- Ну, мужик... я пойду! - скорее, не останавливаясь, напирая на хозяина жестким плечом: - Пойду я теперь... пора мне идти.
      - Как?.. Уходишь? А как же...
      - Передумал я. Так лучше - одно несчастье вам от меня будет. Не проси: не останусь.
      - Ну парень... чудной ты, право. - Середа рассмеялся, головой покачивая: - Совсем меня перепутал. Что же... ступай себе с миром. Однако жаль: я уж замечтался, будя коловодец с тобою справим до вечера...
      - Коловодец? - Уже на пороге Данила обернулся. - Ладно, давай по-быстрому. Неси сюда лопату.
      IV
      То измена, то засада...
      Не люблю я эти вещи.
      "Чиж & СВ?"
      Вот уже с полчаса Данила работал по колено в воде. Веселыми струйками она сочилась сквозь тесные бревна сруба: крупные ледяные капли с каждой минутой все гуще сыпались Даниле на голову, на плечи... Солнце вышло в звенящий зенит полудня, когда Середа начал уставать: перестал балагурить и пошучивать всякий раз, принимая и вытягивая наверх на бечеве огромную рассохшуюся корзину с выбранной земляной жижей. В очередной раз наполнив ее доверху комьями грязи с камнями, Данила с наслаждением разогнул хребет, вытер мокрое жало рукавом сорочки (кольчугу сбросил и оставил вместе с оружием у порога хижины) и, отбросив лопату, ухватил рукой размокшую веревку. Дернул два раза: давай, хозяин, принимай корзину.
      На этот раз Середа не отозвался - должно быть, отлучился приглядеть за женой. Обрадованный нежданным отдыхом, Данила присел разгоряченной задницей в воду, спиной к жесткой стене сруба - и запрокинул голову, подставляя сожмуренную морду колючим водяным искрам, летевшим сверху. Когда Данила открыл глаза. Середа уже вернулся - в солнечном окне колодца на пронзительно-голубом фоне неба появился черный силуэт человечьей головы.
      - Ох-хо-ххо! - рокочущим басом рассмеялась голова, и Данила увидел, как мелко затрясся флажок на маковке остроконечного шлема, надетого на голову. - Данила? Ты ли эво, друже ненаглядный? В коловодце схоронился? Ох-хо-ха-ха!
      Данила и сам захотел улыбнуться - но передумал, когда рядом с бородатой головой появилась еще одна - этот человек тоже был в шлеме. И с небольшим луком в руке - склонившись над провалом почти по пояс, он быстро натянул тетиву и нацелил прямо в Данилу тонкую темную стрелу, остро блестевшую на солнце колким трехгранным наконечником.
      - Довольно же прятаться, Данька! - Первая, бородатая голова тоже внезапно перестала смеяться. - Вылезай, ворюга. А не то прямо в яме землей закидаем...
      Даниле стало грустно: ему не понравились люди в шлемах. Они мешали спокойно работать - а ведь он никого еще не обижал в этом новом, древнем мире... Все, что ему нужно, - это медовая лепеха с молоком и русская речь вокруг... И отсутствие вооруженных мужиков в шлемах. Данила горько улыбнулся и поднялся на ноги. Он карабкался вверх по недостроенной стене колодца медленно и нелепо, отталкиваясь от скользких земляных ступеней. Он не смотрел на вооруженных людей наверху - но почему-то чувствовал спиной холодный взгляд трехгранного наконечника. И - бог знает отчего совершенно ясно сознавал: человек с луком не успеет спустить тетиву. Данила поморщился. Видит Бог, он не хотел этого.
      Разумеется, лучник не успел выстрелить вовремя. Он только по-ребячьи охнул, когда Данила ухватил его жесткими пальцами за лодыжки босых ног и несильно, но резко дернул на себя, в глубокую пустоту. Туго пропела сорвавшаяся с тетивы стрела, мигом уходя куда-то вбок; вытаращив глаза и роняя лук, отбивая спину о рыхлый край ямы, мужик обрушился вслед за Данилой в холодный провал колодца - вверху сквозь взметнувшуюся осыпь камней и глины мелькнуло побледневшее лицо толстяка в шлеме, стремительно пронеслась чехарда теней по бревнам сруба - и тут же все утонуло в холодной волне мрака: уже в полете Данила подмял тощего лучника под себя, и тот с размаху врезался головой в ледяную воду на дне ямы.
      Отплевываясь и стервенея от боли в ушибленном колене, Данила охватил размякшее тело руками и рывком перевернул, прикрываясь им сверху от жарких стрел, летевших вдогонку, - он еще не видел, но знал, что они летят. Так и есть: что-то жестко хлопнуло по воде, и тут же вторая стрела жадно впилась в бревно над головой. Данила глянул вверх - и увидел сразу три знакомых силуэта в остроконечных шлемах с флажками.
      - Не стрелять! - ненормальным голосом заорал Данила, пряча голову за кольчужное плечо бессознательного лучника. - Не стрелять или я убью его! Я прикончу вашего дружка!
      "Дружок" был еще жив - он слабо простонал и закашлялся, сплевывая воду. Охватив его сзади за шею, свободной рукой Данила нащупал на поясе лучника топор - и демонстративно выдернул его из воды:
      - Еще один выстрел - и я раскрою ему череп! Бросай оружие, уроды! На землю, я сказал!
      Вооруженные люди наверху переглянулись - и Данила вновь услышал раскатистый хохот бородатого толстяка.
      - Бросай оружье?.. ххо-ххо-хо-хо! - Мужик радостно затряс бородой, и его приятели тоже затряслись от хохота - впрочем, не опуская долу напряженных луков. - Слышь, мужики: бросайте луки-то! Ах-ха-ха! А не то он его прибьет! Во страх-то... Ха-ха-ха!
      Данила напряженно завозился в луже, ловчей перехватывая в ладони топорище.
      - Будя вам веселиться! - Толстяк вдруг строго одернул подчиненных и вновь холодно глянул сверху вниз на Данилу. - Ты, Данька, не балуй. Охота его прибить - дело твое, ужо я тебе не мешаю: он людина воинский, до смерти всегда готовный. Только уж и мы тебя стрелочками пощупаем... А коли жить хочешь - вылезай из ямы. Да боле не чуди - довольно с меня твоей лихости!
      С досадой отбросив топор в воду, Данила бережно прислонил бесчувственного лучника спиной к стене (чтобы ненароком не захлебнулся) и вторично полез из ямы наверх. На этот раз мужики в шлемах предусмотрительно отшагнули подальше от колодца - Данила быстро оглянулся: не считая бородача, недоброжелателей было трое. Телосложение лучников не внушало Даниле особенного трепета: тощие стрелки в коротких побуревших кольчугах напоминали крестьян, только вчера перековавших орала на мечи. Данила был на голову выше любого из них - даже теперь, безоружный и полураздетый, он почему-то по-прежнему чувствовал себя хозяином ситуации.
      - Наконец сыскал я тебя, хвала Мокоше! - Выставив перед собой туповатое лезвие меча, толстый командир начал осторожно приближаться, то и дело оглядываясь на подчиненных, державших Данилу на прицеле. - Ишь вздумал убечь! От меня не схоронишься... От Разбиты еще никто не сбегал!
      - Если я правильно понял, ты и есть десятник Разбита? - строго спросил Данила и неодобрительно сощурился. - Ты зачем мой дом сжег?
      - Коли домишко сгорел - знать надобность была! Ха-ха! - Десятник задорно оглянулся на своих стрелков, но никто не улыбнулся - слишком много сил уходило на прицеливание. Непрестанно оглядываясь и нервно пританцовывая на толстых ножках, Разбита приблизился и упер Даниле в живот округлое острие клинка. Данила улыбнулся: на рыжей бороде, на лбу и даже на мясистом носу десятника дрожали крупные капли пота. Начальник явно волновался. Данила покосился на вражеский меч: выбить острую железку из этих пухлых ручек не представляло труда. Однако смущали лучники: Данила не любил острых предметов в воздухе.
      - И давно ли в коловодце сидишь? Неужто всю ночь в луже продремал? Рыжая десятникова бородища вновь задрожала от смеха. - Ловко умыслено... Стало быть, однорукий Середка тебя схоронил? - В голосе Разбиты мелькнуло недоброе; толстяк обернулся и нашел взглядом одного из подчиненных: Слышь-ко, брат Гусята, тащи сюда хозяина! Враз поспрошаем его, почто вора-крамольника на своем дворе пригрел...
      Рябой Гусята, моргнув желтыми ресницами, опустил лук, аккуратно затолкал стрелу в тесный колчан на поясе и поспешил к сарайчику Середы. Изнутри раздался уже знакомый Даниле грохот рассыпавшегося хлама, писк травмированных котят - наконец, дверь распахнулась настежь. Из облака пыли появился перекошенный силуэт Середы - постоянно оглядываясь, он судорожно махал единственной рукой и что-то говорил вооруженному Гусяте. Тот молча шел сзади, изредка тыкал Середу плетью в спину и шуйцею жестко придерживал за плечо - Данила похолодел - кого-то маленького и неловкого, закутанного в светлые тряпки, семенившего белыми ножками по пыли и едва поспевавшего за мужиками.
      - Ну, Середа, быть тебе под плетьми... - негромко и как-то радостно сказал Разбита, не отводя лезвия от Данилиного живота. - Укрыл ты у себя великого вора и лиходея, зловредного Даньку-кузнеца... А мне, псицын сын, солгал, будя про Даньку те неведомо и рожа его незнакома есть. Добро же... Получишь теперво тридесять плетей, а опослед возьму с тя гривну сребряну за злоумысел.
      - Гривну! - выдохнул Середа и посерел лицом. - Где ж ее взять? Добрый десятник, не вели казнить... бей меня плетьми нещадно! Не скопить мне гривны вовек - хоть шкуру дери живьем, хоть в роботу меня продай!
      - Тебя? В роботу? Ха-ха-ха! - Десятник никак не мог сдержать очередного приступа смеха. - Во потешил! Ха-ха! Однорукий раб! Или разве... жинку твою в услужение отправить в посад? А? Пусть послужит князю, пока долга не отработает... Уж больно лепа жинка у тебя. Середа: не по чину пригоженька...
      Не сводя почерневшего взгляда с десятниковой бороды, Середа тихо опустился на колени. А Разбита, увлекшись внезапной идеей, словно позабыл про Данилу - опустил меч и обернулся через плечо, в упор разглядывая женщину, повисшую на железном плече лучника Гусяты...
      - Ох и миленька баба у тебя. Середа... Хошь и на сносях уже, а одно слово: красуленька... Хе-хе-хе. - Оглаживая влажную бороду. Разбита не торопясь повернулся спиной и тронулся в сторону сарайчика. Данила осторожно покосился на лучников: один впереди, другой чуть справа - усатые жала перекошены от напряжения, а руки, должно быть, уже затекли, пальцы ноют на тетиве... - Хе-хе. Молоденька... - услышал Данила уже совсем в отдалении и вдруг позабыл про лучников: увидел, как беспокойно задергался, не смея подняться с колен, однорукий Середа... Его жена быстро подняла голову: сквозь пшеничные струи волос плеснул синий испуганный взгляд - Разбита наклонился, его пухлая рука на секунду зависла в воздухе, колебля короткими пальцами, перед самым лицом женщины... вальяжно потянулась ниже...
      Разбита так и не успел прикоснуться к ней. Горячая земля под ногами Данилы ударила его вверх, подбросила вперед: ветер сухо пропел в голове тело со сладостной силой разогнулось в коротком зверином броске, тяжелым слитком энергии перетекло по воздуху и с лету - обеими ногами в десятника, в кольчужную широкую спину! Острый занозистый звук искоса резанул побоку вскрикнула женщина или ударила стрела! Разбита качнулся, цепляя жадными когтями по белой ткани, по женским волосам - но уже прогнулся вбок, мотнув головой... роняя короткий меч... Ax! - заметались перепуганные лучники, а Данила уже на ногах: босые пятки цепко ударились оземь, короткий пружинистый разворот корпуса - и тяжелая длань выстреливает вперед, в длинное рябое лицо, в морду ослепшему, захлебнувшемуся болью Гусяте... Тот, неестественно изогнувшись, отлетает спиной в стену сарая - почти как в кино! - успевает подумать Данила, со странным спокойствием наблюдая, как корявый лучник с размытым перекошенным лицом нацеливает ему в грудь легкую жесткую стрелу...
      Данилу спасла женщина - теряя сознание от ужаса мелькающих стрел, ударов и криков, она слабо отшатнулась от подброшенного в воздух Гусяты, качнулась вбок, хватаясь тонкими руками за чье-то плечо... Данилино плечо. Светлая головка с размаху ткнулась ему в грудь, взметнувшиеся волосы льняной волной плеснули Даниле в лицо - сквозь тонкую паутину золота он на миг разглядел черный силуэт стрелка в шлеме: ломкая фигурка замерла на полусогнутых ногах, напряженный лук рвется из рук! Ну, давай же! - взвилась в мозгу яростная мысль - сейчас он выпустит тетиву из когтей, будет короткий пронзительный удар... Лишь бы бабу не задело...
      Удара не было. Данила крепче подхватил на руки растекшееся женское тело, стараясь не прижимать к жесткой груди тугой живот с тремя младенцами в утробе... Пелена золотистых волос отлетела, шелковым дождем скользнув по лицу, - Данила в упор глянул в глаза вражеского лучника и поразился, нащупав в чужом взгляде скользкую змею страха. Перевел глаза ниже - и увидел, что неприятель опускает долу свой лук.
      - Бей, бей его! Рази стрелой - ну!!! - хрипло заорал кто-то снизу, из облака тяжко оседавшей пыли. Не оборачиваясь, Данила понял: это рычит на подчиненного недобитый десятник Разбита, тяжко ворочая в грязи ушибленное тело.
      - Не можно мне стрелять! - сдавленно сказал лучник, беспомощно щурясь на Данилу и нервно тиская лук в руке. - А ну как бабу сражу, на сносях-то? Нипочем Мокоша не простит, сгноит меня заживо...
      - Никак нельзя стрелять, - басом подтвердил второй воин, целивший в Данилу сбоку. - Ишь лиходей: беременной жинкой прикрылся! - Презрительно сплюнув с досады, он с силой ударил оземь бесполезный лук. Данила невольно улыбнулся.
      - Ах, гнида! - простонал в пыли поверженный десятник. - Ну Данька крамольник... Все едино не уйдешь от меня!
      "Действительно, пора уходить", - подумал Данила. Так и не осознал до конца, что произошло - кажется, он невольно захватил в заложники жену однорукого Середы. "Пора, пора уходить!" - зазвенело в голове сквозь переливы взволнованной крови - часто озираясь на лучников, он попятился к сарайчику, где похрапывали привязанные к пню лошади. Только бы не раздавить женщину в железных ладонях - тугие ребрышки и так словно прогибаются под пальцами... Уже отвязывая лошадь - неловко распутывая одной рукой узлы на уздечке - он все-таки заставил себя вскользь глянуть туда, где на коленях по-прежнему стоял оцепеневший Середа...
      - Мужик... ты прости меня, - быстро выдохнул Данила.
      - Ужо я ему прощу! Я его помилую! - снова заревел десятник, с трудом приподнимаясь с земли. - Шкуру плетьми спущу! А коли гривну серебряну не заплатит, посажу в яму!
      Данила вздрогнул, тронув языком серебряный холодок за щекой. Отдать Середе гривну, чтобы хоть с десятником расплатился... только как это сделать тайком от Разбиты? Чтобы толстая свинья не догадалась, откуда у однорукого крестьянина серебро!
      Женщина слабо простонала, приходя в сознание - крепче вцепилась в плечо пальчиками. И Данила похолодел - он уже знал, как передать Середе гривну... Есть только один способ - самый простой и сладкий, невообразимо преступный. Обрываясь помертвевшим сердцем в какую-то злокачественную, медлительную истому, он погрузил пальцы в нежные струи разметавшихся волос, ощутил в ладони теплый затылок - осторожно приподнял ее маленькую голову... Не закрывая глаз - рыжие пятна пляшут перед глазами, - быстро приник губами к мягкому безвольному рту... поспешно, теряя дыхание и вмиг пьянея от солоноватого вкуса, чуть не зубами продавил, раздвинул бесчувственные уста - и коротким ударом языка перебросил в тесный женский рот веский кусочек лунного металла. Сонные губы дрогнули, послушно отзываясь Даниле...
      И он отпрянул, в ужасе - взвился на ноги, отдергивая руки от ее тела, будто от чаши с закипевшим ядом! Вяло запрокинув голову, баба медленно соскользнула на землю - и тут же метнулся вперед усатый лучник, припадая на одно колено и рывком, на ходу растягивая лук! "Бей!" - успевает выкрикнуть толстый Разбита, но стрела от волнения пляшет в пальцах - сбоку обезумевший Середа вскакивает к упавшей женщине. "Да бей же его!!!" - уже не кричит, а стонет Разбита: вот он, безоружный и голый крамольник Данька, в трех шагах - только тетиву сорвать!
      Но слишком поздно - Данила уже в седле. Совсем как в юности, у деда в деревне: с лету охватил вороного жеребка за шею, властно прижал босыми пятками горячий пах... и конь словно обрадовался молодому и веселому всаднику, с места сиганул через полосы грядок, через поваленного Разбиту хопа! хопа! хоп - замелькали, разгоняясь резкими толчками, страшные стальные копыта! Уже не поймать стрелой: разрывая грязь в летучие комья, через малинник и прочь - к лесу!
      Ну-ну, не горячись - Данила ласково придержал вороного зверя, когда сарайчик Середы скрылся за густым лесистым островом... Нащупал наконец стремя и привстал на стременах, потирая отбитую с непривычки задницу. Ты, брат, силен бегать! - задница побаливала; Данила подергал под собой широкое разбитое седло, иссеченное трещинами и царапинами: и как они удерживаются на таком седалище... Я-то еще налегке, без доспеха! Данила сплюнул: кольчуга и оружие остались в избушке Середы - в качестве трофеев десятнику Разбито. Повернуть, что ли, обратно на пепелище - залезть в подземелье и набрать в дорогу серебра и оружия, а потом - прочь из этих мест, от полоумного Разбиты... Он потянул узду - жеребок закрутился на месте, заплясал и зафыркал - а Данила завертел головой вокруг, принюхиваясь к летучему ветру... вроде дымком потянуло?
      - Ну конечно... вы не заставили себя ждать! - Данила кратко выругался вслух, когда позади замелькали меж деревьев яркие искорки солнечных бликов на шлемах - десятниковы воины спешили за ним в погоню. Сейчас опять начнутся стрелы и прочие колючие игры со смертью - он поспешно разворошил рукой пыльную гору заскорузлого тряпья, притороченного сзади к седлу: какие-то котомки и торбы, мотки веревки... Данила радостно рассмеялся: из вороха вдруг вывернулась наружу и тут же заблестела на солнце тонкая медная грань - небольшой всаднический щит, деревянный диск с заплатами желтого металла. Ты появился весьма кстати, парень! - крупное запястье туго протиснулось в кожаные петли, и щит ловко насел на левую руку... А правая по-прежнему роется в котомках у седла: ну, мне бы хоть какой мечишко... Это что? Пальцы охватили толстую рукоять - дубина... Нет, это боевой цеп! - на конце дубины глухо брякнули звенья цепи, и выкатился зацепленный железный шар в толстых гнутых шипах, тяжко провис почти до земли... Данила в недоумении покачал им в воздухе, как гирькой на веревке, - это как же он действует?
      Времени на упражнения оставалось все меньше - летучие фигурки всадников высыпали из-за лесного мыса на склон холма. Лучников было трое: они очень спешили, непрестанно нахлестывая лошадей и смешно дергаясь в седлах - передний уже совсем близко, часто и цепко поглядывает на Данилу, а лук болтается за спиной, ждет своего часа. Данила выпростал наперед щит, прижался подбородком к теплой деревянной кромке, нахмурился и тронул жеребка навстречу налетавшим неприятелям. Жеребок тоже словно посерьезнел, уважительно покосился на хозяйскую десницу со свисавшим долу веским шиповатым шаром на цепи - не спеша вышагнул поперек лесной тропинки и нагнул гривастую голову: ну-ну, братва, налетай по одному.
      "У-у-уххаа-аа!" - протяжно и жутко завизжал передний всадник, с лету накатываясь на Данилу: глаза вытаращены, усатая морда перекошена в крике, в одной руке - кнут, в другой - длинная страшноватая секира! Вот - уже настиг злодея Даньку, не остановить теперь: перерубит-перетопчет вмиг... "Давай-давай, иди сюда..." - неслышно пробубнил себе под нос напряженный Данила, отводя на размах правую руку... Он и сам испугался как будто - и крика, и бешеного напора, - но рука уже сама потянулась, тяжело разгоняясь, вперед - раскатывая, ускоряя по воздуху шипастый шар навстречу всаднику... Пригибаясь в седле, укрываясь щитом от вражеской секиры, Данила уже не мог остановить правой руки - а она словно с цепи сорвалась: Данила вдруг ужаснулся, какой убийственной тяжестью налился страшно раскрученный шар, клубок вертящихся игл! И Данила понял, что произойдет с несчастным лучником через дробный осколок мгновения - и даже зажмуриться успел, чтобы не видеть безумного, кровавого удара по усатой голове в шлеме.
      Когда он открыл глаза, шар уже докручивался справа налево по орбите своей вязкой инерции - замедляясь и теряя силы. А всадника не было впереди... он исчез! Отпрыгнул, проскочил под рукой? Данила захотел обернуться - но вдруг задохнулся! Все мысли и догадки разом выхлестнуло прочь из головы жаркой волной боли: сухо и нарывисто прошелся по Данькиной спине чей-то ловкий кнут! Это лучник на подвижной лошадке вынырнул у Данилы за спиной, махнул рукой - и разом распорол рубаху на широкой спине крамольника, оставляя темную кровавую полосу... Тут же бросил коня вбок, уходя, ускользая от мстительного удара цепом.
      Данила сумел удержать толстый цеп в руке, дернулся и раздавил в себе горячую судорогу боли - оскалившись, рванул коня, заворачивая лошадиную голову назад: скорей-скорей, сейчас достанем усатую сволочь! Но - слишком медленно крутится конь под Данилой, и томительно долго разгоняется рука с убийственным шаром: верткий лучник пляшет вокруг, будто издевается - даже секирой не бьет, лупит кнутом... Р-раз! - Данила содрогнулся в седле и, наверное, почти вскрикнул - второй удар прижег спину еще больнее: нет, так нельзя! не выдержу! - суетливо заклокотало в голове, неприятно задергало: забьют до смерти кнутами... Не пожалеют Даньку-кузнеца: крамольник! беременной бабой прикрывался! чужую жинку прилюдно целовал...
      Постой же - я тебя достану! - жеребок вдруг поднапрягся, вертанул худым крупом - и вынес Данилу прямо на удар, наперерез усатой твари с кнутом... Ну - теперь не жди пощады: тронулась, сорвалась в железный наворот Данькина десница с цепом... Но - неожиданно, как коленом под дых, откуда-то слева, из-за границы зрения - жестоким пеклом в грудь, в лицо, опаляя кожу! Это второй лучник наскочил на Данилу - весело и с оттяжкой приложил концом кнута прямо в голову... И осекся страшный удар цепа выронив оружие, Данила качнулся головой в кипящий омут, теряя глазами быструю чехарду теней вокруг... уже почти поплыл, завалился в седле...
      - Ха-ха! - весело рассмеялся всадник, занося руку для нового удара. "Ха. Ха", - гулко отозвалось в голове Данилы, и он почему-то очнулся. Вороной жеребок из последних сил шарахнулся вбок, уходя из-под кнута - уже не Данилу, а себя спасая от свежего приступа боли. И Данька с неожиданной ловкостью дернул локтем, прикрывая щитом онемевшие ребра - хоп! поймал, погасил деревянным диском горячую, хлесткую молнию, просквозившую воздух. Невидимая змея с силой ударила в прогнувшийся щит - разогнавшись, пролетел мимо неприятельский конь с дико хохочущим лучником на спине... Уловив легкий миг внезапной передышки - всадники, как истребители, широко разошлись по склону холма, разворачиваясь для нового захода на цель, - Данила рывком погрузил руку в седельную сумку и вмиг нащупал среди гвоздей и подков что-то маленькое и безумно острое... жадно впившееся лезвием в ладонь!
      Когда рука вырвалась обратно из сумки, в ней был зажат красивый ножичек с костяной ручкой и узким, недобро блеснувшим лезвием. Данила поспешно перехватил его в пальцах. Нет, он так и не научился метать ножи в армии их тренировали вполсилы, всего несколько дней...
      Он совсем забыл про ножичек, когда третий всадник, внезапно приблизившись, с радостным визгом сорвался в пике. Данила встречал удар кнута левой рукой, самым центром небольшого щита - а потому не думал о хорошо заточенном кинжале, зажатом в деснице. Только когда черная змея грациозно развилась в воздухе, ловко огибая щит и впиваясь в измученную, исхлестанную спину - Данила задохнулся от боли и неловко всплеснул руками, - только тогда ножичек сорвался с ладони.
      Неприятель умело выполнил этот удар: вращательным движением кисти он слегка подхлестнул, закрутил в воздухе скользкий кнут и без труда обманул Данилу, достал-таки его жадным концом плети. Удар был настолько силен, что Данила выронил ножик из пальцев - захрипел и слабо, уже бессознательно толкнул коня вперед: скорей... прочь! Но всадник не торопился вторично доставать Данилу кнутом - маленький, хорошо заточенный ножичек застрял у него в горле, пробив слабые кольца старенькой кольчуги на шее.
      Негромко пискнув, долговязый лучник как-то рывком откинулся на спину и выскользнул из седла в траву. Гулко ударился кольчужной спиной оземь - пару раз перекатился вниз по росистому склону и замер, подставив желтому солнцу белое веснушчатое лицо. Данила без труда узнал лучника Гусяту.
      Он удивился: вмиг улеглась горячка схватки - из оврага потянуло сыростью, и даже боль в спине как будто приутихла... Опустил руки и почти беспомощно оглянулся на двух других неприятелей - увидел посеревшие лица и частые сполохи ужаса в глазах. Лошадь ближайшего лучника нелепо попятилась задом - так сильно натянул узду перепуганный всадник. Хищный кнут в руке безвольно поник и запутался в траве.
      Они испугались страшного крамольника, вещего вогника Даньку. Когда неприятельские лошади скрылись за деревьями, Данила соскочил с коня и, потирая окровавленную спину, подошел к распростертому Гусяте. Видит Бог, он не хотел убивать славянина - это приступ боли вырвал лезвие из рук, с жестокой красотой всаживая его в горло несчастному лучнику. Данила рывком сбросил с плеча щит и тяжело присел перед телом - вытер лицо горячей ладонью и вздохнул: не успел переселиться в новую жизнь, как уже заделался беглецом и почти прелюбодеем, а теперь вот убийцей...
      Мертвый Гусята вдруг надсадно кашлянул в траве и, жутко сморщив рожу, открыл глаза. Данила вздрогнул, но тут же расхохотался - протянул руку и вытащил нож из тесной прорехи в кольчуге: лезвие прошло вбок, не оставив на рябой коже даже царапины!
      - Ты чего разлегся, мужик? - сощурился Данила, играя ножиком в пальцах. - Никак помирать собрался?
      - Ой, уж не ведаю... Чего-то в голову вступило - ну, думаю, кончина пришла! - Покашливая и потирая горло узкой ладонью, лучник приподнял голову и тупо оглянулся: - А где хлопцы?
      - До хаты ломанулись: обедать пора! - Данила спрятал ножичек. Хотели тебя будить, да пожалели: нехай спит брат Гусятка... Как горло - не болит?
      - Темя болит - видать, с коня упавши, нелепо главою преткнулся, пожаловался Гусята. - Никак ты меня низверг?
      - Так получилось. Я сожалею. Однако уж больно ловко вы меня кнутами стегали.
      - Робота наша такая. - Гусята гордо оправил нарушенную прическу. - Я супротив тя ничто не имею: десятник указал Даньку лупить - ну мы и старались...
      - Я все понимаю, я не против! - Данила присел рядом, сосредоточенно разглядывая кровавые полосы у себя на ребрах. - А Разбите-то какой резон меня ловить? Разве я ему зла желаю?
      - Из Престола-града весточка пришла тебя сыскать, в железы запечь и к самому стольному боярину Окуле доставить. Уж не ведаю, какие бесчинствия ты в столице натворил и за что Окула тебя рыщет... Тебе небось видней будет.
      - А кузницу зачем сожгли?
      - Да не жгли мы кузню Твою! - Гусята с досадой хлопнул ладонью по тощему колену. - Где это видано пожоги творить! Это уж десятник для красного словца сказал, будто наших рук дело...
      - Ага, я понимаю: сама загорелась. - Данила злобно ухмыльнулся.
      - Да уж нет, не сама... - Рябой загадочно улыбнулся. - Коли хочешь знать... приезжали тут людишки из Престола, от боярина Окулы. Весточку десятнику привезли с повелением Даньку-кузнеца сыскать... Зело любопытные людишки были: все в уборе воинском, при дощатой броне, чешуины толстыя! Ажно кони в железа одеты.
      Данила безучастно выдернул травинку, прикусил зубами...
      - Кони в доспехах? - Он насмешливо покосился на Гусяту. - Ну ты здоров свистеть, мужик. Может, в Престоле и коровы в кольчугах ходят?
      - Цицей клянусь: не вру! Мы - дубровичи, лгать не научены... Изо всех славян самое горькое племя будем - кривда в горле застряет. Я сам чистокровный дубрович буду, не хуже тебя!
      - То есть как: вообще лгать не умеешь?
      - Прадед мой не лгал и меня не учил. От того все наши беды, у дубровичей-то... Да что сказывать: будто сам не знаешь!
      - Знаю. - Данька кивнул. - Расскажи, кто кузню сжег.
      - Ну я и говорю: лошади у них рослые, все в железы облачены! А на всадниках брони понавешены - исто богатыри! - запальчиво затараторил Гусята. - Ходили по посаду, все тебя рыскали... Два толстяка и недоросль рожи личинами железными прикрыты, только глаза скрозь щели зыркают... Страсть! Десятник говорит: они и пожгли твою кузню.
      - А бабы не было с ними?
      - Ах, оставь сие: какие бабы в бронях ходят?! А вот ребятенок подрослый был - в кости тонок, а уже меч немалый тягает.
      - И что, уехали они? - Данила отбросил искусанную травинку.
      - С рассвета тронулись прочь - как Разбита про пожог на кузне узнал, всполошился весь и к ним побежал: почто, мол, изверги, с полыменем балуете! Убирайтесь, дескать; прочь - а не то народишко проведает, проучит вас! А видать, и верно, поселяне на них взогневались - потому как их двое только осталось, а третий богатырь сгинул невесть где. Так они вдвоем на коней своих железных скочили: один недоросль, другой великан - и прочь!
      Гусята замолчал, наблюдая, как Данила пытается приложить к ссадине на боку огромный лист подорожника, выдернутый из-под ног. "Не балуй, Данька, не поможет - возьми лучше у Разбиты калинового сока, это снадобье верное", заботливо сказал он, когда подорожник в очередной раз отвалился от раны и упал в траву.
      - Остроумно, - отыскивая свежий лист, огрызнулся Данила. - Сейчас поеду к Разбито и попрошу у него калинового соку. Я знаю - он не сможет отказать.
      - К чему ж далеко ездити? - усмехнулся рябой лучник. - Бона десятников жеребок стоит, которого ты увел. А снадобье в торбе, у седла...
      Данила медленно перевел взгляд на веснушчатый нос Гусяты, подумал немного - и, быстро вскочив, подошел к вороному жеребцу - тот щипал травку, приходя в себя после бешеной схватки. Оказывается, в ворохе седельных сумок таилось еще множество любопытных вещей - Данила аж икнул от радостного удивления: в самом низу, под свернутым плащом - его собственная торба с недоеденной медовой лепехой внутри! Он вмиг позабыл про калиновый сок и ссадины на спине - руки вытащили из торбы аккуратно свернутую кольчугу и короткий меч в хитрых воровских ножнах! Очевидно, десятник Разбита, нагрянув с лучниками на двор однорукого Середы, сразу обнаружил на пеньке возле избушки Данилин доспех и первым делом конфисковал его - еще прежде, чем заглянуть в колодец. Данила закусил губу, подавляя довольную улыбку - и как он угадал, на какую из лошадей прыгать!
      - А как жеребка-то зовут? - осведомился он у Гусяты, осторожно протискивая в подол кольчуги голову и кровоточащие плечи.