Нет. В сжатом кулаке жарко забился чужой пульс - и Данила понял, что тяжелый летательный аппарат, этот небывалый воздушный змий сразу ожил и загулял на дальнем конце невидимой струны: стальная птица рванулась навстречу! Данила почти увидел: крылатая ракета рывком стартовала со столешницы в горнице, легко пробила брешь в стене дома, низко пронеслась над костром - посреди двора, над головами бегающих дружинников - и, со свистом распиливая воздух, на бреющем ушла за околицу, вослед новому хозяину... И вот - этот свист приблизился! Блестящий полумесяц отточенных перьев, закладывая тугой вираж над перелеском, снизился... ворон взмахивает крылами все тяжелее и мягче, замедляясь над Данькиной лошадью... Данила обернулся и почти ткнул стиснутым кулаком позади седла - хрипло крикнув, железная птица плавно опустилась на лошадиный круп, с лету и намертво впилась когтями в окованный жестью обод щита, притороченного сзади к седлу... Закачалась, постепенно складывая страшные крылья... Замерла - даже зеленоватый блик в маленьких глазах, казалось, сонно померк - это Данила разжал свой кулак и на всякий случай повернул перстень на пальце камнем внутрь.
      - Ух... жуткая птица! - содрогнулась Рута и тут же расхохоталась: Ну, вперед, миленький братец! Я знаю путь до твоей баньки - вкруг озера по гатям, здесь близенько!
      Через полчаса они уже мчались по гребню оврага, в котором давеча Потап собирал малину, а рыжая лазутчица потом прятала своего коня, отправляясь по заданию Палицы в разведку. Снова сжалось Данькино сердце: как весело было тут еще недавно - парились с братом в баньке, лечились медом... Он тряхнул головой и впервые ударил Волчика плетью: скорее, скорее! Дождаться этого проклятого Колокира, забрать Стати и спасти брата от азиатского заклятия!
      Ужаленный плетью Волчик прыгнул было вперед, намереваясь обогнать медного мерина с рыжей девкой в седле, - но вдруг захрипел, заплакал и дернулся вбок, испуганно мотая головой! Данька подскочил в седле, натягивая поводья, - сбоку бешеный конь под Рутой тоже кратко и жалобно завизжал, завертелся на месте...
      "Нечисть!" - быстро подумал Данила и увидел волка. Зверь стоял в полуста шагах впереди - черное горбатое пятно выскользнуло из жестких кустов и теперь застыло на серой ленте лесной тропинки. Стоял боком, неподвижно и странно - по-человечьи высоко и прямо выставив узкую акулью морду. "Ух, тварь..." - скрипнул зубами Данька, заметив, как изжелта в зелень блеснули, переливаясь, хищные глазки. Огромный, матерый и хладнокровный. Проклятие... Каких-то триста шагов не доехали до лесной избушки - вдали взгляд, казалось, уже различал знакомые очертания покосившейся баньки под соломенной крышей... А зверь-то словно поджидал их на тропинке - обернул голову... вдруг рывком тронулся с места и холодным сгустком хищной энергии скользнул ближе, в движении почти растворяясь во мраке.
      - Ах, братец! - только и сумела выдохнуть Рута.
      - Назад! Поворачивай назад! - прохрипел Данька, нащупывая холодный перстень на пальце. - Сейчас я его...
      Снова парно блеснули мелкие злые глаза на серебристо-черной морде, волк сделал еще несколько шагов - и вдруг...
      Данила понял, что с каждым шагом зверь все выше задирает голову, неестественно прогибаясь в спине... шерсть на загривке заходила седой волной, поднялась горбом - мягко подгибая передние лапы, зверь присел на собственный хвост, немыслимо раздуваясь в ребрах, в груди... Господи, он уже движется только на задних лапах, он вырастает в человечий рост.,.
      В облаке пыльных одежд, низко наклонив крупную голову, весь заросший седой шерстью, бурой глиной и лесной паутиной, на дороге стоял, молчаливый и страшный, полуночный оборотень Вретень. Верный раб Свища, порой" заставлявший трепетать даже своего жестокого хозяина. Шестой по счету член коганого отряда, отправленного на поиски богатыря Потыка в окрестности Малкова починка. "Я совсем позабыл про тебя, хитрая тварь", - с омерзением подумал Данька и дернул перстень на пальце, поворачивая камнем наружу.
      Сзади, за спиной у Данилы уже металлически заскрежетали расправляемые крылья, уже шевельнулась, отыскивая бесцветным взглядом очередного противника, плоская скорпионья голова с железным клювом. Вретень не тронулся с места - он стоял посреди лесной тропы, чуть раскачиваясь на коротких кривых лапах... Данька с отвращением осознал, что чудовище по-прежнему изменяется внешне - волчьи уши уменьшаются, подрагивая и прижимаясь к мохнатой голове, тесный ряд клыков скрывается в густой бороде, на костлявых руках шевелятся отрастающие длинные пальцы... Что это? Словно ворох темной шерсти сползает с плеч, подобно поношенной шубе - и бледно-зеленые глаза... не глаза вовсе, а крошечный тусклый фонарь, упавший на землю и покатившийся в пыли!
      - Приветствую тебя, славный и хитроумный воин! - мягко произнес Вретень и слегка поклонился. Отшвырнул с дороги в кусты обрывки волчьей шкуры и изящным движением руки оправил темные волосы над высоким смуглым лбом. Легко шагнул вперед, поднял голову - и Данька увидел утонченное эллинское лицо великого актера Колокира. - Я принес то, что ты ищешь.
      В его руке качнулся небольшой сверток, дорожная торба бурого цвета вроде той, в которой дед Посух носил кузовок с земляникой.
      - Итак... последняя моя роль сыграна! - Грек поклонился в пояс, смуглой дланью опуская свою драгоценную ношу в глубокую пыль у дороги. - Я принес вам сердце погибшей Империи. Мой народ не сумел удержать это сердце в своей груди. Теперь оно - ваше... Я ухожу.
      Данька не успел остановить его. Колокир снова весь будто сгорбился и, переступая вспять, как-то разом скрылся в глубокой лесной темноте при дороге. На тропе рядом с невнятной грудой сброшенного актерского реквизита осталась лежать странническая сума с царскими Статями базилевсов.
      - Да, совсем забыл... - Из-за древесных стволов вновь проявились очертания его крупной головы. - От себя замечу, что роль Данэила Казарина была сыграна блестяще... Не думал, что среди славян встречаются столь дивные лицедеи. Я впечатлен. Я слышал каждое слово, лежа в сенях на сене и изображая чудовище. Изображать чудовище было нелегко - ха! - однако твоя роль куда сложнее, славный воин! Господь с тобою, прощай...
      И он исчез уже навсегда.
      - Ха-ха! Милый братец, это ж никакой не волк! - радостно завопил над ухом девичий голосок, и Данька вздрогнул:
      Рута, соскочив с коня, подлетела к валявшейся на земле сумке, подхватила и замахала в воздухе над головой, едва не подпрыгивая от восторга: - Чудо-чудо чудненькое! Он принес нам Стати, братец! Мы всех-всех перехитрили, вот какие мы умницы! Вот они. Стати - ха-ха! Лови!
      Как детский мяч, она бросила мягкую торбу Даниле - тот едва успел поймать! Вцепился в грубую ткань переметной сумы, прижал к животу, подержал в руках пару мгновений - что-то жесткое там, нетяжелое, но... веское. Сунул за пазуху.
      - Ну, куда теперь поскачем, братец? А? Я говорю, куда нам теперь? Рута уже вскарабкалась на спину гнедого мерина - тот завертелся и зафыркал, проникаясь нетерпением седока. - Братец, ты чего молчишь? Ты здоров?
      - Да. - Данька тронул Волчика пятками, снова нащупал узду.
      - Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира - что ты там забыл, в этой баньке?
      - Забыл? Ах да - забыл. Так, мелочь одну... Подожди здесь - я мигом вернусь.
      Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке - вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой... Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
      Он даже не стал привязывать Волчика - тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку - и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп... И меч позабыл, и щит - а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах...
      Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри - что за нежданные гости? Ах, это не лучина! - кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете... У стены на лавке сидит еще некто бородатый - лица не видно, только лысина поблескивает...
      Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо - и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а - от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
      - Ах, деда Посух! Потап снова гостя дерет! - заорал с крыльца пронзительный детский голос - белокурая девка, заслышав приглушенный рев медведя, выскочила на порог, перегнулась через перила... В темноте да с перепугу не разобрала, дурочка, чем там занимаются во мраке медведь с каким-то мужиком, явно только что подглядывавшим у окна.
      - Ну-ну, Бустенька, ангел мой! Не кричи... - наконец проговорил Данька, приходя в себя от медвежьих объятий. - Это свои, свои... Иди сюда, поцелую.
      Даниле стало даже неловко, когда девчонка повисла на шее, прижалась к щеке вмиг повлажневшей мордочкой, тихо запищала и вдруг поцеловала прямо в рот, нечаянно коснувшись языком Данькиной губы - он отдернул лицо, дважды погладил Бустю по мягким волосам на затылке и опустил обратно на землю.
      - Я ж говорил тебе, Буштя, шо оне сами до нас придут... Только погодить немного, а Данька и сам пришкочит! - зашепелявил, перелезая через порог, обрадованный Посух. - Чаво вы долгонько-то так? Ужо мы заждались тута с Потапом да дядькой Сильвестром!
      Только теперь Данька разглядел чуть поодаль, под старой вишней еще одну косолапую тень - дядька Сильвестр вежливо поклонился Даниле, блеснув клыкастой улыбкой. "Как же, знакомы-с! - словно выражал весь его вид. Намедни барина-то на закорках до дома несли-с... А нонче вот опять приятная встреча-с..."
      - Дяденька Сильвестр тоже с нами решил идти дядьку Потыка выручать! выпалила Бустя, не желая выпустить из пальцев Данькино запястье.
      - С нами? Потыка выручать? -Данька вопросительно обернулся на ухмыляющегося Посуха. - Вы что... тоже собрались?
      - А то как же?! - Посух обидчиво насупился. - Ишь хитрец, решил один Михайлу спасать! А мы тогда на что? Аль от мудрого старика и пользы нет? Или от Потапа с Сильвестром? Ты погляди на них: хошь и дураки, а немалы кулаки!
      - Ага... особенно много пользы от Бусти! - Данька покачал головой. Я ж вам велел на пасеку идти, меня дожидаться! Почему сюда пришли вместо пасеки? Здесь же опасно!
      - На пашеку? Рази ж ты нам велел на пашеку иттить? - недоверчиво прислушался Посух, мгновенно начиная шепелявить втрое против прежнего. - А я, видать, не рашшлышал. То ешть не ражобрал. Перепутал небось пашеку с банькой... Ох, штарость не в радошть...
      - Значит, от меня и пользы никакой?! - Данила вздрогнул: обозленная Бустя с силой дернула за запястье. - Да я... что хошь сделаю - все, что попросишь! И готовить буду, и стирать, и лечить, и медведей кормить! Ужо от меня поболе пользы будет, чем от рыжей твоей белки сумасшедшей! - Она вдруг смолкла, выпустила Данькину руку и добавила тихо: - Не любишь ты меня совсем. Ни чуточки...
      - У тебя родители в починке! Тебе к мамке надо! - рассердился Данька.
      - Не прогоняй: все равно не уйду, - спокойно и тихо сказала Бустя. Из дому сбегу. Сама без вас пойду дядьку Потыка выручать.
      - Нам без Бустеньки. никак нельзя, - встрял Посух. - Кто ж, окромя Бусти, телегой управит? Вы с Рутою верхами, а мы с медведями на телеге... Я-то дремать буду, а Бустеньке как раз поводья доверить можно...
      Данька покосился вбок: из-за угла баньки и впрямь выглядывала запряженная телега, нагруженная каким-то дорожным скарбом!
      - Господи, да у вас все подготовлено! - Даньке оставалось лишь развести руками. - А лошадь-то откуда, деда Посух?
      - Дык... ты ж мне ея и подарил. Сегодня утром. - Старик спустился с крыльца и, заботливо оглядев окружение, мелко перекрестился: - Ну, коли все готово, - с Богом. Пора в путь-дорогу. По коням, братие!
      Медведи бросились к телеге, по очереди задев плечами оцепеневшего Данилу. Бустя, гордо глянув на Даньку из-под ресниц, взобралась на почетное кучерское место - поправила косичку и выпрямилась, разбирая в руке поводья. Мимо прошел ухмыляющийся Посух, прижимая к груди снятый со стены образок... Данька вдруг ухватил старика за костлявое плечо, быстро заглянул в хитрые глазки:
      - Дед, а дед... откуда ты знаешь, что Стати уже у меня? Посух пожал плечами.
      - А чего тут знать? Бустя час назад прибежала, говорит: какой-то волк вокруг баньки бегает... Ну, я и смекнул, что это Колокир.
      - А откуда знал, что именно Колокир? А, скажем, не Вретень?
      - Оттуда и знал. Этого Вредня-оборотеня мы с Колокиром еще три дни назад скрутили - шкуру спустили да в болото бросили, когда он ночью мимо пасеки моей пробегал. Видно, Свищ его посылал Михайлу по лесу разыскивать. Страшный такой был, злой - да только от крестного-то знамения весь ослабел, стал сам себя зубами грызть. А Колокир тогда у меня в гостях сидел, мед пил. Вышел, посмотрел на ентого оборотеня - и говорит: вот, мол, подходящая шкура... Переоделся, ровно скоморох, - да вместо настоящего Вредня сам в починок побег. "Почто, говорит, мне Михайлу разыскивать, когда Свищ со Скарашем для меня его сами найдут". Такие дела.
      - Гей, скоро вы там?! - закричала с телеги Бустя. Посух встрепенулся, побежал - вскарабкавшись по колесу, тяжело залез на сено и залег там, среди медведей. Данька взгромоздился на Волчика, медленно пустил его позади возка. Когда, выехав на тропинку, процессия поравнялась с медным мерином Руты, рыжая сестрица, казалось, ничуть не удивилась - кратко расхохоталась, подлетела на коне к телеге - знакомиться с медведями. Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
      "Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик", - подумал Данька, отпуская поводья.
      XIX
      - Кто здесь и почто пришел? - Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
      - Бродячие скоморохи мы, - вежливо поклонился Данька. - Ищем ночлега.
      - Ступайте с миром прочь! - Дверь сухо захлопнулась. Тогда постучал Потап. Его вовремя остановили - когда дверь вместе с косяком с хрустом просела в глубину проема на добрых полвершка. Старуха снова высунула в щель скуластое лицо - на этот раз побледневшее от испуга:
      - Ступайте себе! Нынче гостей не берем на постой...
      - Завтра мы дадим представление на рыночной площади и хорошо заплатим тебе за кров, - быстро сказал Данила, просовывая носок сапога между дверью и рассохшимся косяком.
      - Ничего не надобно! - Хозяйка болезненно наморщила лоб. - У нас на дворе огневица... Дочка моя больная лежит - уходите прочь поздорову!
      - Пусти нас, я вылечу твою дочь, - вдруг донесся скрипучий голос из-за широкой Данькиной спины. Дедушка Посух мелко поклонился, качнув в полумраке блестящей лысиной: - Я сам лекарь, знаю от огневицы отворотное зелье. Платы никакой мне не надобно - только дозволь повечерять да заночевать.
      Дверь немедля открылась - бесстрастно оглядев медведей, один за другим перешагнувших порог и стеснительно замявшихся в сенях, старуха махнула рукой в глубь терема:
      - Сегодня мест много: никто, окромя вас, не ночует. Гости огневицы боятся!
      "Очень хорошо, - подумал Данька, поднимаясь по мостам в тесную опочивальную клеть без окон. Присел на жесткий сундук, застеленный шерстяным одеялом, и умильно покосился на лучинку в углу. - Господи, неужели можно прямо сейчас лечь - и уснуть до утра? Никого не резать ножами, не соблазнять и не обманывать, не ползать на брюхе по лесу и не разыскивать стати!" Только теперь он ощутил, что устал в дороге - добрых три часа провел без сна в седле, сопровождая телегу с дремлющими подопечными. Поэтому, когда на исходе третьего часа на горизонте, в размахе широкого речного берега показался наконец незнакомый и крупный посад с сотнями огоньков за оборонительным рвом, с шумными гуляньями у околиц, Данька решил: нужен ночлег. Город стоял на берегу большой реки - Влаги, как пояснила Рута. Завтра они продадут лошадей и купят лодку - по течению через два дня можно доплыть до тороканского города Калина... "Но это завтра, а сейчас сон, - мысленно порадовался Данька, стягивая через голову надоевшую кольчугу. - Вот где счастье: просто уснуть одному. Без бабы. Очень, очень хорошо".
      - Чур, я сплю с дядькой Данилой! - В комнату влетела Бустя и с лету завалилась на край сундука, поспешно расстегивая на груди пуговки нового, подаренного Посухом сарафана. - Милый братец, я буду охранять тебя всю ночь! Я не буду спать ни капельки! Хочешь, постелю себе рядом на полу? Или сяду в изголовье и расчешу тебе волосы во сне? - Стройная фигурка Руты тут же возникла на пороге опочивальни - молочно-белое личико отмыто от болотного камуфляжа, пламенные волосы мягкими волнами распущены по плечам, серые глаза и острые зубки весело поблескивают в улыбке - а тесная ночная сорочка едва доходит до колен, едва удерживает в расшитом вороте высокую грудь: горячие точки сосков с невинной откровенностью торчат и просвечивают сквозь ткань!
      - Потап!!! - Данька заревел и с выпученными глазами бросился вон из спальни, кубарем скатился по лестнице в нижний этаж терема. - Потапушка, ступай наверх ночевать с девками! Запри изнутри дверь и не выпускай - это приказ!
      Потап проворно бросился исполнять указание. В изнеможении, Данила повалился на лавку рядом с дедушкой Посухом - но тут же подскочил, как ужаленный: на широкой скамье у самой стены, сонно разметавшись в облаке собственных волос, лежала совершенно незнакомая и совершено обнаженная девушка! Закинув голову и обводя бледным языком пересохшие губы, она часто и шумно дышала, изредка постанывая - а старый плешивый Посух, присев рядышком на край ложа, занимался тем, что тискал в морщинистых пальцах ее крупную грудь, матово блестевшую от пота!
      Данила не сразу смог выдохнуть спершийся в груди воздух. Зато почувствовал, что волосы на голове тихо приподнимаются, а щеки начинают зудеть от жара. "Так сходят с ума", - осознал он, тихо и все ниже оползая спиной по стене.
      - Добрый медок, калиновый! От простуды и белокровия, от огневицы да трясовицы первое средство! - пояснило улыбающееся лицо Посуха. Дедушка еще раз обмакнул пальцы щепоткою в небольшой глиняный горшочек и принялся втирать снадобье в горячую, трепещущую в лихорадке грудь хозяйской дочери. Ее рябая мать - Данила только теперь заметил замершую фигуру старухи у окна напротив - наблюдала за происходящим с видимым одобрением: видимо, успела прикинуть в уме, сколько мер драгоценного калинового меда заезжий плешивый лекарь уже потратил на ее несчастную дочь. "Век, и век, и лев камбек... Воды мне, мертвой воды!" - простонала в бреду больная и, глубоко вздохнув, затихла.
      - Ну вот и славненько! - Дед Посух вытер руки рушником и тщательно завязал им горлышко медового горшочка. Добавил с улыбкой, обернув седобородое лицо к старой хозяйке: - Теперича доченька ваша уснет, а наутречко скочит с лавочки здоровее прежнего. Так и запрыгает по горнице, песенки запоет! А нам теперь... почивати пора. Доброй ночи, славная хозяюшка...
      Старуха нервно поклонилась, пробормотала что-то неразборчивое во славу Мокоши и исчезла, плотно притворив за собой дверь.
      - Значит, ты ее сейчас... лечил? - спросил Данила после некоторой паузы и вытер лоб рукавом рубахи.
      - Э нет... какое же это лечение? Так, видимость одна, обман! Народ у нас пока еще дикий, окромя снадобий целебных, ни во что и верить не желают... А настоящее-то лечение только сейчас начинается. - Он мельком оглянулся на дверь и достал из-за пазухи знакомый Даньке образок. Размотал мягкие тряпицы, поставил у изголовья спящей девушки и - затих, опустив бородатый подбородок на грудь.
      - Остави, изыди, згинь... Заступи, помилуй, сохрани... - различил Данила обрывки невнятного бормотания. Он хотел спросить еще о чем-то, но понял: дед Посух теперь занят. Тихо поднялся и, мягко ступая босиком по половицам, вышел вон на лестницы. Сверху, из-за запертой двери опочивальни, сквозь густой храп Потапушки донеслось звонкое чириканье детских голосов Бустя и Рута хихикали о чем-то девичьем. Данька ударил плечом входную дверь - зевая и пошатываясь на ходу, пересек неопрятный темный дворик, добрел до торчащей под забором телеги. Залез на кучу сена, подминая под голову какое-то дорожное барахло, теплое и шерстяное. Уже засыпая - по ряду вторичных признаков - понял, что спит головой на мягком и обширном брюхе развалившегося здесь же дядьки Сильвестра, который также предпочел почивать на свежем воздухе.
      "Эка невидаль... я вон с медведем завсегда сплю... от него жар ровно от печки, и мохнат изрядно... самое первое дело с медведем", - отдаленным эхом прозвучала в отяжелевшей голове старая Михайлина шутка, и Данила заснул. Снилось ему разное - и сквозь дремоту в нежную ткань сновидений то и дело грубым контрапунктом вторгался низкий рокочущий звук у самого уха - у дядьки Сильвестра урчало в животе.
      XX
      За окнами чьи-то шаги - надо зажечь свечу.
      Может быть, это враги? Полно, я не шучу...
      Надо пойти за дверь - проверить свои посты:
      Может быть, это зверь. А может быть, это ты.
      "Чиж и СВ?"
      После серии гулких ударов ворота растворились, и на двор вошли, разгребая коленями стелившийся по земле утренний туман, два незнакомых воина в гремевших жестью доспехах. Они громко смеялись, перекликались на незнакомом мягкозвучном наречии и вели в поводу огромных лошадей - тоже облаченных в панцири, в игольчатые нагрудники и пышные перья. Доспехи, и голоса, и перья - все это уже не снилось Даниле. Отнюдь нет - он тихо лежал на боку, утопая в мохнатой медвежьей туше, и широко раскрытыми глазами наблюдал за происходящим.
      Кое-что в незнакомых дружинниках даже понравилось Даньке: в частности, музыкальная южная речь, похожая на смех морской волны, - а также хитроумные изображения на овальных щитах: равносторонние четырехугольные кресты, затейливо перевитые растительным узором, в глубинных изгибах которого неожиданно сквозили спрятавшиеся львы. Однако... гораздо более не понравилось Даньке другое обстоятельство: оба иноземца были совершенно и безрассудно пьяны - держались на ногах порой лишь потому, что опирались на своих лошадей. Один из них нес под мышкой собственный шлем, в котором плескались остатки темного вина, вслед за другим волочились по земле на ослабевшей перевязи пустые ножны - бросив коней у распахнутых ворот, незнакомцы с радостными воплями устремились к крыльцу. Штурмовать его удалось далеко не сразу - по счастью, перепуганная рябая хозяйка выбежала на порог, охнула и уронила свечку - мигом все сообразила и поспешила навстречу вынужденным постояльцам. Данька прислушался - кажется, у соседей тоже горланили и шумели иноземцы. "Уж не оккупанты ли?" - мелькнула глупая мысль. Окончательно проснувшись, Данька спрыгнул с телеги и пробежал, пригибаясь в тумане к коновязи - похлопал Волчика по загривку, нащупал у седла рукоять боевого цепа... нет, не годится - в комнатах не развернешься. Подскочил к рыжему мерину Руты, выдернул из седельных ножен нагой и холодный меч - длинный с закругленным концом клинок молочно затуманился в первых лучах рассвета.
      Должно быть, он слишком долго провозился подле лошадей - успел сделать всего несколько шагов, приближаясь к терему, когда внутри - истошно и жутко завизжала женщина! Данила замер всего на осколок мига: гулкий взрыв мужеского хохота донесся из дому, и сразу вослед - опять пронзительный крик, унизительно животный и краткий - будто прерванный ударом потной рукавицы! "Кто? Бустя?!" - Данька задохнулся, прыгнул на крыльцо - коряво, по-обезьяньи взлетел по крутым ступеням...
      - И-и-и-иии!!! И-и-и-ииии!!! - Что-то визжащее и жесткое темным комком вылетело из дверей ему навстречу, оглушило свистом, локтями ударилось в грудь и отскочило - отпихнув воющую старуху, Данька вырвал входную дверь на себя и, на лету косым всплеском стали выскваживая наперед длинный клинок, напролом ударился в полутемные сени.
      - И-и-и-иии! Ай-ай-ай, горюшко, люди добрыя-а! Ай ведь замучат деточку!!! - заверещала за спиной рябая хозяйка, но в краткий перерыв визга Данька услышал - рядом, в соседней комнате угрожающе заурчал медведь и тут же скользко звякнуло сталью о сталь! Вылетев из-за угла, Данька круто развернул отяжелевшее в затяжном прыжке тело, с размаху врезался в дверь и, вышибая плечом обломки, влетел в комнату: сразу увидел: слева - бурая туша Потапа на лестнице, справа - белесым пятном мечется полусонный Посух... А впереди - на широкой лавке, захлебываясь в стальных объятиях и судорожно суча коленками, под тяжестью пьяного и уже разъяренного иноземца - раздавленным красноватым пятном возится еще теплое ото сна тело больной хозяйской дочки...
      Данька увидел только, что зубами девушка вцепилась и кусает скользкий край железной рукавицы, сдавившей ее посеревшее лицо с огромными от ужаса глазами. А потом - как-то сразу и отчетливо - он увидел, как шея пониже кудрявого затылка иноземца-насильника потемнела и за шиворот плеснуло красным... Данька вспомнил про свой меч и посмотрел туда, куда уходил после правильно отработанного удара закругленный конец лезвия - это лезвие тоже было в красных разводах, словно в узоре из мелких переливчатых струек. Данила испугался, что, наверное, сразу убил этого незнакомого дружинника его подвижное тело в пластинчатой броне обмякло не сразу: наконец, насильник негромко захрипел и, прогнувшись в спине, упал животом на повлажневшую от крови и смертного пота постель. "Зачем, зачем насмерть", - ужаснулся Данька и тут же ощутил, как по щеке словно плеснуло кипятком - ух, это ж стрела! - прогудела у виска, задев оперением! Обернувшись, Данила увидел второго иноземца позади себя, увидел арбалет в стальной рукавице - и бурое облако шерсти, грядущее наперерез новой стреле, уже готовой сорваться со спускового рычага. Данила даже успел занести свой меч для нового удара снизу - но слишком поздно: ловко увернувшись от удара медвежьей лапы, мигом протрезвевший иноземец прыгнул к двери: прогрохотав доспехами по лестнице, с кратким ругательством бросился прочь со двора.
      XXI
      Он идет последний круг.
      Он по-прежнему мой друг.
      Павел Кашин
      Осада постоялого двора продолжалась уже более часа: заслышав вопли перепуганного беглеца, от соседних домов мгновенно набежало с полдюжины дружинников - как иноземных, так и славянских. Сразу после внезапной стычки с пьяными воинами Данька приказал срочно уходить, понимая, что с минуты на минуту пожалуют и другие вооруженные панциреносцы с крестами на щитах. Однако Посух наотрез отказался оставить истекающего кровью насильника сокрушенно покачивая лысой головой, склонился над телом и принялся втирать в рану целебный мед (признаться, Данила вздохнул с облегчением, узнав, что все-таки не убил пьяного парня: меч не достал до позвоночника, лишь рассек мышцы вверху спины и плашмя ударил по затылку... слава Богу!). Дядьку Сильвестра оказалось совсем не просто разбудить; косолапый Потап никак не мог успокоить свое чуткое ко всякой неправде сердце - метался, глухо рыча, из угла в угол. А Бустя, вместо того чтобы спешно собирать вещи в дорогу, бросилась утешать онемевшую и мокрую от страха хозяйскую дочку. Таким образом, когда первая стрела осаждающих разбила косящатое окошко в горнице, рядом с Данилой оказалась лишь облаченная в тонкую кольчугу Рута с небольшим арбалетом в руке. Арбалет, оброненный бежавшим иноземцем, был похож на игрушку - легкий, изящный и даже с самоцветными вкраплениями по костяной рукояти: Рута открыто любовалась трофеем.
      - Четыре дружинника за забором да один у ворот! Еще трое приближаются от крепости по дороге! - весело доложила она, блестя посиневшими от воинского задора глазами. - Пусть только попробуют напасть - мы им покажем, правда?
      Оправив подол тонкой кольчуги, она подскочила к подоконнику и принялась деловито раскладывать на нем какие-то тряпичные мешочки с мягкой пылью внутри.
      - Это пыльца ржавого гриба - я украла совсем немножко у Белой Палицы. Застилает вражий глаз и отворачивает стрелы. Они не смогут стрелять, ха-ха! - рассмеялась она и вдруг, зажмурившись, с размаху хлопнула первым мешочком об пол - тот с треском разорвался черно-зеленым облаком густого дыма, мгновенно распространившегося по комнате, - в носу защекотало от сладковатой болотной вони. Рута улыбнулась оторопевшему Даниле и подлетела к нему, протягивая что-то на розовой ладошке:
      - Держи, это лепешка с дурманом. Съешь. Данька пожал плечами и откусил половину - в голове зазвенело, забулькало: он сморщился и дважды чихнул. Странное дело: глаза сразу заныли и начали слезиться от дневного света зато гнилой болотный дым, пухлыми клочьями расползавшийся по дому, стал как будто прозрачнее и совсем перестал беспокоить своим отвратительным запахом.
      - У них уж точно нет при себе пирожка с дурманом! Ха-ха! А у нас есть, и целых четыре! Нам теперь никакой дым нипочем! - смачно хрустя лепешкой, сказала Рута. Приблизила ладонь ко рту и разом слизала крошки маленьким алым языком. - Побегу наверх дедушку Посуха угощу и остальных!
      Данька поморгал осоловевшими глазами и подошел к окну. Он уже успел облачиться в свою толстую кольчугу и сунуть под мышку боевой цеп. Пониже натянув на лицо край кольчужного капюшона (шлема не было), он сквозь стальное кружево колец глянул туда, где в кустах под забором ползали светлые пятна дружинников. Вскоре он заметил главаря: высокая темная фигура появилась в конце узкой улочки - привязав лошадь к дереву, человек зашагал, чуть прихрамывая; к забору. Это и верно был военачальник - гордо задрав голову, махнул рукой - и пятна в кустах разом пришли в движение, зашевелились...