– Как звали этого русского богатыря? – спросил Данила Казарин.

– Не могу вспомнить. Какой-нибудь Илья Муромец…

– Насколько мне известно, на Руси нет такого богатыря, – грустно улыбнулся царь Леванид. – Могучий воин-богатырь – существо необычное, такие люди в любой стране наперечет… В Алыберии есть только один. На Руси их теперь, кажется, около пяти.

– Дай Бог, скоро их будет ровно тридцать три! – вдруг сказал Данила Казарин, и шум за столом затих. – Наступит новое время. Время защитников-богатырей – один за другим они начнут заступать на княжескую службу: Илья Муромец, Алеша Попович и десятки других… Ремесленники и крестьяне, воры и охотники будут превращаться в защитников родной земли. Это время совсем близко – потому что стати Империи уже переданы на Русь! Подождите немного – и вы без труда найдете того, кто остановит Чурилу.

– Господи, это же так просто! – вскричал князь Вышградский. – Данила прав: эпоха богатырей! Как только на Руси утвердится христианство, будет дан мощный духовный толчок народному самочувствию… возникнет такое понятие, как «богатырь святорусский»! А сейчас, в последние дни отмирающей власти язычества – этот завтрашний богатырь, должно быть, еще лежит на печи где-нибудь в селе Карачарове неподалеку от Мурома…

– Твоя правда, светлый князь Алешенька! – раздался вдруг негромкий старческий голос. – Просто чудо, как скоро вы догадалися, без моего совета все поняли… И слава Богу! Что ж: теперь собирайтесь, добры молодцы, в дорогу. Пора нам идти гостями к одному болящему муромскому крестьянину… Тот мужичок на печи сиднем сидит – тридесят лет, с рождения. Небось изрядно уж засиделся.

Никто и не заметил, как дед Посух зашел в горницу. С утра Данька просил его остаться внизу, в ложнях палатного бруса – присмотреть за Бустенькой, которая после неприятного хмельного эпизода на постоялом дворе совсем расстроилась и тихо плакала, забившись в угол… Теперь девочка успокоилась и заснула, а потому старый пасечник от делать нечего заглянул наверх, в светлые комнаты – туда, где за широким столом заседал Жиробрегский съезд.

– Только великому крещену богатырю под силу, наперекор чарам бесовскиим, победить Чурилу Пленковича и прочь зашвырнуть за Вельи горы поганый камушек Илитор, – сказал старик, отставив посох и присаживаясь к столу. – Однако ж этого мало. Не довольно будет одной победы над черным поганым Илитором. Надобно утвердить на Руси бел-горюч камень Алатырь. Камень сей при Кресте Господнем лежал и возрыдал слезами горючими, на него же Кровь Господня истече… А имя тоему белому Алатырю будет Пучинушка, светла Причинушка, добру делу починушка. Нонче сей камень при Табор-горе зарыт в святых местах близ Ерусалима-города. Ой, не всякому под силушку камень тот из святой землицы изрыть да на Русь отвезти… Очень уж на то могучий богатырь нужен.

– Все ясно, дед! – воскликнул Мстислав прежде прочих, смущенно молчавших у стола. – Стране нужен богатырь – это панацея, это супероружие и решение всех проблем. Мы готовы искать этого парня. Я лично, так и быть, оторву организм от стула – сразу после обеда. Говори теперь – где его искать, твоего богатыря.

– Сказать-то скоро, да не скоро делу делаться! – отвечал старик. – По пророчествам быть тако: четыре нищих старца, калики перехожие, сорок дней тяжкие вериги на плечиках поистягавши, три пары железных сапог износивши – да найдут того богатыря болезна и недвижна лежаща. И да вернут ему здравие богатырское по третий глоток чистой колодезной воды… Так в мудрых книгах писано – а уж вы понимайте, как знаете.

– Цепи тяжкие… вериги несносимые – это что? – негромко спросил Алексиос Геурон, меняясь в лице от внезапной догадки. – Сколько весу быть в той цепи? Как она выглядят?

– Весу–то в ней немного – а вот бремя великое. Выглядят как? Да так себе, просто выглядят – цепь и цепь, златы звеньюшки, – ответствовал на то старый Посух, раздвигая на белой груди расшитый ворот своей чистенькой сорочки. Из-под снежной бороды тоненько блеснула на солнце небольшая цепочка – сорок округлых звеньев с крещатыми надрезами по металлу…

Тут случилось странное – сам великий царь Леванид Зиждитель, гордый деспот непокоренной Алыберии, разом восстал на ноги и, уронив позади себя плетеный стул, шагнул вперед… Старый пасечник попытался остановить его поспешным мановением сухонькой длани – но слишком поздно: вельможный владыка Леванид уже склонился в глубоком почтительном поклоне – и замер, коснувшись рукой пола.

– Ох! Да полно ж тебе, добрый царь Леванидушка! – Перепуганный Посух вскочил с места, насильно поднял алыбера, вцепившись в шелковые рукава на предплечьях.

– Прости меня, батюшка Никола! – молвил царь, не желая поднимать смиренную голову. – Не признал тебя, отче, – не серчай.

– Дык… давненько не виделись, Леванидушка – не грех и обознатися! – заквохтал дедушка, ласково, будто ребеночка, поглаживая царя по сухому локтю.

Среди сидевших за столом никто не мог проронить ни слова, наблюдая за этой сценой – и больше всех побледнел Данила, будущий богатырь Казарин. Данька не верил глазам своим: горбатый пасечник Посух казался теперь едва не наголову повыше сухощавого рослого Леванида… Да и от прежнего шепелявого говорка не осталось и следа – старик говорил каким-то молодым, поистине богатырским голосом!

– Нищие старцы, выступая в путь на поиски великого богатыря-муромца, должны нести при себе, помимо своих несносимых вериг, еще четыре священные Стати Империи: жезл, державу, Константинов меч и Псалтирь в азбуке Солунских братьев Кирилла и Мефодия, – говорил меж тем старче калечище своим гремучим голосом. – Потому и будет странников четверо. На каждого по единой драгоценной ноше…

Он подошел к столу и, быстро окинув собравшихся ясно-синим задорным взглядом, вынул из-за пазухи небольшой продолговатый предмет, завернутый в мягкие тряпицы. Развернул – и Данька мгновенно узнал деревянный образок Спаса Нерукотворного из избушки Михайлы Потыка. Сухие пальцы Посуха скользнули по краю иконки – она вдруг растворилась, как складень: внутри, в крепкой деревянной обложке тепло зашелестели тонкие бумажные страницы, мелко исписанные тесными буковками церковнославянской грамоты.

– Это и есть Псалтирь Кирилла и Мефодия. Солунские братья просили передать ее в подарок могучим богатырям и нищим старцам в далекой русской земле, – улыбнулся он и отступил на шаг.

– У меня тоже есть подарок для русской земли! – молвил алыберский царь Леванид. Просто отстегнув от пояса, не вынимая из тяжелых окаменевших ножен, он положил на стол рядом с чудесным складнем заветный меч Константина Великого. Могучее оружие легло подле иконы – и перевитая серебряными нитями рукоять меча вдруг горячо просияла в солнечном блике. Так что теперь на этой рукояти можно было прочитать невидимое прежде слово, короткое и гордое: «NIKA».

Данила Казарин не говорил ничего, он просто ощутил, что тесный сверток за пазухой начинает жечь его сердце под кольчугой. Поэтому он бережно положил на стол развязанную нищенскую торбу, в теплой глубине которой ровным излучением золота горел тяжелый, увенчанный двуглавым орлом скипетр и округлая, крестообразно перехваченная лентою крупных жемчужин держава императоров Базилики.

– Это невероятно! Нам удалось собрать все Стати Империи… – прошептал князь Вышградский.

– Осталось найти четырех старцев, способных хранить эту драгоценную ношу в поисках великого богатыря из Мурава, – задумчиво произнес царь Леванид.

– Двое уже здесь, – сказал дед Посух. – Царь Леванидушка да я, никчемный старикашка, – коли возьмете меня, старого, в сотоварищи.

– Трое, – шепотом произнес князь Вышградский, расцепляя на груди золотую застежку плаща, открывая край тяжелых золотых вериг на груди, гроздьями кованых звеньев отягощавших плечи. – Здесь уже трое. Вот еще одна цепь… Ради нашего дела я готов стать нищим старцем. Если позволено, я пошел бы с вами.

– Нет, это праздник какой-то! – недовольно сказал Мстислав Лыкович. – Куда ни плюнь, попадешь на золотую цепь. Не друзья у меня, а сплошные нью рашенз. Беда-а-а, что у меня нету такой же крутой фенечки из золота. Не потому беда, что завидно мне. А потому, что нужно теперь искать четвертого мужика с цепью где-то на стороне.

– Если постараться, можно найти четвертого старца всего за несколько недель, – сказал Леванид Зиждитель. – Я лично знаком с Саулом Росхом, крещеным пастырем горского народа овесов – он живет в селе Бад в Овсетии. До тех мест плыть Влагою не более дюжины дней…

– Далековато, – сказал князь Вышградский, откидываясь на спинку узорчатых кресел. – А нет ли кого здесь, на Руси?

– На Руси есть Свенальд-варяг, раскаявшийся убийца князя Олега, – отвечал алыберский царь. – Еще есть Белун-отшельник, бывший чародей, в прошлом языческий божок Световит, – он живет в чаще северного леса и молится за грехи языческого славянства. Ах, конечно же! Есть еще один отшельник совсем рядом, в Залесье! – старый князь Всеволод Властовский, удалившийся от мира после захвата его вотчины Ярополком. Правда, его золотая цепь долгое время считалась утерянной…

– Ну… тут ты немного опоздал, Георгич! – грустно перебил Мстислав Лыкович. – Старый князь Всеволод уже умер. Бобик сдох, поздняк метаться. Одним старцем меньше.

– Упокой Господь его душу, – после недолгой паузы тихо сказал Леванид Алыберский. Медленно, один за другим, князья и богатыри осенили себя крестным знамением. Дед Посух в углу быстро отвернулся и забормотал что-то себе под нос, изредка негромко вздыхая.

– Стало быть, из ближних дедов могут помочь только двое – Свенальд и Белун, – продолжал меж тем Мстислав. – Они далече ли отсель?

– Свенальд в Престоле, Белун – в окрестностях Немогарды, – отвечал царь Леванид. – До Свенальда добираться верхами два месяца, кораблем плыть – три недели. До Белуна же плыть с неделю, на лошади добираться – полгода.

– О'кей, парни! – Мстислав шумно выдохнул, нахмурился, почесал затылок и снова выдохнул. – Я привезу вам кого-нибудь из старцев к завтрашнему вечеру. Который из них полегче будет?

– Полегче?

– Да-да, полегче! Хорошо, я заострю вопрос иначе: который из двух старцев менее толстый?

– Зачем тебе? – Алексиос Геурон поморщился.

– А затем, что интересно! Не ты же его на себе тащить будешь по воздуху! Не уверен, что мой волшебный сапог вытянет двоих в меру упитанных мужчин. Поскольку я подрядился тут у вас, как позорный Карлсон, развозить нищих старцев с золотыми цепями, меня интересует только одно: чтобы пассажир попался полегче и посговорчивее, чтобы в салоне не курил и тучной своей фигурой окно кабины водителя, понимаешь, не загораживал!

– Лети-ка ты, Славка, лучше в Немогарду за Белуном, – усмехнулся Данила Казарин. – Разве не помнишь в учебнике истории картинку «Ярополк убивает своего брата Олега»? На том рисунке как раз воевода Свенальд изображен. Очень массивный дядька. Почти такой же толстый, как ты сам…

– И вовсе я не толстый! – взревел, багровея, Мстислав. – Человек инициативу проявил, а его толстым дразнят! Нет бы спасибо сказать… Неблагодарные. Вот я сейчас откажусь лететь и сяду на диету – будете знать.

– Господи, не ссорьтесь! – рассмеялся Алексиос Геурон. – Лучше порадуйтесь: слава Богу, у нас есть теперь все шансы остановить Чурилу и привезти на Русь новый христианский миропорядок… Я имею в виду бел-горюч камень Пучину. Если Славка каким-то образом доставит сюда еще одного, четвертого старца – или просто поможет нам установить с ним связь, – мы возьмем имперские Стати и выступим в путь…

– Мы сделаем все, что нужно: мы наденем железные сапоги и возьмем в руки посох странничества, – сказал царь Леванид. – Мы сохраним Имперские Стати и пробудим к жизни, к славным подвигам самого великого из русских богатырей!

– Есть только одна сложность, – глухо сказал Данила. Все обернулись – он стоял у окна, скрестив руки на груди и глядя в сторону.

– Есть одна сложность, – сказал Каширин. – Я не могу отдать вам скипетр и державу. Они нужны мне самому. Я не поеду с вами.

Продолжение следует.

Москва – Вашингтон – Москва

Примечания