Глава 4

Из книги Арнольда Шоца

«Экспедиция Николая Рериха в поисках Шабмалы»

…у Гуру нет ни одной общей мысли, все решительно направлено и отдано на служение общему благу.

Е. И. Рерих

Итак, с 1929 года семья Рерихов навсегда поселяется в Индии, в долине Кулу: в окрестностях города Нагар приобретается уединенный дом на крутых горных склонах, на высоте двух тысяч метров над уровнем моря. Здесь же будет создан Гималайский институт научных исследований «Урусвати», что в переводе означает: «Свет утренней звезды».

И начинается гигантская работа. Нет, Рерихи не достигли Шамбалы — она отринула их. Но стремление к этой стране махатм останется у них на всю жизнь, перейдя в область легенд, эпоса, который они сами создают, и в этом мифотворчестве Елена Ивановна, действительно наделенная даром медиума — на уровне «тонких материй» постоянно общается с учителями, получая от них, по ее утверждению, указания и напутствия — как служить «общему благу» и просветлению человечества. Но это, по моему глубокому убеждению, происходит лишь в страстных желаниях, настолько сильных и могучих, что и общение с махатмами, и их наставления становятся «реальностью» для самой Елены Ивановны, для Николая Константиновича и, постепенно и неуклонно, — для всех их учеников, последователей, восторженных почитателей, вплоть до наших дней.

И атмосфера жажды Шамбалы, окутывающая дом Рерихов в Кулу, и университет «Урусвати» являются питательной средой, в которой окончательно — сначала теоретически — обосновывается главная цель жизни Рериха, а потом она становится практической деятельностью, осуществляемой с железной волей, упорством и страстью. Речь идет о «Пакте мира» Николая Константиновича. Или о «Державе Рериха», как потом стали называть этот пакт.

В 1929 году, после посещения Америки (где Дела живописца и философа сложны, запутаны, даже драматичны, но это уже другая тема…) художник посещает Европу и излагает тезисы своего «Пакта» (все эти соображения уже известны читателям) доктору политических наук Парижского университета Г. Шкливеру и профессору Жозефу де ла Праделю с просьбой согласовать его с международным правом. Вскоре полный текст «Пакта» с сопроводительным обращением Рериха к правительствам и народам всех стран был опубликован. Смысл «Пакта»: как защитить науку и мировую культуру, ее материальные ценности в условиях войн, революций, вооруженных междоусобиц и т. д. Да, да! Давнишняя идея Рериха еще со времен русско-японской войны и первой русской революции, с десятых годов двадцатого века. Согласитесь: упорен наш многогранный академик.

Вот первый и второй параграфы этого впечатляющего документа:

Образовательные, художественные и научные учреждения, научные миссии, персонал, имущество и коллекции таких учреждений и миссий будут считаться нейтральными и как таковые будут подлежать покровительству и уважаемы воюющими (какой, в сущности, идеализм. Даже, если хотите, инфантилизм! — А. Ш.).

Покровительство и уважение в отношении названных учреждений и миссий во всех местах будет подчинено верховной власти договаривающихся стран безразличия от государственной принадлежности какого-либо отдельного учреждения или миссии. Учреждения, коллекции и миссии, зарегистрированные на основании Пакта Рериха, выставляют отличительный флаг, который дает им право на особое покровительство и уважение со стороны воюющих государств и народов всех договорных стран.

Флаг, который Рерих назвал «Знаменем мира», он придумал и выполнил сам: на белом полотнище — красная окружность, которая символизирует вечность, внутри окружности — три красных кружка, выражающих преемственность прошлого, настоящего и будущего.

Идея Николая Константиновича сразу нашла горячую поддержку, как было принято говорить в советское время, «в кругах прогрессивной мировой общественности»: Ромен Роллан, Бернард Шоу, Томас Манн, Альберт Эйнштейн, Герберт Уэллс… Список громких имен можно еще долго продолжать.

А вот письмо Рериху по поводу «Пакта» от Рабиндраната Тагора:

Я зорко следил за Вашей великой гуманистической работой во благо всех народов, для которых Ваш «Пакт мира» с его знаменем для защиты всех культурных сокровищ будет исключительно действенным символом. Я искренне радуюсь, что этот «Пакт мира» принят Комитетом Лиги Наций по делам музеев, и я глубоко чувствую, что он будет иметь огромные последствия для культурного взаимопонимания народов.

Еще одна неожиданная реакция на инициативу Николая Константиновича Рериха. Впрочем, может быть, не такая уж и неожиданная: массовое сознание подвержено интеллектуальным эпидемиям. Парижским университетом кандидатура Рериха — поддержанная научными учреждениями многих стран — выдвигается на Нобелевскую премию мира в том же 1929 году. В обращении Парижского университета, характеризующем нобелевского кандидата, говорилось:

Николай Рерих своими литературными произведениями, лекциями, исследованиями, картинами и многогранной деятельностью действительно призывал принять доктрину всемирного братства. Его пропаганда мира охватила свыше двадцати стран и была широко признана. О ее воздействии свидетельствуют многочисленные послания к Рериху со стороны самых различных учреждений. Мы твердо верим, что окончательный международный мир придет лишь через поднятие культурного уровня народов и постоянную действенную пропаганду братства, рожденного культурой и возвышенной красотой во всех областях жизни. Тридцатилетняя трудовая деятельность Н. Рериха была мощным призывом к взаимному сближению народов.

В 1929 году Нобелевскую премию мира Николай Константинович не получил. Но дело его расширялось и побеждало: к концу 1934 года в мире насчитывалось семьдесят четыре Общества друзей Рериха, находившихся в двадцати четырех странах.

И это уже, согласитесь, «держава» создателя «Пакта мира», признанная самой авторитетной международной организацией — Лигой Наций.

Но… Увы, вторая мировая война уже не за горами. Хочется обновить этот трюизм: не за Гималайскими горами, со снежных вершин которых художник со своей супругой наблюдают за ходом мировой истории: видно далеко, только не разглядеть оттуда отдельного землянина, будь то европеец или житель затерянных в океане островов. Так вот, скорая страшная война сокрушит все иллюзии, заложенные в «Пакте мира» — у войны свои законы, и главный аргумент в них — оружие, убийство живой силы противника (хотя гибнет в войнах, увы, всегда и мирное население) и уничтожение материальных объектов, будь то заводы военно-промышленного комплекса или города врага вместе со всеми их культурными памятниками, музеями, историческими ансамблями и коллекциями…

Как вторая мировая война обошлась с культурными ценностями Европы — и не только Европы, — общеизвестно. И все же напомню: руины Дрездена, Кенигсберга, Сталинграда, Варшавы, поруганные храмы и музеи России, оказавшиеся на захваченных немцами территориях, вандализм советских войск в первые месяцы оккупации в Германии, в «очагах культуры», атомные бомбы американцев, сброшенные на японские города Хиросиму и Нагасаки… Что осталось после этого смерча от «культурных ценностей»?

Но — невероятное обстоятельство! Закончено мировое побоище, и — почти сразу! — детище Рериха возрождается: 6 декабря 1945 года комитет «Пакта мира» в Нью-Йорке официально возобновляет свою работу: налаживаются старые связи, привлекаются новые, свежие силы. В 1946 году почти во всех странах, где они были раньше, восстановлены Общества друзей Рериха, за признание «Пакта» высказывается Всеиндийская конференция культурного единства.

Идея Рериха хотя и утопична, если судить по последствиям второй мировой войны, но воистину бессмертна. Бессмертна до нашего времени.

А теперь о парадоксе «феномена Николая Рериха». Сегодня и в России, и в Индии, и в Соединенных Штатах Америки, и в других странах мира есть музеи русского живописца и философа, действуют различные рериховские клубы, общества, благотворительные фонды, изучается его творческое наследие— и живописное, и литературное; о Рерихе пишутся книги, которые теперь составляют порядочную библиотеку. Немало книг и о Елене Ивановне, но житие и творческое достояние этой великой женщины — тема для отдельного исследования. До сих пор дебатируется возможность воплощения в жизнь человечества «Пакта мира» Рериха. Для многих он — Учитель, гуру, указующий человечеству путь к совершенству и всеобщему миру.

По крайней мере две причины объясняют, на мой взгляд, возникновение «феномена Николая Рериха».

Первая причина. Он попал «в десятку», когда, создавая свою «империю духа», сделал ставку на культуру, ее сохранение и развитие в «экстремальной обстановке войн и революций» и на просвещение народов как основы сближения государств с разными политическими системами. Он не открыл ничего нового, повторив банальные, но вечные истины, — о роли культуры, искусства и просвещения в истории человечества. Николай Константинович только сотворил из этих прописных истин стройную концепцию, простую и понятную всем, и соединил ее со своим именем. И за ним пошли, его поддержали действительно многие лучшие люди Земли с громкими именами, и, что особенно ценно, рядовые труженики интеллектуального труда, истинные интеллигенты, те, на ком стоит в нашей жизни дело культуры во всепланетарном масштабе. Сегодня именно они трудятся во всех рериховских учреждениях, будь то музей или благотворительный фонд. Для них Рерих давно стал иконой, символом и по-прежнему остался Учителем, гуру; их конкретная деятельность немыслима без него, хотя достаточно часто наполнена новым содержанием. Но он — с ними, и эти подвижники — или не ведая того, или сознательно — продолжают в традициях и по методике живописца творить продолжение рериховского мифа. Только один пример. В московском мемориальном музее Рериха вам покажут портреты двух махатм, их имена — Мория и Кут Хуми; с ними, по легенде, встречались Николай Константинович и Елена Ивановна. Они обитатели Шамбалы, их учителя и ведущие. Впрочем, вам эту легенду расскажут, если вы зададите вопрос: «Кто изображен на этих портретах?» Дело в том, что оба махатмы вели по жизни Елену Петровну Блаватскую, они ее учителя и к Рерихам никакого отношения не имеют. Их портреты написаны в 1884 году Германом Шмихином по просьбе Елены Петровны и по ее описанию. В московском рериховском музее висят их искусные копии… Но без «продолжения легенды» в наши дни работники музея — и это в определенном смысле магия — уже не мыслят своей деятельности.

И здесь вторая причина: не мыслят, потому что не знают, но часто сознательно не хотят знать реальной жизни и деятельности и Николая Константиновича Рериха, и Елены Ивановны, и Юрия Николаевича, то есть «не знают», каким путем, методами, средствами создавалось на первом, основополагающем этапе все то, что сегодня называется «духовным наследием Рерихов». А путь этот, методы и средства — «великий компромисс» с руководством Советского Союза и его вождями, сотрудничество — теперь это общеизвестно — с преступной политической системой, которая коварным кровавым способом утвердилась в России, на поруганной родине живописца, которую он так «любил»…

Осознавал ли Николай Константинович Рерих всю мерзость такого компромисса и сотрудничества? Притом сотрудничества с самыми ужасными силами Системы — органами государственной безопасности, страх и ужас перед которыми будут жить в генетической памяти россиян еще несколько поколений? А ведь по христианским православным канонам, которые безусловно от рождения были близки живописцу, это было сотрудничество с Диаволом и его слугами, въехавшими на черных машинах в московский Кремль. Безусловно, осознавал! Но он — правильнее сказать, они, то есть Рерих с женой Еленой Ивановной успокаивали себя тем, что это временный компромисс, они попутчики с «антихристами» не на долгое время и только ради «великой цели», во благо России и всего человечества. Да, получается так: цель оправдывает средства…

И было в «Новой стране» — так Рерихи, как известно, называли Советский Союз — нечто безмерно притягательное для Николая Константиновича, державника по своим убеждениям. Это «нечто» — внешняя политика кремлевских вождей. Они, пусть на «большой крови», но создавали (или воссоздавали) огромную русскую державу. Да, «огнем и мечом», но такова от века человеческая история, и так называемые «народные массы» в ней только строительный материал. Российская империя «от моря и до моря» завещана нам великими предками — в этом были убеждены супруги Рерихи. И среди кремлевских вождей был один человек, перед которым Николай Константинович преклонялся. Несмотря ни на что! Потому что прежде всего он, этот гений… ладно, пусть злой гений — являлся создателем и строителем новой Российской империи. Этим человеком был Сталин. И после победоносного завершения Великой Отечественной войны, образования в Европе лагеря «народной демократии», по существу управляемого из Москвы, генералиссимус Сталин стал кумиром Николая Рериха.

…И, как известно, сразу после 1945 года Рерихи начали готовиться к возвращению на Родину.

Не знаю, понимали они или нет, что их ждет в Советской России?

У меня нет ответа на этот вопрос. Но безусловно одно: Николай Константинович и Елена Ивановна все — как они, наверное, думали — просчитали, взвесили, обсудили. И остается предполагать: дальнейшую жизнь — для осуществления своей Главной Цели — они мыслили только в России.

Но меня продолжает мучить вопрос: приняв это роковое решение, Николай Константинович — с его мировыми амбициями — неужели не понимал, что его ждет в «державе» Сталина?..

Этим драматическим вопросом, на который у автора нет ответа, заканчивает свою книгу «Экспедиция Николая Рериха в поисках Шамбалы» Арнольд Генрихович Шоц.

Но на этот вопрос есть ответ.

12 марта 1946 года, Москва, Кремль. Кабинет Сталина

Вождь стоял у окна, слегка отодвинув занавеску. Красная площадь была пустынна, брусчатка влажно поблескивала — утром прошел дождь.

Иосиф Виссарионович, повернувшись, взглянул на напольные часы, за стеклом которых медленно раскачивался круглый маятник — без двух минут десять.

Бесшумно открылась дверь. Появился генерал НКВД Александр Николаевич Поскребышев, начальник секретариата Сталина — белобрысый, с венчиком седеющих волос вокруг лысины, подобострастный. Ему единственному разрешено входить в кабинет «хозяина» без стука, ведь он сторожевой пес при дверях, всегда, постоянно, неотлучно, и днем и ночью (если Он в Кремле).

— Лаврентий Павлович в приемной.

— Зови его, Саша.

Берия, в черном костюме, посверкивая стеклами очков, с коричневой кожаной папкой в руках, остановившись в дверях, сказал тихо:

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

— Проходи, Лаврентий, садысь.

Их разделял небольшой письменный стол. Берия сидел к вождю в профиль и чувствовал на щеке взгляд Сталина, который физически обжигал кожу.

— Собрал сведения?

— Собрал, Иосиф Виссарионович.

— Выяснил?

— Выяснил.

— Ну?

— Действительно, собирается возвращаться. Со всем семейством и скарбом. Хлопочет о разрешении пока через Союз художников.

— Почему — пока?

— У него переписка с Грабарем. Грабарь советует ему обратиться в правительство…— Берия замешкался.

— Не тяни.

— А если там задержка, обратиться лично к вам.

— Дурак твой Грабарь.

— Может быть, Иосиф Виссарионович, пресечь? — Лаврентий Павлович коротко рубанул воздух рукой.-

Одним махом?

— Нет! — Сталин долго думал, наморщив узкий лоб. — Отказывать нэ будем. Но притормози пока. Интересно, что у него на уме? Зачем? Вот что, Лаврентий, надо послать к нему человека, — вождь усмехнулся. — Мастера на все руки по восточным делам. Есть у тебя такой?

— Не один, товарищ Сталин.

— И чтобы с документами умел работать, в архивах.

Рыться! Копать!

— «Косой» подойдет, — сказал Берия и быстро, возбуждаясь, облизал плотоядные губы.

— Надо, Лаврентий, выяснить в логове этого Рериха две веши. И там — будем решать.

Палач номер один Советского Союза вынул из папки блокнот, раскрыл его, вооружился ручкой «Паркер» с золотым пером:

— Я слушаю, Иосиф Виссарионович.

— Пиши.

8 апреля 1946 года Индия. Кулу. Раннее утро

Николай Константинович, как всегда, работал в своей мастерской — его трудовой день начинался с первыми лучами солнца.

Появилась Елена Ивановна, озабоченная.

— Доброе утро, Николя!

— Доброе, доброе. — Он, оторвавшись от мольберта, взглянул на жену. — Что случилось, дорогая?

— Ничего не случилось. Так… Вчера поздно вечером… Ты уже спал, не стали будить, приехал Орясов. Журналист.

— А! Олег Владимирович! Наш связной с Россией. И что же? Я ему всегда рад.

— Я тоже. Приехал не один. С ним молодой человек, выпускник московского историко-архивного института. Зовут его Сашей Валаевым, он бурят из Читы. Пишет дипломную работу по архивным источникам об Алара Калама…

— Об учителе Будды? — изумился живописец.

— Представь себе! И вот… Привез его Орясов, с рекомендательным письмом от ректора института, с официальным ходатайством наркомата просвещения взять этого Бадаева на несколько месяцев… Чтобы мы позволили ему поработать в наших архивах, вообще помогли…

— Так ведь это замечательно, Лада!

— Замечательно… Только одно меня… настораживает. Почему бы сначала не получить наше согласие? Что за спешка? Бесцеремонность какая-то!

— Наверно, ты права. Отчасти… Но пойми: мы им не можем отказать!

— Что верно, то верно…

— Где этот студент?

— За дверью. Ждет. — Елена Ивановна наконец улыбнулась. — Он тебя ужасно боится.

— Так проси!

Через минуту в мастерской появился молодой человек лет двадцати трех, коренастый, смуглый, с приветливым круглым лицом восточного типа; левый глаз немного косил, но как бы уплывающий в сторону взгляд его ничуть не портил, наоборот, московский гость от этого застенчивого взгляда казался беззащитным, неуклюжим.

— Здравствуйте, Николай Константинович!

— Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите! Сядем у этого столика. Обратите внимание, юноша, какой отсюда открывается вид на Гималаи.

— Потрясающий вид!

Саша Бадаев сразу понравился живописцу.

Их первая беседа продолжалась больше часа, студент обнаружил просто блестящие познания в области, в которой ему предстояло работать в архивах, над источниками, да к тому же знал три восточных языка — тибетский, китайский, хинди!

— Ну а что же, Саша, вас интересует, кроме буддизма?

— О! Многое! Спорт. Я альпинист, первый разряд. И еще…— Студент историко-архивного института засмеялся; у него были великолепные ровные зубы снежной белизны. — Я, Николай Константинович, закончил в Чите, представьте себе, кулинарный техникум и до сих пор люблю приготовить себе и друзьям что-нибудь вкусненькое. А еще люблю цветы, садовые. V моей бабушки цветник!..

— Вот и прекрасно, Саша. Будете, при желании, помогать нашему садовнику. У нас цветов — море. А повар научит вас стряпать всякие индийские экзотические блюда. Вернетесь в Москву…

— Значит, вы меня берете?

— Берем, берем обязательно.

— Ура-а-а! — Саша Валаев захлопал в ладоши, при этом левый его глазик мило косил.

Право, совсем еще ребенок.

14 ноября 1946 года

Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Поздний вечер

Вождь в сером кителе, застегнутом на все пуговицы, сидит за письменным столом, вытянув короткие кривые ноги в мягких сапогах. Непроницаем. Смотрит на дверь.

Появился Поскребышев.