XI

Данила отчетливо видел человека, неподвижно сидевшего на низком стуле у самой воды – лысый череп, синевато блестевший на солнце, крупная черная птица на обнаженном загорелом плече. Человек дремал, откинувшись на резную спинку стула – или же смотрел поверх ленивой озерной воды на дальний берег, затянутый плотным сосняком. Данила подходил со спины. Данила шел медленно, ведя в поводу разомлевшего от зноя Волчика, и не торопясь разглядывал жалкие домишки, составлявшие Малков починок – два крестьянских двора да рыбацкий сарай, завешанный по самую крышу сохнущими неводами.

Лысый человек на стуле качнул черепом вбок – мрачная птица на плече его выдернула из-под жесткого крыла плоскую голову, блеснувшую на солнце не то клювом, не то глазом. Человек опустил жилистую руку к земле – Данила разглядел на песке небольшой поднос с какими-то чашами и, кажется, глиняным сосудом. Длинная рука зависла над сосудом, но – так и замерли в воздухе безвольные сонные пальцы. Данила ухмыльнулся: вернувшись с ночной рыбалки, утомленный житель отдыхает на озерном берегу неподалеку от дремлющего хутора. Настоящая сельская идиллия – если не считать нескольких деталей. Например, изрубленной стальной поручи на загорелом предплечье спящего рыбака. Или же черного, как вороново крыло, крупного перстня на указательном пальце его длиннопалой длани. Наконец, двух боевых коней, укрытых за сарайчиком под мутной завесой сохнущих сетей.

Насвистывая короткую музыкальную фразу – что-то из репертуара группы «ДДТ», – Данила уверенным шагом приблизился к покосившемуся плетню за сарайчиком, привязал Волчика к тыну и легко перемахнул через частокол – он уже научился двигаться, учитывая вес кольчуги. Не преминув наступить сапогом на хрустнувшую веточку, сделал еще несколько шагов по направлению к спящему черепу.

Примерно на полпути он остановился – ясно ощутил, что в спину нацелен какой-то тяжелый и заостренный предмет. Через миг тело само дернулось вбок – прочь от горячего предчувствия, от нехорошей тени, мелькнувшей позади. Данила ошибся: предмет был не заостренный, а тупой – у виска прогудел окованный измятым железом конец боевой палицы, и Данька, зажмурившись на миг, выдернул из ножен спрятанный на спине меч – вслепую и не раздумывая ударил туда, где из пустоты воздвиглась вдруг колючая глыба чуждой энергии, клочковатая груда железа и темной бронзы…

Он еще не успел разглядеть врага, но уже понял, что плотный клинок вошел глубоко и правильно: снова по тонкому полотну металла передалась в ладонь серия болезненных толчков – от удара о доспех или кость. Открывая глаза, Данька приготовился увидеть, как неведомый пока противник начнет медленно оседать, соскальзывая с лезвия – в ярком солнечном потоке жарко пропылал кривой полумесяц блика на вражеской маске под шлемом… Какие-то клочья рваной кольчуги и металлической чешуи на огромном теле, мутная плесень на доспехе, из которого торчат во все стороны обломки прошлогодних стрел… Неведомый враг походил скорее на жуткого ветхозаветного мутанта – из месива шипастых клешней и зазубренных лезвий высвободилось, казалось, сразу несколько стальных конечностей – Данька с ужасом осознал, что его меч заклинило в чужих внутренностях, как заклинивает полотно ножовки… В тот же миг существо повернуло голову – свысока глянула единственная глазница бронзовой личины, что-то мелькнуло в воздухе… Данила не почувствовал боли, ему почти понравилась та легкость, с которой его тело отделилось от земли – подвижная груда металла осталась внизу, перед глазами пронеслись какие-то хлесткие ветки и обрывки сетей – пролетев спиной вперед с дюжину шагов, его тело с размаху врезалось в шаткую стену сарайчика. Удар о бревна – сначала спиной, потом затылком… Здесь боль догнала Данилу – как обрушилась сверху вместе с пылью и соломой с крыши.

Сознание быстро вернулось к Даньке: он открыл глаза, когда небывалый противник навис над ним, сверкая тысячей горячих бликов, болезненно режущих глаза – теперь в этой громыхающей груде металлолома можно было угадать очертания человеческой фигуры. Рослый рукастый воин в многослойной броне и рогатом шлеме с одноглазой личиной склонился над поверженным Данилой – в лицо свесилась длинная черная борода, затянутая в рваную сетчатую чешую крупных медных монет – что-то подобное Данька видел в учебнике истории на картинке, изображавшей полуфантастических ассирийских воинов. Снова что-то быстро мелькнуло в лицо Даниле – одноглазый ниневийский грифон протянул руку и сорвал с Данькиного шлема личину. Холодные тяжкие пальцы легли на грудь – враг нащупывал у него за пазухой заветный жетон со сцепленными угломерами. Краткий рывок и треск оборванного ремешка, разом впившегося в шею Даниле – оставив Даньку в пыли у сарайчика, рогатый воин тронулся прочь, унося в корявой длани обрывок жетона и сорванную маску.

– Недурно, совсем недурно, – донесся сбоку чей-то сухой смех. – В очередной раз избранному из воинов Данэилу представился случай продемонстрировать свое знаменитое проворство… И он не ударил в грязь лицом! Скорее – ха! – затылком…

Данька осторожно оторвал от бревенчатой стены тяжелую голову, еще гудевшую после недавнего полета. Медленно и осторожно начал соображать: меч остался во вражьих внутренностях, тяжелый боевой цеп привязан к седлу Волчика… даже маленький острый ножичек забылся в седельной сумке…

– Я полагаю, мой добрый Одинок-хан, нам необходимо отдать должное ловкости Данэила, – продолжал меж тем насмешливый голос. – Ведь он успел-таки вонзить в тебя свой мечишко… Это похвально.

Узкая тень легла на песок у ног Данилы – это лысый рыбак с черной птицей на плече оставил свой стул на берегу и приблизился посмотреть на вновь прибывшего. Вблизи этого человека никак нельзя было принять за мирного рыбаря – разве что за жестокого "пирата, сошедшего с корабля на пристань разграбленного форта. Мелкая сетка шрамов – скорее от ожогов, чем от рубленых ран – покрывала сизый череп подобно небывалой татуировке. Вся нижняя часть лица заросла черно-рыжей щетиной чуть не по самые глаза, изредка мерцавшие из-под надменно полуопущенных век. Данила вздрогнул: если бы не сухое телосложение и высокий рост… можно было подумать, что перед ним Радай Темуров, любимый племянник Шамиля Радаева, главы кавказской мафии Шверинского района города Москвы. И еще одно отличие бросилось в глаза Даниле: в отличие от московских персонажей, небритый пират был совершенно безоружен – по пояс обнажено загорелое жилистое тело.

– Добро пожаловать, любезный гость. – Лысый присел на корточки, с любопытством разглядывая Данилу. Небывалый ворон на плече покачнулся, расправил крылья, чтобы сохранить равновесие… Данька похолодел, увидев, как тихj блеснула на крыльях вороненая сталь! Вот оно, единственное и страшное оружие загорелого бандита – острые когти и зазубренные перья железного врана! Теперь понятно, зачем левое плечо пирата закрывает помятая пластина светлого металла – что-то вроде насеста для крылатого мутанта, вцепившегося в нее крючковатыми когтями.

– Здорово тебе, добрый молодец! – осклабился Данила, стараясь не морщиться от мерзкого звона в ушах. – Мы знакомы?

– Мое имя Свищ, – ласково сказал пират, и мутная серьга тяжело качнулась в татуированном ухе. – Однако ты будешь называть меня своим хозяином и повелителем. Иначе найдутся те, кто оторвет тебе голову. В частности, это может сделать вельможный хан Одинок, твой старший соратник. – Он махнул темной рукой туда, где сквозь завесу сохнущих сетей Данька различил рогатый силуэт человека-горы.

– Договорились, мой повелитель. – Данька прикрыл глаза. – А меня зовут Даниил Казарин. Однако ты будешь называть меня «ваше благородие господин полковник». Иначе я найду людей, которые оторвут голову тебе.

– Я прощаю наглые речи, – кивнул головой Свищ, оглаживая широкой ладонью ржавую бороду. – Сейчас твоя жизнь нужна нашему общему делу. Расскажи, тяжела ли была дорога?

– Дорога была нелегка: пули свистели над головой, мой повелитель. Тебе поклон от Жир-хана – он желает великому воину Свищу поскорее разыскать гнусного имперского лицедея Колокира и примерно казнить его.

– С каких это пор Жир-хан так доброжелателен ко мне, безродному наемнику? – недоверчиво усмехнулись из-под густых ресниц горские глаза. – Разумеется, я отыщу Колокира – но не потому, что этого желает Жир-хан. По простой причине: славный боярин Окула готов немало заплатить за эту греческую голову… А еще больше за смешные погремушки базилевсов, которые Колокир привез с собой из Царьграда. Детские игрушки… Жир-хан почему-то считает их волшебными!

– Что за погремушки? – Данила недовольно поморщился. – Жир-хан говорил, что нужно просто отыскать хитрого грека и прикончить его на месте! Не хочу даже слышать о волшебстве! Не желаю иметь дела с крестами и книгами имперских базилевсов!

– Успокойся, Данэил. Тебе придется заняться этим. – Свищ легко поднялся на ноги, и стальной ворон снова выдернул из-под хладно бликующего крыла плоскую скорпионью голову, тяжко качнулся на плече. – Ступай за мной в хижину – я познакомлю тебя со Скарашем и остальными. Добрый Скараш расскажет тебе, что нужно сделать.

Данила не торопясь поднялся, отряхивая с плаща пыль и ворохи соломы, – а Свищ уже обернулся к нему спиной, пошел к приземистому домику с наглухо запахнутыми ставнями под низко нахлобученной деревянной крышей. Прежде чем последовать за ним, Данька еще раз покосился туда, где за зеленой сетчатой завесой беззвучно возвышался его недавний противник, жарко сияя в солнечных лучах осколками тяжелой брони и рваных чешуйчатых лоскутов.

– Разве вельможный Одинок-хан не хочет пройти вместе с нами в хижину?

– Хан останется в дозоре, – не оборачиваясь, сказал Свищ. – Он не тронется с места до заката. И будет сторожить сарай, чтобы никто из жителей не убежал.

Данила едва заметно вздрогнул: только теперь понял, что странный шум, доносившийся из-за бревенчатой стены сарая, – не возня и мычание скота, а человеческий стон. Писк ребенка и разноголосый ропот женских голосов. Дверь задвинута снаружи тяжелым поленом, ставни забиты досками… Возможно, они согнали сюда всех обитателей небольшого починка – вот почему так пустынно на пристани: только белеет на берегу брошенное недостиранное белье.

Данила молча пошел за Свищом, тупо глядя в загорелую спину, при ходьбе слегка игравшую по обе стороны позвоночника блестящими от пота мышцами. Рогатый грифон Одинок-хан, высокомерный горец Свищ с железной ракетой на плече… Кто еще? Внутри ожидает некто «добрый Скараш» и прелестная воительница Смеяна… С ней еще предстоит драматическая встреча – Смеяна не виделась с Данэилом уже восемь лет… Жаль, что боевой цеп остался привязанным к седлу Волчика, подумал Данька, перешагивая через труп крупной белой собаки, вытянувшейся поперек тропы. Тело кобеля лежало так, словно с размаху ударилось оземь – череп раздроблен страшным ударом тупого предмета – боевой палицы.

Данька шагнул под низкий потолок в сени – здесь, в темноте, он чуть не толкнул Свища в спину – тот стоял, весело блестя в полумраке белками глаз и указывая длинной рукой на кучу жутковатого тряпья в темном углу:

– Знакомься: это Вретень. – И добавил после паузы: – Полночный оборотень.

Наконец, уже поднимаясь вверх по шатким ступеням на мосты, пояснил:

– Вретень любит темноту и одиночество. Это раб, я купил его у касогов за четыреста мер серебра. Не надо его беспокоить… Я и сам не люблю с ним говорить. Кажется, он людоед.

Короткий удар сапога – сухая дверь распахнулась внутрь, в тесную клеть: густой мрак и кислый семейный запах, жесткие лучи света будто вставлены в щели между ставен. Каплей дорогого вина вспыхнул в солнечном потоке рубиновый перстень на узкой руке, расслабленно охватывавшей оплывшую талию серебряной чаши. Бегло пропылало несколько цветных искр по рукаву, звездным инеем блеснула седина на виске… Это был добрый Скараш, самый эффектный татранский маг из всех, когда-либо состоявших на службе каганата. Он был обидчив и капризен, по-юношески строен и старчески брезглив; теперь он сидел за грязным столом в жалкой рыбацкой лачуге и терпеливо ждал, когда представится возможность легким движением бледных пальцев оправдать права на те безумные деньги, что посулил ему боярин Окула. Как человек творческий и приближенный к сферам оживленного эфира, Скараш презирал грубых коганых боевиков в бронзовых масках и их горских наемников. Однако… охотно сотрудничал с Окулой уже не первый год, исправно отрабатывая за хорошую плату до смешного простые поручения: отравления и заговоры, расстройства военных союзов и психические атаки посредством тяжелых богохульных сновидений, выпариваемых в ночной воздух из высококачественного сарацинского свинца…

Сегодняшний день начался для Скараша рано: как только солнце выползло из липкого тумана над озером, Скараш соткал из ночных мыслей дюжину невидимых стрекоз и по очереди уронил их с холодной ладони по касательной к зеркальной водяной глади. Сухо трепеща крылами, его суетливые сыщики разлетелись по глухим берегам Глыбозера в поисках сладковатого человеческого тепла: где-то здесь, среди глухих заводей, Скараш искал обрывки русского духа, пытался угадать следы неприятеля… Девять стрекоз уже вернулись ни с чем, обессиленные и размякшие в беспощадных лучах славянского солнца. Еще четыре шанса оставалось у Скараша – он нетерпеливо ждал своих гонцов, мешая скуку с дешевым сельским медом, обнаруженным в подполе. Изредка он протяжно вздыхал и недовольно окликал неповоротливую славянку, возившуюся со стряпней за перегородкой у печи. Толстую хозяйскую жинку по имени Малкуша да ее молоденькую дочку Свищ не захотел запереть в сарае с остальными – коганым воинам нужна прислуга.

– Девка! Неси же стряпню свою! – Раздраженно ослабив алый бант на шее, Скараш сухими пальцами сдавил тонкую Я переносицу и устало покачал головой. Из-за простенка наконец выскочила хозяйская дочка – мотнув тяжелой косой, мгновенно просветлев желтым сарафаном в узком солнечном потоке, бросилась к столу с дымящимся горшком в крошечных белых ручках. Бережно поставила на стол, сдернула расшитое красными петухами покрывало… каша, каша, опять эта гнусная варварская каша, болезненно поморщился Скараш, почему-то не отводя глаз от тонких девичьих пальчиков, едва удерживавших деревянную ложку. Сорвавшись с ложки, сгусток сладкого варева упал мимо плошки – девчонка замерла на миг и тут же пугливо бросилась прочь, невольно вильнув по-женски налившимся задом… У-у-у, птенчик… сладко прикрыл глаза Скараш. Когда он вновь открыл их – поспешно реагируя на грохот растворившейся двери – в выпуклых карих глазах волшебника остался липкий осадок похоти – на самом донце узкого зрачка. Пятно полусвета легло в этот миг на лицо пожилого Х магистра – и вошедший Данила отчетливо разглядел в незнакомом взгляде взметнувшуюся муть знакомой мерзости. Быстро отвел взгляд и, ссутулившись, протиснулся вслед за Свищем в избу. До боли в ладони скучая по плотной рукояти цепа.

– Ах, какая прелесть! – Волшебник всплеснул пальцами, кривя в улыбке артистический рот. – Мы наконец дождались избранного из воинов Данэила… Наша чудесная команда теперь в сборе. Это мило, мило!

– Данэил только что прибыл от Жир-хана, – сухо сказал Свищ. – Ты можешь допросить его.

– Нет, никогда! – Скараш чуть не вскочил со стула от негодования. – Как можно допрашивать честного воина! Разве я не вижу в этих глазах знаменитого харизматического блеска, столь знакомого мне по вдохновенным проповедям его отца… Его имя… имя его отца… ах, на миг оно выскользнуло из памяти…

– Моего отца звали Мокей Казарин, он был жрецом пятой каменной таблицы в Саркеле, – тихо кивнул головой Данька, пряча в ресницах презрительный взгляд. – После разрушения Саркела он бежал в Сполох, где вырастил меня по славянскому обычаю…

– Но с верным коганым сердцем под сермяжной рубахой варвара, – патетически подытожил магистр, жмурясь от удовольствия. – Какая прелесть, какая сила в этом голосе! Бесспорно, это и есть Данэил Казарин из Сполоха. Как ты доехал, любезный воин? Что нового слышно в Сполохе и прочих градах земли кривичей? Что видел ты, проезжая Властов?