- Да, женюсь на служанке, а вай бы нет? Она... весьма ничего, затараторил я. - Знаете, у нее такие упругие... гм... щеки. И ноги такие... работящие. Золотые ноги у нее, вот. К тому же очень удобно. Жена служанка, служанка - жена. Двойная экономия для всей семьи. Она будет вытирать пыль. А я буду ее всячески, всячески эксплуатировать, ха-ха.
      Кажется, он (язык) снова сболтнул лишнее. За стенкой будто бензопилу включили - яростно и звонко:
      - Би-и-с-с-сер-р-р!!! Убью-у-у-у гада-а!!! Нет, только не опять! Тысячи иголок вонзились в жухнущие ухи, пронизывая последние мозги насквозь:
      - МЕНЯ-А!!!! ЭКСПЛУАТИРОВА-А-АТЬ?!! СКОТИ-И-ИНА!!!
      На этот раз Метанка не визжала, а практически ревела: вздулись занавески, оглушенные мухи умирали прямо в полете и сыпались на пол, лавка подо мной мелко задрожала и поползла к дальней стене. Ой, как ломит зубы! Даже железные гриди попятились. Когда вопль затих, Катома вытер навернувшиеся на глаза слезы и вопросительно сощурился.
      - Пардон, - сладко улыбнулся я. - Она у меня с характером.
      - Угу, - кивнул посадник. И добавил несколько ошарашенно: - Одержимая, видать. И почто терпишь такую-то визгляву? Надобно приструнить бабу! - Он хлопнул по столу жесткой ладонью. - А вот я ей скажу, чтобы место свое знала, угу! Я - посадник, мое слово - закон!
      - Стоп-стоп! - заторопился я. - Не стоит беспокоиться. Сейчас главная задача - вашу доченьку найти. А мои семейные дела - сущая мелочь...
      - Дочку ты и так обещался возвернуть к рассвету, - спокойно сказал посадник, и стало малость не по себе от металлической прохлады в этом голосе. - А что баба твоя дурит - то никак не мелочь. Не потерплю визга!
      - Вы правы, папаша, вразумите ее как следует! Только... не теперь, ладно? Кстати, хотите чарочку меда?
      - Отчего бы не теперь? - Катома отмахнулся от чарки и сделал решительный шаг к двери... Мамочка моя. Сейчас он войдет и увидит. Похищенная дочка в моем чулане. В мокром пеньюаре. И зачем я родился на свет?
      - Нет! - пискнул я, хватаясь за расшитый боярский рукав. - Умоляю! Моя невеста занята! У нее важное дело, к тому же она... больна. И неодета. Вот.
      Ой, тошно мне. Четвертуют, обезглавят, сошлют. Посадник уже взялся за крючок на двери... Обернулся через плечо и глянул почти насмешливо:
      - Угу... Что за дело такое, что больной да неодетой делается?
      - Суперважное дело! Актуальное дело! - забулькал я, тщетно пытаясь оттянуть боярина от роковой дверцы. - И неотложное притом.
      - Ха! Неужто рожает?!
      Вот молодец папаша - сам подсказал!
      - Вестимо, рожает, - брякнул я. - А как же.
      - УЖЕ?!!
      Тьфу, подумалось мне. Пусть я погибну красиво:
      - Да, а что вы так удивляетесь, она очень часто рожает, она у меня такая бой-баба, просто огонь. Весьма часто рожает, практически постоянно. И очень быстро, такая порода, такой организм. Очень здоровый организм, плодородный, с позволения сказать, точно-точно. Только поженились, сразу хоп - уже рожает. Ничего удивительного.
      - Это, должно быть, волшебство... - Катома отодвинулся от двери с видом человека, окончательно сбитого с толку. - А отчего же... кричать перестала?
      Действительно, Метанка как на зло затихла.
      - А она у меня... мужественная, она не кричит. Никогда не кричит, зубы стиснет и все. Такой организм. Железная воля, пластиковые нервы. У нее нет эмоций, нет сердца...
      - Ы-ы-кхы-кхы-ы... - вмиг донеслось из-за стенки. На этот раз ведьма не стала визжать, а негромко заплакала. Видимо, для разнообразия.
      Катома снова помрачнел, прислушиваясь к девичьему хныканью в соседней комнатке. "Йоперный театр! - выругался мой внутренний голос. - Пора заканчивать эти жуки-пуки на скользком канате. Время выпроваживать старика!"
      - Ну, не будем отвлекаться, - жарко зашептал я, склоняясь к загорелому боярскому уху. - Поскольку я подрядился вернуть вашу дочь к рассвету, нужно спешить. Мне уже пора. Собираться в жутко дальнюю дорогу, навстречу опасностям. Сосредоточить волю в кулак. Наточить стрелы. Препоясаться, так сказать, мечом. Ну и все такое.
      Чтобы произвести пущее впечатление на лысого боярина, я сделал вид, что препоясываюсь мечом.
      - Надеюсь, вы понимаете: я могу и не вернуться, будучи сражен вражеской пулей. В смысле - стрелой. Правда страшно! - нахмурился я, пушя Катому диким таращеньем глаз. Обернулся к тупо притихшим спецназовцам. Твердо знаю: все вы, друзья, будете ждать меня. И переживать. Поэтому хочу, по традиции... оставить вам что-нибудь на память!
      Быстро сунул руку за пазуху... Ну уж нет! Половинку пряника я вам не отдам! Так... куриная ножка, серебряная гривна, оторванная пуговица - тоже пригодится... Что же оставить?
      Вдруг меня осенило.
      - Вспомнил древнюю традицию! - серьезно сказал я, ковыряя в носу. Герои, уходя на опасное задание, оставляли боевым товарищам пробирки с собственной кровью. Если кровь почернеет - значит, герой сгинул. Вот! Хотите, я тоже оставлю вам частицу самого себя? Видите, она зеленоватая значит, все в порядке. Если потемнеет - сразу бегите на помощь.
      - Прекрати! - Катома снова начал скрежетать зубами. - Не время шутковать, скомрах! Время дело делать!
      - Хорошо, юмор в сторону, - сразу согласился я. - Итак, выслушайте мои условия...
      Катома вздрогнул: ах да, конечно-конечно, условия. Я убрал с лица улыбку, выпрямился и огладил волосы. Мой голос прозвучал твердо. Слова прогремели как обрез трубы по черепу Баумана:
      - В качестве награды за вызволение вашей дочери из рук гадских похитителей прошу... помиловать моего старого друга и соратника - князя Алексиоса Геурона, известного также под прозвищем Вещего Лисея.
      Боярин удивленно дернул плечом; глянул искоса... Смолчал. Я понимаю ваше недоумение, посадник Катома. Кто мог предположить, что грязный скоморох Мстиславка окажется преданным другом заносчивого иноземного аристократа, потомка базиликанских императоров. Откуда тебе знать, дикому средневековому дядьке, сколько бутылочек портвейна мы с Вещим Старцевым употребили на двоих в прошлой, московской жизни...
      Катома задумался. Левый ус его дрожал, приподнимаемый кривой полуулыбкой. Хитрый старый козак... боюсь, не догадался бы.
      И тут Метанка, как водится, вновь решила проявить себя в самый неподходящий момент:
      - Ы-ы-кхы! Шмыг-шмыг... У-укху-кху! - послышалось из смежной комнатки. - Не хочу-у-у... Ничего не хочу-у, кхы-кхы! Жить не хочу больше-е...
      - Гм! Так вот, любезный папаша! - я резко возвысил голос, перекрывая сдавленные рыдания за стенкой. - Я вызволю деточку из чеченского плена, если вы, в свою очередь, поможете выручить моего друга Лисея из крайне неудобного положения, в которое...
      Бух! Внезапный грохот, сухой неприятный треск - краткий истошный вопль - и тишина! Только слабый звук, жутко похожий на скрип туго натянувшейся веревки...
      Кошмар. Видимо, Метанка повесилась...
      Катома распахнул рот, но не успел ничего озвучить - я уже кинулся к дверце. Кто-то из боярских дружинников пытался вбежать следом - ага, щаз! Осади малость! С негаданной силой я отпихнул кольчужного дядьку плечом, стремительно развернулся и - захлопнул за собой дверь. Кажется, дядька получил по гулкому шлему.
      Судорожно задвинув засов, я вытаращил глаза в полумрак - ожидая увидеть, как остывает, медленно раскачиваясь на веревке, девичье тельце. Хе. Не тут-то было. Метанка смирно сидела на полу и, сосредоточенно выпячивая губы, дула на разбитую в кровь коленку. Периодически она хныкала и страдальчески морщилась. Я заметил, что на худенькой шее болтается обрывок тонюсенькой ветхой бечевки.
      - Зайчик мой... Хотела повеситься? - ласково поинтересовался я, приближаясь бочком по стенке.
      - Ну да, - прозвучало в ответ. - Ведь у меня... нет сердца. Ты сам сказал!
      - Йошкин коготь! - Убитый женской глупостью, я вяло всплеснул руками. - Суслик мой, ты все портишь. Я тут пытаюсь разрулить нашу свадьбу, а ты в петлю нацелилась. Потерпи до завтра. Уже через несколько секунд мы сделаем долгожданный сюрприз папе-боярину...
      - Не хочу сюрприз. Хочу вешаться. А ты не обращай внимания. Иди-иди, разговаривай с Катомой. Мне твоя помощь не нужна. Я сама прекрасно повешусь, не волнуйся, пожалуйста.
      - Ты это кинь, подруга. На хрена нам удавленная невеста? - Я протянул руку и осторожно похлопал по влажному плечику. - Давай бодрись. Почему ты мокрая, а нос красный? Возьми вон в шкафчике красивейший сарафан. Надо сюрприз красиво обустроить, чтобы все пышно. Чай, не каждый день свадьба! Наряжайся тщательно, не торопись - только не шуми, умоляю. Я еще немного поболтаю с Катомой, а потом хлопну в ладошки - и вау! Сюрприз-суперприз! Невесту - в студию! Ты влетаешь, как Натаха Ростова, вся прелестная, недотрогательно-невинная и жаждущая простого человеческого счастья, и тогда...
      "Тук-тук", - сухо сказала дверь.
      Кто-то ломится. Решительно и требовательно...
      - Эй, Мстислав? Чай, стряслось чего? - из-за тонкой дверцы прогремел нетерпеливый голос посадника Катомы. - Отворяй!
      - Никак не могу, господин боярин! - поспешно крикнул я, подскакивая и плотнее задвигая засов. - Жена рожает!
      - Отопри, говорю!
      - Дык... руки заняты! Как раз принимаю роды!
      - Не дури, Мстиславка!
      - Ах, боже мой! - завизжал я идиотским голосом, налегая широкой спиной на танцующую дверь. - Какое счастье! Это... мальчик!!!
      - Мальчик?! Хвала Мокоше! Пусти, я хочу поглядеть! Открой живее!
      - Никак не могу, дядя боярин! Помогаю жене рожать! Перегрызаю пуповину!
      - Я те помогу!
      - Не стоит беспокоиться! Уже перегрыз!
      - Как жинка?! Отчего не кричит? Не померла ли?!
      - Ну да, щас, помрет она. Живехонька! Пышет здоровьем!
      Метанка исподлобья окатила злобной зеленью, будто серной кислотой; в юном взгляде отчетливо читалось неприличное.
      - Не фыркай, зайчик мой, - сдавленно прошептал я, вытирая хладный пот с чела. (Влажной спиной чувствовал, как под напором боярского плеча дергается дверь). - Лучше это... поорала бы малость, а?
      - Не хочу кричать. Не хочу рожать. Хочу вешаться, - спокойно сказала ведьмочка и отвернулась. Добавила глухо, глядя в угол: - Незачем все, если сердца нету. Ты сам сказал, сам!
      Девочку клинит на сердечной теме, припомнил я. Как мог, попытался успокоить:
      - Ну подумаешь, нет сердца. Это все фигня, на карьере не сказывается. Главное, ноги у тебя длинные! Ну просто звери!
      Фр-р-р! Метанка почему-то зашипела, вскочила на ноги и - бросилась! Нет, не на меня - к двери! Ага - хоп! К счастью, я поймал ее плечом сграбастал в объятиях - ловко и нежно, как гениальный вратарь Филимонов грабастает мячик, пущенный неумелым малоросским форвардом.
      - Пусти! Я ухожу, пусти! - Пушистая девочка вмиг превратилась в злобный клубочек костлявых коленок, острых локотков и щелкающих зубков. Я заскрипел челюстями: стоять, женщина! Я тебя укротю...
      Уй! Кусаться нечестно!
      Превозмогая боль и крюча Метанку в объятиях, я истошно мыслил. Положение критическое: до дверцы три метра, за дверцей Катома. Ну почему мне всегда приходится балансировать на лезвии топора?
      - Постой, киса... - хрипел я, пытаясь придавить Метанку к ближайшему сундуку. - Куда ласты навострила?
      - Укушу! Гад! Пусти! - Метанка задергалась в стальном захвате моих рук, нанося довольно меткие удары по разнообразным болевым точкам моего крупного тела. - Сердца нет! Сам сказал! Не любишь меня!
      Р-раз! Я дернул за тонкий локоть и развернул ее резко, рывком - по лицу хлестнуло мокрыми волосами... Бледное личико оскалилось прямо перед носом:
      - Все! Больше не играю!
      Глаза цвета хаки - горькие, льдистые:
      - Дура я, дура была... Думала, ты по-честному веришь, что сердце есть! Даже казалось: взаправду стучит что-то... там, пониже шеи.. А тут - сам сказал, и все! И больше ничего! И так спокойно говоришь, так ужасно спокойно!
      Откуда столько крутости, мамочки мои? Неужели это - моя глупая, грудастая Метаночка...
      - Все, Бисеров, молчи. Отойди от двери. Отойди, я сказала!
      - Ты... красивая, когда дерешься.
      - Бесполезно, Славик. Комплименты не действуют. Я бессердечная ведьма - и я ухожу.
      М-да. Она могла уйти, пожалуй. Такая самостоятельная и гордая фря. Но я успел ухватить ее пальцами за ухо. Возможно, причинил боль - во всяком случае, она немедленно запищала противным таким голоском. Но, знаете... очень захотелось вдруг последний раз окунуться носом в это облако золотистых паутинок, злобно дрожавших над покрасневшим ушком. Дери меня. Как сейчас помню, приблизил свою небритую пошлую харю - и коснулся губами теплой кожи у виска:
      - Я люблю тебя, дурочка. Правда люблю.
      * * *
      Мораль: _Моя ушибленная карликовая совесть теперь будет грызть меня вечно. Метанка осталась до утра. Посадник Катома уехал, подписав драгоценное письмо на имя боярина Гнетича, коему предписывалось немедленно поступить в подчинение к вышградскому князю Лисею Вещему. До рассвета оставалось три часа. Три часа, чтобы уговорить Метанку вернуться домой._
      Техника владения кривдой
      (Дневник Данилы-самозванца)
      С момента завершения битвы при Медовой, с того самого момента, как дикая речная пехота растерзала в кровавые клочья последних унгуннских рыцарей - с того мига, когда лезвия вороненых крыл боевой птицы подсекли ноги безумному ханскому аргамаку и уродливое тельце страшного горбуна полетело в побуревшую траву - с той минуты, как порядком изрубленный воевода Гнетич, сражающийся отныне под стягами Вещего Лисея, впервые отер кровавый пот с довольного лица, - с того светлого мгновения, когда добрый царь Леванид впервые посмотрел на расцветшее солнце, вновь оживляющее оптические прицелы алыберских катапульт - с того времени прошло три часа. Утро нового грозного дня еще не разогрелось в непривычно розовых солнечных лучах, и туман еще дышал, вздыхая и медля, над трупами.
      Рядом со стынущими телами истерзанных коней, гигантских боевых обезьян, раздавленных рыжих песиголовцев и безногих мутантов-угадаев молчаливые сонные и злые победители валились на землю на расстеленные трофейные плащи и засыпали, кряхтя и ворочаясь, устало подгребая под себя то, что каждый успел насобирать под ногами, на бранном пепелище: драгоценные сорочинские кинжалы, шипастые кольца восточных принцев, трофейные уши песиголовцев - остроконечные лоскуты, покрытые слипшейся шерстью.
      Кому не спится - искры недавней битвы еще долго жгут глаза, - вяло собирают хворост и запаливают костры. Зачем? Понятно ведь, что пищи не дождаться (разве конина или каменное вино угадаев... то самое, от которого белеет трава, если плеснуть оземь)... Впрочем, нынче будет другое пламя: костры нужны не живым, а мертвым.
      В этот недобрый в общем-то час.
      Через широкое лежбище отдыхающей сарыни.
      По дымящим развалинам Глыбозера.
      Большими тревожными шагами шел впереди свиты железный и тонкий (по колено в тумане, а выше - весь черно-золотой на солнце) князь Лисей по прозвищу Вещий.
      Следом, отставая на выхват меча, легко перескакивая трупы, - десятник Неро. Чуть позади, громыхая удлиненными овальными щитами в алых звездах, лозах и ангелах, - два уцелевших катафракта, живые реликты Вышградского войска.
      Впереди, у наименее пострадавшей от осады Кладезной твердыни Глыбозерского кремлинца, их поджидали славяне. И не кто-нибудь ждал их, посиживая на белом камушке, потирая кольчужные грязные ладони, поплевывая в траву из-под железной вуали. Сам наследник Зверко властовский, будущий властелин Залесья, холодный фюрер речной сарыни. А рядом и нервный маньяк Черепашка расхаживает по осколкам рухнувшей стены, прыгает и мотает бритым черепом, щелкает кнутом, переживая. Полуголый, коричневый от солнца атаман Стыря тоже поблизости - повернулся спиной, подставляя нежаркому солнышку тугую спину в розовых хлестанных шрамах Терпеливо ждут Лисея Дело предстоит нелегкое и опасное до безумия: допрашивать старого полуживого карлика.
      Тихий, тощий, весь в железе, поводя колючими угловатыми плечами. Вещий князь Лисей Вышградский подходит в слепящих доспехах, прикрываемый с боков холодным блеском финифтяных звезд и ангелов Худое лицо стянуто кольчужными бармами. И кажется это лицо фарфоровым, хрупким - по контрасту с грубым железом, колющим кожу на лбу, на висках, под подбородком. Щеки в металлических искорках отрастающей щетины, а тонкие губы красны от алыберского вина. Навсегда Алеша Старцев запомнит этот вкус победы.
      - Все ли готово к допросу? - еще на подходе из-за княжьего плеча выкрикивает десятник Неро. Звонко так выкрикивает, задиристо. Гордый базиликанин. Никак не избавится от высокомерного отношения к союзникам-варварам.
      Гм Наследник Зверко поднимает желтый взгляд. Неумный вопрос. Главный эксперт по пыткам еще не прибыл.
      Впрочем - вот и он.
      Из-за угла проваленной стены выдвинулась темная медленная фигурка. Плавно так движется вооруженный семаргл, будто на воздушной подушке. Есть в нем что-то от легкого космического истребителя, поморщился наследник. Вот он, совершенный агрегат для экзекуции точечных ударов судьбы: темный запыленный костюм, пустой рукав треплется на ветру. Мигает на солнце серьга, мотается желтый хвост по плечам - часто вертит головой, косясь по сторонам, загадочный почтальон Пустельга. Зачем он пытается улыбаться? Чтобы все видели его ровные клыки под прохладной улыбкой? Был почтальон, стал - комиссар божественных сил. Еще вчера его и снедать не посадили бы за один стол с наследником. А ныне - даже мошка опасается присесть на черное залатанное плечо. Никакой не Пустельга он, но - Великий Огненный Вук Полызмай, старший семаргл Берубой, цепной пес божка Траяна Держателя. Говоря короче - палач.
      - Все ли сделано, как я просил?
      "Голос - гладкий гололед", - отметил наследник Зверко.
      - Вы стали говорить довольно дерзко, любезный Берубой, - перебил другой голос, быстрый и ясный, хорошо знакомый. Это князь Лисей насмешливо поднял острую бровь. - Будьте почтительны. Не забывайтесь. Как простого смерда, я не удостаиваю вас ответом. Но - как эмиссару моего друга Степана Тешилова могу сообщить: приняты все меры безопасности. Десятник, доложите.
      - Колдун связан, прикован цепью, - четко произнес Неро, демонстративно обращаясь более к своему князю, нежели к Берубою. - Верхнюю дверь охраняет катафракт Сергиос Псуми. В нижнюю камеру приставлен охранник из крепкоголовых славян - следить, чтобы пленник не наложил на себя руки.
      - Вы не сказали главного. - Берубой склонил светлую голову. - Я велел затянуть ему рот куском холста, выбеленного в змеином млеке.
      - Разумеется, мы сделали это, - пружинисто поклонился Неро.
      - Надеюсь... - улыбнулся Берубой. - В противном случае оба охранника уже мертвы.
      Хлесткий порыв тишины. Хлопнуло вышградское знамя - и крикнула птица, шарахнувшись в полете от бликующих доспехов. Десятник Неро, очевидно, поежился, покосился на семаргла. Наследник Зверко лениво поднял бронированное тело с белого камушка:
      - Эй, князья-государи... Поспешать надо. Кто будет проводить дознание?
      Берубой ответил мгновенно:
      - Только я. Остальные ждут за дверью.
      - О! Не вздумайте мне приказывать, любезный господин экзекутор, усмехнулся князь Лисей, раздумчиво теребя на груди золотые гроздья тяжкой цепи. - Допрос живого чародея - весьма интересная процедура. Я, пожалуй, поприсутствую. Более того: мой десятник Доримедонт Неро будет вести записи.
      - Никак нельзя! - Берубой едва не всплеснул руками. - Столь ужасного ведуна можно допрашивать только один на один! Таково строгое слово Траяна Держателя...
      - С вашего позволения, - вежливо поклонился Лисей, - здесь повелеваю я.
      - Послушай, высокий князь! Побереги себя! Для допроса придется развязать колдуну рот. Его слова - быстрые стрелы, начиненные ядом! Он... стравит, рассорит нас всех!
      Странные слова оцарапали слух. Зверко нахмурился, десятник Неро вздрогнул, нервно ступил с ноги на ногу: тьфу, опять эта славянская магия... Князь Лисей убрал с узкого небритого лица насмешливую улыбку. Склонил золоченый шлем набок:
      - В каком смысле?
      - Любимая уловка Плескуна: две-три сотни слов - и мы как безумные вцепимся друг другу в горло!
      - Ха-ха-ха, - негромко сказал наследник Зверко. А про себя подумал: видали мы таких гипнотизеров. С топорами в черепах. Вон, покойный Скараш тоже пытался гипнотизировать... А потом упал внезапно, и мозги носом пошли.
      - Умоляю: не ходите со мной на допытку, - не унимается Берубой. Волнуется и щурит глаза. - Это смертельно опасно.
      - Вы говорите смешные вещи, любезный! - с досадой отмахнулся князь Лисей. Стяжок на его шлеме раздраженно затрепетал. - Довольно дискуссий. Необходимо завершить наш маленький допрос до полудня.
      И, резковато поворотившись, первым двинулся к воротам Кладезной башни. Там, в единственной каменной камере черного подвала, прикованный к железному кольцу в стене, вот уже несколько часов содержался пленный жрец Плескун - личный эмиссар Сварога, отвечавший перед страшным своим боссом за успех диверсионных операций в залесских княжествах.
      * * *
      Наследник Зверко несколько секунд глядел им вослед. Тощая фигурка князя Лисея вдруг показалась - несмотря на дорогой доспех - удивительно хрупкой, будто ранимой. Позолоченный шлем кажется почти смешным из-за длинного яловца. Спина в пластинчатой броне гордо выпрямлена - а плечики узенькие, слабые. Длинные костлявые ноги. Странно, почему раньше Каширин не замечал, что у Старцева такая нескладная фигура... Или сейчас это стало заметнее по контрасту с гибкими, хищными движениями Пустельги, который прыгает по камням вслед за Старцевым? Загадочный почтальон... Вот у кого красивое тело прирожденного убийцы. Бесцветно-серый взгляд и скользкий голос.
      Зверко неторопливо стянул трехкилограммовые перчаты, бросил на камень. Сладко потянулся, разминая спину в кольчужной шкуре. Мигнул Хлестаному тот ловко подскочил, с поклоном протянул кривой сорочинский кинжал. Зверко принял полюбившееся оружие, осторожно заправил в голенище сапога. Разогнулся с серьезным лицом:
      - Я пойду с вами. Мало ли какая хрень.
      * * *
      Раньше на Кладезной башне легко размещалось до полуста лучников. Нынче Кладезная башня - жалкий осколок. Верхний деревянный ярус выгорел весь. А в нижней части среди потемневших камней едва различима обугленная дверь, претерпевшая осаду. Стук-тук-тук железным кулачищем - и с визгом открывается ржавая шторка на узкой привратничьей щели. Внимательные карие глаза катафракта Сергиоса Псуми появляются в окошечке, помаргивают от солнца, вглядываются: кто пришел?
      - Давай-давай, любезный Псуми, - торопит князь Лисей. - Отворяй.
      Голос Вещего Лисея подрагивает - должно быть, от нетерпения. Стонет в натруженном пазе засов - тугая дверь, корябая каменный порог, отодвигается и впускает четверых следователей внутрь, в затхлую прохладу. Пахнет плесенью и трупами, медленно думает наследник Зверко. Романтика.
      Снаружи, со свету - в темень тесной прихожей каморки. И сразу вниз, в подземелье.
      Получается, что их четверо допрашивающих на одного карлу. Хищный семаргл Берубой, мудрый князь Лисей, могучий наследник Зверко да нервный стенографист Неро с ворохом бересты и острым клинком в золоченых ножнах. Идут гуськом. А впереди с факелом - хладнокровный охранник, катафракт Сергиос Псуми, ветеран Медовы, для грека странно молчаливый - красивый великан в изрубленной броне. Винтовая лестница тесна: кольчужные плечи трутся о каменные стены. До чего круты ступени! Тянешь ногу вниз и никак не нащупаешь. Слышно, как сзади сопит и оступается неловкий князь Лисей. Наконец - поворот и ровная площадка перед единственной низенькой дверцей.
      Два небольших, но добротных засова снаружи: Сергиос передает факел десятнику Неро и, налегая обеими руками, выталкивает дверь внутрь, в холодную камеру. "А ну, пропустите батьку!" - наследник Зверко, мягко отодвигая остальных, протискивает шкафоподобное тело вперед, почти вдвое сгибаясь под притолоку. Первое, что он видит, - некрупный человеческий череп. Едва желтеет на полу возле двери. Ну просто голливудский ужастик, ухмыляется Зверко.
      Хоп! Мелькает коренастая тень, быстро скользя наперерез. Перехватывая длинный нагой клинок в левую руку, ярыга по прозвищу Кожан мягко припадает на сильное колено, кланяясь наследнику.
      - Здор-рово, Кожаня! - Наследник слегка взмахивает дланью, и внушительный варвар Кожан получает ласковую начальственную оплеуху. Да, Зверко уже заучил движение. Хочешь быть главарем сарыни - умей общаться на языке жестов. Они называют это "медвежьей речью"...
      Кожан трясет лохматой башкой и радостно скалится - желтеют остатки зубов в черной бороде. Зверко помнит, что Кожан - глухонемой. Нет, не от рождения. Язык вырвали на справедливом княжьем суде лет тридцать назад. А чуткость украла ночная ведьма Чернетея, болотная лихорадка. Бывший нережский охотник Кожан - первый пловец и лесоруб в ватаге братьев Плешиватых. Абсолютно ничего не смыслит в резах и заклинаниях. Не любит забивать крепкую голову ерундой: добрый клинок понадежней будет. "Туповат что твоя кувалда!" - с гордостью докладывал атаман Стыря, представляя храбреца наследнику. Именно то, что нужно, сразу решил Зверко. Идеальный охранник для жреца-гипнотизера.
      - Ну?.. - ласково спрашивает наследник. - Не скучаешь тут, Кожаня? Колдун не обижает?
      А сам смотрит вбок: у дальней стены... Вон там, ага... Похоже на ворох грязных тряпок. Бездвижно лежит на боку, седая борода протянулась на добрую сажень, волоски золотятся в факельных отсветах. Поза неестественная: локти стянуты за спиной, а на поясе черный железный хомут на винте - грубая цепь жирной змеей пролегла по плитам. Лица почти не видать: единственная лучинка трещит и воняет у противоположной стены, не осмеливаясь высветить черты старика с завязанным ртом.
      Огненный семаргл Берубой бесшумно проскальзывает вослед за наследником. Сразу к пленнику: пригибается, вертит длинным носом принюхивается! Проверяет: угу, руки-ноги связаны, цепь крепка...
      - Странно, - говорит князь Лисей, перешагивая порог. - Я прежде думал, что он - горбун.
      - Многие так заблуждаются, - негромко и быстро отвечает Берубой, чья единственная рука - тонкая, почти женская - 6егло ощупывает недвижное тельце на каменном полу. - Он хитрый. Горб у него ложный. Не горб, а мешок для разных волшебностей. Надобно Плескуну, чтобы все думали, будто амулеты прямо из воздуха возникают. Вот и прячет, злодей, снадобья на спине... В торбе нагорбной. Кстати, где она?
      - Все вещи пленника отъяты при задержании, - четко рапортует десятник Неро. Молодец парень: отчаянно имитирует хладнокровие. Проходит и садится на край лавки, пристраивая на коленях небольшую доску с чистыми берестяными свитками. - Мы не прикасались. И мешка не развязывали, согласно приказу.
      - Ага, вижу его рюкзак! - наследник Зверко кивает на серый мешочек под лавкой. Торба волшебника. Страсть хочется первым схватить таинственный трофей! Запустить руку внутрь - поглядеть, какие феньки таскает с собой один из самых знаменитых колдунов Залесья...
      Разумеется, Берубой уже скользнул к лавке. Невежливо дернул завязки и вот драгоценное содержимое торбы посыпалось на шаткий столик с подсохшими остатками охранничьего обеда. Ничего особенного: полкило плоских сушеных пауков с мерзким шорохом разбежались по столешнице, три летучие крысы, трепеща дырчатыми крыльцами, выпорхнули и тут же растаяли во мраке под низким потолком. Фр-фр-рр!!!
      - Что это? - вздрогнул князь Лисей. - Какие-то фокусы...
      - Спецэффекты, - восхищенно прошептал наследник Зверко. - Заготовки для наваждений.
      А волшебности все сыпались на шаткий столик, уже сплошь кишащий жирными красными червями, суетливыми тараканцами, некими недобрыми цветками и едкими трапами... Наследник взирал широко распахнутыми глазами: сушеная человечья кисть! Чьи-то гнилые зубы, обпиленные как игровая зернь, накладные бороды разных мастей, отрубленная девичья коса цвета спелой ржи, мутные стеклянные глаза (неприятное воспоминание корябнуло по сердцу, Зверко поморщился)... Кривые гвозди-мутанты без шляпок, липкие кусочки ткани, неведомые перья, чешуйки, черепки... Совершенно новенький нож горячо блеснул и скрылся под мотками разноцветной бечевы. Дохлый обезглавленный петух вывалился, распластав крылья по россыпям мелких денег. А вот... наконец посыпались мешочки со снадобьями. Зверку показалось, будто запахло знакомым, острым - одоленем, дурманом, бодряникой...
      - Какая прелесть. - Голос Берубоя в полумраке. В его длинных пальцах хладно-металлически блеснуло нечто маленькое и зубастенькое. - Чудесные тисочки для ногтей. Их-то мы и попользуем...
      - Вы намерены вырывать ему ногти? - поморщился князь Лисей.
      - Ах, зачем это! - Берубой саркастически сморщился. - Настоящего ведуна пристало пытать не щипцами да иглами, а лжами да кривдами. А тисочки - для меня. Ледянское устройство. Люблю, знаете, рукодельные хитрости.
      Тихо, нежно щелкнули тисочки. Берубой приблизил узкую кисть к глазам, оценил остриженный ноготь на мизинце. И прохладно произнес:
      - Сейчас я начну его пытать потихоньку. Помните: то, что происходит, поединок лжецов. Каждое слово - наваждение. Не верьте ни одному звуку, сидите молча.
      - Колдовская дуэль, - без улыбки сказал князь Лисей.
      - Точно так, - сухо хохотнул семаргл. - А теперь - последние приготовления. Прошу всех снять оружные пояса. Я настаиваю, господа. Прошу не обижаться... Позже вы убедитесь, что это необходимо.
      Семаргл говорил подчеркнуто вежливо. Наследник Зверко внимательно смотрел на Берубоя, поэтому заметил призрачный зеленый сполох в глазах божественного палача: удлиненные скулы и длинный нос Берубоя на краткий миг озарило лунной зеленью. И Зверко понял: семаргл не шутит. Парню предстоит нелегкая битва с карликом. Не стоит осложнять ему жизнь.
      Поэтому Зверко стянул через голову хитрую перевязь. державшую на спине любимый меч. Вытащил засапожный кинжал - положил на стол перед семарглом. Черный свищовский перстень не отдам. Пусть будет на пальце. Мало ли какая хрень.
      Как ни странно, строптивый князь Лисей тоже подчинился: молча передал свой детский изукрашенный клиночек. И десятника Неро принудил отвязать от пояса короткие ножны, наполненные холодной сталью. Какие все послушные... Видать, и впрямь особенное что-то скользнуло в голосе Берубоя. Неспроста эта зелень во взгляде, подумал Зверко.