Бен Ферри считал, что бритый человек меньше поддается унынию, чем небритый. Возможно, он был прав.
Корабельный врач больше полагался на успокоительные таблетки. По-своему, он тоже был прав.
Команда считала всю затею вполне идиотской. Зачем невоенной подводной лодке военные учения? Какого противника они поджидают, соблюдая все правила звуковой маскировки?
Команда была права несомненно.
Что думает обо всем капитан, никто не знал. Пожалуй, он был единственным в мире капитаном невоенной атомной подводной лодки. А лодка, пожалуй, единственная в мире могла пролежать неделю на полукилометровой глубине. Все это пахло пиратством. В двадцатом веке тоже пиратствуют, хоть и реже, чем в семнадцатом.
Бен Ферри вошел в отсек инерциальных навигаторов, отослал дежурного техника «промяться» и уселся на его место. Отсек был велик, а его оборудование весило тонн тридцать. И Ферри задумался: зачем любой лодке, кроме подводного ракетоносца, тридцать тонн ламп, транзисторов и прочего электронного барахла? Инерциальные навигаторы стоят теперь на многих кораблях, но два навигатора одновременно нужны только подводным ракетоносцам. Они очень точно показывают место, где находится корабль, — точно, и без всяких измерений высоты звезд. Зачем их поставили на частной субмарине… О господи!
Прямо на белоснежной панели навигатора стояла девочка. Вода стекала с ее платья и туфель на драгоценный аппарат.
Бен действовал быстро. Еще не успев удивиться, он сдернул девчонку с панели и опустил на палубу. Машинально стряхнул воду с ладоней. Холодная струйка затекла в левую манжету.
Катю подхватил на руки приземистый человек в синем берете с большой золотой кокардой. Поставил на пол и попятился. Низко над головой был полукруглый потолок, а кругом жужжали белые ящики, мигали разноцветные огни. Почему-то Катя была вся мокрая — с бантов и из кармана текли ручейки. Человек смотрел на нее с грозным выражением — сердился. Бежать было некуда, и она шагнула к человеку с кокардой. Он проворно отскочил за ящик, бормоча с подвыванием:
— Бу-у-бу-бу-буб-в-в!
— Я очень сожалею! — пробормотала Катя по-английски, на всякий случай. Вода затекала в рот и мешала извиняться.
Бен Ферри лизнул свою руку — пресная вода! О господи!
На палубе натекла целая лужа.
— Кто вы? — бессмысленно спросил Бен.
— Я девочка. Меня зовут Кэтрин, — с трусливой любезностью ответила Катя.
— Англичанка?
— Да, англичанка, — соврала Катя для простоты отношений.
Коротышка говорил по-английски хуже, чем она, и потому не смог бы уличить ее во лжи.
— Англичанка! — шепотом воззвал Бен. — Как попала сюда девочка-англичанка? Нет-нет… Бу-бу-бу!.. — Челюсть у него опять запрыгала, как на резинке.
«Положительно, он боится», — сообразила Катя и начала действовать, как бабушка Таня. «Отвлекать и развлекать» — так называлась бабушкина система. Прекрасная система. И Катя принялась отвлекать Коротышку от неприятных мыслей, связанных с ее собственным появлением.
Если он ее боится, то чего бояться ей?
— Скажите мне, пожалуйста, не могу ли я быстро высушить одежду?
— Тсс, — прошипел Бен, верный своему долгу.
На корабле должна быть тишина, что бы ни случилось.
Катя продолжала гнуть свое:
— Не будет ли нескромным спросить, почему вы говорите шепотом?
— Вот, так лучше, — прошипел Бен. — На судне запрещены громкие разговоры… мисс…
— …Кэтрин. Странный обычай, корабль не библиотека… А платье я могу высушить? Вы — моряк? Никогда бы не подумала. Можно, я вылью воду из туфель?
Бен Ферри, укрывшись за инерциальным навигатором номер два, пытался вспомнить какую-нибудь молитву, но безуспешно. Молитва не вспоминалась, девочка не исчезала. Она выкручивала подол платья, стоя посреди отсека. Палуба стала мокрой и грязной, как после аварии. Пожалуй, этот вполне реальный и неслыханный факт — грязь в навигационном отсеке — успокоил Бена. Старший офицер принялся быстро соображать, каким путем девочка могла проникнуть на корабль. Немедленно выяснилось, что в голове у него, старшего офицера, каша. Нелепые предположения лезли в голову. Девочка поднырнула к субмарине? Бред! На пятисотметровую глубину нырнуть нельзя, тем более в платье и туфлях.
Бен громко застонал. Катя сочувственно посмотрела на него, поправляя бант.
Платье, туфли! Какая разница — платье или купальный костюм? Ведь на полкилометра нырнуть нельзя!
Бен попытался лизнуть свою ладонь еще раз и смущенно спрятал руку за спину. Он едва удержался от идиотского поступка: его тянуло попробовать на язык воду из лужи на палубе. Пресная вода… пресная… Субмарина оказалась на мелководье, в устье реки, и девчонка нырнула в пресную речную воду?
Бред, бред! Люки закрыты изнутри. «Голубой кит» находится в Атлантическом океане. Над лодкой — соленая вода, пятьсот метров. Люки закрыты. Дверь в помещение навигаторов тоже закрыта… Вот оно что!
Бен Ферри понял все и с облегчением выкатил грудь.
— Где вы прятались, плутовка? Отвечайте, и живо! Кто вас кормил?
— Простите, сэр!
— Кто вас кормил?! — бушевал старший офицер. — Кто облил вас водой, чтобы замести следы? Кто он?!
«Начинается, — подумала Катя. — Вчера был большой и черный, сегодня бледнолицый коротышка, и оба про то же. Подавай им шайку!»
— Я одна, сэр, — кротко ответила она. — Пять минут назад я была дома. Уверяю вас, я сама не знаю, как это вышло. Только что я была дома.
Коротышка обмер и открыл рот. Девчонку невозможно укрывать целый месяц на атомной подводной лодке. Он знал бы все на третий день — команда его любит.
Приходилось считать появление девочки чудом. И действовать соответственно. Прежде всего, ей надо высушить одежду — пресная вода… Действуй, Бен Ферри, иначе с ума сойдешь!
— Идите вон туда, к решетке, — скомандовал Бен. — Обсушите платье, там теплый воздух дует… Алло, рубка, это вы, Галан?.. Старик в своей каюте? Хорошо! Я в навигационном, да-да… Штурман Галан! Прикажите в отсеках осмотреться, результаты доложите. Пришлите ко мне Дювивье и Понсека, старика не будите.
Коротышка положил трубку внутреннего телефона и пристроился около двери. Отсюда он видел Катю. Она поворачивалась перед решеткой, придерживая одной рукой платье, другой — косички, и старательно обсыхала под теплым ветром, дувшим из решетки.
Если все будет, как вчера, то обратное перемещение начнется скоро. Времени оставалось немного.
— Значит, сэр, я на корабле? (Бен проворчал: «Где ж еще?») Правда? Я никогда не была на корабле! Он большой? Солидный?.. Военный?.. Не военный? Очень жаль. Может быть, у вас есть хоть одна пушечка, я никогда не видела морских пушек…
Явились Понсека и Дювивье — старые сослуживцы и земляки Бена Ферри. Дювивье был хозяином отсека инерциальных навигаторов и в судовой роли[1] значился, как шеф-радиоинженер, а Понсека был матросом, радистом, однако они дружили. Оба невысокие, чуть побольше коротышки Бена, черноволосые. Катя сразу поняла, что они — французы. Ее немного обидело то, что «два Жана» — и Дювивье и Понсека звали «Жан» — почти не удивились ее появлению.
— Девочка-англичанка? — только и сказал Понсека. — Очень хорошо, теперь команда укомплектована. Два грека, индиец, три бразильца, голландцы и французы, а теперь еще девочка-англичанка. Спроси ее, Бен, не возьмет ли она с собой меня, когда соберется обратно в Англию.
Понсека почти не знал английского.
Дювивье внимательно выслушал рассказ старшего офицера, ловко поклонился Кате и промолвил:
— Парадоксально! Тем не менее факт налицо. Как вы себя чувствуете, мисс Кэтрин?
— О, прекрасно! — обрадовалась Катя. Ей надоело стоять у решетки и помалкивать. — Прекрасно! Мне очень скоро уходить. Объясните, пожалуйста, зачем эти белые ящики, и нельзя ли выйти на палубу и посмотреть море… если вас не затруднит?
Новые знакомые понравились Кате. Понсека улыбался ей, и никто не заводил речи о полиции.
Неожиданно Дювивье нахмурился и ответил:
— Вы не англичанка, не правда ли? Кроме того у вас очень странный шейный платочек…
Катя сушила перед решеткой красный галстук. Испугавшись сурового голоса Дювивье, она быстро повязала галстук. Так было спокойнее почему-то.
— Нет, ребята, — продолжал Дювивье по-французски, — эта девочка из России. У них все дети ходят в таких галстуках. Посмотрите на ее одежду — разве это английская школьная одежда?
— Похоже, что нет, — сказал Бен.
— Не знаю, я в России не бывал, — сказал Понсека и подмигнул Кате.
— Я был в России два раза! — отрезал Дювивье. — Она русская.
Поняв слово «русская», Катя покраснела в своем углу и попробовала зареветь. Ничего не вышло.
— Заметьте, ребята, она собирается уходить. Бен, надо воспользоваться случаем. Ты что молчишь? Хочешь доложить капитану?
Старший офицер пожал плечами, а Жан Понсека быстро сказал:
— Не надо, земляк! Утрем нос старикашке!
Катя мало что поняла из этого спора. Три француза жестикулировали и спорили громким, хриплым шепотом и, по-видимому, решали: выдавать ее капитану или нет. Капитан представлялся ей большим черным пауком в темной норе. Поспорив, французы вздохнули, одинаковым движением поправили береты.
И Дювивье обратился к Кате:
— Мисс, я не совсем представляю себе, как вы сюда попали. Это великий триумф науки…
Катя поклонилась от имени науки.
— …Я не буду задавать лишних вопросов. Но мы трое здесь присутствующие будем рады подтвердить это достижение. Минутку! Когда вы вернетесь домой, передайте тем, кто вас… послал, что район океана с координатами сорок северной и семьдесят западной опасен для плавания. Минутку! Повторите, пожалуйста.
Катя повторила добросовестно:
— Район океана с координатами… — и так далее.
— Вы не забудете?
— У меня память самая хорошая в классе! — обиделась Катя.
Она, правда, не могла взять в толк, кому надо передать эти координаты и что все это обозначает. Но звучало прекрасно: «Район океана опасен для плавания!»
— Теперь, мисс, если это не секрет. Откуда вы родом?
— Я — советская, — призналась Катя, не смея взглянуть на Коротышку.
— Отлично! А как вы передвигаетесь, если не секрет? — Они смотрели на Катю, как первоклашки на учителя. Даже — как на директора школы, вот как!
Но объяснять было уже поздно — наступила светлая темнота. Золотые кокарды задрожали, исчезли. Катя привычно зажмурилась, очутилась в воде и вынырнула, продувая нос. Речка несла ее от института в тайгу, а вдоль берега семенила бабушка и кричала:
— Рятуйте!..
Десятком взмахов Катя выплыла к берегу, выскочила на траву, отплевываясь, как мокрый верблюд. Бабушка Таня бежала к институту, вскрикивала:
— Рятуйте!.. — и прижимала к груди Катин портфель.
Увидав внучку, она сказала только:
— Лышенько мое! — и села в прошлогодний бурьян под институтским забором.
5. «ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ»
Такой грозы еще не бывало. Даже памятный случай в Киеве, когда Катя и соседский мальчишка Жорка влезли на лестницу маляра и упали вместе с лестницей и ведерком для краски — даже тот случай не шел в сравнение с сегодняшним. Бабушка Таня бушевала. Катя — еще бы! — лежала в постели, по всей улице разносился запах горелого молока, сбежавшего от бабушкиного гнева. Кате бежать было некуда. Мама примчалась с работы и, виновато мигая, стерегла дочь, а бабушка гремела, как камнедробилка, и поносила «всю семейку, которую она кормит и обстирывает без намека на благодарность». Она требовала, чтобы Катя созналась, что нарочно прыгнула в воду, желая бабушкиной немедленной смерти. Она кричала, что дети завезли ее к медведям и волкам и «привязали к плите».
Мама вздыхала, не пытаясь спорить.
Катя упорно стояла на своем: она прыгнула в воду, чтобы спасти котенка. Пока бабушка волокла ее домой, она сообразила, что, во-первых, бабушка Таня обожает кошек; во-вторых, если Катя сознается, что упала в воду, то ей запретят ходить на скельки. На вопрос, почему же Катя не откликнулась, когда бабушка взывала к ней с берега, а «плыла в воде, как той труп», тоже нашелся ответ.
Она плыла не как труп, а кролем. При этом уши должны быть в воде, и, как всем известно, пловец кролем ничего не слышит.
— Где же тот котенок? — с едкостью вопросила бабушка. — Который тебе дороже, чем родная бабка? Утонул?
Она протопала на кухню и поддала ногой коту Тарасику, впрочем не сильно. Тарасик мяукнул и продолжал подлизывать сбежавшее молоко.
Катя попросила у мамы учебник алгебры, прикрылась им, как крышей, и принялась думать. Это было нелегко — к маме уже явилась соседка Марианна Ивановна, и ей описывали в красках ужасные события и вспоминали Катины проступки за все двенадцать лет, прожитых ею на свете. Хорошо еще — отец позвонил по телефону и предупредил, что вернется очень поздно. Хоть с ним разговора не будет…
Катя со злостью откинула одеяло. Терпеть она этого не может — лежать в постели. «Сделай то, сделай это!..» Она посмотрела на закрытую дверь, показала ей язык и стала одеваться. Командуйте, распоряжайтесь, взрослые! Зато у нее теперь есть свой секрет. Тайна. Получше ваших секретов. Вот Марианна Ивановна уже начала шептаться с мамой. Толкует, наверное, о «чудных мгновениях, память о которых уйдет с ней в могилу». Тоже мне, секреты!
Катя села за письменный стол и нарисовала на промокашке надгробный памятник с пропеллером. Она будет летчицей, как Герои Советского Союза из полка Бершадской. Катя знала об этом полке все, что можно узнать из книг. Она станет летчицей сначала, а потом подаст рапорт и перейдет в космонавты.
Когда на промокашке появились последовательно: самолет, ракета, и женская головка в шлеме, похожем на банку из-под болгарского варенья, и собака Уголек, Катя поняла, что отвлеклась от темы. И стала раздумывать о перемещениях. Теперь уже не годилось объяснение, что она заснула на скельках и перемещение ей приснилось. Она перестала спать днем еще три года назад. Кроме того, свалившись в воду, любой человек бы проснулся! Она вынырнула довольно далеко от камней, много ниже по реке. Катя попробовала сообразить, сколько метров она проплыла «во сне», — вышло столько, сколько от дома до булочной. Надо при случае смерить шагами расстояние от ворот до булочной. Правда, длину шага они измеряли еще в пятом классе на уроке географии, а с тех пор она выросла втрое.
Катя засмеялась — вот дурочка! Зачем же мерить до булочной, если можно прямо на месте — от камней до тропинки, по которой она вылезла на берег?
— Она смеется! — трагически воскликнула бабушка, заглядывая в дверь. — Смеется, бисова дытына! Марш в постель!
— Ну, ба-аб Таня, — угрюмо заныла Катя, — ну ба-аб Танечка, у меня же завтра контрольная по физике…
— А температура?
— Не-ет у меня температуры…
Бабушка пощупала ей лоб и отступилась. Контрольная по физике — важное дело, считают взрослые. Еще вчера Катя тоже волновалась из-за этой контрольной, из-за двойки, которую она должна получить. Сегодня ей было все равно. Двойка так двойка. У нее есть секрет. По-тря-са-ю-щий!
Но скажите, пожалуйста, как это получается? Волшебник, что ли, сидит в камнях и перебрасывает ее в разные места? Всех он перемещает или ее одну?
Потеха! Персональный волшебник Кати Гайдученко!
И совсем чудная мысль пришла ей в голову. Такой секрет держат про себя все люди. Раз с ней произошли перемещения, то и со всеми они могли случиться. Значит, все таятся друг от друга? Подумав, Катя решила: нет, хоть один бы, да проболтался. Тоська, например, давным-давно бы всем растрезвонила. Взрослые, несомненно, печатали бы толстые книги и журналы на разных языках — «делились» бы изо всех сил.
Значит, у нее свой волшебник? Чепуха какая-то! Если он персональный, тогда почему он устраивает перемещение только с камней? Скорее всего, место… волшебное.
Катя со стыдом проговорила про себя это слово. Другого названия она просто не могла придумать.
О причине перемещений лучше было не задумываться. Она стала вспоминать оба перемещения по порядку. Оказалось, что запомнила очень мало. Папа не зря говорит: «Наблюдательность у тебя никудышная, тренируй».
И тут она вспомнила!
«Сообщите тем, кто вас послал, что район сорок северной и семьдесят западной опасен для плавания».
Катя подскочила к полке и с натугой вытащила большой атлас. Он был здоровенный, почти что ей до пояса, если поставить его на пол. Развернуть его можно только на полу — на письменном столе он закрывал чернильный прибор и вазочку.
Она раскрыла атлас прямо у полки. Африка, еще Африка — другого цвета, — теперь Африка кусками… Сколько же ее здесь? Катя перебросила сразу десяток страниц: Европа. Потом Антарктида, Азия! Терпения не хватало у Кати — отыскивать Атлантический океан. Она распахнула дверь, перебив грустное повествование Мариан-Иванны:
— Мам, где такое место, сорок северной и семьдесят западной?
— Простите, — извинилась мама перед соседкой, а та сладко улыбнулась. — Сорок градусов северной широты, семьдесят западной долготы… Атлантика. Где-то у берегов Соединенных Штатов… Да, в районе главного хода.
— А как его найти в атласе?
— Не его, а ее. Это точка, условная точка в океане.
— Я знаю, знаю! — торопилась Катя. — Пересечение воображаемых линий. Мам, а мам, покажи мне в атласе!
— Что за спешка такая? — Мама показала глазами на Марианну Ивановну, но та сама догадалась, что разговоров про чудные мгновения больше не будет.
Катя взгромоздила атлас на обеденный стол, и получилась скатерть. Полстола занимала Азия, и полстола — изнанка Европы. От атласа пахло краской, мелованной бумагой и переплетным клеем.
— Всегда, всегда вам рады! — вежливым голосом говорила мама из прихожей.
…Европа — тоже на половину стола. Салатно-зеленая, с палевыми тенями возвышенностей. Вот Урал. Они живут вот здесь, но даже на этой карте их дом казался бы… чем? «Ничем», — поняла Катя. Весь большой девятиэтажный дом с лифтами, мусоропроводом, светлыми окнами — весь огромный дом стал бы незаметным, как микроб, если смотреть на него без микроскопа.
А вот Англия.
Катя легла животом на Европу. Почему-то раньше ей было невдомек, что Земля такая громадина. Англия! Она за Средне-Русской возвышенностью, за Арденнами, за реками Рейном и Сеной и за проливом Ламанш. Неужели правда, что вчера Катя побывала там, на западном конце Европы, а сейчас она вот здесь, на западном конце Азии?
— Не может быть!.. — в сотый раз сказала Катя.
— Не может быть? Ты о чем?
— Я так, ни о чем, сорок северной, семьдесят западной, мам.
Это место мама нашла на синей «карте течений», где материки были белыми, а моря и океаны — синими и голубыми, а течения обозначались черными стрелочками, тоненькими и толстыми. Мама только раскрыла эту карту, а Катя уже сама нашла место пересечения воображаемых линий. На карте они выглядели вовсе не воображаемыми. Они тянулись через белые материки и синие океаны и пересекались под боком Северной Америки. У самого берега, к востоку.
— Нашла? Теперь открой Северную Америку.
Таинственное место находилось как раз напротив Нью-Йорка, чуть правее и ниже. На крупной карте кривые координат стали прямыми. Их пересечение лежало на бледно-голубом фоне, как перекрестие пулеметного прицела. Катя видела в кино: летчик ловил в прицел вражескую машину, крошечную серебряную бабочку и насаживал ее на перекрещенные булавки прицела. Это было страшно. Именно так немецкие летчики сбивали машины девушек из полка Бершадской.
Она зажмурилась. Ей очень понравился горбоносый французский моряк. Он говорил с ней, как с большой. Почти как с космонавтом. И он был на прицеле. Это его поймали меридианы и параллели в крестовину. Катя отчетливо вспомнила синий берет, с проломом, золотую кокарду, тоненькие усики и горбатый нос, как у попугая. «Передайте тем, кто вас послал…» Легко сказать! А если меня никто не посылал?
Катя взвалила на плечо ненужный атлас и поплелась к себе. На ходу поблагодарила маму:
— Спасибо, мам…
Но мать остановила ее:
— Екатерина! Иди-ка сюда!
Немедля на пороге кухни утвердилась бабушка Таня и стала наблюдать за событиями. Считалось, что она балует внучку. Как бы не так…
Катя с небывалой аккуратностью установила атлас на место и вернулась в столовую.
— Что с тобой, Екатерина? — спросила мама. — Что с тобой творится? Сначала ты лезешь за котенком и до полусмерти пугаешь бабушку…
— А зачем она за мной следит?
Бабушка в сердцах хлопнула дверью.
— Пугаешь бабушку, — продолжала мама каменным голосом, — потом вмешиваешься в разговоры взрослых, а потом уходишь, едва поблагодарив?
— Я сказала: «Спасибо»!
— Еще бы! — ответила мама и тут же спросила безо всякой логики:
— Какое отношение к контрольной по физике имеет гибель «Леонардо да Винчи»?
— Леонардо да Винчи? — Катя прикусила язык от удивления и на всякий случай придумала:
— Это, мам, Дора Абрамовна говорила на уроке. Она всегда, знаешь… отвлекается…
— Изум-мительная женщина! — сказала мама. — Вы должны быть счастливы, просто счастливы, что вам достался такой педагог!
«Сплошные сны, — пробормотала Катя про себя. — Я же и не думала об этом Леонардо да Винчи!»
Здесь бабушка подала голос из кухни: «Великий до нэба, та дурний, як трэба». Непонятно, к кому это относилось. Возможно, к Леонардо да Винчи, но скорее к маме. Катя поежилась — баба Таня не верила ни одному ее слову.
К счастью, мать не уловила яда в бабушкином голосе. Наверное, Катины чувства были обострены, как у любого зверя, преследуемого охотником, а матери явно не хватало охотничьего чутья.
— Правда, мам, — вдохновенно сказала Катя, — она изумительная и все такое! Разве я говорила о гибели Леонарда? — и с деланной рассеянностью уставилась в окно.
— Фу, Катюша, имя «Леонардо» не склоняется…
— М-м.
— О гибели ты не говорила. Ты назвала координаты того места, где корабль затонул.
Катя покивала головой, раздумывая: спрашивать дальше или не стоит? И все же любопытство пересилило разумные опасения.
— Мам, а как это вышло? Дора Абрамовна совсем чуть-чуть нам рассказывала, полминуточки… — спросила и замерла.
Но мать спокойно переспросила:
— Как они столкнулись? Преступная халатность, по-видимому.
— Халатность? Что это?
Мама объяснила: халатность — небрежное отношение к своим обязанностям. Потом рассказала о столкновении в океане итальянского лайнера «Леонардо да Винчи» и шведского лайнера «Конунг Олуф». Лайнер — большой пассажирский корабль, а «Леонардо» был очень большим кораблем и даже флагманом итальянского пассажирского флота. Он шел из Генуи в Нью-Йорк. Навстречу ему шел «Конунг Олуф», из Нью-Йорка в Стокгольм, и оба шли на большой скорости и столкнулись на всем ходу, хотя… Здесь мама совсем разгорячилась, как будто в столкновении был виноват кто-нибудь из ее знакомых. Впрочем, Катя тоже разволновалась. В самом деле! Штурманы видели все на экранах радиолокаторов за много километров и, конечно же, могли предупредить столкновение! Мало того, минут за десять до катастрофы с мостиков обоих кораблей были ясно видны огни — топовые и ходовые огни, как выразилась мама, — и все-таки корабли столкнулись! К счастью, «Конунг Олуф» удержался на плаву, но «Леонардо да Винчи», гордость итальянского флота, перевернулся и пошел ко дну…
— Со всем экипажем? — воскликнула Катя.
Она представила себе, как огромный-огромный корабль переворачивается от удара и тонет, вроде пустой консервной банки, пущенной в лужу. Но мать улыбнулась: нет, корабли так легко не гибнут. Оказывается, «Леонардо» не должен был потонуть, несмотря на столкновение и несмотря даже на особое обстоятельство: форштевень, нос «Конунга Олуфа», был ледорезный, то есть особенно острый и прочный. Швеция — северная страна, поэтому шведские корабли всегда готовы ко встрече со льдами. И вот даже после удара ледорезного форштевня итальянский корабль должен был удержаться на плаву, потому что он был разделен на отсеки водонепроницаемыми переборками. Почему же он перевернулся? Переборки оказались прорезанными, вот в чем дело! Вода хлестала через них, как через сито, и затопила весь корабль.
Катя снова вспомнила про экипаж и со страху заткнула себе рот кулаком, и еще страшнее ей стало, когда она ощутила корабельный запах, въевшийся в кожу…
Тогда мама рассказала о всех кораблях, устремившихся на спасение пассажиров и экипажа. Там был французский лайнер «Иль де Франс», тоже флагман, только французского флота. Там было еще два английских корабля. Ведь столкновение произошло на главном ходе, на большой морской дороге из Европы в Америку. Так что экипаж спасся и пассажиры тоже, кроме тех, что были в носовых каютах и погибли при столкновении… Последним сошел в шлюпку капитан. Его вели под руки два офицера, он не хотел оставлять свой корабль! И только через два часа после этого «Леонардо да Винчи» перевернулся, море сорвало и подбросило высоко вверх оставшиеся спасательные шлюпки, и все было кончено.
Катя слушала с восхищением и ужасом, ведь мама тоже обошла вокруг света на корабле «Витязь». Она — географ.
Катя подумала, что ей все-таки повезло с родителями. Лучше, конечно, чтоб они были летчиками, но физик и географ тоже годятся.
— Ну ступай заниматься, — сказала мать, очень довольная любознательностью дочери.
Катя пошла к себе и спряталась за учебником физики.
Ох, пришлось ей подумать! Она чувствовала, что корабль, на котором она побывала, как-то связан с гибелью «Леонардо». Но как? Ведь столкновение произошло десять лет назад. Невероятно давно, по ее понятиям. Как Пунические войны. Могут ли эти события быть связаны между собой?
Но самое главное — Катя не знала, что делать ей самой. Как «сообщить тем, кто ее послал». Она сидела за своим столом и тоскливо разглядывала стены комнаты, в которой они жили с бабушкой Таней уже два года. Разглядывала заново, потому что увидела за ними всю Землю.
Светлые обои, наклеенные прямо на бетонные стены, — желтенькие, с бесформенным рисунком, струящимся сверху вниз, как вялые водоросли. Слева за стенкой была квартира Мариан-Иванны, справа — улица, скверик, магазин кулинарии и булочная, потом шоссе к институту, а дальше — речка и тайга. Это все лежало за стеной, уходило к западу, становясь маленьким, как отпечаток на кинопленке восемь на восемь… К западу. Там — Англия, «главный ход» из Европы в Америку и итальянский лайнер, лежащий на морском дне, под целым километром соленой воды. Так было обозначено на карте — светлая синева, цвета весеннего неба, глубина свыше тысячи метров. Лайнер лежит на дне между зыбкими полосками водорослей, в воде светло-синей и одновременно желтоватой, как обои.
Что же делать? Горбоносый Жан не шутил. Он серьезно говорил. Смотрел серьезно. И остальные смотрели убедительными глазами. Как быть?
Остаток дня и весь вечер Катя думала об одном и том же. Изрисовала тетрадку для черновиков цифрами «40» и «70». Принималась писать в «Пионерскую правду» и бросала. Начатые письма рвала на мелкие клочки и ссыпала в мусорное ведро.
Не поверят! Никто и нигде не поверит! Может быть, сегодня она и рассказала бы всю историю отцу. Но поздно вечером он позвонил и сказал, что вернется из института часа в три ночи. Работает на большой электронной машине. Катя уснула, не дождавшись Якова Ивановича. И ночью ей приснился жирный паук в огромной капитанской фуражке, бегущий прямо по воде на волосатых лапах.
6. СЕКРЕТ ПОГИБ
Контрольную писали в новом, втором физическом кабинете, открытом «иждивением доцента Салтановой». Так говорил — для ехидства — молодой литератор Владимир Федорович. Еще он говорил, что занятия литературой тоже требуют отдельного кабинета.
Все это пересказала Кате ее соседка, Аня Масленникова. Она сидела за новым столом, брезгливо оглядывая физический кабинет. Как кошка посреди большой, очень мокрой лужи.
Катя написала на промокашке: «40 x 70» и добавила для развлечения: "АМ
ВФ = Л!". Это обозначало: «Аня Масленникова плюс Владимир Федорович равно любовь». Анечка сейчас же ответила на своей промокашке: «Идиотка». Катя великодушно удержалась от ядовитого ответа: «Очень рада, будем знакомы!» И тут же ее вызвали — получать билет.
Дора Абрамовна устроила контрольную с билетами, как в институте. Разложила на столе листочки с условиями задач, чистой стороной вверх, и все по очереди подходили и тянули на выбор любой. Текст был аккуратно отпечатан на пишущей машинке, а латинские буквы вписаны круглым, аккуратным почерком. Вытянув листок, каждый называл номер. И Дора Абрамовна отмечала его в специальном списке, отпечатанном на той же машинке. Все, как в институте! Говорят, что на школьных экзаменах тоже тянут билеты, но это ведь на экзаменах. У Доры Абрамовны никогда урок не обходился без новых затей. На той неделе, например, она принесла моток латунной проволоки и спросила: кто возьмется сделать щетку вроде сапожной, но с латунными волосками? Витька-Газик сначала вызвался, а после уж спросил: зачем нужна щетка? Оказалось, для вывески с бегущими огненными буквами к Первому мая. Три класса будут оформлять иллюминацию школы, «чтобы вышло не хуже, чем на Центральном телеграфе в Москве». Позавчера все ребята принесли из дому по лампочке для иллюминации, а бригада радиолюбителей давно готовит машинку для бегущих букв.
…Катя подошла к столу, получила и прочла свой билет. Две задачи, совсем несложные. За полчаса она бы решила эти задачки. Решить, а? Ведь пустячные, легкие, если разобраться… Не поверит ей Дора, что она эти задачки не решила. Поймет, что нарочно… как это называется?.. Симулирует. Нет, симулирует — значит, притворяется больной. Ага, саботирует.
Катя сделала вид, что думает изо всех сил. Начала грызть колпачок авторучки. Невкусно. Деревянные ручки были много приятней.
И пусть невкусно! Она сидела и грызла, сглатывая горькую слюну. Кругом уже скрипели перья. Двадцать пять человек (двое больны) торопливо списывали условия задач с билетов. В классе стояла особая тишина, которая бывает только на контрольных. Одна Катя Гайдученко грызла ручку и исподтишка оглядывалась. Даже Садов пишет. Тоська вся раскраснелась — дело идет, значит. Если не получается, она бледнеет. Шведов строчит, покачивается от усердия. Он-то получит пятерку…