Глава 4,

в которой Иа теряет хвост, а Пух – находит

Старый серый ослик Иа стоял один-одинёшенек в самом заросшем репейником уголке леса, расставив передние ноги, свесив голову набок, и размышлял о жизни. Иногда он с грустью спрашивал себя: «Почему»? Случалось, в голове у него возникал другой вопрос: «За что»? Бывало, и третий: «Отчего так»? А порой выходило, что он просто не представлял себе, о чём думает. Поэтому Иа очень обрадовался, увидев топающего мимо Винни-Пуха: ведь у него появилась возможность немного отвлечься от печальных мыслей, хотя бы для того, чтобы спросить заунывным голосом: «Как поживаешь»?

– А ты как? – ответил вопросом на вопрос Винни-Пух.

Иа горестно помотал головой.

– Не очень-то как, – после долгой паузы вырвалось у него. – И вообще, давно уже просто никак.

– Бедняжка ты наш, – сочувственно покивал Винни-Пух. – Как же мне тебя жаль. Дай я на тебя хоть как следует посмотрю.

Иа принялся понуро щипать травку, а Винни-Пух тем временем обошёл его кругом.

– А что случилось с твоим хвостом? – изумился он.

– А что с ним случилось? – полюбопытствовал Иа.

– Его просто нет!

– Ты уверен?

– Видишь ли, хвост, он или есть, или его нет. Ошибиться тут невозможно. А твоего хвоста, там, где ему положено, нет!

– А что же там есть?

– Ничего.

– Дай-ка посмотрим, – Иа медленно повернул голову к тому месту, где совсем недавно у него был хвост. А потом, обнаружив, что не может схватить его зубами, так же медленно начал поворачивать её в обратную сторону, пока, наконец, она не заняла исходное положение, после чего Иа опустил её вниз и заглянул себе между ног, но ничего не нашёл и там. Тогда ослик с протяжным, грустным вздохом признал: «Похоже, что ты прав».

– Разумеется, прав, – Винни-Пух нисколько и не сомневался в собственной правоте.

– Это многое объясняет, – так же грустно и многозначительно продолжил Иа. – Это. Объясняет. Всё. Теперь уж… удивляться… не приходится.

– Должно быть, ты его где-нибудь обронил, – предположил Винни-Пух.

– Кто-нибудь, наверно, просто взял его, – выдвинул свою версию Иа. – Как это на них похоже, – помолчав, добавил он.

Пух понимал, что должен как-то выразить своё сочувствие, но не мог подыскать нужных слов. Поэтому он решил, что посильная помощь куда как лучше самого искреннего сочувствия.

– Вот что, Иа, – важно заявил он, – я, Винни-Пух, берусь найти твой хвост.

– Спасибо тебе, Винни-Пух, – поблагодарил медвежонка Иа. – Ты – настоящий друг. Не то, что некоторые…

И Винни-Пух отправился на поиски хвоста Иа.

Случилось это прекрасным весенним утром. Над лесом, в голубом небе весело кружили лёгкие облачка, время от времени загораживая солнце, словно собирались потушить его, а затем вдруг ускользали в сторону, чтобы дать порезвиться и другим облачкам. Но солнце храбро светило и сквозь них, и между ними. Ельник, не сбрасывающий хвою круглый год, казался старым и поблёкшим рядом с весёленькими зелёными кружевами, в которые нарядились буки. Средь ёлок и лиственниц маршировал Винни-Пух, поднимался на пологие склоны, заросшие вереском, пересекал каменистые русла ручьёв, взбирался на отвесные берега из песчаника и снова нырял в заросли вереска. Наконец, усталый и голодный, он добрался до Столетнего Леса, где жила Сова.

– Если кто о чём и знает, – говорил себе медвежонок, – так это Сова. Уж ей точно что-нибудь известно, или меня зовут не Винни-Пух, – продолжил он. – А зовут меня именно так, а не иначе.

Сова жила в Каштанах, старинной резиденции, своим великолепием превосходившей любой дом в Лесу. Так, во всяком случае, казалось медвежонку, потому что, подойдя к двери, он увидел и дверное кольцо, и шнур от звонка. Под кольцом крепилась бумажка со словами:

Под шнуром от звонка – вторая бумажка:

Записки эти написал Кристофер Робин: из всех обитателей Леса только он умел складывать из букв слова. Даже Сова, при всей её мудрости, а она-таки могла прочитать, написать и разобрать по буквам своё имя – СА-ВА, не знала, как подступиться к таким сложным словам, как, к примеру, ПНЕВМОНИЯ или БУТЕРБРОД.

Винни-Пух очень внимательно прочитал надписи на обеих бумажках. Сначала, слева направо, а потом, чтобы чего-нибудь не упустить или не понять неправильно, справа налево. И наконец, уже для полной уверенности, постучал дверным кольцом о дверь и подёргал его, после чего дёрнул за шнур от звонка и тоже постучал им о дверь. Но на этом не успокоился и громко крикнул: «Сова! Мне нужен ответ! Это я, медведь!»

Дверь приоткрылась, из-за неё выглянула Сова.

– Привет, Пух, – поздоровалась она. – Как дела?

– Всё печально и ужасно, – вздохнул Винни-Пух, – потому что мой друг Иа потерял хвост. И он очень этим огорчён. Пожалуйста, будьте так любезны, не сочтите за труд сказать мне, что я должен сделать, чтобы найти его хвост?

– Что ж, – глубокомысленно начала Сова, – в таких случаях используется следующая процедура.

– А что такое «сведущая простидура»? – переспросил Винни-Пух. – Учтите, пожалуйста, что я – Мишка со слабеньким умишком, и такие длинные слова у меня в голове просто не помещаются.

– Смысл этих слов прост: «То, что надо сделать».

– Раз надо, так надо, – согласился Винни-Пух.

– А сделать надо вот что. Первым делом объявить о вознаграждении. Затем…

– Одну секундочку, – Пух поднял лапу. – Что мы должны делать до этого? Что вы сказали? Вы как раз чихнули, вот я и не…

– Я не чихала!

– Чихнули, Сова, чихнули.

– Извини, Пух, но я не чихала. Нельзя чихнуть и не заметить, что чихаешь.

– Это так, но нельзя и не заметить, если кто-то чихает прямо рядом с тобой.

– Ну, ладно, не будем спорить по пустякам. Я сказала: «Первым Делом Объявить о Вознаграждении».

– Ага, – закивал Винни-Пух.

– Вознаграждении! – назидательно повторила Сова. – Мы напишем объявление, в котором будет сказано, что нашедший хвост Иа получит от нас что-то о-о-очень большое.

– Понятно, понятно. Раз уж разговор зашёл об очень большом… – мечтательно продолжил он. – Хотя сейчас мне хочется чего-то маленького, – и он вожделенно покосился на буфет, что стоял в углу гостиной Совы. – Ложечку сгущённого молока или, к примеру, капельку мёда.

– Так вот, – Сова пропустила его слова мимо ушей. – Мы напишем объявления, а потом развесим по всему Лесу.

– Капельку мёда, – продолжал бубнить себе под нос Винни-Пух, – или… или придётся обойтись без капельки, раз уж её нет, – он глубоко вздохнул и напрягся, стараясь вникнуть в то, что вещала Сова.

Но Сова всё говорила, говорила и говорила, а слова её становились всё длиннее, длиннее и длиннее, пока, наконец, она не вернулся к тому, с чего, собственно и начала, то есть речь вновь пошла о том, что объявление должен написать Кристофер Робин.

– Именно он написал те таблички, что висят на моей двери. Ты их видел, Пух?

Винни-Пух уже давно закрыл глаза и на вопросы Совы по очереди отвечал «Да» и «Нет». А поскольку в последний раз он сказал «да», то теперь с его губ сорвалось «нет», причём сам вопрос он, естественно, прослушал.

– Ты их не видел? – в голосе Совы слышалось изумление. – Тогда идём, я тебе покажу.

Они вышли из дома. Пух посмотрел на кольцо и надпись под ним, потом на шнур и надпись под ним. И чем дольше он смотрел на шнур от звонка и листок бумаги под ним, тем больше ему казалось, что шнур этот он где-то когда-то уже видел.

– Славненький шнурочек для звонка, не правда ли? – заметила Сова.

Пух кивнул.

– Что-то он мне напоминает, – пробормотал он, – только никак не могу понять, что именно. Где вы его взяли, Сова?

– Летела, знаешь ли, как-то по Лесу и вдруг вижу – висит на кусте. Сначала я подумала, что за кустом кто-то живёт, и позвонила, дёрнув за шнур, но мне никто не ответил, поэтому я дёрнула вновь. И шнур остался у меня в клюве. А поскольку он, вроде бы никому не требовался, я принесла его домой и повесила на дверь…

– Сова, – торжественно произнёс Пух, перебив Сову, – вы ошиблись. Он очень даже требуется.

– Кому?

– Иа. Моему дорогому другу Иа. Он… просто его обожал.

– Обожал шнурок от звонка?

– Не расставался с ним ни на секунду, – кивнул Винни-Пух.

С этими словами он отцепил хвост и отнёс его Иа. А потом Кристофер Робин маленькими гвоздиками прибил хвост к нужному месту, и Иа долго носился по Лесу, радостно им размахивая. Винни-Пуху всё это очень нравилось, и он бы смотрел и смотрел на Иа, но пришлось поспешить домой, немножечко перекусить, а то сил совсем не осталось. И полчаса спустя, утирая рот, он гордо и радостно запел:

Глава 5,

в которой Хрюка встречает Хоботуна

Как-то раз, когда Кристофер Робин, Винни-Пух и Хрюка сидели и болтали, Кристофер Робин дожевал и проглотил кусочек, что был во рту, и как бы между прочим заметил: «Знаешь, Хрюка, сегодня я видел Хоботуна».

– И что он делал? – спросил Хрюка.

– Топал куда-то, – ответил Кристофер Робин. – Думаю, он даже меня не видел.

– Однажды я тоже с ним столкнулся, – голосу Хрюки недоставало убедительности. – Во всяком случае, думаю, что столкнулся. А может, и нет.

– И я с ним сталкивался, – подхватил Винни-Пух, гадая, а кто же этот Хоботун.

– Они встречаются очень даже нечасто, – небрежно бросил Кристофер Робин.

– Особенно теперь, – добавил Хрюка.

– И уж особенно не в это время года, – не отстал от друзей Винни-Пух.

Они ещё немного поговорили, а потом Пух и Хрюка засобирались домой. Поначалу, шагая по тропе, которая огибала Столетний Лес, они в основном молчали, но после того как подошли к ручью и, помогая друг другу, перебрались через него, прыгая с камня на камень, вновь начали болтать. И первым заговорил Хрюка.

– Если ты понимаешь, что я имею в виду, Пух…

– Я сейчас как раз об этом думаю, – вырвалось у Пуха.

– Но, с другой стороны, мы должны помнить…

– Совершенно верно, Хрюка, только я вот на минуточку забыл, что именно.

А когда они подошли к Шести Соснам, Пух огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, и с важностью изрёк:

– Хрюка, я кое-что решил.

– И что же ты решил, Пух?

– Я решил поймать Хоботуна.

Пух несколько раз кивнул, словно в подтверждение своих слов, и стал ждать очевидного вопроса Хрюки: «Как»? – или вопля ужаса: «Пух, не надо»! – или какой-то другой реакции, но Хрюка молчал. По одной простой причине: Хрюка жалел о том, что не додумался до этого первым.

– Я его поймаю в западню, – продолжил Винни-Пух, когда понял, что от Хрюки ответа ему не дождаться. – Но это должна быть ну о-о-очень хитроумная западня, поэтому ты должен мне помочь.

– Пух, – Хрюка сразу оживился, – я тебе обязательно помогу. А как мы соорудим эту западню?

– В этом-то и дело. Как?

И они сели рядышком, чтобы хорошенько всё обдумать.

Поначалу Пух предложить вырыть очень глубокую яму. И тогда Хоботун, проходя мимо, в неё и свалится.

– Почему? – спросил Хрюка.

– Что, почему? – переспросил Винни-Пух.

– Почему он в неё свалится?

Пух потёр лапкой нос и ответил, что Хоботун, возможно, будет идти мимо, напевать себе под нос какую-нибудь песенку, глядя на небо и гадая, пойдёт дождь или нет, и не заметит очень глубокой ямы, пока не свалится в неё, а потом будет уже поздно.

Хрюка согласился, что западня получилась бы отменная, но, что, если, допустим, дождь начнётся раньше? До того, как Хоботун поравняется с ямой?

Пух вновь потёр нос и признался, что об этом как-то не подумал. Но тут же просиял и заявил, что и при дожде Хоботун всё равно будет смотреть на небо, гадая, когда же оно прояснится, так что очень глубокой ямы он всё равно не заметит, пока не свалится в неё… а потом будет уже поздно.

Хрюка сказал, что теперь, когда Пух ему всё очень понятно объяснил, он думает, что это действительно Хитроумная Западня.

Пух очень возгордился, услышав такие слова. Про себя он даже решил, что Хоботун уже пойман. Правда, оставался ещё один маленький вопросик, который, тем не менее, требовал ответа: где им вырыть очень глубокую яму?

Хрюка заявил, что яму надо рыть там, где ходит Хоботун, прямо у него на пути.

– Но тогда он увидит, как мы роем яму, – резонно заметил Пух.

– Не увидит, если будет смотреть на небо.

– Он может заподозрить неладное, если посмотрит вниз, – Пух надолго задумался и печально добавил. – Дело-то, получается, не такое простое, как показалось сначала. Наверное, поэтому Хоботунов так редко ловят.

– Должно быть, поэтому, – кивнул Хрюка.

Они повздыхали и поднялись. А потом, вытащив друг из друга несколько колючек, снова сели. И всё это время Винни-Пух твердил про себя: «Эх, если бы я мог что-нибудь придумать»! Почему-то он не сомневался в том, что Хоботуна может поймать только тот, у кого Очень Умная Голова. Зная, конечно, как это делается.

– Допустим, – Пух повернулся к Хрюке, – тебе захотелось бы поймать меня. Как бы ты стал меня ловить?

– Очень просто, – ответил Хрюка. – Соорудил бы Западню и поставил бы в неё горшок мёда. Ты бы учуял запах, полез за мёдом, оказался в Западне и…

– Да, я полез бы за мёдом, – взволнованно воскликнул Винни-Пух. – Только очень осторожно, чтобы не ушибиться и не поцарапаться. Добрался бы до горшка с мёдом, облизал бы ободок, притворившись, будто внутри мёда нет, понимаешь? А потом вылез бы из Западни. Немного подумал бы и снова залез в неё, съел бы половину мёда, а потом…

– Можешь не продолжать. Ты бы полез в Западню и там я тебя бы и поймал. Так что теперь нам нужно сообразить, что любят Хоботуны. Мне кажется, жёлуди. Как по-твоему? Мы наберём много… Пух, проснись!

Винни-Пух, который давно погрузился в сладкие грёзы, даже вздрогнул и заявил, что мёд гораздо заманчивее желудей. Хрюка с этим не согласился, и они было заспорили, но тут Хрюка вспомнил, что жёлуди, если они решат класть их в Западню, надо ещё найти и собрать. А вот если они сойдутся на том, что в Западню надо класть мёд, то Пух сможет выделить немного из своих запасов. Вот он и сказал: «Хорошо, пусть будет мёд». Буквально в тот самый момент, когда Пух тоже смекнул, в чём разница между мёдом и желудями, и уже собрался сказать: «Ладно, пусть будут жёлуди».

– Мёд, – задумчиво повторил Хрюка, как бы подчёркивая, что вопрос решён. – Я буду рыть яму, а ты иди и принеси мёд.

– Хорошо, – кивнул Винни-Пух и потопал домой.

Переступив порог, он сразу направился к буфету, встал на стул, достал с верхней полки очень большой горшок с мёдом. Хотя на боку было написано «МИОТ», Пух снял бумажную крышку и заглянул в горшок. По внешнему виду содержимое горшка выглядело совсем как мёд.

– И всё-таки надо проверить, мёд это или не мёд, – сказал себе Пух. – Помнится, мой дядя говорил, что видел сыр в точности такого же цвета.

Он высунул язык и слизнул с поверхности изрядную толику мёда.

– Да, – кивнул Пух, – это мёд. Сомнений быть не может. Целый горшок мёда. Если, конечно, – добавил он после паузы, – кто-то, шутки ради, не положил на дно сыр. Может, лучше проверить… слизнуть ещё немного… на тот случай, что Хоботуны не любят сыр… как и я… Совсем чуть-чуть… Ах! – он тяжело вздохнул. – Я не ошибся. Один мёд, сверху донизу.

Окончательно в этом убедившись, Пух понёс горшок Хрюке. Тот вскинул голову, стоя на дне вырытой им Очень Глубокой Ямы, и спросил: «Принёс»?

– Да, – кивнул Пух, – только горшок неполный, – и сбросил его вниз.

– Действительно, неполный, – согласился Хрюка, заглянув в горшок. – Это всё, что у тебя осталось?

– Да, – ответил Пух, нисколько не покривив душой.

Хрюка установил горшок посередине Ямы, вылез из неё и вместе с Пухом пошёл домой.

– Что ж, спокойной ночи, Пух, – попрощался Хрюка, когда они поравнялись с домом медвежонка. – Встречаемся завтра утром, в шесть часов, у Сосен. И поглядим, сколько Хоботунов попалось в нашу Западню.

– В шесть часов, Хрюка, – закивал Винни-Пух. – А верёвка у тебя есть?

– Нет. Зачем нам верёвка?

– Чтобы отвести их домой.

– А-а-а..! Я-то думал, что Хоботуны идут на свист.

– Одни идут, другие – нет. С этими Хоботунами заранее ничего не скажешь. Ну, спокойной ночи!

И Хрюка затрусил к своему дома, рядом с которым на столбе крепилась сломанная доска с надписью «ПОСТОРОННИМ В.», а Пух, тем временем, начал готовиться ко сну.

Прошёл не один час, и когда ночь уже подумывала, а не пора ли уступить место дню, Пух неожиданно проснулся: у него урчало в животе. Такое с ним уже бывало, и он знал, что означает это урчание: ему хотелось есть. Пух поднялся с кровати, подошёл к буфету, залез на стул, пошарил по верхней полке… и ничего там не нашёл.

«Странно, – думал он. – Я же знаю, что тут стоял горшок с мёдом. Большой такой горшок, наполненный до краёв мёдом, с надписью «МИОТ» на наклейке, чтоб сразу было ясно, что в горшке – мёд».

Он слез со стула, закружил по комнате, гадая, куда же мог подеваться горшок с мёдом и что-то бормоча себе под нос. Что-то вроде:

Три раза пробормотал он себе под нос эту песенку, а потом вдруг вспомнил: он же отнёс мёд в хитроумную западню, чтобы поймать на него Хоботуна!

– Это же надо! – воскликнул Винни-Пух. – Вот так всегда бывает, когда хочешь сделать Хоботунам добро, – и он вновь улёгся в кровать.

Но заснуть не смог. Чем старательнее он пытался заснуть, тем хуже получалось. Он принялся считать овец, иной раз это очень помогает уснуть, но сейчас не помогло, и он стал считать Хоботунов. Тут пропали и последние остатки сна. Каждый Хоботун, сосчитанный им, прямиком направлялся к горшку с его, пуховым мёдом и съедал всё дочиста. Несколько минут Винни-Пух пролежал в тоске и печали, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Хоботун довольно облизнулся и заметил: «Ну, очень хороший мёд, вкуснее никогда не пробовал», – Пух не выдержал. Выпрыгнул из кровати, выскочил из дома и побежал к Шести Соснам.

Солнце ещё нежилось в постели, но небо над Столетним Лесом уже посветлело, как бы показывая, что скоро солнце проснётся и тоже встанет, отбросив одеяло. В предрассветном сумраке одиноко и неподвижно застыли сосны, а Очень Глубокая Яма казалась гораздо глубже, чем на самом деле. И горшок с мёдом на дне превратился во что-то загадочное. Но по мере того, как расстояние между горшком и Пухом сокращалось, нос подсказал медвежонку, что в горшке, несомненно, мёд, и язычок у него сам высунулся наружу, готовый полакомиться.

– Кошмар! – воскликнул Пух, сунувшись в горшок. – Хоботун лопал мой мёд! – но, подумав, он добавил. – Да нет же, это я его слопал. А потом забыл.

И действительно, он съел почти весь мёд, пока нёс горшок Хрюке, оставив совсем немного на донышке. А теперь сунул голову в горшок и начал слизывать остатки…

Тем временем проснулся и Хрюка. А проснувшись, сказал себе: «Ой! – и тут же храбро добавил. – Да, – а затем ещё более храбро. – Именно так»!

Но на самом деле особой храбрости не наблюдалось, потому что в голове у него вертелось одно единственное слово: Хоботун.

На кого же похож этот Хоботун?

Неужто он злой?

Идёт он на свист? Идёт или бежит?

А поросят он любит?

Если любит, то всех или каких-то особенных?

Предположим, он охотится на поросят. Интересно, сделает ли он исключение для поросёнка, дедушку которого звали ПОСТОРОННИМ ВИЛЬЯМ?

Он не находил ответа ни на один вопрос… а ведь скоро, совсем уже скоро, ему впервые в жизни предстояло увидеть Хоботуна!

Конечно же, будь он с Пухом, этот Хоботун относился бы к нему поприветливее. А вдруг Хоботуны терпеть не могут и поросят, и медведей? Так может, ему притвориться, что у него разболелась голова, а потому этим утром он не мог встать и пойти к Шести Соснам? Но, допустим, день выдастся хорошим, никакого Хоботуна в западне не обнаружится, и тогда, выходит, он только напрасно проваляется всё утро в постели? Так что же ему делать?

К счастью, хорошая идея не заставила себя ждать. Хрюка решил, что тихонечко подкрадётся в Шести Соснам, очень осторожно заглянет в западню и посмотрит, попался ли в неё Хоботун. Если попался, он вернётся домой и уляжется в постель, если нет – не уляжется.

И он двинулся в путь. Сначала ему показалось, что Хоботуна в западне нет, потом он стал склоняться к мысли, что есть, а уж на подходе к западне последние сомнения в том, что они сегодня будут с добычей, отпала: он услышал, как бьётся и возится в яме Хоботун.

– Ой-ой-ой! – проверещал Хрюка и уже собрался бежать. Однако, убедил себя, что всё же стоит посмотреть, какой он из себя, этот Хоботун. Тем более, что до западни оставалось всего ничего. Поэтому Хрюка подкрался к краю очень глубокой ямы и заглянул вниз…

А всё это время Винни-Пух пытался стащить с головы горшок из-под мёда. Но чем больше он тряс головой, тем плотнее насаживался на неё горшок.

– Ой, беда! – кричал он внутри горшка. – Ой, помогите!

Но главным образом он просто охал и ахал и колотился головой обо что придётся, чтобы разбить горшок, но толку не было никакого, потому что он не видел, обо что колотится головой. А ещё он хотел выбраться из западни, но ничего не видел из-за этого проклятого горшка, или почти ничего, и уж конечно не мог выкарабкаться наверх. Наконец, Пух поднял голову и испустил вопль грусти и отчаяния, аккурат в тот момент, когда в яму заглянул Хрюка.

– На помощь! На помощь! – заголосил Хрюка. – Хоботун! Здесь ужасный Хоботун! – и он со всех ног пустился бежать, вопя благим матом. – На помощь! На помощь! Хоботун! Ужасный Хоботун! Там! Там! Страшный Хоботам! Страший Хобошум!

Так и вопил Хрюка, пока не прибежал к домику Кристофера Робина.

– В чём дело, Хрюка? – спросил Кристофер Робин, который только-только встал.

– Хобошум! – Хрюка так запыхался, что едва мог говорить, – Ужасный… ужасный Хоботун!

– Где?

– Там, – Хрюка махнул лапкой в сторону Шести Сосен.

– И как он выглядит?

– Как… как… У него большущая голова, Кристофер Робин. И ещё что-то большущее… ни на что не похожее, такое здоровенное, громадное… даже не знаю, как и назвать… Кажется, немного смахивает на огромный горшок.

– Хорошо, – Кристофер Робин надел ботинки. – Пойду взгляну на него. Показывай дорогу.

С Кристофером Робином Хрюка ничего не боялся, и они направились к Шести Соснам.

– Ты ведь его слышишь, да? – озабоченно спросил Хрюка, когда они уже подходили к Хитроумной Западне.

– Слышу, – признался Кристофер Робин.

А слышали они, как Пух колотится головой о корень дерева, который оказался в яме.

– Вот он! – пискнул Хрюка. – Как он ужасен, правда? – и он крепко схватился за руку Кристофера Робина.

Внезапно Кристофер Робин рассмеялся… и смеялся… смеялся… смеялся… Он всё еще продолжал смеяться, когда… ТРАХ… голова Хоботуна особенно сильно стукнулась о корень… БАХ… горшок разлетелся вдребезги… и вместо него появилась голова Винни-Пуха.

Тут Хрюка понял, какой же он глупый поросёнок, и ему стало так стыдно, что он кинулся домой и улёгся в кровать с головной болью. А Кристофер Робин и Винни Пух пошли вместе завтракать.

– Медвежонок! – улыбнулся Кристофер Робин Пуху. – Как же я тебя люблю!

– И я тебя тоже, – ответил Винни-Пух.

Глава 6,

в которой у Иа день рождения и он получает два подарка

Иа, старый серый ослик, стоял на берегу ручья и смотрел на своё отражение в воде.

– Жалкое зрелище, – вздохнул он. – Жалкое, иначе и не скажешь.

Он повернулся, медленно прошёл двадцать ярдов по течению, пересёк ручей и так же медленно вернулся назад по другому берегу. Вновь посмотрел на своё отражение.

– Так я и думал, – вздохнул он. – И на этой стороне то же самое. Но никто не замечает. Жалкое зрелище! И говорить тут не о чём!

В этот момент за его спиной затрещали кусты и из них выкатился Винни-Пух.

– Доброе утро, Иа! – поздоровался он.

– Доброе утро, медвежонок Пух! – уныло ответствовал Иа. – Если это и впрямь доброе утро, – добавил он. – В чём я сильно сомневаюсь.

– Но почему? Что случилось?

– Ничего, медвежонок Пух, абсолютно ничего. Все мы не можем, а некоторым так вообще не до этого. Тут уже ничего не поделаешь.

– Все мы не можем что? – полюбопытствовал Винни-Пух, потирая нос.

– Веселиться. Петь и… танцевать. Водить хоровод вокруг шелковицы.

– А!.. – Пух долго думал, прежде чем спросить. – А где тут у нас шелковица?

– C'est la vie, – всё так же уныло продолжил Иа. – Французское выражение, означает – се ла ви. Я не жалуюсь, но так уж она устроена, эта самая жизнь.

Пух сел на большой камень и попытался осмыслить слова ослика. Вроде бы загадка, а в загадках он никогда не был силён, да и откуда, умишко-то слабенький. Поэтому он запел песенку про пирог:

А поскольку после первого куплета Иа не сказал, что песенка ему не понравилось, Пух тут же спел ему и второй:

Иа всё молчал, так что за вторым куплетом Пух запел третий:

– Всё правильно, – наконец, молвил Иа. – Песня. Тирли-мырли, ой-люли! По орехи мы пошли! Радуйтесь и наслаждайтесь.

– Я и наслаждаюсь.

– Некоторые могут.

– А ты нет? Почему?

– Какое это имеет значение?

– Ты сегодня вроде бы грустный, Иа.

– Грустный? А с чего мне грустить? У меня же день рождения. Самый счастливый день в году.

– У тебя день рождения?! – несказанно изумился Винни-Пух.

– Конечно. Разве не видишь? Посмотри на все подарки, которые я получил, – он помахал ногой из стороны в сторону. – Посмотри на праздничный пирог! Со свечами и розовой глазурью.