Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинёшенек в заросшем чертополохом уголке Леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьёзных Вещах. Иногда он грустно думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а иногда он думал даже так: «Какой из этого следует вывод?» И не удивительно, что порой он вообще переставал понимать, о чём же он, собственно, думает.
      Поэтому, сказать вам по правде, услышав тяжёлые шаги Винни-Пуха, Иа очень обрадовался, что может на минутку перестать думать и просто поздороваться.
      — Как самочувствие? — по обыкновению, уныло спросил он.
      — А твоё как? — спросил Винни-Пух. Иа покачал головой.
      — Не очень как! — сказал он. — Или даже совсем никак. Мне кажется, я уже очень давно не чувствовал себя как.
      — Ай-ай-ай, — сказал Винни-Пух, — очень грустно! Дай-ка я на тебя посмотрю.
      Иа-Иа продолжал стоять, понуро глядя в землю, и Винни-Пух обошёл вокруг него.
      — Ой, что это случилось с твоим хвостом? — спросил он удивлённо.
      — А что с ним случилось? — сказал Иа-Иа.
      — Его нет!
      — Ты не ошибся?
      — Хвост или есть, или его нет. По-моему, тут нельзя ошибиться. А твоего хвоста нет.
      — А что же тогда там есть?
      — Ничего.
      — Ну-ка, посмотрим, — сказал Иа-Иа.
 
 
      И он медленно повернулся к тому месту, где недавно был его хвост; затем, заметив, что ему никак не удаётся его догнать, он стал поворачиваться в обратную сторону, пока не вернулся туда, откуда начал, а тогда он опустил голову и посмотрел снизу и наконец сказал, глубоко и печально вздыхая:
      — Кажется, ты прав.
      — Конечно, я прав, — сказал Пух.
      — Это вполне естественно, — грустно сказал Иа-Иа. — Теперь всё понятно. Удивляться не приходится.
      — Ты, наверно, его где-нибудь позабыл, — сказал Винни-Пух.
      — Наверно, его кто-нибудь утащил… — сказал Иа-Иа. — Чего от них ждать! — добавил он после большой паузы.
      Пух почувствовал, что он должен сказать что-нибудь полезное, но не мог придумать, что именно. И он решил вместо этого сделать что-нибудь полезное.
      — Иа-Иа, — торжественно произнёс он, — я, Винни-Пух, обещаю тебе найти твой хвост.
      — Спасибо, Пух, — сказал Иа. — Ты настоящий друг. Не то, что некоторые!
      И Винни-Пух отправился на поиски хвоста.
      Он вышел в путь чудесным весенним утром. Маленькие прозрачные облачка весело играли на синем небе. Они то набегали на солнышко, словно хотели его закрыть, то поскорее убегали, чтобы дать и другим побаловаться.
      А солнце весело светило, не обращая на них никакого внимания, и сосна, которая носила свои иголки круглый год не снимая, казалась старой и потрёпанной рядом с берёзками, надевшими новые зелёные кружева. Винни шагал мимо сосен и ёлок, шагал по склонам, заросшим можжевельником и репейником, шагал по крутым берегам ручьёв и речек, шагал среди груд камней и снова среди зарослей, и вот наконец, усталый и голодный, он вошёл в Дремучий Лес, потому что именно там, в Дремучем Лесу, жила Сова.
      Сова жила в великолепном замке «Каштаны». Да, это был не дом, а настоящий замок. Во всяком случае, так казалось медвежонку, потому что на двери замка был и звонок с кнопкой, и колокольчик со шнурком. Под звонком было объявление:
 
        ПРОШУ НАЖАТЬ ЭСЛИ НЕ АТКРЫВАЮТ
 
      А под колокольчиком другое объявление:
 
        ПРОШУ ПАДЁРГАТЬ ЭСЛИ НЕ АТКРЫВАЮТ 
 
      Оба эти объявления написал Кристофер Робин, который один во всём Лесу умел писать. Даже Сова, хотя она была очень-очень умная и умела читать и даже подписывать своё имя — Сава, и то не сумела бы правильно написать такие трудные слова.
      Винни-Пух внимательно прочёл оба объявления, сначала слева направо, а потом — на тот случай, если что-нибудь он пропустил, — справа налево.
      Потом, для верности, он нажал кнопку звонка и постучал по ней, а потом подёргал шнурок колокольчика и крикнул очень громким голосом:
      — Сова! Открывай! Пришёл Медведь!
      Дверь открылась, и Сова выглянула наружу.
      — Здравствуй, Пух, — сказала она. — Какие новости?
      — Грустные и ужасные, — сказал Пух, — потому что Иа-Иа, мой старый друг, потерял свой хвост, и он очень убивается о нём. Будь так добра, скажи мне, пожалуйста, как мне его найти?
      — Ну, — сказала Сова, — обычная процедура в таких случаях нижеследующая…
      — Что значит Бычья Цедура? — сказал Пух. — Ты не забывай, что у меня в голове опилки и длинные слова меня только огорчают.
      — Ну, это означает то, что надо сделать.
      — Пока она означает это, я не возражаю, — смиренно сказал Пух.
      — А сделать нужно следующее: во-первых, сообщи в прессу. Потом…
      — Будь здорова, — сказал Пух, подняв лапу. — Так что мы должны сделать с этой… как ты сказала? Ты чихнула, когда собиралась сказать.
 
 
      — Я не чихала.
      — Нет, Сова, ты чихнула.
      — Прости, пожалуйста, Пух, но я не чихала. Нельзя же чихать и не знать, что ты чихнул.
      — Ну и нельзя знать, что кто-то чихнул, когда никто не чихал.
      — Я начала говорить: сперва сообщи…
      — Ну вот ты опять! Будь здорова, — грустно сказал Винни-Пух.
      — Сообщи в печать, — очень громко и внятно сказала Сова. — Дай в газету объявление и пообещай награду. Надо написать, что мы дадим что-нибудь хорошенькое тому, кто найдёт хвост Иа-Иа.
      — Понятно, понятно, — сказал Пух, кивая головой. — Кстати, насчёт «чего-нибудь хорошенького», — продолжал он сонно, — я обычно как раз в это время не прочь бы чем-нибудь хорошенько подкре… — И он покосился на буфет, стоявший в углу комнаты Совы. — Скажем, ложечкой сгущённого молока или ещё чем-нибудь, например, одним глоточком мёду…
      — Ну вот, — сказала Сова, — мы, значит, напишем наше объявление, и его расклеят по всему Лесу.
      «Ложечка мёду, — пробормотал медвежонок про себя, — или… или уж нет, на худой конец».
      И он глубоко вздохнул и стал очень стараться слушать то, что говорила Сова.
      А Сова говорила и говорила какие-то ужасно длинные слова, и слова эти становились всё длиннее и длиннее… Наконец она вернулась туда, откуда начала, и стала объяснять, что написать это объявление должен Кристофер Робин.
      — Это ведь он написал объявления на моей двери. Ты их видел, Пух?
      Пух уже довольно давно говорил по очереди то «да», то «нет» на всё, что бы ни сказала Сова. И так как в последний раз он говорил «да, да», то на этот раз он сказал: «нет, нет, никогда!» — хотя не имел никакого понятия, о чём идёт речь.
      — Как, ты их не видел? — спросила Сова, явно удивившись. — Пойдём, посмотрим на них.
      Они вышли наружу, и Пух посмотрел на звонок и на объявление под ним и взглянул на колокольчик и шнурок, который шёл от него, и чем больше он смотрел на шнурок колокольчика, тем больше он чувствовал, что он где-то видел что-то очень похожее. Где-то совсем в другом месте, когда-то раньше…
      — Красивый шнурок, правда? — сказала Сова.
      Пух кивнул.
      — Он мне что-то напоминает, — сказал он, — но я не могу вспомнить что. Где ты его взяла?
      — Я как-то шла по лесу, а он висел на кустике, и я сперва подумала, что там кто-нибудь живёт, и позвонила, и ничего не случилось, а потом я позвонила очень громко, и он оторвался, и, так как он, по-моему, был никому не нужен, я взяла его домой, и…
      — Сова, — сказал Пух торжественно, — он кому-то очень нужен.
      — Кому?
      — Иа. Моему дорогому другу Иа-Иа. Он… он очень любил его.
      — Любил его?
      — Был очень привязан к нему, — грустно сказал Винни-Пух.
      С этими словами он снял шнурок с крючка и отнёс его хозяину, то есть Иа, а когда Кристофер Робин прибил Хвост на место, Иа-Иа принялся носиться по Лесу, с таким восторгом размахивая хвостом, что у Винни-Пуха защекотало во всём теле и ему пришлось поскорее побежать домой и немножко подкрепиться.
      Спустя полчаса, утирая губы, он гордо спел:
 
Кто нашёл хвост?
Я, Винни-Пух!
Около двух
(Только по-правдашнему было около одиннадцати!)
Я нашёл хвост!
 

      Однажды, когда Кристофер Робин, Винни-Пух и Пятачок сидели и мирно беседовали, Кристофер Робин проглотил то, что у него было во рту, и сказал, как будто между прочим:
      — Знаешь, Пятачок, а я сегодня видел Слонопотама.
      — А чего он делал? — спросил Пятачок.
      — Ну, просто слонялся, — сказал Кристофер Робин. — По-моему, он меня не видел.
      — Я тоже одного как-то видел, — сказал Пятачок. — По-моему, это был он. А может, и нет.
      — Я тоже, — сказал Пух, недоумевая. «Интересно, кто же это такой, Слонопотам?» — подумал он.
      — Их не часто встретишь, — небрежно сказал Кристофер Робин.
      — Особенно сейчас, — сказал Пятачок.
      — Особенно в это время года, — сказал Пух.
      Потом они заговорили о чём-то другом, и вскоре пришла пора Пуху и Пятачку идти домой. Они пошли вместе. Сперва, пока они плелись по дорожке на краю Дремучего Леса, оба молчали; но когда они дошли до речки и стали помогать друг другу перебираться по камушкам, а потом бок о бок пошли по узкой тропке между кустов, у них завязался Очень Умный Разговор. Пятачок говорил: «Понимаешь, Пух, что я хочу сказать?» А Пух говорил: «Я и сам так, Пятачок, думаю». Пятачок говорил: «Но с другой стороны, Пух, мы не должны забывать».
      А Пух отвечал: «Совершенно верно, Пятачок. Не понимаю, как я мог упустить это из виду».
      И вот, как раз когда они дошли до Шести Сосен, Пух огляделся кругом и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал весьма торжественным тоном:
      — Пятачок, я что-то придумал.
      — Что ты придумал, Пух?
      — Я решил поймать Слонопотама.
      Сказав это, Винни-Пух несколько раз подряд кивнул головой. Он ожидал, что Пятачок скажет: «Ну да!», или «Да ну?», или: «Пух, не может быть!», или сделает какое-нибудь другое полезное замечание в этом духе, но Пятачок ничего не сказал.
      По правде говоря, Пятачок огорчился, что не ему первому пришла в голову эта замечательная мысль.
 
 
      — Я думаю поймать его, — сказал Пух, подождав ещё немножко, — в западню. И это должна быть очень Хитрая Западня, так что тебе придётся помочь мне, Пятачок.
      — Пух, — сказал Пятачок, немедленно утешившись и почувствовав себя вполне счастливым, — я тебе, конечно, помогу. — А потом он сказал: — А как мы это сделаем?
      И Пух сказал:
      — В этом-то вся соль — как?
      Они сели, чтобы обдумать своё предприятие.
      Первое, что пришло Пуху в голову, — вырыть Очень Глубокую Яму, а потом Слонопотам пойдёт гулять и упадёт в эту яму и…
      — Почему? — спросил Пятачок.
      — Что — почему? — сказал Пух.
      — Почему он туда упадёт?
      Пух потёр нос лапой и сказал, что, наверно, Слонопотам будет гулять, мурлыкая себе под нос песенку и поглядывая на небо — не пойдёт ли дождик, вот он и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в неё, а тогда ведь будет уже поздно.
      Пятачок сказал, что это, конечно, очень хорошая Западня, но что, если дождик уже будет идти?
      Пух опять почесал свой нос и сказал, что он об этом не подумал. Но тут же просиял и сказал, что, если дождь уже будет идти, Слонопотам может посмотреть на небо, чтобы узнать, скоро ли дождь перестанет, вот он опять и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в неё!… А ведь тогда будет уже поздно.
      Пятачок сказал, что теперь всё ясно, и, по его мнению, это очень-очень Хитрая Западня.
      Пух был весьма польщён, услышав это, и почувствовал, что Слонопотам уже всё равно что пойман.
      — Но, — сказал он, — осталось обдумать только одно, а именно: где надо выкопать Очень Глубокую Яму?
      Пятачок сказал, что лучше всего выкопать яму перед самым носом Слонопотама, как раз перед тем, как он в неё упадёт!
      — Но ведь он тогда увидит, как мы её будем копать, — сказал Пух.
      — Не увидит! Ведь он будет смотреть в небо!
      — А вдруг он случайно посмотрит вниз? — сказал Пух. — Тогда он может обо всём догадаться…
      Он долго размышлял, а потом грустно добавил:
      — Да, это не так просто, как я думал. Наверно, поэтому Слонопотамы так редко попадаются…
      — Наверно, поэтому, — согласился Пятачок. Они вздохнули и поднялись, а потом, вытащив друг из друга немножко колючек, опять сели, и всё это время Пух говорил себе: «Эх, эх, если бы только я умел думать!…» Винни в глубине души был уверен, что поймать Слонопотама можно, надо только, чтобы у охотника в голове был настоящий ум, а не опилки…
      — Предположим, — сказал он Пятачку, — ты бы хотел поймать меня. Как бы ты за это взялся?
      — Ну, — сказал Пятачок, — я бы вот как сделал: я бы сделал западню, и я бы поставил туда приманку — горшок мёду. Ты бы его учуял и полез бы за ним, и…
      — Да, я бы полез за ним туда, — взволнованно сказал Пух, — только очень осторожно, чтобы не ушибиться, и я бы взял этот горшок с мёдом, и сперва я бы облизал только края, как будто там больше мёда нет, а там отошёл бы в сторону и подумал о нём немножко, а потом я бы вернулся и начал бы лизать с самой середины горшка, а потом…
      — Ну ладно, успокойся, успокойся. Главное — ты был бы в ловушке, и я бы мог тебя поймать. Так вот, первым делом надо подумать о том, что любят Слонопотамы. По-моему, жёлуди, верно? У нас сейчас их очень много… Эй, Пух, очнись!
      Пух, который тем временем совсем размечтался о мёде, очнулся и даже подскочил и сказал, что мёд гораздо приманочней, чем жёлуди. Пятачок был другого мнения, и они чуть было не поспорили об этом, но Пятачок вовремя сообразил, что если они будут класть в ловушку жёлуди, то жёлуди придётся собирать ему, Пятачку, а если решат поставить туда мёд, то его принесёт Пух. Поэтому он сказал: «Очень хорошо, значит, мёд!» — в тот самый момент, когда Пух тоже об этом подумал и собирался сказать: «Очень хорошо, значит, жёлуди».
      — Значит, мёд, — повторил Пятачок для верности. — Я выкопаю яму, а ты сходишь за мёдом.
      — Отлично, — сказал Пух и побрёл домой. Придя домой, он подошёл к буфету, влез на стул и достал с верхней полки большой-пребольшой горшок мёду. На горшке было написано «Миот», но, чтобы удостовериться окончательно, Винни-Пух снял с него бумажную крышку и заглянул внутрь. Там действительно был мёд.
      — Но ручаться нельзя, — сказал Пух. — Я помню, мой дядя как-то говорил, что он однажды видел сыр точь-в-точь такого же цвета.
      Винни сунул в горшок мордочку и как следует лизнул.
      — Да, — сказал он, — это он. Сомневаться не приходится. Полный горшок мёду. Конечно, если только никто не положил туда на дно сыру — просто так, шутки ради. Может быть, мне лучше немного углубиться… на случай… На тот случай, если Слонопотам не любит сыру… как и я… Ах! — И он глубоко вздохнул. — Нет, я не ошибся. Чистый мёд сверху донизу!
      Окончательно убедившись в этом, Пух понёс горшок к западне, и Пятачок, выглянув из Очень Глубокой Ямы, спросил: «Это всё, что у тебя осталось?» А Пух сказал: «Да», потому что это была правда.
 
 
      И вот Пятачок поставил горшок на дно ямы, вылез оттуда, и они пошли домой.
      — Ну, Пух, спокойной ночи, — сказал Пятачок, когда они подошли к дому Пуха. — Завтра утром в шесть часов мы встретимся у Сосен и посмотрим, сколько мы наловили Слонопотамов.
      — До шести, Пятачок. А верёвка у тебя найдётся?
      — Нет. А зачем тебе понадобилась верёвка?
      — Чтобы отвести их домой.
      — Ох… А я думал, Слонопотамы идут на свист.
      — Некоторые идут, а некоторые нет. За Слонопотамов ручаться нельзя. Ну, спокойной ночи!
      — Спокойной ночи!
      И Пятачок побежал рысцой к своему дому, возле которого была доска с надписью «Посторонним В.», а Винни-Пух лёг спать.
      Спустя несколько часов, когда ночь уже потихоньку убиралась восвояси, Пух внезапно проснулся от какого-то щемящего чувства. У него уже бывало раньше это щемящее чувство, и он знал, что оно означает: ему хотелось есть.
      Он поплёлся к буфету, влез на стул, пошарил на верхней полке и нашёл там пустоту.
      «Это странно, — подумал он, — я же знаю, что у меня там был горшок мёду. Полный горшок, полный мёдом до самых краёв, и на нём было написано «Миот»,чтобы я не ошибся. Очень, очень странно».
      И он начал расхаживать по комнате взад и вперёд, раздумывая, куда же мог деваться горшок, и ворча про себя песенку-ворчалку. Вот какую:
 
Куда мой мёд деваться мог?
Ведь был полнёхонький горшок!
Он убежать никак не мог —
Ведь у него же нету ног!
 
 
Не мог уплыть он по реке
(Он без хвоста и плавников),
Не мог зарыться он в песке…
Не мог, а всё же был таков!
 
 
Не мог уйти он в тёмный лес,
Не мог взлететь под небеса…
Не мог, а всё-таки исчез!
Ну, это прямо чудеса!
 
      Он проворчал эту песню три раза и внезапно всё вспомнил. Он же поставил горшок в Хитрую Западню для Слонопотамов!
      — Ай-ай-ай! — сказал Пух. — Вот что получается, когда чересчур заботишься о Слонопотамах!
      И он снова лёг в постель.
      Но ему не спалось. Чем больше старался он уснуть, тем меньше у него получалось. Он попробовал считать овец — иногда это очень неплохой способ, — но это не помогало. Он попробовал считать Слонопотамов, но это оказалось ещё хуже, потому что каждый Слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с мёдом и всё съедал дочиста!
      Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Слонопотам облизал свои клыки и прорычал: «Очень неплохой мёд, пожалуй, лучшего я никогда не пробовал», Пух не выдержал. Он скатился с кровати, выбежал из дому и помчался прямиком к Шести Соснам.
      Солнце ещё нежилось в постели, но небо над Дремучим Лесом слегка светилось, как бы говоря, что солнышко уже просыпается и скоро вылезет из-под одеяла. В рассветных сумерках Сосны казались грустными и одинокими; Очень Глубокая Яма казалась ещё глубже, чем была, а горшок с мёдом, стоявший на дне, был совсем призрачным, словно тень. Но когда Пух подошёл поближе, нос сказал ему, что тут, конечно, мёд, и язычок Пуха вылез наружу и стал облизывать губы.
      — Жалко-жалко, — сказал Пух, сунув нос в горшок, — Слонопотам почти всё съел!
      Потом, подумав немножко, он добавил:
      — Ах нет, это я сам. Я позабыл.
      К счастью, оказалось, что он съел не всё.
      На самом донышке горшка осталось ещё немножко мёда, и Пух сунул голову в горшок и начал лизать и лизать…
 
 
      Тем временем Пятачок тоже проснулся. Проснувшись, он сразу же сказал: «Ох». Потом, собравшись с духом, заявил: «Ну что же!» «Придётся», — закончил он отважно. Но все поджилки его тряслись, потому что в ушах у него гремело страшное слово — СЛОНОПОТАМ!
      Какой он, этот Слонопотам?
      Неужели очень злой?
      Идёт ли он на свист? И если идёт, то ЗАЧЕМ?…
      Любит ли он поросят или нет?
      И КАКон их любит?…
      Если он ест поросят, то, может быть, он всё-таки не тронет поросёнка, у которого есть дедушка по имени Посторонним В.?
      Бедный Пятачок не знал, как ответить на все эти вопросы. А ведь ему через какой-нибудь час впервые в жизни предстояло встретиться с настоящим Слонопотамом!
      Может быть, лучше притвориться, что заболела голова, и не ходить к Шести Соснам?
      Но вдруг будет очень хорошая погода и никакого Слонопотама в западне не окажется, а он, Пятачок, зря проваляется всё утро в постели?
      Что же делать?
      И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он пойдёт сейчас потихоньку к Шести Соснам, очень осторожно заглянет в западню и посмотрит, есть там Слонопотам или нет. Если он там, то он, Пятачок, вернётся и ляжет в постель, а если нет, то он, конечно, не ляжет!…
      И Пятачок пошёл. Сперва он думал, что, конечно, никакого Слонопотама там не окажется; потом стал думать, что нет, наверно, окажется; когда же он подходил к западне, он был в этом совершенно уверен, потому что услышал, как тот слонопотамит вовсю!
      — Ой-ой-ой! — сказал Пятачок. Ему очень хотелось убежать. Но он не мог. Раз он уже подошёл так близко, нужно хоть одним глазком взглянуть на Слонопотама. И вот он осторожно подкрался сбоку к яме и заглянул туда…
      А Винни-Пух всё никак не мог вытащить голову из горшка с мёдом. Чем больше он тряс головой, тем крепче сидел горшок. Пух кричал: «Мама!», кричал: «Помогите!», кричал и просто: «Ай-ай-ай!», но всё это не помогало. Он пытался стукнуть горшком обо что-нибудь, но, так как он не видел, обо что он стукает, и это не помогало. Он пытался вылезти из западни, но, так как не видел ничего, кроме горшка (да и тот не весь), и это не получалось.
      Совсем измучившись, он поднял голову (вместе с горшком) и издал отчаянный, жалобный вопль…
      И именно в этот момент Пятачок заглянул в яму.
      — Караул! Караул! — закричал Пятачок, — Слонопотам, ужасный Слонопотам!!! - И он помчался прочь, так что пятки засверкали, продолжая вопить: — Караул! Слонасный ужопотам! Караул! Потасный Слоноужам! Слоноул! Слоноул! Карасный Потослонам!…
      Он вопил и сверкал пятками, пока не добежал до дома Кристофера Робина.
      — В чём дело, Пятачок? — сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки.
      — Ккк-карапот, — сказал Пятачок, который так запыхался, что едва мог выговорить слово. — Ужо… пото… Слонопотам!
      — Где?
      — Вон там, — сказал Пятачок, махнув лапкой.
      — Какой он?
      — У-у-ужасный! С вот такой головищей! Ну прямо, прямо… как… как не знаю что! Как горшок!
      — Ну, — сказал Кристофер Робин, надевая ботинки, — я должен на него посмотреть. Пошли.
      Конечно, вдвоём с Кристофером Робином Пятачок ничего не боялся. И они пошли.
      — Слышишь, слышишь? Это он! — сказал Пятачок испуганно, когда они подошли поближе.
      — Что-то слышу, — сказал Кристофер Робин. Они слышали стук. Это бедный Винни наконец наткнулся на какой-то корень и пытался разбить свой горшок.
      — Стой, дальше нельзя! — сказал Пятачок, крепко стиснув руку Кристофера Робина. — Ой, как страшно!…
      И вдруг Кристофер Робин покатился со смеху. Он хохотал и хохотал… хохотал и хохотал… И пока он хохотал, голова Слонопотама здорово ударилась о корень. Трах! — горшок разлетелся вдребезги. Бах! — и появилась голова Винни-Пуха.
      И тут наконец Пятачок понял, каким он был глупым Пятачком. Ему стало так стыдно, что он стремглав помчался домой и лёг в постель с головной болью, и в это утро он почти окончательно решил убежать из дому и стать моряком.