"Командир у меня - железо!" - без этой фразы у Вани Локтюхина не обходился ни один рассказ об очередном потоплении транспорта, прорыве с торпедой сквозь заградогонь. "Лейтенанта нашего кто не знает", - вторили штурману оба стрелка, целиком относя очередной сбитый "мессер" исключительно на счет командира, который им выложил фрица под самый прицел. "Только и оставалось - нажать на гашетку..."
      Сам "командир-железо", не говорун (кстати, о том, что не довелось мне еще на войне, - это повстречать летчика скромней Саши), выражал свои чувства и того проще. "Спасибо ребятам, ребята не подвели..."
      Точно так же - и о "старушке-девятке".
      В канун высадки Эльтигенского десанта, 31 октября, в полк поступило целеуказание: два транспорта в охранении десяти кораблей в сорока километрах восточнее порта Сулина. На удар была послана тройка высотных торпедоносцев, возглавляемая Жестковым.
      - В районе цели возможны грозы, - предупредили синоптики.
      - А также "мессеры", - как бы между прочим напомнил ведомым Локтюхин. Держаться как на веревочке, хлопцы!
      Напоминание было нелишним: до цели тысяча километров, ястребков на прикрытие не пошлешь. Ольховой и Синицын, как и их штурманы, - в общем обстрелянные бойцы, но для такого задания опыта маловато.
      А стоит кому-то отстать, потеряться - считай, что насмарку и весь полет. Высотное торпедометание - высокое искусство, от штурмана требует ювелирного мастерства. Сбросить стальные сигары так, чтобы они приводнились точно по курсу движения цели, в двухстах-четырехстах метрах от нее. Вынос точки приводнения зависит от скорости корабля и его маневренных возможностей. Торпеда, спустившись на парашюте в воду, принимается циркулировать вокруг цели по расходящейся спирали. Если торпеда одна, даже и не особенно опытный противник, ориентируясь по ее следу, может легко избежать роковой встречи. Несколько - почти неизбежно запутывается в сплетении циркуляции, теряется, напарывается на сокрушительный взрыв...
      Трехчасовой полет над морем. Небо ясное, три самолета на нем - три жука на стекле. Вражеских истребителей, к счастью, не видно.
      Решили выйти на остров Сакалин, возле Георгиевского гирла, оттуда и начать поиск. У озера Синое развернулись на север, потянули вдоль румынского побережья. Грозовой фронт, о котором предупреждали синоптики, видимо, сместился к югу. Внизу рваная облачность, сквозь нее неподвижными полосами просвечивают накаты волн. Справа на берегу аэродром Мамайя, на нем - полк вражеских истребителей.
      - Район поиска, - докладывает командиру Локтюхин.
      - Штурману следить за морем, стрелкам - за воздухом и аэродромом врага.
      - Цель вижу, - через несколько минут Локтюхин.
      - Взлетают, командир! - почти одновременно Засула.
      Впереди, в море, в окружении черных точек, - два четких пунктирных штриха. Справа, над береговой полосой, - несколько желто-оранжевых пылевых вихрей...
      С этой минуты все действия летчика обретают особенную быстроту и четкость.
      - Штурман, курс на цель!
      Еле заметным движением рук и ног Жестков ставит самолет на расчетный режим. Оглядывается на ведомых - Синицын и Ольховой точно повторяют маневр. Стрелки молчат - истребителей пока нет. Заходят со стороны солнца?
      - На боевом, командир!
      Теперь что бы там ни было - ни одна стрелка приборов не шелохнется. Это имеет в виду Локтюхин, когда говорит о своем командире - железо.
      Первыми открывают огонь зенитки: в чистой голубизне неба повисают грязные комья, взвиваются дымные шнуры "эрликонов". Силуэты транспортов растут с каждой секундой. Вот уже различаются палубные надстройки, вспышки орудий... Машина вздрагивает от близкого разрыва. Стрелки приборов как бы настораживаются, но прочно остаются на месте.
      - Повреждена правая консоль, - деловито-спокойный доклад Засулы.
      - Торпеда сброшена, командир! - голос штурмана. С ноткой извинения - за секундную задержку доклада.
      Резкий маневр облегченной машины, сектор обзора - стрелкам.
      - Ведомые?
      - Сбросили, командир! Все парашюты раскрылись! Больше маневров не надо: противник перенес огонь на торпеды. Уж лучше бил бы, как бил.
      - Зажгли один парашют...
      - Следить за остальными!
      Остальные две торпеды, несмотря на интенсивный огонь, достигают воды, отцепляются от парашютов, начинают циркулировать...
      - Взрыв! - наконец-то Засуле изменяет его спокойствие. - Цель, командир!
      Доворот самолета. Видно: взрывом одной из торпед разнесло сторожевой катер.
      - Еще один!
      Транспорт-трехтысячник. У него оторвало корму, над накренившейся палубой поднимается черный столб дыма...
      Несколько вылетов. Всех не опишешь. Всего их за годы войны было совершено Александром Жестковым более двухсот. И таких, как описаны здесь. И труднее. И легче. Хоть в общем-то легких их не бывает. И если экипаж возвращается на аэродром, не сбросив бомбы или торпеду по цели, так это еще тяжелей. Какие бы ни были к тому причины. Тем более для такого летчика, как Жестков. Тяжелее, чем самый ожесточенный воздушный
      бой, чем прорыв сквозь любой многослойный огонь зениток.
      Впрочем, у Жесткова таких случаев было немного. И лучшим свидетельством этому служат те двадцать пять символических силуэтов на фюзеляже его боевой машины, реальные прототипы которых ржавеют на черноморском дне. И шесть звездочек. И не нашедшие выражения в символах десятки разбитых и сожженных самолетов на вражеских аэродромах, десятки танков, орудий, автомашин на полях и дорогах, многие сотни потопленных в море и уничтоженных на земле офицеров и солдат бесчеловечного гитлеровского рейха...
      Скромный смоленский паренек с непослушным зачесом и жестковато-упрямым взглядом...
      5 ноября 1944 года морскому летчику старшему лейтенанту Жесткову Александру Ивановичу Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза.
       
      Стрелок-радист Андрей Засула
      До сих пор он перед глазами, как наяву, - парень высокий, но не старающийся быть видным, с всегдашней своей как бы за рост извиняющейся улыбкой. Любил книги и песни, храбрых и верных людей. Больше всего - своего командира, бесстрашного Сашу Жесткова. Не просто любил - обожал. Что еще? Был комсомольским секретарем эскадрильи, обучал молодых радистов, помогал им войти в боевую жизнь. Часто прямо с занятий бежал к самолету. И лишь тогда забывал про свою улыбку, будто оставлял ее на земле...
      Тяжелая на войне у стрелков работа. Наши телохранители - говорят о них летчики, штурманы. Не шутя говорят.
      Стрелок-радист и воздушный стрелок занимают посты в хвосте самолета: первый вверху, у турели с крупнокалиберным пулеметом, второй - возле нижнего люка со ШКАСом. Летчик и штурман им не видны. Если нет бомб - впереди глухая пустота фюзеляжа, нижний край бронеспинки, что прикрывает сиденье летчика. Сам летчик по грудь наверху, в своей кабине из плексигласа. Штурман и вовсе - в самом носу, в прозрачном решетчатом конусе, как в клетке повиснув над морем ли, над землей.
      Летчик ведет боевую машину, штурман счисляет путь. Оба в любой момент знают местонахождение самолета, решают, какой предпринять маневр. А стрелки? Вот самолет пошел вниз, чуть не камнем. Что это? Противозенитный маневр или...
      В общем, одно дело - сам едешь, другое - тебя везут. Поле зрения стрелков - задняя полусфера. То есть полнеба, во всю необъятную ширь. За полнеба и отвечают. Жизнью. Да если бы только своей.
      "Мессеры", "фоккеры" со стороны солнца заходят, пикируют сверху почти отвесно, разделяются поодиночке, на группы - одни отвлекают, другие подкрадываются из-за угла. Хоть, понятно, углов полусфера и не имеет. Но так доходчивей молодым объяснять.
      Молодые стрелки уважают Засулу. Засула - севастополец, летал с Херсонесского маяка. Участник обороны Керчи, Новороссийска. Ходил на удары по скоплениям войск, по аэродромам, железнодорожным узлам. Силен тогда немец был в воздухе, не то, что сейчас. Впрочем, значение это имеет только в большом масштабе. А на один самолет их и теперь хватает. Тут как кому повезет. Бывает, навалятся, еще и злее...
      Засуле есть что вспомнить, когда понадобится пример.
      В один из февральских дней сорок второго эскадрилье поставили задачу уничтожить колонну противника на Керченском полуострове. Тяжелые шли там бои. Комэск Беляев предупредил заранее - встречи с "мессерами" не миновать. Как следует проверили пулеметы, ленты, подтащили поближе весь боезапас.
      И вот машина на старте.
      Экипаж лейтенанта Жесткова, в котором воюет Засула, уходит в воздух одним из первых. Сверху видно, как, вздымая за хвостами снежную пыль, одна за другой выруливают и взлетают остальные машины.
      Все девять бомбардировщиков в сборе. Спустя двадцать минут к ним пристраивается шестерка истребителей прикрытия. С ними лететь веселее. Под крылом проплывают поля Кубани, Керченский пролив. Видно, как по дорогам движутся к передовой танки, артиллерия, обозы. Потом они пропадают - близко передовая. Стрелки на всех машинах вращают башнями, просматривают воздух. И вот со стороны Азовского моря появляются два "мессера". Летят на предельно малой высоте. Приближаются. Несколько красных ракет оповещают строй внимание!
      "Ишачки" зигзагами барражируют вокруг бомбардировщиков. Гитлеровцы не атакуют. Идут неотступно за группой.
      Нашим ястребкам это надоедает, четверо из них круто разворачиваются. Враг благоразумно удирает...
      Линия фронта с беспорядочным огнем зениток остается позади. Скоро цель. Где-то по дороге Судак - Феодосия движется к фронту колонна вражеских танков.
      - Цель слева! - докладывает штурман. - Видишь, командир?
      - Вижу, штурман. Андрей, передай ведущему.
      Комэск проходит мимо, будто не заметив: колонна ползет в лощине, между лесистых гор. Лучше подождать, когда она вытянется на равнину.
      Над Крымскими горами группа разворачивается и тоже перестраивается в колонну. На высоте шестьсот метров выходит на цель - гитлеровцы уже в долине. Между самолетами вспыхивают светлячки, протягиваются дымные шнуры - бьют скорострельные пушки, "эрликоны".
      Отделяются бомбы от головного самолета - их сбросил штурман эскадрильи Иван Васильевич Егельский. Следом, эстафетой, - от всех остальных. Дорога обсаживается желто-серыми кустами, вверх взлетают обломки, какие-то тряпки, в кюветы откатываются, как с ложками котелки, башни танков с орудиями. Воздушные стрелки поливают из пулеметов разбегающихся от дороги немцев...
      Группа поднимается над горами, чтобы вновь перестроиться в "походную" девятку. Позади - туча пыли, пронизанная черными столбами дымов.
      И тут появляются "мессеры".
      - Четыре... восемь.,. Четырнадцать, командир! - докладывает Засула.
      Первая четверка с ходу наваливается на их машину.
      - Андрей, работай! - кричит Жесткое, маневром выходя из-под удара. - Черт, не успели построиться...
      Андрей работает. Работает воздушный стрелок Иван Атарщиков. Коротко стучит ШКАС штурмана Локтюхина. Жестков искусно маневрирует, так что "мессеры" чуть ли не сами напрашиваются в прицел. Первая атака отбита.
      Но это только начало. Ясно, что бой предстоит жесточайший: запоздавшие "мессеры" колонну им не простят. Снова атака. "Ишачки" отчаянно бросаются наперерез. Разноцветные трассы располосовывают небо. "Мессершмитты" прорываются, бьют в упор. Один из стервятников зашел в хвост самолету Виктора Беликова. Что там Зыгуля и Северин? Не видят? Ну да, фашист в необстреливаемом пространстве. Надо спасать! Очередь Засулы упирается в обнаглевшего гитлеровца. Ara!..
      Стервятники наседали. Еще один "мессер" напал на Беликова, поджег. Засула срезал его. Добивать Беликова ринулся третий фашист. Зыгуля и Северин достали его из горящего самолета, фашист задымил. Беликов резким скольжением сорвал пламя с крыла. К нему подошли два И-16, прикрыли. Комэск Беляев уменьшил скорость, поджидая отставшего товарища...
      Отражая удары "мессеров", эскадрилья на малой высоте пересекла Керченский пролив. Гитлеровцы отстали.
      Бомбардировщики в этом бою потерь не понесли, если не считать множества дыр в крыльях и фюзеляжах. Ястребки потеряли троих из шести. Гитлеровцы недосчитались четырех "мессеров".
      Выйдя из самолета, лейтенант Жестков крепко обнял Засулу.
      - Спасибо, друг!
      Через несколько дней в торжественной обстановке Андрею была вручена медаль "За отвагу".
      Вскоре экипаж Жесткова улетел в Севастополь, в группу майора Чумичева.
      Город-крепость держал оборону. Насмерть стояли пехотинцы и моряки. Их поддерживала корабельная и береговая артиллерия, армейская авиация с дальних аэродромов. Передовая группа флотской авиации расположилась рядом - на небольшом аэродроме у Херсонесского маяка. Тяжелые Ил-4 вылетали на бомбежку артиллерийских позиций, скоплений войск, кораблей на подходах к порту. Аэродром обстреливался вражеской артиллерией, гитлеровские истребители караулили каждый взлет. Летали, как правило, ночью.
      Экипажу Жесткова приходилось действовать в светлое время суток: на него возложили дальнюю воздушную разведку.
      В один из весенних дней сорок второго года получили задачу: осмотреть морские коммуникации вдоль побережья Румынии и Болгарии. Андрей Засула и Иван Атарщиков заботливо подготовились к многочасовому полету: тщательно проверили бортовую рацию, оружие, запаслись авиационными гранатами АГ-2...
      В предрассветной полутьме свирепствовал ветер. Гремел тугими брезентовыми чехлами, завывал в антеннах радиостанции. Рваные клочья облаков проносились над аэродромом. Неподалеку грохотало море, ледяная морось обжигала лица...
      Забрезжил рассвет, взлетели. Низкая облачность прижала машину к воде. Впрочем, это было и на руку: может быть, не заметили взлет гитлеровцы с постов на высотах? Черта с два...
      - Справа сзади "Гамбург", - доложил командиру Андрей.
      - Что будем делать, штурман? - посоветовался Жестков с Локтюхиным.
      - Уйдем в облака, развернемся в сторону Одессы. Пройдем минут пять на виду у немца, а затем снова в облака и на свой курс.
      - Попробуем. Андрей, как там фриц?
      Громадина "Гамбург-138" не отставал ни на шаг.
      - Прет, как паровоз, гад! Сейчас пугну его! Прогрохотала короткая очередь. Жестков круто развернулся, замелькал в жидких облаках. "Гамбург" попер за ним. Атарщиков сыпанул по четырехмоторной громадине градом трассирующих. Жестков укрылся, нащупав слой потолще.
      - Может, подбросим шептунка, командир? Что-нибудь в Одессу открытым текстом, вдобавок к донесению с "Гамбурга". Чтобы не ждали нас в гости в Румынии.
      - Идея! Молодец, Андрей. Штурман, заготовь радиотелеграмму. Что-нибудь насчет курса...
      На подходе к Сулине облачность оборвалась. Штурман открыл бомболюки для планового фотографирования. Одновременно решили сбросить несколько бомб - для отвода глаз.
      Забили зенитки.
      - Разрывы справа сзади! - докладывает Засула.
      - Есть! - подтверждает Жестков. Короткий крен на крыло, скольжение.
      - Слева, снизу!
      Новый маневр.
      Вышли на цель. Теперь летчик слушает только штурмана.
      - Два влево... Еще один... Так держать! Бросаю... Бомбы накрывают баржи в порту. Фотографирование, разворот, осмотр прибрежных коммуникаций. Море пустынно. Курс на Констанцу.
      Снова порт. снова зенитки. На этот раз вдвое ожесточенней.
      - Так держи, командир, сбросим с ходу. Спокойно, ребятки, сейчас... Это штурман.
      - Разрыв у правого крыла... Вижу дырки, - Андрей.
      - Разрыв за хвостом! - Атарщиков.
      - Сброс! Включил фотоаппарат...
      - Лупят, гады! Может быть, отвернем? Сфотографируем перспективно?
      - Сейчас закончу, командир... Есть!
      Резкие отвороты, скольжение, изменение скорости... Все! Рай, тишина, кажется, слышно, как плещутся волны...
      И тут же голос Засулы:
      - Два "мессера"! Атакуют справа сзади.
      - Огонь!
      Истребители разделились, намереваясь взять бомбардировщик в "клещи". Один заходил сверху, другой подбирался снизу. Верхний наткнулся на трассу крупнокалиберного пулемета Андрея, отвалил в сторону. Второй продолжал атаковать с нижней полусферы. Строчки люкового ШКАСа Атарщикова потянулись, к нему. Он тоже бил из всего бортового оружия. Жестков маневрировал, уклоняясь от трасс, открывая стрелкам нужный сектор обзора. Врагу удалось продырявить фюзеляж бомбардировщика. Пулемет Атарщикова осекся...
      - Что у тебя? - крикнул Засула, не отрываясь от прицела.
      - Отказал...
      - Бей гранатами!
      В воздух полетели АГ. Быстро спускаясь на парашютиках, они окружили разрывами "мессер". Тот сделал переворот и скрылся в сторону моря.
      - Вроде обошлось! - облегченно вздохнул Андрей.
      - Не расслабляться!
      Над Варной и Бургасом было спокойней. Так, жиденький огонек. Закончив аэрофотосъемку, взяли курс к крымскому берегу.
      На подходе к Севастополю снова доклад Засулы:
      - Сверху сзади два "мессера"! Фашисты открыли огонь с дальней дистанции. Одна очередь угодила в консоль, сорвала обшивку.
      - Влево! Вправо, командир!.. - управлял маневрами Засула.
      Жестков моментально бросал машину то в ту, то в другую сторону.
      В разгар боя на выручку пришли "яки" - друзья с Херсонесского маяка. Me-109 вильнули в сторону. Ястребки их догнали, закрутилась смертная карусель...
      И опять командир жал руку Засуле:
      - Спасибо, Андрей! Если б не ты...
      21 мая - очередная дальняя разведка. Осмотрев Каркинитский залив, подходы к Днепровско-Бугскому и Днестровскому лиманам, сфотографировав порт Одессы, экипаж подходил к Сулине.
      - Слева транспорт! доложил командиру штурман Иван Локтюхин.
      Жестков бросил взгляд влево.
      - Без прикрытия?
      - Значит, нужно ждать "мессеров".
      - Андрей, передай на землю! Штурман, координаты, курс...
      - Земля целеуказание приняла, командир, - доложил через пару минут Засула. И тут же: - Над нами "мессер"!
      Ну глаз! Едва успел оторваться от шкалы рации... Истребитель открыл огонь издали. Снаряд задел кабину воздушного стрелка. Осколки плексигласа брызнули, Засуле в лицо, но он сумел выпустить очередь. "Мессер" перевернулся через крыло и врезался в воду.
      - Накрылся собственным крестом фриц! До Жесткова и Локтюхина не сразу дошел смысл слов Андрея: все их внимание приковал к себе транспорт. Эх, если б торпедку...
      Цель маневрирует, штурман нажимает кнопку. Бомбы рвутся у борта судна.
      - Ладно, не горюй, прилетят торпедоносцы, доделают. - утешает Жестков Локтюхина. Да, что ты, Андрей, там насчет креста и фрица?
      - Воткнулся фриц в море.
      - Да ну?
      - Точно, командир! - подтверждает Атарщиков. - Вон еще плавает что-то там на воде...
      По данным разведчика взлетели два торпедоносца и два бомбардировщика с того же аэродрома Херсонесский маяк. Группу возглавил комэск майор Федор Михайлович Чумичев со своим штурманом капитаном Сергеем Прокофьевичем Дуплием. Цель обнаружили в тридцати километрах к востоку от Килийского гирла. В результате удара транспорт водоизмещением три тысячи тонн был буквально изуродован. Торпеда оторвала ему корму, бомба снесла палубные надстройки, вызвала пожар...
      Потом оборона Кавказа. Особенно ожесточенными были бои на новороссийском направлении.
      В один из августовских дней сорок второго года группа бомбардировщиков вылетела на удар по колонне танков противника. Когда уже вышли на боевой курс, к машине летчика Шапкина протянулась огненная трасса. Жестков моментально обернулся: серый двухкилевой Ме-110 нацеливался на него, самолет Шапкина непоправимо скользил к земле, волоча за собой шлейф дыма...
      - Прозевали! - услышал в наушниках сдавленный голос Засулы. - Из-за облака, гады...
      Затем дробная очередь, трассы с других машин. "Мессер" загорелся, вошел в пике и воткнулся в землю.
      Отбомбились прицельно. Потом долго отбивались от остальных "мессершмиттов". По командам Андрея Жесткое маневрировал умело, подставляя врагов под огонь бортовых пулеметов.
      На обратном пути налетели Me-109. Один из них, выходя из атаки горкой, нерасчетливо завис над бомбардировщиками и тут же был сбит дружным огнем воздушных стрелков.
      Две победы. Не без потерь. Погиб экипаж Шапкина, две машины были серьезно повреждены и совершили вынужденные посадки на запасные площадки. Три человека получили тяжелые ранения.
      Два трудных воздушных боя за один вылет. Впрочем, в те дни так случалось не раз...
      Обычно воздушный бой бомбардировщиков с истребителями скоротечен. Какие-то минуты. Но это - по часам, после. А в измерении жизнью... Сколько переживет летчик, штурман, стрелок? Сколько отдаст душевных сил, энергии от первой и до последней пулеметной очереди, насколько, в конце концов, постареет за эти несколько минут?
      Впрочем, последнее перед лицом смерти значения не имеет. Андрей Засула представлял дело проще. "Нет врага - перед тобой полнеба, - объяснял молодым стрелкам. - Увидел его, приник к прицелу - и нет ничего, только узкая щель. Щель, и в ней враг! Понятно?"
      Сорок третий год, начало изгнания фашистских захватчиков с Кавказа. Ожесточенные бои на земле, в воздухе, на море...
      Летали каждый день. То с бомбами, то с торпедой. Во многих воздушных боях пришлось побывать экипажу Жесткова, и каждый раз самолет с бортовым номером девять возвращался на свой аэродром. О нем говорили - живучий. Единственная машина, оставшаяся в полку с начала войны, "счастливая девятка"...
      Конечно, не все в бою зависит от экипажа, расчета. Тем более - от бойца. Но если, едва посадив покалеченную машину, не успев оглядеть и ее, и себя, летчик ловит и жмет твою руку: "Спасибо, Андрей!" - значит, есть твоя доля в нелегком военном счастье.
      "Спасибо, друг, если б не ты..." Много раз довелось это слышать Андрею от командира.
      За мужество и мастерство, проявленные в воздушных боях, Андрей Васильевич Засула был награжден орденом Отечественной войны II степени.
      Когда войска 4-го Украинского фронта вышли к Перекопу и отрезали крымскую группировку врага с суши, на авиацию и флот была возложена задача блокировать морские сообщения противника.
      23 ноября сорок третьего года два самолета-торпедоносца ушли на "свободную охоту" в северо-западную часть Черного моря. Ведущим летел майор Яков Карпенко, ведомым - старший лейтенант Александр Жестков. Штурманом у него в этом полете был младший лейтенант Александр Касаткин, а пятым членом экипажа старший техник-лейтенант Григорий Гармаш.
      Техник оказался на борту по собственной настоятельной просьбе. Дело в том, что в случае необнаружения целей экипажам предстояло произвести посадку на прибрежном аэродроме в Скадовске, снять там торпеды и только после этого вернуться домой. Таким образом пополнялся боезапас на этом недавно освобожденном полевом аэродроме, куда перелетел 36-й минно-торпедный полк нашей дивизии. Подвоз туда был крайне затруднен: осенние непогоды превратили разбитые грунтовые дороги в сплошное месиво.
      Вот этим предлогом и воспользовался Гармаш, чтобы принять непосредственное участие в боевых действиях.
      - Чем я вам помешаю? А в Скадовске помогу подготовить машины к вылету. Мало что может случиться...
      Случись что, техники в тридцать шестом бы нашлись. Но предлог в самом деле был налицо. И Жестков не смог отказать другу.
      - Ладно, полетишь бортинженером, - пошутил. - Но какой ни инженер, подчиняться будешь Засуле. В кабине воздушных стрелков хозяин он.
      Сверхштатный член экипажа Григорий Михайлович Гармаш в полете повел себя по-хозяйски. Внимательно осмотрел внутренность фюзеляжа, проверил крепления спасательной шлюпки, бортового пайка, пододвинул поближе к стрелкам ящик с запасным боекомплектом.
      - Так-то надежнее будет.
      Затем попросил разрешения у Засулы постоять на его боевом посту у башни.
      - Пока летим далеко от берега, - предупредил Андрей. - И все равно смотреть надо в оба!
      - Постараюсь, - скромно заверил "бортинженер". Погода благоприятствовала действиям торпедоносцев у цели: низкая облачность, ограниченная горизонтальная видимость позволяли нанести удар внезапно и с близкого расстояния. Но она же и затрудняла поиск. Сотни и сотни километров оставались позади, а кораблей противника обнаружить не удавалось. У Тарханкута встретились с туманом. Лететь дальше смысла не было. Ведущий лег на обратный курс.
      Подходя к Севастопольской бухте, Жестков услышал голос стрелка-радиста:
      - Командир, слева сверху заходят два Me-109!
      - Приготовиться к бою! - скомандовал Жестков. - Андрей, дай ракетой сигнал ведущему.
      Засула достал ракетницу, зарядил. Выстрелить не успел: самолет резко метнулся вправо, огненные трассы прошли в нескольких сантиметрах от крыла. Бросив ракетницу, Андрей намертво приник к пулемету.
      Торпедоносцы прижались к воде, "мессершмитты" напористо атаковали сверху. Заклинило крупнокалиберный пулемет в машине ведущего. Маневрировать с боевой нагрузкой было трудно, Жестков принял решение сбросить торпеду. Его примеру последовал и Карпенко.
      Жестков прикрывал его огнем. Появлялся то справа, то слева, откуда заходили "мессеры". Те поняли обстановку, наседали все нахальней. И все чаще на самолет Жесткова, видимо, уже считая машину Карпенко своей добычей.
      Андрей Засула сражался за двоих, то и дело перебрасывая пулемет с борта на борт. Израсходовав боекомплект, заложил запасной. Один из фашистов, воспользовавшись минутной заминкой, навис прямо над башней. Засула длинной очередью сбил с него спесь: "мессер" задымил, ушел в сторону берега.
      Второй продолжал атаковать. Работая за двоих, Андрей расстрелял и запасной боекомплект. Враг это понял, подошел почти вплотную, ударил в упор. И именно по кабине стрелка. Пуля попала Андрею в голову. Смертельно раненный, он опустился на пол...
      К пулемету бросился Гармаш. Перезарядить не успел: "мессершмитт" подошел еще ближе. Почему он не стреляет? Ага. Очевидно, и у врага боеприпасы подошли к концу. Вот он совсем рядом, сквозь плексиглас видна торжествующе оскаленная морда...
      И тут Гармаш увидел на полу заряженную ракетницу. Схватил, выстрелил. Фашист с перепугу принял след ракеты за пулеметную трассу, шарахнулся в сторону. И больше уже не решился подходить к вновь обретшему "боеспособность" коварному торпедоносцу...
      Исхлестанные пулеметными очередями две машины возвращались на свой аэродром. Глаза Александра Жесткова заволакивались слезами: в кабине стрелков умирал его верный боевой друг...
      Образ отважного воина-комсомольца Андрея Васильевича Засулы навсегда остался в памяти однополчан как пример самоотверженного служения Родине в самые трудные для нее дни...
       
      Штурман Василий Галухин
      Он появился у нас в эскадрильской землянке в один из мартовских дней сорок третьего года - плотный, в белесом от соли реглане, с припухлым от зимних штормов лицом, больше похожий на бедолагу шкипера с какого-нибудь портового катеришки, чем на нашего брата, чье основное рабочее место отделено плексигласом от внешних стихий.
      - Старший лейтенант Галухин, - без промаха выделил из однородной компании в летном комэска. - Назначен к вам штурманом звена.
      Сел, по-домашнему огляделся, крепко потер ладонь о ладонь и вдруг улыбнулся так весело и счастливо, что и нам на минуту почудилось, будто со стужи попали в уют чуть не родимого отчего дома.
      Между тем за окном стоял тихий весенний день, в меру серый и обещающий солнце.
      - В "мокрой" летал? - наметанным глазом определил собрата капитан Бесов, сам начинавший войну в гидроавиации.
      - Двести боевых, - готовно ответил штурман заодно и на следующий вопрос. И, без стеснения, еще и на третий, прочтенный во взглядах сбившихся в уголке новичков: - Пара Красного Знамени, ребятишки!
      Ребята, похоже, успели в него влюбиться. Что-то в нем было, в его улыбке, что позволяло не то что представить, а и как будто припомнить его широколицым задорным мальчишкой, хоть по годам новый штурман скорей подходил к комэску, чем даже к нам, предвоенным выпускникам.
      - Будете летать с капитаном Осиновым, - принял решение Федор Михайлович. Выдержал паузу, хмурясь, покосился на лица, невольно оттягивая всем известный и ожидаемый всеми момент. - Для допуска к полетам должны в течение недели изучить район боевых действий, материальную часть и... сдать соответствующие зачеты.
      Это и был тот момент, всякий раз с нетерпением ожидаемый не избалованной развлечениями аэродромной публикой, - с тем большим нетерпением, чем более заслуженным казался вновь прибывший. В землянке повисла особая тишина, в нескольких лицах, как в зеркалах, отразилось то самое выражение.
      Галухин, однако, обескуражил не только одних эскадрильских весельчаков.
      - И по штурманскому делу, - спокойно восполнил пропущенное комэском. Что, впрочем, должно разуметься само собой.
      И улыбнулся еще довольней. И подмигнул молодежи: "Гвардейский порядок! Цените, куда попали, друзья".
      В землянку как будто пахнуло весенним ветром. Стало шумно, пошли разговоры наперебой.
      Со 119-м морским разведывательным авиаполком у нас была особая, родственная, можно сказать, связь. Вместе мы не летали, и работать на нас ближним разведчикам почти не приходилось, но почему-то именно оттуда к нам чаще всего прибывали летчики и штурманы и - почему-то опять же, - как на подбор, в самом скором времени становились лучшими из лучших. Какую-то особенную закалку характера давала работа на МБР-2, этих юрких летающих лодках, которые, как истинно морские птицы, признавали родными лишь две стихии - воздух и воду, - на землю же выбирались на посторонней тяге и на "чужих" ногах.
      Тяжкая это была работа!
      ...Экипаж уходит на задание со своего морского аэродрома - с бухты Матюшенко, к примеру, у Херсонесского маяка. Здесь с берега в воду уходит огромный дощатый настил, вроде наплавного моста, затопленного весенним половодьем, - гидроспуск. Водолазы в резиновых костюмах с помощью трактора бережно спускают по нему самолет, а затем, когда он встает на редан и начинает держаться на плаву, снимают колесное шасси. Это самое трудное дело. Стоя по горло в ледяной воде, они работают на ощупь. Волны сбивают их с ног, временами накрывают с головой, раскачивают самолет, вырывая из рук рычаги механизмов...