С легким звоном опадает каменная пыль на колени стенографиста Неро, на бледные розоватые берестяные свитки. Рука Кожана дрожит, и тело волшебника мелко потряхивается в полуметре над каменным полом. Берубой выжидательно и злобно смотрит через плечо.

— Не мешай ему, князь Алеша, — говорит наследник Зверко. — Нам нечего бояться. Он профессионал. Он порвет гномика в клочья, вот увидишь.

— Вестимо, в клочья! — осклабился Берубой, подшагивая к вздернутому сопернику. Насмешливо мотнул длинноволосой головой. И вот, глянув чуть свысока, семаргл сделал первый выпад:

— Ведь ты, гнилая борода, даже не ведаешь, кому служишь. Не чаешь небось, что хозяин твой Чурилушка — славянин…

Странным холодком просквозило по ногам секундантов — это изогнутое лезвие кривды скользнуло по воздуху. Не останавливаясь, Берубой снова ринулся в атаку:

— Чурила твой — отнюдь не ханского рода. Недоблюдок он, полукровка… По матери — божич сорочинский, а по батюшке… знаешь кто? Ну отвечай, покажи свою мудрость великую!

Молчит Плескун, сухо блестят его синие очи. Ушел в глухую оборону, щитом глуходумия прикрыл усталую психику.

— А по батюшке-то Чурила — наследник Властовский!

Отменно заточенная кривда с ревом скребанула слух. Легкая холодная оторопь пробежала по крупному телу наследника Зверки. Как красиво он врет, этот семаргл Берубой! Как рискованно…

И горбун содрогнулся, потемнел лицом. Видать, краешком незримого лезвия задело по старым мозгам. А Берубой все теснит, наседает; быстро мелькают слова, посвистывает клинок изощренной неправды:

— Незаконнорожденный сын князя Всеволода Властовского — вот кто твой Чурила!

— Не лги, полыменный прихвостень Траяна! Мой повелитель — сын великого Плена Сварожича, звездного хана! Слова твои — тлен, уловки твои — тщета!

— Не лги себе, старче! Чурила — не Плена сын, но Пленника. Помнишь ли, кого прозвали Пленником бессмертные обитатели Вырия? Не князя ли покойного Всеволода, которого соблазнила — в отместку за его благочестие — страшная богиня Плена Кибала?! Мать Чурилы — Плена, отец — Пленник, а сам щенок — Плененкович!

…Не слова, а искры; разгоралась схватка. Зверко смотрел во все глаза и слушал, слушал… Иногда казалось ему, что не слова скользят и скрещиваются в темноте над головами соперников — а страшные незримые лезвия. Вот, низко урча, грозно взревел, рассекая воздух, голос опытного воина Плескуна — широкий, темный, с кривой извилиной, с тихим шорохом голубоватого плазменного свечения… Легче, тонче, звонче звучит, резко посвистывая, каленая сталь в голосе Берубоя.

— Ты бредишь, старик! — хохочет Огненный Вук, приседая в смелом выпаде. — Настоящее имя Чурилы — Кирилла Всеволодович… Ха-ха! Такова есть великая тайна, которую проник мой владыка, Великий Траян! Сокровенная тайна Сварога, ибо боится Сварог великим страхом. Сегодня Чурила ему служит верно, а завтра — кто знает? Славянская кровь завсегда свое слово сказать может… Кто знает…

— Я знаю, — внезапно произнес карлик, и глаза его вспыхнули синим электричеством прохладной иронии. — Правду говоришь, огненный пес. Мой повелитель — славянин.

Нет, это совсем не похоже на белый флаг! Скорее — добела раскаленное лезвие волшебного кинжала, коварно выхваченного из рукава.

— Тайны твои не страшны, семаргл. Я знаю их заранее!

— А коли Чурила по отечеству славянин — зачем ты служишь ему?! Разве не глуп твой хозяин Сварог, что силу свою на кон поставил за ублюдка-полукровку? Разве не смутится Чурила духом, когда прознает затаенную правду про Всеволода-князя, обольщенного Пленой Кибалой? Разве не возмутится против деда своего Сварога? И не восхочет ли вернуть престол покойного отца своего, Всеволода?

— Захочет и вернет! — жестко парирует старый жрец. Голый клинок звучит угрожающе, многообещающе. Видать, есть у старика несколько заветных ударов в запасе…

— Тогда зачем ты служишь Чуриле? — напористо бьет семаргл, широкими взмахами рубит. — Ты, великий враг славянства и потомок унгуннских жрецов? Ради чего покорствуешь славянину Чуриле?

Вдруг — словно волна пробежала по поникшему тельцу! Колдун рванулся и резко выгнулся в спине, гремя цепью и гордо поднимая взгляд, как пудовый двуручный клинок.

— Я отвечу! О повелитель, позволь молвить правду!

Сомнений не было. Пленный чародей в упор смотрел на Зверку — с мольбой и слепым обожанием. Именно его он почему-то называл своим повелителем!

— Этот глупец вопрошает, мой повелитель, почему я служу тебе. Почему обожаю тебя, несмотря на то что ты — славянин по крови. Служу и раболепствую, ибо обожаю тебя, как змея обожает свой яд. Боготворю тебя, как стрела боготворит острие свое, проницающее чуждую плоть. Ибо служу тебя я, как горный дух служит погибели своей — день и нощь, на земле и воздухе…

— Что ты бредишь, уродливый старик? — Берубой чуть не задохнулся, лоб его заблестел от холодной испарины. Кажется, он не был готов к столь неожиданному натиску. А голос Плескуна все тверже, и взгляд не мигает, и слова уверенно звенят, как короткие ловкие лезвия:

— О повелитель! О великий Чурила! Я сделал все, как было велено. Я учинил великую битву, которая войдет в легенды Залесья. Все славянские народы восславят тебя, повелитель, как своего защитника. Я зарезал Кумбала, чтобы тот не проболтался о нашей хитрости. Теперь я снова хочу служить твоей воле. Приказывай, властитель! Верный раб Плескун выполнит все.

— Какой властитель? — мечется Берубой. — При чем здесь наследник Зверко? Ты сошел с ума! — О да, он нервничает! Все видят, как вздулись жилы на высокомерном челе палача. Выпала из дрожащих пальцев металлическая искорка — заморские тисочки для ногтей; со звоном покатились по камням. Что-то неладное творится с огненным семарглом. Он пропускает удар за ударом.

— Замолчи, недостойный выблядок Траяна! Немотствуй, пошлый холоп, когда я беседую с великим повелителем Чурилой! — И снова наследник Зверко холодеет под синим взглядом гордых и преданных старческих глаз.

— Т-ты большой шутник, гномик…

Вот и все, что Зверко сумел из себя выдавить. Даже в полумраке заметно, как побелело лицо наследника, будто сахарной пудрой присыпало плоские скулы и глыбистый лоб.

И снова полетели звонкие гвозди:

— О повелитель! Я буду служить тебе верно, как прежде. Я понимаю, что уже выполнил главное задание… Теперь нужно убить меня, и тогда эти славянские скоты никогда не догадаются! Они не узнают, что ты — никакой не кузнец Данька из Морама, а самый настоящий Чурила…

Именно в эту секунду наследник Зверко ощутил, как жаркими тисками сдавило голову, как зазвенело в ушах. Он понял: это атака. Плескун уже почти вывел из строя растерянного Берубоя и теперь нацелился на нового противника.

— Знаю, повелитель: ты должен совершить показательный суд надо мною. Ибо все знают, что я — жрец Чурилы, а ты назвал себя главным охотником на Чурилу… О, это чудесный план: послать на Русь тупое чучело в летучих сапогах! Напугать славян безликим истуканом — и самому возглавить борьбу против этого пугала! Я рыдаю от радости, благоговея перед глубинами твоего замысла, о повелитель…

— Неожиданная трактовка событий, — едва слышно выдохнул князь Лисей.

Наследник вздрогнул, как от кинжального укола в ребра:

— Врет, гад. Врет! Берубой предупреждал!

— Врет… Но очень складно.

— …Пусть, пусть они страшатся тупого болвана, разряженного двойника, окруженного шумной толпой почитателей… А настоящий Чурила уже здесь, во главе славянских толп, ему поклоняются как народному герою!.. Восхитительная хитрость! Но разве не я помог тебе замыслить ее! И теперь умоляю: не убивай меня. Возложи на меня новое бремя, награди новым заданием — вдали от этих мест, в Шамахане или Стекольне, в пустыне или на островах… А если тебе нужна моя казнь… давай устроим наваждение, давай сожжем вместо меня оживленное чучело! Я обещаю сделать прекрасное чучело из соломы, и патоки, и бычьей крови… Оно будет двигаться и даже кричать, когда вы начнете сжигать его на потеху славянским свиньям! А я буду уже далеко отсюда, буду служить тебе, как прежде, о великий Чурила, внук Сварога!

— Да как ты смеешь, гнида горбатая?! — Наследник вдруг не выдержал и захрипел, угрожающе поднимаясь с лавки, заикаясь от ярости. — К-какой я тебе Ч-чурила?

— Как?! Ты отрекаешься от меня, хозяин?! Ты предаешь меня?! Нет, не делай этого! Ты мудр! Ты вселился сначала в Даньку из Морама, чтобы…

— Врешь, урод…

— …чтобы заполучить таблицу жестяну с узорами. Потом ты убил Даньку и вселился в новое тело — в коганина, в Данэиля из Саркеля! Данька перестал быть! Ты стал Данэилем, чтобы проникнуть в стан коганых и получить назад твой волшебный перстень, похищенный наемником Свищом…

— Он знает! — Зверко всплеснул ручищами, будто хотел схватиться за голову, зажимая обожженные кривдою уши. Обернул беспомощное белое лицо к Вещему Лисею. — Он все знает!

А князь Лисей будто примерз к лавке. Только слышит, как проникают в мозг холодные скользкие звуки:

— Ты убил и самого Данэиля из Саркеля. Тогда тебе понадобилось новое тело. Ты вселился в Михаилу Потыка, чтобы получить стати — и получил их! Потом ты убил Михаилу Потыка…

— Прикончу гада, прикончу… — стонет сквозь зубы наследник, но не может двинуться с места. Со странным спокойствием он вдруг осознает, что Плескун уже давно… стоит на полу. Нет-нет! Едва ли он увеличился в росте. Просто рука охранника Кожана почему-то ослабела и опустилась…

— И, погубив Потыка, ты переселился в новое тело — в тело наследника Зверки. Чтобы получить ключи от города Пластова и вокнязиться в Залесье! Для этого тобою был задуман великолепный ход конем, изящный розыгрыш: ты пожертвовал рыцарским туменом хана Кумбала, чтобы снискать всенародную любовь! Ты позволил славянам и грекам растерзать твоих витязей-угадаев, но теперь ты велик! Теперь ты правишь умами славян! Твой покорный раб Стыря верховодит влажской сарынью, а хитрый жрец твой Йесиль, притворяющийся вещим базиликанином, рукоправит вышградскими греками… Ты — главный герой Медовы, наследник Залесья и первый борец против Чурилы… Против безвольной Чурки, против Чучела, чье лицо потому и закрыто волосами, что никакого лица нет в помине! Теперь ты устроишь показательный бой с чучелом — и, разумеется, одержишь победу!

— Я понял, я понял идею, — прошептал князь Лисей, прикрывая дрожащие веки — Он хочет сказать, что… Чурила — это не имя. Это… призвание! Любой из нас может стать Чурилой. И начать работать на Сварога, пусть даже не осознавая этого. Поэтому Чурила непобедим…

— Гниль, вранье поганое! — рявкнул наследник, сжимая кулачищи. — Башка трещит… Хватит его слушать, хватит! Иначе я сам поверю в этот бред! Эй, Берубой! Ты что, сдох там, в углу?! Давай сражайся! Докажи, что это ложь!

— Иначе нам всем конец, — тихо добавил князь Лисей, тиская пальцами переносицу.

Но молчит Берубой, зато снова:

— О великий повелитель! Я умоляю тебя…

— Довольно! — взревел Зверко; скамья с треском перекосилась, кольчужное тело наследника с грохотом обрушилось на каменный пол, тяжким задом на камни. — Прекратите допрос! Берубой, закрой ему пасть!..

— Умоляю тебя, повелитель… Давай прямо сейчас уничтожим Огненного Полызмая, нашего древнего врага! — вновь властно зазвенел голос Плескуна, удивительно молодой и сильный. — Помнишь, как мы мечтали о его гибели? А сейчас он слаб и почти раздавлен…

— Не торопись, старый ведьмак, — донесся слабый голос семаргла из темного угла. Измученный Берубой, будто изрубленный невидимым клинком, выполз оттуда буквально на коленях, руки его тряслись, на губах пузырилась темная пена. — Ты лжешь… Вот смотри… Если он убил кузнеца Даньку… где же таблица с узорами? Ее нет у наследника, и ты это знаешь… Ее нет!

— Он отдал ее блуднице Метанке как плату за летнюю ночь… Мой повелитель — благородный любовник, и потому…

— Ложь! — глухо завыл наследник Зверко, бессильно, медленно перекатываясь спиной по камням, сжимая больную голову согнутыми кольчужными локтями. — Я не платил ей! Ничего не было! Метанка… я не спал… Не спал!

— Все-таки врешь, Плескун, — глотая кровавую слюну, Берубой выставил навстречу синему взгляду мокрый стиснутый кулачок. — Кольцо Свища… вовсе не волшебное кольцо! Ты врешь, будто это перстень Змеиного Жала… Тот самый, который заключает в себе знаменитую плеточку-змиевочку… Этот страшный перстень был якобы похищен у Чурилы отважным горским наемником Свищом… Позапрошлой зимой, в битве при Ош-Бабеле… Но сейчас на руке наследника — самый обычный боевой перстень для понукания железным вороном! Посмотри сам… Маленький черный перстень! Это не плеточка-змиевочка! По легенде, Змеиное Жало — живой перстень, у которого есть гадючьи зубы… На этом перстне ничего нет. Ты солгал, Плескун… Одна ложь рушит твердыню правды… Вся твоя речь — гнилой песок у меня под ногами!

Кажется, голос Берубоя крепнет? Левой рукой поверженный палач вцепился в лавку и, медленно раскачиваясь, с трудом шевеля губами и роняя на пол липкие желтоватые от крови сгустки, выкрикивает слог за слогом, будто ворочая тяжелый меч в усталых руках:

— Ты… лжешь! Ты сказал, что наследник Зверко… убил Потыка. Это кривда, Плескун. Михаилу Потыка убили всадники вашего Кумбала… Поймали его! На дороге в Калин… Сломали меч его! И бросили истерзанное тело во Влагу… Ты знаешь это… Ты должен признаться, что солгал! А потом… потом тебе придется признать, что наш наследник Зверко — истинный наследник Властовский… Ибо в волосах его — родовая тесьма, кусок княжьей опоясти! Вот истинная правда, Плескун! Смирись с нею!

— Ты надоел мне, огненный щенок, — медленно и властно произносит Плескун, глаза его стремительно чернеют. — Я наношу последний удар. Итак, ты дерзнул утверждать, что на руке моего повелителя самый обычный перстень гвоздеврана?

И вот — волшебный синий взгляд снова вцепился в наследника:

— О повелитель! Докажи им силу свою! Я знаю, что на твоей руке — грозный перстень Змеиного Жала, поражающий волю смертных человеков! Поработи неверных! Прояви блеск своего могущества, о Чурила, внук Сварожич! Прошу тебя… сотвори заклинание власти! Пусть все увидят, все убедятся!

— Ха-ха. — Дрожащий Берубой даже нашел в себе силы болезненно расхохотаться. — Ты самоубийца, Плескун. Конец твоей кривде… Клянусь, что это — самое обычное воронье кольцо! Заклинание не подействует!

Заранее торжествуя, семаргл обернул к наследнику посеревшее лицо с черными пятнами вкруг мигающих горячих глаз:

— Прошу тебя, наследник… Время посрамить лжеца. Он далеко зашел, ибо даже я почти поверил его словам! Давай, произнеси это заклятие. И пусть оно лопнет, как рыбий пузырь…

Зверко привалился спиной к стене, мотнул сморщенным лицом:

— Какое? Какое заклинание?

— Скажи заклинание, о повелитель! Подними длань, назови поднебесное имя твое — и заклянись памятью великого Пращура, подземного Ящура…

— Вы с ума посходили? — простонал князь Лисей. — А если… сработает?!

— Что значит «сработает»?! — в откровенном ужасе взревел наследник Зверко. — Вы что… белены объелись?! Вы реально думаете, что я — Чурила?! Что это кольцо и есть Чурилина плеточка-змиевочка?! Да я… назло всему скажу это гребаное заклинание!

— Это опасно… нельзя! — Князь Лисей инстинктивно вцепился пальцами в гроздья золотой цепи на груди.

— Нет, я скажу! — набычился наследник, выставляя вперед огромный кулак с черным шишковатым перстнем. — Скажу, чтобы вы поняли наконец, что все это — бред, и кольцо самое обычное, для управления гвоздевраном! И с Метанкой я не знаком! И Потыка не убивал…

— Скажи, скажи заклинание, наследник! Ткни Плескуна носом в его собственную ложь!

— Клянись именем Ящура! Выпусти плеточку-змиевочку на волю! Покажи свою силу, повелитель!

И прежде чем Вещий Лисей мог помешать, наследник поднял кулак над головой и распахнул рот, чтобы наполнить его жирной гадостью неслыханных слов, черной слюной проклятых созвучий, древних и отвратительных.

Эти звуки были сами по себе столь чудовищны, они так сильно потрясли князя Лисея Вещего, что на некоторое время у князя потемнело в голове, и слух его затворился, и зрение угасло. Поэтому когда из черной бородавки перстня на подрагивающей Зверкиной руке с легким хрустом выдвинулись два тонких змеиных зуба, похожих на дрожащие белые иголочки, полупрозрачные и наполненные ядом, князь Лисей будто и не испугался сразу, в первое мгновение. Он по-прежнему сидел на лавке, и в ушах его рокотали мерзкие отзвуки Зверкиной клятвы, и думалось ему, что ничего удивительного нет в том, что обычный перстень вдруг треснул посередине, и смрадно раскрылся, и выпустил наружу злобное скользкое жало. Ведь если могут быть на свете столь страшные слова, следовательно, и страшные перстни в этом случае, определенно, должны существовать в природе — и почему бы тогда одному из этих перстней не оказаться на жесткой, оплетенной вздувшимися жилами руке Данилы Каширина?

Ничего сверхъестественного не произошло. Не было алых молний и электрических искр. Не было голубоватых сполохов смертоносной суры, и огненные змейки злобной энергии отнюдь не мелькали в пыльном воздухе пещеры. Но все почему-то сразу поняли: да. Это и есть Змеиное Жало.

А значит, Плескун сказал правду…

— Кланяйтесь, дрожащие твари! — взревел его чудовищный голос, яростно и жарко, как ревнивая медная труба восточного глашатая. — Кланяйтесь и повинуйтесь, ибо великий Чурила среди нас, и Жало ищет себе пиршества!

Все смотрели на Зверку, который, онемев, тупо глядел на собственную руку — согнутая в локте, с изогнутыми шипами, отросшими, кажется, прямо из кулака, она и впрямь похожа на толстого черного питона, блестящего в кольчужной чешуе.

В тот же миг — крупный темный клубок разорванных тряпок с неприятным хрустом и шелестом покатился к стене, будто отброшенный горячим ветром. Это было тело поверженного семаргла.

— Ты проиграл, огненный хищник! Теперь ты будешь служить Сварогу!

— Никогд-да, — донеслось из темного угла, будто щелканье зубов. Берубой еще жив… Из вороха скомканных доспехов вылезло наружу что-то беловатое, уродливое, похожее на культяпку — однако с металлическими шипами и с толстым черным дулом на конце. — Я верен моему Держателю. Я буду… насмерть.

— Подчинись мне, гордый семаргл! У тебя нет больше собственной правды. Нет больше хозяина, кроме Сварога. Твой прежний Держатель — мертв.

Наследник Зверко не слушал странных слов, он смотрел на свою руку как зачарованный. А торжествующий голос колдуна все звучал, добивая:

— Сегодня утром Траяна Держателя задушили в собственной спальне. Бьюсь об заклад, что с недавних пор ты утратил связь со своим хозяином Должно быть, голоса служанок отвечают, что Держатель занят либо отдыхает. Не так ли, семаргл? Ведь это правда!

Скрюченная ручка семаргла, ощеренная жарким жерлом полызмейки слабо качнулась:

— Это…. слишком голая кривда, Плескун… Никто… не мог… проникнуть в пещеру Траяна. Она… запечатана.

— Добрый лекарь Болен Дойчин изготовил сладкую заразу. Зараза вошла в пещеру с цветочной пылью. Прекрасные служанки собирали цветы и заболели радостным безумием. Это они погубили своего хозяина — великого Тешилу, последнего из Держателей Татрани.

— Ты послушай, послушай! — Князь Лисей вскочил, дергая одеревеневшего наследника за железный рукав. — Он говорит, что… Стеньку убили!

Зверко услышал. Содрогнулся, сожмурился… Щелк! Блестящие иглы гадючьих зубов с неприятным звуком втянулись внутрь черного перстня — кольцо всосало их с влажным животным хлюпаньем. Наследник тряхнул головой, сорвал с пальца черный каменный нарост.

— Стеньку убили? Кто?!

— Браво, повелитель! Как хорошо тебе удается искреннее изумление! Ты — одареннейший из лицедеев Востока! Мы в восторге! Не правда ли, друг Йесиль?

— Йесиль… — промямлил князь Лисей, холодея под пронзительным взглядом колдуна.

— Согласись, друг мой Йесиль, что даже прославленный греческий актер Колокир должен пасть ниц перед талантом нашего повелителя, восхитительного Чурилы!

— Заткнись, сука… Сейчас я тебя вырублю, агитатор херов! — негромко произнес Зверко. Блеснул желтым глазом, и тронулся вперед. Ну, кажется, все. Даже Плескун не в силах остановить его.

Но князь Лисей вдруг схватил наследника за колючее плечо:

— Нет, пусть говорит! Кто такой Йесиль? Я чувствую… это очень важно!

— Враги, кругом враги! — вдруг заплакала куча тряпок, роняя полызмейку. Берубой рыдал как раненая собака. — Плескун, Чурила, даже Хамелеон… Они все здесь, рядом! Хозяин, помоги мне! Здесь враги! Всех растерзать… Но я бессилен, бессилен! Запрет на атаку… Служанки, подлые вилы… они поставили мне… запрет на атаку!

— Ты догадался поздно, жалкий волчонок. Тот, кого принимали за греческого княжича Алексиоса Геурона, — всего лишь мираж! Обманка, лживый зрак, созданный моим одаренным учеником Йесилем Здомахом по прозвищу Хамелеон… Прекрасная работа, Йесиль! Ты — сущий грек в этом нелепом доспехе! А что за царственный взгляд! Отлично сработано…

Странная улыбка мелькнула по лицу Вещего Лисея. Или показалось?

Внезапно заговорил тот, кто все время молчал:

— Высокий князь Геурон!!! Почему он… почему этот варварский чародей так смотрит на тебя? Что он говорит?

Ага. Странно звучит греческая речь в этом кошмарном подвале. Это прозвенел наконец голос обезумевшего десятника Неро. Все это время десятник сидел неподвижно, будто превратившись в глыбу промороженного железа: костяной рез в остановившейся руке… берестяные свитки рассыпались с колен, падают на каменный пол… И вдруг десятник задрожал — факел в его руке заплясал, разбрызгивая капли горящей смолы.

— Молчите, Неро… Молчите, любезный… — зашипел Вещий Лисей, процеживая сквозь зубы маслянистые греческие слова. — Не хватало еще, чтобы…

Князь не договорил. Плескун… Голос Плескуна зазвучал по-гречески!

— Ты помнишь, десятник Неро, как настоящий Алексиос Геурон пропал во время мохлютского ночного разбоя? А через три дня вернулся другим человеком? Знай же: мы подменили вашего князя. Настоящий Геурон по-прежнему в плену у мохлютов, в непроходимых болотах Колодной Тмуголяди — лежит в землянке, опоенный сладким грибным соком…

— Князь! Он знает наш язык! — закричал десятник Неро, вскакивая с места. — Откуда этот варвар знает мое имя?!

— Спокойно, — криво улыбается Вещий Лисей и только головой качает. — Спокойно, любезный десятник Неро… Все будет хорошо… Вы только послушайте, какая прелесть! Какая чудесная ложь!

— Не верю! — вдруг закричала рваная тень в углу; завертелась и вздыбилась, как гневное завихрение пыли. — Хозяин! Ответь мне! Я знаю, ты жив!

— Твой Держатель мертв, семаргл Берубой. Подчинись мне. Или — умри.

— Ты ничего не доказал, старый хитрец! Я… не верю!

Теперь все видят, как из тряпичной шелухи, из распавшейся волшебной чешуи выползает, медленно поднимаясь с колен, маленький темный человечек — узкобедрый и широкоплечий, тонкая гибкая кость. Зеленый огонь в глазах, белые клыки под дрожащей верхней губой. Хрупкий и ранимый юноша — никак не старше двадцати лет. Вот он, осиротевший огненный щенок.

— Хозяин! Забери меня к себе!!!

Приглушенный хлопок — и желтая муть зыбких отсветов стекает по каменным стенам. Медленно оседает, разваливается в клочья разрозненная волшебная одежда, потемневшая от кровавого пота. И падает, громыхая по камням, черно-зеленая заиндевевшая полызмейка — страшное заветное тысячелетнее оружие татраньских семарглов.

В ту же секунду наследник Зверко молча подскакивает и коротким ударом ноги сворачивает набок старую голову Плескуна. Захлебываясь, колдун дергается два или три раза — и затихает, повисая на судорожно вытянутой руке охранника Кожана. Кровь неспешно стекает по бороде. Слышно, как в ужасе трещит и корчится пламя на прогоревшей лучине.

Наследник Зверко, распрямившись, оборачивает охристое от пыли лицо:

— Опасный гномик. Кажется, он выиграл дуэль вчистую. И добавляет секунд через десять:

— Жаль Берубоя.