая волосы, щекотавшие лоб.

– Терпеть не могу эту бабку, – простонала она вскоре. – Я ее точно когда-нибудь околдую. Чтобы полотенцами не махала на живых существ. А что? – я всякие плохие слова знаю, волшебные. Придете однажды на кухню, а там вместо вашей Клюшки – жаба в переднике, или эта… черепашка-ниндзя…

– Клуха тебя по делам бранит, – спокойно сказал Лито. – Потому как ты несть человек, ано наваждение. Едино слово: лихорадка. Стало бы, болезнь… От тя народу горе одно.

– Так я ж дневная лихорадка, а не полуночная! – возмутилась ведьма. – От полуденицы еще никто не умирал – ну, давление повысится, учащенное сердцебиение, адреналиновая атака… Кроме бреда и галлюцинаций – абсолютно никаких неприятных переживаний. А потом… – она кокетливо поправила локон у щеки, – люди нас любят, особенно молодые. И медовуху пьют исключительно по собственной воле.

– Вот я, например, нашу Метаночку очень люблю, – мрачно возник я из своего сена. – Жить не умею без ее пояска, так тяжко мне с ним расставаться – аж зубы ломит.

– А… а ты меня бери в жены, – вдруг отчетливо сказала Метанка. – И поясок будет твоим – пожизненно. – Сказала и отвернулась.

Я чуть девственность не потерял от такого наезда. Ничего себе девушки пошли в русских селеньях! На ночь глядя о таких вещах! Знает ведь, что у меня слабое сердце. Честное слово, едва нашелся, что ответить.

– Ага, главное завоевание – это поясок. Вот здорово! Вещь крайне полезная – на нем и удавиться можно, – радостно согласился я. – Только вот проблема: у тебя ведь уже есть мальчик… Да-да, Рогволод Опорьевский, князь Посвист. Тащи его в ЗАГС – княжной станешь!

– Не закон лихорадке мужества искати! – сказал Лито, и голос его слегка дрогнул. – Век тебе, Метанка, быти в девках – и не един век! И потомствия от себя не жди! Ты – нежить! Нейма тебя среди живых, внятно? Смирись и не плачь! Ты – обманка, а не живая людина…

Я быстро посмотрел на Метанку – и со странным спокойствием осознал, что лица у нее нет. Не было зеленого взгляда, спрятанного под волосами, не было влажного мягкого рта – маленькое тело ведьмочки сделалось странно прозрачным. Стало ясно, что это – всего лишь изображение на стене, плоское, как рисунок на плакате.

Догадываюсь, что обо мне сейчас подумал читающий потомок. Ты совершенно прав, потомок: пить – вредно. От такого количества перебродившего меда не только прозрачные девушки – кровавые мальчики в глазах запрыгают. Чертики разные из унитаза хлынут, веселые монстрики по занавескам… делириум тременс [61].

– Не-е, надо завершать с алкоголем, – выдохнул я и сморгнул. Правильно сделал: в мозгу щелкнуло, и изображение Метанки снова приобрело прелестную объемность. Лица, впрочем, действительно не было видно: она закрыла его руками. Кончики побелевших пальцев торчали из волос и слегка дрожали.

– Не плачь, подруга, – произнес я жалостно. – Товарищ Лито шутит. У тебя будут детки, и замуж ты выйдешь за иностранца.

Ведьма резко убрала ладони от покрасневшего мокрого личика.

– Это у него потомства не будет! Вот так! – зловеще зашептала она, блестя глазами. – Вот когда я двину коленкой в промежность, он узнает, какая я неживая! Слепышка зеленая! Импотент непарнокопытный...

– Ша! Опасись, парка, прозывати меня мерином! – жестко прошелестел Лито. – Я с тобою ночи не ночевал, не тебе и судити меня! – С хрустом сломалась рукоятка хлыстика в его руках: эльф обиделся по полной схеме. В мутных глазах его возникла тупая злость. – Закуси свой змеий язык, навья дочка! А инако…

– Ну-ну! – сказал я ужасно грозно. – Руки прочь от моей любимой девочки! Найди себе подружку и ругайся с ней, а чужое не трожь. – Тут я выдержал паузу и спросил абсолютно невзначай: – А что это ты, браток, из-за «импотента непарнокопытного» так опечалился, а? – Тут я внимательно посмотрел на Лито, перевел взгляд на ведьму и добавил: – По-моему, ничего обидного… Медицинский термин.

– Иное слово реклось, – буркнул Лито и повернулся в профиль. – Кому любо, когда мерином прокличут… Мерин – эво не человек, ано жеребец холощеный. Такое слово в обиду идет.

– Да Сварог с тобой, парниша! – изумился я и, проигнорировав очередное коматозное состояние, переживаемое слепым хиппи всякий раз при упоминании этого табуированного имени, продолжил: – У тебя посторонние шумы в черепе. Продуй ушные отверстия и не злись: никто тебя мерином не обижал. Метаночка и слов-то таких не знает, правда?

Тут я тихонько прикрыл глаза и стал думать о личном, Итак, мы с Лито по-разному слышим Метанку – каждому мерещится что-то свое. Похоже, полуденичка разговаривает с нами не словами, а мыслями – причем эти мысли оформляются в мозгу каждого слушателя на свой собственный лад… Слепой эльф прав: моя подружка – всего лишь наваждение, глюк, цветная голограмма. Однако… я чувствую, что у нее теплая кожа, и что пахнет от нее чем-то кисло-медовым, и золотистые волосы щекотали мои губы, когда она сидела на коленях в столовой… Заводная кукла? Биоробот-телепат? Да хоть китайская летчица – мне-то что?! Главное, чтоб желания исполняла – правильно я мыслю, господа-потомки?

– …давно бы тебе гениталии оборвать, – донесся до меня фрагмент очередного высказывания юной ведьмы. – Вот я скажу Мстиславу, он тебя покарает! Слышь, Славка! – обратилась она непосредственно ко мне. – Я тебя прошу, убей ты этого несчастного импотента, а? Ну просто нету моральных сил наблюдать, как он мучается без женской любви… Прихлопни ты его из сострадания!

Я тяжко покачал головой.

– Не могу. Во-первых, Лито мне друг и партнер. А во-вторых, я по принципиальным соображениям не умею людей убивать: я – пацифист… Графа Толстого читала?

– Ясный пень, читала, – с лету соврала Метанка и тут же спросила, кто такой пацифист. Пришлось объяснить.

– Пацифист – это такой парень… он вовсе не импотент и не трезвенник. Просто у него есть такая модная привычка – он… – тут я слегка замялся, – он…

– Что, драться не умеет, да? Мышцы у него плохо накачаны? – услужливо подсказала Метанка, радостно улыбаясь.

– Ну нет… Он очень здорово дерется! Кого хочешь вгонит в гро… то есть, я хотел сказать: отправит в нокаут. Дело не в этом. Просто пацифист – он… предпочитает заниматься любовью, а не войной!

Что ни говори, иногда я отменно формулирую мысли. Я гордо глянул на ведьму и увидел, что она радостно покраснела – в травянистых глазах расцвело беспредельное счастье.

– Слушай, Славка! – возбужденно и как-то таинственно произнесла она, мягко отведя от лица светлые кудряшки и включив зеленый взгляд на полную мощность. – А давай я тоже буду пацифист!

Она скользнула к моему сену… Воровато оглянувшись на слепого, нахохлившегося в дальнем углу, мягко опустилась передо мной на колени и тихонько провела ладошкой по подолу своего платья, словно оправляя его. Через секунду я снова ощутил касание прохладных пальчиков и фруктовое дыхание у самой щеки – Метанка склонила голову к моему мощному плечу и сонно улыбнулась.

– Я сегодня пацифистка… Зачем нам воевать с этим Рогволодом? Вместо войны есть занятия получше… – сладко прошептали мне в ухо, и я понял, что Лито совсем не прав. Она живая – и даже слишком. Не могу сказать, что моя крыша в тот момент совершенно съехала на затылок [62]. Не успела – на помощь пришел аскетичный эльф:

– Не мысли, девка, буди я не чую, что ты там твориши! – мрачно сказал он. – Не трожи Славка – ему синочь потреба воевати, а не парок миловать!

– Да-да, – поспешно сказал я. – Ужасно занят сегодня, милая. Прости… Первым делом – алыберы, а эмоции – потом. Сама понимаешь: бизнес… А тебе пора к Рогволоду.

По стене мелькнула тень – колко блеснули зеленые глаза. Метанка вскочила и отбежала к огромному чердачному окну – обеими руками распахнула тяжелые створки – и замерла, обернувшись.

– Увидимся ночью на ягоднике! – звонко сказала она. – До начала операции прошу не беспокоить. У меня тоже бизнес: к Рогволоду пора! – Легкое тело откинулось чуть назад и через мгновение, качнувшись вниз, исчезло в раскрытом окне.

Мне стало любопытно. Я даже встал на ноги и приблизился к окну. Осторожно высунув голову, оценил Метанкины шансы на выживание. Земля темнела метрах в десяти – что делать, высокий был сарай. Жаль, но ведьма этого не учла.

Многое случалось в моей жизни, но чтоб симпатичная герлочка из-за меня, да с десятиметровой высоты – такое впервые. Вот что любовь делает с русской женщиной… Благородные они все-таки существа, чувствительные. Даже жалко ее, эту ведьмочку.

– Хоронить будем, али пусть так лежит? – поинтересовался я у Лито.

– Дабы схоронить, сперва прибить надоба, – ухмыльнулся Лито. – А она враз уже за Вервятиной дорогой. Шибко летает, стерва. Стрелая, что твой Горлаш.

Поразительно, но трупика девочки внизу не виднелось – очевидно, стало подводить зрение.

– И что, это у нее привычка такая – в окна выходить?

– А что ей буде? Крыльца распахнет – и пошла по ветру. – Слепец отбросил в угол обломки хлыстика и прикрыл глаза. – Поговорки ходят, будя полуденицы в потачек малых обрачаются… Сам не видал, а люди врут…

– Ага, – согласился я. – Метанки превращаются в птичек, марсиане насилуют девушек, снежный человек выходит на тропу войны, а президент у нас – самый всенародно избранный в Галактике. Это бесспорно.

Внизу оформились чьи-то шаги, а вскоре и Гнедан, пыхтя, вскарабкался по лестнице. У него был огромный мешок, а в мешке тяжелое. Судя по всему, внутри были утюги и старые примуса – предметы железные и дребезжащие. Рыжий торжественно уселся на мешок верхом и размазал пот по лбу.

– Вота: будьмо в дело собиратися. Я орудие привлачил, кольчужки да обережки. Разбирай, кому что любо.

Лито с энтузиазмом бросился к мешку и стал рыться там на пару с Гнеданом, вытаскивая разнообразный металлический трэш. Я медленно приблизился и навис над подчиненными, скрестив руки на груди.

– А Травень где? Где мой любимый боевик? Я скучаю по его благородной неаполитанской физиономии.

– Травка поспешно устрался к устью Сольцы – следить за Рогволодом. Како узрит алыбера, пустит к нам Горлаша с берестяным письмом, – обстоятельно изложил Гнедан, между делом отнимая у слепого изящно заостренную железку с костистой ручкой.

– Брось-ка, Лито! Есто мой меч, я его путем знаю! – прикрикнул он, но Лито намертво вцепился в ножны, и между народом завязался конфликт. Рассчитывая прекратить его в зародыше, я воспользовался личным авторитетом и наложил на меч начальственную руку.

– Верни-ко мне. Славка, – обиженно попросил Гнедан. – Я долгое лезво люблю! Тебе такой не с руки вертеть…

– Иста речь, мечишко-то буде мой, – перебил его эльф. – Саморучно на рукоять вальяшки накладывал и кожею оплетал…

– Тэк-с, – лаконично сказал я, пробуя «лезво» большим пальцем. – Солидный инструмент. – Вогнав меч в узорчатые ножны, я приложил его к бедру и модно завязал на животе кожаные тесемки. Инструмент приятной тяжестью провис на поясе, и я ощутил себя главным.

– Вопросы есть? – Я невзначай положил ладонь на рукоять. Вопросов не стало – ребята немедля помирились.

– Надоба кожи-то кольчужной прикупить, – высказался Гнедан, разглядывая одну из железных рубах. – О! Эта тебе, Мстиславка! – радостно добавил он, обнаружив на ней ощутимую прореху в области груди.

– Разумеется, мне! – просиял я.

– Вестимо, тебе! Ты сам и раздобыл ея, твоего меча работа! – Гнедан продел в разрыв загорелую руку и растопырил пальцы. – Съяли мы ея, родимую, с побитого ушкуйника – помнишь, на смоляной-та ладье? Ну, да ведь ты теперь ничего не помнишь… А сам того ушкуйника по самы рамена на лезво-то насадил. Втроем истягивали меч из трупа…

Я невольно сглотнул, но тут же скромно улыбнулся. Надеюсь, сегодня не придется никого насаживать «на лезво»… Хватит геройств – пора остепениться. Мне уже не семнадцать лет!

Парни завершили процесс экипировки и уже смутно напоминали советских хоккеистов… Я тоже, зажмурившись, просунул лысый череп в ворот грубой неандертальской рубахи, заляпанной грязью – очевидно, из соображений камуфляжа. Честно говоря, ткань была такой заскорузлой, что смеясь выдержала бы попадание девятимиллиметровой стрелы – тут и кольчуга не нужна.

– Эгей, Славко, перенадевай сорочку! – вдруг иронично выкрикнул Гнедан, который уже успел выбрать себе новый меч и теперь сосредоточенно тискал обеими руками рукоятку. – Перенадевай-ко, браче, – сперва потреба кольчугу, а оповерх нея уже сорочку… Смех един – все ты, видать, позабыл!

– Ты так не шути, коллега! – обиделся я. – Думаешь, я в детстве книжек не читал? Картинки не изучал, да? Всю жизнь народные защитники отечества доспехи на рубахи надевали – такая у нас национальная мода, понял? Как сейчас помню: в чешуе как жар горя, тридцать три богатыря…

– Так то ж богатыри, – улыбнулся Гнедан. – А мы с тобой попроще будьмо – воры… Намо не к лицу доспех-от выставлять, дабы жаром горел! Цепляй, говорю, рубаху поверху – твое дело скромное, разбойливое!

Братва, и верно, приоделась именно так: из-под драных рубах светилось местами рыжее металлическое плетение. Монстры рока, да и только. Подавив в себе останки цивилизованного человека, я с замиранием желудка пролез в холодную стальную рубаху. К счастью, железная футболка быстро нагрелась – натянув сверху камуфляжную сорочку, я ощутил себя довольно сносно. Фигура приблизилась, наконец, к идеалу мужественности – зафиксировав на поясе меч, я удовлетворенно оценил сегодняшний свой прикид… и внезапно вздрогнул. Пальцы босых ног, растопыренные веером, нахально напоминали о голопузом прошлом – я нахмурился.

– Э… братки! А подбросьте-ка некую обувь! Сорок второй размер, и посолиднее. Что у нас, рейнджеров, сегодня в моде – сапоги или ботинки?

Подчиненные разом развернули ко мне воинственные лица. Целую секунду они напряженно молчали, медленно выпяливая глаза – наконец, раскаты варварского хохота потрясли окрестность. Эти славянские свиньи стояли передо мной, колебля выпяченные кольчужные животы, и просто захлебывались. Рожи у обоих приобрели вишневый оттенок, и я решил, что пора класть руку на рукоять меча.

Стало заметно тише – парни однозначно смолкли. Я выжидательно склонил голову набок и пошевелил пальцами правой ноги. Гнедан покосился на меч, потом на мою ногу, подумал и сказал:

– Однако… немаем сапог-то. Эко слово – «сапоги»! А деньга насущна ли у тебя, сапог спрашивать? Добрая обутка дороже коня стоит! С гривну, а то две!

Я напряженно шмыгнул носом и улыбнулся.

– Шутка, – сказал я. – Ха-ха! (И правда весело: сапоги захотел! Юмор шутить решил!)

– Га-га! – вежливо хохотнул Гнедан и серьезно сказал: – Сапоги сымешь с Рогволода, коли справим синочь дело.

Эффект моей шутки насчет сапог несколько смазала очередная выходка слепого эльфа. Он вдруг напрягся, стиснул мое предплечье стальными пальцами и дернулся к распахнутому окну.

– Чу! Крыла трещат! – заорал он, яростно вращая глазами. – Эво голубь! Вестимо Горлаш, по шуму знаком!

Я даже прислушиваться не стал. Поверив Лито на слово, нахлобучил на голову желтый помятый шлем и придал лицу выражение тупой решимости. Гнедан был уже возле окна – ухватившись за косяк, рывком высунулся наружу, вглядываясь…

– И вот, усталый и гордый, в трепете серых крыл, в голубых молниях электронных волн, попискивая как беспроволочный телеграф и распространяя вокруг колючий аромат свежих новостей – под крышу сарая ворвался Горлаш! Он был молод и незаменим. Мы ловили его втроем, но скоростной птах радостно увиливал от тяжелых кольчужных рукавиц, продолжая победно попискивать и тащить за собой на нитке скрученный в трубочку клочок бересты – маленький и долгожданный.

«ПРИБЫВ НА МЕСТО, ВИЖУ БОЙ» – вот и все, что было написано на этом лоскутке. Четыре слова – Гнедан зачитал их трубным голосом, и я почувствовал, что моему сердцу тесно в объятьях дырявой кольчуги. Мощно взмахнув руками. Лито с нечеловеческим скрежетом выдернул из стены свой страшный топор – и ногами вперед прыгнул в отверстие люка – только воздух простонал и затрещала лестница. Я рванулся за ним – но Гнедан, охватив руками стог сена кубометра в три, уже потащил всю эту ломко-травянистую гору к окну и – низвергнул разом. Я понял идею! – сдавив в объятьях огромный лохматый ворох, вылетел из окна по пояс и, согнувшись, метнул свою охапку вниз. «Ну, сигай!» – заорал Гнедан, и, совершенно не подумав, я сиганул вослед туче крутящихся травинок и навстречу облаку пыли, встающему от земли, – свист, удар ветра и скрежет! Вынырнув из стога и раздавливая зубами все, что набилось в рот, я поспешно отпрыгнул в сторону, освобождая Гнедану место для приземления. Лошади оказались уже оседланными, и мне оставалось только очутиться на рыжей спине хрипящего Харли… Страшно ругаясь. Лито нащупал наконец ускользавшее стремя – и вслед за его мышастой кобылой мой рыжий монстр привычно перемахнул через остатки изгороди.