Часть I

Масть пиковая, масть черная

Убийство в Прокуратуре республики; Дон-Жуан из ОБХСС; вер­толет для частного лица; ночной налет на Прокуратуру ре­спублики; смерть Рашидова; валет пиковый; ночной тариф на водку; украденная докторская диссертация; сыщик и вор в од­ном лице; человек из Ростова по прозвищу Кощей; прокурор – ночной грабитель; загородный дом в подарок любовнице; жемчужное колье для Наргиз; Абрау-Дюрсо для наемного убий­цы; Сенатор; золотой «Роллекс»

Вязкие осенние сумерки, неожиданно опустившиеся на оживленную привокзальную площадь, уничтожили сразу кра­ски всего живого вокруг. Казалось, еще минуту назад полыхала огнем листва старых канадских кленов у трамвайной линии, а чуть поодаль, в палисаднике, могучие платаны и необхватные дубы роняли желтые увядшие листья на разноцветный рых­лый ковер, устилавший узкий пыльный скверик, – и в мгно­вение ока, как по волшебству, все лишилось цвета, потеряло четкость контуров, словно дымком окутало окрестности. Про­пали вдруг ослепительные краски хан-атласных платьев, враз поблекли разноцветные спортивные сумки и туркменские хурджины, радовавшие глаз, потеряла прелесть пестрая одежда ребятни, принаряженной в дорогу, и само бирюзовое здание вокзала с нежно-зеленой крышей сделалось серым, неуютным.

Сумерки поглотили не только цвета, они, кажется, приглу­шили даже звуки. Какой веселый трамвайный перестук стоял над площадью, какие звонкие детские голоса, смех раздава­лись то тут, то там, и вдруг эта внезапная ватная тишина с не­внятными шорохами отъезжающих с площади автобусов, троллейбусов, и почему-то вдруг все, словно сговорившись, перешли чуть ли не на шепот. Что это? Магия наступающей ночи? Колдовство сиреневых азиатских сумерек? Еще одна за­гадка Востока? И в этот самый миг, когда, казалось, никому и ни до кого нет дела, интереса, ибо в сутках наступал то ли час безвременья, то ли час перерыва, чтобы вечерняя жизнь набра­ла энергию для вступления в самую яркую, красочную часть дня, на площади появилась машина, не то желтая, не то кремовая, не то серая, не то белая, – трудно было в дымных сумер­ках определить цвет. Развернувшись у темных клумб с чахлы­ми розами, машина въехала на густо заставленную платную стоянку. Можно было поклясться, что никто не обратил вни­мания на обычный маневр, хотя человек, сидевший за рулем, очень был озабочен именно этим фактом.

Владелец нового «жигуленка» не сразу покинул салон, он задержался на некоторое время, словно раздумывая, стоит ли парковать машину? Глаза его цепко осматривали торопящий­ся следом за ним на стоянку транспорт. Ничего подозритель­ного ему не почудилось, и он распахнул дверцу. Машинально, проверяя надежность замков, обошел «Жигули», и тут в глаза ему бросился ярко-красный отсвет над входом в здание вокза­ла. Неоновые буквы вспыхнули разом – ТАШКЕНТ, – и от этого жизнь как-то сразу ожила кругом, что-то прорвало ват­ную тишину, и он услышал за спиной веселый трамвайный звонок. «Ей, поберегись!» – предупреждал замешкавшихся прохожих кондуктор. Но вдруг первые три буквы неожиданно погасли, и на фронтоне здания на заокеанский манер обозна­чилось: «КЕНТ». Владелец припарковавшейся машины не­вольно улыбнулся, почему-то повторил вслух: «Кент…» – и ре­шительно двинулся к станции. То тут, то там, на всей огром­ной территории привокзалья, вспыхивали фонари, озарялись светом стекла зала ожидания, а из распахнутых настежь окон ресторана на втором этаже грянула музыка – вечер на столич­ном вокзале вступал в свои права. Человек, оставивший маши­ну на платной стоянке, а звали его Сухроб Ахмедович, был вы­сок ростом, чуть грузноват, хотя еще чувствовалось что-то спортивное в осанке и в легкости походки. Не сразу и не каж­дый мог определить его возраст, слишком моложаво он выгля­дел, наверное, этому способствовала и его манера поведения, свободная, раскованная, однако лишенная вульгарности, да и стиль одежды, пожалуй, не выдавал его положения в обществе. Сухроб Ахмедович не имел в руках ничего, и если бы и на­блюдали за ним, наверное, подумали бы, что он приехал кого-нибудь встречать. У первой платформы стоял проходящий по­езд Москва – Душанбе, и перрон оказался многолюдным, шумным, но у него вряд ли могли оказаться тут ненужные знакомые. Круг людей, среди которых он вращался, если даже изредка пользовался поездами, предпочитал все-таки свой фирменный «Узбекистан».

Сухроб Ахмедович, выйдя на первую платформу, на вся­кий случай пристально оглядел нумерацию вагонов и напра­вился к голове поезда. Внешне он не бросался в глаза. Неяркий твидовый пиджак, темно-серые строгие брюки, на ногах удоб­ная бесшумная «Саламандра»; ворот однотонной вишневого цвета рубашки распахнут, но это не портило вида, скорее нао­борот, подчеркивало элегантный, спортивный стиль моложа­вого мужчины.

В его планах все было рассчитано по минутам, но он все-таки машинально глянул на часы – тяжелые, массивные, блеснувшие золотом, швейцарский «Роллекс», – успевал. Он шел, смешавшись в толпе встречающих и отъезжающих, то и дело поглядывая на номера вагонов и вроде отыскивая кого-то взглядом. Делал он это вполне профессионально, натурально, и театральный и киношный режиссер остались бы довольны, доведись им снимать сцену на вокзале.

У подземного перехода он на секунду остановился и, чер­тыхнувшись, перевязал шнурок на левом ботинке, убедился лишний раз, что хвоста за ним вроде нет. Он догадывался что догляд за ним мог быть куда изощреннее, чем его несложные хитрости.

В туннеле он услышал, что до отхода поезда Ташкент – Наманган осталось пять минут. Пока все шло по четко выве­ренному плану.

Из перехода он двинулся к своему вагону. Вышколенный проводник мягкого спального дожидался запоздавших пасса­жиров, хотя другие уже поспешили подняться к себе и убирали подножки. Сухроб Ахмедович протянул скучающему железно­дорожнику два билета. Тот невольно спросил, а где же попут­чик. На что получил такой ответ:

– Видите ли, я храплю во сне и не хотел бы, чтобы мой недуг доставлял неприятности соседу. Оттого всегда покупаю билет на все купе.

Хозяин вагона находился в добром настроении, к поездке прибыл после обильного застолья с друзьями в чайхане, поэ­тому переспросил шутя:

– Даже в том случае, когда в составе только четырехмест­ные купе?

Но вопрос не сбил с толку человека в твидовом пиджаке, он сказал:

– Нет, до сих пор мне не приходилось покупать для себя четыре билета сразу, впрочем, я редко пользуюсь поездами, – и, считая, что разговор окончен, он легко поднялся в вагон, ус­пев при этом глянуть вдоль состава в одну и другую сторону.

Следом поднялся и проводник, отчего-то сожалея о своем вопросе. Многолетний опыт работы подсказывал ему, что та­ким людям вопросов задавать не следует. Пассажир, хоть и без галстука и без обычного холуйского сопровождения, принад­лежал к тем, кто редко гнется перед кем-то в поклоне, на Вос­токе такие за версту заметны, а он на своем веку повидал их немало. За пять минут до отхода, зная, что из двенадцати купе занято лишь семь, проводник радовался, что поездка будет не­обременительной и, может, даже денежной, но человек с двумя билетами почему-то невольно вселил в него тревогу.

Запоздалый пассажир быстро зашел в свое купе, ему не хотелось встретить тут знакомых, это осложнило бы его пла­ны, хотя и на этот случай у него имелись варианты.

– Пронесло! – произнес он, с улыбкой оглядывая свое временное пристанище. Нехитрый дорожный уют двухмест­ного купе радовал глаз, вагон был новый, содержался опрятно. Белье, ковры, посуда на столе – все отличалось чистотой, све­жестью и настраивало на приятное путешествие. Сухроб Ахме­дович, которого узкий круг людей знал еще и под кличкой Се­натор, глянул в большое зеркало на двери, слегка поправил во­лосы – и остался доволен собой, внешних следов волнения, спешки он не обнаружил.

В вагоне было тепло, и он снял пиджак, но, прежде чем по­весить у зеркала, достал из кармана машинально, как делал всякий раз, пачку сигарет и зажигалку, и в этот момент ско­рый поезд Ташкент – Наманган тронулся.

Пассажир комфортного купе глянул в окно на проплыва­ющий перрон столицы и увидел далеко и высоко на фронтоне здания вокзала четыре буквы «…кент». Он достал из длинной дымчато-серой пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Сига­рета и зажигалка были одной фирмы «Кент», но ассоциация не вызвала улыбку, как несколько минут назад. Мысли его летели уже впереди экспресса.

Так в некотором раздумье он просидел минут десять, еще и еще раз прокручивая в голове свои дальнейшие действия, как неожиданно раздался стук и распахнулась дверь в купе. Проводник принес традиционный чай, заварил из личных за­пасов, он еще переживал свою бестактность и хотел несколько сгладить впечатление после неловкого вопроса. Человек без галстука не давал ему покоя, он лихорадочно перебирал в па­мяти разных высоких начальников, от секретарей обкомов до директоров торговых баз, которых ему довелось обслуживать в пути, но этого, с мягкими, вкрадчивыми шагами, припомнить никак не удавалось. Проводник поставил на стол фарфоровый чайник и пиалы, спросил, не нужно ли еще чего-нибудь при­нести, но, чувствуя, что его не видят и не слышат, поспешил ретироваться из купе. То, что пассажир чем-то всерьез озабочен, бросилось бы в глаза и менее искушенному человеку. Ко­нечно, он заметил и американские сигареты, и роскошную за­жигалку, молодые наманганские пижоны, возвращаясь из Ташкента домой, нередко угощали его и хвалились: десять рублей пачка! Человек, куривший такие дорогие сигареты, требовал к себе внимания.

Как только проводник покинул купе, Сухроб Ахмедович сразу почувствовал, что ему хочется пить, и с удовольствием налил себе пиалу. Хорошо заваренный самоварный чай на уг­лях помог ему расслабиться, и он, быстро опустошив чайни­чек, долго глядел в окно, мысленно отдалившись от предстоя­щих дел. А за окном мелькали дальние пригороды Ташкента, ночь властно вступала в свои права, и он вновь невольно по­смотрел на часы. Спать так рано он никогда не ложился, но сегодня ему предстояло подняться еще до рассвета и отдохнуть как следует не мешало – день его ожидал непростой, да и об­ратная дорога заботила, в понедельник, как всегда в десять, он должен быть на работе. Его отсутствие или даже опоздание на час не останется незамеченным, а привлекать к себе внимание ему не хотелось.

Пассажир снял часы с запястья и поставил будильник «Роллекса» на четыре часа пополуночи, проспать он не имел права, иначе срывалась вся рискованная поездка. Конечно, проводник мог поднять в любое время, но Сенатор вовсе не желал, чтобы тот знал, на какой станции он сошел, тогда све­дущие люди легко догадаются, куда он держал путь, а связь эту афишировать не хотелось. Катастрофическим для его служеб­ной карьеры мог оказаться тайный визит в горы, узнай кто-нибудь маршрут пассажира.

Да что карьера, прямая дорога в тюрьму, в этом он не со­мневался и оттого взвешивал каждый шаг. Сухроб Ахмедович долго держал в руках часы, ощущая приятную тяжесть, потом положил их на стол рядом с сигаретами и зажигалкой. Но ча­сы отчего-то притягивали внимание, и он снова взял их в ру­ки, протер носовым платком граненое хрустальное стекло без единой царапины, почистил золотые звенья тяжелого брасле­та. Иногда у него спрашивали – неужели золотые? И он всегда отвечал: что вы, имитация, правда, известной фирмы. Ничего из своих личных вещей он так не любил, как эти солидные ча­сы.

Ему нравилась их массивность, хорошего тона золото, дымчатый платиновый циферблат, изящные, светящиеся по ночам стрелки и, конечно, абсолютно точный ход. За время, что он их имел, видел эту марку на руках всего несколько штук, да у таких деятелей, что невольно гордость распирала Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева. Он вспомнил, как полу­чил этот «Роллекс» в подарок три года назад, в день похорон Рашидова, в которых он, как и все в республике, принимал ак­тивное участие.

За день до этого близкие друзья сообщили ему довери­тельно, что накануне, в инспекционной поездке в столице Ка­ракалпакии, Нукусе, на руках у своего друга и родственника, секретаря обкома Камалова от инфаркта внезапно умер Рашидов.

Новость для тех, кто хоть сколько-то владел ситуацией в Узбекистане, оказалась сногсшибательной. Умер хозяин круп­нейшей республики, человек, державший бразды правления в крае единолично, решавший не только кадровый вопрос, но и любой другой, зачастую поражавший воображение своей ме­лочностью, вздорностью, несуразностью. Ушел из жизни че­ловек, бывший приближенным недавно умершего генсека Брежнева и пользовавшийся дружбой и покровительством многих крупных людей в Москве. Было от чего залихорадить республике. Правда, преемник Брежнева Андропов вроде не испытывал восторга от деятельности Рашидова и не числился у него в друзьях-приятелях, намекали, что даже, наоборот, мол, зачастили в Ташкент его эмиссары – и отнюдь не для то­го, чтобы выражать восторг бесконечными достижениями солнечного края, видимо, насчет успехов у того имелись иные данные.

Вот и накануне визита в Хорезмскую область и Каракал­пакию, говорят, приезжал человек из Москвы, беседовали с глазу на глаз более пяти часов, и слышал потом Сухроб Ахме­дович, что отбыл в свою последнюю поездку Шараф Рашидович не в добром расположении духа. И вот – инфаркт. Тревога вмиг поселилась в крупной чиновничьей среде и в аппарате.

Работал тогда Акрамходжаев прокурором одного из райо­нов Ташкента и особых шансов на продвижение не имел, хотя и был кандидатом юридических наук. Все места, на которые он метил, занимали люди, с которыми ему, казалось, тягаться не по силам, за каждым стояли богатые и влиятельные кланы, а то и покровительство самого Рашидова или его приближен­ных. А к Шарафу Рашидовичу он, к сожалению, как ни пытал­ся, так и не приблизился ни на шаг. Даже поговаривали, что тот как-то неодобрительно обронил, чего это, мол, Сухроб Ах­медович так рвется к власти, молод еще, время его не пришло. После этого кое-кто предпринял попытки ссадить его даже с поста районного прокурора, но тут он, что называется, показал зубы, дал понять, что своего не уступит.

В тот день, когда он получил весть о смерти Шарафа Рашидовича, в Прокуратуре республики намечалось какое-то очередное совещание, объявленное задолго до неожиданного события.

Сухроб Ахмедович явился в здание на улице Гоголя на­много раньше назначенного часа, сразу после обеда, он наде­ялся встретиться кое с кем из коллег и начальства, узнать си­туацию поточнее, чтобы не ошибиться в выборе новой поли­тики, угадать новый курс, который явно изменится после дол­гих лет единовластия Рашидова. Хотя официального уведом­ления о смерти Первого секретаря ЦК КП Узбекистана ни в печати, ни по радио и телевидению еще не было, чувствова­лось, что в Прокуратуре республики новость знает каждый.

К его удивлению, на месте не оказалось никого из руко­водства, с кем он намеревался встретиться, не видно было и коллег. Видимо, уже кинулись попытать свой шанс при смене власти с помощью могучих кланов и родственников. О сове­щании не могло быть и речи, хотя никто не удосужился его от­менить. И все-таки Акрамходжаев пришел не зря. Позже, ана­лизируя случившееся в тот же день, он считал это подарком судьбы, предназначением ему свыше.

Он шел безлюдным коридором второго этажа к широкой мраморной лестнице, ведущей в просторный холл, как вдруг внизу резко распахнулась тяжелая входная дверь и в вести­бюль влетел пожилой, совершенно седой человек с диплома­том в руках. Секундой позже следом за ним ворвался молодой, спортивного вида мужчина, явно преследовавший того, кто искал убежище в прокуратуре. Человек с дипломатом уже вбе­жал на лестницу, и Сухробу Ахмедовичу даже представился шанс помочь ему, но он почему-то спрятался за колонкой и молча выжидал, что же произойдет дальше. Убегавший, кото­рому до спасительного второго этажа оставалось всего несколько ступенек, неожиданно оступился, выронил дипломат из рук. Тот с грохотом полетел вниз, а следом и сам человек скатился с лестницы к ногам преследовавшего. Догонявший ловко подхватил дипломат и зло пнул распростертого у его ног человека, грязно выругавшись при этом. Вдруг за спиной у не­го раздался шорох. Постовой милиционер, опомнившийся от страха, наконец-то расстегнул кобуру. Мужчина ловко, как в пируэте, развернулся, прикрывая грудь дипломатом, и тихо прошипел:

– Брось, папаша, пушку, не то пристрелю! – в руках у него действительно поблескивал тяжелый вороненый пистолет. Милиционер дрожащей рукой отбросил оружие в сторону. И тут произошло невиданное: валявшийся на полу старик неве­роятным усилием воли вскочил на ноги и вцепился в руку преследователя, державшего «вальтер», прохрипев при этом:

– Коста, я ведь тебя предупреждал при первой встрече, что наши пути когда-нибудь пересекутся в храме правосудия…

Человек с дипломатом криво усмехнулся, явно не считая старика за серьезную помеху, и резко рванул его на себя, но руку с пистолетом освободить не удалось, и тогда он, не разду­мывая, коварно ударил свою жертву головой в лицо. Кровь брызнула на обоих и разлетелась по стенам вестибюля, но хо­зяин дипломата мертвой хваткой держал преследователя. Ви­димо, охотник за странным дипломатом считал секунды, по­нимая, что вот-вот кто-нибудь появится в холле или на лест­нице и отход усложнится, поэтому, не раздумывая, выстрелил в упор, затем в злобе еще и еще.

В этот миг входную дверь широко рванули и в прокурату­ру ворвался человек в милицейской форме. Сухроб Ахмедович без труда узнал в нем полковника Джураева, начальника уго­ловного розыска республики, о невероятной храбрости которо­го ходили легенды. Эркин Джураевич чуть ли не с порога прыгнул на человека по имени Коста, каким-то жестоким при­емом сломал его пополам и отбросил к стене, где вахтенный милиционер нашаривал на полу свой пистолет, а сам успел подхватить на руки окровавленного хозяина дипломата.

На шум выстрелов высыпали люди из кабинетов, кину­лись запоздало мимо Сухроба Ахмедовича в вестибюль. Посе­редине забрызганного кровью холла сидел знакомый им всем полковник Джураев, держа в руках окровавленную голову како­го-то человека, и в неутешном горе, глотая слезы, шептал:

– Прости, прокурор, не успел, прости…

Услышав из уст Джураева – «прокурор», Сухроб Ахмедо­вич сразу понял, кто этот человек, жизнью заплативший за то, чтобы дипломат с документами остался в стенах прокуратуры. Ну, конечно, это бывший областной прокурор Азларханов! Но, боже, как он постарел, поседел, а ведь еще шесть-семь лет на­зад каким орлом ходил. Сухроб Ахмедович не раз встречал его в этом здании на разных собраниях и совещаниях, было его имя на слуху. Ему прочили славную карьеру! Реформатор – так, кажется, называли его недоброжелатели и завистники. По­том убили его жену, а сам он попал в неприятность, связанную с какой-то коллекцией не то керамики, не то фарфора, и жизнь пошла под откос. Сухроб Ахмедович даже слышал, что он дав­но умер в больнице от инфаркта.

Подробностей последних лет жизни Азларханова он не знал, хотя слышал, что тот ввязался в борьбу с одним влия­тельным в крае родовым кланом. Судя по тому, что разыгра­лось у него на глазах, Азларханов до последней минуты не слагал с себя полномочий прокурора. Выходит, действительно сильный был человек, подумал равнодушно Акрамходжаев. Подтверждал версию и неподкупный полковник Джураев, объ­явившийся в Ташкенте лет пять назад. Многим он тут попор­тил, да и сейчас портит, кровь. Откуда он взялся на нашу голо­ву, не раз задавались вопросом дружки Сухроба Ахмедовича, хотя и знали ответ, что прокурор Азларханов ходатайствовал за него перед МВД республики. «Один уже отвоевался за прав­ду», – почему-то зло подумал прокурор Акрамходжаев и вдруг услышал подтверждение своим догадкам.

– Товарищи, да это же Амирхан Даутович Азларханов, помните, работал у нас прокурором области… – зашумели, за­галдели кругом, все дружно признали бывшего коллегу.

Районный прокурор в суматохе хотел незаметно пройти к двери и уехать, у подъезда его ждала машина, но вдруг мельк­нула шальная мысль-мечта: завладеть бы документами в кейсе, наверное, быстро пошел бы в гору. Многие важные господа: министры, депутаты стали бы искать дружбы со мной, а я бы уж знал, кого миловать, кого в тюрьме сгноить. Не стал бы ри­сковать жизнью по мелочам прокурор Азларханов, не тот че­ловек, он всегда предлагал радикальные перемены в нашем де­ле, мечтая о верховенстве законов надо всем, о правовом госу­дарстве, значит, выследил крупную дичь, раз пошли на такой отчаянный шаг – пристрелить в самой прокуратуре. Не меша­ло бы вместе с документами в кейсе заполучить и этого отча­янного парня со странным именем Коста, вот такие нужны боевики, которые не останавливаются ни перед чем, выполня­ют свой долг до конца, цены нет таким людям, продолжал по­догревать себя прокурор Акрамходжаев, все еще скрываясь за колонной. Отсюда, сверху, все хорошо просматривалось. Он видел, как молоденький дежурный из приемной прокурора ре­спублики звонил в «Скорую помощь», требовал немедленно врача, хотя было ясно, что помощь бывшему коллеге уже не нужна. Разве что для Коста, который корчился у стены, види­мо, полковник Джураев повредил ему позвоночник.

Прокурор медлил уходить, хотя и не видел причин задер­живаться, даже появись вдруг начальство, с которым он хотел встретиться, сейчас вряд ли удалось бы уединиться и пофилософствовать, какие и откуда задуют ныне ветры в паруса Пра­восудия. Что-то упорно удерживало его у колонны и какой-то бес шептал: думай, думай, возможно, это твой единственный шанс в жизни завладеть тайной многих влиятельных людей. Шальная мысль-мечта кружила голову, ему стало внезапно жарко, и он ослабил узел галстука. Наверное, он побледнел и выглядел неважно, потому что пробегавший мимо знакомый следователь спросил участливо: «Вам плохо?»

Акрамходжаеву не хотелось привлекать к себе внимания, он улыбнулся и неопределенно махнул рукой, мол, ничего, по сравнению с тем, что творится внизу.

Неожиданно Джураев, у которого наконец-то забрали ок­ровавленного прокурора и положили тут же посреди холла на носилки с инвентарным номером имущества гражданской обороны, вырвался из плотного окружения и кинулся к теле­фону, видимо, вспомнил что-то важное. Было слышно на весь вестибюль, как он приказывал кому-то: «Срочно передайте всем постам ГАИ: немедленно примите меры к задержанию белых «Жигулей» модели 2106 с номерным знаком ТНС 85-04. Перекройте выход из города и будьте крайне внимательны, преступники вооружены и не задумываясь пустят его в ход».

Подъезжая к прокуратуре, начальник уголовного розыска республики видел начало преследования на улице, и опытный глаз его приметил подозрительную машину, наверняка страховавшую Коста. В полковнике проснулся сыщик.

Но, положив трубку, он горестно признался:

– Зря я поднял тревогу, номер, по всей вероятности, у та­ких профессионалов фальшивый или машина угнанная.

– Все равно, вы правы, поостерегутся сегодня постовые на дорогах, а то слишком много их погибает в последнее время от доверчивости, – поддержал кто-то полковника.

Разговаривая по телефону и объясняя что-то окружившим его людям, начальник уголовного розыска не выпускал дипло­мат из рук, он наверняка знал о его содержании. Появился он тут не случайно, на какую-то минуту опоздал на назначенную встречу с Азлархановым.

Но вот Сухроб Ахмедович разглядел, что к Джураеву энер­гично пробирается начальник следственного отдела прокура­туры, и он почувствовал, что столь желанный для него кейс сейчас исчезнет в одном из сейфов второго этажа. Забрать кейс к себе на работу полковник Джураев не мог, он знал о со­держании дипломата и догадывался, что в родном министер­стве немало желающих уничтожить крамольные документы Азларханова. Однажды тот намекнул ему о связях мафии с высшими чинами МВД, и сегодня в коротком разговоре предуп­редил, что его руководство не должно знать об их встрече.

Строить планы дальше не имело смысла, и прокурор ото­шел от колонны, поспешив вниз, прямо к полковнику Джурае­ву, вокруг которого не убывала толпа, но в двух шагах невольно приостановился, не захотел вдруг, чтобы сыщик видел его здесь.

Полковник тем временем протянул дипломат начальнику следственного отдела и сказал:

– Пожалуйста, спрячьте у себя в сейфе, но прежде в при­сутствии коллеги из другого отдела опечатайте его, там бумаги чрезвычайной важности, они касаются таких людей… А утром лично передадите прокурору республики, сегодня его уже не будет, в ЦК партии экстренное совещание, и продлится оно долго.

Дипломат будоражил воображение, Сухроб Ахмедович, простояв в вестибюле, вновь машинально поднялся на второй этаж, а с правого крыла начальник следственной части с колле­гой как раз направлялись снова в вестибюль. Из обрывков раз­говора на ходу он понял, что бумаги опечатаны и завтра будут переданы прокурору, сейчас их заботили похороны Азларха­нова, и они поспешили на помощь полковнику Джураеву.

Сухроб Ахмедович ранее работал в следственной части ре­спубликанской прокуратуры следователем по особо важным делам и хорошо знал начальника этого отдела, даже был с ним в приятельских отношениях, это он помог ему стать район­ным прокурором.

Расстроенный Акрамходжаев еще некоторое время посто­ял у колонны, откуда видел трагедию, потрясшую республи­канскую прокуратуру. Он слышал, как врач из медсанчасти МВД, прибывший за Коста, просил помощника прокурора связаться с Институтом травматологии, чтобы помогли сроч­но сделать рентген, собственная установка у них не работала третий месяц.

Внизу две женщины швабрами оттирали окровавленный пол, а вахтенный милиционер сидел понуро, зная, что теперь придется подыскивать другую работу, а жаль, до пенсии оста­валось всего три года. Впереди у него предстояли последние часы дежурства, и, откровенно говоря, пугала ночь в здании, где на глазах произошло убийство, в голову лезли разные страхи.

Сенатор, расстроенный не меньше вахтенного милицио­нера, завел свою машину и медленно поехал в сторону Алайского базара, раздумывая, возвращаться ему на работу или нет, и вдруг увидел – навстречу ему по пустынной улице не­слись белые «Жигули» шестой модели с номерным знаком ТНС 85-04. Акрамходжаев хорошо запомнил команду полков­ника Джураева всем городским постам ГАИ. Видимо, вспугну­тые машиной начальника угрозыска, они выжидали где-то во дворах и сейчас выскочили из укрытия, пытаясь узнать что-либо о судьбе своего сообщника.

Неожиданно Сенатор подал фарами сигнал тревоги, таким образом водители предупреждают друг друга о засаде, устроен­ной работниками ГАИ. За рулем сидел молодой парень, круп­ные очки скрывали половину его лица, как только машины по­равнялись, из белых «Жигулей» раздался звук клаксона, благо­даривший за оповещение, кроме этого водитель высунул из открытого окна сжатую в кулак мощную руку, в запястье охва­ченную кожаным ремнем. Машина пронеслась не сбавляя ско­рости, и прокурор не сумел больше ничего разглядеть, хотя видел еще двоих на заднем сиденье, не успел он и глазом мор­гнуть, как «шестерка» свернула в кварталы жилых домов. Ко­нечно, они срисовали мой номер и через час-два узнают, кому принадлежит машина, и будут обескуражены еще больше, не поймут, то ли радоваться, то ли печалиться, думал Акрамход­жаев, и свернул к старому мединституту. Ехать на работу он раздумал.

Проезжая мимо республиканского НИИ травматологии, он увидел, как из санитарной машины, принадлежавшей мед­санчасти МВД, врач и сопровождающий работник охраны осторожно достали специальные носилки с Коста и понесли его в здание. Рабочий день подходил к концу, и они поспешили сде­лать рентгеновский снимок, понимал это и водитель, перехва­тивший у врача одну ручку носилок. Так, втроем, почти бегом поднимались они по крутым ступеням похожего на казарму здания, возникшего совсем недавно в центре города. Но вряд ли тюремный врач и его товарищи думали сейчас об архитек­турной неудаче зодчих столицы.

Прокурор Акрамходжаев уже доехал до развалин величест­венного польского костела, зияющего десятки лет пугающими провалами окон и дверей, наглядно демонстрирующего реальное отношение государства к религии, как невольно подумал: «Ну, ладно, дипломат с тайнами многих влиятельных людей оказался для меня недосягаемым, но ведь Коста я могу заполучить, если приложить усилия, такой парень в долгу не оста­нется, да и хозяева его, наверное, мне при случае пригодятся». И он решительно развернул машину назад – в нем проснулся азарт охотника, авантюрное в характере взяло верх. Впрочем, рисковать крупно он не собирался, судьба Коста зависела от обстоятельств, а точнее, от нашей неразберихи, которую он предвидел.

Прокурор въехал на территорию Института травматоло­гии, хотя и видел запрещающий знак, но он не считался в жизни с гораздо более серьезными запретами, не то что до­рожными. Оставив «Жигули» у розария, он вошел в здание с черного хода, успев разузнать по дороге, где находится рентге­нологическое отделение. Искать ему не пришлось, снимки де­лали на первом этаже. Вольнонаемного охранника из тюрем­ной обслуги он заметил еще издалека, тот стоял в коридоре один, равнодушно озираясь по сторонам, а из плохо притво­ренных дверей кабинета заведующего отделением слышалась перепалка.

Нужно было задержаться у двери от силы минуту, не боль­ше, не привлекая внимания охранника, чтобы услышать, как развиваются события и совпадают ли они с тем, что надумал изощренный в уголовных делах ум прокурора. Приближаясь к охраннику, Сенатор достал сигареты и спросил:

– Браток, не найдется ли спичек?

Тот долго хлопал по карманам форменных брюк, пока не нашарил коробок. Первую спичку, услужливо зажженную ох­ранником, он ловко загасил, прикурил только со второй. Ус­лышав аромат дорогих сигарет, служивый попросил закурить, и прокурор великодушно протянул ему пачку.

За это время он услышал, как незнакомый голос отбивал­ся от просителя.

– Войдите и вы в мое положение. Рентгенолог уже ушла, отключено высокое напряжение установки. Больного оставим в изоляторе, утром сделаем клизму, и к десяти снимок будет готов.

– Не можем мы его оставить на ночь, он преступник и должен находиться под стражей, – настаивал знакомый голос врача медсанчасти МВД.

В ответ он услышал смех и следующее:

– Чудак вы, коллега, да куда же он убежит с поврежден­ным позвоночником, да еще со второго этажа, но если вы уж так боитесь, в изоляторе два места, пусть останется с ним сопровождающий, не возражаю. Я распоряжусь насчет ужина…